CC BY
118
возвращение «мИрсконцы»: s
к проблеме интерпретации §
авангардного текста*
с. E. Бирюков
в статье рассматривается творчество крупнейших представителей русского авангарда А. кручёных и в. хлебникова, описываются формы их творческого взаимодействия на примере стихотворений, представленных в уникальном сборнике 1912 года «мирсконца». подробно исследуется механизм творческого процесса А. кручёных, его художественные приемы.
ключевые СЛОВА:
русская литература хх века, русский авангард, А. кручёных, В. хлебников.
Рукописные книжки, придуманные Алексеем Кручёных, давно стали ценными художественными объектами. То есть такими объектами, против которых они и были изначально направлены [1].
Оригиналы дорого стоят (например, на недавних антикварных торгах стартовая цена одного экземпляра «Мирсконцы» — 15 млн руб.). Но их можно посмотреть на выставках, которые в последние годы в связи со 100-летием русского и мирового авангарда проводятся в разных странах. Вместе с тем книжки часто репродуцируются в различных изданиях, существует литература о книжной деятельности русских футуристов. Литература, надо отметить, в основном сугубо научная со всей суровой терминологией, от которой, думаю, Алексей Елисей Словосей «дичайший», Бука русской литературы и прочая и прочая, переворачивается в гробу. Или, если он находится в настоящий момент в Аду, где играет с чертями в карты (по мотивам его собственной книжки «Игра в аду»!), то там подпрыгивает на сковородке и кричит-верещит «дыр бул щилит».
Да, неисповедимы пути.
Кто бы мог подумать, что не ученейший Вячеслав Иванов, например, или немногим отстающий от него Валерий Брюсов, а дичайший, и хотя и начитанный по-своему, но не получивший серьёзного образования Кручёных будет уже в новом веке вызывать неподдельный интерес не только академических исследователей, но и просто «продвинутой» публики, в том числе художественной. И дело тут вовсе не в том, что стихи Иванова или Брюсова сложны для восприятия. Не будем сейчас давать оценки, но просто признаем, что эти стихи остались во многом и очень многом там, в том времени, в котором они были написаны. Разумеется, есть люди, читающие эти тексты и пишущие о них (одного из них я даже знаю лично как самого себя!). А другой — поэт и исследователь Игорь Лощилов, перечитывая Вячеслава Великолепного, обнаружил, что Алексей Дичайший взял, да из текста Вячеслава сделал свой текст! Игорь Лощилов приводит текст Кручёных:
* Основные положения статьи были опубликованы в журнале Toronto Slavic Quarterly. 2013. № 46.
о
Г\|
о
гм
го
го
си
А
(К
го ^
и (V
о о
Зев тыф сех тел тверх Зев стых дел царь
тыпр АВ
МОЙ ГИМН ЕВС!
Затем исследователь проводит «опознание источника», которым оказывается гимн «К Зевсу», приписываемый греческому поэту Терпандру (VII в. до н. э.) в переводе Вячеслава Иванова:
Зевс, ты — всех дел верх,
Зевс, ты — всех дел вождь!
Ты будь сих слов царь;
Ты правь мой гимн, Зевс.
[Лощилов 2008: 72]
Как говорится, «почувствуйте разницу»!
Каким-то образом этот крестьянский сын, которого сурьезные писатели принимали за дурачка, прозрел, что поэзия может придти вот к такому резкому суггестивному стилю.
Не буду играть в дурачка, вообще-то даже и знаю, каким образом. Во-первых, Кручёных обладал действительным органическим дарованием, которое Пастернак, например, в нём высоко ценил и отмечал: «Там, где иной просто назовёт лягушку, Кручёных, навсегда ошеломлённый пошатыванием и вздрагиванием сырой природы, пустится гальванизировать существительные, пока не добьётся иллюзии, что у слова отрастают лапы» [Пастернак 1994: 67]. Во -вторых, в футуристическом и вообще авангардном кругу было немало людей, подготовленных не хуже предшественников — символистов, и с идеями, ничуть не уступавшими. Хлебников, Матюшин, Малевич, Елена Гуро, Кульбин, Давид Бурлюк с братьями, Маяковский, Розанова, Гончарова, Ларионов, Илья Зданевич, Кандинский. Было об кого обточить мозги. Но ещё, в-третьих, это и невероятная энергетика, с которой все эти люди осваивали пространство своим искусством: пассионарность, сказали бы мы сегодня, словом Л. Н. Гумилёва, сына двух людей того времени.
