CC BY
677
Н. И. Лобанова
ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ: ПРОБЛЕМА ВЗАИМОСВЯЗИ
(ОПЫТ АНАЛИЗА ФИЛОСОФИИ ЯЗЫКА В. ФОН ГУМБОЛЬДТА)
Автор исследует вопрос о взаимоотношении сознания и языка. Автор приходит к выводу о необходимости исследования этих взаимосвязей, для того чтобы лучше изучить отношение мышления к языку, а также влияние языка на сознание (мышление), и наоборот.
Ключевые слова: сознание, язык, мышление, отношение, субъект, объект, бытие.
N. Lobanova
LANGUAGE AND CONSCIOUSNESS: PROBLEMS OF CORRELATION (AN ANALYSIS OF HUMBOLDTIAN PHILOSOPHY OF LANGUAGE)
The issue of the correlation of consciousness and language is discussed. It is argued that the research of these interconnections will highlight the relationship of thinking and language as well as the influence of consciousness on language and thinking, and vice versa.
Keywords: consciousness, language, thinking, relationship, subject, object, being.
Проблема взаимосвязи языка и сознания, языка и мышления всегда была в центре психологических и философских исследований. Это не случайно, так как изучение данного вопроса позволяет не только прояснить природу самого сознания и языка как уникальных феноменов, обусловливающих все человеческое в человеке, но и позволит проследить развитие человека, процесс становления его сознания и самосознания не только в эволюционно-общественном, но и в индивидуально-личностном плане. Сознание и язык — две важнейшие составляющие человеческой личности, которые могут быть раскрыты только через познание друг друга, так как одно определяет развитие и существование другого. И все теории языка так или иначе проливают свет на развитие сознания, становление которого происходит в языке и благодаря языку, за счет чего и оказывается возможным проследить формирование человеческого сознания и, в частности, самый важный компонент его структуры — самосознание. Среди современных исследователей (таких как Н. Н. Авдеева,
Л. И. Божович, А. К. Болотова, И. В. Боя-зитова, Л. Н. Галигузова, М. В. Гализо, В. В. Давыдов, И. Т. Димитров, О. А. Каба-чек, М. И. Лисина, Т. Д. Марцинковский, М. В. Матюнина, Г. И. Морева, Т. С. Ми-хальчик, В. С. Мухина, Л. Ф. Обухова, Н. С. Пантина, А. В. Петровский, А. И. Силвестру, Т. И. Фещенко, А. Г. Чеснокова, Д. Б. Эльконин, С. Г. Якобсон и другие) сложилась точка зрения, согласно которой самосознание впервые начинает проявляться в 2,5-3 года, что отражается в языке в замене своего имени местоимением «Я». Так, Л. И. Божович писала: «К концу второго года называние себя по имени сменяется личным местоимением «Я». Система «Я» — центральное образование, возникающее к концу раннего детства. Малыш научается отделять себя от взрослого, начинает относиться к себе, как к самостоятельному «я», то есть у него возникают начальные формы самосознания» [1, с. 48].
