CC BY
80
«Все углы Треугольника» В. Ешкилева: апокриф странствий и странствия апокрифа
Н. В. Горбач
В статье анализируется альтернативная версия жизни Г. Сковороды в романе В. Ешкилева «Все углы Треугольника: Апокриф странствий Григория Сковороды», которую автор создает с позиций внелокальной цивилизации, делая причастным своего героя к европейскому историческому контексту.
Ключевые слова: апокриф, альтернативное моделирование, биография, история.
В сложном процессе самообновления современной прозы, когда на смену классическим пришли постмодернистские формы, изменения коснулись и исторической романистики, в которой возникают новые жанровые контаминации, звучат мнения о разрушении устоявшихся понятий историчности, исторического развития, кризисе исторического мышления. Однако и для писателей, произведения которых по ряду признаков -особенностям сюжета, средствам и приемам создания характеров, интеллектуальному наполнению - не соответствуют традиционным требованиям исторической прозы, история остается "постоянно актуальной попыткой самовыражения, а также элементом определенной дидактически-патриотической программы" [9, с. 3]. Как и в традиционной исторической романистике, сейчас остается актуальным введение образов настоящих исторических лиц, однако их художественное моделирование отмечается более высоким уровнем условности - вплоть до введения образа как своеобразного исторического маркера, который наполняется субъективным, далеким от научно-достоверного содержанием.
Отдельное звено в исторической романистике составляли и составляют произведения, подающие художественную версию жизни писателей. В 2012 году этот ряд произведений пополнился романом В. Ешкилева «Все углы Треугольника: Апокриф странствий Григория Сковороды».
Фигура Г. Сковороды на протяжении XIX - ХХ веков неоднократно становилась объектом художественного моделирования. Смещение фокуса с его исключительно человеческой индивидуальности на творчество, которое происходило на рубеже веков, З. Геник-Березовская объясняла не только публикацией его сочинений, оживлением их синтетических исследований, но и определенным "совпадением" интенций Г. Сковороды с комплексом литературных явлений того времени. Она, в частности, отмечала, что "Г. Сковорода со своими антитезами, иронией, сарказмом был внутренне связан с теми художниками, которые старались избегать обычной обыденности жизни" [3, с. 63].
Процессы, происходящие в гуманитарных науках сегодня, сходны с кардинальным пересмотром ценностей, имевших место на рубеже XIX -
66
ХХ веков. Обобщив суть постмодернистской ревизии традиционных понятий модерна, можем говорить о завершении ценностного доминирования части над целым, стирании границ между серьезным (научнообоснованным) и несерьезным, возможности сосуществования различных интерпретаций. Поэтому обращение в литературе постмодерна к освященным традицией именам, с одной стороны, является реакцией на определенное пресыщение, злоупотребление идеологическими, художественными клише при моделировании этих образов в предыдущий период, из-за чего создание нового образа в классическом понимании невозможно. Но с другой стороны, постмодернизм формулирует свой взгляд на мир не через отрицание традиции, а через создание другой парадигмы, в понимании Т. Куна ("Структура научных революций"), классического искусства.
Наложение разночтений и недостатка информации в исследованиях европейского периода жизни Г. Сковороды на постмодерное понимание исторического процесса и дали повод для художественного моделирования возможного, по мнению В. Ешкилева, развития событий. Но следует также брать во внимание заявление автора, что для него была важна фигура именно Г. Сковороды как метафизика, мистика, гностика, который, отбросив каноническое познания христианства, "через Библию создал свой отдельный мир, замкнул на себя суверенные смыслы и навечно остался выдающимся из Хранителей Навны" [5, с. 219]. Поводом для альтернативного моделирования образа Г. Сковороды, учитывая изменение научной парадигмы последних десятилетий, сам автор называет также и желание бросить вызов академической среде [см.: 4].