Перечитаем воспоминания Кручёных. Даже спустя много лет после дичайших выходок он в восторге от того, что они проделывали. Они действительно «научились видеть мир насквозь». Стихами пробивали настоящее. И недаром обэриуты от них пошли, о стихах А. И. Введенского Кручёных ведь сказал в похвалу: «чушь образцовая»!
Когда Давид Бурлюк познакомил Кручёных с Хлебниковым, последний, по словам самого Кру-
чёных, «забросал меня мудрёными фразами, пришиб широкой учёностью», Кручёных был «подавлен его эрудицией». Это Кручёных писал много лет спустя. Да, эти молодые люди в то время искали новых путей в искусстве, да, они хватали опыт предшественников, современников и вообще всех, всего, что попадало в их поле зрения. Они даже выдвигали некие теории по поводу своих открытий. Эти теории я называю конспективными. Но они вообще не мыслили в тех категориях, которые мы сегодня к ним прикладываем.
По большей части это было спонтанное, реактивное творчество, иногда вполне спекулятивное. За исключением Хлебникова, который был не только поэтом, но и, безусловно, учёным, причём вполне академически оснащённым. Такое оснащение он получил уже под руководством отца, занимаясь орнитологией. Да и полный курс гимназии и несколько семестров в университетах.
У Кручёных за плечами было только Одесское художественное училище, то есть чистое ремесло. Но он «прожарил свой мозг, как шашлык, на железном пруте», то есть быстро схватывал. Хлебников написал в 1921 году замечательный стихо-портрет Кручёных. Сейчас напомню:
Лондонский маленький призрак,
Мальчишка в 30 лет, в воротничках,
Острый, задорный и юркий,
Бледного жителя серых камней
Прилепил к сибирскому зову на «ченых».
Ловко ты ловишь мысли чужие,
Чтоб довести до конца, до самоубийства.
Лицо энглиза, крепостного
Счетоводных книг,
Усталого от книги.
Юркий издатель позорящих писем,
Небритый, небрежный, коварный.
Но девичьи глаза.
Порою нежности полный.
Сплетник большой и проказа,
Выпады личные любите
Вы — очарователь<ный> писатель —
Бурлюка отрицатель<ный> двойник.
[Хлебников 1986: 167]
Над этим портретом стоит подумать. Пока ухватим пару штрихов: мальчишка в тридцать лет, острый, задорный и юркий... В момент знакомства (1912) Кручёных было 26 лет, Хлебникову — 27. После двух-трёх лет общения долго не виделись, а когда встретились вновь, Кручёных был всё таким же мальчишкой, хотя ему было уже за 30 (а Хлебников и в 27, и значительно раньше мальчишкой отнюдь не выглядел). Кстати, достаточно посмотреть, как выкручивается Кручёных на общих фотографиях, где вполне солидно
сидит, скажем, Малевич или Лившиц, да и Бур-люк с Маяковским. Один Круч весь перекручен, а то вообще лежит на коленях у солидных Матюшина и Малевича! Ещё один штрих: «ловко ты ловишь мысли чужие, // Чтоб довести до конца, до самоубийства».
Кручёных действительно действовал абсолютно мальчишески и действительно ловко ловил чужие мысли и доводил их до мыслимого и немыслимого предела, в том числе он работал с чужими текстами, с чужими картинками. И так было до конца жизни, он же всё продолжал, только книжки превратились в альбомы, в которые он, став литературным Плюшкиным, собирал всё, что попадалось с писательских столов (между прочим, задолго до Бойса и до признания мусора семиотическим материалом, Кручёных всё это уже претворил на практике). Его операции со словами, это была подростковая игра: выброс букв, перестановка, добавления, сдвиги, хулиганские разные закидоны, типично мальчишеские издевательства по мотивам эротики. Но я говорю, он крутился в кругу мыслителей планетарного масштаба, было где прожаривать мозги! и он теоретизировал. Но как!
Лозунгами, такими выпаливаниями. От него эту манеру перенял потом Игорь Терентьев. И вот в этой круговерти его осеняло. Он вдруг придумывал какое-то слово, которое могло стать не просто словом, а концептом! Конечно, это уже мы так скажем. Для него это было во многом игрой, в том числе игрой в поэта. Но, играя в поэта, можно стать и поэтом, как, играя в пожарного, можно стать пожарным.
