CC BY
95
УДК 398:94(470.6)
ВЛАСКИНА Татьяна Юрьевна, Южный научный центр, Российская академия наук, г. Ростов-на-Дону, Россия
ВЫЗОВЫ ВОЙНЫ КАК ФАКТОР КОРРЕКТИРОВКИ ТРАДИЦИОННЫХ ЯВЛЕНИЙ В КУЛЬТУРЕ ДОНСКИХ КАЗАКОВ
DOI: 10.17748/2075-9908-2015-7-7/2-47-53
VLASKINA Tatyana Yu., Southern Scientific Centre, Russian Academy of Sciences, Rostov-on-Don, Russia
WAR CHALLENGES AS A FACTOR FOR CORRECTION OF TRADITIONAL BEHAVIOUR AND BELIEFS IN CULTURE OF DON
COSSACKS
В статье рассматриваются тендерные аспекты трансформационных процессов в Войске Донском, связанные с вхождением территорий Подонья - северо-восточного Приазовья в XVIII в. в состав Российской империи и превращением донского казачества в служилое сословие. Утверждая значимость преобразований в семейно-бытовой сфере, в значительной мере подчинившейся реалиям воинской повседневности, автор сравнивает образы солдатки и казачки, а также приводит экономические, социальные и культурные основания для утверждения о специфике статуса казачки. Автор выдвигает тезис о том, что за время существования казачьих войск при ведущей роли женщин-казачек был создан самодостаточный войсковой мир, отвечавший потребностям членов казачьих семей. В качестве двух основных проблем, порожденных государственными функциями войскового сословия, автор рассматривает внутрисемейное положение казачьих жен и их психологическое состояние. Ряд характерных для хуторских и станичных общин попечительских практик оценивается как саморазвивающаяся система социальной адаптации. Формулируется подход к дальнейшему углубленному изучению казачьей традиции, важнейшим аспектом которого является пристальное внимание к переосмыслению смерти на поле боя. Тезис доказывается с привлечением комплекса исторических, правовых и фольклорно-этнографических источников, среди которых статистические сведения, этнографические описания, тексты семейно-бытовых песен и быличек об огненном змее и др. Все это позволяет автору впервые произвести оценку последствий вмешательства государства во внутренний ритм жизни казачества, проявившихся в семейно-бытовой сфере, в области обычного права, традиционной обрядности и мифологических представлений.
The paper considers the gender aspects of the transformational processes in the Don Cossack Host, which correlated with the process of including the Don River and Azov Sea regions in the Russian Empire in the 18th century and with converting the Cossacks to the military estate. I accentuate the importance of these transformations for the family's everyday life, which complied with the reality of the military daily routine to a large extent. I analyze the figures of a soldier's wife and a Cossack woman along with economic, social and cultural grounds for acquiring a special status by a Cossack woman. I argue that during the time of the Cossack Hosts' existence, the self-sufficient military reality was created with the extensive participation of Cossack women. I consider two main problems stemmed from the governmental functions of a military estate: family status of the Cossack wives and their psychological condition. Several patronage scenarios typical for the village communities are characterized as self-developing system of the social adaptation. I formulate the approach for the further deep investigation of the Cossack tradition with the main aspect of close attention to the rethinking of the death on the battlefield. Author's arguments are proved by the means of analyzing different historical, law, folklore and ethnographic sources with statistic surveys, ethnographic descriptions, family songs and mythological narratives about fire serpent included. All above mentioned allows the author to evaluate the consequences of the authorities' intervention in the internal rhythm of the Cossack family and everyday life.
Ключевые слова: Дон, вдова, казачка, солдатка, смерть, воинская повседневность, несказочная проза, семейно-бытовые песни.
