CC BY
139
© 2008 г.
С.Е. Шеина
ВИДЫ И ФУНКЦИИ ПОЭТИЧЕСКИХ ВСТАВОК В РОМАНЕ «УЛИСС» ДЖ. ДЖОЙСА
Соединение в одном произведении двух форм словесного выражения — поэзии и прозы — даже при том, что у Джойса оно приобретает особый многогранный смысл, прием в целом не новый. Он восходит к первобытному синкретизму, который представлял собой сочетание музыки, элементов слова, исполняемых хором, и ритмических движений. Древнейшие повествовательные произведения разных народов сочетают в себе поэзию и прозу: древнеиндийские «Панчатантра» и «Махабхарата», древнекитайский и древнегреческий роман, например, «Сатирикон» Петрония Арбитра, «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея. Большой литературный и исторический интерес для изучения проблем соотношения и развития стиховой и прозаической речи представляют древние ирландские саги (от ирландского <^се1а» — «сказания, повести»), в которых прозаический текст перемежается поэтическими фрагментами.
Начало двадцатого века было отмечено поисками новых форм словесного выражения. Переходная эпоха не только накладывала свой отпечаток на индивидуальный стиль писателя и поэта, но и сближала различные поэтические и жанровые системы. В этот период поиска новых жанровых, языковых и стилистических форм происходит и сложная конвергенция стиха и прозы. Исследованию типологии процессов и форм взаимодействия стиха и прозы посвящена работа Ю.Б. Орлицкого. Он выделяет следующие типы прозаических структур, возникающих под непосредственным влиянием стиховой практики: метрическая рифмованная проза; неметрическая рифмованная проза; метрическая нерифмованная проза; метризованная нерифмованная проза; строфическая проза (версэ)1. Однако в рамках заявленной темы нас интересуют прежде всего тексты, в которые стих и проза включаются на равных или почти на равных основаниях. О. Федотов предлагает использовать для обозначения таких конструкций традиционный термин «элогизм»2, однако современные факты подобного рода, в отличие от их древнерусских структурных аналогов, в современном литературоведении традиционно именуются монтажными текстами. Чаще всего монтаж стиха и прозы используется в больших формах — поэмах, драматических поэмах, романах. Роман «Улисс» нельзя считать исключительно монтажным текстом, однако в нем присутствуют свойственные ему характеристики.
Проза Джойса, возможно, сильнее, чем у большинства крупных европейских прозаиков Х1Х—ХХ вв., насыщена синтагмами со стихотворными ритмами и поэтическими вставками. В роман «Улисс» автор включил многочисленные цитаты из стихотворений различных авторов: Дж. Байрона, Э.По, Т. Мура, У.Б. Йейтса, Р.Киплинга, Бена Джонсона, У. Блейка и многих других. Широко привлекаются Джойсом для цитирования и тексты массовой культуры: отрывки из непристойных песенок, популярных опер и оперетт, уличных баллад и т.п. Многие из них уже получили историко-литературный комментарий: обнаружен
источник цитат, смысл важнейших фрагментов изучался в контексте романного целого. Текст «Улисса» в этом плане — подлинная энциклопедия мировой поэзии, взятой во всех ее основных регистрах.
Особую смысловую нагрузку несет в себе объем поэтической вставки, который колеблется от нескольких слов (микроцитата) до достаточно крупных отрывков. Функция микроцитаты, как правило, заключается в создании колоритного штриха к общей картине или интертекстуальных связей знака, по которому читатель может опознать культурные связи текста. В прозаический текст такие микроцитаты входят без акцента и каких-либо комментариев, например: «Thanks to the Little Flower» (эпизод «Аид»). Стихотворение «Маленький Цветок» А. Теннисона было напечатано в газете «Ивнинг Телеграф» 16 июня 1904 г. и оно соотносится по дате с событиями «Улисса». Из текста романа непонятен смысл предложения, в стихотворении же цветок становится символом ушедшей из мира души, и все предложение, таким образом, развивает тему смерти, привязывая эпизод к реальным фактам описываемого дня. Или: «I hear the ruin of all space, shattered glass and toppling masonry, and time one livid final flame» — скрытая цитата из «Бракосочетаний Неба и Ада» У. Блейка, который постоянно предсказывал, что «мир...поглотит пламя». В сознании Стивена прорицание Блейка соединяется с видением гибели Трои, а из апокалипсического видения встает вопрос о природе истории.
