CC BY
24
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 3
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
viii поспелобские чтения: пространство и бремя б художественной литературе
21—22 декабря 2007 г. на филологическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова состоялись VIII Поспеловские чтения, организованные кафедрой теории литературы. В этой Международной научной конференции участвовало более 100 ученых, в том числе из Белоруссии, Казахстана, Латвии, Литвы, Украины, Японии. Работало семь секций.
Чтения открыла зам. декана филологического факультета МГУ
A.И. Журавлева. На пленарном заседании прочитано шесть докладов. А.А. Смирнов* в докладе «Принципы моделирования поэтики пространства в романтической лирике Пушкина» рассмотрел пространственные координаты «даль» («Погасло дневное светило...»), «бездна» — вне и внутри лирического героя («К морю»), а также положение наблюдателя «на вершине» («Кавказ»). Природные пространственные координаты играют решающую роль как в восприятии романтическим героем окружающего внешнего мира, так и в его внутреннем мире. Природное пространство для Пушкина (как и для Л. Тика, Новалиса и других романтиков) не «пустое», оно наполнено думами и чувствами лирического героя и как бы «длится» за пределами физически воспринимаемых объектов.
В.Е. Хализев в докладе «Литературный герой в малом пространстве» говорил о связях между героями русской литературы XIX—XX вв. (персонаж, повествователь, лирический герой) с местом их непосредственного пребывания, влияющим на восприятие окружающего («Давай ронять слова.» Б. Пастернака, «Видения»
B. Распутина и др.). Опираясь на труды Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, А.В. Михайлова, а также Г. Марселя и М. Хайдеггера, докладчик подчеркнул философский подтекст воссоздания «малых дистанций» между изображаемым и изображающим (концепция неотчужденности человека от мира как внутренней нормы его существования), драматизм мотива своего Дома в литературе XX в., эстетическую и нравственную значимость художественного овладения «малыми пространственными величинами». Противоположные устремления («в даль») характерны для романтизма, а также символизма, футуризма, соцреализма и постмодернизма. Изучение данной темы возможно в аспекте исторической поэтики.
* После фамилии докладчика в скобках указывается город, который он представляет, за исключением Москвы.
А.Я. Эсалнек в докладе «Пространственно-временная организация произведения как константа романного жанра» остановилась на сущностном ядре романа — создании романной ситуации, при которой в центре внимания оказывается личность с ее внутренним миром, исканиями, падениями и пр. Зачатки такой ситуации можно видеть уже в рыцарском, затем авантюрно-плутовском романе, но реально она обозначается в романе XVIII в. Однако для многостороннего изображения личности и тем самым для становления структуры романа необходимы пространство и время в определенной их конфигурации. О художественном их освоении как истоков, показателей личностного мира можно говорить применительно к литературе начала XIX в., в первую очередь к романам Пушкина, Стендаля.
Л.В. Чернец в докладе «Внесценическое время и пространство в драме и в эпосе» отметила, что в обоих литературных родах наличествуют как сценические эпизоды, так и сообщения о событиях, произошедших за пределами эпизодов. В эпосе такие сообщения, «сжимающие» время, принадлежат по большей части повествователю, в драме — персонажам. Их эпические монологи или информативные диалоги в театре классицизма сообщали о важных событиях (так, в «Федре» Расина о гибели Ипполита рассказывает Терамен). Но и после отмены правила «трех единств» драматурги широко пользуются возможностью посредством сообщений персонажей расширить пространственно-временные рамки сюжета. Есть драмы, где пропорции между сценическим и внесценическим временем и пространством резко смещены в пользу последнего («Долгое путешествие в ночь» Ю. О'Нила).
И.А. Есаулов в докладе «К вопросу о "вненаходимости" автора в свете пространственно-временной организации произведения» отметил, что из теоретической установки на присутствие автора лишь в художественном целом еще не следует с необходимостью постулат о его равномерном присутствии в тексте, тем более о его деперсонализации. Именно неравномерное «мерцание» автора, различная степень его смысловой явленности (воплощенности) в пространственно-временном континууме произведения является одним из важнейших условий личностной встречи автора и читателя. Ведь встречаются в «диалоге» не две абстрактные структуры, а две неповторимые личности.
