CC BY
61
РЕФЛЕКСИЯ
Гравюра Фламмариона. 1888
УДК 115.4
Кувакин В.А.
Время и пространство в светотенях неизвестности. Метафизические размышления
Кувакин Валерий Александрович, доктор философских наук, профессор кафедры истории русской философии, Философский факультет МГУ имени М.В. Ломоносова
ORCID ID https://orcid.org/0000-0003-3219-7330
E-mail: valerii-a-kuvakin@j-spacetime.com; humanism@yandex.ru
В статье, написанной в форме свободных метафизических размышлений, предлагаются интерпретации основополагающих категорий метафизики. Обсуждается вопрос о качествах, динамике и взаимодействиях таких субстанциальных действительностей, как бытие, ничто и неизвестность. Автор обосновывает идею включения категории «неизвестность» - наряду с категориями «бытие» и «ничто» - в число изначальных и предельных субстанциальных реальностей. Специальное внимание уделено рассмотрению неизвестности в терминах времени и пространства, осмысляется будущее как одна из ключевых модификаций неизвестности.
Ключевые слова: бытие; ничто; неизвестность; пространство; смерть; постижение непостижимого.
Время и пространство суть две тотальности, имеющие статус первоначал. Вместе с тем в мировой философии есть традиция как отрицания реальности этих измерений мира, так и сомнения в их существовании. Но все ли сказанное в мировой философии о пространстве и времени исчерпывает разговор об их метафизике?
В предлагаемом тексте, с неизбежностью сочетающем в себе анализ, интуицию и афористичность, речь идет о довольно необычном ракурсе пространства и времени - об их присутствии/отсутствии в такой действительности, как неизвестность.
Неизвестность - довольно маргинальный предмет философских размышлений, поэтому необходимо пройти путь подступа к обозначенной теме. В России о неизвестности, пожалуй, более всех размышляли Лев Шестов и Семён Франк как особого рода метафизики. Первый - как метафизический скептик, второй - как метафизик-онтолог, испытавший сильное влияние Николая Кузанского и Вл. Соловьева. Между тем, в прагматистской традиции и современной психологии эта тема исследуется под знаком понятия «неопределенность» и имеет явно выраженный эпистемологический и психологический акцент1. Особую позицию занимал И. Кант, учение которого о вещи-в-себе позволяет - в контексте предлагаемого анализа - трактовать ее как неизвестную (непознаваемую) действительность для чистого теоретического разума.
Метафизический подход к вопросу о пространстве и времени требует обращения к самым фундаментальным категориям философии: бытию, ничто и неизвестности. Упираясь в первоосновы, мы с необходимостью прибегает к тому, что называется допущением, аксиоматикой, предположением или особого рода гипотезами, ибо метафизическое по сути свой есть тотальный вопрос, ответ на который связан с броском человек в бесконечности всех измерений мира. Даже такой очевидный сторонник окончательных и ясных ответов, как Л. Толстой говорил, что самое большее, что может «умозрительная наука» (к которой он относил философию) предложить людям, - это все более и более искусные формулировки вопросов о первоосновах и смыслах жизни:
«Я спрашиваю: Зачем быть этой сущности [Я - В.К.]? Что выйдет из того, что она есть и будет?.. И философия не только не отвечает, а сама только это и спрашивает. И если она - истинная философия, то вся её работа только в том и состоит, чтоб ясно поставить этот вопрос. И если она твердо держится своей задачи, то она и не может отвечать иначе на вопрос: "что такое я и весь мир?" - "всё и ничто"; а на вопрос: "зачем существует мир и зачем существую я?" - "не знаю"» 2.
В свою очередь Л. Шестов рекомендовал искателям окончательных смыслов и «лучших миров» помнить о «просторе», о множественности миров, пространств и времен. Свое представление о мно-гомирии он выражал в свойственной ему манере скептического плюрализма:
«Мировое пространство бесконечно и не только вместит в себя всех когда-либо живших и имеющих народиться людей, но даст каждому из них все, что он пожелает. Платону - мир идей, Спинозе - единую, вечную и неизменную сущность, Шопенгауэру - буддийскую нирвану. Каждый из них и все другие здесь не упомянутые философы, светские и духовные, найдут во вселенной то, что им нужно, вплоть до веры, даже убеждения, что их учения суть единственно истинные и всеобъемлющие учения. Но, одновременно, и профаны отыщут для себя подходящие миры. Из того, что на земле людям тесно, из того, что здесь приходится неимоверными усилиями отвоевывать каждую пядь земли и даже наши призрачные свободы, никак не следует, что бедность, темнота, деспотизм должны считаться вечными, премирными началами и что экономное единство есть последнее прибежище человека. Множественность миров, множественность людей и богов среди необъятных пространств необъятной вселенной -да ведь это (да простится мне слово) идеал!»3.
