CC BY
75
У книжной полки
ФедюкВ.П. Керенский. М.: Молодая гвардия, 2009. - 406 с. - (Жизнь замечательных людей).
В ПОИСКАХ КЕРЕНСКОГО
Биография как жанр и как вид исторических исследований постоянно привлекает внимание ученых, а с другой стороны - является востребованным со стороны читающей части общества. К сожалению, от непрерывно увеличивающегося массива историко-биографической литературы отстает ее теоретико-методологический анализ.
После насыщенных интереснейшими наблюдениями и выводами выступлений С. С. Аверинцева «Биография как историческое исследование» и Н.Я. Эйдельмана «Об историзме в научных биографиях» (см.: История СССР. 1970. № 4) на «круглом столе» историков и литературоведов трудно назвать соответствующие им по уровню научного осмысления работы последующих авторов. Дело в том, что названные ученые были не только историками-исследователями, в сферу научных интересов которых входили проблемы биографистики от античности до новейшего периода русской истории, но и одновременно практиками - мастерами художественного слова. Это придавало их теоретическим выводам, если можно так сказать, универсальную ценность. Правда, время от времени появляются статьи архивоведов и источниковедов по частным проблемам исто-рико-биографических исследований, но в целом можно констатировать, что история отечественной биографической литературы относится к наименее изученным вопросам историографии.
В результате многие современные авторы, работающие в жанре исторической биографистики, предпочитают следовать собственным представлениям о законах и критерияхь, которые должны определять необходимый стандарт научных, научно-популярных и художественных (беллет-ризованных) биографий. Хотя представления эти зачастую явно не соответствуют как уровню развития современного гуманитарного знания в целом, так и исторической науки, в частности.
Специалисты в области архивоведения и источниковедения уже не первый год отмечают очевидный приток, если не натиск, дилетантизма,
которому пытаются противостоять историки-профессионалы. Об этом явлении регулярно говорится на различных научных конференциях специалистов (см., например, выступление Е.В. Пчелова «Источниковедение и проблема профессионализма в исторической науке» на Всероссийской конференции «Архивоведение и источниковедение Отечественной истории. Проблемы взаимодействия на современном этапе», организованной Всероссийским научно-исследовательским институтом архивоведения и архивного дела в декабре 1994 г., доклад Е.Р. Ольховского на конференции в Нижнем Новгороде в 1993 г. «Историческая наука и архивы» и другие), но их голоса практически не выходят за стены научных аудиторий.
Приступая к написанию и готовя к изданию очередной историкобиографический труд, авторам не мешало бы ознакомиться с историей и теорией жанра, где кроется много весьма поучительных страниц. Напомним хотя бы об уникальной в своем □ роде попытке известного отечественного психолога и педагога Н. А. Рыбникова организовать Биографический институт с целью теоретического изучения проблем написания исторических портретов (см.: Рыбников Н. Изучение биографии (темы семинария, указатель литературы). Биографический институт. Вып. XIX. М., 1922). Показателен сам факт его организации и попытка широкой постановки проблемы изучения и написания биографий как результата сочетания психологических и социальных аспектов. Кстати, сторонники создания психоистории как особого вектора развития исторической науки (см. подробнее: Богатырев С.Н. Психоистория и вспомогательные исторические дисциплины // Вспомогательные исторические дисциплины: высшая школа, исследовательская деятельность, общественные организации. М., 1994) могли бы оперировать не только ссылками на труды 3. Фрейда и Э. Эриксона (выход в свет его книги о жизни М. Лютера считается началом современного этапа в психоисторических исследованиях), но и на богатейший опыт биографистики как естественного проявления «психоистории». Ведь именно создание жизнеописаний исторических персоналий больше всего требует сочетания социальных и психологических методов познания.
Отметим, что такой комплексный подход характерен для классиков биографического жанра отечественной исторической науки конца XIX -начала XX вв., например, С.Ф. Платонова (биография Бориса Годунова), М.М. Богословского (биография Петра Великого), а также А.Е. Преснякова, Е.В. Тарле, позднее А.З. Манфреда и других. Особо отметим труды С.Б. Веселовского об опричнине, который критиковал трактовку образа Ивана Грозного в исторической прозе А. Толстого, отмечая не только фактические ошибки, но и психологическую фальшь в его авторских построениях. Сам историк, строго следуя источниковой базе, мастерски воссоздал не только
общую атмосферу страха в период опричного террора, но и, например, душевное состояние Ивана IV при составлении завещания и в последние годы его жизни.
Однаш в дальнейшем от фундаментальных работ, отмеченных научной основательностью, четкостью и глубиной исследовательской мысли, а также блеском стиля, биографический жанр опустился до уровня, когда архивные документы из надежной опоры для ученого и источника объективной истины превратились в балласт. При этом герои и злодеи определялись раз и навсегда.