В определенной степени реакцией этой среды на роман "Все углы Треугольника: Апокриф странствий Григория Сковороды" стал отзыв известного литературоведа П. Билоуса. Спекулятивным идеологически обусловленным толкованиям наследия Г. Сковороды, в которых "сродный труд" превращался в лозунг о труде на благо общества, "самопознание и самосовершенствование" подстраивалось под стратегию формирования "нового" человека советского образца, "гражданин вселенной" подтасовывался под социалистический интернационализм"; или когда "Сковороду, в противоположность прежнему народническому пониманию его наследия, подгоняли к модернистским поискам с их выразительной индивидуальной доминантой, и тогда "кудрявый стиль" вполне вписывался в необарокко-вую парадигму, увлечение античностью соответствовало установкам неоклассиков, доктрина самопознания и внутренней свободы человека совпадала с философией витаизма" [4], он противопоставляет литературную рецепцию образа классика в творчестве шестидесятников или современных авторов И. Андрусяка, Ю. Гудзя, О. Забужко, Е. Пашковского и др. Подчеркивая необходимость "сбить забронзовелость классика", П. Билоус, однако, категорически отрицает ешкилевские инверсии канонического образа Г. Сковороды как "домыслы, которые разрушают целост-
67
ный образ конкретного человека" [4]. Думается, что процитированные выше строки П. Белоуса о перипетиях восприятия творческого наследия Г. Сковороды как нельзя лучше демонстрируют необходимость подхода к литературному тексту с инструментарием того времени, когда жил и писал автор, и с учетом источников его идейно-художественной субъективности. Так, А. Галич, анализируя роман В. Ешкилева сквозь призму биографического жанра, делает вывод, что "квазибиография Григория Сковороды имеет немало признаков постмодернистского романа" [2, с. 159], среди которых - элитарность образа главного героя, интертекстуальность, эклектизм, фрагментарность, временная непоследовательность, деканонизация традиции изображения украинского писателя и т.д. Учитывая важность продолжения этого аспекта анализа, целью своей статьи видим исследование специфики моделирования художественного образа Г. Сковороды в условиях альтернативного исторического контекста, который определяется фрагментацией рассказа, нарушением линейности событий, динамизмом описываемого, датировкой.
Подзаголовок произведения В. Ешкилева "Апокриф странствий Григория Сковороды" свидетельствует об ориентации романной формосодержательной структуры на древний жанр. Конечно, речь не идет о романе-апокрифе как таковом, который сочетает канон, апокриф и роман, однако имеет место свойственная этому синтетическому образованию "в рамках поэтики художественной модальности ... встреча апокрифа ... и романа", когда "ранее известная история, обладающая очень высоким статусом, оказывается рассказанной как-то иначе, в соответствии с иными мировоззренческими установками и повествовательными принципами" [1, с. 9]. Материалом для художественного моделирования становится едва ли не самый загадочный, а по мнению некоторых исследователей и маловероятный, период жизни Г. Сковороды, который в историко-биографических исследованиях традиционно связывается с его пребыванием в составе "токайской миссии" - специальной комиссии, которая была снаряжена российской императрицей для закупки венгерских вин.
Образ Г. Сковороды становится стержневым и объединяет обе временные плоскости произведения - период XVIII века, в котором герой изображается непосредственно, и наши дни, когда он воспринимается как знаковая личность - "и фамилия, и звание, и чин, и знак, и убежище посреди пустыни" [5, с. 219]. С первых страниц автор намечает ось художественной антропологии Г. Сковороды. Его образ создается, по словам героя произведения Павла Выгылярного, для того, "чтобы большой потенциал прошлого органично и продуктивно вошел в современную жизнь. Чтобы он работал на жизнь. Чтобы он жил этой жизнью" [5, с. 18].
Г. Сковорода в произведении В. Ешкилева предстает вызовом "аграрной цивилизации", "сознательным наследником древней традиции" [5, с. 18]. Он - избранный для избранных, в то время как для общественности
68
"остается блаженным свирельщиком и народным философом" [5, с. 20]. Эти определения героя романа профессора Гречика корреспондируются с авторскими комментариями. По мнению писателя, Г. Сковорода выступает носителем специфического украинского гностицизма, который не нашел последователей, поскольку ученики Г. Сковороды "слишком увлеклись Кантом. Под мощным катком критической философии все мистическое и самобытное приобрело "плоский" профанический вид. Категорический императив стал казаться более важным и нужным, чем гностический поиск путей к Абсолюту. К слову, эта иллюзия остается актуальной проблемой и в наши дни. Позже, после запрета масонов при Александре и разгроме лож при Николае, гностическая линия Сковороды окончательно угасает, а на самого Григория Савича его социально обеспокоенные биографы одевают рваную народническую свитку" [4]. В то же время в тексте романа автор устами все того же профессора Г речика будто отмежевывается от "постмодернистских истиннолюбцев", которые пытаются "перекодировать старые мифы на новый лад" и после которых "никто ничего не поймет" [5, с. 18].
Г. Сковорода, движимый жаждой поиска, становится у В. Ешкилева причастным к масонскому движению, следовательно - участником событий, происходивших накануне Семилетней войны и изменивших границы тогдашней Европы: "Ему предлагали роль в стратегии, тщательно расчерченной и распланированной на несколько веков. Стратегия предусматривала будущее разрушения империи и создания на ее землях федерации славянских государств под наблюдением и покровом старых республик. Пафлагонец [представитель масонской ложи. - Г. Н.] показал ему тайную карту, на которой магистры ордена наметили границы будущих государств. Одна из них, с центром в древнем Киеве, должна была получить название Ruthenia" [5, с. 25]. В Западной Европе Г. Сковорода воспринимается "тем самым парадоксальным космополитом, приход которого с Востока так метко предсказал Розенкрейцер: самобытный эрудит, но со всеми внешними признаками жителя диких степей Татарии" [5, с. 63].