Метафизика соседствует не только с наукой и религией, но и с интеллектуальной авантюрой на грани возможного и невозможного. Ей позволено многое из того, что не позволено ни наукам, ни догматическим религиям. Поэтому и здесь в качестве введения в обозначенную в заголовке тему предлагается некая модель, позволяющая перейти к вопросу о собственно метафизике неизвестности и далее - к вопросу о времени и пространстве неизвестности. Эта модель была изложена мною в 2005 г.4 Она предполагает исходить из трехмерной структуры мира, субстанциальными началами которой являются бытие, ничто и неизвестность, а не как обычно - из двухмерной: бытие и ничто.
Для категориальной адаптации к феномену неизвестности удобнее всего вместо понятия «реаль-
1 Хорошим введением и анализом зарубежных и отечественных исследований в этой области являются работы А. Гусева (Гу-
сев А. Современный человек живет в мире неопределенности [Электронный ресурс] // Институт экзистенциальной психологии и жизнетворчества. 2005. 28 ноября. Режим доступа: http://institut.smysl.ru/artide/tolerance.php; Он же. К проблеме измерения толерантности к неопределенности [Электронный ресурс] // Практическая психология и социальная работа 2007. № 1. Институт экзистенциальной психологии и жизнетворчества. Режим доступа: http://institut.smysl.ru/article/measure_tolerant.php). Новейшие отечественные исследования в области психологии неизвестности отражены в работе: Леонтьев Д.А., Мандрикова Е.Ю., Рас-сказова Е.И., Фам А.Х. Личностный потенциал в ситуации неопределенности и выбора // Личностный потенциал: Структура и диагностика. М.: Смысл, 2011. С. 511-546. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22-х томах. Т. 16. М.: Художественная литература, 1983. С. 126.
3 Шестов Л. Начала и концы // Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т. 2. Томск: Водолей, 1996. С. 254. Проблемы многоми-рия специально обсуждает физик, писатель-фантаст Павел Амнуэль в работе «Вселенные: Ступени бесконечности» (Иерусалим: Млечный Путь, 2015).
4 Кувакин В.А. Человек в мире действительностей // Вестник МГУ. Серия Философия. 2005. № 3. С. 3-13.
ность», использовать термин «действительность», поскольку неизвестность как таковая принципиально неизвестна и предполагает особого рода восприятие и логику. С первого взгляда легко заключить, что мы вообще мало что может сказать об этой действительности (в философии даже о ничто больше говорят, чем об этой «незнакомке»). Однако это не так. Потому что трудно отрицать тот факт, что при всей своей загадочности неизвестность действует на нас. Она действует даже тогда, когда мы этого не замечаем и не думаем о неизвестности. Типичными в данном случае являются ситуации ожидания, скуки или тревоги, выбора, одиночества и др. Одной из тотальных модификаций неизвестности, наиболее плотно «облегающих» человека, является будущее, будущее, так сказать,
вообще. О такой неизвестности и будет в основном идти речь.
* * *
Время - один из наиболее парадоксальных феноменов. После умозрительных опытов Августина со време-нем1 было открыто много новых парадоксов этого феномена. В России экзистенциальные парадоксы времени человеческого существования наиболее ярко описал Бердяев2. В свете неизвестности как будущего открывается еще кое-что новое в этой череде парадоксов. Неизвестность будущего или будущее как неизвестность предстает как нечто вневременное, не как вечность, а как неразличимая константа мира. Неизвестность будущего была одной и той же в прошлом, она такова и в настоящем и будет таковой в будущем. Речь, повторю, идет не о том непознанном, которое в какой-то момент времени перестает или может перестать быть таковым, а о неизвестности как таковой, о самой непознаваемости. Ведь то, что она отпускает или выпускает из себя в процессе мировой динамики и познания, суть не более чем квазинеизвестность, некие феномены бытия или ничто, которые погружены в неизвестность будущего как в своего рода неизвестно как устроенное и функционирующее «складское помещение». Оно, это квазинеизвестное пребывает там с разной степенью вероятности быть «выданным» из этого «склада». Для одних «вещей» - «чему быть, тому не миновать», для других она близка к нулю. Но все это не настоящая, подлинная неизвестность - в данном случае как будущее. Его временные структуры как неизвестности описывается не понятиями прошлого, настоящего и будущего, а довольно необычными «аннигилирующими», внутренне полярными категориями: «было/не было» (прошлое в будущем как неизвестности), есть/нет (настоящее в будущем как неизвестности), и будет/не будет (будущее в будущем как неизвестности). Зафиксировать будущее как неизвестность, пожалуй, сложнее, чем гравитационные волны, наконец-то схваченные научным разумом и экспериментом. Сложность здесь не физическая, а метафизическая. Многое в метафизике высказано такого, что правомерно как вопрос, но такой, который не обесценивается отсутствием или невозможностью дать на него исчерпывающий ответ.