Иной точки зрения придерживались В. Гумбольдт, Я. Гримм, Х. Плеснер, М. Бубер, Ж.-П. Сартр, А. А. Потебня и другие. В. Гумбольдт считал, что «язык начинается
непосредственно одновременно с первым актом рефлексии, когда человек из тьмы страстей, где объект поглощен субъектом, пробуждается к самосознанию — здесь и возникает слово, а также первое побуждение человека к тому, чтобы внезапно остановиться, осмотреться и определиться» [7, с. 301]. Исходя из этого замечания общепринятое суждение, распространенное как в психологии, так и в обыденной жизни, о том, что самосознание ребенка пробуждается впервые в 3 года, когда он впервые произносит местоимение «я», является поспешным и недостаточно обоснованным, так как самосознание пробуждается, следуя мысли Гумбольдта, впервые с первыми членораздельными звуками, с первыми словами (в 7-8 месяцев) «мама», «папа». И первое слово, сказанное ребенком, возникает в результате субъективной работы мышления по восприятию предметов. Это первое «слово есть отпечаток не предмета самого по себе, но его образа, созданного этим предметом в нашей душе» [8, с. 80] (ср. с теорией И. Канта о разделении предметов на явления и вещи-в-себе). Надо заметить, что связь Гумбольдта с Кантом не случайна, ведь если придерживаться противоположной Канту точки зрения, что мы воспринимаем предметы такими, какими они есть в действительности, а не такими, какими они нам кажутся, то значение языка сводится к роли простого инструмента, средства общения, не имеющего взаимооб-ратной связи с мышлением. Однако, так как все обстоит как раз наоборот, то язык предстает перед нами как «особый мир», соединяющий «мир внешних явлений» [4, с. 304] и «внутренний мир человека» [4, с. 304]. Тогда существенным образом меняется понимание роли языка и наше внимание должно быть перенесено с инструментального применения языка на то, чтобы познать «сущность и способ проявления вещей» [8, с. 174] в языке (с помощью языка — как они в нем выражаются), «а не просто на их (имеется в виду не только вещей, но и язы-
ка. — Н. Л.) плоский утилитарный и практический смысл» [8, с. 174]. Первое слово ребенка есть не просто обозначение предмета, который он видит или потребность в котором он испытывает, — это начало формирования его собственного мировиде-ния, заключенного в слове, сказанном им, так как «ко всякому объективному восприятию неизбежно примешивается субъективное» [8, с. 170]. Слово невозможно без действия субъекта (оно есть совокупность отношений объективного и субъективного), а действие субъекта само по себе является свидетельством пробуждения сознания (самосознания) и невозможно без этого.
Когда ребенок произносит звук, соответствующий предмету, который он обозначает, то это, по мысли Гумбольдта, является свидетельством того, что он полагает предмет «отличным от самого себя» [7, с. 302], и как раз тогда, когда ребенок произносит первое слово, происходит различение себя и окружающего мира и формирование зарождающегося самосознания.
Первое слово является актом не только говорения, но и одновременного понимания произносимого, значит, первые слова являются результатом первой попытки рефлексии о предметах окружающего мира (действие которой он потом перенесет на самого себя), первым свидетельством пробуждающегося самосознания.
Гумбольдт основывал свою теорию на убеждении, что человек предрасположен «к созиданию сознания и языка» [12, с. 74], которые тесно взаимосвязаны и реализуются в (через) друг друге: «Язык так же древен, как и сознание» [8, с. 84]. Если язык есть «практическое, действительное сознание» [8, с. 84], то, соответственно, изучая его, мы можем исследовать и человеческое сознание. Значит, первое слово ребенка говорит не только о развитии в нем языковой способности, но и о развитии формирующегося (то есть уже имеющегося
в своих начальных формах) сознания, которое осуществляется через язык.
Если, следуя за И. Кантом и В. Гумбольдтом, считать, что человек может познавать что-либо только из себя, то есть действуя на объект (на познаваемый предмет) как субъект, а всякое называние предмета есть одновременно процесс его познавания, то и первое слово ребенка есть одновременно и первый познавательный акт сознания действующего субъекта. Первые слова ребенка есть результат процесса «внутреннего восприятия и творчества», «из которого и становится совершенно очевидным, что объективная истина (соответствие слова называемому предмету. — Н. Л. ) проистекает от полноты сил субъективно индивидуального» [9, с. 320] (в данном случае ребенка как субъекта языковой ситуации. — Н. Л).
Изучая воздействие языка на мышление, можно сказать, что как язык вызывается мышлением, так и мышление развивается через язык. Именно обратным воздействием языка на мышление можно объяснить возникновение первых слов у ребенка, как результат проснувшейся языковой способности, которая, действуя в ребенке, побуждает его через называние предметов к различению объективного и субъективного, окружающего мира и себя как индивидуума, что находит свое выражение в произнесении местоимения «я». К трем годам отчетливое выражение получает акт оформления личностного самосознания ребенка, которое есть продукт развития его языкового самосознания и его воздействия (взаимодействия) на мышление.