Keywords: Cossack woman, daily life, death, Don, family songs, military, mythological narratives, widow
Благодарность: статья подготовлена в рамках работы по проекту 00-15-25 «Музейные и архивные технологии в патриотическом воспитании молодежи в полиэтничных федеральных округах» Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «(Проблемы развития полиэтничного макрорегиона в условиях дестабилизации Каспийско-Черноморского зарубежья»
Acknowledgement: This article is part of the project 00-15-25 Museum and Archival Technologies in the Youth Patriotic Education in the Poly-Ethnic Federal Districts, Programme of Basic Research of the RAS Presidium The Problems of Development of the Poly-Ethnic Macro-Region in Conditions of Destabilization of the Foreign Countries of the Caspian and Black Sea Regions
Существование живой народной культуры связано с бесконечным отбором и воспроизводством тех явлений, которые представляются наиболее важными для жизнеобеспечения и самоидентификации общности. В этом процессе консервативная традиция неизбежно взаимодействует с инновациями, характер восприятия новшеств определяет дальнейший путь развития.
В XVIII в. вольный Дон оказался в поле государственных преобразований Российской империи, начался новый период истории донского казачества, ознаменовавшийся многоаспектной
модернизацией внутреннего устройства и функционирования сообщества, облика и содержания его культуры. Столкновение самобытных традиций вольного казачества и разнообразных государственных институтов имело системный, но отнюдь не явный характер. Лишь сопоставляя исторические образы донцов и Донского Войска в XVI—XVII вв. и середине XVIII - начале XX вв., мы убеждаемся во всеохватности произошедших трансформаций.
Настоящая статья ставит целью рассмотреть традиции донского казачества, направленные на легитимацию войны в повседневной жизни женщин-казачек и преодоление ее травматических последствий, с позиций социально-психологической функциональности.
Исследование проводится на основе анализа полевых материалов, собранных на территории бывшей Области Войска Донского, архивных документов и публикаций личных дневников и писем, фольклорных текстов, краеведческих записок.
Эпоха имперских реформ затронула все слои российского общества [1]. Среди новшеств, непосредственно коснувшихся казачества, едва ли не ключевым стало создание регулярной армии. Трансформационные процессы, протекавшие в казачьих социорах, во многих чертах сопоставимы с семейными и тендерными аспектами крестьянской рекрутчины [2, а 29]. В донских говорах укоренились специальные лексемы, обозначающие жену казака, находящегося на действительной службе, - жалмерка или жармелка. Эти лексические диалектизмы являются искажением слова жолнерка, которое в свою очередь образовано от польского 1о1п'вгг или немецкого БоМпвг 'солдат, наемник', т.е. значение донского жалмерка /жармелка близко, если не идентично понятию 'солдатка' [3, с. 158-161]. Вместе с тем в общественном мнении казачьи и рекрутские жены оценивались по-разному [4; 5, с. 25-26].
Важнейшим в разборе различий между казачками и солдатками является их социально-экономическое положение. Необходимо заметить, что данный аспект, в отличие от иных, специалистами рассматривался, но по отдельности и, несмотря на отсутствие подробного сопоставительного анализа, необходимость которого безусловно назрела, основные отличия заметны даже при беглом сравнении.
1) Во-первых, нельзя недооценивать фактор крепостной зависимости. По положениям о рекрутчине, зачисление крестьянина в военное сословие несло освобождение ему и его жене, а также детям, родившимся после призыва. Однако следование закону было осложнено множеством обстоятельств, при этом внутреннее устройство российской армии также было основано на крепостничестве: офицеры и нижние чины жестко разделялись в социально-правовом отношении на высшую и низшую касты. Освобождаясь от власти помещика, рекруты лишь меняли хозяина [6, с. 41]. Члены солдатских семей и вовсе оказывались вне традиционных общественных структур, не создавая при этом сколько-нибудь самодостаточной организации. Сравнивая, мало сказать, что казачество было лично свободным, оно имело исторический опыт свободы -опыт борьбы за право быть вольным и создания собственных социально-экономических структур, которые не исчезли с потерей Доном былой автономии, хотя и подверглись модернизации. На местном уровне казачье самоуправление, сложившееся во многом еще в вольный период, продолжало функционировать вплоть до прихода советской власти.
