CC BY
104
ВОПРОСЫ НЕВРОЛОГИИ И ПСИХИАТРИИ В НЕКОТОРЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПИСАТЕЛЯ И ВРАЧА А.П. ЧЕХОВА
Михайленко АА1, Нечипоренко В.В.1, Кузнецов А.Н.2, УДК: 616.8:614.23-057.4
Янишевский С.Н.1, Ильинский Н.С.1
1 Военно-медицинская академия им. СМ. Кирова
2 Национальный медико-хирургический Центр им. Н.И. Пирогова.
Резюме
Изложены результаты ретроспективного анализа внешнего эквивалента неврологической и психиатрической патологии у литературных персонажей ряда произведений А.П. Чехова. На основании литературных описаний внешней картины недугов с современных позиций с достаточной вероятностью распознаны клинические синдромы: неврастенический с психопатологическими феноменами, конверсионно-диссоциативный (истерический), обсессивно-компульсивный (психастенический), маниакально-депрессивный.
Ключевые слова: А.П. Чехов, ретроспективный анализ, неврология, психиатрия, литературные персонажи.
ISSUES OF NEUROLOGY AND PSYCHIATRY IN THE WORKS OF AUTHOR AND PHYSICIAN A.P. CHEKHOV
Mikhailenko A.A., Nechiporenko N.V., Kuznetsov A.N., Yanishevsky S.N., Ilinskiy N.S.
The results of a retrospective analysis of the external equivalent of neurological and psychiatric disease of literary characters in a number works of A.P. Chekhov. These syndromes have been recognized based on the literature descriptions of external picture ailments with modern positions with sufficient probability: neurasthenic with psychopathological phenomena, conversion-dissociative (hysterical), obsessive-compulsive (psychasthenic), manic-depressive.
Keywords: A.P. Chekhov, retrospective analysis, neurology, psychiatry, literary characters.
Особая глава в истории неврологии и психиатрии - это профессиональный анализ специалистами соответствующего профиля неврологической и психиатрической патологии у литературных персонажей романов, повестей, рассказов многих прекрасных писателей. Замечательной традицией блистательного анализа и созидательного обсуждения творчества ряда выдающихся русских писателей (И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, В.М. Гаршина, К.Д. Бальмонта, В.В. Вересаева), равно как и нервно-психического статуса у некоторых писателей и поэтов (А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского) в отечественной неврологии и психиатрии мы обязаны крупным медицинским специалистам - В.Ф. Чижу, И.А. Сикор-скому, В.А. Муратову, М.П. Никитину, А.В. Герверу, Ф.Е. Рыбакову, О.Н. Кузнецову, В.И. Лебедеву и др. [2-4, 6, 10, 12, 13, 18, 19].
Первоклассным образцом такого исследования ряда колоритных и запоминающихся персонажей в творчестве писателя - «импрессиониста» А.П. Чехова, блестяще живописавшего и запечатлевшего «больную душу», обладавшего удивительной способностью несколь-
кими мелкими штрихами воссоздавать правдивый и точный «портрет» личности, в том числе с нервно-психическими особенностями, является работа крупного петербургского невролога, питомца Военно-медицинской академии и ее кафедры нервных и душевных болезней М.П. Никитина [6].
Иванов в одноименной драме характеризован достаточно подробно [17]. По мнению окружающих он, психопат и нюня, все нервничает, ноет, постоянно в «мерлехлюндии»; для него характерны «меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть», а также «вечно жалобы, раскаяние в чем-то, намеки на какую-то вину»; его «нытье переходит в издевательство».
Еще более развернутый портрет своей болезненно измененной личности предлагал сам персонаж: стал раздражителен, вспыльчив, резок и мелочен и называл себя «слезоточивым неудачником»; мелкие неприятности вызывали у него грубость и злость; не чувствовал ни любви, ни жалости, а «какую-то пустоту, утомление», «устал телом и душою», испытывал душевную тоску: «мысли мои перепутались, душа скована ... ленью». Без энтузиазма констатировал: «Я, здоровый, сильный человек, обратился не
то в Гамлета, не то в Манфреда, не то в лишние люди»; «с тяжелой головой, с ленивой душой, утомленный, надорванный, надломленный, без веры, без любви, без цели, как тень слоняюсь я среди людей». Иванов четко осознавал свое недомогание, понимал, что стал «ныть, петь Лазаря, нагонять тоску на людей», что «поддался слабодушию и по уши увяз в этой гнусной меланхолии», стал брюзгой и ропщет на судьбу; «своим нытьем я отравил последний год жизни» жены, а невеста с ним «разучилась смеяться и постарела».
