CC BY
22
ХРОНИКА. РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
XI МЕЖДУНАРОДНАЯ БАХШНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ (Бразилия, г. Куритиба, 21 — 25 июля 2003 г.)
Вот уже ровно 20 лет, как в разных странах мира, поочередно, с периодичностью в два года проводятся международные форумы ученых, посвященные творческому наследию, биографии, окружению и влиянию на интеллектуальную мысль XX столетия одного из крупнейших русских гуманитариев — философа и филолога М. М. Бахтина. В год 100-летия со дня рождения исследователя подобное мероприятие проходило в Москве. Затем состоялись конференции в Калгари (1997), Берлине (1999), Гданьске (2001). На этот раз участников разговора о творчестве мыслителя, с именем которого связывается представление о «карнавальности» в искусстве, принимала родина самого знаменитого в мире карнавала. ..
Выбор страны-организатора диктовался как культурологическими, так и тактическими соображениями. Идеи Бахтина и круга его друзей, соавторов — В. Н. Во-лошинова, П. Н. Медведева, И. И. Кана-ева, Л. В. Пумпянского и др. — вслед за европейскими, североамериканскими и отдельными азиатскими странами (Япония, Китай, Вьетнам) постепенно овладевают умами представителей науки в других регионах мира. В Бразилии, как показала минувшая конференция, сложился едва ли не культ Бахтина. Этому способствуют, в частности, активные информационные, литературно-издательские и дружеские контакты южноамериканских философов, филологов, культурологов, психологов, педагогов с зарубежными коллегами. Многие работы Бахтина и его друзей уже переведены на испанский и португальский языки. О бахтинском буме в Бразилии свидетельствуют и разнообразные труды,
посвященные наследию ученого, как изданные исследователями самой Латинской Америки, так и переведенные ими с других языков.
Непосредственным организатором конференции стал Федеральный университет юго-восточного бразильского штата Парана, столицей которого является двухмиллионный город Куритиба, претендующий на неофициальное звание интеллектуального центра своей страны. Деятельностью оргкомитета руководил профессор местного университета Карлос Альберто Фарако, чья энергия, пунктуальность и личное обаяние во многом определили успешность столь ответственного и трудоемкого мероприятия.
В программу конференции были включены доклады 184 ученых из 19 стран — Аргентины, Белоруссии, Бразилии, Великобритании, Канады, Колумбии, Мексики, Нидерландов, Перу, Польши, Пуэрто-Рико, России, Сербии, Словении, США, Финляндии, Франции, ЮАР, Японии. Преобладали, естественно, представители Латинской Америки, а также США, Канады и особенно Великобритании, где в г. Шеффилде создан Бахтинский научно-учебный центр.
Рабочими языками конференции были португальский, испанский, английский и русский. В основном ее участники группировались на тех, кто владел одним из близкородственных латиноамериканских языков, и тех, кто говорил по-английски или понимал этот язык. Соответствующим образом строилась и программа. Синхронные переводы делались лишь во время пленарных выступлений.
Из России и постсоветского пространства в лице Белоруссии было заявлено в общей сложности 7 докладов. Реально же
в форуме участвовали двое — H.A. Пань-ков (Москва) и автор этих строк, представлявший г. Саранск. Первый как главный редактор международного бахтинско-го журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп» получил грант на поездку от организаторов конференции, второй — от
РГНФ.
Н. А. Паньков прочитал на одном из пленарных заседаний доклад «Терракотовые фигурки и проблема античного реализма: „Рабле" Михаила Бахтина в контексте русской науки конца XIX — начала XX века», в котором попытался ответить на вопрос, в какой мере малая античная скульптура могла оказать воздействие на создателя теории гротескного реализма. Второй российский участник прочитал (также на русском языке, но с вкраплениями португальского и английского) доклад по давно волнующей его теме «История вопроса об авторстве „спорных текстов" в российской бахтини-стике (М. М. Бахтин и его соавторы)» Выступление планировалось на русскоязычной секции, но по иронии судьбы слушателями оказались лишь иностранные участники. Это не помешало живому обсуждению услышанного, причем главным образом на русском языке. Прозвучало также заочное сообщение И. Л. Поповой (Москва), доклад которой «Философия карнавала Бахтина сквозь историю ее основных понятий» был прочитан Г. Ти-хановым (Великобритания).
