CC BY
14
А. М. Кулькин
ВЫБОР ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
Кулькин Анатолий Михайлович - доктор философских наук, руководитель Центра научно-информационных исследований по науке, образованию и технологиям ИНИОН РАН, Грант РФФИ, проект № 05-06-80000.
Последние десятилетия ХХ в. выделяются в мировой истории рядом планетарных событий: распадом Советского Союза и окончанием глобального противостояния сверхдержав, переходом бывших социалистических стран на рыночный путь развития, беспрецедентным экономическим ростом в новых индустриальных государствах, мощным хозяйственным подъемом в США и Западной Европе - каждый из перечисленных факторов заслуживает специального исследования. Мы же попытаемся кратко рассмотреть один из них - беспрецедентный экономический рост и его последствия в контексте становления глобального информационного общества.
Специфика информационной экономики
Развитие мировой экономики, как объясняют эксперты-исследователи, обрело новую парадигму: не экстенсивного, а интенсивного экономического роста. Эту новую парадигму специалисты называют по-разному: «новой экономикой», «информационным сектором экономики», «информационной», «постэкономической» (точка отсчета традиционная экономика); «постиндустриальными» хозяйственными системами. Показательно одно из определений «новой экономики» - «информационная экономика», т.е. органическая часть информационного общества. Далее мы будем использовать термины «информационная экономика» или «постиндустриальная хозяйственная система» в качестве тождественных понятий.
Итак, новая парадигма, или информационная экономика, характеризуется следующими основными тенденциями развития.
Как уже было сказано, в целом информационная экономика ориентирована не на экстенсивный, а на интенсивный экономический рост, что означает прирост ВВП не за счет расходования природных ресурсов, а напротив, как раз благодаря ресурсо-сберегающим технологиям. По меткой характеристике одного из исследователей обсуждаемой проблемы, современная экономика требует поистине «алхимических» умений - «производить компьютеры из грязи». И он называет такую - «умелую» - экономику «технологической», в отличие от традиционной экономики естественных ресурсов (земли, рабочей силы, полезных ископаемых и т.д.), указывая, что «технология приумножает сама себя» и, следовательно, дает возможность резко снизить зависимость экономического роста от естественных ресурсов.
В информационной экономике материальные активы и основные фонды уже не имеют того значения, какое они имели в традиционной экономике. В координатах информационной экономики традиционная бухгалтерия материальных издержек уступает место качественно новой бухгалтерии - информационных издержек, которые очень быстро окупаются, поскольку оборачиваются развитием и приумножением информационных технологий.
Информационная экономика - это наукоемкая и высокотехнологичная экономика, где основной упор делается на знания, технологии, инновации, и потому в центре такой экономики оказывается то, что специалисты называют «интеллектуальным и человеческим капиталом».
В информационной экономике существенно возрастает значимость управления именно потому, что в ее центре оказывается интеллектуальный и человеческий капитал, который качественно меняет традиционную практику менеджмента, вводя в нее важную нематериальную составляющую - управление человеческим капиталом.
В информационной экономике качественно иной характер, чем в традиционной экономике, приобретает социально-трудовая сфера по следующим причинам.
Во-первых, существенно меняется качество рынка труда и сферы занятости, в связи со спросом в «информационной экономике» уже не просто на рабочую силу, а на человеческий капитал - работников с высокой профессиональной квалификацией, широко образованных, способных и готовых участвовать в стратегическом планировании на предприятии, высокооплачиваемых и, в качестве человеческого капитала предприятия, надежно защищенных от увольнения. Понятно, что в «информационной экономике» рынок труда приобретает важнейшую функцию резерва человеческого капитала и в такой своей роли становится объектом особой заботы государственной политики: рынок человеческого капитала должен иметь иную структуру, нежели традиционный рынок рабочей силы, и потому нуждается в компетентном государственном управлении.
Во-вторых, существенно меняются отношения между работодателями и работниками в связи с изменением качества рабочей силы в рамках тенденции спроса на человеческий капитал, что и вынуждает работодателей строить свои отношения с наемными работниками скорее на партнерской, нежели «эксплуататорской» основе, т.е. брать на себя в отношении работников серьезные обязательства по их социальной защите. Данное обстоятельство очевидно умаляет роль профсоюзов как традиционных правозащитных организаций в сфере трудовых отношений, и это, например, отчетливо продемонстрировала в 8090-е годы практика реформирования социально-трудовой сферы в развитых странах, где между правительством, открывшим путь к партнерским отношениям в сфере труда, и профсоюзами возник серьезный конфликт.
Информационно-технологическая деятельность является ключевой в описании общего состояния мировой экономики в ее сегодняшних координатах. Термин «информационная экономика», собственно говоря, является признанием научным сообществом факта трансформации мировой экономики в феномен, где действуют уже другие механизмы экономической эффективности, нежели традиционный механизм производства материальной стоимости.
Становление новой организационно-управленческой системы
Процесс формирования информационного общества (ИО) многогранен. Он имеет целый спектр граней и направлений: технологическое, организационно-управленческое, экономическое, пространственно-территориальное, культурное. В своей совокупности они весьма динамичны. Первоначально базовой основой было технологическое направление. Сейчас на первый план выдвинулись организационно-управленческое и экономическое направления.
Современная потребность общества в системах, управляющих знанием-информацией, не остается на уровне теоретических проектов, а реализуется, в частности, в хозяйственной сфере, в появлении предприятий, менеджмент которых включает в качестве одного из основных своих направлений социально-адаптивную стратегию, состоящую в том, что предприятие максимально расширяет сеть своих партнеров, выстраивая вокруг себя широкую среду сотрудничества. Это обстоятельство дало специалистам повод констатировать перемену характера рыночной конкуренции. Они заговорили о трансформации традиционного рынка в пространство, где выигрывает тот, кто больше знает, больше информирован, и потому каждый конкурент стремится максимально присутствовать на глобальном рынке информации, максимально участвовать в глобальной коммуникации.
По экспертному мнению, предпочтительные в информационной экономике системы управления знанием-информацией имеют организационную форму холдинга - корпоративной структуры, составленной из суверенных субъектов
рынка, стремящихся защитить себя сетью партнерских отношений в условиях преимущественно информационных коммуникаций (1). Смысл холдинговой организационной формы в том и состоит, что спрос на нее в условиях информационной экономики исходит не от больших более или менее централизованных корпораций, а от небольших субъектов рынка, решающих двоякую задачу: выжить и сохранить свою суверенность.
Действительно, реально формирующееся сегодня информационное общество - это реально формирующийся информационный рынок, который по определению выстраивает глобальное пространство, поскольку переход социальных коммуникаций на информационные технологии как раз и означает создание единого коммуникационного пространства. Отдельному небольшому субъекту такого глобального информационного рынка просто невозможно в одиночку справиться с огромными объемами быстро меняющейся информации. В одиночку этот небольшой субъект не может управлять знанием-информацией, и, значит, ему нет места на рынке. Вот почему такой - информационный - рынок, с одной стороны, «отбирает» в качестве оптимальных (наиболее эффективных) организационных форм именно холдинговые (нецентрализованные) корпоративные структуры, а с другой - отвергает традиционные (централизованные) корпоративные структуры как уже неоптимальные, малоэффективные. Преимущество холдинговой корпоративной организационной формы перед традиционной корпоративной формой - в том, что холдинговая корпорация не просто «большой субъект», способный захватить значительную долю рынка, но субъект, который получает через свою партнерскую сеть реальный доступ к информационным потокам на рынке и реально становится системой, управляющей знанием-информацией.