В докладе Н.Л. Вершининой (Псков) «Время в литературе соцреализма» пересматривалось устойчивое представление о данном течении как неомифологическом. На материале советской литературы конца 1940—1950-х гг. (Б. Горбатов, Ф. Панферов, Вс. Кочетов, Г. Николаева, С. Бабаевский и др.) Н.Л. Вершинина конкретно показала нивелирование естественных признаков времени, ведущее к бессвязной «единовременности» в сознании персонажей
и самого автора. Для поэтики «установочного» (Г. Митин) соцреализма характерны приоритет настоящего (оно принципиально завершено по отношению к прошлому и будущему), смещение представлений о возрастной упорядоченности, преемственности духовного опыта, об исторических закономерностях развития.
В первой секции в тематике докладов преобладали вопросы общетеоретического характера. Н. Т. Пахсарьян подчеркнула обозначившийся в современном литературоведении вектор исследований — от времени к пространству, а также необходимость (наряду с изучением хронотопов) отдельного рассмотрения времени и пространства (например, в романе Г. Филдинга «История Тома Джонса, найденыша» — и хронотопа «большой дороги», и интерь-ерного пространства конкретных сюжетных эпизодов). В.И. Тюпа выделил как основной предмет нарратологического анализа систему эпизодов, равнопротяженную тексту, их последовательность, чередование, подобие, контраст; эпизоды отличаются друг от друга «местом, временем действия и составом участников» (Г.Н. Поспелов). По мнению Ю.Б. Орлицкого, место и время написания произведения, указанные в финальном компоненте заголовочно-финального комплекса текста, могут свидетельствовать о соответствующих предпочтениях автора; была предложена классификация финальных компонентов (расширенные, ложные, инсценированные, нулевые и др.). В ряде докладов рассматривалась теория хронотопа. Согласно В.В. Курилову (Ростов-на-Дону), хронотоп — категория универсальная, так как позволяет описывать и жанровые разновидности романа, и отдельные произведения. В.Н. Захаров, корректируя суждения М.М. Бахтина о поэтике Достоевского, указал на существенную роль времени (не только пространства) в его романах, отметив при этом метафоричность стиля ученого. С.Н. Зотов (Таганрог) проследил развитие взглядов Бахтина на проблему пространства. Е.В. Лозинская рассмотрела категорию хронотопа в контексте «теории схем» Р. де Богранда, проанализировала в свете когнитивного подхода исторические изменения в хронотопах «испытания» и софистического романа. Другой сквозной темой стало жанровое своеобразие пространственно-временной организации произведения. Т.В. Саськова отметила в многовековом развитии пасторали, с одной стороны, устойчивую топику (золотой век, «восхитительное место» и др.), с другой — многочисленные ее переосмысления в текстах. Н.К. Шутая (Ульяновск) предложила «базисную топологию» классического русского романа XIX в., выделив в ней пять уровней — глобальный, столичный, губернский, уездный, деревенский. М.Ю. Звягина (Астрахань) охарактеризовала виды хронотопа (фрагментарный, инверсивный, интертекстуальный и др.) в «свернутых» жанровых формах (маленький роман, маленькая повесть). И.А. Архипова показала огромные возможности
жанра эссе (М. Цветаева, З. Шаховская, И. Ильин, В. Розанов) в освоении пространства и времени. Е.Г. Руднева остановилась на роли детали, в частности на мотиве окна, в пространственной организации лирики и романа Пастернака «Доктор Живаго». Согласно С.И. Пискуновой, «Петербург» А. Белого как целое организован по антинарративному, антироманному принципу передачи мгновенных впечатлений.