Возвращаясь к вопросу о сформулированном выше парадоксе времени неизвестности, подчеркнем еще раз, что оно в ней - нечто постоянное и тем самым вневременное, оно скорее носитель времени, всех его параметров одномоментно, качество, приобретаемое им ввиду погруженности в неизвестность как таковую. Здесь время и исчезает, свертывается в мгновение, и приобретает статуарный характер. Но более значимым представляется парадокс времени неизвестности как бытие и небытие времени в ней, точнее, но ближе к тавтологии, будет суждение: время неизвествует в неизвестности, подобно тому, как оно присуще (бытует в) бытию либо ничтожествует в ничто.
Что еще можно сказать о времени неизвестности словами, этими «обоями» познания, той оболочкой, с помощью которой мы пытаемся обозначить неизвестность, как человека-невидимку - бинтами, чтобы увидеть его? Как было отмечено, наиболее очевидным измерением времени, которое мы можем приписать неизвестности - это будущее. Оно всегда притягивает и отталкивает, страшит нас
«Так что же такое время? Если никто меня о нем не спрашивает, то я знаю - что, но как объяснить вопрошающему - не знаю. Твердо же знаю я только одно: если бы ничего не проходило, не было бы прошедшего; если бы ничего не приходило, не было бы будущего; если бы ничего не было, не было бы настоящего. Но как могут быть прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? А если бы настоящее не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность. Настоящее именно потому и время, что оно уходит в прошлое. Как же можно тогда говорить о том, что оно есть, если оно потому и есть, что его не будет? Итак, время существует лишь потому, что стремится исчезнуть» (Творения Блаженного Августина, епископа Иппонийского. Киев, 1880. Ч. 1. С. 340). 2 Бердяев Н.А. Смысл истории. М.: Мысль. 1990.
Судьба (Прошлое, Настоящее, Будущее). Художник Эгон Лундгрен. Вторая половина XIX в.
и вдохновляет. Оно, как мы верим и знаем, несет не столько себя как таковую (для этого нужно особое, метафизическое отношение к ней), сколько размещенное в ней «заранее»: новизну и новый день жизни, открытия и бесконечные перспективы человека и мира. И тем питает наши ожидания и надежды, вселяет оптимизм и радость, веру в свершения, победы и продолжение нашего удивительного приключения - самой жизни, жизни личной и жизни вокруг нас. Но оно же есть то, что не совсем точно обозначили как бытие-к-смерти. Грядущий день несет нам новые проблемы и вызовы, он открывает перед нами старение, немощь и смерть, пески забвения и бесконечное молчание.
Неизвестность как будущее контрастирует с настоящим как бытием и прошлым как ничто. В самом деле, бытие - это всегда здесь-и-теперь бытие, т.е. что-то втиснутое в ускользающее мгновение между прошлым и будущим. Этим что-то и является настоящее. Трудно представить себе, каким было бы человеческое существование, если бы мы не обладали способностью совсем не ясным для нас способом одновременно «пребывать», точнее одновременно быть, ничтожествовать и неизвествовать и в двух других измерениях времени: в прошлом и в будущем. В аспекте неизвестности оказывается, что мы живем неизвестно как, где, когда. И мы сами во многом неизвестны себе неизвестным нам образом.
Еще более очевидна неопределенность человеческой телесности и внутреннего мира человека. В физическом смысле индивид не знает ни своего точного веса, ни формы, ни «размеров»: первые два параметра все время меняются, а границы тела уходят в бесконечность, если иметь в виду имеющееся у каждого «персональное» тепловое, гравитационное и электромагнитное поле. Едва ли у них есть границы и едва ли можно знать, где они кончаются. Та же неизвестность окутывает время нашего существования (возраста), время рождения и время нашего «ухода» в неизвестность. Человек не помнит и не знает времени своего телесного рождения, а врачи и теологи до сих пор спорят, с какого рубежа нужно отсчитывать время его рождения.
Время неизвестности и максимально легко маркировать (неизвестность приемлет все, ибо она безгранична, «в ней» все возможно и сказать о ней в пробабилистическом модусе «не знаю» можно все, что угодно) и максимально безрезультатно (приемля и поглощая все, она, подобно темной материи, ничего из себя собственно своего не выпускает). В этом смысле она представляется улицей с односторонним движением, что в действительности не так, поскольку у нас есть какая-то фундаментальная коммуникация с ней хотя бы потому, что мы сделаны из того же «материала», что и мир: бытия, ничто и неизвестности.
Применительно к неизвестности можно говорить о «времени» вечного или вневременного, транс-или метавременного, ибо это «неизвестностное» «синтетическое время» в качестве неизвестности трансцендирует, выпрыгивает, превозмогает или объемлет все три измерения времени: прошлое, настоящее и будущее неизвестно каким образом.