Не случайно лидерами современного мирового бизнеса являются транснациональные корпорации, причем такие, которые организованы как «виртуальные корпорации», когда не имеет значении, каковы доли «домашнего» и иностранного деловых представительств корпоративного холдинга, а важно лишь, чтобы деловая активность холдинга осуществлялась как можно более широким кругом его суверенных субъектов. Транснационально-корпоративная структу-
ра - это не столько географически, сколько информационно глобальная холдинговая организационная форма, именно виртуальная корпорация, «корпорация наоборот» - в том смысле, что «не корпорация владеет своими функциональными подразделениями, а они являются ее собственниками» (2).
Недаром сегодня наивысшую рыночную стоимость имеют акции тех транснациональных корпораций, в которых минимизированы материальные активы (балансы освобождаются от основных фондов; под штаб-квартиру помещение арендуется; ипотечные закладные обращаются в ценные бумаги; автотранспорт нанимается; общая организация дела, вместо выстраивания «материаль-
ной» интеграционной вертикали, виртуализируется/информатизируется). Основные усилия этих корпораций сосредоточены на управлении знанием-информацией.
Сегодня отмечается перетекание деловой активности непосредственно в информационно-коммуникативную среду электронных рынков, когда возникают виртуальные транснациональные корпорации уже в самом прямом смысле - они существуют в основном в Интернете и их существование фиксируется по объемам осуществляемых электронных продаж. Так формируется экономика, где ее ведущие организационные формы - транснациональные корпорации - сами все более и более трансформируются в модульно-сетевые структуры, существующие почти полностью в информационно-коммуникативном пространстве. Такая экономика - организованная в виде сетей суверенных деловых структур (модулей) - радикально меняет характер всех своих управленческих систем. Ключевым фактором этих новых систем управления являются именно сети, т.е. организационные системы, побуждающие управленцев сосредоточиваться не столько на производственно-технологических, сколько на организационных вопросах. Мало того, что менеджмент вообще возник как в принципе организационное знание - в современных условиях формирования модульно-сетевой экономики он трансформируется в интеллектуальный менеджмент.
Модульно-сетевая организационная основа, перестраивающая системы управления на принципах интеллектуального менеджмента, обусловливает и основное требование к самому интеллектуальному менеджменту, а именно требование «диффузности», т.е. нецентрализованности интеллектуально-менеджерской активности, ее «рассредоточения» по всей сети - среди всех модулей данной сетевой организации. Таким образом, интеллектуальный менеджмент оказывается координационным, сотрудническим: организовывает, поддерживает и развивает модульную сеть, все ее субъекты, над которыми нет никакого привилегированного субъекта, который бы выстраивал систему управления по жесткой «вертикали».
То обстоятельство, что в экономике становления информационного общества решающее значение приобретает фактор эффективного управления, вполне подтверждается мировой практикой развития во второй половине ХХ в. такой организационной формы хозяйствования, как корпорация нового типа, возникшей впервые в США и получившей затем распространение в Канаде, Австралии, Великобритании, Японии, континентальной Европе, нематериковом Китае (Тайване, Гонконге). Причем, сама география распространения этой новой корпоративной культуры указывает на те страны, которые сегодня называют развитыми индустриальными экономиками.
Показательно, что корпоративно-организационный вектор экономического развития носит скорее глобально-региональный, чем национальный характер. Американская корпорация нового типа привнесла в практику инновацию, свя-
занную с диверсификацией системы управления на предприятии, где организационно и функционально выделились, с одной стороны, «штаб-квартира» (корпоративный центр), а с другой - «территориальные» центры принятия решений (корпоративные подразделения, филиалы и отделения). «Территориальное» представительство делало управление гибкой структурой быстрого реагирования, что резко повысило эффективность менеджмента. Не случайно то, что эта корпоративная инновация распространилась в 60-90-е годы по всему миру. Сегодня существует общепринятая классификация, выделяющая четыре типа корпоративной культуры: англосаксонский (США, Канада, Австралия и Великобритания); японский; континентально-европейский; китайский (Тайвань, Гонконг, Сингапур).
Сам факт указанной классификации говорит, с одной стороны, о транснациональном (универсальном) характере технологии корпоративного менеджмента, а с другой - о том, что эта технология имеет некие национально-культурные различия. Поэтому возникает естественный вопрос о соотношении национального и транснационального в корпоративно-технологической мегаст-руктуре. Теоретической базой анализа данной проблемы могло бы послужить общепринятое в научной литературе описание особенностей каждого из четырех «национальных» типов корпоративной культуры.
Между тем специалисты отмечают, что транснациональные корпорации, независимо от своей национально-культурной принадлежности (англосаксонской, японской, китайской или континентальноевропейской), демонстрируют некий конвергентный тип корпоративной культуры, который «выравнивает» все указанные национально-культурные типы. Правда при этом, по экспертной оценке, происходит их смещение в сторону англосаксонской модели; еще точнее будет сказать, что развитию транснационально-корпоративной культуры присущ вектор «американизации». Но как бы то ни было, речь идет о принятии всеми ТНК, где бы ни находились их штаб-квартиры, единых, именно транснациональных, норм поведения.
Между двумя эпохами ± индустриальной и постиндустриальной
Итак, распространение по всему миру корпоративной организационно-управленческой системы, свидетельствует о ее эффективности как для индустриального, так и постиндустриального типа экономического развития. В связи с этим возникает вопрос: в чем же состоит принципиальное различие между ними?
Достаточно жесткий ответ на поставленный вопрос содержится в статьях В.Л. Иноземцева, посвященных анализу кризисной ситуации в 1987 г. и непосредственно связанного с ней кризиса 1997-1999 гг., охватившего всю периферию постиндустриального мира.
Кризис 1987 г. начался довольно своеобразно. С 1974 до октября 1987 г. на фондовых рынках наблюдался быстрый рост котировок (ведущие американские индексы выросли более чем в четыре раза). Поэтому падение индекса Доу-Джонса 19 октября (самое большое в своей истории) в течение одной торговой сессии на 508 пунктов, или более 22% текущей рыночной стоимости, было неожиданным для большинства экспертов (3).
Значительная часть, если не большинство, экспертов-исследователей, анализируя кризисную ситуацию, предсказывали депрессию в глобальном масштабе и окончательный переход роли мирового экономического лидера к Японии. Такой прогноз они делали на основе анализа исключительно финансового аспекта кризиса. Лишь немногие эксперты видели его причину в растущем социальном неравенстве, сокращении платежеспособного спроса, стажирующей производительности и т.п. Весьма любопытно, что большинство исследователей не принимали в расчет те факторы, которые способствовали быстрому выходу из кризиса и сохранению США лидирующей роли в мировой экономике.
Для негативного прогноза были довольно серьезные основания: во-первых, США в эти годы имели громадный дефицит бюджета и отрицательное сальдо своего торгового баланса с Японией; во-вторых, с конца 70-х годов японская промышленность успешно вытесняла американских производителей с рынка микрочипов, обеспечив в 1989 г. разрыв в 16 процентных пунктов. Эти факторы были очень важными, но недостаточными для того, чтобы прогноз оправдался. Более существенным явилось то, насколько широко и эффективно использовались в стране достижения информационной революции. Использование кабельных сетей, персональных компьютеров на 1 тыс. человек, электронной почты было в США на порядок выше, чем в других странах, включая Японию. В начале 90-х годов мировой рынок информационно-программных продуктов на 57% контролировался американскими компаниями, и их доля превышала японскую более чем в четыре раза. И как следствие этого, «в середине 90-х годов было легко восстановлено равенство на рынке производства микрочипов, а доли США и Японии выровнялись». В 1991 г. «расходы американских компаний на информацию и информационные технологии, составившие 112 млрд. долл., превысили инвестиции в основные фонды (107 млрд. долл.). К началу 1995 г. в США при помощи информационных технологий производилось около трех четвертей добавленной стоимости, создаваемой в промышленности, а американские производители контролировали 40% всемирного коммуникационного рынка, около 75% оборота информационных услуг и четыре пятых рынка программных продуктов» (там же).