Кажется, впервые за последние годы родина Бахтина и русский язык были представлены на подобных мероприятиях так скудно. Реноме «великого и могучего» в известной мере спасли иностранные участники, многие из которых в разной степени владели русским языком и использовали его при обсуждении выступлений российских коллег и в кулуарных беседах. Назовем их поименно: британцы Д. Шепперд, К. Брандист и Г. Тиханов; финны М. Ляхтеэнмяки и Т. Лайне; поляки Б. Жилко и М. Броки; словенец М. Яворник; японец Т. Йокота-Мурака-ми; бразильский переводчик Бахтина и Достоевского П. Безерра; мексиканка русского происхождения Т. Бубнова. К слову говоря, были и другие приятные сюрпри-
зы на фоне гнетущей славянской «немоты», например появление на конференции аспирантки Куритибского университета И. Старостиной, спонтанный русский язык ее бразильских студентов, работавших в аппарате конференции, «архетипическая» русская речь профессора местного университета Г. Фрам, мама которой белоруска по происхождению.
Проблематика остальных докладов была достаточно пестрой. Бахтинские мотивы увязывались как с традиционными науками — философией, литературоведением, лингвистикой, психологией, педагогикой, так и с новыми, междисциплинарными — культурологией, семиотикой. К минимуму на этот раз были сведены работы, затрагивающие биографические аспекты Бахтина и его окружения, характерные для российских конференций.
К сожалению, мой уровень владения английским, а тем более испанским и португальским языками, не позволил в полной мере оценить содержательные стороны прослушанных выступлений. Запомнилось необычное сообщение одного из старожилов подобных мероприятий и их историографа К. Томсона (Канада), сделанное им от имени еще двух его коллег (Э. Уолла и М. Гайдуковски-Ахмед) — «Два десятилетия Бахтинских международных конференций». Оно стало в чем-то знаковым. Был продемонстрирован в строгом хронологическом порядке видеоряд — фотографии, изображающие эпизоды (в основном дружески-неофициальные) предшествующих Бахтинских конференций, а также издания их материалов. С интересом воспринимались лица знакомых людей в их более ранней «редакции», многие из которых присутствовали в этот момент в зале. Однако не оставляло ощущение, что «доклад» фактически подводит черту под серьезным восприятием самого мероприятия, пародирует многолетнюю официальность подобных форумов с помощью карнавального шествия полуозорных видеохронотопов. (Надо сказать, что незадолго до этого мне пришлось делиться с некоторыми участниками грустно-ироническими размышлениями о том, что пик романтического интереса к Бахтину прошел, накопилась некоторая усталость за
20 лет интенсивного обсуждения его идей и пора бы зрелым мужам от науки оставить это занятие на откуп более молодым, и может быть именно латиноамериканским.)
Также неожиданным и, не скрою, приятным для меня как биографа В. Н. Во-лошинова стало повышенное внимание к трудам этого ученого, причем персонализированным именно его личностью. В этой связи нужно упомянуть по крайней мере о трех докладах: «Волошинов — искренний гумбольдтианец?» (К. А. Фарако), «О критике Волошиновым Соссюра» (М. Лях-теэнмяки), «Круг Бахтина и конфигурация советских гуманитарных наук в 1920-х гг.: Волошинов, Медведев и ИЛЯЗВ» (Р. Вохан-Вильямс). Совпадение моих научных пристрастий с интересами бразильского лингвиста, причем координатора конференции, с которым я не был знаком до того, показалось мне едва ли не мистическим... Теперь о Волошинове как о самодостаточном филологе стали писать и в Латинской Америке.
Вообще в программе конференции обращала на себя внимание масштабность лингвистических докладов, чего прежде не наблюдалось: «Почему (бы) не мета-лингвистика?» (Ж. Т. Соуза), «Бахтин и Бенвенист» (В. Л. Пирес), «Бахтин, мар-ризм и социолингвистика культурной революции» (К. Брандист), «Некоторые проблемные аспекты коммуникативной (а<1с1ге$-э^е) функции языка в диалогической перспективе» (А. М. Олива), «Сакральное и обыденное: внимание к языку у Бахтина, Беньямина, Бубера и Витгенштейна» (К. Хиршкоп), «Феноменологии языка у Бахтина и Мерло-Понти» (Т. Херрик), «Бахтин и Соссюр — преодоление противостояния» (Б. Даллари) и др. Соответственно меньшей, чем раньше, выглядела доля выступлений, посвященных литературоведческим и философским аспектам бахтинских и парабахтинских трудов.
Назову темы некоторых других докладов, заявленных на конференции, — чтобы дать представление о проблемном спектре внимания к наследию Бахтина и тенденциях бахтиноведения: «Бахтин против русских формалистов: контрасты и сравнения» (М. да П.-М. де Са), «Бахтин-
ский персонализм и современная ортодоксальная теология личности» (М. Пирен), «Герменевтика и социология между Германией и Россией: импликации для понимания бахтинской теории культуры и романа» (Г. Тиханов), «Бахтин и американская антропология» (Т. Бубнова), «Об эстетике бахтинской рецепции: эволюция или неизменность?» (Э. Уолл), «Роль сатирической мениппеи в развитии романа» (Дж. Альказар), «Теория и практика диалога в понимании Михаила Бахтина» (М. М. Фуртадо), «Проблема культуры и жизни в ранней философии Михаила Бахтина» (Б. Жилко), «Бахтин и Флобер: соблазн культурной истории» (Д. Шеп-перд), «Бахтинская теория диалогизма и проблематика идентичной политики» (Т. Йокота-Мураками). Самыми популярными терминами, фигурировавшими в выступлениях, являлись диалог и диалогизм.