«Тайна возникновения» [5, с. 325] языка у ребенка (его первых слов) связана с тайной разъединения на объективное и субъективное, на окружающий мир и себя самого, и вместе с тем с познанием себя как части этого мира, в котором (соответственно и во мне, если я часть этого мира) субъективное и объективное воссоединены и
разделяются только актом моей рефлексии, моего самосознания.
Так как «язык в качестве закона обусловливает функции мыслительной силы человека, следовательно, первое слово уже предполагает существование всего языка» [9, с. 314] и мыслительный процесс в ребенке, который предшествует его непосредственной речевой деятельности, как это доказал Л. С. Выготский, выделив эту функцию в отдельную «доречевую стадию» [3, с. 705] развития мышления.
Из теории В. Гумбольдта следует, что в слове три составляющие: значение, звук и их синтез, который может быть рожден только актом рефлексии (либо о самом себе, либо о каком-то предмете), который, в свою очередь, невозможен без участия самосознания. Тогда первое слово ребенка говорит нам не только о наличии в нем сознания, но и, прежде всего, о происходящей работе языкового самосознания (которое пробуждается вместе с активацией языковой способности ребенка), в ходе которой происходит становление личностного самосознания, которое к 3 годам получает грамматическое оформление, подтверждением чего служит местоимение «я», которое ребенок начинает произносить около трех лет. Не случайно становление личности связывают именно с этим местоимением, ведь язык свою бытийность (свое отношение к бытию и мышлению) реализует в грамматике. Гумбольдт на примере исследования языков майя и яруро (народности, жившей на Касанари и в нижнем течении Ориноко) доказал, что «язык обладает специальной формой местоимения, с которой постоянно и исключительно связывается понятие бытия» [8, с. 208]. Так, названные языки «обладают местоимением (местоимение «я»), которое при самостоятельном употреблении заменяет собой глагол быть» [8, с. 209]. Свидетельством связи местоимения «я» с бытием служит и тот факт, что ребенок к трем годам начинает заменять имя собственное в 3-м лице ме-
стоимением 1-го лица. Он начинает говорить вместо «Петя хочет» — «Я хочу» (но прежде чем произнести «Петя хочет» ребенку нужно осознать, что Петя — он). Гумбольдт предупреждал, что нельзя расценивать это как «чисто грамматическое замещение имени местоимением» [8,
с. 114]. Это «подменяет в таком случае более глубокую языковую склонность. Изначальным, конечно, является личность самого говорящего, который находится в постоянном соприкосновении с природой» [Там же]. Непосредственный предшественник В. Гумбольдта Я. Гримм, на труды которого он опирался, даже считал, что вначале, прежде всех имен возникли местоимения: «Местоимение, вопреки его названию, не только замещает имя, а стоит у истоков всякого имени». Ребенок, который обладает зачатком мыслительных способностей, уже говорит «я». Он подтверждал свои наблюдения Яджурведой: «Первобытное существо утверждает «Я это я» и человек, к которому мы обращаемся теперь, говорит, это я» [10, с. 39]. Таким образом, этот факт знаменует собой начало нового этапа в формировании сознания ребенка, переход от языкового самосознания непосредственно к личностному.
По мнению Гумбольдта, язык является «великим средством преобразования субъективного в объективное» [9, с. 318]. Следуя обратной логике, можно сказать, что объективное (речь) свидетельствует о наличии субъективного, с которым оно связано, т. е. о мышлении ребенка как проявлении становления его сознания. Человек может осуществлять процесс познания объективной реальности только «присущим ему способом познания и восприятия, следовательно, только субъективным путем» [9, с. 38], т. е. всякое слово, которое называет познаваемый объект, говорит о проделанной субъективной работе мышления, на основе которой и происходит развитие сознания (самосознания) ребенка.
