CC BY
62
Впечатления инакомыслящего
О книге В.М. Розина «Наука: происхождение, развитие, типология, новая
концептуализация»1
М.В. РАЦ
Замысел новой книги В.М. Розина, поистине, грандиозен: он хочет представить читателю новую целостную картину науки, включая ее новую концептуализацию, происхождение, развитие и типологию. Понятно, что эти, перечисленные в названии книги (правда, в другой последовательности) элементы взаимосвязаны, и определяющую роль в этой связке играет новая концептуализация. Смысл ее я вижу в том, чтобы, во-первых, восстановить распавшееся в ХХ в. единство науки (и, следовательно, - добавлю от себя -научной картины мира), а, во-вторых, расширить объем понятия науки, дабы в ее состав можно было включить целый ряд занятий, считающихся пока в лучшем случае околонаучными, а то и вовсе не научными. Надо сразу заметить, что сам автор не формулирует свой замысел и свои цели, но такая реконструкция кажется правдоподобной, а такой замысел влечет за собой, как минимум, необходимость соответствующего пересмотра содержания понятия науки, а сверх того возникают задачи ревизии оснований науки, перестройки ее структуры и системы, всего ее здания. Понятно, что это работа для нескольких поколений учеников и последователей автора, но полезно сказать об этом сразу, чтобы оценить масштабы замысла. А равно и для того, чтобы понимать: такая работа требует тщательной предварительной понятийной проработки, которая, собственно предполагается и самим вынесенным в название книги именем концептуализации. Здесь, впрочем, все очень неоднозначно: возможна ли сейчас такая проработка? Думаю, что, став на путь работы с понятиями, В. М. Розин написал бы другие книги, но вряд ли бы у него получилась эта (и сам Розин при этом перестал бы быть Розиным). Я бы сказал, что рецензируемая книга написана скорее на смысловом уровне, но, пожалуй, добавлю, что на другом ее бы просто не было. (Возможно, это связано и с назначением книги - служить учебным пособием, но об этой стороне дела в ней нет ни слова). С учетом сказанного, мне кажется, автор в каком-то смысле выполнил намеченную работу - другой вопрос, насколько убедительно и последовательно, - но, прежде чем переходить к обсуждению содержания книги, я вынужден сделать несколько замечаний, адресованных не столько
1 В.М. Розин. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация. М., 2008. 600 с.
автору, сколько издательству, но во многом касающихся общих вопросов культуры издания философско-методологических текстов.
Дело в том, что редакционно-издательская подготовка книги оставляет желать лучшего. Укажу на три взаимосвязанных момента. Во-первых, авторская манера изложения прихотлива, а местами довольно сумбурна. С ней можно было бы смириться (кто-то может найти в ней и свою прелесть), если бы наряду с оглавлением читатель мог воспользоваться особенно необходимыми в таком случае альтернативными входами в книгу в виде именного и, главное, предметного указателя, а также колонтитулов. Но (это второй момент) их нет, а оглавление очень приблизительно отражает содержание книги, давая представление лишь об ее относительно крупных структурных элементах. Некоторые параграфы (или подразделы глав) имеют объем в 20-30 страниц, и как там внутри вьется мысль автора, можно выяснить только посредством сплошного чтения. Я, например, отчаялся добраться до обещанных в наименовании параграфа 10.5 на с. 561 «видов научных работ и их оценки», до которых дело доходит только на с. 582! На протяжении предыдущих 20 с. обсуждаются другие (очень важные и интересные - мы еще поговорим о них специально) темы, но в оглавлении они вообще не фигурируют! А попробуйте догадаться, что методологический и исторический дискурсы - как рядоположные с научным - обсуждаются в параграфе под названием «виды научных работ...»
Трудности рецензента, естественно, никого не интересуют, но ведь те же сложности выпадут и на долю внимательного читателя. Немало усилий придется ему затратить, если он захочет выяснить, например, нынешнее отношение автора к техническим наукам, выделявшимся им прежде в особый тип.2
Наконец, еще одно предварительное замечание на сей раз содержательного порядка. Говорят, критическому анализу в рецензии должно подвергаться только то, что есть в книге (ибо мало ли чего в ней нет). Но при общности нашего происхождения (мы оба -ученики Г.П. Щедровицкого) наши взгляды с В.М. Розиным настолько различны, что я вынужден отходить от этого принципа и местами кратко говорить о собственных - далеко не всегда общепринятых - взглядах и представлениях, без чего мои претензии к автору были бы просто непонятны. Причем это даже больше касается различий в постановке вопросов (которые обсуждаются в книге и которые в рамках заданной темы считал бы необходимым обсуждать я), чем в ответах на них.