2) В обоих случаях можно говорить о конфликте между народной социально-правовой системой, источником которой является обычай, и военно-государственной. Главное принципиальное отличие состоит в диаметральной противоположности результатов: крестьянская община дистанцировалась от своих членов, не вписавшихся в существующую традицию, в то время как казачья добавила к положениям имперских законов более ранние обычноправовые нормы, расширила их решениями станичных сходов и в конечном счете «вобрала» в ритм своей жизни проблемы семей служивых.
Рассмотрим гендерное своеобразие Дона в свете статистики. По переписям 1873-1882 гг., в казачьем сословии от 70 до 80% от общего числа лиц женского пола старше 16 лет (до 300 тыс. душ в численном выражении) составляли жены находящихся на действительной службе и отставных казаков [7, с. 249, 251]. В мирное время 17-20 тыс. мужей постоянно отсутствовали в пределах Области Войска Донского по служебной надобности. Сие, как писал С. Номикосов, «уменьшает вероятность рождений до 2 800 человек с лишним ежегодно» [8, с. 267]. В годы же «большого напряжения военной деятельности», как то было, например, во время Крымской войны 1853-1856 гг., когда одновременно становились в строй 120-130 тыс. казаков, происходило резкое снижение рождаемости [9, с. 46, 58]. В силу названных причин прирост населения в казачьем сословии всегда был значительно ниже, чем у крестьян и иногородних, несмотря на лучшие экономические условия [10, с. 267]. Примерно 5-ю часть или до 20% взрослых женщин составляли вдовы (45-55 тыс.), соотношение которых с количеством вдовцов, не достигавшим 5% от общего числа взрослых мужчин, было 3/1 - 4/1. Для сравнения: в тот же период соотношение количества вдов и вдовцов в группах донских крестьян и иногородних было приблизи-
тельно 2/1 [11, с. 249, 250]. Согласно вычислениям Статистического комитета, «нормальный семейный союз» (малая семья) на Дону насчитывал более 6 душ обоего пола - супружеская пара с 4, реже - 5 детьми [12, с. 267]. То есть, даже предположив, что примерно половину вдов могли составлять женщины, уже взрастившие своих детей до совершеннолетия, мы все равно получим более 100 тыс. сирот.
Экономисты и военные чиновники, оценивая эти данные, рассуждают в категориях обеспечения прохождения службы, комплектации полков, продовольственной стабильности [13, с. 251; 14, с. 47, 57; 15, с. 251].
С антропологической точки зрения цифры свидетельствуют о том, что женская часть казачества в значительной степени представляла собой сообщество женщин, которых можно было бы называть «соломенными вдовами». Они проводили многие годы своей безмужней жизни наедине со всеми материальными и психологическими проблемами семьи, в постоянном тревожном ожидании известий о ранении или гибели супруга. Отсутствие в жизни казачки подобного достаточно продолжительного периода было редким исключением, а многие - это известно по воспоминаниям - прожили в одиночестве все лучшие годы, чтобы в старости воссоединиться с израненным калекой. Масштабы войскового мира были весьма внушительны: так, в 1858 г. в России насчитывалось 4 590 000 представителей военного сословия обоего пола, из которых 65,1% (2 988 090 душ) приходились на Землю Войска Донского [16, с. 312].
По внутреннему войсковому закону и имперскому положению о казачьих войсках вдовы имели право на земельное обеспечение, исходя из размера станичного пая и части, полагавшейся женщине, в зависимости от количества детей, оставшихся сиротами [17, с. 206, 315]. Существенно было также и то, что на казачку распространялись привилегии неподатного сословия. Поэтапно увеличивались и становились более регулярными денежные выплаты семьям [18, с. 936]. Государственное вспомоществование дополнялось местным. Сложившийся еще в вольный период институт односумства обеспечивал жалмерок сочувственной поддержкой таких же обездоленных женщин, а в случае гибели мужа - и некоторой мужской опекой. Наряду с устойчивостью, которую давала большая семья, односумство создавало параллельную структуру, на случай кризиса, не предусмотренного патриархальной семейно-соседской сельской общиной. Внутренняя организация жизни станицы позволяла вдовам получать нерегулярную, но необходимую помощь в трудах, требовавших физической силы. С допетровских времен известен обычай анонимно помогать нуждающимся - т.н. тайная милостыня [19, с. 90-100], бытование которой зафиксировано, наряду с другими регионами, в донских станицах и у казаков-некрасовцев [20, с. 210-212]. Перед отправкой на действительную службу молодые казаки отбывали дисциплинарные провинности косьбой, заготовкой дров и тому подобными отработками в пользу семей, лишившихся кормильцев [21].