Мотив странствий Г. Сковороды, засвидетельствованный в названии произведения и реализованный в его содержании, - это не только преодоление географического пути, но и символ поиска гармонии с самим собой и миром. По мнению В. Ешкилева, секрет уникальности мировоззрения Г. Сковороды как раз и заключается в синтезе христианской и гностической теорий. Определение мировоззренческой парадигмы Г. Сковороды осуществляется не только на содержательном, но и на символическом уровне произведения. Так, в названии романа использован один из универсальных символов - треугольник, обозначавший тройные понятия. В романе говорится, что все углы треугольника должны быть равными, а следовательно, равными будут и его стороны. Равносторонний треугольник наделен наиболее четкой символикой: в христианстве он - символ Троицы, Бога и его всевидящего ока, а в среде масонов - символ триады,
69
проявления которой находили на разных уровнях (начало, середина, конец; дух, душа, тело; мысль, воля, дело и т. п.). Следовательно, треугольник здесь - символ, который коррелируется как с христианской, так и гностической философией, носителями которой и выступали масоны.
Несмотря на датировку событий, которая является регулирующим фактором любого художественного произведения, их временная организация в романе является достаточно сложной. Так, события древнего периода, которые в основном сосредотачиваются вокруг пребывания Г. Сковороды в Европе в 1751-1752 годах, темпорально обрамляются введением лаконичных эпизодов с 1780 и 1794 годы. В свою очередь, первая встреча читателя с Г. Сковородой, которая отнесена на 29 сентябрь 1780 года, ретроспективно размыкается с помощью приема сна, а рассказ под 1794 годом (уже после смерти Г. Сковороды) мотивирует введение в роман образа-артефакта вымышленной исторической достопримечательности -масонского знака, - которая наряду с фигурой Г. Сковороды служит средством связи времен и актуализации проблемы возможных воздействий личности на историю.
Обращает на себя внимание разнородность датировки обеих сюжетных линий. Вызвана она не только хронотопной диспропорцией (ибо продолжительность современной сюжетной линии ограничивается двумя месяцами, а место - Киевом и частично Ивано-Франковщиной, следовательно для нее достаточно лаконичных маркировок, как: "Киев, июль, наше время", "Яремче, август, наши дни"). Зато точная датировка и пространственная локализация того или иного события исторической сюжетной линии ("Пригород Львова, 11-12 марта 1751", "Фельтринская дорога, севернее Местре, 2 июня 1751" и др.) не только структурируют фрагментарный художественный текст, но и выступают средством создания эффекта исторической достоверности, документальности описанного. Здесь можно говорить о датировке как игровом приеме, который служит для переформатирования, создания новой исторической реальности, смещения событий в нужное автору время, ведь В. Ешкилев сдвигает период пребывания Г. Сковороды за рубежом, традиционно определяющийся 1745-1750 годами.
Сновидческое пространство произведения порождает образ молнии, которая с детства и на протяжении всей жизни сопровождает Г. Сковороду сначала как символ "карающего меча" за тайные грехи, а затем, вопреки традиционному значению, - как символ богоизбранности. "Не от греха оно вышло, наоборот. Поистине, оно защищает тебя от грехов, сын мой. Пока не найдешь себе другого защитника, оно тебя будет защищать. Благодари Бога за такое знатное знамение. И не бойся его. Бойся более огнищ и грома тихих демонов своей натуры", - объясняет Григорию иеромонах" [5, с. 206].
70
Избранность Павла Выгылярного, который становится продолжателем традиции украинского гностицизма, как можно предположить, подчеркивается семантикой его фамилии: Выгылярный (от лат. Vigiliare - смотреть) - смотритель, хранитель.
Художественное жизнеописание Г. Сковороды по версии В. Ешкилева - это одна из составляющих его "метаромана" - связанного определенной идеей "цепи текстов" (эссе, рассказов, романов, статей), где он пытается выстроить не только альтернативное видение отдельных фигур украинской истории, а наверное нечто большее: альтернативное видение истории Украины - от древнейших времен до наших дней. Эта альтернативная история ... опирается на убежденность автора романа в том, что видимую историю Украины непрерывно двигают невидимые силы, которым удается оставаться за пределами учебников по истории" [6, с. 244]. Такая установка автора на неофициальную версию течения исторических событий дополняется мощной детективной струей, которая в исторической части проявляется в отдельных перипетиях жизни Г. Сковороды, которого автор "делает" шпионом, и которая становится сюжетообразующий в современной части романа, связанной с именем вымышленной личности - ученого Павла Выгылярного. С помощью головокружительных приключений последнего, которые могут прочитываться независимо от исторической линии произведения, автор и утверждает мысль, что философская традиция Г. Сковороды не была прервана.