Причину своего недуга Иванов определял однозначно: «Мне кажется, что я ... надорвался. Гимназия, университет, потом хозяйство, школы, проекты.»; «не соразмерив своих сил, работал, не знал меры.».
Представляется удивительным, что такие достаточно обычные и повседневные нагрузки и заботы, как обучение в гимназии и университете, исполнение обязанностей «непременного члена по крестьянским делам присутствия» и хозяина небольшого имения у здорового человека могли так серьезно надорвать здоровье, что выход был только один - самоубийство. Крупнейший отечественный невролог В.К. Рот [9] причину
недуга видел в ином: у многих таких пациентов «известная бедность душевных сил вызывает болезнь». Поэтому он с изрядной долей романтизма предлагал оригинальный способ врачевания: «хороший умственный багаж, чистая совесть и любовь к ближнему представляют такую силу, которая может расшевелить самую неподвижную нервную клетку».
Предположение М.П. Никитина о том, что Иванов «типичный неврастеник», представляется убедительным и обоснованным. Однако в характеристиках состояния персонажа представлены феномены, которые выходят за рамки клинического эквивалента неврастении: «психопат», «меланхолия, тоска, чувство вины». Так как указаний на патологию (дисгармонию) характера с ранних лет нет, то первое определение следует, по-видимому, воспринимать, как литературный прием. Меланхолия, тоска, чувство вины относятся к депрессивной симптоматике, которая, видимо, не достигла степени психоза. Вместе с тем, если тоскливость есть переживание здорового человека, то тоска - это психопатологический феномен. Возможно в этом и кроется одна из причин трагического финала в жизни этого литературного героя. В соответствии с принятыми в современной суицидологии представлениями у презентуемого персонажа вероятнее всего наблюдалась невротическая суицидальная реакция астенического типа [5].
Иной вариант невротического синдрома живописал А.П. Чехов в «Дуэли» [14]. Однажды на фоне семейных и материальных невзгод, неприязненных отношений со знакомыми и сослуживцами у Лаевского развилась типичная истерическая реакция. Что-то «подступило к горлу», он кашлянул, но вместо кашля из горла «вырвался смех». Он всячески пытался удержать себя, но насильственный и неуместный хохот продолжался, становился «все выше и обратился во что-то похожее на лай болонки». Смех сменился рыданием, позже - он одновременно смеялся и плакал. Ноги его не слушались, «правая рука ... помимо его воли прыгала по столу, судорожно ловила бумажки и сжимала их».
Но недуг Лаевского не исчерпывался этим эпизодом. Личность Лаевского в повести представлена достаточно многогранно: его характерологические черты, эмоционально-поведенческие реакции и поступки в повседневной жизни не оставляют сомнения в наличии картины «истерического характера со всеми типичными чертами» [6].
При ознакомлении с образом жизни и поведения Лаевского складывается впечатление, что он не столько живет, сколько постоянно играет: в «нашего брата - неудачника», в «жалкого неврастеника, белоручку», «человека-рубаху» (пил много и не вовремя, играл в карты, презирал свою службу, жил не по средствам, в разговоре употреблял (нарочито) непристойные выражения), в нерешительности видел свое сходство с Гамлетом; с другой стороны, предполагал, что «он очень умен, талантлив, замечательно честен». Как справедливо в свое время замечал Л.В. Блуменау [1], у таких пациентов проявления чувств гораздо сильнее самих чувств.
«Недурной актер и ловкий лицемер», он с известным кокетством и самолюбованием декларировал: «нас искалечила цивилизация», «мы вялое, нервное отродье крепостного права». Об Онегине, Печорине, Базарове, байроновском Каине, «похлопывая их по плечу», говорил: «Это наши отцы по плоти и духу». Будучи равнодушен к людям, себя он видел «выше и лучше их» и позволял себе прелюбодеяние выставлять «на общий показ». Был склонен к вранью, но своей «маленькой ложью» хотел купить «большую правду».