В конце XIX в. М. Харузин отмечал возможность перехода семейной власти к вдове старшего мужчины. «По смерти мужа вдова при детях заступает на место умершего, становясь полновластной хозяйкой», ей же, в свою очередь, наследуют дети [22, с. 200]. Ключевым обстоятельством в положении вдовы являлось наличие или отсутствие детей. Казаку, умершему бездетным, наследовали его родители или братья. Но и в этом случае вдове полагалось до 1/4 от всего имущества, по воле родственников мужа [23, с. 200, 201]. Кроме того, повсеместно на Дону вдова имела право на часть дома покойного, если снова не выходила замуж. О замужестве вдов, как правило, заботились родители мужа, давая за ней небольшое приданое. Второбрачной жене муж мог отписать наследство заранее, заботясь, чтобы не пришлось ей терпеть «неприятность и притеснение» от родственников мужа от первого брака. Примечательно равенство прав супругов на наследство друг друга. Точно так же, как бездетная вдова, и бездетный вдовец получал из имения жены, «сколько дадут ее родственники». Если же имелись дети, то все имущество покойной жены оставалось при муже, но считалось достоянием детей. Причем о сохранности материнского наследства до совершеннолетия сирот специально заботились родственники жены.
Разбирая множество конкретных ситуаций, М. Харузин указывал на то, что само по себе положение вдовы не могло быть причиной ущемления в правах [24, с. 223-225]. Важнейшим критерием полноправности в казачьей семье был факт личного участия в обеспечении общего благосостояния, и трудовой вклад женщин оценивался достаточно высоко. При этом временное или постоянное неучастие мужа в хозяйственной деятельности рассматривалось как вариант нормы, не влекло за собой осуждения домочадцев и сокращения доли малой семьи в больше-семейном достоянии, как это было в крестьянском мире, что собственно и отличало последний от станичного. Правовые преференции положения казачек были отмечены еще в 1908 г. на Первом всероссийском съезде женщин [25]. Таким образом, взаимодействие обычноправовой традиции с имперскими институтами в контексте военно-мобилизационной реформы казачества
привело к возникновению разноуровневой системы поддержки жен служащих казаков и вдов погибших на войне.
Не менее серьезную проблему представляет психологическое состояние вдовы. Продуктивным подходом к данной проблеме может оказаться обращение к донским вариациям универсальных восточнославянских фольклорных сюжетов и обрядовых практик как к источнику мировоззренческих данных. Эта тема требует отдельной проработки, здесь мы ограничимся общим очерком содержания.
Донская традиция изобилует лирическими песнями, обнажающими самые болезненные переживания казачьей жены. Весь корпус семейно-бытового песенного фольклора показательно разбивается на тематические группы в соответствии с событиями, образующими сюжет: о проводах любимого на службу, о долгой разлуке, встрече с войны, ожидании вестей и вдовьей тоске. Донская женская лирика может поспорить с мужской служивской и казачьей исторической песней по обилию реалистичных деталей. Здесь милый идет служить на погибельный Кавказ по жребию, а не в черед. Всем станичникам приходит с Дона замена, а любезному другу замены нет. Дружечка пропадает в басурманском плену, ждет выкупа, весточки из родной стороны, побега. Муж и сын служат в одном полку, возвращаются в родимый дом, а казачка их не узнает. Эти и множество других ситуаций описываются языком метафор, глубоко укорененных в казачьей традиции. В результате возникает глубоко прочувствованное и детальное повествование о женской судьбе, которая органично вписана в картину мира войскового сословия, в прагматику службы, символику смерти, времени, пересечения земных и потусторонних границ.
