CC BY
103
ДИСКУССИОННЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ: ПОИСК РЕШЕНИЯ
(Круглый стол с участием известных отечественных литературоведов)
Отечественное литературоведение в конце XX столетия переживало время резких перемен, с одной стороны, пытаясь освободиться от достаточно жесткого идеологического давления, с другой - пополняясь идеями западной науки, основанными на литературоведческих принципах структуральной поэтики, герменевтики, психоанализа и т. п., характерных для тех или иных филологических критик.
Споры о путях развития литературоведческой науки, необходимости ее методологии стали предметом обсуждения отечественных исследователей.
Богатый и разнородный теоретический опыт, а также обширный художественно-литературный материал обусловливает неизбежность дискуссии, закономерность взаимных и несогласованных теоретико-литературных построений.
Очень важным является сам процесс обсуждения важных проблем современного литературоведения, который может принести ощутимые результаты, способствовать синтезированию различных подходов и в итоге открытию новых путей развития филологической науки.
Поэтому, на наш взгляд, интересны и плодотворны такие формы обсуждения, как круглые столы, в том числе - заочные. Ведущим российским литературоведам и теоретикам литературы для дискуссии были предложены вопросы, показавшиеся редакции «Вестника ВятГГУ» наиболее проблемными и значимыми.
Участники круглого стола:
Владимир Серафимович Вахрушев, доктор филологических наук, профессор Балашовского филиала Саратовского университета, известный в стране исследователь английской литературы, проблем теории литературы, литературный критик, автор работ о творчестве Шекспира, Б. Шоу, монографий «Романы Теккерея» (1984), «Джек Линдсей. Жизнь и творчество» (2007), «Поэтика английского романа ХУ1-ХУШ вв.» (2008).
Зоя Ивановна Кирнозе, доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель на-
уки РФ, заведующая кафедрой зарубежной литературы и теории межкультурной коммуникации Нижегородского государственного лингвистического университета, создатель авторитетной концептологической школы. Зоя Ивановна Кирнозе разрабатывает методологию системных исследований литературы. Одна из ее последних работ - «Межкультурная коммуникация. От системного подхода к синергетической парадигме». М., 2007 (в соавторстве с В. Г. Зусманом и В. Г. Зин-ченко).
Борис Вадимович Кондаков, доктор филологических наук, профессор, декан филологического факультета Пермского государственного университета, член Президиума Совета по филологии Учебно-методического объединения по классическому университетскому образованию при Министерстве образования России. В круг его научных интересов входят история русской литературы второй половины XIX в., русская литература в контексте культуры, теория литературы. Среди публикаций Б. В. Кондакова -«Очерки истории русской культуры» (1996), «Художественный мир русской литературы 1880-х гг.» (1996), он также является соавтором учебника «Религия в истории и культуре» (1998, 2000).
Владимир Андреевич Луков, директор Центра теории и истории культуры Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета, доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, академик Международной академии наук (IAS, Инсбрук, Австрия), академик-секретарь Международной академии наук педагогического образования. В. А. Луков - автор более 70 монографий, учебников и учебных пособий, в которых получил углубленное развитие историко-теоретический метод филологического исследования, был обоснован тезаурусный подход к литературоведческому анализу, представлена теория истории литературы как формирующаяся специальная область филологии.
Олег Иванович Федотов, доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Московского института открытого образования, член-корреспондент Международной академии наук педагогического образования.
Ученый исследует проблемы теории литературы, литературной критики, истории русской и зарубежной литератур, поэтики, стиховедения. Наиболее известные работы О. И. Федотова - «Введение в литературоведение» (1998), «Основы русского стихосложения. Теория и история русского стиха» (2002), «История западноевропейской литературы Средних веков» (2007), «Основы теории литературы» (2007).
1. Какие события, примечательные явления в отечественном литературоведении последних лет (новые публикации, значимые форумы ученых, направления научной мысли и др.) Вы бы выделили?
В. С. Вахрушев: Мы живём на переломах и изломах мировой истории, когда само понятие «прогресс», как показал ещё Ницше, стало весьма относительным. Так и в филологии - её «цветущее разнообразие» вовсе не означает, что всё в ней хорошо, хотя наши учёные, освободившись от пут идеологической цензуры, демонстрируют просто чудеса мыслительной активности. Прежде всего надо оценить наследие недавно ушедших классиков - С. Аверинцева, М. Гаспарова,
B. Топорова. Из новых публикаций мне по душе двухтомник исследований И. Роднянской, работы И. Шайтанова, С. Бочарова, да и многих других авторов.