И Кручёных становится поэтом. Как Дюшан со своим писсуаром становится художником.
Кручёных был мастером переназываний, он называл лилию еуы, изюм — мизюнь, яйца — юйца, сосиски — зудавы. Причём, как правило, исходил здесь из формы предмета или вкуса, например, утверждал, что мизюнь передаёт истинный сладостный вкус изюма, а юйца, потому что эллиптическая форма!
По сути дела, Кручёных занимался усовершенствованием языка, такой рационализацией, а в общем, как сказали бы лингвисты, поиском соответствий означающего означаемому!
А тут в 1912 году он придумал слово МирскОн-ца. И мало того, что присобачил его к чуднОй книжке-альманашку, ещё и подарил Хлебникову как название пьесы, которую тот хотел назвать «Оля и Поля». Слово дразнило своей новизной, не вполне ясным смыслом при ударении на О. В воспоминаниях Кручёных «О Велимире Хлебникове» есть эпизод о том, как он предложил Хлебникову это название для пьесы: «Хлебников согласился, заулыбался и тут же начал склонять: —
МирскОнца, мирсконцой, мирсконцом». Далее Кручёных вспоминает, как «в те годы Маяковский острил: — Хорошая фамилия для испанского графа — МискОнца» (ударение на «о») [Кручёных: 2000: 131].
Сравнительно недавно Г. А. Левинтон выдвинул гипотезу, что, возможно, этот сбой ударения возник под влиянием стихов Симеона Полоцкого из его «Комидии притчи о блудном сыне»:
Идеже восток и где запад солнца, славен явлюся во все мира конца.
[Левинтон: 2000: 356]
Можем высказать ещё одно предположение: поскольку мать Кручёных была полька, то возможно, что он с детства слышал польское «do konca» с ударением на предпоследний слог (обратим внимание на позднейшее у Маяковского «до дней последних донца», вольно или невольно, но значимо рифмующееся с мирскОнца).
Ну, а что же мирскОнца? Ну хорошо, позднее Кручёных заявлял, что они научились читать мир с его конца, слова с конца и т. д. А Хлебников в те же годы обратился к палиндромам и анаграммам. Это всё правильно. Но в этой книжке «МирскОнца» нет никаких палиндромов и чтений с конца. Здесь, на мой взгляд, почти случайный набор текстов как-то совмещённых с рисунками. И есть небольшой текст Хлебникова, написанный зеркально, т. е. читается, если приставить к зеркалу, абсолютно детская шалость.
Сами тексты от вполне традиционных до вполне оригинальных. О текстах мы ещё поговорим. О слове же как названии книжки/альманаха надо сказать, что в данном случае это такое же эпатаж-ное название как Игра в аду, Садок судей, Пощёчина общественному вкусу, Дохлая луна и др. Ну, может быть, менее сильное, чем Дохлая луна, но зато на обложке коллаж работы Натальи Гончаровой, то, что иногда называют цветком, в другом ракурсе можно принять за почти полное обозначение карточной масти пик (отсылка к игре?), а в другом ракурсе может быть воспринят как момент соития (игра с «концом» в этом смысле тут наличествует и, кстати, не потому ли через год появится «Поэма конца» Василиска Гнедова). Но даже если цветок, то довольно странный, увеличенный пестик что ли?
Стихотворение, открывающее книгу, которая была названа МИРСКОНЦА, возможно, связано с идеей самобытного мыслителя Николая Фёдорова о воскрешении отцов. В футуристическом кругу эти идеи обсуждались и проникали в тексты. Кроме того, были в ходу всевозможные верования, например, о реинкарнации. Так что стихи вполне
и ^
О!
н
о
о х
а.
го
га со го
(V
а.
а
О!
О!
X
О! ^
иэ о а
о ^
и а
О!
О!
га а со по о со
со
о ^
2 а
1-0
о
см
О
ГЧ1
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
в духе времени, ничего особенно футуристического в них нет. Конечно, хочется найти что-то, что напоминает о сверхзадаче авторской — читать с конца. Но это стишок читается лучше нормальным путём сверху вниз:
Как трудно мёртвых воскрешать. Трудней воскреснуть самому! Вокруг могилы бродишь тать Призывы шепчешь одному.
Но бесполезны все слова, И нет творящей веры в чудо. Укором шепчут лес трава И ты молчишь... забуду.