«Ай, если б знала я, да хорошая бабочка, / Ей, что печаль-тоска все грозит моей судьбе, / Ой да, ну, во век-то бы, вот, я не встречалась, / Ей, с полуночной, бабочка, да звездой...» [26, с. 388]. Тексты изобилуют жалобами на жестокую судьбу, героиня - горькая, жалкая, разнесчастная бабочка, покорная своей доле. Подобный образ вступает в некоторое противоречие с тем, как представлена казачка в иных формах донской традиции. Возможно, песенный фольклор здесь выступает в качестве канала сублимации, подобную функцию семейно-бытовой лирики неоднократно отмечали специалисты.
Одними из наиболее важных, стержневых для славянской архаической традиции и почти без изменений влившихся в русское народное православие являются представления о смерти, загробном существовании, о праведных и нечистых покойниках, способах коммуникации между миром живых и миром мертвых [27, с. 17-19]. Безусловно, весь комплекс восточнославянских представлений о смерти был естественным и актуальным для казаков вольного периода. Но уже тогда гибель на поле боя становится престижной, а погребение в неосвященной земле -приемлемым, о чем свидетельствует появление подкурганных казачьих захоронений, проведение общественных панихид и тризн по погибшим воинам. Дальнейшее переосмысление аксиологии смерти проявляется в специфическом развитии воинской погребально-поминальной ри-туалистики. В быт казачества входят похороны парадом, сооружение мемориалов, обетных часовен и т.п.
Если же обратиться к поведенческим установкам, то внимание привлекает целый комплекс бытовых и обрядовых норм, направленных на купирование внешних проявлений горя, диктующих вдове эмоциональную сдержанность. Среди таких норм - порядок признания факта смерти служивого и откладывание до этого момента погребальных и поминальных мероприятий (возвращение коня), запрет плакать жене по мужу, регламентация посещений кладбища.
Настоящим собранием сведений о суевериях и магических практиках, связанных с защитой вдов от тоски по мужу, является донская мифологическая проза. Вернее, одна группа текстов, объединенных сюжетом об огненном змее.
Огненный змей - демон, которому в архаичной славянской традиции чаще всего приписывается стремление к вступлению в любовную связь с женщинами и способность приносить богатство. В донской казачьей традиции, сформированной в рамках южно-русской локальности, сюжет об огненном змее-любовнике контаминирует с сюжетом о ходячем покойнике [28, с. 64]. В этом виде мифологический рассказ достигает своего максимального развития, становится одним из самых популярных, что доказывается частотностью фиксаций. Нарративы об огненном змее обретают ряд устойчивых конкретизаций, характерных, прежде всего для Дона и прилегающих территорий. Центральный персонаж в представлениях донских казаков - это демоническое существо, прилетающее по ночам ко вдовам и сожительствующее с ними в облике мужа. В конечном счете такое сожительство может привести к гибели женщины. Огненный змей описывается не только как мифологический персонаж, но и как состояние высшей степени горя, тоски по умершему. Часто лексема тоска заменяет табуированное наименование вредоносного существа: «от женщина начнёть плакать, гаривать, таскавать па мужу, или там хто умир у ниё, а прилитаить. Эта таска» [29]. Данный корпус текстов мифологической прозы
следует рассматривать в контексте насущных и постоянных потребностей сообщества, в котором вдовы и жены, тоскующие в разлуке, составляли значительную часть. Дидактические функции рассказов об угрозах, которые несет женщине и ее семье погружение в горестные переживания, очевидны. При этом многие аспекты мифопоэтики вполне могут быть рассмотрены в социально-психологических категориях.