О. И. Федотов: Вопреки мнению пессимистов, мне кажется, наша литературоведческая наука развивается достаточно интенсивно и равномерно: и вглубь, и вширь. Несмотря на то что ушли из жизни такие корифеи, как С. С. Аве-ринцев, Д. С. Лихачёв, В. Е. Холшевников, А. М. Панченко, В. Н. Топоров, М. Л. Гаспаров,
C. Н. Бройтман и другие, им на смену явились те, кто до этого пребывал в тени. На книжном рынке настоящий бум: переиздаются раритетные, ранее недоступные труды классиков и издаются новые оригинальные труды современных учёных. Лично на меня прямо-таки ошеломляющее впечатление произвела последняя книга Самсона Бройтмана «Поэтика книги Бориса Пастернака "Сестра моя - жизнь"» (М., 2007). Прочитав её, я испытал чувство, которое в своё время пережил Георгий Иванов, поражённый подборкой стихов
начинающего поэта Осипа Мандельштама: «Почему это не я написал?». Замысел предпринятого исследования и в самом деле прост до гениальности. Самсон Наумович обратился к самой загадочной и пленительной книге стихов зрелого Пастернака, детально проанализировал историю и обстоятельства её создания и досконально, «по косточкам» - от первого слова до последнего -разобрал все 50 составляющих канонический текст стихотворений. Для теоретика литературы, крупнейшего специалиста в области исторической поэтики, ведущего бахтинолога и превосходного знатока истории отечественной поэзии Х1Х-ХХ вв. такая смена ориентации была равносильна решительному переходу от опосредованного авторского дискурса к непосредственному, о чём также в своё время проникновенно писал Мандельштам: «Какое наслаждение для повествователя от третьего лица перейти к первому! Это все равно что после мелких и неудобных стаканчиков-наперстков вдруг махнуть рукой, сообразить и выпить прямо из-под крана холодной сырой воды». Отрадно, что сразу же вслед за исследованием поэтики отдельной поэтической книги вышел обобщающий том «Поэтика русской классической и неклассической лирики» (М., 2008), составленный из опубликованных и неопубликованных работ Бройтмана разных лет. Примерно такую же итоговую книгу своих многолетних размышлений о поэтике Пушкина и Тютчева выпустил Ю. Н. Чумаков -«Пушкин, Тютчев. Опыт имманентных рассмотрений» (М., 2008). Не могу не упомянуть и выпущенной издательским центром РГГУ книги А. К. Жолковского «Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии, интертексты» (М., 2005). Перечислить всё то, что свободно, наконец-то свободно, лежит на полках книжных магазинов, отпугивая, но насмерть не убивая, своими ценами, не так-то просто, да и нет смысла: у каждого свой выбор!
Радует то, что литературоведческая наука преодолела пресловутый социальный заказ и идеологическую зашоренность. Всё меньше её интересуют «генеральские» проблемы, касающиеся литературного процесса: о художественном методе, о литературных направлениях, не говоря уже о классовости, народности и партийности.
Всё больше пристального внимания литературоведы уделяют тексту, его стилистике, поэтике, в том числе и стихопоэтике, интертекстуальности... В наиболее близкой мне области литературоведения заметно активизировалась Петербургская школа стиховедов. Продолжено дело, начатое Л. И. Тимофеевым, М. Л. Гаспаровым и М. М. Гиршманом по составлению метрических и строфических справочников. В частности, вышли материалы по метрике, строфике и ритмике петербургских поэтов под общей шапкой «Петербургская стихотворная культура» (СПб., 2008), а их активный инициатор, составитель и научный редактор Е. В. Хворостянова выпустила монографию «Условия ритма. Историко-литературные очерки русского стиха» (СПб., 2008). В том же 2008 г. опубликовал свою книгу «Динамика стиха и прозы в русской словесности» неутомимый Ю. Б. Орлицкий.
Б. В. Кондаков: Я думаю, что большую роль для поддержания уровня современной литературоведческой мысли играют конференции, регулярно проводимые кафедрами МГУ. Это конференции, где выступают с докладами представители разных литературоведческих школ из многочисленных вузов РФ. Участие в них позволяет понять, над чем работают современные литературоведы в России, выявить терминологические проблемы, откорректировать методологические подходы.