2 См. Розин В.М. Специфика и формирование естественных, технических и гуманитарных наук. Красноярск, 1989.
Обратимся все же к содержанию книги. Она открывается развернутым «Введением», основной тезис которого не вызывает сомнений: «Новое осмысление науки необходимо, прежде всего, в силу кризиса [существующих] форм концептуализации науки, а затем -потому что существенно изменились требования общества к науке»3. Первую часть этого тезиса автор хотя бы иллюстрирует материалами дискуссий последних десятилетий, вторая же остается голой декларацией: чего требует современное общество от науки, какова в связи с этим позиция автора - остается неизвестным. Упомянув вскользь о проблеме управления наукой и научной политике4, автор приходит в итоге к парадоксальному выводу: «Необходимость концептуального обобщения диктуется как задачей эффективной организации самих исследований науки, так и требованиями методологического обеспечения и систематизации науки»5. Вспоминая известный тезис столетней давности, я бы сказал: наука исчезла, осталось одно науковедение! Как будто и нет бесконечных переходящих в баталии дискуссий о судьбе Российской Академии Наук, о «реформе науки», о формировании инновационной экономики и т.д., и т.п. Или все это не относится к современной ситуации с наукой, которая требует специальной прорисовки и анализа? И не повлияла бы картина ситуации, какой ее видит автор, на возможные концептуальные обобщения? Я усматриваю здесь прямую связь и с тем, что Розин объясняет причины, побуждающие его к работе, но ничего не говорит о своих целях. Отсюда и последовательность имен в названии книги (от истории к концептуализации, которая как бы вытекает из истории), отсюда впечатление, что фактически он работает в научной (а отнюдь не в методологической, как объявляет сам 6) традиции; это впечатление подкрепляется в дальнейшем, и к этому вопросу я еще вернусь. Ключевой для понимания книги кажется первая из десяти составляющих ее глав «Авторский подход к исследованию науки», тем более что в книге нет никакого резюмирующего раздела.
Здесь много интересного материала, но я вынужден ограничиться лишь несколькими соображениями. Начну с того, что, озаглавив первый подраздел «Многообразие подходов и форм изучения науки», автор использовал имя «подход», однако не эксплицировал даже своего понимания подхода и так ничего и не сказал о возможных подходах к науке,
7
прежде всего, конечно, натуралистическом и деятельностном , но также и о прочих.
3 В.М. Розин. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация. С.3.
4 Там же. С.10.
5 Там же. С.31-32.
6 Там же. С. 48, 580 и др.
7 Эта, как известно, восходящая к К. Марксу оппозиция была эксплицирована и развернута в работе: Щедровицкий Г.П. Методологический смысл оппозиции натуралистического и системодеятельностного подходов // Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М., 1995.
Думаю, что в связи с этим осталось, в сущности, не раскрытым и различение науковедения, философии и методологии науки8. Розин пишет, что исследователи науки часто объединяют философию и методологию науки с науковедением под именем науковедческих дисциплин. Но чем одно отличается от другого, в чем специфика «методологического обеспечения науки», как понимать методологию науки в качестве «комплексной дисциплины» и, главное, какую позицию занимает в этих вопросах автор? Похоже, что он и сам все «объединяет», как упомянутые им исследователи. В других местах (см. выше) он, правда, говорит о себе как о методологе (и, будучи учеником Г.П.Щедровицкого, уж точно является таковым по происхождению), однако, в связи со сказанным и по ряду других причин, о которых речь впереди, такая саморекомендация остается под вопросом. Здесь же хочется привести как по заказу для этого написанные слова Ф.А. фон Хайека: «Науку как таковую не интересуют ни отношения человека с внешним миром, ни то, к каким действиям побуждает человека сложившийся у него взгляд на мир. Скорее, она и есть такое отношение.» 9.
