CC BY
356
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА
В.Н. Григорьев*
Устав уголовного судопроизводства 1864 г.
как источник изначального смысла
современных уголовно-процессуальных категории**
Аннотация. С использованием положений Устава удалось установить, что дознание возникло в России как полицейская административная деятельность, которая только в последующем, по законодательству РСФСР, приобрела характер процессуальной: дознанием стало называться предварительное следствие, производимое органами дознания. Между тем дознание в его изначальном смысле оказалось объективно необходимым. Поэтому ликвидация категории буржуазного «дознания» не устранило самой этой деятельности. Она возродилась в форме предварительной проверки. Данное обстоятельство убеждает в объективной необходимости деятельности по обнаружению признаков преступления, предваряющей предварительное следствие в его уголовно-процессуальной форме. Устав уголовного судопроизводства 1864 г. является источником изначального смысла многих современных уголовно-процессуальных категорий, выяснение которого позволяет более точно вскрывать истинную сущность и социальную ценность происходящих изменений. Логика эволюции задержания подозреваемого, изначально возникшего в соответствии с Уставом как начальный этап заключения полицией подозреваемого под стражу до прибытия судебного следователя, убеждает, что дальнейшее развитие этого института может пойти по пути обхода конституционного ограничения срока содержания лица под стражей без судебного решения, что вряд объективно можно признать демократичным трендом. Ключевые слова: Устав уголовного судопроизводства, уголовно-процессуальные категории, дознание, возбуждение уголовного дела, задержание подозреваемого, полицейская деятельность, предварительное следствие, органы дознания, предварительная проверка, доследственная проверка.
ноября 2014 г. исполняется 150 лет со дня принятия Устава уголовного судопроизводства Российской империи — первого самостоятельного кодифицированного источника уголовно-процессуального права в отечественном законодательстве. Устав уголовного судопроизводства лежит в основе современной модели уголовно-процессуальной деятельности в Российской Федерации. В нем впервые были отражены многие категории, демократические принципы и состязательные процедуры российского уголовного судопроизводства.
В этой связи правомерно говорить об историческом, мировоззренческом, правовом зна-
чении данного нормативного акта. В современную эпоху воинствующего непрофессионализма, вытесненного более востребованными моделями корпоративизма, своизма, он является образцом воплощения юридической техники и укором современным законодателям, на фоне которого особенно заметна их принципиальная ангажированность и суетливая некомпетентность.
Лично для меня, постигавшего уголовно-процессуальную материю под мудрым присмотром профессора С.А Шейфера, профессора Н.С. Алексеева, профессора П.С. Элькинд, профессора В.З. Лукашевича, профессора И.Е. Быховского,
© Григорьев Виктор Николаевич
* Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного процесса Московского университета Министерства внутренних дел РФ. [grigorev.viktor@gmail.com] 117437, г. Москва, ул. Академика Волгина, д. 12.
** Материалы международной научно-практической конференции «Уголовное судопроизводство: история и современность», посвященной 150-летию Устава уголовного судопроизводства Российской империи.
профессора А.А. Чувилева и многих других замечательных деятелей советской, российской юридической науки, Устав уголовного судопроизводства послужил источником больших и малых научных откровений. В насыщеный по своему творческому потенциалу период обучения в аспирантуре Ленинградского государственного университета имени А.А. Жданова я обнаружил, что многие «достижения» советской правовой системы давно и весьма мудро были сформулированы в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г., а произошедшие с тех пор изменения не всегда свидетельствовали в пользу современных моделей. А там, где изменения оказались кардинальными, рассмотрение аналогов прошлого века позволяло более точно вскрывать истинную сущность и социальную ценность произошедших изменений.
Поделюсь в качестве иллюстрации к сказанному некоторыми наблюдениями и выводами, касающимися тех правовых институтов, по которым мне доводилось проводить исследования: дознания, возбуждения уголовного дела, задержания подозреваемого.
Дознание. Как и многие исследователи, я немало потрудился над уяснением для себя происхождения слишком большого удаления дознания в его современном виде, представляющем одну из форм предварительного расследования, от его этимологической сущности, предполагающей предварительность знания, получение знания ДО основного расследования.