В. А. Луков: Среди научных форумов я бы выделил Пуришевские чтения, проводимые с 1989 г. ежегодно в Московском педагогическом государственном университете кафедрой всемирной литературы. Это своего рода ежегодный отчет о состоянии отечественного литературоведения в вузах (прежде всего, исследований литератур Запада, но также и русской литературы, теории литературы, русско-зарубежных литературных связей, взаимодействия литературы с другими искусствами).
Разработка инновационных моделей преподавания литературы интересно представлена в ежегодно проводимой с 2004 г. в Московском гуманитарном университете международной научной конференции «Высшее образование для XXI
века» (в секции «Высшее образование и мировая культура», где филологи играют ведущую роль).
Это примеры включения филологии в мировой контекст, в общегуманитарную проблематику. Но не менее ценны и небольшие специализированные конференции. В том же МосГУ, например, проводятся «Шекспировские штудии», собирающие специалистов (как маститых, так и начинающих) по Шекспиру. Конференции оказались очень плодотворными. Каждая из них сопровождается выпуском сборника докладов и материалов, текст которого размещается также в Интернете, поэтому коллективный труд небольшого количества специалистов, собравшихся вместе для решения какой-либо проблемы шекспироведения, становится достоянием многих. В последнее время «Шекспировские штудии» стали координироваться со знаменитыми «Шекспировскими чтениями», возобновленными Шекспировской комиссией РАН, особенно после того как руководитель «штудий» Н. В. Захаров стал ученым секретарем этой комиссии.
Я назвал конференции, проводимые в Москве. Но это не значит, что за ее пределами ничего не происходит и не может привлечь внимания литературоведов. Блестящий пример - недавняя традиционная конференция в Самаре, посвященная русской литературе XVIII в. В ней участвовало немногим более 20 человек, но это были крупнейшие специалисты по русской литературе XVIII в. из вузов нескольких регионов, руководимые автором учебного комплекса, используемого в вузах всей страны, проф. О. М. Буран-ком. Там же, в Самаре, в 2008 г. прошла масштабная конференция «Предромантизм и романтизм в мировой культуре», посвященная 60-летию ректора СГПУ проф. И. В. Вершинина. Можно по-разному отмечать юбилеи, и когда они ознаменованы подобной конференцией (причем знаменательно, что И. В. Вершинин - один из немногих филологов, тем более зарубежников, избранных ректорами больших вузов), они становятся фактом культурной жизни города, региона, страны.
Наконец, всячески приветствую идею «Вестника ВятГГУ» провести круглый стол по пробле-
мам современного литературоведения в заочном режиме, через ответы на сформулированные организаторами вопросы. Мне кажется, что за такими формами будущее: опрос может охватить не только нашу страну, но и другие страны, а по итогам внести вклад в развитие научных знаний не меньший, чем престижные столичные конференции в ИМЛИ, МГУ, РГГУ и др. (я о них не упоминал, потому что это и так хорошо известно).
Конференция важна не так своими докладами, как возможностью установить или поддержать научные контакты. Заочный обмен мнениями придает этой стороне конференций новый характер - «электронных контактов».
Важная задача в этом отношении - информировать о научных конференциях. Другая важная задача - участвовать в конференциях за рубежом.
В апреле 2009 г. в Вашингтоне прошла 37-я конференция Шекспировской ассоциации Америки. На ней присутствовало более тысячи шекспиро-ведов со всех концов Земли. Из России, кажется, один. Между тем, наше шекспироведение - одно из ведущих в мире. И об этом должны знать.
Я остановился только на конференциях, так как о них меньше говорят, чем о новых монографиях. Монография вышла - и это след в науке, который можно заметить и через десятилетия. Конференция прошла - ее след теряется в обыденности науки. Монография связана с итогом -конференция связана с процессом. Я бы сказал, что сейчас не время для итогов, скорее, время процесса.