Выводы. Взаимодействие в XVIII - нач. XX вв. народных и элитарных форм культуры, к каковым относятся социо-нормативные и обычно-обрядовые традиции донского казачества, с одной стороны, и административно-правовые установки российского государства в лице его военно-мобилизационных институтов, с другой стороны, привело к качественным трансформациям на практическом и ментальном уровнях. В сфере социального обеспечения казачьих семей сложилась система норм, частично уходящая корнями в более ранний вольный период, частично установленная на уровне российского законодательства, а затем дополненная обыч-ноправовыми инициативами. Не менее значимыми являются последствия модернизации войска в ментальной сфере, где ведущим процессом стала легитимация смерти на поле боя и психологическая адаптация членов семей казаков к переживанию потерь и одиночества.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ И ПРИМЕЧАНИЯ
1. Щербинин П. «Соломенная вдова»: права и жизнь российской солдатки. URL: http://texts.news/cotsiologiya-semi_1460/pavel-scherbinin-solomennaya-vdova-prava-jizn-51461 .html (дата обращения: 24.11.2015).
2. Щербинин П.П. Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII - начале XX в. - Тамбов: Юлис, 2004.
3. Давыдова О.А. Жалмерка - казачья солдатка // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. -2011. - № 6 (2).
4. Щербинин П. «Соломенная вдова»: права и жизнь российской солдатки...
5. Номикосов С. Статистическое описание Области Войска Донского. - Новочеркасск: Областная Войска Донского типография, 1884.
6. Щербинин П.П. Военное сословие в социальной структуре российского общества в середине XIX в. (на материалах Тамбовской губернии) // Население и территория Центрального Черноземья и Запада России в прошлом и настоящем / под ред. В.П. Загоровского, А.Н. Акиньшина. - Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2000.
7. Номикосов С. Указ. соч.
8. Там же.
9. Краснов Н.И. Военное обозрение земли Донского Войска. - СПб.: Военная типография, 1870.
10. Номикосов С. Указ. соч.
11. Там же.
12. Там же.
13. Медведев А.И. Служба донского войска в связи с его экономическим положением. - М.: Типография окружного штаба, 1899.
14. Краснов Н.И. Указ. соч.
15. Номикосов С. Указ. соч.
16. Статистические таблицы Российской империи, изданные по распоряжению МВД Центральным статистическим комитетом. Вып. 2. Наличное население империи на 1858 г. / под ред. А. Бушена. - СПб.: Типография т-ва И.Н. Кушнерев и Ко, 1963.
17. Полное собрание законов Российской империи (далее - ПСЗРИ). Собр. 2. Т. 28. Ст. 27225, 27376.
18. ПСЗРИ. Собр. 3. Т. 32. Ч. 1. Ст. 37507.
19. Тульцева Л.А. Тайная милостыня // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XX веках: этнографические исследования и материалы / отв. ред. О.В. Кириченко, Х.В. Поплавская. - М.: Наука, 2002.
20. Мать нарушила завет Игната // Русские народные сказки казаков-некрасовцев, собраны Ф.В. Тумилевичем. -Ростов н/Д: Ростовское книжное издательство, 1958.
21. Полевые материалы диалектологических и этнолингвистических экспедиций Южного федерального университета (Ростовского государственного университета), 2001 г., х. Пухляковский Усть-Донецкого района Ростовской области.
22. Сведения о казацких общинах на Дону. Материалы для обычного права, собранные Михаилом Харузиным. - М.: Типография М.П. Щепкина, 1885.
23. Там же.
24. Там же.
25. Тезисы и программы докладов, представленных на Первый Всероссийский женский съезд 10 дек. 1908 г. - СПб.: [б.и.], 1908.
26. Листопадов А.М. Песни донских казаков: в 5-ти т. Т. 2. - М.: Музгиз, 1950.
27. Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. - М.: Индрик, 2004.
28. Архипенко Н.А. Лексика мифологической системы донского казачества как части духовной культуры: дис. канд. филол. наук. - Ростов н/Д, 2000.
29. Там же.