Да, мы можем чувствовать или схватывать в желании мгновение настоящего. И только размазанность этого мгновения на мгновенно и беспрестанно входящем будущем и столь же мгновенно и постоянно уходящем прошлом позволяет этому непостижимому мигу настоящего быть постижимым, квазиудерживаемым нами. Так, благодаря будущему и прошлому миг делается длительностью.
Но если память, это наиболее очевидное хранилище ничто, является материалом «времяупор-ным» (В.С. Соловьев), и тем самым помогает нам «пребывать» в несуществующем прошлом, то что держит постоянную связь с будущим? Скорее всего, надежда, ожидание, наша открытость всему и вся, как, впрочем, и наши негативные экзистенциалы - тревога, страх перед будущим, сокрытость и др., являемые нам как продукты наших же собственных ментальных структур. Но ведь и тело наше, наша сексуальность, само наше я всегда чего-то ждет, к чему-то готовится, чего-то жаждет, от чего-то трепещет, чего-то боится и как бы забрасывает себя в будущее, в неизвестность. Эффектом этого забрасывания могут быть как физические, так и психические следствия. Когда зимой я спускаюсь по заледенелой лестнице перехода, чтобы войти в метро и вдруг представляю себе, как пятой точкой грохаюсь на мерзлую и скользкую мраморную ступень, мой копчик кричит от боли, а все тело заливает какая-то невыразимая тоска, и подступает легкая тошнота. «Чего ты трепещешь? - успокаиваю я свою плоть. - Ведь мы еще не упали».
Будущее - «привилегия» не только человека. Если отвлечься он конкретных космогонических сценариев появления Вселенной, то оно существовало всегда: и до сингулярной точки Большого взрыва и после нее. Это «после» и есть будущее как неизвестность. Даже при строго детерминистском подходе мы не можем иметь точного знания будущего ни по отношении к электрону, ни по отношению к человеческой истории. Это значит, что неизвестность перерастает эпистемологический статус и обретает субстанциальный, экстра-познавательный.
Другим замечательным качеством будущего как неизвестности является то, что она вездесуща. Хотя это всегда-и-везде-присутствие не позволяет сказать, что же она «есть» как таковая. Строго го-
воря, «есть» относится только к бытию и является его глагольной формой, поэтому и приходится прибегать к кавычкам. Справедливо и то, что неизвестность может только неизвествовать, а ничто -ничтойствовать или ничтожествовать, как говорил еще А.Н. Радищев1.
В отличие от бытия и ничто мы имеем здесь особого рода смутность. Непостижимое воспринимается нами «как бы сквозь тусклое стекло», что невольно отсылает нас к Библии. В Первом послании к Коринфянам (гл. 13, 12) приведенное выражение, означает неполноту нашего знания о Боге в этом мире. Такой же имманентной неколебимой неясностью обладает неизвестность. Она всегда и везде дана и не дана одновременно, она как бы полупрозрачна.
Если продолжать соотносить неизвестность с ее явленностью бытию в качестве будущего, то данность и в то же время не данность будущего делает его, как и все, имеющее отношение к неизвестности, чем-то неотвязным, но и не превращающимся в известное. «Объективность» неизвестности будущего, его субстанциальной данности состоит в том, что оно, будучи независимым от бытия и ничто в своем экзистенциальном «центре», вместе с тем неизбежно и неистребимо для всей тотальности бытия; оно незримо стоит перед лицом и природы, и жизни, и человеческого существа, оно «приклеено» к ним извне и изнутри, проникает все уровни его организации.
У всего и всякого бытия есть будущее. И оно неизвестно. Это легко проиллюстрировать.
Все мы знаем, что человек смертен, но никто не знает смерти, чтобы о ней ни рассказывали поэты, философы, психологи и богословы. Ибо это всегда «о других», ведь я - еще «здесь», хотя я смертен, но я ещё не умер, потому и не знаю ее. И - как странно! - я защищен от смерти как неизвестности лишь неопределенностью её же, неизвестностью сроков и обстоятельств. Неизвестность и притягивает нас к нашему концу и препятствует этому. В силу мысли о смерти, в силу её предчувствия, в силу того, что говорят о смерти другие, мы получаем то, что называется смертностью, грубо говоря, знание о том, что смерть существует, случается. Мы знаем о смерти, но мы не знаем смерть. Через смертность она дана мне как субъекту. Я могу оказаться в ситуации, когда скажу, что я умер. Но это будет понято отнюдь не буквально. Это будет означать, что я смертельно болен, смертельно устал и т.п. Преувеличения в таком случае психологически объяснимы.
Как факт случившегося со мною, как смерть она дана мне как уже неизвестно кому. Ведь из смерти как уже случившегося, из «постсмерти» никто не выходил и не выходит и не дает отчета, что это такое - смерть: человек «уходит» в неизвестность. Поэтому в рамках нашего дискурса мы метафизически может назвать смерть Великой неизвестностью2.