Кстати, хотел бы привлечь внимание филологов к барометру процесса не собственно научного, а литературного как такового. Речь идет о литературных премиях. Литературоведы через участие в экспертизе влияют на литературный процесс почти непосредственно, устанавливая культурные эталоны, а через последующий анализ результатов конкурсов престижных премий получают доступ к углубленному пониманию этого современного литературного процесса. Из значимых событий отмечу появление Бунинской премии, учрежденной негосударственными вузами (председатель попечительского совета - рек-
тор МосГУ И. М. Ильинский, председатель жюри - С. И. Бэлза, в составе жюри - крупные литературоведы). Многообразие талантов И. А. Бунина, именем которого названа премия, позволило рассматривать произведения прозы, поэзии, автобиографической литературы, художественной публицистики, впереди ожидается такая номинация, как мастерство перевода. Среди лауреатов - такие признанные писатели и поэты, как Андрей Битов, Глеб Горбовский, Андрей Дементьев, Николай Добронравов, Сергей Есин, Тимур Кибиров, Инна Лиснянская, Альберт Лиханов, Вадим Месяц, Людмила Петрушев-ская, Юрий Поляков, другие замечательные деятели культуры (называл по алфавиту). Но не меньший интерес вызывают новые имена, к которым привлекает внимание премия, стремящаяся поддержать бережное отношение к родному слову, богатство повествовательного стиля. Об этой премии пока известно меньше, чем о «Русском Букере», где ответственным секретарем выступает выдающийся литературовед И. О. Шайтанов, или других достойных наградах, поэтому я остановился на ней подробнее. Между прочим, эта премия обладает какой-то магической силой. Так, Александр Иличевский после получения Бунинской премии был удостоен премии «Русский Букер», Бунинские лауреаты Александр Кабаков и Михаил Шишкин получили Национальную литературную премию «Большая книга», примеры можно продолжать довольно долго (Борис Екимов, Майя Кучерская, Алексей Остудин и т. д.).
В целом премии образуют ориентиры для общественного мнения, идет ли речь о конкретных именах и произведениях, или о принципах творчества, или о господствующих направлениях в стиле.
2. В последнее время часто говорят об эклектизме современных литературоведческих исследований, кризисе, обусловленном, в том числе, недостатком теоретико-литературных изысканий. Насколько правомерны эти утверждения и каковы, на Ваш взгляд, наиболее перспективные методологические подходы в современном литературоведении?
Б. В. Кондаков: Я думаю, кризисные явления в современном литературоведении действительно наблюдаются. Впрочем, без кризисов невозможно дальнейшее развитие. В истории любой науки можно выделить периоды, когда происходило накопление новых фактов, и периоды, когда требовалось теоретическое осмысление накопленного материала.
Главное достижение литературоведения последнего десятилетия - опыт межкультурных (кросскультурных) исследований, изучение процессов взаимодействия различных форм духовной культуры в художественном пространстве литературы.
В. С. Вахрушев: Утверждения об эклектизме исследований правомерны, но вряд ли их можно объяснять «недостатком теоретических изысканий», поскольку теорией ныне не занимается разве что совсем ленивый человек. За теорию теперь берётся даже «биомасса литературоведческого планктона» (по злой метафоре Л. Гуд-кова и Б. Дубина). Но усилия этой «патетически кишащей массы» (это уже метафора Тейяра де Шардена) зачастую бесполезны, поскольку большинство филологов действует разрозненно и зачастую кустарно.
А методологически перспективны, как мне представляется, усилия тех филологов, которые стремятся брать всё лучшее из нашей «классики» (труды А. Веселовского, А. Потебни, формалистов, М. Бахтина, Л. Пумпянского и т. д.) и не забывают критически осваивать богатейшее наследие западной науки (И. Тэн, Ф. Брюнеть-ер, знаменитые постструктуралисты). Конечно, обещают быть плодотворными контакты литературоведения с современной лингвистикой, в частности с таким её направлением, как когнитивис-тика.
О. И. Федотов: Рассуждения об эклектизме литературоведческих штудий, наверное, имеют некоторые основания. Действительно, после теоретического штурма в 60-е гг. теперь уже прошлого века, ознаменовавшегося выходом трехтомника «Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении» (М., 1962-1965) и его отголоска в 1994 г., когда под эгидой всё того
же ИМЛИ вышла «Историческая поэтика» с подзаголовком «Литературные эпохи и типы художественного сознания», отечественное литературоведение столь же конструктивных прорывов не совершало. Правда, вдоволь было опубликовано разного рода учебников и пособий с теоретическим уклоном, но впечатляющей консолидирующей силы они не имели. Столь же малый эффект принесли три Международные научные конференции в МГУ под названием «Русская литература ХХ-ХХ! веков: проблемы теории и методологии изучения» (2004, 2006 и 2006 гг.). Три увесистых тома материалов составляют пёстрый конгломерат мини-статей, отражающих разнонаправленные научные интересы и ориентации пишущих. Общетеоретические и методологические принципы заимствуются в основном из модных зарубежных источников. Огорчительнее всего то, что сама теоретическая специальность становится невостребованной. Диссертационные учёные советы, в которых она предусмотрена, можно пересчитать по пальцам. Тем не менее, хочется верить, что интерес к теории литературы обязательно возродится, и литературоведы получат новые плодотворные методологические ориентиры.