REFERENCES
1. Shcherbinin, P. Straw widow: rights and life of the Russian soldier's wife. ["Solomennaya vdova": prava i zhizn ros-siyskoy soldatki.] Available at: http://texts.news/cotsiologiya-semi_1460/pavel-scherbinin-solomennaya-vdova-prava-jizn-51461.html (last accessed on November 24, 2015). (in Russ.)
2. Shcherbinin, P.P. Military factor in the daily life of the Russian woman in the 18th - the early 20th century. [Voennyy faktor v povsednevnoy zhizni russkoy zhenshchiny v XVIII - nachale XX v.] Tambov: Yulis, 2004. 508 p. (in Russ.)
3. Davydova, O.A. Zhalmerka as a Cossack soldier's widow. [Zhalmerka - kazachya soldatka.] Herald of the University of Nizhni Novgorod Named after N.I. Lobachevsky. [Vestnik Nizhegorodskogo universiteta imeni N.I. Lobachevskogo.] 2011, no. 6(2), pp. 158-161. (in Russ.)
4. Shcherbinin, P. Straw widow: rights and life of the Russian soldier's wife...
5. Nomikosov, S. Statistic description of the Don Host Region. [Statisticheskoe opisanie Oblasti Voyska Donskogo.] Novocherkassk: Oblastnaya Voyska Donskogo tipografiya, 1884. 761 p. (in Russ.)
6. Shcherbinin, P.P. Military estate in the structure of the Russian society in the middle of the 19th century (based on the materials from the Tambov Province). [Voennoe soslovie v sotsialnoy strukture rossiyskogo obshchestva v seredine XIX v. (na materialakh Tambovskoy gubernii).] In: Zagovorsky, V.P., Akinshin, A.N. Populaion and territory of the Central Black Earth Region and Western Russia in the past and present. [Naselenie i territoriya Tsentralnogo Chernozemya i Zapada Rossii v proshlom i nastoyashchem.] Voronezh: Centre for the spiritual renaissance of the Central Black Earth Region, 2000, pp. 40-42. (in Russ.)
7. Nomikosov, S. Op. c. [Ukaz. soch.]
8. Ibid. [Tam zhe.]
9. Krasnov, N.I. Military review of the Land of the Don Host. [Voennoe obozrenie zemli Donskogo Voyska.] Saint-Petersburg: Voennaya tipografiya, 1870, 288 p. (in Russ.)
10. Nomikosov, S. Op. c. [Ukaz. soch.]
11. Ibid. [Tam zhe.]
12. Ibid. [Tam zhe.]
13. Medvedev, A.I. Service of the Don Host members in connection with their economic situation. [Sluzhba donskogo voyska v svyazi s ego ekonomicheskim polozheniem.] Moscow: Tipografiya okruzhnogo shtaba, 1899. 107 p. (in Russ.)
14. Krasnov, N.I. Op. c. [Ukaz. soch.]
15. Nomikosov, S. Op. c. [Ukaz. soch.]
16. Bushen, A. (ed.) Statistic tables of the Russian Empire published by the Central Statistic Committee by the order of the Ministry of Internal Affairs. Issue 2. Existent population of the Empire by 1858. [Statisticheskie tablitsy Rossiyskoy imperii, izdannye po rasporyazheniyu MVD Tsentralnym statisticheskim komitetom. Vyp. 2. Nalichnoe naselenie imperii na 1858 g.] Saint-Petersburg: Tipografiya t-va I.N. Kushnerev i Ko, 1963. 330 p. (in Russ.)
17. Complete Collection of the Laws of the Russian Empire. [Polnoye sobraniye zakonov Rossiyskoy imperii.] Coll. 2. Vol. 28. Art. 27255, 27376.
18. Complete Collection of the Laws of the Russian Empire. [Polnoye sobraniye zakonov Rossiyskoy imperii.] Coll. 3. Vol. 32. Part 1. Art. 37507.
19. Tultseva, L.A. Secret alms. [Taynaya milostynya.] In: Kirichenko, O.V., Poplavskaya, Kh.V. Orthodoxy and traditions of piety of the Russians in the 18th-20th centuries: ethnographic studies and materials. [Pravoslavnaya vera i traditsii blagochestiya u russkikh v XVIII-XX vekakh: etnograficheskie issledovaniya i materialy.] Moscow: Nauka, 2002, pp. 90100. (in Russ.)