Вот типичный пример из истории биографического жанра.
В 1924 г. в Ленинграде начала выходить популярная «Историческая библиотека», которая по замыслу издателей должна была состоять из двух серий - «Люди революции» и «Тени революции». В первой серии намечалось опубликовать биографии революционеров прошлого и действующих руководителей партии и правительства. Это были герои. Для жизнеописаний «злодеев» предназначалась серия «Тени революции», которую открыла изданная в 1925 г. книга о Борисе Савинкове. За ней должны были последовать биографические очерки о Керенском, Азефе, Малиновском, Окладском, Гапоне и других «ренегатах, политических авантюристах и провокаторах». Так их аттестовал М.С. Ольминский на заседаниях Истпарта, посвященных проблемам биографии. Авторы изначально лишались возможности пользоваться архивными документами, «вражеской» периодикой, литературным и эпистолярным наследием тех исторических персонажей, о которых им поручили написать.
В эпоху горбачевской перестройки на историко-биографический жанр обрушилась новая напасть.
Открылись отечественные и зарубежные архивы, расширившаяся источниковая база потребовала глубокого изучения не известных ранее источников с привлечением всех методов современного гуманитарного знания. Но одновременно появилась возможность пойти в обход, полагаясь только на собственное представление о том, что требуется для потребительского рынка.
В этом смысле характерен пример самой известной биографической серии, которая выходит в издательстве «Молодая гвардия» под названием «Жизнь замечательных людей», и которая, как указывается на отдельной странице каждого выпуска, «основана в 1890 г. Ф. Павленковым и продолжена в 1933 г. М. Горьким».
На наш взгляд, сочетание двух внешне несовместимых векторов био-графистики (назовем их условно «занимательно-просветительским», как замыслил Павленков, и воспитательно-назидательным, по Горькому), придает биографическому серии ЖЗЛ свой особый характер.
Новая книга известного ярославского историка В.П. Федю ка - «Керенский» - вполне типична для большинства изданий «молодогвардейской» серии последних лет.
У автора были предшественники. Речь идет даже не о брошюрах и статьях, выходивших еще при жизни Керенского. Например, работы некоего В-ского «Керенский», изданной в Петрограде в 1917 г., или мемуаров В. Д. Набокова «Временное правительство» (Архив русской революции. Кн. I. Берлин, 1922) и других.
Мы имеем в виду прежде всего книгу В.Л. Стронгина «Керенский: Загадка истории» (М.: АСТ-Пресс Книга, 2004). Согласно издательской аннотации, это - «первая в России книга об Александре Керенском - министре юстиции, главе Временного правительства России. Автор книги создает яркий образ этого образованного, доброго человека, умного и честного адвоката, стремившегося сделать Россию демократической страной. Книга издана в серии “Историческое расследование”».
У В .П. Федюка концептуальный замысел книги базировался на ином посыле. В одном из интервью тележурналистам он объяснял: «Вряд ли Керенский когда-то будет героем. Потому что в глазах тех, кто ратует за сильную власть, герои - это белые генералы. В глазах коммунистов - Ленин и иже с ними. А Керенский оказался между белыми и красными. Его в равной мере ненавидят и те, и другие. Так что героем вряд ли, а вот примером, на который стоит посмотреть, - да».
Однако основанием для написания очередной книги о Керенском может служить не только стремление довести до читателей свою точку зрения, но и введение в научный оборот новых фактов и оригинальной концепции. Наконец, ознакомление с ними читателей.
Скажем, А.З. Манфред (1906-1976) решился написать книгу о Наполеоне Бонапарте после того, как уже вышли в свет жизнеописания императора таких выдающихся историков и писателей, как Андре Моруа, Жорж Лефевр, Эмиль Людвиг и, наконец, Е.В. Тарле. Манфреда пытались отговорить, но он просто не мог не написать свою книгу. Эго право историку обеспечили не только, и даже не столько эрудиция в области всеобщей истории и блестящий стиль изложения, а прежде всего - огромные стопки конторских книг и папок с выписками из архивов России и Франции, из которых он черпал сведения, которые оказались вне поля зрения его предшественников. Манфред сумел проникнуть во внутренний мир героя, в его психологию, а выстраивая событийный ряд - сообщил читателю факты, которые мало кому были известны, а то и вообще никому. В итоге книга «Наполеон Бонапарт» стала истинным шедевром в жанре исторического портрета. Добавим, что в 1970 г. в Политехническом музее состоялось ее публичное обсуяедение. Зал был переполнен, как на выступлени-
ях самых модных поэтов того времени. Кажется, это был уникальный случай в истории отечественной, да и мировой биографистики.