Самое важное в языке, по мысли Гумбольдта (по сути, то, что делает его языком), «это не смешение, а четкое разграничение вещи и формы, предмета и отношения» [6, с. 345]. Согласно этому, сам язык, в силу своего устройства, способствует разделению в мышлении категорий субъективного и объективного, что впоследствии скажется как на формировании речевой деятельности, так и на становлении самосознания ребенка, потому что в его речевой деятельности проявляется работа духа, которая через первые членораздельные звуки свидетельствует о начавшемся формировании этого разделения. Здесь надо отметить, что именно членораздельный звук отличает человека от животного, так как выражает не просто намерение или потребность, но, прежде всего, конкретный смысл произносимого, так как является «сознательным действием создающей его души» [8, с. 85], что еще раз указывает на действие сознания в процессе проговаривания первых слов ребенка.
Вообще, все недоразумения относительно пробуждения самосознания ребенка проистекают из того, что в психологии сложилось ошибочное понимание того, что такое слово и язык в целом. Для того чтобы понять как на самом деле развивается сознание ребенка, нам надо выяснить, что такое язык и слово, так как сознание развивается через взаимодействие речи и мышления, которое «совершается в слове, а не выражается только в нем» [2, с. 162], по мнению Л. С. Выготского. Следовательно, когда мы поймем, что такое слово (язык вообще), узнаем, как язык и мышление взаимосвязаны, тогда мы сможем понять, как развивается сознание ребенка. Как пишет Гумбольдт, «мы должны испытывать все меньше склонности трактовать языки как произвольные знаки и проникая вглубь, в духовную жизнь, обнаружим в своеобразии их строения средство изучения и познания истины, а также форму становления сознания и характера» [9, с. 322].
Если язык представлять себе как знаковую неодушевленную систему, не имеющую самодеятельного значения, как это принято в психологии («Язык — система знаков, служащая средством осуществления человеческого общения, мышления. Язык слов — социально-психологическое явление, общественно необходимое и ис-торически-обусловленное» [11, с. 419]), тогда, конечно, из этого с необходимостью вытекает та концепция развития сознания ребенка, которая принята сейчас в психологии. Однако, если понимать язык как работу непрестанно порождающего его духа, как «орган, образующий мысль» [8, с. 75], то современную концепцию соотнесения развития мышления и речи ребенка требуется пересмотреть. Что касается «социально-психологического, общественно-необходимого и исторически-обусловленного» [11, с. 419], то все это является вторичным, внешним по отношению к подлинной сути языка, которая как раз и выражается, находит свое материальное воплощение в социально-психологической, исторической организации человека и общества. Трактовка языка как «системы знаков», по мнению Гумбольдта, «верна лишь до определенных границ, но не отвечает истине за ее пределами, становясь господствующей, убивает всякую одухотворенность и изгоняет всякую жизненность» [4, с. 304]. Отношение к языку как к знаковой системе переносится и на слово как единицу языка. Так, распространено мнение, что слово является лишь обозначением, знаком предмета. Если это так, то, конечно, никакой работы сознания, рефлексии о предметах в первом слове ребенка (как правило, к нему самому не относящийся, а называющий близкий ему предмет) нет. Она возникает только с произнесением местоимения «я» в три года. Но, как заметил Гумбольдт, слово является знаком лишь «до той степени, до какой оно используется вместо вещи или понятия. Однако по способу построения и по дейст-
вию это особая и самостоятельная сущность, индивидуальность» [4, с. 304]. Если это так, то слово соединяет в себе два начала: субъективное и объективное. Объективное есть сам объект, который оно называет, а субъективное — это понимание, представление человека (субъекта языковой ситуации) о предмете, которое возникает из синтетической связи звука и значения, «деятельности органов чувств» «с внутренним процессом деятельности духа» [8, с. 96]. Тогда первое слово предстает перед нами как результат субъективного внутреннего процесса «деятельности духа» [8, с. 96] (мышления) ребенка. Недаром дети в раннем возрасте очень склонны к словотворчеству, но это не просто попытка обозначить предмет тем или иным словом. «Акт словотворчества» [8, с. 20] ребенка — это «часть единого процесса языкового созидания», посредством которого мы можем проследить процесс созидания личности, так как языкотворчество соответствует «развитию мышления в целом» [8, с. 20].