Все это стало реальностью потому, что уже в конце 80-х годов в США был освоен принципиально иной тип хозяйственного (экономического) роста, в отличие от их основных соперников. «Практика противостояния США и новых ин-
дустриальных стран во второй половине 80-х годов показала, что период, в течение которого индустриальная модель развития могла эффективно конкурировать с экономиками, основанными на доминировании новейших технологий, уходит в прошлое». Отныне именно технологическое превосходство оказывается мощнейшим инструментом международной конкуренции. К концу 90-х годов Япония откатилась далеко назад, потому что исповедуемая ею парадигма хозяйственного развития с акцентом на экспансию в Азии, «по самой своей природе не была адекватной ценностям постиндустриального строя» (4). Крушение коммунистической системы, располагавшей наименее эффективной из всех моделей индустриального экономического развития, привело к резкому сокращению военных расходов, способствовавшему снижению остроты проблемы внутреннего долга и позволившей увеличить ассигнования на социальные программы, что послужило в первой половине 90-х годов мощным толчком расширения емкости внутреннего рынка.
Развитие научно-образовательного потенциала и рост на его основе наукоемкого производства привели к глубокому кризису индустриальной модели экономического развития, происшедшему в 90-е годы. Фактически произошло окончательное крушение индустриальной системы и перераспределение экономической мощи в соответствии с уже осуществившимся перераспределением как технологического, так и интеллектуального потенциала между основными центрами современного мира. Это изменение В.Л. Иноземцев называет вторым системным кризисом индустриального типа хозяйства. Суть его заключается в неизбежном резком снижении роли индустриального сектора в мировом масштабе.
Кризис 1997-1999 гг., начавшийся на периферийных рынках, убедительно продемонстрировал, что, «несмотря на впечатляющий прорыв в ряды индустриальных держав, государства Юго-Восточной Азии не смогли заложить фундамент перехода к постиндустриальному типу развития, предполагающему высокие уровни потребления населения и широкое распространение постматериалистической мотивации». Нерешенность во всех странах региона важнейших задач, жизненно необходимых для формирования основ постиндустриального общества, обусловила неизбежный застой и спад в их хозяйственной динамике. «Определяющей особенностью начавшегося в 1997 году кризиса является то, что он представляет собой кризис индустриального хозяйства в постиндустриальную эпоху, со всей определенностью показывающий, что сегодня развитые страны вполне могут обойтись без "третьего мира", в то время как "третий мир" неспособен развиваться на собственной основе» (5).
Начало финансового кризиса связано с девальвацией тайского бата в августе 1997 г. «В течение считанных месяцев от благополучия азиатских стран не осталось и следа». В анализе кризисной ситуации, выполненном В. Иноземцевым, заслуживают особого внимания два вывода.
Первый. «Два года, прошедшие с момента девальвации тайского бата, со всей ясностью показали, что в современных условиях нормальное функционирование и эффективное развитие мировой постиндустриальной системы возможно даже при хозяйственной дестабилизации в других регионах планеты... В связи с этим финансовая поддержка оказавшихся в кризисной ситуации государств, представляется нецелесообразной и даже опасной, причем прежде всего для самих развитых стран. Оказывая ее, правительства постиндустриального мира и международные финансовые организации закрывают глаза как на то, что в большинстве развивающихся стран, от Индонезии до России, средства, аккумулированные в национальной экономике или привлекаемые за счет иностранных инвестиций, используются в интересах либо отдельных финансово-промышленных групп, либо коррумпированных представителей государственной власти, так и на то, что возможности развития массового производства примитивных материальных благ, основанного на импортируемых технологиях и капитале, являются сегодня абсолютно исчерпанными. Налицо второй системный кризис индустриальной модели экономического развития, который представляет собой уже не прелюдию общего кризиса индустриального общества, а непосредственно процесс его разрушения» (там же, с. 37).
Второй вывод. «Сегодня становится ясно, что даже активная технологическая и инвестиционная "накачка" индустриальных стран не делает их постиндустриальными и не порождает нового социального порядка, который устанавливается сегодня в Соединенных Штатах и в странах Европейского союза. При этом расширяется не только хозяйственная, но и гуманитарная пропасть между двумя мирами, а готовность относительно отсталых стран отстаивать сегодня под лозунгами национальной и культурной идентичности свое право на отсталость, не сильно отличается от той, с какой в прошлом веке они защищали свое право называться величайшими державами планеты» (там же, с. 38).
Весьма показательно, что большинство западных рынков, как и в 1987 г., избежали серьезного воздействия кризиса. Об этом свидетельствуют уверенный рост американской экономики во втором полугодии 1998 и первом квартале 1999 г. и успехи, хотя и скромные, стран Европейского союза.
Кризисы 1987 и 1997 гг. убедительно показали, кто есть кто в мировой экономике. Не обошлось и без парадоксов. Один из них состоит в том, что Япония, претендовавшая на лидерство в мировой экономике, и Россия оказались в числе стран с индустриальной моделью экономического развития. Они не смогли построить, хотя и по разным причинам, постиндустриальную хозяйственную систему, а без нее путь в информационное общество перекрыт. Япония не располагает необходимым научно-образовательным потенциалом, а Россия - корпоративной организационно-управленческой системой, без которой невозможна даже модернизация промышленности. Тем не менее у России имеется стартовый научно-образовательный потенциал. Он недостаточен в пол-
ной мере для постиндустриальной хозяйственной системы, но достаточен для стремительного старта, чтобы со временем совершился переход к этой системе. Ускоренное наращивание научно-образовательного потенциала следует начать, вместо бесконечных разговоров о реформах, с полной реконструкции научно-исследовательской инфраструктуры России, включая как строительство необходимых для развития науки сложных сооружений типа ускорителей элементарных частиц и радиотелескопов, так и обеспечение в полном наборе научных лабораторий современными приборами и реактивами. В рамках реконструкции целесообразно возобновить строительство в Протвино грандиозного ускорителя протонов (ускорительно-накопительного комплекса). В свое время в Протвино, как известно, был сооружен гигантский кольцевой тоннель длиной 21 км. Создание ускорителя в уже готовом тоннеле могло бы иметь для России эпохальное значение: во-первых, оно стало бы мощной и реальной поддержкой фундаментальной науки; во-вторых, - символом возрождения статуса мировой державы; в-третьих, - первым уверенным шагом в становлении научно-исследовательской инфраструктуры такого уровня, когда бы прекратилась «утечка умов» из России и начался их приток (6).
Отмеченные выше тенденции развития мировой экономики диктуют необходимость проведения структурной реформы в российской экономике. К сожалению, такой реформы до сих пор нет. Наоборот, в России за полтора десятилетия преобразований сформировалась олигархическая система, несостоятельность которой в полной мере проявилась во время дефолта в 1998 г., когда государство отказалось от своих долговых обязательств. Затем последовал крах большинства крупных банков, развитие финансово-промышленных групп (казалось бы, того самого корпоративного сектора) впало в застой, взявший «бурный старт» отечественный малый и средний бизнес очень быстро обнаружил тенденцию к свертыванию, не говоря уже о приватизации, которая является классическим примером торжества криминала и коррумпированности.