Иногда стихотворение другого автора просто называется. В этом случае функцией стихотворения может быть как стремление показать эрудицию — свою, либо героя, так и расширение значения высказывания, которое должно пониматься в контексте обозначенного стихотворения. Например, реплика Стивена в беседе с мистером Супером «Гамлет, или Беззаботный нищий» не просто остроумное замечание, но расширение шекспировской темы до борьбы Ирландии за независимость от Англии. «Беззаботный нищий» — стихотворение Р. Киплинга, положенное на музыку, которое исполнялось на благотворительных концертах в помощь английским солдатам на англо-бурской войне. Далее мы встречаем выражения «Гамлеты в хаки» (ср.: «джентельмены в хаки» в «Беззаботном нищем») — английские солдаты, «стреляйте без колебаний» — легендарный приказ капитана Планкетта, английского подавителя волнений ирландцев в Корке в 1887 году. Эту тему завершают строки из стихотворения Суинберна «На смерть полковника Бенсона», где восхвалялось поведение англичан в войне с бурами:
Whelps and dams of murderous foes whom none But we had spared
Стихотворение было воспринято как апология концлагерей, устроенных англичанами для гражданского населения. Словосочетание «беззаботный нищий», брошенное Стивеном, представляет собой пример того интеллектуального «турнира», который он вел в главе «Сцилла и Харибда» с культурной элитой Дублина.
«Улисс» писался Джойсом, когда сложилась уже целая литературная традиция, основанная на внутреннем монологе, но именно здесь впервые используются все возможности такого оперативного решения. Поскольку именно во внутреннем монологе наиболее часто используются поэтические вставки, имеет
смысл привести определение такой техники, данное Дюжарденом, на которого сам Джойс неоднократно указывал как на автора, открывшего для него внутренний монолог: «Но от традиционного монолога он [внутренний монолог] отличается следующим: в том, что касается содержания, он отражает мысли наиболее интимные и ближе всего стоящие к подсознанию; что касается духа, то он является дискурсом, лишенным логической организации, воспроизводящим мысли в их исходном состоянии — такими, какими они приходят на ум.»3. Так, в сознании Блума, чье знание поэзии очень поверхностно, строка из стихотворения Р. Бернса «Пробираясь до калитки» соединяется со строкой мюзик-холльной песенки на слова Ф. Макгленнона с припевом «Его похороны завтра»:
Your funeral’s tomorrow
While you’re coming through the rye.
Diddlediddle dumdum Diddlediddle...
Стихотворные вставки знаменуют родство Стивена и Блума. Оба они мысленно цитируют поэтические строки, либо рассуждают о стихосложении, каждый на своем уровне. Вот отрывок из внутреннего монолога Блума:
«The hungry famished gull Flaps o’er the waters dull.
That is how poets write, the similar sounds. But then Shakespeare has no rhymes: blank verse. The flow of the language it is. The thoughts. Solemn.
Hamlet, I am thy father’s spirit
Doomed for a certain time to walk the earth»
А вот мысли Стивена:
«Won’t you come to Sandymount,
Madeline the mare?
Rhythm begins, you see. I hear. Acatalectic tetrameter of iambs marching. No, agallop: deline the mare»
Разная степень знакомства с поэтикой стиха, выраженная в комментарии к собственным рифмованным строчкам, символизирует разницу между материалистом Блумом и поэтом Стивеном. Однако сам факт возникновения поэзии, то, что поэтические фрагменты сливаются с повествованием без диссонанса, как прямое выражение мыслей и чувств героев, выделяет их среди прочих дублинцев, подчеркивает их отверженность и изгойство.
Последняя часть романа представляет собой внутренний монолог Молли Блум. В ее монологе комментаторы также отмечают цитаты — из популярных песенок, например, «what are we waiting for O my heart kiss me straight on the brow» (английская любовная песня «Прощание»), «a charming girl I love» (песня из «Лилии Килларни»), и даже из, как выяснили ученые, эпитафии весьма физиологического содержания неизвестного автора «wherever you be let your wind go free». Строки из песни «В старом Мадриде» перемежаются с воспоминаниями Молли о ее путешествии на ночном пароходе из Тарифы: «softly sighs of love the light guitar where poetry is in the air the blue sea and the moon shining so beautifully coming back on the nightboat from Tarifa the lighthouse at Europa point the guitar that fellow played was so expressive will I ever go back there again all new faces two glancing eyes a lattice hid Ill sing that for him theyre my eyes if hes anything of
a poet two eyes as darkly bright as loves own star arent those beautiful words as loves young star itll be a change». В сумбуре мыслей и воспоминаний песенные строки выступают, с одной стороны, как неотъемлемая часть характеристики певицы Молли Блум, с другой стороны, как нечто отличное от ее повседневной жизни, в которой не хватает романтики и восхищения, недостающего этой женщине.