Итак, «римейк» жизнеописания вполне может стать событием в жанре исторического портрета. Но только тогда, когда автор представляет нам сочетание глубокого психологического проникновения во внутренний мир героя с оригинальным освещением внешних обстоятельств, основанном на фактах, которые он впервые вводит в научный и общественный оборот.
В книге В.П. Федюка, к сожалению, трудно обнаружить эти качества в объеме достаточном, чтобы их заметить. В поисках «живого» Керенского мы следуем за детальным изложением истории событий в феврале-октябре 1917 г., но главный персонаж при этом остается необъяснимым, почти мистическим феноменом - как для автора, так и для читателя. Он то вспыхивает ярким фейерверком на революционном небосклоне, развивая бурную деятельность, почему-то, по авторскому восприятию, изначально обреченную на провал, то вдруг так же неожиданно впадает в прострацию и гаснет, или, выражаясь языком автора, исчезает за кулисами политического театра именно тогда, когда занавес уже поднят и зрители ждут появления главного персонажа объявленной пьесы.
Аналогия жизни Керенского с театральной постановкой, которую мы заимствовали у автора, не случайна.
Через всю книгу проходит образ Хлестакова, сыгранного Керенским в отрочестве и который, согласно автору, оживал в нем на протяжении всего периода революционной смуты.
Другая навязываемая читателю идея, которая роднит персонаж Керенского с НЛО, - мистика. Точнее, усиленный, нарочитый акцент в описании зигзагов его судьбы на мистику, на Провидение, а то и на масонские связи героя жизнеописания.
Но в целом автор старательно избегает попыток углубиться в душевный мир героя. Более того, даже политические взгляды Керенского его не очень интересуют, поскольку разобраться в них довольно сложно без привлечения архивных материалов и проверки на искренность мемуаров самого героя.
В результате мы имеем добротное изложение событийного ряда, которое мало что добавляет к уже известной истории начала революционной смуты в феврале 1917 г., поскольку оно основано на уже опубликованных и доступных широкому кругу заинтересованных читателей источниках.
На наш взгляд, картина могла бы измениться, если бы автор больше внимания уделил зрелому периоду жизни героя, когда Керенский предавался размышлениям о своей жизни, находясь в эмиграции. Здесь он представал во весь рост - начиная с детских лет и до завершения активной политической деятельности. Около шести книг воспоминаний давали воз-
можность сравнить образ, который лепил из себя сам Керенский, и то, каким еш видело окружение уже после еш низвержения с исторического пьедестала. Но несложные подсчеты показывают, что из более чем 400 страниц книги Федюка описание жизни Керенского за рубежом занимает от силы 11 (!) страниц.
Автор даже не упоминает, например, о деятельности Административного центра Внепартийного объединения (Париж, Прага. 1920-1922), фонд которого хранится в ГАРФ (Ф. Р-5893.1 опись. 206 дел). Между тем, в этом фонде находятся, в частности, письма Керенского, свидетельствующие о его участии в практической работе по направлению Административным центром особоуполномоченных и разведчиков в Советскую Россию, на Украину, в Грузию и страны Прибалтики, а также в ряд европейских стран (Австрия, Болгария, Великобритания, Германия и другие) для сбора сведений о деятельности монархистов. Иначе говоря, в рамках Административного центра Керенский пытался в эмиграции вести борьбу за некую «третью Россию» под старым, времен Гражданской войны, лозунгом «Ни Ленин, ни Колчак». Не получилось. Но почему не получилось -как и почти все, за что он брался, - на этот вопрос в книге нет внятного ответа. Автор, похоже, не стал затруднять себя поиском новых документов, чтобы формировать свою версию причин превращения всех блестящих начинаний Керенского в столь же оглушительные провалы.
Странно, но при этом автор пренебрежительно отзывается о воспоминаниях Керенского, заявляя: «Керенский не рассказал в мемуарах ничего нового. Все, что он писал, было известно по газетам и свидетельствам других современников» (с. 375).
Практически так же оценивает автор и главный труд Керенского «Россия на историческом повороте. Мемуары» (первое издание - США, 1966 г.; затем, начиная с 1993 г., книга неоднократно переиздавалась в России): «Как мемуарист, Керенский далек от лучших образцов жанра. Его воспоминания постоянно прерываются поверхностными экскурсами в историю, но в целом дают представление и о личности самого Керенского, и о его эпохе» (с. 384). На наш взгляд, нельзя вылавливать из личных воспоминаний только сведения о событиях, так сказать, «внешней» истории. Для автора жизнеописания важнее уловить в автопортрете то, что персонаж явно или неосознанно прячет от других, а может быть, и от самого себя. Керенский перед «зеркалом» своих воспоминаний предстает в образе типичного русского интеллигента-разночинца, с детских лет и до смерти наивно верящего в то, что в России по воле народа сами по себе восторжествуют идеалы законности, свободы, равенства и братства - просто потому, что они не могут не восторжествовать...