Российский бизнес рождался в недрах бандитской, воровской приватизации государственного имущества. Ему необходимо сбросить с себя «криминальные одежды», чтобы респектабельно предстать перед обществом. На это нужно время. Он (бизнес) находится в состоянии поиска эффективной системы управления. Получившая признание во всем мире корпоративная организационно-управленческая система, по нашему мнению, станет реальностью в России в ближайшей перспективе. Ее формирование, по всей вероятности, уже происходит, но только в скрытом виде. Наш прогноз оправдается при одном условии - если российский бизнес при самом активном участии силовых структур государства покончит с организованной преступностью и коррупцией, криминальная деятельность которых представляет реальную угрозу российской государственности, а, следовательно, и бизнесу. Борьба предстоит ожесточен-
ная. Не исключено, что она потребует введения на два-три года чрезвычайного положения в стране по своему содержанию сопоставимого с диктатурой.
Итак, страны, сумевшие сформировать постиндустриальную хозяйственную систему, достигли тем самым принципиально новых результатов. Они создали мощный научно-образовательный потенциал и на его основе построили наукоемкую, высокотехнологическую модель экономического развития, решили многие социальные проблемы, избавили экономику от циклических кризисов и т.д. Окрыленные этими успехами идеологи научно-технического прогресса впали в состояние эйфории, им виделись заманчивые многообещающие перспективы.
Но десятилетия бурного развития информационных технологий не прошли бесследно. Достаточно скоро произошло осознание того факта, что информатизация обладает как положительными, так и негативными аспектами, что информационные технологии (ИТ) можно использовать не только во благо, но и во вред людям, что они многократно усиливают многие ранее существовавшие риски, а также создают новые, с которыми человечеству не приходилось сталкиваться, потенциально не менее разрушительные, чем прежние.
Развитие ИТ, нанотехнологий, генной инженерии - все эти и множество других граней научно-технического прогресса облегчают людям жизнь, позволяют глубже понять природу, но в то же время чреваты новыми опасностями и бедами. Это объективная закономерность общественного развития, замкнутый круг, разорвать который ни в обозримом, ни в сколько угодно далеком будущем вряд ли станет возможным (7).
Иного не дано
В связи с настоятельной необходимостью форсированного формирования постиндустриальной хозяйственной системы перед Россией возник ряд чрезвычайно сложных задач, решение которых требует иного, нового методологического подхода. Не повторять уже отвергнутые профессиональными сообществами страны ошибочные идеи правительственной политики, представленные в предыдущих программах, а творчески использовать опыт прошлого века как свой собственный, так и других стран; органично, наиболее эффективно «вписать» этот опыт в реальные возможности XXI в. Не поступать так, как это делают либеральные реформаторы. Вместо того, чтобы ориентироваться на XXI в., на уже фактически сложившуюся в США и в странах Западной Европы постиндустриальную хозяйственную систему, идеологи радикального либерализма все свои усилия, энергию, одержимость, в меру своего невежества, направляют на возрождение общественно-политической системы, ставшей достоянием истории, - капитализма. Надо не возрождать капитализм, так же как и «социализм с человеческим лицом», это дело безнадежное, а вести поиск пу-
тей к сплочению и построению российского общества на основе постиндустриальной хозяйственной системы.
Индустриальное общество, сменившее аграрное в ходе промышленной революции, в свою очередь уступает место постиндустриальному, первым этапом которого является общество информационное. Информатизация не является абстрактной самодовлеющей целью, она выступает как наиболее эффективное сегодня средство обеспечения научно-технического и социально-экономического прогресса.
Очень многие авторы, подробно анализируя различные черты информационного общества, новые формы производственных процессов, формы коммуникаций и т.д., в то же время крайне неопределенно высказываются об определяющих критериях этого общества. Как правило, они так и не дают четкого ответа на главный вопрос: каким образом и почему информация и информационные технологии сегодня занимают центральное место, почему они столь значимы, что формируют новый тип общества?
Как уже говорилось в начале статьи, решающим критерием информационного общества является то, что информация и информационные технологии позволили создать принципиально новую постиндустриальную хозяйственную систему, на основе которой и формируется информационное общество. Прежде всего она диктует принципиально новую инвестиционную парадигму: в качестве инвестиций использовать знания и самые разнообразные формы образования. Можно располагать неограниченными финансовыми средствами, но они будут оставаться «мертвым грузом», бумажным хламом (как, например, стабилизационный фонд России). Эти деньги эффективно «заработают» лишь тогда, когда они будут вложены через науку и образование в человека, т.е. преобразованы в «интеллектуальный и человеческий капитал». Кстати, наука и образование, как известно, органически связаны. Они друг без друга не могут не только развиваться, но и существовать. Об этом много раз было сказано. Все согласны. И все же их противопоставление, а точнее разрыв единого процесса «исследование для обучения и обучение для исследования» происходит в нашем отечестве постоянно и систематически. И причастны к этому высокопоставленные чиновники вплоть до правительства, «действия» которых вызывают уже не протест, а изжогу.
Информационная экономика отличается от традиционной принципиально новыми инвестиционными и производственными парадигмами. Инвестиционными по своей природе являются затраты на образование, науку, здравоохранение, на любые формы обучения и даже поддержание социальной стабильности в обществе. Наиболее яркое проявление производственной парадигмы в информационной экономике - складывание корпораций нового типа, креатив-
ных корпораций, роль и значение которых в ближайшей перспективе будут только возрастать (8).
Барьером между индустриальными и постиндустриальными странами является уровень развития технологической инфраструктуры, «инфратехноло-гии». Его-то и надлежит России преодолеть. Именно с «инфратехнологии» следует начать процесс предстоящей модернизации всей хозяйственной системы России. Очень хочется надеяться, что процесс выхода из затянувшегося системного кризиса уже начался с принятием политическим руководством страны четырех национальных проектов. Основное содержание и назначение национальных программ и проектов - это решение стратегических задач, обеспечивающих «прорыв» общества в целом на новые рубежи. Разумеется, каждый такой проект должен иметь для успешной его реализации детально проработанную инфраструктуру. Национальный проект «Технологическая инфраструктура» - это сверхзадача, потому что, работая над ее осуществлением, Россия сможет наиболее эффективно достичь главной демографической цели - сбережения народа и осуществить сопутствующие ей другие национальные проекты, в том числе в сферах здравоохранения, самообеспечения продовольствием, ЖКХ и образования.
В национальном проекте «Технологическая инфраструктура» должны быть предусмотрены в качестве постоянно действующих факторов: разработка общенациональных технических стандартов и методов измерений; надзор за внедрением новых видов продукции и технологических процессов, в том числе за компьютеризацией производства; осуществление соответствующих методов технологического контроля, контроля качества, надежности и производственных затрат; организация научных исследований, результаты которых могут быть отнесены непосредственно к «основной» технологии, т.е. фундаментальным исследованиям (например, разработка гибких информационных систем управления производством или ускорителей элементарных частиц) и т.п.
Технологическая инфраструктура представляет чрезвычайно важный фактор эффективности исследований и разработок, в определенном смысле - их основу, но при этом как объект капиталовложений она абсолютно не привлекает частного предпринимателя в силу ее большой капиталоемкости, низкой окупаемости вложений и, главное, из-за ограниченной возможности использования результатов, полученных в процессе исследований (лишь для локальных и скоротечных нужд). Поэтому такие исследования финансируются государством.
Практическая организация такого рода государственной поддержки в полном объеме (в соответствии с инфратехнологической концепцией) является чрезвычайно сложной задачей, потому что поддержка исследований и разработок, например в промышленности, требует четкой идентификации элементов технологической инфраструктуры для различных целевых фундаментальных и
прикладных исследований и определения тех из них, выполнение которых должно быть осуществлено силами государственных учреждений.