Некоторые стихотворения входят в текст целиком или достаточно большими фрагментами. Например, строки из элегии «Ликид» Джона Мильтона во второй главе. Как и в большинстве других случаев, эта достаточно большая поэтическая вставка оформлена по всем законам реалистического романа: персонаж (Талбот, далеко не прилежный ученик Стивена) воспроизводит стихотворный текст, который воспринимается как литература, введенная в реальную жизнь. Выбор именно этих строк не случаен. Смерть в воде — это один из сквозных мотивов в мыслях Стивена, который возник уже в первой главе «Телемак» и особенно настойчиво будет повторяться в «Протее». И именно этот мотив — тема элегии, написанной Мильтоном на смерть утонувшего друга.
Крупные поэтические фрагменты, инкорпорированные в текст, часто способствуют развитию мысли героя или знаменуют смену темы. Так, в первом эпизоде Бык Маллиган беспрерывно читает стихи, которыми отмечены основные переживания Стивена. Строками из стихотворения У.Б. Йейтса «Кто вслед за Фергусом» он дает понять, что разговор о смерти матери Стивена он считает законченным. Следующий за четверостишием абзац, построенный на скрытых цитатах из этого стихотворения, который Джойс необычайно любил и почитал одним из лучших во всей мировой поэзии, погружает нас в воспоминания, завершающиеся внутренним монологом Стивена. Затем снова песенкой Маллигана отмечается тема безденежья Стивена, а поэмой «Песнь веселого Иисуса, правда, несколько саркастическая», сочиненной Оливером Гогарти, прототипом Маллигана, и официально запрещенной в Дублине в 1904 году, вводится тема вольнодумства Стивена:
I’m the queerest young fellow that ever you heard.
My mother’s a jew, my father’s a bird.
With Joseph the joiner I cannot agree.
So here’s to disciples and Calvary.
Этот стишок Маллигана уже в своей стилистике несет потенцию скандала, разворачивающуюся в первой подходящей ситуации, либо создающую таковую. Однако при всей невероятной развязности, эта «Песнь» взятая как целое, шире скандала, поэтому она воспринимается как явление неоднозначное, совмещающее явный комизм и трагическую «изнанку». Принцип характеристики героя через кривое зеркало его собственной или цитируемой им поэзии диктует особое положение подобных стихотворных вставок, которые должны восприниматься в совокупности. Джойс рисует неприятную ему фигуру Быка Маллигана через его собственные разгульные стихотворные строки, либо, высокомерно и издевательски цитируемые строки других авторов.
Все названные и неназванные нами стихотворные вставки различны в жанрово-стилевом плане. Подлинность многих песенок подтверждена исследователями. Стивен на своем уроке в школе приводит действительную ирландскую загадку из разряда «абсурдных»:
The cock crew,
The sky was blue:
The bells in heaven Were striking eleven.
‘Tis time for this poor soul To go to heaven.
Но в ответе слово «мать» заменено на слово «бабка» — образы-загадки соединены в уме Стивена со смертью матери, поэтому табуирование слова вполне понятно.
В третьем эпизоде приводится куплет из блатной песни «Довольные хвалы вора в честь девки своей», язык которой — воровской жаргон XVII века:
White thy fambles, red thy gan And thy quarrons dainty is.
Couch a hogshead with me then.
In the darkmans clip and kiss.
Но Джойс не только приводит оригинальные фольклорные стихотворения, но и вкладывает в уста своих персонажей собственные стилизации и пародии. Строки, которые произносит Маллиган в девятом эпизоде, являются пародией Джойса на стихотворение У.Б. Йейтса «Байле и Айлин», а стихотворение, которое сочиняет Стивен в третьей главе, — это вариация последней строфы стихотворения «Моя скорбь на море», английского перевода ирландской песни. В главе «Циклопы» Джойс искусно пародирует попытки многих поэтов Ирландского возрождения подражать древним формам гэльской поэзии. Он помещает в текст переведенный на английский язык отрывок из рун древних кельтских бардов, метрическая система которого напоминает «изощренные аллите-ративные и изосиллабические правила валлийского энглина». Подготовив читателя лестными комментариями к восприятию этой сложной средневековой формы силлабического стиха, Джойс приводит стихотворение, которое никак ей не соответствует:
The curse of my curses Seven days every day And seven dry Thursdays On you, Barney Kiernan,
Has no sup of water To cool my courage,
And my guts red roaring After Lowry’s lights.