Лаевский отличался эмоциональной неустойчивостью, непостоянством привязанностей: любовь к сожительнице сменилась «тяжелой ненавистью», а еще позже он вдруг понял, что «порочная женщина» - «единственно близкий, родной и незаменимый человек». Его сны носили фантасмагорический характер: то его «женили на луне», то в полиции приказывали «жить с гитарою».
Зоолог Корен в аттестации Лаев-ского был нелицеприятен: таким, как Лаевский, всегда нужна компания, нужны слушатели (аудитория); такие люди болтливы, много говорят о себе и собственном благородстве, умеют «прикидываться сложными натурами», всегда видят себя в центре внимания. На языке неврологов и психиатров это определяется как эгоцентризм, когда пациентка мечтает быть «невестой на каждой свадьбе и покойницей на всех похоронах». По мнению зоолога Лаевский на самом деле - «развращенный и извращенный субъект» и «довольно несложный организм»: все сводится «к вину, картам, туфлям и женщине».
Таким образом, проявления «истерического характера» у Лаевского совершенно очевидны. Под влиянием психотравмирующих ситуаций у него на-
блюдалось заострение личностных черт. Поведение характеризовалось рисовкой и театральностью (всегда в присутствии свидетелей и наблюдателей), эмоциональной лабильностью, высокомерием, непостоянством привязанностей. При склонности к вымыслам и лжи для него типична убежденность в том, что так было на самом деле.
Из общего контекста повести, на наш взгляд, несколько выпадает последний подраздел с характеристикой «нового» Лаевского - жалкого, робкого, забытого, с новым выражением на лице и новой походкой, кланяющегося «как китайский болванчик». Такая быстрая и резкая смена темперамента и других фундаментальных свойств нервной системы представляется маловероятной. Складывается впечатление, что автор врачебной правде предпочел эффектный литературный прием с выразительным драматическим финалом. Это вполне дозволительно предполагать. А.П. Чехов писал: «условия художественного творчества не всегда допускают согласие с научными данными» [8].
Из иной области болезнь у магистра Коврина («Черный монах») [15]. Этот рассказ высоко ценил Л.Н. Толстой: «Это прелесть! Ах, какая это прелесть!». Надо полагать, что Л.Н. Толстой имел в виду умение А.П. Чехова лапидарно, но выпукло и многоцветно живописать болезнь. Сам А.П. Чехов свое произведение презентовал так: «Это ... historie morbi. Трактуется в нем мания величия».
Маниакальный синдром с манией величия у литературного персонажа сомнений не вызывает: Коврин вел «нервную и беспокойную жизнь», спал мало, много читал и писал, много говорил, «когда гулял, с удовольствием думал о том, что скоро опять сядет за работу». В конце концов он «утомился и расстроил себе нервы», после чего ему периодически стал являться черный монах. Последний убеждал магистра в том, что он «избранник божий», служитель «вечной правды» и «высшему началу», что его мысли и вся жизнь «носят на себе божественную небесную печать». Магистр уверовал, что подобные видения «посещают только избранных, выдающихся людей, посвятивших себя служению идеи» и поэтому «с утра до ночи испытывал одну только радость».
Соглашаясь иногда с тем, что он болен, персонаж оправдательно резонерствовал: «здоровы и нормальны только заурядные люди» и «если хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо».
Но только «манией величия» (по А.П. Чехову) болезнь у Коврина не исчерпывалась. После того, как миновала маниакальная фаза, наступило иное состояние: испытывал скуку в повседневной жизни, стал раздражителен, капризен, придирчив, несправедлив, неинтересен, жесток; изводил жену, причиняя ей боль; на ни в чем неповинных людях вымещал «свою душевную пустоту, скуку, одиночество и недовольство жизнью», уничтожил свою диссертацию и все статьи. Все эти клинические проявления протекали на фоне серьезной соматической патологии.
