CC BY
247
КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ
БОРИС ЕВГЕНЬЕВИЧ РАЙКОВ
Райков Борис Евгеньевич (1880—1966) — выдающийся российский педагог-методист, историк естествознания, действительный член АПН РСФСР (1945), заслуженный деятель науки РСФСР (1961). Один из создателей отечественной методики преподавания биологии. Автор учебников, учебных пособий, методических руководств по методике преподавания естествознания. Фундаментальные труды ученого посвящены истории естествознания и естественнонаучного образования в России, разработке теории методов обучения естествознанию и методике организации и проведения экскурсий в природу.
Б. Е. Райков родился в Москве 21 сентября 1880 г., в семье военного врача. В 1905 г. окончил естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Доктор педагогических наук (1944), профессор (1918). В период с 1905 по 1913 г. г. преподавал естествознание в Лесном коммерческом училище. С 1913 г. становится преподавателем Петербургского психоневрологического института. Профессор, заведующий кафедрой методики преподавания естествознания Ленинградского государственного педагогического института (1922—
1930). В 1930 г. был репрессирован. В 1941—1945 гг. профессор, декан и заведующий кафедрой естествознания и географии в Архангельском педагогическом институте. Профессор Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена (1945—1948). Старший научный сотрудник ленинградского отделения института истории естествознания и техники АН СССР (1945—1966). Б. Е. Райков скончался 1 августа 1966 г. в поселке Лисий Hос Ленинградской области. Реабилитирован 30 января 1990 г. посмертно.
Основные труды: «Общая методика естествознания», 1947; «Русские биологи-эволюционисты до Дарвина» (1947—1959); «Пути и методы натуралистического просвещения», 1960 и др1.
В. С. Волков,
профессор кафедры истории
В НАЗИДАНИЕ ПОТОМСТВУ (О мемуарах академика-педагога Б. Е. Райкова)
Борис Евгеньевич Райков оставил яркий след в истории Герценовского университета, а в более широком плане в истории образования и естествознания. В Педагогическом институте им. А. И. Герцена он в 1921—1930 гг. заведовал кафедрой методики естествознания, представлявшей собой ядро Петроградской—Ленинградской научной школы методики естествознания, а в 1945—1948 гг. работал в должности профессора этой кафедры, сделав многое для ее послевоенного восстановления. Признанием его заслуг перед страной было присвоение ему почетного звания «Заслуженный деятель науки РСФСР». Оба раза уход его из Герценовского института происходил в драматической ситуации: в 1930 г. он по ложному обвинению в противодействии советской власти в области просвещения был арестован и приговорен к 10 годам заключения в лагере. Вернувшись в Ленинград в 1945 г., он возобновил любимую работу, но в 1948 г. был уволен вследствие того, что его завистники и клеветники включили его фамилию в список подвергшихся гонениям «вейсманистов-морганистов», инициированным президентом Академии
сельскохозяйственных наук Т. Д. Лысенко. Борисом Евгеньевичем опубликовано свыше 600 работ по методике и истории естествознания. Особое место в его творчестве занимают мемуары, публикации которых намерено осуществить издательство «Наука». Автору статьи выпала честь участвовать в их подготовке к печати в качестве одного из составителей комментариев к тексту. Пока же рукопись хранится в Санкт-Петербургском филиале архива Российской академии наук (фонд № 893) и доступна читателям. Хотелось бы привлечь к ней внимание как историческому источнику по широкому кругу проблем прошлого нашей страны. Мемуары составляют 9 переплетённых томов объемом свыше 2000 машинописных страниц. Общее их название — «На жизненном пути», но каждый том имеет еще и свое особое название.
На страницах текста воспоминаний отражены не только жизнь и деятельность Б. Е. Райкова, но и многие события в истории страны, социально-экономические и политические процессы, составляющие процесс поступательного развития общества и, конечно, многое из того, что связано с образованием и наукой. Остановимся более подробно на характеристике воспоминаний Б. Е. Райкова как исторического источника, заостряя внимание на тех их особенностях, которые должны учитываться при использовании его мемуаров при создании научных трудов на различные темы.