З. И. Кирнозе: Суждения о кризисе современного литературоведения опираются на реально угасающий интерес к современной литературе и самому чтению. Они не только имеют место и объясняются наступлением новой, «аудиовизуальной» эры, сменившей «гуттенберговскую эпоху». В самой отечественной теоретической науке ощущается дефицит идей, равных по масштабу тем, которые развивали корифеи биографического, культурно-исторического, психологического, социологического, структурного, компаративного методов.
Мысль о «встречном течении» А. Н. Веселов-ского как соединение историзма и нового проявления образно-поэтической формы, пронизывающая историческую поэтику, содержательный анализ «корнеслова» А. А. Потебни, концепция «диалога» в творчестве М. М. Бахтина, герменевтические штудии Х. Г. Гадамера, получившие развитие в русской философско-лингвистической
традиции Г. Г. Шпета, метод сравнительно-исторического изучения мировой литературы, в частности легший в основу исследований о взаимодействии Байрона и Пушкина, разработанный В. М. Жирмунским, понимание литературы как системы, обладающей внутренним репродуцирующим свойством, связанное с трудами Ю. Н. Тынянова и Р. О. Якобсона, - основа и современного литературоведения.
Развитие получил и системный подход. Он стал одним из значимых продуктивных методов исследования литературы. Из современных работ в его русле - работы В. Г. Зинченко и В. Г. Зус-мана, в том числе книга В. Г. Зинченко, В. Г. Зус-ман, З. И. Кирнозе «Методы изучения литературы. Системный подход» (М.: Флинта, 2002).
Другим перспективным методологическим подходом в современном литературоведении представляется филологическая концептология, объединяющая филологию и лингвистику. Соединяя в теории словесности старую и новую парадигмы, В. П. Нерознак предлагает пути от теории словесности к теории поэтического языка, от семиотики к структуре текста в его связях с филологией и филологическим концептуализмом. Думается, сегодня это один из наиболее продуктивных ходов в современном литературоведении. В этом ключе хочется назвать основополагающие работы. Среди них - «Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология под общей редакцией В. П. Нерознака» (М.: Изд-во Academia, 1997). В составе антологии - статья С. А. Аскольдова «Концепт и слово», являющаяся базисом лингвокультурологии, объединяющей сегодня литературоведение и языкознание в общую филологическую науку. В XX в. среди основоположников концептологии -Д. С. Лихачев с его работой «Концептосфера русского языка» (1993).
Разработка теории концепта и константы Ю. С. Степанова («Константы: словарь русской культуры». Изд. 2-е. М.: Академический проект, 2001) соотносится с общим перечнем работ о значении и возможностях интерпретации концепта применительно к исследованию природы художественного слова от его фонетического зву-
чания, состава и ментальности до конкретно-исторического функционирования.
Важным методологическим подходом стала теория дискурса («текста в контексте»), имеющая обширную библиографию и современную классику.
В области мифопоэтики получил развитие «текст города» в качестве литературного текста. Интересны работы, написанные в семиотическом ключе. В качестве литературного текста здесь в первую очередь принято называть роман А. Белого «Петербург», а в качестве теоретического осмысления - «Петербургский текст русской литературы» в работе В. Топорова («Миф. Ритуал. Символ. Образ». М.: Изд. группа «Прогресс-культура», 1995).
Текст города - сегодня название многих работ, в которых социально-психологические построения приобретают новую, более углубленную рефлексию воздействия артефакта на иную реальность - психологическую, историческую, образную. Хорошим примером такого подхода стала книга Л. М. Видгофа («Москва Мандельштама». М.: ОТИ, 2006), в которой факты биографии поэта, русской истории, топографии города, сплетены со звучанием слова.