Таким образом, Коврин, несомненно, страдал маниакально-депрессивным психозом со сменой аффективных фаз (мания-депрессия). Приведены классические признаки фаз: маниакальной
- жизнерадостное приподнятое настроение, ускорение мыслительных процессов, переоценка своих возможностей, психомоторное возбуждение; депрессивной
- угнетенное и тоскливое настроение, сниженная психическая активность, злобность, мрачная раздражительность, двигательная заторможенность. Что касается галлюцинаций (явления «черного монаха»), то они при искомом психозе наблюдаются достаточно редко.
Внимание неврологов и психиатров безусловно привлекал и продолжает привлекать такой знакомый со школьной скамьи чеховский персонаж, как учитель греческого языка Беликов в рассказе «Человек в футляре» [16], упоминание о котором у обывателей часто вызывает насмешки и неуместное зубоскальство, поскольку речь идет о больном человеке.
Поведенческая парадигма учителя гимназии - «как бы чего не вышло». Это у него сопрягалось в жизни с непреодолимым желанием «окружить себя оболочкой», соорудить футляр, который бы защищал «от внешних влияний». Чрезмерно осторожного и болезненно мнительного Беликова действительность раздражала, пугала, держала в страхе и перманентной тревоге. Он постоянно опасался совершить «неприличный» поступок (позволить себе держать в доме прислугу женского пола, есть скоромное, ездить на велосипеде, отступить от установленных правил). Боялся, что его может зарезать личный повар или что в дом проникнут воры, страшился допустить «странный образ мыслей».
Страхи и опасения у Беликова выходили за все разумные пределы. Не без трагической усмешки врач А.П. Чехов писал, что учитель успокоился только
после того, как умер: «когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что, наконец, его положили в футляр . он достиг своего идеала».
На первый взгляд такая особенность поведения («как бы чего не вышло») в обывательской среде может представляться невинной и вызывать снисходительно-ироничную улыбку, но на самом деле она является проявлением серьезного психического недуга. Постоянная тревога и страх, жизнь, которая раздражает, пугает и сопрягается с болезненной мнительностью не могут ассоциироваться с психическим здоровьем.
Несомненно, Беликов является личностью с тревожно-мнительным характером и высокой чувствительностью к воздействиям социальной среды. Такие люди отличаются робостью, нерешительностью, пугливостью, совестливостью и часто служат объектом для насмешек. Боязнь ответственности, принятия решения, предстоящих трудностей является основной чертой таких лиц, которые обычно довольствуются второстепенными ролями.
Распознавание М.П. Никитиным в конкретном случае «прирожденной паранойи» вызывает известные сомнения. Паранойю в психиатрии рассматривают как бредовый психоз со стойкой бредовой системой, возникающей у лиц с конституциональной предрасположенностью [11]. В современной психиатрии ее дифференцируют с паранойяльностью - расстройством личности, при котором формируются сверхценные идеи, возникающие на основании переживаний, сопровождающихся аффектом и убежденностью в их обоснованности и разумности [7]. Таким лицам свойственны стеничность, категоричность, прямолинейность, упрямство, убежденность в своей правоте.
Приведенные характеристики и аттестации не только не корреспондируют с особенностями личности Беликова, но во многом даже диаметрально противоположны.
Весьма примечательна следующая ремарка М.П. Никитина: «личности подобного рода не составляют большой редкости в современном обществе», считаются здоровыми и привносят в общество значительную долю вреда. Спустя столетие нельзя сказать, что подобные учителю гимназии Беликову персонажи стали раритетом.
Таким образом, болезненные расстройства у литературных персонажей - это в меру способностей и таланта пи-
сателя индивидуальное восприятие и видение чисто внешних проявлений недуга у прототипа, обычно без внятных анамнестических сведений и содержательной динамики патологического процесса, без предъявления объективных признаков неврологического и соматического статуса, без результатов инструментальных и лабораторных исследований. Следовательно, распознавание характера болезни на основании только ее внешних проявлений, часто изложенных весьма лапидарно, - это всегда вероятностная и предположительная диагностика, которая, безусловно, может не исчерпываться одним вариантом и, следовательно, такая точка зрения может служить предметом дискуссии. Тем не менее, ретроспективное распознавание симптомов, синдромов, болезней в художественных произведениях всегда интересно, поучительно, полезно, так как позволяет уточнить и проследить историю изучения отдельных болезней, накопления фактов и определения диагностической значимости отдельных признаков болезни, а также по достоинству оценить исключительную клиническую наблюдательность наших коллег-предшественников, писателей, поэтов, художников.