А теперь рассмотрим (для нашего дальнейшего анализа это очень важно), каким образом эта сложная проблема решается в США. К ее решению они фактически приступили в 1979 г., когда президент Дж. Картер учредил президентскую комиссию для разработки национальной программы действия на 80-е годы, составители которой уделили большое внимание проблемам технологической инфраструктуры. В 90-е годы она была продолжена.
Пришедшая в 1992 г. к власти администрация Клинтона сделала поддержку национальной промышленности и использование достижений науки и техники для обеспечения ее конкурентоспособности и экономического роста одним из лейтмотивов как своей избирательной кампании, так и своего правления. Ярким примером реализации этой политики в 90-х годах стали соглашения между государственными центрами ИР и промышленными компаниями о кооперации в создании новых видов продукции. Число таких соглашений в 1990 г. составило 460. К середине 90-х годов оно достигло 3688. Затем стабилизировалось на уровне порядка 3200 соглашений в год. В рамках этих соглашений за последние годы получено в среднем по 3816 патентов на изобретения в год. Гослаборатории продают ежегодно несколько сотен лицензий (9). Вторым характерным для 90-х годов примером может служить деятельность Министерства торговли США. Поскольку в Соединенных Штатах нет ни министерства науки, ни министерства промышленности, поддержка последней поручена Министерству торговли, традиционно занимавшемуся стандартизацией, обеспечением единства мер и весов и достаточно тесно контактирующему с производственной сферой. В этом министерстве было организовано Управление технологии, руководитель которого имеет ранг заместителя министра. Управление развернуло с начала 90-х годов ряд программ, нацеленных на повышение конкурентоспособности американской промышленности за счет использования новейших достижений науки и техники. Непосредственно эти программы ведет подчиненный министерству торговли Национальный институт стандартов, который переименовали в Национальный институт стандартов и технологии (НИСТ). Одной из основных является программа создания региональных центров производственных технологий. Сеть таких центров охватывает основные промышленные штаты страны. Их главная задача - передача технологий, разработанных в университетах, правительственных лабораториях и в самом НИСТ, предприятиям средних и малых фирм, расположенных в обслуживаемом Центром регионе. Проводятся обследования предприятий, оказывается информационная, консультативная и даже прямая материальная помощь в переоснащении производства, повышении его технического уровня на базе наукоемких технологий: использования вычислительной техники, новой контрольно-измерительной аппаратуры, систем автоматического проектирования
деталей, робототехники, гибких автоматизированных обрабатывающих комплексов и т.п.
Аналогичные акценты прослеживаются в НТП других развитых стран - в Западной Европе и в Японии. «Несмотря на различия в традициях, конкретных условиях и возможностях, - пишет, например, Н. Вонортас, сотрудник Центра изучения международной научной и технической политики в Университете им. Джорджа Вашингтона, - как в США, так и в ЕС за 90-е годы сложилась в основном сходная философия по отношению к технологиям и инновациям. Оба региона предприняли серьезные усилия, чтобы сбалансировать созидательную и потребительскую стороны традиционной технологической политики. По обе стороны Атлантики она фокусируется сегодня на проблеме экономического роста в большей чем когда-либо степени... Она должна быть сосредоточена на вопросах производительности и экономического развития частного сектора (то есть потребителя технологий). Это, в свою очередь, означает, что государство более не является потребителем своих собственных разработок, как это было при ориентированной на оборону системе ИР, а призвано помогать частным фирмам конкурировать на мировых рынках» (10).
По мнению деловых кругов и таких государственных органов, как Национальный институт стандартов и технологии и Административно-бюджетное управление, широкое государственное участие в развитии «инфратехнологии» должно способствовать повышению эффективности государственного стимулирования экономического роста и стать одним из важнейших факторов научно-технического развития.
Мы уделили особое внимание технологической инфраструктуре по трем причинам: во-первых, проблема сама по себе заслуживает государственной поддержки; во-вторых, опыт передовых стран мира свидетельствует о том, что государство следует не «изгонять» из экономики, к чему призывает вслед за Е. Ясиным министр экономического развития и торговли РФ Г. Греф (11), а, наоборот, привлекать его; тем более, что в передовых странах мира четко определилась тенденция активной поддержки национального бизнеса со стороны государства.
Наука и власть
Сегодня, в который раз привлекли внимание широкой общественности взаимоотношения бизнеса и образования, науки и власти. Предстоящая реформа в сфере образования вызывает большую тревогу вузовской и академической общественности. И для этого есть основания.
В связи с этим сначала рассмотрим взаимоотношения бизнеса и образования. Попытки определенных кругов приватизировать вузы, сократить их количество, перевести на региональный уровень управления и финансирования
предпринимались и раньше. Теперь, на одной из последних встреч президента РФ В.В. Путина с российским бизнесом, предприниматели вновь внесли предложение приватизировать вузы. Предложения безграмотные, но они могут быть, по разным причинам, приняты, а их реализация приведет к разрушению сложившейся в России, в советский период, довольно эффективной системы образования, основанной, как известно, на фундаментальности, научности и системности. А между тем, как свидетельствует международный опыт, существуют иные, более гибкие, формы и способы решения этой проблемы.
В течение двух последних десятилетий появились корпоративные университеты - это вузы нового типа, ставшие важнейшим инновационным фактором подготовки кадров, обновления и дополнения традиционных образовательных структур. Корпоративные университеты занимаются образованием, профессиональной подготовкой и переподготовкой кадров в соответствии с конкретными потребностями компаний. В настоящий момент только в США 100 корпоративных университетов. По данным американской консультативной группы, занимающейся проблемами корпоративных университетов, в последние полтора десятилетия прошлого века их число в мире увеличилось с 400 до 2 тыс., а к концу нынешнего десятилетия их число может превысить 3,7 тыс. (12).
За годы своего существования многие корпоративные университеты в США превратились в громадные многонациональные учебные заведения с многочисленными студенческими городками, осуществляющие дорогостоящие учебные программы и научные исследования, включая создание программ по подготовке кадров для инновационного обучения персонала.
Чем вызвано появление корпоративных университетов? Тем, что традиционные университеты, в большинстве из которых ведутся научные исследования, крайне медленно, с точки зрения руководства корпораций, реагируют на запросы рынка. К тому же еще часты случаи сопротивления внедрению новых систем обучения, таких как ускоренные и модульные курсы, вечернее образование и занятия по выходным, дистанционное обучение. Еще одно обстоятельство, не позволяющее традиционным университетам активно адаптироваться к изменениям, - их консерватизм, направленный на защиту возможности проводить фундаментальные исследования.
Учитывая это обстоятельство, многие корпорации стремясь преодолеть изоляционизм в подготовке кадров для своих нужд, устанавливают партнерские отношения с традиционными университетами. Так, в США 12 ведущих корпораций совместно с 15 университетами, объединенными в Ассоциацию непрерывного инженерного обучения, создали новый тип учебного заведения - Национальный технологический университет.
Усиление конкуренции со стороны альтернативных учебных заведений и образовательных систем заставляет традиционные высшие учебные заведе-
ния по-новому оценивать свои конкурентные возможности в борьбе за учащихся на формирующемся в настоящее время мировом рынке образовательных услуг.