Собственно язык составляет «внутренняя, интеллектуальная сторона языка» [8, с. 100]: идеи, наполняют язык смыслом, а звуки — значением. Эта интеллектуальная сторона языка основывается на самостоятельной работе духа и, сочетаясь со звуковой формой, образует синтез. Такое сопряжение идеального и материального, возникающее в результате этого взаимодействия, и составляет сущность языка. Однако ошибочно отождествлять эту «внутреннюю, интеллектуальную сторону» [8, с. 100] языка с «интенцией рассудка» [8, с. 123], так как, по мнению Гумбольдта, созидательную первооснову языка «нужно всегда искать в духе» [8, с. 123]. Кстати, так как до сих пор лингвисты спорят между собой, что имеет в виду Гумбольдт, употребляя понятие «дух» (разум или психические способности), надо уточнить его значение. Как нам думается, понятие «дух» Гум-
больдт употребляет вовсе не в значении чего-то психического (психика сама является результатом работы духа) или бестелесного, напротив, он является своего рода примером, символом связи телесного и бестелесного, впечатлений, получаемых человеком от окружающего мира, и внутреннего языкового чутья. На основе этого соединения «чисто интеллектуальной силы» [6, с. 344] «с живостью чувственной силы воображения» [6, с. 344], которую мы находим в понятии духа, оказывается возможным сочетание звука и значения, которое мы имеем в языке, так как сам язык, в свою очередь, оказывается порождением духа. В противном случае, представляя язык только как результат работы разума, мы сводим его «до уровня простой рассудочной практики» [8, с. 121].
В языке, считает Гумбольдт вслед за Кантом, находят свое выражение не сами предметы, а наши понятия, представления о них, «образованные духом» [8, с. 103]. Эти понятия предшествуют, по мнению Гумбольдта [Там же], артикуляционному чувству и соответственно звуковому оформлению. Если сопоставить это с предположением Выготского [2, с. 162] о том, что существует доречевой период в развитии ребенка, во время которого складываются первые начатки (попытки) мышления, то можно сказать, что и это доречевое развитие мышления связано с деятельностью языка как акта духа, еще не вступившего в стадию речевого выражения. Ведь формирование языка, по мнению Гумбольдта, непосредственно зависит от нормального развития мышления и интеллекта в целом. Язык вызывается у ребенка необходимостью мыслить, поэтому все связанное с духовной деятельностью языка «должно обязательно способствовать успешному движению мысли» [8, с. 159], так как, по мнению Гумбольдта, порыв человеческого духа, пробуждающий в нем (в человеке) язык, стремится к соединению «языковой формы
и индивидуальной формы духа» [8, с. 223]. Это становится возможным потому, что язык имеет двойную природу: он является последней стадией развития мышления, его неизбежным финалом (без которого невозможно совершенствование мышления и сознания в целом) и одновременно «естественным развитием врожденной» [8, с. 227] языковой способности, только благодаря этому взаимовлиянию обеспечивается их правильное развитие. Именно за счет взаимообусловленности языка и мышления оказывается возможным переход последнего из доречевой стадии в речевую и формирование нормального речевого самовыражения у ребенка.
Чтобы создать понятие о предмете, требуется работа духа, формирующая из простого названия, обозначающего предмет, «определенную категорию мышления или речи» [8, с. 118], полноценный смысл которого конкретизируется одновременно с понятийной работой мысли и звуковым обозначением. Следовательно, произнесенное слово представляет собой «новый акт языкового самосознания» [Там же], так как из мыслимого обозначения оно обрело свою понятийно-звуковую форму. Здесь работа органов чувств и внешние впечатления сливаются с работой мышления, рождая новое слово. Значит, всякое слово ребенка представляет собой акт раскрывающегося языкового самосознания, так как являет собой синтез работы духа (мышления) и органов речи.