В отличие от следующего текста, который можно прочитать и снизу вверх, поскольку последовательность «сообщения» не так отчётлива:
куют хвачи чёрные мечи собираются брыкачи ратью отборною тёмный путь дальний путь твердыне дороге их мечи не боятся печи
ни второй свечи ни шкуры овчи
три
ни крепких сетей
огни зажгли смехири сотня зверей
когтем острым рвут железные звери
стругают стучат извнутри староверы
огнём кочерги у них нет меры
повернул лихач зад налево наехал на столб наугад
правил смрад крыши звон стучат.
[Кручёных... 1912]
Текст носит явную фольклорную окраску (плюс детскость, плюс ориентация на Хлебникова). Скорее всего здесь использованы какие-то элементы известных Кручёных народных (колдовских, чернокнижных?) обрядов. Возможна аллюзия на само-сожженческие подвиги староверов. Так или иначе, но можно понять, что речь идёт о смерти.
И следующий текст, «при гробовщике», как будто это подтверждает смыслово, но ритмически выдержан в духе плясовой (типичная для Кручёных насмешка над смертью, впрочем, игры со «смертью» были свойственны как футуристам, так и символистам):
при гробовщике
рат та тат
чёрных кружев молоток
смех тревожит чёрный край
пахнет гробом чёрный креп раз два
три шьют молодые шьют чёрный дом
чёрный сор мерку кит снимает первый сорт вышли моды человек вот ушёл вот пришёл гвоздь для матушки.
[Кручёных. 1912]
И сразу за этим — небольшой текст, в котором можно усмотреть попытку оживления некоего субъекта оригинальным способом прижигания пяты (очевидно по контрасту/совпадению с Ахиллесом!):
ПяТА ЖИВа ЛиШЬ гРУДь замёрзла СКОЛьЗКа СПИчКА ЗаНяТа
ПРиЖЕЧЬ пЯТу ТОТ ВСтАНЕт Живо наГНавШИМ Б4ДУ В шЕЮ гРиву
В тексте под названием «Сон» совершенно сюрреалистическое воспроизведение сна, который может быть отчасти расшифрован с помощью сонника (вот бы узнать, какой именно сонник читал в то время Кручёных! его интерес к подсознательному и сновидениям в духе Фрейда тоже известен, но всё-таки не будем впрямую следовать этим указаниям):
сон
майки сидят
жуки сидят колышатся туго
дышется пар колышется под соломой я
голова выросла трава Глаза косит паук сидит в волосах зуб колышется туго дышется
плёток плетёт седлает скотину крамольник наук распахнулось
мокрое веко зелёный глаз заковыка засыпает
и сквозь стреху выглядает.
[Кручёных. 1912]
Вернёмся немного назад к одному нарочито пропущенному тексту:
АХМЕТ ЧАШУ ДержеТ ВОЕННЫЙ ПОРТРЕТ
ГЕНеРаЛ * ЧЕРеЗ 5 Л4Т Умёт
АНГЕЛ ЛЪТЪЛ * БУДЕт Поэт
ДРАМУ ПИШЕТ *
Речь, кажется, идёт о смерти некоего генерала (в слове «умёт» нарочито пропущена буква?) и о рождении поэта, который драму пишет. Кто это? Может быть Хлебников, который как раз пишет драму «Оля и Поля» о жизни с конца?
Кручёных подарит поэту более подходящее название: «МирскОнца». Для пьесы оно подойдёт совсем уж реалистически.
Но и для стихового процесса, ассоциативно выстроенного Кручёных от попытки воскрешения, через огонь-гроб-сон-репу-пяту к поэту, «МирскОнца» тоже подходит вполне логически оправданно:
Р4ПА ГОриТ тЕМНит тЛ'ЬНШ
МОлИТЕСЬ МОЛитесь ОН НЕ умеР
чЕбРЕЦ ТрАВа ДуХ
СЛИНяЛа С4Н о ТМН1Е
Тема особой работы — проблема логики в самом радикальном (заумном) авангардизме. Здесь только заявим, что Кручёных был сверхлогичен во всех своих построениях. Именно поэтому он, по словам Хлебникова, мог довести «до конца, до самоубийства» «мысли чужие». Но это тот случай, когда сверхлогика переходит в свою противоположность, в алогизм [Цит. по: Кручёных 2001: 261] [4].