Для правильного восприятия мемуаров Б. Е. Райкова необходимо принять во внимание мотивы, которые побуждали его многие годы фиксировать на бумаге то, что хранила его память. Конечно, на первом месте у него была цель увековечить себя в памяти потомков. Вначале он не афишировал претензий на общественную значимость своих биографических записок, напротив, подчеркивал, возможно, с учетом своего статуса бывшего политического заключенного, что они предназначены для его близких (дочери, сына и т. д.). В последующем, особенно в пятом томе, посвященном драматическим событиям, предшествовавшим его аресту в мае 1930 г., он уже заявляет, что его воспоминания адресованы обществу, новым поколениям граждан. Заметим, что название данной статьи представляет собой цитату из воспоминаний Райкова, где он объясняет, почему передает их рукопись и другие материалы на хранение в архив. Порой мемуарист рассматривает свои воспоминания как свидетельские показания на суде истории. При этом он не рассчитывал, что они станут достоянием общественности в ближайшее время, но надеялся, что они рано или поздно дойдут до потомков и помогут им сформировать объективное представление о прошлом. Так, сообщая, что несколько студентов Педагогического института им. А. И. Герцена своими клеветническими выступлениями подготовили его арест, Райков писал: «Они уйдут от суда людского (в период работы над мемуарами. — В. В ), как ушел уже Бенкен, погибший от пьянства, но не уйдут от суда потомства»2. О подобном предназначении воспоминаний он высказывался неоднократно.
Исследователям, которые будут использовать воспоминания Б. Е. Райкова в качестве источника своих научных трудов, следует принимать во внимание масштабы личности Райкова и его место в педагогической науке, в том числе и его самооценки. Мнение Бориса Евгеньевича о самом себе важно для исследователя тем, что позволяет по достоинству оценить его показания на «суде истории», а также понимать логику его поступков в описываемое им время, поскольку представление о самом себе, о своем предназначении служили для него исходной базой при выборе линии поведения в той или иной ситуации. Так было, например, в 1917—1920 гг., когда он заявил о своих претензиях на лидерство в среде педагогов-естественников Петрограда. Или, когда в середине 1920-х гг. над преподаванием естествознания возникла угроза от непродуманных, ошибочных действий Наркомпроса РСФСР, именно высокое мнение о своей роли в педагогическом сообще-
стве побудило его решительнее и обоснованнее, чем кто-либо другой, выступить против прожектерства Наркомпроса. Известно, что выступление против программ Наркомпроса послужило основанием для его ареста и обвинения в антисоветской деятельности, и хотя ЦК ВКП(б) своим постановлением от 25 августа 1931 г. «О начальной и средней школе» фактически признал свою правоту его критики, создатели пагубных для школы программ и их идейные наследники вплоть до конца 1950-х продолжали обвинять Райкова, а он был лишен возможности публично отстаивать правоту. Но это он сделал в своих мемуарах (прежде всего в пятом томе, который можно было озаглавить строкой из советской песни: «И вновь продолжается бой!»). Поэтому и исследователь мемуаров Райкова должен адекватно понять их пафос, жанр соответствующего тома: это не спокойное повествование о делах давно минувших дней, а яростная полемика с теми, кто извращал историю борьбы против педагогических авантюр. Б. Е. Райков понимал, что в начале 1960-х гг., когда он работал над этим томом воспоминаний, только он может защитить истину.
При чтении воспоминаний Б. Е. Райкова прежде всего обращают на себя внимание две их фундаментальные особенности: во-первых, их достоверность, во-вторых, совершенная литературная форма.
Ведущим принципом для Райкова-мемуариста был принцип объективности. На страницах своих воспоминаний он подчеркивал приверженность этому принципу неоднократно. Например, в 6 томе, где повествуется о пребывании в тюрьме и в лагере, он так охарактеризовал свой принцип: «Моим правилом является — писать только о том, в чем мог убедиться лично»3.