Развитие языкового самосознания способствует формированию личностного самосознания ребенка, что находит свое выражение в языке ребенка, в особенностях его грамматики (например, замена имени местоимением и т. д.).
Философия языка Гумбольдта выразила цельное мировоззрение, которое раскрыло психолого-лингвистические аспекты исследования языка (и сознания) с онтологической, бытийной точки зрения (что позво-
лило впоследствии М. Хайдеггеру, опираясь на концепцию В. Гумбольдта, создать свою теорию взаимосвязи бытия, языка и сознания). На наш взгляд, открытия, сделанные В. Гумбольдтом, до сих пор недостаточно проанализированы и
заслуживают более пристального внимания и изучения, так как это позволит иначе взглянуть на тайну возникновения и формирования языка и сознания, создаст альтернативу современным психологическим теориям сознания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Возрастная и педагогическая психология / Под ред. А. В. Петровского. — М.: Просвещение, 1979.
2. Выготский Л. С. Вопросы теории и истории психологии // В. Гумбольдт. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. — М.: Педагогика, 1982.
3. Выготский Л. С. Психология. — М.: Эксмо-Пресс, 2000.
4. Гумбольдт В. Лаций и Эллада // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984.
5. Гумбольдт В. О влиянии различного характера языков на литературу и духовное развитие // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.
6. Гумбольдт В. О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984.
7. Гумбольдт В. О мышлении и речи // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984.
8. Гумбольдт В. О различении строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие человечества // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984.
9. Гумбольдт В. О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития // В. Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984.
10. Комлев Н. Г. Картина языка в словаре и грамматика Якоба Гримма // В. Гумбольдт и братья Гримм — труды и преемственность идей. — М.: Изд-во МГУ, 1987. С. 24-46.
11. Психологический словарь / Под ред. В. В. Давыдова. — М.: Педагогика, 1983.
12. Юнкер К. Рассуждения о единстве концепции творчества В. Гумбольдта // В. Гумбольдт и братья Гримм — труды и преемственность идей. — М.: Изд-во МГУ, 1987. С. 62-80.
REFERENCES
1. Vozrastnaja i pedagogicheskaja psihologija / Pod red. Petrovskogo A. V. M.: Prosvewenie, 1979.
2. Vygotskij L. S. Voprosy teorii i istorii psihologii // L. S. Vygotskij. Sobr. soch. V 6 t. T. 1. — M.: Pedagogika, 1982.
3. Vygotskij L. S. Psihologija. — M.: JEksmo-Press, 2000.
4. Gumbol’dt V. Lacij i JEllada//V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
5. Gumbol’dt V. O vlijanii razlichnogo haraktera jazykov na literaturu i duhovnoe razvitie // V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
6. Gumbol'dt V. O vozniknovenii grammaticheskih form i ih vlijanii na razvitie idej//V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
7. Gumbol'dt V. O myshlenii i rechi // V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
8. Gumbol'dt V. O razlichenii stroenija chelovecheskih jazykov i ego vlijanie na duhovnoe razvitie chelove-chestva //V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
9. Gumbol'dt V. O sravnitel'nom izuchenii jazykov primenitel'no k razlichnym jepoham ih razvitija //V. Gumbol'dt. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. — M.: Progress, 1984.
10. Komlev N. G. Kartina jazyka v slovare i grammatika JAkoba Grimma // V. Gumbol'dt i bratja Grimm — trudy i preemstvennost' idej. — M.: Izd-vo MGU, 1987. S. 24-46.
11. Psihologicheskij slovar' / Pod red. V. V. Davydova. — M.: Pedagogika, 1983.
12. Junker K. Rassuzhdenija o edinstve koncepcii tvorchestva V. Gumbol'dta // V. Gumbol'dt i brat'ja Grimm — trudy i preemstvennost' idej. — M.: Izd-vo MGU, 1987. S. 62-80.