И лишь обращение к тексту Устава уголовного производства позволило выявить, что именно в соответствующем этимологическому значению слова «дознание» и был предусмотрен соответствующий вид деятельности. В соответствии с Отделением 1 Главы 1 Устава, когда ни судебного следователя, ни прокурора или его товарища нет на месте, то полиция, сообщая им о происшествии, заключающем в себе признаки преступного деяния, вместе с тем производит надлежащее о нем дознание. Когда признаки преступления или проступка сомнительны или когда о происшествии, имеющем такие признаки, полиция известится по слуху (народной молве) или вообще из источника не вполне достоверного, то во всяком случае, прежде сообщения о том по принадлежности, она должна удостовериться чрез дознание: действительно ли происшествие то случилось и точно ли в нем заключаются признаки преступления или проступка. При производстве дознания полиция все нужные ей сведения собирает посредством розысков, словесными расспросами и негласным наблюдением, не производя ни обысков, ни выемок в домах (ст. 252—254).
Из приведенных фрагментов Устава очевидно, что Дознание возникло в России как полицейская деятельность, осуществляемая не в уго-
ловно-процессуальной форме1, и предшествующая деятельности судебного следователя в форме предварительного следствия, то есть «расследование», осуществляемое ДО формального следствия в неприсущих ему формах.
Но такое положение не устраивало деятелей советской юстиции, дознание в его изначальном смысле было объявлено буржуазным. На V Съезде деятелей советской юстиции в 1924 г. А.Я. Вышинским было сформулировано положение том, что в советском уголовном процессе, в отличие от буржуазного, предварительное следствие не имеет таких органических особенностей, которые позволяли бы противопоставить его дознанию, как область судебную — области несудебной2.
В результате дознание по уголовно-процессуальному законодательству РСФСР приобрело характер процессуально-правовой деятельности, единой по своей сущности с деятельностью в форме предварительного следствия. То есть дознанием стало называться предварительное следствие, производимое органами дознания. В таком виде оно получило закрепление и в действующем УПК РФ: дознание — форма предварительного расследования, осуществляемого дознавателем (следователем) по уголовному делу, по которому производство предварительного следствия необязательно (п. 8 ч. 1 ст. 5).
Сегодня описанные обстоятельства с выяснением смысла категории дознания можно считать установленным научным фактом. Это весьма убедительно доказано в докторской диссертации О.В. Мичуриной3. Между тем, просматривая свои заметки 80-х гг. прошлого века на полях книги В.М. Савицкого «Очерк теории прокурорского надзора» о дознании4, я обратил внимание, что с помощью этой весьма умной книги мне данное обстоятельство тогда тем не менее установить не удалось по одной, как я сейчас понимаю, причине: ни В.М. Савицкий, ни я не привлекли для этих целей потенциал Устава уголовного судопроизводства 1864 г.
Возбуждение уголовного дела. А что же стало с той деятельностью, которая по сути была Дознанием и у которой это название было по идеологическим предрассудкам отобрано? Она исчезла? Так было бы в случае, если бы текст Устава не отражал объективные закономерности в дея-
1 С некоторой долей условности можно признать правоту современного обозначения его как административной процедуры. См.: Мичурина О.В. Концепция дознания в уголовном процессе РФ и проблемы ее реализации в органах внутренних дел. М., 2008. С. 82.
2 Еженедельник советской юстиции. 1924. № 12/13. С. 279.
3 Мичурина О.В. Концепция дознания в уголовном процессе РФ и проблемы ее реализации в органах внутренних дел: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2008.
4 Савицкий В.М. Очерк теории прокурорского надзора в
уголовном судопроизводстве. М., 1975. С. 136-152.
В.Н. Григорьев
тельности полиции и судебного следователя по обнаружению признаков преступления и расследованию уголовных дел. Однако время показало, что это не так. Предварительная деятельность, предназначенная для обнаружения в происшествии признаков преступного деяния, оказалась объективно необходимой. Поэтому ликвидация ее названия «дознанием» не устранило самой этой деятельности. Она возродилась и дожила до наших дней в форме предварительной проверки. Иногда эту проверку называют доследственной5, что возвращает нас к ее изначальному смыслу, вложенному в дознание по Уставу уголовного судопроизводства 1864 г. — служить деятельностью, которая осуществляется не в уголовно-процессуальной форме и предшествует деятельности в форме предварительного следствия.
Сегодня предварительная проверка осуществляется на стадии возбуждения уголовного дела, задача ликвидации которой стала знаменем последнего времени. По мнению авторов современной концепции судебной реформы, «демократической направленности преобразований не соответствует сохранение административной по своей природе доследственной проверки заявлений и сообщений о совершении преступления до возбуждения уголовного дела»6. В Дорожной карте дальнейшего реформирования органов внутренних дел РФ 2013 г. утверждается, что «фактически возникает необходимость отказаться от института возбуждения уголовного дела в российском понимании, трансформировав его в институт начала уголовного судопроизводства»7.