Во второй секции речь шла о драме. В.А. Ряполова в докладе «Где происходит действие в "Гамлете"?» напомнила о влиянии устройства ренессансного театра (открытая сцена, общедоступность) на поэтику шекспировской пьесы и пришла к выводу, что литературное место действия здесь неотделимо от театрального. О постановке Л. Додиным «Короля Лира» Шекспира (организация пространства в пьесе и на сцене) говорила Е.В. Кожевникова (Пермь). О.Г. Лазареску отметила, что в русской драме начала XVIII в. показ событий прошлого (чаще всего библейских) имел своей целью прославление героического настоящего, и это пояснялось зрителю прежде всего в «аргументе» — прологе или предисловии. В трех докладах анализировались пьесы Островского. Сопоставив обозначения времени в «Воеводе» в основном тексте и ремарках, И.В. Мотеюнайте (Псков) констатировала совпадение восприятия времени автором и персонажами как дискретного (выделены наиболее значимые события); возможно, это способствовало сценичности данной исторической драмы. И.Н. Исакова предложила системное описание номинаций пространства в пьесах (Москва, Петербург, провинция, Англия, Париж и др.) и рассмотрела представления персонажей о Москве. Ю.В. Кабыкина остановилась на пространственно-временных описаниях в рамочном тексте: они подчеркивают типичность обстановки, выделяют детали, сюжетно и характерологически значимые. В результате сравнения одноактных пьес польских и украинских модернистов Н.П. Малютина (Одесса) заключила, что В. Оркан, К. Тетмайер, А. Олесь, М. Жук и другие польские авторы «драм сознания» сильнее подчеркивают символическое пространство видения, галлюцинации, вытесненной эмоции, нередко совмещая сценическое и воображаемое пространства. Украинские же драматурги обычно сохраняют контрапункт миметического и воображаемого планов. Н.И. Прозорова (Калуга) анализировала прием ретроспекции в ирландской драме последних десятилетий (Б. Фрил, Т. Мёрфи). Его применение привело к появлению таких жанровых разновидностей, как пьеса-«воспоминание», пьеса-«эпилог» (где дописывается какое-то известное произведение прошлого), а также к разрастанию ретроспективных компонентов монологов; все это вносит радикальные изменения в родовой облик драматургии.
В третьей секции в фокусе внимания была лирика. О.А. Клинг, характеризуя временную организацию в лирике XX в., подчеркнул усиление в ней эпического начала: время в лирике часто утрачивает точечный характер, оно вмещает прошлое и будущее в их протяженности. А.Н. Мурашов проанализировал сонеты Л. Гонгоры и Лопе де Вега, в которых движение в пространстве передано через временную метафору; есть и обратные (редкие) случаи, когда течение времени показано посредством пространственных образов. С.А. Салова (Уфа) оспорила традиционную трактовку оды Державина «Фелица» как сатирической, указав на высокие библейские образы, призванные подчеркнуть не только мудрость «богоподобной царевны», но и способность «мурзы» подняться на «гору» добродетели. В. Гудонене (Вильнюс) показала, что в «Вечерних огнях» Фета пространство часто ограничено садом, время — ночью, свободной от житейских забот, наполненной созерцанием красоты, «космической бездны», «светлой» и «сияющей»; другой характерный мотив — воспоминание. На преобладание романтического хронотопа в лирике Ю. Балтрушайтиса указала Л.И. Мурзич (Гродно): время в его стихах — в основном ночное, пространство — либо безмерное (бездна, море, звезды), либо обособленное (храм, горы). Н.Э. Марцинкевич (Гомель) провела параллели, опираясь на концепцию стилей Г. Вёльфлина, между лирикой Блока и живописью модерна и отметила, что, несмотря на предпочтение поэтом классического стиля в живописи (прямые линии и пр.), в его творчестве, взятом во всем объеме, преобладает «неклассическая» спиралеобразная, извилистая линия. С. Мицунори (Токио) отметил, что в стихотворении «Дождь» Бальмонта, близком по настроению и построению к «Ворону» Э. По, замкнутость пространства оттеняет чувства лирического героя, скорбящего об утрате и готовящегося к смерти. С.