Иная демаркация проходит по линии познанного и познаваемого, с одной стороны, и непо-знавемого как такового - с другой. Другими словами, важно не путать неизвестность как еще-непознанное с неизвестностью как одним из трех измерений мира: бытия - ничто - неизвестности. Последняя может быть представлена как фундаментальный метафизический «фон» для бытия, его «зыбкое», полупрозрачное обрамление, «корону» и одновременно как свечение изнутри. Важно отличать это субстанциальное измерение мира от «как бы» неизвестности или квазинеизвестности, т. е. такой неизвестности, которая может рано или поздно воплотиться, оказаться в виде реального (вещественно) или идеального (скажем, идея или стихотворение) бытия. Такая «неизвестность» всего лишь еще не познанное бытие или его отсутствие (ничто), либо познаваемое бытие, или констатируемое ничто в виде отсутствия, нехватки, пробела, потребности, лишенности и т.п.
Неизвестность, о которой трудно говорить языком науки, но допустимо языком философии, может быть представлена в виде безначальной стороны мира, без которой две остальные его стороны, бытие и ничто были бы невозможны. Здесь лучше всего прислушиваться к Льву Шестову, писавшему, что
«...неизвестное ничего общего с известным иметь не может... даже известное не так уж известно, как это принято думать.»3.
Неизвестность принципиально отличается от известного и не может являться в формах бытия. Между их «сердцевинами» (сутью, «ядрами») - в неизвестности и бытии - нет никаких точек сопри-
1 Радищев А.Н. О человеке, о его смертности и бессмертии // Радищев А.Н. Полн. собр. соч.: В 3 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 1941. С. 96.
Все, что связано со смертью человека стоит под знаком неизвестности, которая деформирует и даже отменяет обычную логику, превращая ее в логику экзистенциальную. Об этом ярко сказано у Л. Толстого в повести «Смерть Ивана Ильича»: «В глубине души Иван Ильич знал, что он умирает, но он не только не привык к этому, но просто не понимал, никак не мог понять этого. Тот пример силлогизма, которым он учился в логике Казиветтера: Кай - человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай, и не вообще человек, и он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо.» (Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 12. М.: Художественная литература, 1982. С. 86).
3 Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. Л.: Издательство Ленинградского университета. 1991. С. 43. Здесь же он прямо заявляет, что подлинное знание - это незнание (Там же. С. 45).
косновения, ничего общего ни вчера, ни сегодня, ни завтра; бытие и неизвестность всегда вместе как взаимодействие и всегда порознь как субстанции и как результаты взаимодействия. Горы могут касаться друг друга лишь своими подножиями, но никогда - вершинами.
Неизвестность действует одновременно посредством внешнего и внутреннего обстояния, отскока и обмана. Она без зазоров обнимает, обступает, окружает всю тотальность бытия и его динамику. Однако она отскакивает от него, отодвигается, когда бытие, либо, немотствуя в форме камня, либо яростно требуя знания в качестве человека разумного, внедряющегося в нее в жажде получить желаемое, получает... но не ее, эту незнакомку, а что-то совсем другое: камень - следующий квант времени своего бытия в качестве камня, человек - новую химическую формулу или триумф победы над врагом.
И это похоже на обман. Неизвестность как бы уходит в тень, за кулисы, шепча бытию: вот, мы соприкоснулись, ты хотел внедриться в меня, познать меня, но нет! Вместо меня, нечто, получи что: новый момент в бытии камня, новый артефакт культуры и т.д. Но только не меня как нечто.
Поразительный факт: метафизически говоря, вся наука, религии и искусство, коль скоро это тот или иной вид творческого познавательного усилия, имеют перед собой один и тот же «предмет» этого усилия, жажды, мечты и надежды - неизвестность.
Что будоражит ученого? Стремление раздвинуть занавес неизвестности и получить объективную истину. Там где всё понятно, там ученого нет. Там могут быть технологи, инженеры, потребители наукоемких технологий, использующие плоды его «вгрызания» в неизведанное. А ученый уже снова упирается в вопрос, проблему, гипотезу. И он погружается в неизвестность мира как спелеолог - в незнакомую и темную расщелину в горах.
Что захватывает религиозного человека? Желание и надежда прорваться к непостижимому, трансцендентному и таинственному богу, приобщиться к нему, познать его, спастись и обрести в нем вечность абсолютно защищенного и блаженного существования.
Что вдохновляет поэта или художника? Авантюрная жажда сотворить такую реальность (пусть и искусственную, но разве мы помним об этом, когда мы в ней!), чтобы все и всё раз и навсегда преобразилось, чтобы невозможное и непостижимое стало возможным и постижимым, прекрасным и возвышенным в мире, созидаемом творческой способностью воображения.