Теперь о взаимоотношениях науки и власти. Россия в лице Российской академии наук располагает мощным интеллектуальным ресурсом. Как же мы управляем этим реально существующим богатством? Вот здесь-то много странностей, вызывающих удивление и недоумение. Так, трудно объяснить пренебрежительное отношение высокопоставленных чиновников к различным отечественным научно-экспертным центрам, в том числе к крупнейшему, каким является Российская академия наук. На все исходящие от этих центров предложения не следует никакой реакции со стороны чиновников. Такое отношение можно объяснить только отсутствием элементарной государственной дисциплины и ответственности в структурах исполнительной власти. Ясно, что принять, например, к исполнению разработанную академиком Д. Львовым систему неотложных мер по выходу России из тяжелого социально-экономического кризиса они не могут, потому что не в состоянии ее реализовать. Для этого нужны другие люди, имеющие основательную профессиональную подготовку. Но этот фактор не является главным. Решающим является принадлежность к идеологии радикального либерализма. Российская академия наук не разделяет эту идеологию и не может ее разделять по роду своей деятельности. А отсюда все ее беды, негативное отношение к ней органов исполнительной власти.
Другое дело - иметь добрые отношения с «научно-экспертной империей», которая сформировалась вокруг государственного учреждения Высшей школы экономики (ГУ ВШЭ). С этим центром у правительства в лице Министерства экономического развития полный контакт и взаимопонимание. Центр выполняет функции консультанта и эксперта по всем стратегическим вопросам экономического развития. Он монополизировал в федеральных органах исполнительной власти важнейший этап управленческой деятельности - этап разработки решений. Сформировалась и окрепла своеобразная идейная монополия, начало формирования которой было положено в годы «внешнего управления Россией». В нее входят научно-экспертные центры, отраслевые институты и группировки, неформально связанные с властными структурами, принимающие решения о финансировании. Всех их, включая Министерство экономического развития и торговли РФ, объединяет идеология радикального либерализма (13).
Сформировалась своеобразная ситуация, которая, по всей вероятности, относится к разряду «политической патологии». Более адекватное понятие трудно подобрать. Негативное отношение к науке передается как эстафета от одного правительства к другому вот уже в течение 15 лет. И каждый раз вновь пришедшее к власти правительство заявляет, что наука - это национальное достояние. Одно из двух - либо эти заявления были лицемерными, либо все
российские правительства в прошедшие годы проявляли отсутствие политической воли отстаивать настоящую науку. Правительственные ведомства, имеющие отношение к науке и образованию, фактически заняты околонаучной административно-бюрократической суетой. Сложившаяся ситуация представляет для науки в целом реальную угрозу. Государственные научные центры (ГНЦ), наследие бывшей отраслевой науки, на грани исчезновения (кстати, уничтожено более 200 институтов прикладных исследований, не получивших статуса ГНЦ). Спасти их может только модернизация всей промышленности России, в процессе и результате которой они могут и должны быть востребованы.
Российская академия наук, располагающая мощным, но невостребованным все эти годы научно-техническим потенциалом, подвергается со стороны высокопоставленных правительственных чиновников административному, финансовому, психологическому давлению. Вот уже более десяти лет приходится слышать из уст правительственных чиновников негативные пренебрежительные высказывания в адрес РАН. Большинство из них являются абсурдными -например, «идея» о том, что академические институты следует передать университетам, или утверждение, что академия представляет собой «клуб», члены которого находятся на государственном иждивении. Такого рода суждения свидетельствуют о невежестве или патологическом инфантилизме их авторов.
На самом деле вопрос о судьбе РАН - проблема весьма серьезная. Исторически сложилось так, что фундаментальные исследования сосредоточены в основном в академии. И это - специфика России. В других странах, например США, фундаментальные исследования проводятся главным образом в университетах. В России, кроме академии, фундаментальные исследования проводятся и в исследовательских университетах, с ростом количества которых расширится и научная база академической (фундаментальной) науки. В этом состоит преимущество России, потому что фундаментальной науки много не бывает. Нравится кому-то или не нравится, но РАН - уникальная научно-организационная структура в мировом научном сообществе. И ее разрушение будет воспринято как акт вандализма. РАН - национальное достояние россиян, заслуживающее соответствующего отношения. Академический консерватизм в годы перестроечных передряг уберег фундаментальную науку от разрушения. В настоящее время в академии происходит процесс интенсивной реструктуризации. Его следует поддержать, а не мешать, используя административно-бюрократические способы и приемы по «сокращению и объединению».
Академию можно рассматривать и как ведомство, и как креативную (творческую) корпорацию по производству нового научного знания. Для того чтобы обнаружить тенденцию корпоративного развития, необходимо обратиться к периоду его становления. Итак, классический тип корпорации, доминировавший в мировой экономике до 70-х годов прошлого века, был структурой, где корпоративное руководство осуществляло свои цели, игнорируя интересы кор-
поративных работников. Главная черта хозяйственных структур этого типа - отсутствие в них механизмов, на основе которых можно было бы отстаивать перед корпоративным руководством экономические и социальные права рядовых сотрудников. Однако даже классическая корпорация более эффективна, нежели так называемая этатистская корпорация - тупиковое направление корпоративного развития. По своему организационному становлению и формированию в условиях тоталитарного режима РАН принадлежит к последней.
Тупиковый характер этатистских корпораций состоит в том, что их главная цель - не достижение максимальной эффективности производства (в нашем случае научного), а реализация задач, поставленных государством. Этатистские корпорации не становятся источниками инноваций и не оценивают должным образом интеллектуальный потенциал своих сотрудников.
Перед РАН стоит стратегическая для нее задача: стать креативной корпорацией современного типа, суть которой не в ее размерах и не в численности ее работников, хотя эти факторы имеют существенное значение, а в том, что интеллектуальная капитализация такой корпорации побуждала бы к отношениям партнерства между руководством РАН и научными сотрудниками академических институтов. Если корпорация (РАН) такого типа делает ставку на интеллектуальный капитал, это означает, что персоналом такой корпорации являются высококвалифицированные и хорошо образованные работники, которые способны к творчеству и от которых требуют творчества - производства знания. А это возможно только в структурах, где отношения между администраторами, менеджерами и исполнителями основаны на взаимном уважении и «равноправном контракте», одинаково защищающем интересы руководства РАН и интересы научных сотрудников академических институтов. В течение многих десятилетий внутри РАН формировалось противоречие между микросообществом академиков и основной массой научных сотрудников академических институтов, цели и интересы которых (после падения тоталитарного режима) стали не совпадать. Это противоречие может погубить РАН. Его необходимо «снять». Науку «делают» не академики, хотя многие из них являются выдающимися учеными, а более 150 тыс. научных сотрудников, докторов, кандидатов наук и ученых без степени, инженеров и техников высшей квалификации, других уникальных специалистов, редакторов разных категорий, сотрудников научных библиотек, невидимых соучастников исследовательского процесса, и работников, выполняющих вспомогательные функции. Преодолеть это противоречие вполне возможно цивилизованными методами: реформировать финансирование академического сектора науки таким образом, чтобы интересы академиков и научных сотрудников были сбалансированы. Для этого следует последовательно провести в жизнь оправдавший себя в других странах принцип: вознаграждать ученых надо не за звания, а за научные результаты, способствующие
наращиванию научно-образовательного потенциала Отечества. Это вознаграждение в виде денежного обеспечения должно быть достойным и сопоставимым с оплатой научного труда их коллег в передовых странах мира. Сообществу ученых России необходимо создать условия для творческого труда. Парадокс состоит в том, что власть находит общий язык с олигархами, состояния которых «приобретены» криминальным путем, и не может найти его с сообществом ученых.