Сфера иронии в этом случае — не только темы и идеи, но и сам стиль мышления, переданный фактурой стиха. Убогий смысл дискредитирует саму суть идеи восстановления древних культурных связей. Механический ритм перечислений, подражающий древним запевам, лишает слово той власти, которой оно было наделено в средневековье, и превращает его в нечто «готовое», выговариваемое по инерции. Это облачение мысли, лишенной органики и ответственности. Пародии Джойса нацелены на явления ординарные по своей природе, поэтому, основное свойство их стиля — намеренная обезличенность.
Помимо стихотворных вставок, зачастую в самом ритме прозаического про-
изведения присутствуют элементы ритмики поэтического текста. Функцией подобного синтеза является придание романтического флера, «поэтизация» описываемого события. Джойс использует музыкальные и нарративные аналогии, чтобы создать атмосферу сентиментальности, которая существует параллельно, в сложном контрапункте с пародийностью, стихи и проза все время сталкиваются друг с другом, то взаимодействуя, то противоборствуя.
Как пишет С.С. Хоружий в комментарии к роману «Улисс», заявленная автором музыкальная форма, «фуга с каноном», может быть найдена в главе лишь при слишком усердных поисках, но текст действительно насыщен «самыми разными звуковыми и музыкальными эффектами. Мы слышим мелодии, ритмы, переливы, богатую звуковую инструментовку.»4. И хотя С.С. Хоружий говорит о вступлении к эпизоду как о «наборе из 58 бессвязных обрывков», именно в этом вступлении особенно силен поэтический компонент текста. Это и рифмы (a sail! A veil!; One rapped, one tapped), и стихотворные размеры (Peep! Who’s in the .... peepofgold? или Decoy. Soft word. But look: the bright stars fade.), и звукопись (Jingle jingle jaunted jingling). Это вступление лишь внешне бессвязно, на самом деле в нем «проиграны», пусть эзотерически, многие из основных мотивов творчества писателя: мотив потери (All is lost now), любви возвышенной (Goldpinnacled hair (ср. Goldenhair — героиня «Камерной музыки») и плотской (Fro. To, fro. A baton cool protruding; One rapped, one tapped, with a carra, with a cock), музыки-целительницы (And a call, pure, long and throbbing. Longindying call. Decoy. Soft word. But look: the bright stars fade. Notes chirruping answer).
Эффект «бессвязности» в данном отрывке наделен определенной функцией: во-первых, передать сумбур, сумятицу чувств Блума (недаром его имя всячески обыгрывается в эпизоде — Blew. Blue bloom, Bloo. Boomed crashing chords), героя, который мучается из-за вероятной измены жены, но и сам готов ей изменить; во-вторых, передать хаос прозаической, бытовой жизни дублинского ресторанчика, в которой сталкивается высокое и низкое, любовь, патриотизм и физиология.
Это своего рода гротеск — дисгармоническая гармония (Jingle jingle jaunted jingling — «шутовские колокольчики, чепуха», другое значение — «стихи, рифмовка»), которая проходит далее через весь эпизод, организуя переливы его ритмов, нарочито деформированных слов и синтаксических конструкций с вкраплениями многоязычных цитат из песен и романсов. Весь эпизод — смесь прозы жизни и мифопоэтической красоты существования (сверкание золота и бронзы в баре, отблеск облика гомеровых сирен на образах певичек), лирическое пение чередуется с бытовыми рассуждениями Блума:
«—Full of hope and all delighted...
Tenors get women by the score. Increase their flow. Throw flower at his feet. When will we meet? My head it simply. Jingle all delighted. He can’t sing for tall hats. Your head it simply swurls. Perfumed for him. What perfume does your wife? I want to know. Jing. Stop. Knock. Last look at mirror always before she answers the door. The hall. There? How do you? I do well. There? What? Or? Phial of cachous, kissing comfits, in her satchel. Yes? Hands felt for the opulent.
Alas the voice rose, sighing, changed: loud, full, shining, proud.
—But alas, ‘twas idle dreaming...
Glorious tone he has still. Cork air softer also their brogue. Silly man! Could have made oceans of money. Singing wrong words. Wore out his wife: now sings».
Обрамление эпизода — это невнятные звуки из вступления (Rrrpr. Kraa. Kraandl... My eppripfftaph. Be pfrwritt), перекликающиеся с финалом эпизода, в котором высокая тема родины сталкивается с физиологией, испусканием газов Блумом. Становится понятным и слово из вступления — eppripfftaph, искаженное «epitaph». Но «эпитафией» на могиле героя будет его неприличный звук Pprrpffrrppffff. Это и есть поэтическая стихия эпизода, доведенная до злой само-пародии, в которой проявляется элемент карнавальной эстетики.