И все они - и ученый, и верующий, и художник - вступают в напряженные взаимодействия с неизвестностью, не зная наперед, что будет результатом это тяжбы за новое бытие. В результате длится и творится бытие. А что происходит в измерении неизвестности - неизвестно, можно даже сказать -что угодно. На то она и неизвестность.
При взаимодействии трёх сторон мира - бытия, ничто, неизвестности - творится бытие и ничто, т.е. и что, и хаос ничто, разрушения, что-то может исчезать и уходить в ничто прошлого и т.д. Однако происходит ли нечто с неизвестностью? Воистину парадоксален и загадочен метафизический вопрос: может ли бытие, включая и человеческое, творить, уменьшать или увеличивать, развивать или разрушать неизвестность как таковую? Что с ней и в ней происходит?
Проще было бы сказать: бытие движется, ничто нигилирует, с неизвестностью и в ней (знать бы ее «границы»!) происходит нечто. Но в отношении неизвестности самым простым и правильным был бы ответ: неизвестно. Ведь ничто1 и никто не отражает и не знает ее как таковую, с ней контактируют и знают её лишь как результат превращения не отраженного и непознанного в отраженное и познанное, и в этом смысле, как еще не отраженное и неизвестное стало известным. Но это не есть непознаваемое, то, что здесь называется неизвестностью. Мы, люди можем лишь откалывать от зыбкого гранита неизвестности «куски» знания, материал, обратный тому, что есть неизвестность.
В дополнение к «обману» неизвестности. Как уже указывалось, она бесконечно неуловима и не-
1 При обсуждении феномена неизвестности все время приходится тщательно следить за изменчивостью смыслов слов, происходит сбой языка. Говоря «ничто» и «никто», имеешь в виду, соответственно, «ни одна из вещей» и «ни один из людей». Но может читаться и совсем не так, ведь ничто - это отсутствие и всякого «что» и всякого «кого». С.Н. Булгаков обращал внимание на эти сбои русского языка. Наиболее очевидным он считал ситуацию со словом «ничто», советуя употреблять в философском контексте не понятие ничто, а не-что, ибо «ни» не отрицает а имеет смысл «и-что» (Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994. С. 91). Но в обиходном значении мы под ничто мыслим всякое что. Говоря, например, «ничто не был ему чуждо», мы понимает, что ему был не чужд неопределенный круг всего.
отступна одновременно. Всякое новое бытие, его приращение есть не более чем бытие. Оно есть, если позволительно так сказать, результат метафизического обмана со стороны неизвестности: мы рвемся в неизвестность, но всякий раз получаем не ее как таковую, а результаты нашего взаимодействия с ней, т.е. либо бытие, либо ничего. А на них - никаких остатков неизвестности. Образно выражаясь, она, возможно, во имя своей идентичности, откупается иным, не собой. Она выпускает из себя в актах взаимодействия с бытием, в ходе творческого развития мира, жизни или человечества квазинеизвестность, то, что было в качестве еще не познанного, но сама остается изначально «за кадром», по крайней мере, как «одна треть» того «замеса», из которого и создается человек. При этом неизвестность участвует в динамике физического мира как действие ее на бытие, а бытия (человека в том числе) - на нее. И это значит, что про неизвестность можно сказать все, что угодно. И это все будет лишь частичной истиной о ней и тем самым не истиной, а незнанием. Таким образом, мы может заключить о субстанциальности неизвестности, ее особого рода «онтологии».
Теперь - об имманентности и трансцендентности неизвестности. Она размещается и на поверхности бытия и внутри него до такой степени, что уже невозможно говорить о том, где она вовне, вокруг бытия и где, как образом она внутри всех его уровней и структур.
Проще всего это проиллюстрировать на примере человека, поскольку он -наиболее развитый и сложный феномен мира. Спектр его взаимодействий с непостижимым, скорее всего, максимально широкий по сравнению с возможностями других форм бытия. Хорошо известно, что мы можем «столкнуться» с неизвестностью иногда очень неожиданно и сильно: катастрофы, вспыхнувшая страсть, открывшаяся красота, предстояние смерти погружают нас в бездны неизвестности, и мы можем ощутить себя малой щепкой в океане неизвестности, непостижимости и необычного. Но она может заявить о себе и изнутри. Это происходит чаще всего при открытии своего Я, так и остающегося при этом тайной для нас же самих, и при ощущении своей личной
уникальности, необъяснимости появления в мире бытия именно тебя, а не кого-то другого. В этих случаях способность переживать мир и себя как чудо может означать нашу способность особенно остро ощущать таинственность и неизвестность мира. Неизвестность гнездится в самых глубинах бытия, не растворяясь в них, и вместе с тем вокруг него. Она, как сказал бы С. Булгаков, имманент-но-трансцендентна и трансцендентно-имманентна.