Руководство РАН, хочет оно того или не хочет, вынуждено признать, что структура академии изначально была замкнутого корпоративного типа. Только в течение последних пяти лет она стала меняться, с трудом приобретая более или менее открытые организационные формы. Чтобы сохранить академию, избежать институционального коллапса, необходимо руководствоваться четко определившейся тенденцией: современные корпоративные структуры отличаются децентрализованной ответственностью, множественностью субъектов ответственности, и потому в таких структурах существует устойчивая и сильная мотивация к повышению квалификации сотрудников. Причем эта мотивация побуждает работника к приобретению более широкой эрудиции, востребованной не только на его профессиональном участке работы, но и в стратегическом планировании деятельности учреждения. Воспитание у научных сотрудников мотивации к участию в корпоративном стратегическом планировании, т.е. строительство реальной внутрикорпоративной демократии - довольно длительный процесс коллективной выработки правил сотрудничества. Руководство РАН должно быть на высоте новых требований корпоративного управления, выступая в этом процессе в качестве субъекта, который мотивирует и даже принуждает коллектив к новой роли.
На современном этапе своего развития РАН обретает научно-образовательный профиль, одновременно обрастая инновационно-технологическими центрами. Наметилась тенденция востребованности научного потенциала академии. Об этом довольно обстоятельно сказано в интервью директора Института экономических стратегий Б.Н. Кузыка. Так, в 2003 г. было заключено соглашение между РАН и ГМК «Норильский никель», которое явилось мощным толчком работам по водородной проблематике. В настоящий момент в реализации Комплексной программы по водородной энергетике участвуют более 50 научных организаций РАН, вузов, промышленных и конструкторских объединений во многих регионах России. РАН недавно заключила генеральное соглашение с РАО «ЕЭС России» по реализации проекта «Новая энергетика России», где речь идет в том числе и о развитии альтернативных источников энергии. Совет РАН по атомно-водородной энергетике совместно с другими организациями планирует приступить к проработке концептуального атомно-водородного комплекса на базе высокотемпературного реактора для производства водорода, электроэнергии и высокопотенциального тепла для теплоэнергоснабжения энергоемких отраслей и объектов промышленности (14).
Сроки намеченных проектов просчитаны. Самое главное - соблюсти их. Б.Н. Кузык дает важный комментарий: «Чтобы оказаться в мировом экономическом, технологическом и геополитическом авангарде, освоившем водородные источники энергии в 2020-2030 гг., Россия должна приступить к реализации национального проекта "Водородная энергетика" уже сегодня, сейчас, в 2006 г. Такова реальность» (там же).
Проводимая в настоящий момент модернизация структуры, функций и механизмов финансирования академического сектора науки, рассчитанная на три года, не решит главных задач, ради которых она была предпринята. А именно: привлечь в науку молодежь и обеспечить активное участие академических институтов в инновационном процессе. Как будто все просто и ясно. На самом деле сложилась весьма сложная ситуация. Суть ее состоит в том, что в течение продолжительного времени в результате недостаточного бюджетного финансирования науки и снижения престижа научного труда была нарушена преемственность поколений научных кадров, произошло «катастрофическое старение научных кадров высшего звена» РАН, что ставит под угрозу возможность сохранения научного потенциала России. Президиум РАН неоднократно принимал постановления по этому вопросу. Эти постановления, не обеспеченные финансовой поддержкой, были обречены на забвение. Начавшаяся модернизация финансирования академического сектора науки фактически не решает эту проблему, а обостряет и осложняет ее. Дело в том, что программа модернизации, которая разрабатывалась в течение года, является неудачным компромиссом между Минобрнауки и РАН. Главный недостаток ее - заниженное базовое финансирование академической науки.
Каким образом можно привлечь молодежь в науку? Достаточно высоким бюджетным финансированием научной деятельности и наличием современной научно-исследовательской инфраструктуры. В России, к сожалению, этого нет. Поэтому молодые люди, имеющие определенные ценностные установки и избравшие научную карьеру, получают на родине высшее, фундаментальное в своей основе, образование, а затем, в соответствии с обдуманным планом действий, идут по проторенному их предшественниками пути. Они эмигрируют в страны, где изначально получат зарплату на «современном уровне», т.е. на два или на три порядка выше, чем в родном Отечестве. К тому же всем известно, что российское правительство, особенно в лице Минфина, только кормит декларативными обещаниями. Обещание - это добровольное обязательство, а не закон. Его всегда можно нарушить или обещать одно, а реально сделать другое. Такая практика стала повседневностью. Перед молодыми людьми, которые не хотят эмигрировать, а их большинство, возникает проблема выбора. Многие из них, мечтавшие о научной карьере, вынуждены от нее отказаться, потому что им предлагается зарплата, унижающая человеческое достоинство. Незначительное, по сравнению с зарубежными коллегами, повышение зарпла-
ты, да еще расписанное по этапам на три года, не решает проблемы. К тому же Минобрнауки и Минфин предписывают поэтапное сокращение бюджетных ставок, препятствующее найму на работу молодых специалистов.
Поэтапное сокращение бюджетных ставок следует рассматривать как несвоевременную и опасную акцию. На наш взгляд, сокращать ставки нет смысла, потому что сэкономленные таким образом деньги инфляция «пожрёт» через Стабфонд, который несет по этой причине потери более 100 млрд. руб. ежегодно. Наоборот, общенациональные затраты на науку, в том числе и на академию, следует увеличить. Тем более такая возможность имеется. По такому показателю, как процент затрат от ВВП, Россия в гражданской науке в несколько раз уступает США, ФРГ и Японии.
Минфин умудрился создать барьеры и в вовлечении академических институтов в инновационный процесс. О каких инновациях может идти речь, когда наиболее активные, плодотворно работающие научные сотрудники академических институтов, получающие деньги на договорной основе, будут переведены на работу по трудовым соглашениям на определенные сроки с оплатой их труда из внебюджетных источников. Каков при этом будет их статус, останутся ли они сотрудниками академических институтов, на какие средства будут жить после завершения программы или работы по гранту? Вопросов больше, чем ответов. Все эти ограничения и неопределенность проистекают из того, что правительство в лице министерства финансов внесло поправки в бюджетный кодекс, суть которых состоит в распространении на все структуры, имеющие бюджетную поддержку, принципа подведомственности всех доходов и расходов. Другими словами, это означает изъятие доходов от платных услуг, запрещение получать гранты, субвенции. Эта инициатива направлена против людей творческого труда, потому что введение ограничений на использование внебюджетных средств подорвет финансовую основу их существования. «Другое дело - судебные, контрольные органы, силовые структуры. Вот по отношению к ним запрет на оказание платных услуг выглядит вполне оправданно, - считает депутат Госдумы Оксана Дмитриева. - Но Минфин сегодня не справляется с казначейской системой исполнения бюджета и вместо того, чтобы ее отлаживать, стремится резко сократить число бюджетополучателей» (15).
Ситуация, повторим, с подготовкой научных кадров высшей квалификации в академии очень сложная. Приток молодежи в науку не наблюдается. Научные исследования в большинстве академических институтов выполняются работающими пенсионерами. Но этот ресурс на излете. Академия нуждается в мощной финансовой поддержке сегодня, а не через три года.
В связи с этим заслуживает внимания точка зрения Н.Я. Петракова, директора Института проблем рынка РАН, применившего к ситуации с РАН понятие «порогового значения». Если тратится меньше этого уровня, подчеркивает Пет-
раков, отрасль приходит в упадок. Расходы федерального бюджета на оборону составляют 2,5% от ВВП (пороговое значение - 3% от ВВП). Расходы на гражданскую науку составляют - 0,3% от ВВП (пороговое значение 2% от ВВП). Фактически гражданская наука не финансируется, и приходится удивляться, что она как-то еще проявляет себя. Власть почему-то не думает о том, что если рухнет гражданская наука, заглохнут исследования военного назначения и многие потенциальные высокие технологии не будут никогда реализованными. Мы не сможем даже высокотехнологическое оборудование, бесплатно нам предоставленное, использовать по назначению.