Важен, но, на мой взгляд, так и не разрешен в книге спор между автором и В. Беляевым о «корне зла» современной техногенной цивилизации, который воспроизводится во втором и третьем подразделах главы. Беляев видит этот корень в ориентации науки и всей нашей цивилизации на «неотменимую объективную реальность» и истину. По его мнению, необходимо «изменить направление цивилизации и направить ее от земной реальности»10. Дело за малым: найти субъекта такого действия. Будучи реалистом, Розин согласен на меньшее. По его мнению, отныне нас не должен удовлетворять «сложившийся тип социальности»: «убеждение, что основные социальные проблемы можно решать на основе техники, все больше становится деструктивным моментом»11. По-моему, на уровне принципа решение этого спора было предложено Э. Гуссерлем еще сто лет назад, когда он сказал, что «.установка [науки] на окружающий мир предопределила исторический путь развития» Европы12. Другой вопрос, как именно сменить эту установку, какие здесь намечаются возможности - с ответом связаны среди многого другого (см. упомянутую статью Щедровицкого) и возможности различных концептуализаций науки. Автор определяет науку с завидной, но вызывающей вопросы однозначностью: «.научная деятельность - это специализированная, культурно обусловленная форма построения знаний о действительности.»13. Не будем придираться к уже упоминавшейся
8 В.М. Розин. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация. С. 46.
9 ???????
10 В.М. Розин. Указ. соч. С. 64.
11 Там же. С. 67.
12 Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994, с. 121.
13 В.М. Розин. Указ. соч. С. 83
«форме построения знаний» (разве содержание знаний или способы их получения не относятся к науке, да и к научной деятельности?) или к тому, что наука заведомо содержит в себе важнейшую мыслительную составляющую14 (в конце концов, мышление тоже может трактоваться как деятельность). Существеннее другое. Во-первых, можно ли определять науку и говорить о ее концептуализации, не обсуждая такой ее важнейшей профессиональной ценности и такого определяющего регулятива, как истина? Отсутствие систематического обсуждения этого вопроса тем более странно, что я помню серию очень содержательных докладов Розина на эту тему. Но этот сюжет мы ненадолго отложим, обратившись ко второму вопросу: можно ли, занявшись новой концептуализацией науки, оставить в стороне такие ее - кстати, привычные для нас по разным словарям - трактовки как «сфера деятельности» (говорят также о «социальном институте») и «система знаний»? Этот вопрос еще более запутывается потом, когда на сцене появляются сопровождающие науку и связанные с ней дискурсы, а так же научные проекты и «философские исследования», трактуемые как научные15.
Дело в том, что научный и проектный типы деятельности интенционально и методологически противоположны друг другу: наука изучает то, что есть; проектирование нацелено на создание того, чего нет. Поэтому такие интересные и важные феномены, как научные проекты или НИОКР (вовсе не упоминаемые в книге научные исследования и опытно-конструкторские разработки), следовало бы обсуждать специально. Но для этого нужно, прежде всего, представить науку и проектирование как рядоположные формы организации мышления и деятельности или (если воспользоваться введенной Г.П. Щедровицким категорией) мыследеятельности. Но В.М. Розин не пользуется такими представлениями. Полагаю, что отсюда и сопровождающие науку «дискурсы». Я уж не говорю, что они выбраны по непонятным основаниям (философский, методологический и исторический), но, на мой взгляд, философия, методология, искусство, религия - не только и не столько дискурсы, но, как и проектирование, прежде всего, рядоположные с наукой разнообразные формы организации мыследеятельности16. А, если они только «дискурсы», то, может быть, и наука - дискурс, а не деятельность?
Но это - пусть и важные, но привходящие обстоятельства. В конце концов, категоризация науки как деятельности, что бы ни писалось в словарях, является определяющей. Однако, ограничиваясь только одним этим представлением (кстати, вопреки известному
14 Что автор подчеркивал в наименовании своей предыдущей книги: Розин В.М. Типы и дискурсы научного мышления. М, 2000.
15 В.М. Розин. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация. С. 582.
16 Я бы вместе с Розиным отнес к ним и историю, но такой взгляд на нее (как не на науку) требует, по-моему, специальной аргументации.
методологическому принципу многих знаний17), автор затрудняет (а по факту просто исключает) для самого себя обсуждение внешних связей и функций науки в обществе и в культуре. Первое теснейшим образом связано с представлением о сфере науки, формах ее организации, научных работниках и т. д.; второе - с представлением о системе и специфике научных знаний, о научной картине мира и соответствующем мировоззрении. При этом необходимо жестко различать пространство социальных ситуаций и пространство культуры, что определенно делали Бахтин и Щедровицкий и чего избегает Розин, рассматривающий «культуру как форму социальной жизни»18. Это тоже приводит к смазыванию и утере названных контекстов, которые можно обозначить как «Наука и общество»19, «Наука и культура»; продолжается чувствовавшееся еще во «Ведении» уплощение авторского замысла по мере его реализации: новая концептуализация науки вместе со всем ее сопровождением (типологией, историей) на глазах у читателя укладывается в прокрустово ложе предмета науковедения. Сам автор лишь глухо поминает о научном предмете, но к этой теме мы еще вернемся.