Субстанциально неизвестность - это не бытие, в минимальном смысле она не только бытие, но и все что угодно иное. Поэтому небытие и ничто разные вещи, первое - не обязательно ничто. Быть может, мы смогли бы найти бытие в неизвестности? Но первейший ограничитель здесь - незамутненность субстанциального ядра неизвестности как фундаментального измерения мира, так сказать, неизвестность в «чистом виде», о которой она суверенно как правду и как заградительный пароль говорит вне и внутри нас: не знаю.
Специфика отношений между бытием, ничто и неизвестностью определяет и особенность утверждений о них. С формальной точки зрения, бытие - это не ничто и не неизвестность. Неизвестность - это не ничто и не бытие. Ничто - это не бытие, не небытие, не неизвестность. Небытие - это либо ничто, либо неизвестность. Но все запутывает то очевидное метафизическое допущение, что неизвестность как таковая - если прорыв в нее возможен - окажется и всем
Данте в лесу. Иллюстрация Г. Доре к «Божественной комедии» Данте д'Алигьери 1860-е гг.
Король Лир и шут. Иллюстрация Л.С. Бакста к драме У. Шекспира «Король Лир». 1888
Неизвестное. Художник Рене Магритт. 1938
чем угодно, и ничем. Если это неизвестность, то она может мыслиться как живое единое в трёх временах или ни в каких вовсе; средоточие неизвестно как сосуществующих, либо не существующих
всего и вся и ничего в то же время... если оно (время) присуще неизвестности «изнутри».
* * *
Пространство неизвестности бесконечно и всеобъемлюще, но оно так сокрыто в неизвестности, как если бы его не было. Оно, как и будущее, обнимает нас со всех сторон как невидимое облако, как невидимый нами воздух или поле гравитации, «притяжения» и «отталкивания» одновременно. Мы погружены в неизвестность, как в неизвестную всяко-мерную бесконечность. Как сокрытое пространство она вездесуща и всепроницаема, поскольку не только «трансцендентна», внеположна и уходит в ноль в глубинах своей неизвестно существующей ли сущности, но и «имманентна», т.е. глубочайшим образом живет в нас. В том числе и как тайна нашей индивидуальности, как загадка нашего Я. Пространство нашего Я неизвестно. Оно присутствует не только в нашем сознании, мышлении и чувствах, но и в каждом нерве нашего тела, диссипатируя внутри него.
Вместе с тем эта непостижимость пространства неизвестности в его странности, сокрытости, молчаливости и невесомости, его реально-виртуальной монументальности и беспросветности оборачивается несуществованием. Пространство неизвестности - это нулевая бесконечность. Оно схлопы-вается не в единицу, а в ноль. Обнуление пространства неизвестности происходит всегда и везде, как только мы начинаем его познавать, постигать и прояснять. Оно отходит, как наша тень, как ускользающая в щель бытия ящерица, не оставляя в руках даже своего хвоста, следа или какого-либо поддающегося различению или научному исследованию отпечатка. Какое уж здесь пространство и какие там пути-дороги! Известно, что неизвестно, и пути там неведомые и неизвестно какие: «иди туда, не знаю куда и принеси то, не знаю что».
Человек трехмерен и в пространстве и во времени. В этих двух видах трехмерности неизвестность занимает свое особое суверенное место, соответственно, как безмерная нулевая бесконечность и как будущее. Это не значит, что в ширине нет глубины, в глубине нет ширины и т.д., а в прошлом нет будущего. И пространственные, и временные измерения не только взаимосвязаны, но и взаимо-проницаемы. Для пространства неизвестность всепроницаема уже тем, что сами эти измерения пространства: ширина, высота, глубина, - не более чем условности и вместе с тем взаимозаменимости, они то, что есть и чего нет одновременно. Неизвестность может оказаться и шириной, и глубиной, и высотой, т.е. чем угодно, на то она и неизвестность. Да и само пространство в свете неизвестности оказывается некой мнимостью, тогда как, будучи фундаментальным атрибутом бытия, оно всегда весомо, массивно, реально, протяженно, вещно, физично, химично и т.д. Его существование становится хвалой самому бытию, его торжественным песнопением, но и как бы условием динамики, движения и изменения бытия. Иначе «где» бы ему, бытию было развернуться? Хотя на деле оно всегда разворачивается в себе и для себя. Нет у него другого, себе подобного, нет и соседей с их жилищами, к кому можно было бы сходить в гости, а родственники его - ничто и неизвестность - одинаково далеки, в чем-то совершенно ни на бытие, ни друг на друга не похожи и для бытия в чем-то даже опасны. Пойдешь в гости к ничто - себя потеряешь, пойдешь к неизвестности - неизвестно, придешь ли в себя, в свое бытийное существование.