Следует при этом, однако, отдавать отчет, что с ликвидацией стадии возбуждения уголовного дела как института в известном смысле рукотворного, не исчезнет деятельность по обнаружению в происшествии признаков преступного деяния, как объективно необходимая, предваряющая предварительное следствие в его уголовно-процессуальной форме.
В России уже более века существует такая система уголовного судопроизводства, в которой традиционно выделяется стадия возбуждения уголовного дела как одна из важных гарантий против необоснованного, огульного применения мер уголовно-процессуального принуждения: эти меры допускаются лишь после принятия решения о возбуждении уголовного дела, которое возможно лишь в случае обнаружения признаков преступления. «Возбуждение уголовного процес-
5 См., напр.: Доследственные проверки сроком свыше 30 дней предлагают назначать по мотивированному ходатайству // URL: http://www.garant.ru/news/526679/ [дата обращения — 26.02.2014].
6 Концепция судебной реформы в Российской Федереа-ции. М., 1992. С. 88.
7 Дорожная карта дальнейшего реформирования органов внутренних дел оссийской Федереации. М., 2013. С. 27 // URL: http://mvd.ru/news/item/828838/ [дата обращения — 26.02.2014].
са,— писал известный русский юрист В.К. Слу-чевский,— сопряжено со многими тяжкими для интересов частных лиц последствиями, а потому оказывается необходимым не возбуждать судебного производства прежде, чем не будут обнаружены признаки преступности»8.
Авторы современной концепции судебной реформы, видя в институте предварительной проверки лишь помеху для скорейшего начала предварительного следствия, предлагают по существу ликвидировать стадию возбуждения уголовного дела. Ей отводится формальная роль регистрации частного волеизъявления об уголовном преследовании. Предлагается такой порядок, при котором заявитель выступал бы «не бесправным просителем, а лицом, приводящим в движение механизм уголовного преследования»9. Каких-то особых оснований, предполагающих наличие достаточных данных, указывающих на признаки преступления, при этом не требуется. «В любом случае, когда хотя бы в минимальной степени существует вероятность того, что преступление было действительно совершено, необходимо возбуждать уголовное дело...»10
Аргументируя свою концепцию, авторы показывают, что ее реализация позволит получить определенные выгоды, устранить многие существующие на практике проблемы, связанные с обжалованием постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, несовершенством процессуальной формы предварительной проверки, многократными вызовами граждан и т.д. С этим трудно не согласиться. Ликвидация стадии возбуждения уголовного дела действительно устранит эти и многие другие присущие ей проблемы. Однако элементарная логика требует ответа на вопрос о том, какие проблемы эта ампутация породит для всей системы уголовного судопроизводства в целом. Таких проблем немало, какие-то из них трудно сейчас даже предвидеть, главное же — они являются гораздо более острыми, представляющими серьезную угрозу интересам личности.
В российской юридической литературе давно и убедительно показано, что всякие отступления от сложившегося порядка возбуждения уголовного дела, попытки упростить его неизбежно влекут за собой грубые нарушения прав граждан, начиная от огульных преследований по «сигналам общественности» и кончая случаями безосновательных обысков, арестов, задержаний, многие из которых заканчивались трагически. Современный вариант этой проблемы — страда так называемых заказных дел с устоявшимися расценками. Облегченный
8 Случевский В. Учебник русского уголовного процесса. Судопроизводство. СПб., 1892. С. 277.
9 Концепция судебной реформы в Российской Федереации. С. 88-89.
10 Там же. С. 89-90.
порядок возбуждения дел таит угрозу ввергнуть общество в пучину уголовных преследований, включить в уголовно-процессуальную процедуру многие не нуждающиеся в этом общественные отношения. Если же на пути обвала с возбуждением уголовных преследований будут воздвигнуты финансовые барьеры, это откровенно поставит острейшее средство социального воздействия исключительно на службу только имущих.