На нефтедоллары можно было уже сейчас развернуть широким фронтом модернизацию всех заводов и провести полную реконструкцию научно-исследовательской инфраструктуры. Если этого не сделать в ближайшей перспективе, последствия для России будут катастрофическими.
Все высокопоставленные чиновники во властных структурах должны уяснить: РАН - центр фундаментальной (академической) науки и в таком качестве является основой всей исследовательской системы в стране. До тех пор пока РАН существует - объективно сохраняется на базе фундаментальных исследований возможность возрождения и развития системы в целом, в настоящий момент основательно разрушенной.
А теперь об очередном в ближайшей перспективе «подарке» от Минфина. В «Перспективном финансовом плане РФ на 2006-2008 гг.» доля расходов на гражданскую науку в 2007 г. запланирована в 1,38% от общих расходов бюджета против 1,71% в 2006 г. Так что российское правительство, как и прежде, нарушает взятые на себя обещания/обязательства по постепенному увеличению финансирования науки. Сотрудничества и партнерства не получается. Противостояние между властными структурами и наукой продолжается.
Трения и конфликты будут возникать в ближайшие годы не спорадически, а, по всем признакам, систематически. Скрытые причины такого явления содержатся в проводимой экономической политике. Дело в том, что правительство, несмотря на возражения на совместном заседании членов Совета Государственной думы, предпочло бюджет стабилизации, а не развития, - это верный путь к застою или дефолту. Объективно Стабфонд и бюджет стабилизации начнут в ближайшие месяцы выполнять функцию финансовой структуры, сформировавшейся еще в годы правления Л. Брежнева, по «перекачке» денег тогда в ВПК, а теперь, по неоднократным заявлениям министра финансов, - в иностранные банки, чтобы избежать инфляции. Конечный результат один и тот же: изъятие из обращения денег во всех отраслях, имеющих бюджетное финансирование.
Первый и самый кардинальный, самый необходимый шаг во избежание грядущей угрозы - разработать и принять бюджет развития вместо бюджета стабилизации. Вот тогда-то у науки появится шанс на стабильное бюджетное
финансирование. Но это только первый шаг, за которым должно последовать создание организационной структуры нового поколения по управлению научно-
образовательным потенциалом страны (16).
* * *
Перед Россией стоит проблема выбора исторической перспективы развития: быть ей великой научно-технологической державой или смириться и стать сырьевым придатком стран «золотого миллиарда». Все зависит от того, какую модель экономического развития изберет Россия: индустриальную или постиндустриальную. Выбор следует сделать сейчас. Через три года будет уже поздно, потому что будут утрачены возможности, которыми она располагает в настоящий момент.
В связи с этим принципиально важное и решающее значение приобретает заявление Президента РФ В.В. Путина, сделанное в его послании Федеральному Собранию Российской Федерации: «В условиях жесткой международной конкуренции экономическое развитие страны должно определяться главным образом ее научными и технологическими преимуществами. Но, к сожалению, большая часть технологического оборудования, используемого российской промышленностью, отстает от передового уровня даже не на годы, а на десятилетия». Поэтому «нам надо сделать серьезный шаг к стимулированию роста инвестиций в производственную инфраструктуру и в развитие инноваций. Россия должна в полной мере реализовать себя в таких высокотехнологичных сферах, как современная энергетика, коммуникации, космос, авиастроение. Мощный рывок в выше названных, традиционно сильных для страны областях - это наш шанс использовать их как локомотив развития. Это - реальная возможность изменить структуру всей экономики и занять достойное место в мировом разделении труда» (17).
Важность этого заявления состоит в том, что политическое руководство страны в лице ее президента сделало выбор: декларирован курс на наукоемкую, высокотехнологическую модель экономического развития; который должен снять неопределенность исторической перспективы развития России и, как следствие, в какой-то мере преодолеть нынешний нравственно-психологический кризис.
Цель поставлена. Предстоит гигантский объем работы: определить первоочередные задачи, консолидировать на их решение все социальные слои общества. Процесс консолидации социальных групп очень сложен. Он невозможен без сокращения разрыва между бедными и богатыми. Резкое и все усиливающееся расслоение населения страны свидетельствует о росте социальной поляризации и напряженности в обществе. Эти проблемы может решить только правительство профессионалов. Народ ждет и надеется, что, наконец, поя-
вится правительство, способное грамотно и эффективно управлять страной. Он может и хочет работать на благо свое и Отечества.
Литература
1. По наблюдению О. Тоффлера, в информационном обществе, или, как он его называет, «супериндустриальном», бюрократия «будет постепенно вытесняться... структурой холдингового типа, координирующей работу множества временных рабочих групп, возникающих и прекращающих свою деятельность в соответствии с темпом перемен в окружающей организацию среде» (Toffler A. The adaptive corporation. -Aldershot: Gower, 1985. - P. 101).
2. Цит. по: Stewart T. Intellectual capital. The new wealth of organizations. - New York; London: Doubleday / Currency, 1997. - P. 36.
3. См.: Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973-2000) // Свободная мысль-XXI, 1999. - № 7. - С. 22.
4. Иноземцев В. Указ. соч. - С. 24.
5. Иноземцев В. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973-2000) // Свободная мысль-XXI, 1999. - № 8. - С. 34.
6. О важности и научной значимости исследований на ускорителях подобного типа см.: «Поиск», еженедельная газета научного сообщества. - 2006. - № 17(883). 28.04. - С. 9.
7. См.: Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Контуры информационного общества. - М., 2005. - С. 143-155.
8. См.: Иноземцев В. Указ. соч. // Свободная мысль-XXI, 1999. - № 8. - С. 25.
9. Science and Engineering Indicators-2000, Vol. I. - Wash., Gov. print. off., 2000. -P. 2-38.
10. Vonortas N.S. Technology policy in the United States and the European Union: Shifting orientation towards technology users // Science and Public policy. - Guildford, 2000, Vol. 27, April, N 2. - P. 105-106.
11. Ошибки экономической политики Министерства экономического развития, в результате которых убытки достигают 10% ВВП в год, проистекают из убеждения главы этого Министерства Г. Грефа, которое он выразил следующим образом: «Точка зрения, что государство должно расширять свое присутствие в экономике и взять под опеку какие-то отрасли, является неандертальской. Неандертальцы вымерли, и такая идеология тоже должна умереть» (Аргументы и факты», 2005. - № 41 - С. 2). Он и не подозревает, что в этой фразе выразил суть радикального либерализма - идеологии криминалитета. По всей вероятности, он подражает своему кумиру Е. Ясину, которому принадлежат крылатые слова: «Государство должно снять с себя ответственность за экономический рост. Это задача бизнеса». В отличие от Грефа господин Ясин не как идеолог либерализма, а как экономист прекрасно знает, что без государственной поддержки экономический рост невозможен.
12. См.: Животовская И.Г. Глобализация и образование: Институциональный и экономический аспекты // Глобализация и образование. - М.: ИНИОН РАН, 2001. -С. 33.
13. Подробно об этом см.: Сулакшин С. Идейная коррупция // Свободная мысль-XXI, 2005. - № 4. - С. 78-91.
14. См.: Рожденная водородом // Поиск. Еженедельная газета научного сообщества. № 18(884). 5 мая 2006 г. - С. 5-6.
15. Волчкова Н. Мины от Минфина // Поиск, № 12, 24 марта 2006 г. - С. 3.
16. Подробно об этом см.: Кулькин А. Наука и образование в опасности: Угроза исходит от невежества правительства // Свободная мысль - XXI, 2005. - № 8. - С. 129146.
17. http://www.kremlin.ru/text/appears/2006/05/105546/shml