Вместе с тем очень привлекательна идея В.М. Розина выделить инвариант, или «генетическое ядро науки», т.е., если оставить в стороне метафоры, построить общее понятие науки, одинаково пригодное для разных ее типов. По идее, эту задачу давно и безуспешно решают все авторы статей о науке в энциклопедических изданиях и
науковедческих трудах общего характера. И вряд ли она решается с помощью
"20
определений , как минимум, такие построения нужно проверять на предмет их необходимости и достаточности. Кроме того, учитывая «мутации», происходящие с «генетическим ядром»21, сразу следовало бы ограничить тот период истории, для которого ищется или конструируется такое ядро.
Важнейшей определяющей характеристикой науки и элементом ее «инварианта», по Розину, является познавательная установка: недаром он ставит ее на первое место в своих перечислениях22. Мне, однако, такая фиксация представляется недостаточной. Во-первых, хотелось бы уяснить - тем более что книга рекомендована в качестве учебного пособия, -как применительно к данному случаю автор представляет себе различие и соотношение между познанием, пониманием и объяснением. Во-вторых, - и это важнее - познание познанию рознь: для классической науки характерно не просто познание, а познание,
17 См. Щедровицкий Г.П. Принципы и общая схема методологической организации системно-структурных исследований и разработок//Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М., 1995, с. 98.
18 В.М. Розин. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация. С. 75.
19 Здесь кстати напомнить о фундаментальном труде Дж. Бернала «Наука в истории общества» (М., 1956), который давно пора переиздать.
20 В.М. Розин. Указ. соч. С.85, 568.
21 В.М. Розин. Указ. соч. С. 61.
22 Там же.
ориентированное на истину. Я считаю принципиальным различение идущей еще от античности и транслировавшейся в процессе эволюции естественных наук установки на познание истины, с одной стороны, и установки на различные ситуации употребления знаний, характерной для современной практики, методологии, а отчасти и социогуманитарных наук - с другой. Это проблематизирует классическую теорию познания (кстати о «философских науках») и заставляет подумать об альтернативной стратегии построения понятия («инварианта») науки. Для ясности могу высказать собственное мнение: при решении этой последней задачи применительно к нынешней культурно-исторической ситуации нужно задействовать все три упомянутые представления науки (мыследеятельность особого типа, ее сфера, система вырабатываемых ею знаний) плюс концепция ее - как мыследеятельности - предметной организации. Но, это, конечно, не более чем тема будущих размышлений и проработок. Траектория дальнейшего движения розинского дискурса в целом прозрачна, хотя в деталях своеобразна и совершенно непредсказуема. В главах со второй по восьмую развертывается последовательное описание формирования и эволюции науки, постепенно переходящее в характеристику (или совмещаемое с характеристикой) основных ее типов. Главы 2-4 посвящены предыстории науки, становлению и описанию первого ее (по Розину) типа - античной науке. Интересна пятая глава, имеющая симптоматичное название: «Трансформация представлений о мышлении и науке (в Средние века и эпоху Возрождения» - выделение и скобки мои - М.Р.). В главах с 6 по 8 дается краткая характеристика естественной (глава 6), гуманитарной и социальной наук (главы 7 и 8). Девятая глава посвящена так называемым «нетрадиционным наукам», а в заключительной, десятой содержатся результаты «отдельных исследований» автора. Для ясности надо еще раз подчеркнуть - поскольку это оригинальная черта концепции В.М. Розина, - что античную науку (главы 3 и 4) он рассматривает как самодостаточный тип науки, рядоположный с другими названными выше.
Подвергнуть критическому разбору и анализу весь этот огромный материал - тем более с учетом указанных в начале рецензии особенностей авторского текста и его редакции - в рамках журнальной рецензии решительно невозможно. Поэтому я ограничусь несколькими замечаниями «по ходу чтения», которые кажутся мне важными, и вернусь к принципиальным вопросам, частично рассмотренным в связи с «Введением» и первой главой.