В оценке предлагаемой концепции начальной стадии уголовного процесса нельзя обойти и еще одно обстоятельство, связанное с опытом поисков и практической реализации новых форм уголовного судопроизводства после октябрьской (1917 г.) революции. В то время получила распространение упомянутая выше идея, весьма сходная с предложениями авторов Концепции, о том, чтобы ликвидировать «буржуазное» дознание, административное по своей правовой природе, «приравнять» дознание к следствию. Тогда эту идею удалось реализовать на практике. В уголовно-процессуальном законодательстве не оказалось упоминания о проверочной деятельности в стадии возбуждения уголовного дела. По смыслу УПК РСФСР 1922 г. вопрос о производстве предварительного расследования или отказе в этом решался на основании одного заявления и ставился в зависимость от наличия в нем указаний на состав преступления (ст. 100, 101). Только по анонимным заявлениям предусматривалась предварительная негласная проверка их органами дознания (ст. 98). Однако дальнейшее развитие системы уголовного судопроизводства закономерно привело к возрождению и дальнейшему совершенствованию института предварительной проверки. На этом пути было немало проб и ошибок, сломанных людских судеб. Стоит ли сегодня возвращаться к тем революционным идеям, неприемлемость которых уже доказало объективное развитие социальных процессов, и повторять этот путь?
В этой связи более продуктивной представляется необходимость смены научной задачи. В науке уголовного процесса по предмету начала уголовного преследования традиционно исследуются проблемы стадии возбуждения уголовного дела, наиболее острая среди которых — допустимость проверочных средств, следственных действий и мер процессуального принуждения до принятия и оформления решения о возбуждении уголовного дела. Между тем, на наш взгляд, разрабатывать следует систему сдержек и противовесов, определяющую допустимый барьер для начала уголовного преследования, факторы подвижности этой системы и организационно-правовой механизм реализации этой подвижности. Такой подход в большей мере отвечает задачам поиска адекватной современным потребностям гражданского общества модели начала уголовного преследования в Российской Федерации.
Задержание подозреваемого. Еще один вопрос современной системы уголовного судопроизводства, в поисках ответа на который Устав уголовного судопроизводства 1864 г. может послужить источником трезвых мыслей, является вопрос о задержании подозреваемого, точнее, положение задержания подозреваемого по отношению к заключению под стражу. Единство содержания позволяет утверждать об известном сходстве задержания подозреваемого и заключения под стражу. В пользу этого говорит также одинаковость ряда общих условий применения указанных мер: возможность применения лишь в связи с уголовным преступлением, допустимость только в рамках производства по уголовному делу, ограниченность круга полномочных на применение этих мер должностных лиц и т.д. Вместе с тем в юридической литературе подчеркивается автономность данных мер уголовно-процессуального принуждения, их самостоятельность. Так, И.Л. Петрухин утверждает, что уголовно-процессуальное задержание — не арест, а самостоятельный вид лишения свобо-ды11. В настоящее время вопрос об автономности данных мер не вызывает сомнения. В соответствии с УПК РФ 2001 г. это две отдельные меры процессуального принуждения: задержание подозреваемого регламентировано в гл. 12 УПК РФ «Задержание подозреваемого», заключение под стражу — в гл. 13 «Меры пресечения».
Такое положение предполагает возможность их применения без непосредственной связи друг с другом. В частности, по смыслу закона обращение следователя или дознавателя с ходатайством о заключении под стражу лица, задержанного по подозрению в совершении преступления, не обязательно. Если подозрение в совершении преступления не подтвердилось или отсутствуют основания применения к задержанному меры пресечения в виде заключения под стражу, подозреваемый подлежит освобождению (ч. 1 ст. 94 УПК РФ).
Представление о задержании подозреваемого как автономной мере процессуального принуждения, не преследующей цели разрешить вопрос о заключении под стражу, приводит на практике к различным злоупотреблениям. Работники органов внутренних дел, пользуясь тем, что для задержания подозреваемого не требуется решение суда, порой производят задержание не для того, чтобы помешать лицу скрыться или продолжить заниматься преступной деятельностью, а чтобы получить от него «признательные» показания.
Между тем изначально задержание подозреваемого возникло в соответствии с Уставом
11 Петрухин И.Л. Задержание // Проблемы кодификации уголовно-процессуального права. М., 1987. №51; Он же. Неприкосновенность личности и принуждение в уголовном процессе. М., 1989. С. 14.
В.Н. Григорьев
уголовного судопроизводства 1864 г. не как самостоятельная мера принуждения, а как начальный этап заключения под стражу.