Гарантией достоверности воспоминаний Б. Е. Райкова является его незаурядная память, которая сохранила на протяжении десятилетий не только детали событий, поступки людей, слова рассказчиков и собеседников, но и переживания, которые они вызывали. Добавим, что его прекрасная зрительная память в сочетании с талантом писателя позволили ему создать живые, запоминающиеся словесные портреты людей, с которыми ему доводилось встречаться. Вызывают доверие читателя обобщение, оценочные суждения мемуариста о людях и событиях еще и потому, что они были плодом внимательных наблюдений и основательных размышлений человека, наделенного талантом исследователя, ученого. Во имя объективности Б. Е. Райков широко прибегал в своих мемуарах к использованию источников, о некоторых можно сказать, чудом сохранивших (официальных документов, справок, квитанций, писем). Он часто цитировал свои статьи, публикации разных авторов, стенограммы заседаний, конференций и т. д. Особенно это характерно для тех томов, где речь идет о педагогических дискуссиях и политических кампаниях, о создании биологических педагогических станций в Пушкине и в Ленинграде, где работали многие преподаватели-герценовцы, а студенты проходили практику. Достоверностью, насыщенностью конкретными фактами характеризуются разделы 9-го тома воспоминаний, где он повествует о возрождении кафедры методики естествознания после Великой Отечественной войны и гнетущей атмосфере на факультете естествознания, возникшей в результате решений сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (август 1948 г.), безосновательно осудившей новейшие направления биологической науки и приклеившей им с подачи президента Академии т. д. Лысенко ярлык «вейсманизм-морганизм».
Однако, отдавая должное стремлению мемуариста быть объективным, нельзя не сказать и о его пристрастности, в особенности в характеристике некоторых лиц, о которых он повествует, а также и о наличии неточностей. В частности, не всегда объективен Б. Е. Райков в характеристике первого ректора Педагогического института им. А. И. Гер-
цена А. П. Пинкевича, профессора, позже заведующего кафедрой методики естествознания нашего института Н. А. Рыкова.
Многотомная рукопись «На жизненном пути» — это не только источник ценной информации об истории России с конца XIX в. до середины XX в., но одновременно и литературное произведение, чтение которого не только постоянно поддерживает к нему интерес, но и доставляет эстетическое удовольствие своей художественной формой, в чем убедятся читатели, как только мемуары будут опубликованы.
Высокий уровень литературного мастерства Райкова-мемуариста проявился и в удачной композиции его сочинения, и в умении придать динамизм повествованию, комбинируя разные сюжеты, и в умении создавать запоминающиеся словесные портреты своих современников, и в разумном сочетании рассказа о событиях и их анализа, и в переходе от прозы к поэтическим произведениям (стихотворения, эпиграммы, шаржи), которые будучи написанными по горячим следам событий, органически вплетены в прозаический текст воспоминаний, и в использовании богатств русского языка. Привлекает внимание также емкость и точность формулировок, вызывающих желание у исследователя, пользующегося мемуарами как источником, цитировать многие высказывания, так как зачастую трудно сказать лучше, чем это сделано мемуаристом.
Характеризуя информационный потенциал и литературные достоинства воспоминаний Райкова, целесообразно несколько подробнее остановиться на самооценке автора, как главного действующего лица его сочинения, так и о его подходе к описанию других людей, представленных в мемуарах. Проделав аналитическую работу с текстом воспоминаний Б. Е. Райкова, можно сделать вывод, что он мифа о себе не создавал, но стремился сформировать о себе положительное мнение. Иногда, преимущественно в мелочах, признавал свои ошибки и слабости, иной раз и иронизируя над собой. Последнее, например, наглядно предстает в описании его чувств и мыслей в период обыска и ареста в 1930 г. «Среди моих родных и знакомых не было арестованных, — писал он, — и, судя по газетам, я привык считать ГПУ чем-то вроде хранителя высокой пролетарской справедливости. Наивность, конечно»4. Неоднократно задним числом он порицал себя за излишнюю доверчивость к людям, за которую сам же страдал.