Предельный или беспредельный алогизм в духе народных небывальщин дан Кручёных в отдельном тексте «Путешествие по всему свету». Конечно, так и подмывает отыскать претекст, по которому пишется этот текст! Стилистика «образцовой чуши» небывальщин здесь соединяется с вполне литературными оборотами. Возможно, что Кручёных и в этом случае занимался излюбленным занятием — злостным пародированием чересчур вычурных символистских текстов, например, принадлежащих перу Андрея Белого, от которого мостик легко перекидывается к Ницше.
Обратимся теперь к стихам Хлебникова. У меня сложилось впечатление, что отбора текстов здесь почти не было, почти первые попавшиеся, но некоторые с малороссийским акцентом. Возможно, это тексты, которые приглянулись в тот момент Кручёных. Впоследствии все эти фрагменты и варианты неоднократно публиковались и сопровождались комментариями, в настоящий момент все они есть в новом собрании сочинений Хлебникова. Важно, что и в этой книжице, как и в других, не бог весть каких казистых, альманахах, впервые появлялись тексты Хлебникова, обращавшие на себя внимание.
Первый текст сейчас известен по крайней мере в четырёх вариантах и представляет собой четверостишие, в «МирскОнце» он тиражирован впервые и начертан вполне произвольно. Восстановим линейность строк:
О достоевскиймо бегущей тучи.
О пушкиноты млеющего полдня.
Ночь смотрится, как Тютчев,
Замерное безмерным полня.
Рудольф Дуганов, анализируя это стихотворение, писал, что Тютчев здесь выступает богом звёздного неба и что строки Хлебникова прямо восходят к стихотворению Ф. И. Тютчева «Как океан объемлет шар земной.». Он же приводит другие обращения Хлебникова к Тютчеву, например:
и ^
О!
н
о
о х
а
го
га со го
(V
а
а
О!
О!
X
О! ^
иэ о а
о ^
и а
О!
О!
га а со по о со
со
о ^
2 а
1-0
УГаСЛИ ОчИ рАЗНОПЛЕТЕННЫй Не ПоБЪДил Жизни
ПрошЛА ХОЛЕрА
О Тютчев туч! Какой загадке, Плывёшь один, вверху внемля?
Само произведение Хлебникова «О достоевскиймо.», разумеется, имеет множество прочтений.
о
см
О
ГЧ1
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
На мой взгляд, то, что Тютчеву отведены две строки из четырёх, и они заключающие, означает некоторый приоритет и перевес. Тютчев (то есть его мироздание) здесь объемлет всё, ночь это всего лишь состояние, при котором космос — безмерное — виден наиболее отчётливо. Значит ли это, что Достоевский и Пушкин, то есть их миры — замерное? Это вариант логического прочтения. Однако у поэзии, как известно/неизвестно, своя логика.
И здесь эта логика охватывает всё пространство от О до А. Если О — это полнота всего, то и последнее слово ПОЛНЯ есть усиленный адекват О, при этом последний звук слова А даёт обратную перспективу, то есть отсылает к началу, к первозвуку и последнему звуку (А — первый звук, произносимый ребёнком, и наиболее устойчивый к афазии звук, как учит нас психолингвистика).
При этом одна часть первой строки идёт на полноте О в достоевском, а вторая сгущается в У с намёком на Тютчева, во второй строке при полногласии пушкинот и полдня окаймляют новый намёк с Й-У плюс Щ, которое перекликается с Щ в первой строке. Первые два слова последней строки — своего рода ключ и замок, первое слово частично входит во второе, а разрешается всё полногласием. Таким образом, перед нами возникает своего рода кристаллическая решётка атома поэтического мироздания, где все элементы подвижны и активно перемещаются в этом безмерном пространстве космоса-поэзии.
Я нарочно даю здесь такой подробный фонологический анализ этого четверостишия, сам пытаюсь понять, как оно входит (или может входить) в систему МирскОнцы. Если представить, что МирскОнца это действительно некая система (то есть термин, то есть инструмент, предназначенный для определения и рассмотрения чего-то), то мы увидим, что с помощью этого инструмента можно рассматривать такие категории, как достоевскиймо, пушкиноты, ночь = тютчев, замерное и безмерное. И в этом случае МирскОнца получает вполне безмерное оправдание. Наверно, Кручёных что-то такое интуитивно схватил в этом кратком поэтико-философском тексте Хлебникова, что подходило под его, так сказать, концепцию.