20. Mother has broken the Ignat's rule [Mat narushila zavet Ignata] In: Tumilevich, F.V. (comp.) Russian folk fairy tales of the Nekrasov Cossacks. [Russkie narodnye skazki kazakov-nekrasovtsev.] Rostov-on-Don: Rostovskoe knizhnoe iz-datelstvo, 1958, pp. 210-212. (in Russ.)
21. Field materials of the dialectological and ethnolinguistic expeditions of the Southern Federal University (Rostov State University) [Polevye materialy dialectologicheskikh i etnolingvisticheskikh ekspeditsiy Yuzhnogo federalnogo universi-teta (Rostovskogo gosudarstvennogo universiteta)].
22. Kharuzin, M. Data on the Cossack societies in the Don Region: materials for the common law researches. [Svedeniya o kazatskikh obshchinakh na Donu. Materialy dlya obychnogo prava.] Moscow: Tipografiya M.P. Shchepkina, 1885. 388 p. (in Russ.)
23. Ibid. [Tam zhe.]
24. Ibid. [Tam zhe.]
25. Abstracts and programs of the presentations delivered at the First All-Russian Women Conference, December 10, 1908. [Tezisy i programmy dokladov, predstavlennykh na Pervyy Vserossiyskiy zhenskiy syezd 10 dek. 1908 g.] Saint-Petersburg, 1908. 22 p. (in Russ.)
26. Listopadov, A.M. Songs of the Don Cossacks: in 5 volumes. [Pesni donskikh kazakov: v 5 t.] M.: Muzgiz, 1950, vol. 2. 590 p. (in Russ.)
27. Sedakova, O.A. Poetics of the ritual. Funeral rites of East and South Slavs. [Poetika obryada. Pogrebalnaya obryadnost vostochnykh i yuzhnykh slavyan.] Moscow: Indrik, 2004. 319 p. (in Russ.)
28. Arkhipenko, N.A. Vocabulary of the Don Cossack mythological system as a part of the intangible culture: PhD Thesis. [Leksika mifologicheskoy sistemy donskogo kazachestva kak chasti dukhovnoy kultury: dissertatsiya ... kandidata filo-logicheskikh nauk.] Rostov-on-Don, 2000. 269 p. (in Russ.)
29. Ibid. [Tam zhe.]
Information about the author
Власкина Татьяна Юрьевна, старший научный сотрудник, Институт социально-экономических и гуманитарных исследований, заведующая Музеем казачества, этнографии и культуры Приазовья, Южный научный центр, Российская академия наук, г. Ростов-на-Дону, Россия
Получена: 04.12.2015
Для цитирования статьи: Власкина Т.Ю. Вызовы войны как фактор корректировки традиционных явлений в культуре донских казаков. Краснодар: Историческая и социально-образовательная мысль. 2015. Том 7. № 7. Часть 2. с. 47-53.
doi: 10.17748/2075-9908-2015-7-7/2-47-53
Информация об авторе
Vlaskina Tatiana Y., Senior Researcher, Institute of Social, Economic and Humanitarian Studies, Head of Museum of Cossacks, Ethnography and Culture of Azov Region, Southern Scientific Centre, Russian Academy of Sciences, Rostov-on-Don, Russia
Received: 04.12.2015
For article citation: Vlaskina T.Y. War challenges as a factor for correction of traditional behaviour and beliefs in culture of don cossacks. [Vyzovy voyny kak faktor korrektirovki traditsionnykh yavleniy v kul'ture donskikh kazakov]. Krasnodar. Istoricheskaya i sotsial'no-obrazovatel'naya mysl'= Historical and Social Educational Ideas. 2015. Tom 7. № 7. Vol. 2. Pp. 47-53.
doi: 10.17748/2075-9908-2015-7-7/2-47-53