Устав уголовного судопроизводства 1864 г. не предусматривал такой отдельной меры принуждения как задержание подозреваемого, он устанавливал лишь меры пресечения обвиняемому способов уклоняться от следствия, среди которых — взятие под стражу (ст. 416). Применял эту меру судебный следователь. Полиция, выступавшая в качестве органа дознания, такого полномочия, как правило, не имела. Только в экстренных, не терпящих отлагательства случаях ей предписывалось принимать до прибытия судебного следователя меры пресечения подозреваемому способов уклоняться от следствия (ст. 256), то есть меры, предусмотренные в ст. 416 Устава уголовного судопроизводства.
Чтобы исключить необоснованное расширение полномочий полиции и ограничить случаи взятия ею лиц под стражу, в ст. 257 Устава уголовного судопроизводства перечислялись ситуации, когда полиция принимала меры к пресечению подозреваемому способов уклониться от следствия:
1) подозреваемый застигнут при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения;
2) потерпевшие от преступления или очевидцы прямо укажут на подозреваемое лицо; 3) на подозреваемом или в его жилище найдены явные следы преступления; 4) вещи, служащие доказательством преступного деяния, принадлежат подозреваемому или оказались при нем; 5) подозреваемый сделал покушение на побег или пойман во время или после побега; 6) он не имеет постоянного места жительства или оседлости.
Причем сам акт заключения под стражу именовался задержанием. Например, в ст. 431 Устава говорилось, что «постановление о взятии под стражу предъявляется обвиняемому при самом отправлении его в место заключения и во всяком случае до истечения суток от времени его задержания».
Таким образом, Устав уголовного судопроизводства 1864 г. не устанавливал отдельной меры процессуального принуждения в виде задержания подозреваемого. Он лишь предусматривал заключение под стражу (задержание) подозреваемого, применяемое полицией в строго ограниченных случаях до прибытия судебного следователя.
Однако в последующем задержание подозреваемого, применяемое полицией, стало превращаться в самостоятельную меру принуждения. Отдельное закрепление в этом качестве задержание подозреваемого получило в советском уголовно-процессуальном законодательстве, в частности, в ст. 105 УПК РСФСР 1922 г.: «Задержание органами дознания лица, подозреваемого в совершении преступления, допускается лишь как мера предупреждения уклонения подозреваемого от следствия и суда...». Задержание подозревае-
мого допускалось в тех же названных выше шести случаях. Создавая условия для решения вопроса об аресте подозреваемого, эта мера носила предварительный характер. Закон уполномочивал на ее применение только органы дознания, которые не имели самостоятельного права арестовывать. Следователь вправе был сразу же принять решение об аресте, поэтому не наделялся полномочиями задерживать подозреваемого.
Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 г. правом производить задержание подозреваемого наряду с органами дознания наделили следователя. Аналогичная норма была включена в УПК РСФСР 1960 г. (ст. 127). В результате задержание подозреваемого превратилось в отдельную меру процессуального принуждения, которая стала выполнять роль своеобразного буфера, препятствующего скоропалительным, недостаточно обоснованным арестам. Если ранее следователь мог принять в отношении подозреваемого лишь одно из двух решений — арестовать или оставить на свободе, то законодательство начиная с Основ уголовного судопроизводства 1958 г. в экстренных ситуациях, когда отсутствуют достаточные основания для того и другого решения, предоставляет ему возможность принять третье — лишить подозреваемого свободы с тем, чтобы в установленные законом краткие сроки обстоятельнее разобраться и обоснованно решить вопрос о применении к задержанному меры пресечения в виде заключения под стражу либо его освобождении.
В действующем УПК РФ 2001 г. установлен институт задержания как самостоятельной меры принуждения, существующей наряду с заключением под стражу. Генетическая связь задержания и заключения под стражу в виде по существу их идентичности, как она существовала в соответствии с Уставом уголовного судопроизводства, в настоящее время конечно утрачена. Параллельное существование в сущности сходных по своему содержанию мер принуждения обусловлено тем, что для задержания в отличие от заключения под стражу не требуется судебное решение. Это существенное качество задержания обусловливает его краткосрочность — в соответствии с ч. 2 ст. 22 Конституции РФ до судебного решения лицо не может быть подвергнуто задержанию на срок более 48 часов.
Выстраивая логику эволюции института задержания подозреваемого, можно предполагать, что дальнейшее его развитие пойдет по пути выработки нормативного механизма обхода конституционного ограничения срока содержания лица под стражей без судебного решения.