В подтверждение игровой интенции МирскОнцы следом идут две строки, написанные таким образом, что прочитать их можно было только, приставив текст к зеркалу. Строчки пронизаны паронимией настолько, что кочень из капустного кочана превращается в кочета, то есть петуха, более реально представить озабоченным перед ножом петуха, нежели кочан капусты:
Наш кочень очень озабочен
Нож отточен точен очень
Следующий текст «Вселеночку зовут мирея полудети...» является фрагментом из довольно обширного текста без названия, отнесённого впоследствии в разряд поэм:
Вселеночку зовут мирея полудети и умиратище клянут
Быть мёртвыми их звала добродетель Они послушались понуд
Немотичей и немичей Зовёт взыскующий сущел Но новым грохотом мечей Ему ответит будущел
Сумнотичей и грустистелей Зовёт рыданственный желел За то, что некогда свистели В свинце отсутствует сулел
Свинец согласно ненавидим Сию железную летаву За то что в мигах мёртвых видим Звонко багримую метаву
Возможно, что текст поэмы был упорядочен Хлебниковым позднее, в окончательном варианте он начинается строкой «Немотичей и немичей.», а строфа, которая открывает фрагмент в «Мир-скОнце», в поэме идёт шестой. Мы не знаем, кто составил именно такой вариант последовательности строф (6-1-2-3). Можно отметить общий мортальный смысл этого отрывка. В комментариях к новому собранию сочинений Хлебникова в шести томах приводится мнение Кручёных, что авторское название поэмы было «Революция», но в сборнике «Союз молодёжи» 1913 года она печаталась под неавторским названием «Война — смерть» [Хлебников 2002: 435].
«Из песен гайдамаков», как и «Будьте грозны как ОстрАница...» отсылают к славянским интересам Хлебникова, к его детским украинским впечатлениям, чтению Тараса Шевченко. Возможно, эти стихи оказались также близки и Кручёных, выросшему в Малороссии.
Осенью 1912 года, вероятно, перед выходом книги, Хлебников послал Кручёных неоконченную вещь «Вила», в сопроводительном письме он писал: «Вы вправе вычеркнуть и опустить кое-что и, если вздумается, исправить» [Хлебников 2002: 441]. Кручёных и взял небольшой фрагмент, который впоследствии не попал в новый вариант поэмы «Вила и леший» (известно, что Хлебников очень часто перерабатывал свои вещи, иногда весьма кардинально, он вообще, видимо, воспринимал письмо как процесс
и канонического последнего варианта для него не существовало).
Наконец ещё одно стихотворение Хлебникова, в отличие от фрагментов вполне законченное, а также непривычно для крученыховского выбора изящное по исполнению, с куртуазностью рифмовки, с отсылкой к античной Диане, чуть ли ни символизм!
чИТАтель НЕ ЛОВИ воРОН
.интернет ("Yandex") выдал мне 966 упоминаний слова МирскОнца...
ПРИМЕЧАНИЯ
Стрелок чей стан был узок В одежде без повязок Промчался здесь пугая трясогузок По дну реки где ил был вязок
Я кинулся серной проворной Его обогнать стороной Весь замыслам страсти покорный Вновь видеть глаз вороной
Но чу! свистящая стрела Была смертельна рана Над глазом нежная пята Стрелок была Диана
Однако по свободе письма и лексики, конечно, более в сторону примитивизма и весёлой пародийности. Невозможно доказать, что чему предшествует — крученыховская «пята жива» или хлебниковская «над глазом нежная пята» (трактуется комментаторами как «след», я бы сказал — «отметина»).
Таким образом, мы всё-таки можем заметить попытки создания на ассоциативном уровне некоторого единства из разнородных текстов и картинок. При всей оригинальности графики (художники: Н. Гончарова, М. Ларионов, Н. Роговин, В. Татлин), на мой взгляд, она всё-таки выполняет иллюстративную роль. Хотя роль эта существенно отличалась от мирискуснических принципов.
Чуткий Александр Бенуа называл книжки с участием Михаила Ларионова «скоморошьими альбомчиками» и призывал его вернуться к «настоящему» искусству.