Характерной особенностью книги можно считать явное преобладание материала, связанного с донаучным этапом познания и ранней историей (или в рамках других концепций - предысторией) науки, сравнительно с ее историей в Новое время: примерно
200 с. против 140. Такая пропорция понятна, если учесть творческую историю автора, и имеет, естественно, свои плюсы и минусы. Основной плюс - это достаточно широкая, хотя и очень фрагментарная картина движения европейской мысли на протяжении двух тысячелетий. Основной минус состоит в том, что вся картина развития науки в Новое время сводится к моментам появления естествознания, гуманитарных и социальных наук, которые выглядят именно как моменты: не исторические процессы, а отдельные события. Таково рождение естественной науки и инженерии в трудах Галилея и Гюйгенса, на которых эта сюжетная линия заканчивается. Формирование гуманитарной науки автор связывает с именами Шлейермахера, Дильтея, Вебера и Бахтина, но напрасно было бы искать в книге историю развития гуманитарной мысли на протяжении XIX - XX в. (я уж не вспоминаю Вико или Гердера). Вместо этого автор предлагает несколько разрозненных примеров из области искусствоведения и литературоведения. Сходным образом дело обстоит и с социальными науками. «Социокультурный контекст формирования» их рассматривается почему-то на примере Г. Зиммеля (подраздел 8.1), как будто не было А. Смита, К.А.Сен-Симона, О. Конта или К. Маркса, а «Особенности и специфика социального познания» выясняются на трех страницах в ходе обсуждения одной статьи В.Г. Федотовой (8.2). Справедливости ради нужно сказать, что к этим соображениям в разных местах книги добавляются и другие, но собрать их вместе и получить общую картину при отсутствии указателей - целая работа. (И это типовая ситуация, характерная едва ли не для любого обсуждаемого в книге вопроса.)
Что касается содержания взглядов В.М.Розина на особенности социогуманитарных наук в отличие от наук естественных, то оно изложено (причем больше в десятой, а не в восьмой главе) не слишком определенно. Хотя мне кажется, что именно здесь таится причина раскола и кризиса господствующей концептуализации науки (если считать, что таковая существует). Я имею в виду фундаментальное противоречие между установкой науки на познание законов жизни изучаемых объектов и тем фактом, что люди и их коллективы, если и рассматривать их в качестве своеобразных «объектов», никак не могут считаться законосообразными, поскольку являются активными: рефлектируют, мыслят и действуют целесообразно. Полагая их законосообразными, т.е. «естественными», наука их просто умерщвляет. Как резонно отмечал М. М. Бахтин, «умерщвляющий анализ совершенно
23
оправдан в своих границах» , но надо заметить, что границы эти довольно узки, а за ними безальтернативная для науки каузальная логика если не сменяется, то дополняется телеологической. В этом отношении показательно, что, приведя в первой главе важное критическое замечание Г. Бермана в адрес Маркса («...Маркс перенес идею причинности,
23 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества, с. 343.
характерную для XIX в. и выведенную из естественных наук, на историческое развитие» 24), Розин не вспоминает о нем при анализе особенностей гуманитарных и социальных наук. Вообще в отличие от Розина я бы не рискнул обсуждать эту тему, минуя классические работы Ф.А. Хайека и проблему «искусственного» - «естественного» (которая затрагивается в книге, походя, лишь на смысловом уровне). Повторю: на мой взгляд, именно здесь проходит линия раскола современной науки и научной картины мира, но в изложении Розина она, если и присутствует, то в очень смазанном виде. С чем мне также трудно примириться, так это с уже упомянутым «постепенным переходом» от истории к типологии науки. Мне мешают здесь два взаимосвязанных обстоятельства. Первое - это явная натяжка в жесткой привязке формирования естественных, гуманитарных и социальных наук к определенным периодам времени (XVII и XIX-XX векам). Известно достаточно много фактов, в том числе важных, с точки зрения типологии и взаимосвязи разных наук, которые не укладываются в эту схему. Второе - это явное нежелание автора рассматривать другие типологии наук (например, деятельностно и объектно ориентированные науки Г.П.Щедровицкого или классическую, неклассическую и постнеклассическую науки В.С.Степина), которые имеют совсем другое отношение к истории. Короче говоря, периодизация и типологизация - разные логические процедуры, совмещение которых без обсуждения, «явочным порядком» кажется мне некорректным. Здесь надо особо подчеркнуть и упомянутый немаловажный нюанс: Розин вообще специально не занимается вопросом о типологии наук; естественные, гуманитарные и социальные науки в ряду намечаемых им типов появляются как deus ex machina, и уже над ними надстраиваются представления о соответствующих идеалах.