Конференция была прекрасно организована — и в плане ее научной инфраструктуры, и на бытовом уровне. Действия оргкомитета отличались деловитостью, четкостью и необыкновенной доброжелательностью по отношению к гостям. Очень выразительной и по-своему знаковой оказалась атрибутика XI Международной Бахтинской конференции, в частности символика земного шара, на который на разных языках было вписано имя русского ученого.
Участники имели возможность ознакомиться с новыми работами о Бахтине и его идеях, их конкретной рецепции в тех или иных отраслях знания и т. д. На выставке научной литературы в помещении, где проходила конференция, были представлены сотни изданий на разных языках мира, прежде всего, конечно, португальском и испанском. Среди них были перевод на португальский язык книги исследовательницы из США К. Эмерсон «Первое столетие Михаила Бахтина» (Принстон, 1998), монография К. Бранди-ста «Бахтинский круг: Философия, культура и политика» (Лондон,2002), книга К. А. Фарако «Речь и Диалог: лингвистические идеи круга Бахтина» (Куритиба, 2003), презентация которой состоялась в рамках программы конференции.
Конференция, несомненно, способство-
вала укреплению связей ученых-русистов разных стран, активизации внимания к России, ее прошлому и настоящему. Разговор о Бахтине нередко перерастал границы собственно бахтиноведения и касался творчества русских классиков, истории советской лингвистики, психологии и т. п.
Программа XI Международной Бахтин-ской конференции была отражена на ин-
тернетовском сайте (http://www.ufpr.br/ bakhtin), где размещались и тезисы заявленных выступлений ее участников, что давало возможность предварительно ознакомиться с основными положениями докладов.
Н. Л. ВАСИЛЬЕВ,
доктор филологических наук
ПРОФЕССОРУ ВЛАДИМИРУ НИКОЛАЕВИЧУ РЖАВИШНУ -100 ЛЕТ (ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ)
Владимир Николаевич Ржавитин — один из крупных ученых-биологов отечественной школы. Родился он 7 апреля 1904 г. в городе Тотьма Вологодской области в семье сельского учителя. Учился В. Н. Ржавитин в Министерском училище деревни Нишково Никольского района Вологодской области, которое окончил в 1923 г. В 1923 - 1927 гг.
он — студент факультета земледелия Ленинградского сельскохозяйственного института, в 1927 — 1929 гг. — агроном и преподаватель школы крестьянской молодежи Наркомпроса РСФСР в селе Миньково Вологодской области.
Затем в 1930 - 1932 гг. В. Н. Ржавитин был аспирантом во Всесоюзном институте растениеводства в Ленинграде (специальность «Физиология растений»), в 1932 — 1935 гг. — старшим научным сотрудником и заведующим лабораторией физиологии растений на опытной станции Фаленки Кировской области. С 1935 г. ему было поручено возглавлять лабораторию физиологии растений на Полярно-опытной станции ВИР, где он оставался по 1937 г. В 1936 г. он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Морозоустойчивость различных видов и сортов картофеля», а два года спустя началась его педагогическая деятельность в высшей школе. В 1938 - 1940 гг. В. Н. Ржавитин заведовал кафедрой ботаники Арзамасского учительского института, в
1940 — 1945 гг. — кафедрой ботаники Удмуртского педагогического института, в 1945 — 1950 гг. кафедрой ботаники Рязанского педагогического института.
В 1951 г. В. Н. Ржавитин приехал в Саранск и до 1957 г. возглавлял кафедру ботаники Мордовского педагогического института, ас1957 по 1978г. — кафедру ботаники Мордовского государственного университета. В 1953 г. им была защищена докторская диссертация, в 1954 г. ему присвоена ученая степень доктора биологических наук, в 1955 г. — звание профессора.
В. Н. Ржавитин внес огромный вклад в становление и развитие кафедры ботаники Мордовского университета. Во время работы в вузе он читал курсы «Физиология растений», «Систематикарастений», «Общая ботаника», спецкурсы «Вегетативная гибридизация» и «Лекарственные растения». Это был высококвалифицированный специалист и опытный методист. Его лекции отличались глубоким содержанием, логичностью изложения и посещались не только студентами, но и преподавателями, аспирантами, сотрудниками кафедры и факультета. Под его руководством на кафедре и при непосредственном участии постоянно действовали научный семинар и научный кружок для студентов.
Научно-исследовательская работа профессора В. Н. Ржавитина посвящена