Однако эти новые художники и поэты обладали сверхинтуицией. МирскОнца из эпатажного нарочитого словца превращалась действительно в значимый термин, в тот самый инструмент, о котором говорилось выше. Фиксация конца мира предполагала обретение нового начала со всей неустойчивостью, почерковой недопроявленностью. Но со временем даже радикальные сдвиги в искусстве становятся музейным достоянием. они предстают уже как бы в очищенном виде, пригодном для спокойного анализа . хотя ещё и продолжают тревожить воображение.
Тем более, что заканчивается книга императивным обращением:
1. Автор текста подготовил новое издание книги, которая вышла в коллекционной серии: А. Кручёных,
B. Хлебников. М1рсконца / подгот. текста и предисл.
C. Бирюкова, набор, макет и обложка М. Евзлина. Madrid: Ediciones del Hebreo Errante, 2009.
2. Приведём здесь фрагмент из письма Хлебникова к Кручёных по поводу названия пьесы: «Есть учение о едином законе, охватывающем всю жизнь (т. наз. Канто-Лапласовский ум). Если вставить в это выражение отрицательные значения, то всё потечёт в обратном порядке: сначала люди умирают, потом живут и родятся, сначала появляются взрослые дети, потом женятся и влюбляются. Я не знаю, разделяете ли вы это мнение, но для Будетлянина Мир-сконца — это как бы подсказанная жизнью мысль для весёлого и острого, т. к., во-первых, судьбы в их смешном часто виде никогда так не могут быть поняты, как если смотреть на них с конца; во-вторых, на них смотрели только с начала. Итак, измерьте насмешкой разность между вашим желанием и тем, что есть, смотря от второго праха, и будет, я думаю, хорошо» [Хлебников 1986: 689].
3. При этом Г. А. Левигтон, к сожалению, не называет издание С. Полоцкого, которое могло попасть в поле зрения Кручёных или Хлебникова, и ссылается на современное издание.
4. «Логику» Кручёных хорошо характеризует его собственное «примечание сочинителя» к стихотворению «старые щипцы заката.»:
влечёт мир
с конца
в художественной внешности он выражается и так: вместо 1-2-3 события располагаются 3-2-1 или 3-1-2 так и есть в моём
стихотворении (благодарю И. Е. Лощилова за подсказку!) [Цит. по: Кручёных 2001: 261].
ЛИТЕРАТУРА
Левинтон Г. А. Об одном ударении у Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911-1998) / под общ. ред. А. Е. Парниса. М.: Языки русской культуры, 2000.
Лощилов И. О символистских источниках двух стихотворений Алексея Кручёных // Интерпретация и авангард: межвузовский сборник научных трудов /
<v н
О
о
X
Ci
га
га со га
0J
а
а
OI
OI
X
<v ^
иэ о а
о а
OI
OI
ra а со m о со
со о
2 а
S
LO
о
гм
под ред. И. Е. Лощилова. Новосибирск: Изд. НГПУ 2008.
Кручёных А. О Велимире Хлебникове // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911-1998) / под общ. ред. А. Е. Парниса. М.: Языки русской культуры, 2000.
Кручёных А. Стихотворения, поэмы, романы, опера / вступ. ст., сост., подг. текста, примеч. С. Р. Красицкого. СПб.: Академический проект, 2001.
Кручёных А., Хлебников В. Мирсконца. М.: Изд Г. Л. Кузьмина и С. Д. Долинского, 1912.
Пастернак Б. Взамен предисловия // Алексей Кручёных в свидетельствах современников / сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. С. Сухопарова. München: Verlag Otto Sagner, 1994.
Хлебников В. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. М., 2002.
Хлебников В. В. Творения / подгот. В. П. Григорьев и А. Е. Парнис. М.: Советский писатель, 1986.
Университет имени Мартина Лютера Галле-Виттенберг (Германия).
Поступила в редакцию 18.10.2013 г.
о
гм
го
го
UDC 82 THE RETURN OF "MIRSKONCY":
TO THE PROBLEM OF INTERPRETATION OF AVANGUARD TEXT
S. E. Biryukov
The article shows the creation of the most important person of Russian avanguard A. Kruchenykh and V. Khlebnikov, there are descriptions of their creativity forms, concerning the interraction based on the example of verses, which represent in unique collection of 1912 called "Mirsckonca". There is a research of creativity process by A. Kruchenysh and his art tools in details.
KEY WO RD S: Russian literature of the XXth century, Russian avanguard, A. Kruchenykh, V Khlebnikov.
<v a.
a;
ГО ^
<v
о о