Ю. Артемова (Тверь) показала, насколько в цикле Бродского «Часть речи» важно пространство коммуникации: диалог постепенно переходит в автокоммуникацию, на смену «живущему человеку» приходит «автор». Об эволюции в творчестве Бродского мотивного комплекса «холм» как специфического хронотопа говорила Е.Г. Шуремова (Вильнюс). А.С. Волковинский (Каменец-Подольский) анализировал эпитеты как средство моделирования времени и пространства. Э.И. Гут-кина соотнесла лирический сюжет (от прошлого к будущему) с композицией стихотворного текста, выделив строку «золотого сечения» (раскрывающую кульминацию). И.Э. Карлы (Тверь) на примере изменения авторской датировки стихотворений З. Гиппиус о декабристах подчеркнула роль даты (компонента текста) для понимания авторского замысла. Л.Н. Гарданова (Гродно) выявила различные значения топоса «сад» в книге Я. Ивашкевича «Музыка вечером»: реальное место действия; символическое; концепту-
12 ВМУ, филология, № 3
альное, раскрывающее авторские представления о мире. Это сад и живых и мертвых (Элизиум) и «сад памяти». О.Б. Никифорова (Гродно) показала, как в прозе Я. Брыля место и время лирических записей расширяются за счет «памяти» автора.
В четвертой секции рассматривались произведения разных жанров античной и русской литературы (до эпохи романтизма). В трех докладах речь шла об Античности. Как показала Т.Ф. Тепе-рик, семантика сновидений в ходе эволюции эпических жанров (Гомер, Аполлоний Родосский, Вергилий) усложняется, о чем свидетельствуют изменения в пространстве снов. Я.Л. Забудская проследила соотношение сценического и внесценического времени и пространства в связи с формированием разновидностей древнегреческой трагедии. О.В. Осипова отметила, что способ изложения материала в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского подчинен требованиям эллинистической риторики: стремление к цельности рассказа приводит к нарушению хронологической последовательности. О пространственно-временной организации «Слова о полку Игореве» говорила А.О. Шелемова, считая возможным ее анализ по компонентам (центр и периферия, границы, «свой» и «чужой» миры и др.) и трактуя, в частности, мотив осушения (рек) как знак поражения, потери пространства. В двух докладах рассматривалось наследие Карамзина. Л.И. Сигида проследила связи поэтики пространства и времени в «Истории государства Российского» с повествовательными принципами повестей и «Писем русского путешественника». Т.В. Алпатова указала в «Письмах.», в частности, на приемы комментирования автором пространственно-временных образов.
В пятой секции рассматривалась русская проза XIX в. О психологическом пространстве в романах Тургенева и Гончарова говорила И.А. Беляева, противопоставившая моментам интенсивной работы души героев периоды ее замирания (тогда пространство кажется «пустым»). Романтическую оппозицию универсального «духа времени» и личностного «времени души» в эстетике и «Русских ночах» В.Ф. Одоевского проследил В.Н. Греков. Соотношение реального и художественного времени и пространства в рассказе «Бежин луг» анализировала Л.И. Скокова (Спасское-Лутови-ново). Суждения Тургенева в его письмах о возрасте человека систематизировал Р.В. Ермаков (Спасское-Лутовиново). А.П. Ауэр (Коломна) остановился на соотношении биологического и философского аспектов в осмыслении времени в романе Герцена «Кто виноват?». На театрализацию романного пространства, эстетику балагана в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина указал И.Ю. Роготнев (Пермь). М.Б. Лоскутникова выявила в чеховской «Даме с собачкой» систему хронотопических символов и аллегорий. В шести докладах рассматривалось творчество Достоевского.