Для оценки самохарактеристик Райкова очень важны сформулированные им выводы и уроки, которые он извлекал из событий, описанных в мемуарах. Они интересны тем, что позволяют судить, как он использовал извлеченные из опыта уроки для корректировки своего поведения в последующие периоды жизни. Например, когда в 1916—1920 гг. он, будучи проректором университета при Психоневрологическом институте, впервые начав руководить многими людьми, стал извлекать уроки из накапливаемого опыта. Один из них связан с вроде бы частным фактом. В тяжелое военное и революционное время сотрудницы учебной части работали с огромным напряжением, страдая от голода. И он распорядился выдавать им бесплатно (за счет университета) сладкий горячий чай «по потребностям». Сотрудницы были ему очень благодарны и трудились самоотверженно. Описав этот опыт, Борис Евгеньевич делает вывод: «В данном случае, как и в других, оправдывался один из моих самых любимых девизов: требовать можно от человека лишь постольку, поскольку ты ему даешь»5. В данном случае он имеет в виду не столько материальные блага, вознаграждение, сколько человеческую заботу и душевное тепло. На опыте своей, далеко не безоблачной жизни он убедился в том, что в любой самой сложной ситуации нужно искать выход и мобилизовать свои силы. Так, объясняя самому себе (и будущим читателям мемуаров), каким образом ему удалось выжить в гибельной обстановке на строительстве Беломоро-Балтийского канала, он вспоминал, что свою лагерную
эпопею он начал с того, что вопреки скептикам нашел способ уничтожить клопов в бараке и сконструировал «вошебойку», и заметил по этому поводу: «Хорошо, что я с самого начала не раскис и не растерялся, как это часто бывает с заключенными интеллигентами и сразу начал полезное практическое дело. Лагерное начальство узнало обо мне и убедилось, что профессора на что-нибудь годны»6. (Вначале в лагере его использовали на неквалифицированной физической работе, а после «изобретений» направили в санитарный взвод, а затем поручили организовать курсы санитаров). О значении «уроков жизни» он в 1945 г., возвращаясь после 15 лет мытарств на Севере в Ленинград, написал стихотворение, которое заканчивается такими строками:
«.. .Пятнадцать лет изгнанья и борьбы За угол, койку, за кусочек хлеба!
Я позабыл о милостях судьбы,
Но я не проклял ни земли, ни неба.
Я твердо знал: спасение — в труде!
Одни лишь труд — прибежище и сила,
Я не погиб в трагической судьбе,
Хоть часто караулила могила.
.Нет, мне не жаль потраченных годов:
Кто побывал на мрачных кругах ада,
Тот понял все — и ко всему готов —
Нелегкая, но ценная награда»7.
Ценность воспоминаний Б. Е. Райкова обусловлена также тем, что в них содержатся сведения о сотнях лиц, с которыми ему пришлось встретиться на жизненном пути. Среди них много герценовцев, оставивших след в истории страны, чьи биографии тоже могут быть предметом исследования. Заслуживают интереса его подходы к описанию «действующих лиц» его сочинения. В большинстве случаев он считал нужным дать хотя бы небольшую справку о человеке прежде, чем описать какие-то его действия. Иногда он начинал с указания на основные вехи его биографии, иногда с описания внешности, следуя житейской практике «человека встречают по одежде». Райков обладал способностью создавать яркие образы людей, обращая внимание на их фигуру, лицо, цвет волос, манеру поведения и т. д. Например, он так описывает создателя Психоневрологического института академика В. М. Бехтерева, по словам мемуариста, «человека широкого почина и огромной энергии»: «Да и внешность Бехтерева производила на людей большое впечатление: величавая фигура в темно-зеленом военном мундире с генеральскими погонами (он служил в Военно-медицинской академии. — В. В.) и орденом Анны на шее: лицо умного русского мужика с окладистой бородой и седеющими волосами, которые низко спускались на уши; добродушные, но проницательные глаза, убедительная чисто-русская речь с оригинальными оборотами»8. Врезается в память читателя яркий образ преподавателя кафедры методики естествознания пединститута Ольги Афанасьевны Баратовой, красивой темпераментной благородной женщины, самоотверженно защищавшей кафедру в 1930 г. от нападок сторонников «комплексных программ». «Помню, — пишет Райков, — ее одушевленную и полную негодования речь по адресу инициаторов таких придирок на студенческой конференции в мае 1930 г.». Один из студентов, которого Борис Евгеньевич подозревал как осведомителя ГПУ, бросил ей тогда зловещую фразу: «Ольга Афанасьевна, имейте в виду, что это лебединая песнь». Смысл этой фразы стал понятен через несколько дней, когда она была одновременно с Райковыми арестована. «Защита и кафедры и лично меня, — продолжает Борис Евгеньевич, — дорого обошлась этой благо-
родной женщине: при разгроме кафедры. она получила три года заключения в лагере»9. Подобных портретов Борис Евгеньевич создал десятки.