В частности, в первоначальной редакции ч. 7 ст. 108 УПК РФ был предусмотрен такой инструмент как отложение принятия судьей решения по ходатайству стороны об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу на срок не более
чем 72 часа. То есть подозреваемый мог содержаться под стражей без решения суда в общей сложности уже до 120 часов. Федеральным законом от 4 июля 2003 г. №92-Ф (ред. от 29.12.2010) «О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс РФ»12 «отложение решения» судьи об избрании меры пресечения задержанному было заменено на «продление» судьей срока задержания — на срок не более 72 часов с момента вынесения судебного решения. Тем самым проблема конституционности содержания подозреваемого под стражей более 48 часов без судебного решения была решена, но общий срок задержания тем не менее остался увеличенным.
В настоящее время предпринимается попытка увеличить 120 часовой срок максимального задержания подозреваемого под стражей. 31 января 2014 г. на рассмотрение Государственной Думы Федерального Собрания РФ внесен законопроект, предусматривающий увеличение
Библиография:
срока задержания по подозрению в совершении ряда преступлений террористической направленности. Законопроектом предлагается внести в п. 3 ч. 7 ст. 108 УПК РФ изменения, устанавливающие для некоторых лиц отдельный порядок продления срока задержания до 30 суток13. Формально предлагаемый порядок не противоречит конституционному ограничению срока задержания без судебного решения. Однако вслед за этим могут последовать следующие в означенном выше направлении шаги, обоснованные более чем благими намерениями.
Сопоставление современных тенденций развития задержания подозреваемого с тем, как оно было предусмотрено в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г., делает вопрос о том, какие меры уголовно-процессуального пресечения более гуманны — самодержавной Российской империи или современной демократической России — не столь уж риторическим.
1. Григорьев В.Н. Начало уголовного производства: система сдержек и противовесов // Союз криминалистов и криминологов. 2013. №2. C. 17—21.
2. Концепция судебной реформы в РФ. М., 1992. 111 с.
3. Лазарева В.А. Уголовный процесс как способ защиты прав и свобод человека и гражданина (назначение уголовного судопроизводства) // LEX RUSSICA (РУССКИЙ ЗАКОН). 2010. №3. C. 540-550.
4. Мичурина О.В. Концепция дознания в уголовном процессе РФ и проблемы ее реализации в органах внутренних дел: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2008. 581 с.
5. Мичурина О.В. Концепция дознания в уголовном процессе РФ и проблемы ее реализации в органах внутренних дел: монография. М., 2008. 594 с.
6. Савицкий В.М. Очерк теории прокурорского надзора в уголовном судопроизводстве. М., 1975. 383 с.
7. Случевский В. Учебник русского уголовного процесса. Судопроизводство. СПб., 1892. 444 с.
References (transliteration):
1. Grigor'ev V.N. Nachalo ugolovnogo proizvodstva: sistema sderzhek i protivovesov // Soyuz kriminalistov i krimi-nologov. 2013. №2. S. 17-21.
2. Kontseptsiya sudebnoi reformy v RF. M., 1992. 111 s.
3. Lazareva V.A. Ugolovnyi protsess kak sposob zashchity prav i svobod cheloveka i grazhdanina (naznachenie ugolovnogo sudoproizvodstva) // LEX RUSSICA (RUSSKII ZAKON). 2010. №3. S. 540-550.
4. Michurina O.V. Kontseptsiya doznaniya v ugolovnom protsesse RF i problemy ee realizatsii v organakh vnutrennikh del: dis. ... d-ra yurid. nauk. M., 2008. 581 s.
5. Michurina O.V. Kontseptsiya doznaniya v ugolovnom protsesse RF i problemy ee realizatsii v organakh vnutrennikh del: monografiya. M., 2008. 594 s.
6. Savitskii V.M. Ocherk teorii prokurorskogo nadzora v ugolovnom sudoproizvodstve. M., 1975. 383 s.
7. Sluchevskii V. Uchebnik russkogo ugolovnogo protsessa. Sudoproizvodstvo. SPb., 1892. 444 s.
Материал поступил в редакцию 1 марта 2014 г.
Собрание законодательства РФ. 2003. №27 (ч. 1). Ст. 2706. щения — 28.02.2014].
13 Законопроект №442022-6 «О внесении изменения в статью 108 Уголовно-процессуального кодекса РФ» (находится на рассмотрении) // URL: http://asozd2.duma.gov.ru/main.ns
f/%28Spravka%29?0penAgent&RN=442022-6&02 [дата обра-
12