Литература
1. Блуменау Л.В. Истерия и ее патогенез / Л.В. Блуменау. - Л.: Сойкин, 1926. - 77 с.
2. Гервер А.В. Несколько типов Тургенева в свете психопатологии / А.В. Гервер // Сборник трудов, посвящ. 75-летию Максимилиановской лечебницы. - Л.: Б.и., 1925. - С. 357-362.
3. Кузнецов О.Н. Достоевский о тайнах психического здоровья / О.Н. Кузнецов, В.И. Лебедев.
- М.: Изд. Российского открытого ун-та, 1994.
- 168 с.
4. Муратов В.А. Типы вырождения в «Братьях Карамазовых» Достоевского / В.А. Муратов // Отчеты о заседании общества невропатологов и психиатров при Московском университете за 1897-1898, 1898-1899, 1899-1900. - М.: Типолитография Г.И. Простакова, 1901. - С. 210-211.
5. Нечипоренко В.В. Суицидология: вопросы клиники, диагностики и профилактики. - В.В. Нечипоренко, В.К. Шамрей. - СПб.: ВМА им. С.М. Кирова, 2007. - 528 с.
6. Никитин М.П. Чехов, как изобразитель больной души / М.П. Никитин // Отдельный оттиск из журнала «Вестник психологии». - СПб, 1904. - 13 с.
7. Нуллер Ю.Л. Аффективные психозы / Ю.Л.
Нуллер, И.Н. Михаленко. - Л.: Медицина, 1988.
- 264 с.
8. Россолимо Г.И. Воспоминания о Чехове / Г.И.
Россолимо // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. - М.: Гос. изд-во художествен. литературы, 1960 г. - С. 661-672.
9. Рот В.К. Неврастения и леность / В.К. Рот // От-
четы о заседаниях общества невропатологов и психиатров за 1896-1897. - М.: типо-литорафия Г.И. Простакова, 1899. - С. 3-4.
10. Рыбаков Ф.Е. Современные писатели и больные нервы. Психиатрический этюд / Ф.Е. Рыбаков.
- М.: типо-литография В. Рихтер, 1908. - 49 с.
11. Рыбальский М.И. Бред / М.И. Рыбальский. - М.: Медицина, 1993. - 368 с.
12. Сикорский И.А. Красный цветок. Рассказ Всеволода Гаршина / И.А. Сикорский // Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии.
- 1884. - Т. 2. - Вып. 1. - С. 344-348.
13. Сикорский И.А. О книге В. Вересаева «Записки врача» (Что дает эта книга науке, литературе и жизни). - Киев.: типография тов-ва И.Н. Кушне-ров и Ко, 1902. - 32 с.
14. Чехов А.П. Дуэль / А.П. Чехов // Собрание сочинений в восьми томах. - М.: Изд-во «Правда», 1970. - Т. 4. - С. 377-479.
15. Чехов А.П. Черный монах / А.П. Чехов // Там же.
- Т. 5. - С. 261-292.
16. Чехов А.П. Человек в футляре / А.П. Чехов // Там же. - Т. 6. - С. 259-271.
17. Чехов А.П. Иванов / А.П. Чехов // Там же. - Т. 7.
- С. 13-78.
18. Чиж В.Ф. Пушкин как идеал душевного здоровья / В.Ф. Чиж // Оттиск из «Ученых записок Императорского Юрьевского университета». - Юрьев: типография К. Маттисена, 1899. - 24 с.
19. Чиж В.Ф. Болезнь Н.В. Гоголя / В.Ф. Чиж. - М.: Типо-литография тов-ва И.Н. Кушнеров и Ко, 1904. - 216 с.
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Национальный медико-хирургический Центр им. Н.И. Пирогова
105203, г. Москва, ул. Нижняя Первомайская, 70 e-mail: nmhc@mail.ru