Нередко Борис Евгеньевич в словесных портретах заострял внимание на таких деталях, которые отражают сущностные черты изображаемой личности. Вслед за описанием (или по соседству с ним) внешности он дает краткую характеристику профессиональных и нравственных качеств упомянутого им лица. Например, охарактеризовав московского биолога-политикана Б. В. Всесвятского, вызывавшего у Райкова презрение, он противопоставляет ему другого москвича, В. Ф. Натали: «Политиканством он не занимался, писал и говорил, что думал, к людям относился по-товарищески, с уважением отстаивал свои взгляды, но уважал и взгляды других. По наружности это был красивый брюнет южного типа с черными глазами и большим упрямым лбом. По происхождению он был итальянцем, совершенно обрусевшим»10.
Мастерски создавая портреты своих героев, Борис Евгеньевич старался, если он располагал фактами, показать их внутренний мир, раскрыть логику их поступков. Например, рассказывая в последнем томе о видном педагоге К. П. Ягодовском, своем бывшем соратнике, работавшем в начале 1920-х гг. в Герценовском институте, после двухлетней высылки в Свердловск написавшем ренегатскую книгу по методике естествознания, где желая угодить властям, охаял ученых XIX—начала XX в., в том числе своего учителя В. В. Половцова, Райков пытался понять логику его поступка. «Как он мог пасть так низко? — спрашивал я себя, — пишет Райков. — Эгоистичный и расчетливый, не получивший настоящей интеллигентской закваски, выходец из семьи беднейшего духовенства, он рабски трепетал перед карающим аппаратом сталинской эпохи. Почувствовав у себя удавку на шее, он пытался сбросить петлю во что бы то ни стало, позабыв в животном страхе и о долге, и о чести, и о простой благодарности к людям. Это — действия почти инстинктивные»11. Между прочим, приведенные цитаты дают представления о стиле и языке мемуаров Б. Е. Райкова.
Таким образом, даже то немногое, что удалось сообщить в данной статье о рукописи воспоминаний Б. Е. Райкова «На жизненном пути», показывает, насколько они ценны для исследователей, прежде всего, изучающих историю «в лицах» и человеческом измерении.
Примечания
1. Педагогический энциклопедический словарь / Гл. ред. Б. М. Бим-Бад; Редкол.: М. М. Безруких, В. А. Болотов, Л. С. Глебова и др.; М.: Большая Российская энциклопедия, 2003.; Лукина Т. А. Борис Евгеньевич Райков, 1880—1966. Л.: Наука, 1970.
2. Архив Российской академии наук, Санкт-Петербургский филиал (далее — Архив РАН). Ф. 893. Оп. 2. Д. 3. Л. 47.
3. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 24. Л. 72.
4. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 5. Л. 163.
5. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 4. Л. 50.
6. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 24. Л. 110.
7. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 26. Л. 209.
8. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 4. Л. 15.
9. Архив РАН. Ф. 893. Оп. 2. Д. 182. Л. 10.
10. Архив РАН. Ф. 893. Т. 9 (в опись не включен). Л. 224.