Г.Л. Черюкина (Ростов-на-Дону) отметила различия в осмыслении времени (как предмета и/или как идеи) героями романов, связав их с религиозно-этической проблематикой. Н.В. Володина (Череповец) выделила как предмет изучения воображаемое пространство, возникающее в воспоминаниях, снах, мечтах героев. На психологическом времени в повести «Кроткая» остановилась М. Галы-шева. Р.Х. Якубова (Уфа) указала на наличие в «Бесах» мнимого пространства, возникающего в «коллективном бессознательном» под воздействием схем массовой литературы и балаганных зрелищ. Е.В. Грекова выделила в «Преступлении и наказании» три отдельных пространства — каморки Раскольникова (где созрела его наполеоновская идея), Петербурга (города, где совершаются и преступления, и духовные подвиги), каторги. Г.И. Романова отметила инструментальную ценность понятия «мир произведения» («предметная изобразительность», по Г.Н. Поспелову) и подчеркнула различие представлений о времени между героями романов (находящимися внутри «мира») и читателями (взгляд «со стороны» открывает то, что не замечено героями).
В шестой секции рассматривались эпические произведения XX в. (преимущественнорусские). О.В. Вологина (Орел) соотнесла доминирующее в поэтике Л. Андреева «остановившееся» либо предельно «сжатое» время с трагической тематикой. Сопоставляя хронотоп войны у Л. Андреева и В. Вересаева, Р.Л. Красильниковподчеркнул экзистенциальные мотивы у первого, сочетание метафорического и реалистического стилей у второго. В.Н. Чубарова (Ростов-на-Дону) выделила тему повседневности (противопоставленной политической стороне жизни) в романизированных биографиях Тургенева и Чехова, созданных Б. Зайцевым. Т.Н. Белова сблизила на основании синтеза лирического и новеллистического начал хронотопы произведений Набокова «Другие берега», «Память, говори!» (1967) и цикла рассказов Хемингуэя «В наше время». И.Н. Харламова подчеркнула роль памяти в хронотопе ностальгически окрашенных произведений И. Шмелева о детстве. С.А. Хомяков говорил о «пространстве в пространстве» и «времени во времени» в «Поэме без героя» Ахматовой. В ряде докладов прослеживалась связь художественных и философских исканий. Т.Т. Давыдова охарактеризовала роман «Бич Божий» Замятина как высокохудожественное воплощение «скифской» темы, развиваемой в русле идей Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера («Закат Европы»), а также Ф. Ницше (главный герой, Атилла, сродни «сверхчеловеку»). Хронотоп романа в своей основе мифологичен: в картине мира есть приметы разных эпох, объединенных признаком стареющей цивилизации; ей противопоставлены молодые, энергичные культуры (гунны, Византия). О воздействии на хронотоп романов С. Клычкова («Сахарный немец», «Чертухинский балакирь», «Князь мира»)
идей русского космизма (Н.А. Бердяев и др.) говорила А. Шетра-кова. Т.А. Коломиец (Нижний Новгород) анализировала в свете положений А.Ф. Лосева о трагическом время и пространство в «Мастере и Маргарите» Булгакова: лишь заглавным героям романа открыты смысловая «вертикаль», «преображенная жизнь» (т.е. третий «план» бытия, по Лосеву). Е.В. Индонго отметила, опираясь на работы Бахтина, Ц. Тодорова, Н. Трейл, Р. Лахманн, усиление в фантастике XX в. антипозитивистских идей, в частности свободы от реального времени и пространства, популярность формы притчи, где действие происходит «везде и всегда» и господствует трансцендентальный взгляд на мир (Ф. Дик, Х.Л. Борхес, М. Па-вич, С. Кржижановский). Хронотоп рассказа А. Грина «Крысолов» рассмотрела Ю.В. Шевчук (Уфа), повести М. Палей «Евгеша и Аннушка» — Н.В. Максимова (Астрахань). С.М. Телегин на примере романов Ю. Мамлеева «Мир и хохот», «Блуждающее время» констатировал появление новой жанровой разновидности — эсхатологического романа, где разрушается пространственно-временной континуум. Г.