Особое место в книге занимает картина разнообразных занятий - от хиромантии и кабалистики до астрологии и уфологии, - которые автор именует «нетрадиционными науками», или паранауками (глава 9). Добиться их общественного признания, насколько я понимаю, - одна из важнейших целей автора (при этом, правда, странно, что он их никак не дифференцирует). Он показывает формальное сходство организации этих занятий с наукой, но, по-моему, гораздо важнее и интереснее, что, согласно Розину (у меня нет на этот счет иных источников информации), объективная реальность истолковывается в них «как производная от мышления (познания, активности)» свободной личности25. Эта реальность затем объявляется подлинной и «базовой», затем, естественно, выясняется, что
24 В.М. Розин. Указ. соч. С. 68.
25 В.М. Розин. Указ. соч. С. 431.
реальностей много, а «базовая реальность» вступает в борьбу с «обычными реальностями»26 и, добавлю, в сознании представителей паранауки нередко их побеждает. Правда, остается непонятным, откуда «обычные реальности» приобретают множественное число, но в целом это рассуждение кажется мне логичным. Вот только основано оно на толковании «обычной реальности» как предзаданной нам (вместе со всеми ее «объектами»), «физической», «естественной». Такое представление органически присуще натуралистическому взгляду на мир, но дело в том, что этот, в данном случае эксплуатируемый Розиным, взгляд вовсе не является единственно возможным. Например, в рамках деятельностного подхода и порождаемого им мировоззрения реальность мыслится не как естественная, а как искусственная (точнее, искусственно-естественная): говоря словами Розина, она трактуется именно как «производная от мышления» и деятельности, а точнее, я бы сказал, как место, где, в конечном счете, реализуются наши замыслы. Эта тема, однако, вообще не проработана и требует - по необходимости краткого - обсуждения, причем здесь как раз тот случай, когда мне приходится хотя бы тезисно пояснить собственные взгляды на сей счет, несмотря на то, что это выходит за рамки обязанностей рецензента27.
Тема реальности возникает с первых же страниц книги, причем авторские суждения о ней (реальности) очень интересны и дискуссионны. «. Что значит, не существует некоторая реальность? Сегодня еще не существует, а что будет завтра - неизвестно. Наконец, для кого-то не существует, а для другого - налицо» (с. 9). После этого не приходится удивляться, что нетрадиционные науки «порождают собственные реальности». Но почему-то мне ни подобные реальности (хочется взять это слово в кавычки, но сначала все же следует аргументировать это желание), ни порождающие их паранауки неинтересны.28 Думаю, что по той же причине, по которой они неинтересны еще множеству людей. У нас есть одна и только одна («социально конструируемая», согласно П. Бергеру и Т. Лукману)
26 В.М. Розин. Указ. соч. С. 432-433.
27 Чтобы пояснить свое понимание реальности, я должен ввести парное к нему понятие действительности. (Розин употребляет имена реальность и действительность вперемешку, как синонимы.) Есть множество разных идеальных действительностей: одни создает наша фантазия (в частности, художественная), другие строятся в рамках различных научных предметов, третьи формируются многообразными профессиональными занятиями: философией, педагогикой или политикой. Замыслы и проекты представителя любой позиции и типа деятельности реализуются сначала в соответствующей идеальной действительности, но есть такое место (его-то я и называю реальностью), где разнопредметные начинания сталкиваются друг с другом, деформируются, но так или иначе приобретают свою «окончательную» (на данный момент) форму и начинают жить по законам этой самой реальности: оестествляются. Т. е., реальность - это еще и такое место, где вещи живут по своим естественным законам.
28 Здесь, правда, нужно оговориться. Во «Введении» к книге речь идет о необходимости включения в состав науки таких новых дисциплин как системотехника, учение об управлении и нововведениях, эргономика (с.30), но в посвященной этой теме главе 9 об этом уже нет речи, и всплывают совсем другие примеры вроде кабалистики и духовной науки. В отличие от системотехники и т.п. интереса у меня нет именно к ним.