Сказанным здесь не исчерпывается анализ альтернативной версии жизни Г. Сковороды в романе В. Ешкилева "Все углы Треугольника: Апокриф странствий Григория Сковороды". Предметом особого внимания может стать исследование уровня правдоподобия исторического фона произведения; психологическая мотивированность / немотивированность поступков Г. Сковороды как с точки зрения их отношения к реальной личности, так и с точки зрения соответствия психологии человека XVIII века; композиция и архитектоника произведения и т. п.
Исследователи романа В. Ешкилева подчеркивают неоднозначность, несоответствие образа Г. Сковороды его традиционному толкованию, давая при этом полярные оценки предложенной автором художественной версии. Так, по словам П. Билоуса, роман В. Ешкилевым написан "не о Григории Сковороде. О ком-то другом, кого он назвал Сковородой" [1]. По мнению же М. Мыкыцей, "классический образ странствующего философа ("ходил босой селами, играл на свирели, проповедовал сердечную науку") Владимир Ешкилев трансформирует и продолжает в совершенно неожиданный, но такой привлекательный образ своеобразного украинского Джеймса Бонда, вписывая его в общеевропейский контекст как важного потенциального фигуранта тогдашних политических пасьянсов. Идеальный двойной шпион, интеллектуал и мистик, мечта прекрасных итальянских женщин, которые сравнивают его с Джакомо Казановой, Григорий
71
Сковорода, с одной стороны, должен был присоединиться к отстаиванию украинской вольности, управляемой Филиппом Орликом, с другой - прийти "к выполнению того героического чина освободителя Скифии, который приготовил для него Великий Архитектор" [7, с. 63].
Несмотря на полярное восприятие романа, думается, что он способен стать толчком новой волны интереса к личности Г. Сковороды, ведь в постмодернистской интерпретации истории "весомую роль играет читатель, который завершает моделирование истории собственной рецепцией, представлениями, знаниями и надеждами" [9, с. 7], а это предусматривает привлечение самого разнопланового художественного и научного материала о Г. Сковороде.
Список литературы
1. Бшоус П. Спроба похитнути канон. - [Электронный ресурс]: http://litakcent.com/2012/03/01/
2. Галич О. Особливосп постмодерно! квазьбюграфй: В. Сшкшев “Ус кути Трикутника” // Вюник Луганського нацюнального ушверситету iменi Тараса Шевченка. -2012. - № 12. - С. 153 - 161.
3. Геник-Березовська З. Г. Сковорода: образ художнш i справжнш // Слово i час. - 1995. - № 3. - С. 61 - 68.
4. Деркачова О. 1нтерв’ю з В. Сшкшевим. - [Электронный ресурс]: http://dzyga.com.ua/podcast/tag/eshkiljev-volodymyr
5. Сшкшев В. Уш кути Трикутника: Апокриф мандрiв Григорiя Сковороди. - К.: Академiя, 2012.
6. Корнелюк I. Гра з iсторiею // Сшкшев В. Уш кути Трикутника: Апокриф мандрiв Григорiя Сковороди. - К.: Академiя, 2012. - С. 241 - 244.
7. Микицей М. Слтуче коло провокацшного прочитання: рецензiя // Лггературна Украша. - 2012. - № 22. - С. 12.
8. Ротай С. Роман-апокриф как жанровая форма: методология и поэтика: авто-реф. ... канд. филол. наук: 10.01.08 - Теория литературы. - Краснодар, 2010.
9. Шевчук З. Засоби моделювання ютори в постмодернш украшськш прозе авто-реф. ... канд. фшол. наук: 10.01.06 - Теорiя лгтератури. - К., 2006.
Е. П. Исакова
Роман-игра как разновидность жанровых трансформаций современной массовой литературы
В статье рассматривается понятие интерактивная литература в контексте жанровых трансформаций современной массовой литературы; анализируются различные примеры интерактивных романов, в основе которых лежат стратегии «alternate reality games» - игр, изменяющих реальность (ARG). Данные стратегии рассматриваются на примере романов, созданных российскими и зарубежными авторами на рубеже XX-XXI веков.
Ключевые слова: массовая литература, жанр, интерактивность, интерактивная литература, роман-игра, автор, читатель, гиперавторство.
72