Г. Лукпанова (Алматы) показала структурообразующую роль в хронотопе «Школы для дураков» С. Соколова «текста Леонардо» (включающего образ Леонардо да Винчи в сознании главного героя, цитаты из его текстов, в том числе живописных, и пр.). А.Ю. Большакова отметила, что в произведениях Ю. Полякова, Б. Евсеева, В. Личутина, Ю. Козлова и др. время предстает прежде всего как движущаяся энергия души, скрытая от поверхностного взгляда. По мнению докладчика, философский тезис о неразрывности времени и бытия (М. Хайдеггер, Э. Гуссерль и др.) находит яркое подтверждение в новейшей русской прозе, где автор вместе со своими героями заново постигает время «Я». О влиянии идей З. Фрейда, К. Юнга, А. Эйнштейна на «антитеатр» Э. Ионеско (пьеса «Воздушный пешеход») говорила А.О. Фролова. Н.М. Щедрина указала на варианты реализации авторского «метода плотности» повествования на разные жанровые хронотопы глав «Красного колеса» Солженицына, подробно остановившись на главах-биографиях (Николай II, Ленин, Столыпин) и «киноглавах». Е.В. Суровцева выделила в «письмах к вождю» (1917—1953), полученных вышестоящими инстанциями от русских писателей (Аверченко, Булгаков, Короленко, Платонов, Толстой, Шолохов) и образующих специфический жанр, устойчивые временные и пространственные оппозиции: Россия новая и дореволюционная, Россия и русское зарубежье и др. Об Интернете как новом ареале бытования сказок сообщила К. Быстрова (Тверь).
В седьмой секции анализировалась зарубежная литература и литература русского зарубежья. Пять докладов прочли англисты. Н.А. Соловьева рассмотрела время и пространство в жанре romance — специфической разновидности английского романа — на
примере «Мельмота Скитальца» Ч. Метьюрина. Т.Л. Селитрина (Уфа) анализировала те же координаты художественного мира в современном английском романе (П. Акройд, К. Исигуро). Т.Г. Струкова (Воронеж) дешифровала пространство корабля в морской трилогии У. Голдинга («Ритуалы плавания», «На ближней дистанции» и «Огонь внизу») как метафору Британии и ее социальной структуры. О пространственно-временных моделях в английских новеллах о привидениях (1860—1890-е гг.) говорила И.А. Преснякова (Даугавпилс). А.Г. Волкова охарактеризовала сакральное пространство в стихотворении Дж. Герберта «Алтарь». В трех докладах освещалось своеобразие прозы русского зарубежья. Э.И. Абуталиева выделила в мемуарно-автобиографических произведениях Шмелева, Зайцева, Бунина, Бальмонта, а также Ф. Степуна и Евг. Трубецкого мифологический хронотоп дома, мыслимого как «рай на земле» и одновременно как трагический символ утраченной родины. Т.Я. Орлова очертила пространственно-временные рамки трилогии М. Алданова «Ключ. Бегство. Пещера» в целом и каждой ее части в отдельности, подчеркнув ведущую роль романной ситуации для формирования того или иного хронотопа. А.В. Злочевская определила хронотоп «Степного волка» Г. Гессе, «Дара» и «Других берегов» Набокова, «Мастера и Маргариты», «Театрального романа» Булгакова как «метафикцио-нальный», фантастический. Он воплотил трагическую антиномию порабощенности личности во внешнем мире и ее свободы в сфере творящего духа. Отмечено структурное сходство романов, в частности в приемах создания эффекта «беспредельности» внутреннего хронотопа.
Участники конференции выразили удовлетворение ее итогами. Следующие Поспеловские чтения планируется провести в декабре 2009 г.
Ю.В. Кабыкина, В.А. Лихтарович, О.В. Никандрова, Л.В. Чернец, Т.В. Швецова
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 3
БИНОГРАДОБСКИЕ ЧТЕНИЯ 2008 г.
Вот уже 39 лет филологи МГУ начинают каждый новый год Виноградовскими чтениями. Чтения 2008 г. состоялись 16 января и назывались «Авторские стратегии и "образ автора"». Чтения были посвящены тексту, интерпретации текста, речевой деятельности, субъективному началу в тексте и виноградовскому понятию