Теперь, рассмотрев основные случаи проникновения элементов поэзии в прозу романа Джойса, мы предлагаем следующую классификацию видов поэтических вставок в романе «Улисс»:
1. Просодические элементы. Ритмика, рифма и звукопись используются для акцентирования отдельных прозаических фрагментов, создавая отличный от прозаического ритм. Просодические элементы вносят в прозу диссонанс, нарушая естественное ее восприятие и заставляя читателя напряженно работать для восстановления привычного движения прозаического текста.
2. Микроцитаты. К ним мы относим цитирование нескольких слов, одной строки, заголовка или парафразу стихотворения другого автора. В этом проявляется интертекстуальность произведений Джойса. Функцией поэтической цитаты является привнесение лирического настроения в прозу, а также создание многоплановости прозаического текста, понимание которой требует высокого уровня образованности реципиента.
3. Стих. Стихотворная вставка от двух до четырех строк, которые могут быть как собственно авторскими, так и отрывком из чужого произведения, либо контаминацией нескольких, как правило, двух, неавторских стихотворений. Стих часто является составной частью монолога (внутреннего монолога) или реплики героя. Функцией такого поэтического вкрапления является характеристика личности героя, уровня его развития.
4. Стихотворение. Иногда в текст романа входит целое стихотворное произведение, прерываемое прозаическим текстом. Крупные поэтические вставки способствуют созданию композиционного ритма, упорядочению структуры текста. Они разделяют текст на эпизоды и выделяют значимые части.
В «Улиссе» находит свое выражение стремление внести в эпическую структуру лирическое начало. Инкорпорирование элементов стиха в прозаическую конструкцию расшатывают монолитность прозаической структуры, подготавливая ее к возможности активного вторжения стихотворных элементов, что происходит в «Поминках по Финнегану».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе. Очерки истории теории. Воронеж, 1991. С. 35.
2 Федотов О.И. Оппозиция «стих-проза» в античной риторике // Филологические науки. 1985. №4. С.34.
3. Эко У. Поэтики Джойса. СПб.: Symposium, 2003. С.209.
4. Хоружий С.С. Комментарии //Джойс Джеймс. Улисс. М., 1993. C. 610.
KINDS AND FUNCTIONS OF POETICAL INSERTION IN NOVEL «ULYXES»
BY J. JOYCE
S.E. Sheina
The forms of the poetical insertion in James Joyce’s «Ulyxes» are studied. The poetical elements are divided in accordance with their size: prosodical elements, a microcitation, a verse, a poem. All of them are used to introduce the lyricism into the prosaic structure of the novel thus anticipating the active correlation of poetry and prose in «Finnegans Wake».
© 2008 г.
Л.И. Исхакова
ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЕ ТРАДИЦИИ В РОМАНЕ Д. МОРИЕРА «ПОХОЖДЕНИЯ ХАДЖИ-БАБЫ ИСФАГАНИ В ЛОНДОНЕ»
Первым философским романом в просветительской прозе XVIII века по праву считаются “Персидские письма” Шарля Луи Монтескье. Он использует традиционную для романа XVIII века эпистолярную форму. Роман Монтескье представляет собой сатиру на монархию и личность Людовика XIV, на абсолютизм в целом, на папство, иезуитов с их нетерпимостью и фанатизмом, на крупных дельцов типа Джона Лоу и на многое другое.
Героями романа являются персияне Узбек и Рика, только что покинувшие свою страну с целью узнать жизнь французского общества. Впечатлениями о чужой стране друзья обмениваются в своих письмах.
Персияне Монтескье — это не портреты реальных персиян того времени, а условные, “аллегорические” фигуры1. В XVIII столетии было распространенным приемом привлекать в качестве свидетеля и судьи дикаря или человека, “неиспорченного цивилизацией”, и потому способного непредвзято оценить европейскую цивилизацию. Этот выдуманный герой являлся носителем авторских идей и взглядов. Отдаленность героев от европейского общества позволяет подвергнуть французскую действительность уничтожающей критике со стороны. Наивные, но по существу мудрые и проницательные герои Монтескье развивают сложную философию. Их строгому суду подвергается вся европейская культура, общество, прежде всего аристократическая верхушка. В письмах Узбека и Рики перед читателем выстраивается целая галерея салонных завсегдатаев, светских дам, псевдоученых, финансистов, бездарных стихоплетов и т.д.
Герои Монтескье не просто путешествующие герои. Образы Узбека и Рики представляют собой тип героя, который не довольствуются только лишь восприятием впечатлений, а сравнивает одни явления с другими, пытается познать суть видимого. Герой обнаруживает закономерности действительности, сопоставляет основные типы общественно-политического устройства — деспотию,