реальность, та именно, в которой - в конечном счете - реализуются наши замыслы и проекты; в которой растет хлеб, рождаются дети, идут войны и издаются книги. Насколько я понимаю, традиционные науки как раз и отличаются от нетрадиционных тем, что их развитие прямо или косвенно, быстро или медленно (всегда с каким-то временным лагом), но существенно влияет на «обычную реальность», которая живет по своим естественным законам. Конечно, у духовной науки, кабалистики и т.п. тоже есть свои действительности, гипертрофируемые и выступающие в качестве реальности (даже базовой) для духовидцев, кабалистов и иже с ними, но представляющиеся фантазиями людям, далеким от этих материй. Как действительности они входят в нашу реальность наряду со множеством иных, указанных выше, но далее мы сталкиваемся с вопросами о типологии действительностей и тонких механизмах реализации замыслов, которые еще ждут своего Колумба. Как минимум, нужно различать вполне реальную деятельность хиромантов, каббалистов и пр., чье влияние на нашу жизнь и наш мир локально, но бесспорно, и объективное содержание их представлений, находящееся в паранаучной действительности. Влияние последней на «обычную реальность» либо отсутствует (его, как известно, не удается воспроизвести экспериментально), либо, во всяком случае, регулируется совсем иными механизмами, чем в случае с наукой. Конечно, все это можно и нужно обсуждать, но, на мой взгляд, и то, и другое (и деятельность эзотериков, и объективное содержание их представлений), если имеет отношение к науке, то скорее в качестве особых объектов изучения в этнографическом духе.
Короче говоря, соотношения и взаимосвязи реальности и идеальной действительности -вот, по-моему, ключевой вопрос, который следовало бы обсуждать в философско-методологической книге о науке, но который вовсе не обязателен в книге науковедческой. На с. 572, где речь идет о сопровождающем науку методологическом дискурсе, Розин, выборочно, на свой вкус приводя характеристики методологии по Г.П. Щедровицкому (он приводит три из шести), в частности, указывает на такую ее особенность, как «учет различия и множественности разных позиций деятеля в отношении к объекту». (Если обратиться к первоисточнику, то выясняется, что особенность эта фундаментальна и влечет за собой один из важнейших принципов методологии - принцип многих знаний.) Однако Розин не развивает эту тему и не делает определенных выводов относительно собственной работы: не эксплицирует и не развертывает своего отношения к объекту -науке. Повторю: если говорить не об афишируемой, а о демонстрируемой всем ходом работы автора позиции, то она - при всей своей изменчивости и неопределенности -кажется мне не только и не столько методологической, а в большей степени познавательно-научной (науковедческой, культурологической).
Вовсе не хочу сказать, что это плохо: как говорится, дело хозяйское, но, поскольку подобные различия в позициях - вещи отнюдь не очевидные, должен аргументировать свою точку зрения. Она напрямую связана с понятиями реальности и действительности. А именно, самоопределение ученого, теоретика осуществляется в действительности науки: он решает соответственно задачи и проблемы, относящиеся к своему научному предмету, и этим чаще всего удовлетворяется. (Как мы помним, Розин сосредоточен на задачах «эффективной организации самих исследований науки» и ее систематизации.) Повлияют ли его решения и как именно на реальность - для ученого, субъективно - вопрос второй, а то и десятый. Методолог, как и любой практик, самоопределяется в реальной -деятельностной, социокультурной или культурно-исторической - ситуации: перемены в реальной жизни являются его конечной целью, а наука выступает лишь в качестве вспомогательного средства. Очевидно, что наука является вместе с тем и элементом реальности, но я считаю, что необходимым условием осмысленной постановки вопроса о переменах в ней является различение трех уже не раз упомянутых ее ипостасей. Науковедение же (как и любая другая наука) должно исполнять при этом вспомогательную, обеспечивающую роль.
Непосредственно связан с темой реальности другой вопрос, тоже не привлекший внимания В.М. Розина: это вопрос о соотношении понятий объекта и предмета науки. Хотя различение это на уровне слов присутствует во множестве учебников и научных монографий, общепринятого мнения на сей счет нет. Впрочем, у меня возникает подозрение, что - наряду с высказанными выше общими соображениями - Розин обходит этот вопрос молчанием не случайно, хотя, может быть, неосознанно. Дело в том, что научные предметы формировались только в Новое время - вместе с современной наукой, и в терминах Розина можно сформулировать альтернативную (его позиции) точку зрения, о которой я уже говорил и согласно которой именно предметная организация является важнейшим элементом «генетического ядра» или «инварианта» науки. Но это, конечно, «старая» концептуализация науки, развивавшаяся в Московском методологическом кружке с середины прошлого века, которую В. Розин не анализирует и не критикует, а, если не считать случайных цитат, попросту оставляет за границами своего обсуждения. (Для него все просто: научный предмет - это «область изучения»29.) Конечно, если бы автор всерьез занялся критическим анализом старой концепции, у него бы не осталось времени и места на разработку собственной, новой, а в предметной действительности науковедения это второе, конечно, гораздо увлекательнее. Хотя выбор такой стратегии опасен: может случиться, что оставленная «в тылу» непроблематизированная старая
29 Там же. С. 568.