Но если в свете неизвестности пространство оказывается мнимостью, точнее, чем-то неизвестном и, возможно, всем, чем угодно, то в свете ничто пространство совершенно однозначно обнуляется, свертывается и уходит в начало координат, т.е. исчезает. В лучшем случае оно оказывается виртуальным, ничтойным временем сознания - этой «поселившейся» в человеке модификации ничто. Время-пространство сознания - полный, почти божественный произвол. Здесь мы поистине настоящие хозяева виртуального пространства и времени. И потому носимся в этом мире, как чумовые,
точнее, как боги, не соблюдая ни трехмерности пространства, ни трехмерности времени.
* * *
Кажется, что бессмысленно говорить о непостижимом. Да, о нем говорят и пишут поэты, мистики, даже религиозные философы, С. Франк, например. Но ведь совсем не случайно тот же Франк приходит к Тому, о Ком было известно фактически с самого начала постижения непостижимого этим замечательным философом: непостижимое - это «самооткрывающаяся реальность», но, в конечном счете, «абсолютно непостижимое: "Святыня" или "Божество"». И его постижение оказывается весьма экзотическим:
«Лишь в трансрациональном витании между и над этими двумя аспектами реальности ["светом" и "тьмой" или "грехопадением" - В.К.], в витании, которое одно лишь соответствует неизреченной анти-номистически-монодуалистической полноте абсолютной реальности, - нам открывается абсолютная реаль-
ность Божества - "с-нами-Бога" - как сладостно-жуткое, таинственное существо бытия во всей его непостижимости»1 .
Для моего натуралистически-экзистенциалистсткого или экзистенциал-натуралистического мировоззрения более привлекателен проект такого опознания неизвестности, который открывал бы новые жизненные возможности естественному человеку в естественном мире, в мире настолько невероятном и захватывающем, что все больше удивляешься тому, почему так много людей не использовав земных возможностей, не успев поразиться земным чудесам, т.е. по сути, и не успев как следовало бы вкусить плодов посюстороннего бытия, ничто и неизвестности, сломя голову, в броске веры устремляются к сверхъестественному.
Ведь если оно «есть», то куда торопиться-то?..
Лев Шестов говорил, что задача философии - научить человека жить в неизвестности. И это истинно так, поскольку мы все, независимо от чего бы то ни было погружены в нее так же неизбежно, как мы погружены в бытие и ничто. Мы живем в неизвестности. Но неизвестно как, т.е. не как Homo sapiens. Неистребимо хочется научиться жить в ней так и быть таким, чтобы не только адекватно опознавать ее, но и общаться с ней «на равных», чтобы стать равноправным и равновеликим ее партнером.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бердяев Н.А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990.
2. Бердяев Н. О книге С.Л. Франка «Непостижимое» // Путь. 1939. № 60. С. 65-67.
3. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М.: Республика, 1994.
4. Гусев А. К проблеме измерения толерантности к неопределенности [Электронный ресурс] // Практическая психология
и социальная работа 2007. № 1. Институт экзистенциальной психологии и жизнетворчества. Режим доступа: http://institut.smysl.ru/artide/measure_tolerant.php.
5. Гусев А. Современный человек живет в мире неопределенности [Электронный ресурс] // Институт экзистенциальной
психологии и жизнетворчества. 2005. 28 ноября. Режим доступа: http://institut.smysl.ru/artide/tolerance.php.
6. Кувакин В.А. Человек в мире действительностей // Вестник МГУ. Серия Философия. 2005. № 3. С. 3-13.
7. Кувакин В.А., Ковалева В.П. Неизвестность. М. - Ижевск: НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2006.
8. Кувакин В.А. Непостижимое Семёна Франка: Эссе о неизвестности. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2014.
9. Личностный потенциал: Структура и диагностика / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2011
10. Радищев А.Н. О человеке, о его смертности и бессмертии // Радищев А.Н. Полн. собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., Л.: Изд-во
АН СССР, 1941. С. 39-144.
11. Творения Блаженного Августина, епископа Иппонийского. Ч. 1. Киев, 1880.
12. Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М.: Художественная литература, 1978-1985.
13. Франк С.Л. Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии // Франк С.Л. Сочинения. М.: Правда,
1999. С. 181-559.
14. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. Л.: Издательство Ленинградского университе-
та, 1991.
15. Шестов Л. Начала и концы // Шестов Л. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Томск: Водолей, 1996. С. 181-274.
16. Kelly G.A. "The Psychology of the Unknown." New Perspectives in Personal Construct Theory. Ed. D. Bannister. New York:
Academic, 1977.
Цитирование по ГОСТ Р 7.0.11—2011:
Кувакин, В. А. Время и пространство в светотенях неизвестности. Метафизические размышления / В.А. Кувакин // Пространство и Время. — 2016. — № 1—2(23—24). — С. 101—109. Стационарный сетевой адрес: 2226-7271ргоу^1_2-23_24.2016.21._
1 Франк С.Л. Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии // Франк С.Л. Сочинения. М.: Правда, 1999. С. 555.