Похоже, что В .П. Федюка просто не интересует душевная драма человека, оказавшегося в изгнании. Вне поля его внимания остаются события, которые могли бы помочь нам увидеть на страницах биографии не обезличенного политика-неудачника, а человека, страдающего в самых потаенных глубинах души от сознания собственной вины не только перед Россией, а перед собственной семьей - перед убитым непонятно кем в годы смуты братом Федором, перед брошенными им на произвол судьбы женой и детьми.
Приведем только несколько примеров явно упущенных автором возможностей «отыскать» подлинного Керенского, разглядеть его так, как еще никто не попытался это сделать.
Первая жена Александра Федоровича - Ольга Львовна - с трудом вырвалась из Советской России в 1920 г. и приехала в Англию вместе с сыновьями Олегом и Глебом. Керенский тут же уехал из Лондона в Париж, скитался по европейским столицам и, наконец, обосновался в США.
Причины его разрыва с женой и детьми автор объясняет неопределенно: «Увы, те годы, когда Ольга и Александр прожили вдали друг от друга, сделали свое дело. Семья распалась навсегда» (с. 369). И вдруг на последних страницах книги сыновья возникают как бы ниоткуда и оба очень близки со своим отцом. Так, уже в Нью-Йорке, старший сын Олег устраивает Керенского в дом престарелых (с. 387). Но - опять же не понятно, по каким причинам, - волю сына нарушает последняя «близкая женщина» Александра Федоровича - Эллен Иванова, которая, по столь же высокопарному, столь и пустому замечанию автора, была «послана ему Провидением на склоне лет» (с. 386). Она уговорила Керенского уйти из приюта и вернуться в его квартирку, обрекая тем самым больного старика на полное одиночество. «Вероятно, - пытается дать объяснение автор, - поведение Эллен было продиктовано странной смесью дочерних и материнских чувств» (с. 387). Действительно, если учесть, что доктору политологии, русской эмигрантке Э. Ивановой было 40 лет, а Керенскому - почти 90, то здесь ситуация для постороннего взгляда выглядит как некая «странность» и неизбежно становится предметом для досужих сплетен... А может быть, все было проще - оба ощутили взаимную потребность в сохранении чувства причастности к персонифицированной памяти об утерянной Родине... Дети Керенского в этом плане были им одинаково чужды.
В книге сыновьям Керенского не нашлось достойного места. А жаль. Оставшись в Англии без отца, они, несмотря на недостаток в средствах, сделали блестящую карьеру: Олег стал мостостроителем, аГлеб - строителем электростанций. Прожив более двадцати лет в Англии, они получили британское подданство. Олег Александрович Керенский (1905-1984)
стал знаменитостью в мостостроении, под его руководством был спроектирован и построен мост через Босфор, множество мостов в Великобритании и других странах мира. За выдающиеся заслуги О. А. Керенский был удостоен титула командора Британской империи. После его смерти, с середины 1980-х гг., каждые два года стали проводиться «Керенские чтения» - научные конференции, посвященные его памяти, на которые съезжаются виднейшие мостостроители всего мира.
Оба сына, похоже, не испытывали горячих чувств к России. Может быть, были и другие причины для сложностей в их отношениях с отцом и его ближайшим окружением. Но в любом случае, отказ автора от попытки внятно объяснить явное противостояние сына и женщины «с мужским характером», как он характеризует Иванову (с. 386), только подтверждает явное отсутствие интереса к «живому» Керенскому.
И последнее. Почему-то гроб с телом Керенского, как лаконично сообщает автор, «по желанию сыновей... был переправлен в Лондон, где захоронен на кладбище Патни Вэйл» (с. 388).
Почему нельзя было похоронить его в США? На этот счет существует множество версий. В том числе и такая: отказали в месте на кладбище из-за масонского шлейфа, который тянулся за Керенским всю жизнь. Но не забудем, что в Лондоне в это время находилась его первая жена (она скончалась спустя пять лет после похорон Керенского). Сыновья привезли прах отца на последнее свидание с матерью? Или были еще какие-то причины? У автора об этом нет ни слова - только констатация факта.
Странным для автора биографической книги в 400 с лишним страниц выглядит признание, что для него Керенский, не доживший несколько месяцев до 90-го дня ро5вдения, «умер в 36 лет» (с. 388).
Результатом такого подхода стало добросовестное изложение общеизвестных фактов и мастерский монтаж цитат из опубликованных источников. Перед нами так и не предстал сложный, полнокровный образ живого Керенского.
Поиски продолжаются.
М.Г. Гришунькина