концепция окажется более мощной и плодотворной, чем новая (мне кажется именно так, хотя я могу и ошибаться), но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Наиболее концентрированным выражением основных идей автора я бы посчитал пассаж, неожиданно обнаружившийся в подразделе 10.1, т.е. в главе, именуемой «Отдельные исследования». (Это вообще обширный - полторы сотни страниц! - и интересный раздел: в сущности, небольшой сборник статей, приложенный к включающей девять глав книге.) Хотя Розин никак не маркирует упомянутый пассаж в этом качестве, подобная квалификация напрашивается из его содержания. Судите сами: «Возвращаясь к осмыслению современного познания, не должны ли мы сказать, что перед современной философией стоят следующие основные задачи: осуществить критику традиционных способов познания и традиционной онтологии, переориентировать научное познание с изучения первой природы на постижение и конституирование социальной реальности (с естествознания на «социознание»), обеспечить социознание соответствующими «интеллектуальными инструментами» (речь идет о формировании новых категорий, понятий, стратегий мышления, дискурсов и пр.), помочь в становлении нового типа социального действия (не инженерного, а социокультурного, ядром которого является различные политики). Новые задачи соответственно стоят и перед наукой» 30. В свете того, что автор, как уже отмечалось, не артикулирует различных позиций по отношению к науке, не приходится удивляться тому, что, объявляя собственную позицию методологической, он, тем не менее, обсуждает задачи не методологии, а современной философии. По-видимому, читателю предоставляется судить, каков вклад автора в решение этих задач: собственно, им в значительной мере и посвящена обсуждаемая книга. Было бы очень поучительно сравнить постановку этих задач и предлагаемые Розиным решения с полувековой работой Московского методологического кружка, но это отдельная тема, которую нельзя обсуждать, минуя другую книгу В.М. Розина31. Здесь я отметил бы только три момента, непосредственно относящихся к науке. Во-первых, определяющие в методологической традиции вопросы о функциях и назначении знаний, их логических типах, месте и способах употребления в деятельности вообще не обсуждаются в книге: познание остается некоей самоценностью, и дело сводится к направлению и способам познания. Во-вторых, правильной при этом объявляется переориентация с естествознания на социознание, т.е., если вспомнить процитированный тезис Гуссерля, сохраняется все та же традиционная ориентация на внешний мир, в которой он видел корень зла. (В противоположность этому методология, как известно, в
30 Там же. С. 476.
31 Розин В.М. Методология: становление и современное состояние. М., 2005.
качестве «первой реальности» имеет дело с миром мышления и деятельности.) В-третьих, обсуждается вопрос о становлении «нового типа социального действия», не инженерного по своему характеру и очень напоминающего концепцию организации, руководства и управления Г.П.Щедровицкого32.
Новая книга В. М. Розина не может не привлечь внимания специалистов, а в значительной мере и «читающей публики», тем более что ее тираж по нынешним временам довольно велик - 5000 экземпляров. Конечно, автор понимает всю глубину и спорность стоящих за его текстом проблем, но жанр книги обязывает. Автор не затрудняет читателей «лишними» вопросами и не формулирует проблемы: он пишет преимущественно то и о том, что считает знаемым, и вступает в дискуссию опять же только зная если не способы ее разрешения, то уж во всяком случае, способы завершения. Получается не то чтобы позитивистское, но позитивное сочинение, такая картина науки, которую общество может, что называется, взять на вооружение: недаром ему придан статус учебного пособия.
В нынешней социокультурной ситуации такая работа востребована, и, подводя итоги сказанному, повторю: мне кажется, что В.М. Розин, последовательно изложив свои взгляды, в значительной мере справился с задачей (которая, как бы странно это ни звучало, в книге не поставлена), но справился преимущественно в рамках предмета науковедения, где теперь в соответствующей графе можно отметить и розинскую концепцию науки, ее происхождения, развития и типологии. Что же касается философии и методологии науки, то книга Розина в очередной раз актуализирует старые вопросы, напоминая о том, что свято место пусто не бывает, и в общественном сознании «дискурсивные» ответы на них будут появляться независимо от реального состояния мысли.
32 Щедровицкий Г.П. Оргуправленческое мышление: идеология, методология, технология. Курс лекций. М., 2000. Он же. Методология и философия оргуправленческой деятельности: основные понятия и принципы. Курс лекций. М., 2003.