Семантика границы в художественном языке разрабатывается в Самаре Н. Т. Рымарем («Поэтика рамы и порога. Граница и опыт границы в художественном языке». Самара: Изд-во Самар. ун-та, 2006. Науч. ред. Н. Т. Рымарь). Среди новых работ: Соловьева Н. А. «Англия XVIII века. Разум и чувство в художественном сознании эпохи». М.: Изд-во «Формула», 2008. Отрадным явлением стало традиционное для российской филологии новое внимание к архивному документу. В этом направлении много делает редакция журнала «Вопросы литературы», где подобные материалы публикуются из номера в номер. Так, С. В. Сапожников напечатал интересную статью «Князь Александр Иванович Урусов - человек эпохи предметов» (2008, № 5).
Таким образом, общее утверждение об эклектизме современных литературоведческих исследований если и справедливо, то лишь отчасти. Тенденция мировой науки, принимающей идею синтеза не только близких дисциплин в филологии, но традиционно расходящихся гуманитар-
ных знаний и точных наук - математики, физики, биологии - находит подтверждение и выражение в новых подходах и терминах и, прежде всего, в теории систем, обладающих репродуцируемым свойством. Это свойство художественного образа сближает литературу с отдаленными от нее науками - теориями И. Пригожина, Э. Берталанфи, Хакена и позволяет вводить такие термины, как синергетический скачок, бифуркация, фрактал.
Но главное направление развития видится все же в общем русле филологической науки, во внимании к тексту (отсюда «техника внимательного чтения» Д. С. Лихачева), к сложной природе слова, к поискам Смысла текста. Принципиальные расхождения с постструктурализмом не отменяют возможностей новых путей схождения.
Вместе с тем кризисные явления в литературе и литературоведении можно видеть и в вытеснении филологии культурологией. Процесс, индуцируемый в 60-е гг. XX в. американским этнографом Лесли Уайтом, тоже отвечает потребности в синтезе философии, психологии, истории и литературы на научном и обиходном уровнях. Связь с культурологией видна уже в работах А. Н. Веселовского. Но практическим выражением этого явления стало всемирное изменение отношения к книге, к чтению, к процессу образования и обучения, зафиксированное в школьных и университетских программах и ставшее примечательным явлением в литературоведении последних лет. Этот процесс расширения объекта исследования закономерно рождает и его упрощение. Отсюда вероятна тенденция общего угасания интереса к культурологии в ее современном виде и попытка поисков уточненных терминов, нашедшая выражение в публикации словарей. В качестве примера: Луков В., Луков Вл. Тезаурусный подход. М., 2009.
В. А. Луков: Кризис в методологии литературоведения очевиден, более того, он носит межконтинентальный характер, а не ограничен только отечественной наукой о литературе.
Правда, причины этого кризиса у нас и за рубежом разные и только кое в чем сходятся. Сходятся они, прежде всего, в том, что этот кризис
отражает завершение стабильного периода развития общества и начала переходного периода, который в последние столетия приходился на рубежи веков и всегда сопровождался своего рода культурным декадансом, в недрах которого образовывалось нечто принципиально новое, характерное для последующего стабильного периода. Так что если нужно примерно представить современную ситуацию, достаточно посмотреть на предыдущий переходный период - рубеж XIX-XX вв.
Впрочем, есть нечто принципиально новое, что предсказывать по аналогии невозможно. Нынешний переходный период совпадает с переходным процессом более масштабного цикла. Место индустриальной цивилизации постепенно занимает другая, которую одни называют постиндустриальной, не обозначая ее содержания, а другие -информационной, вкладывая в это название следующий смысл: если в индустриальной цивилизации власть принадлежала тому, в чьих руках были фабрики и заводы, то в информационной цивилизации власть будет у того, в чьем ведении окажутся потоки информации. Элвин Тофлер в «Третьей волне» говорит о том, что до индустриальной была сельская цивилизация. Но предыдущий цивилизационный переход был так давно, что сравнивать его с нынешним малопродуктивно. Так что у кризиса в методологии глубокие основания и огромные последствия.
На Западе этот кризис выразился в антиметодологической концепции постмодернизма (последние десятилетия ХХ в.). Постмодернистскую концепцию, при всем многообразии идей, высказанных нередко в яркой, даже захватывающей форме ее создателями по частям, в совокупности можно свести на уровне пафоса - к разочарованию в модернистском проекте (т. е. в культе современности в Новое и Новейшее время), а на уровне идей - к трем аксиомам постмодернистского подхода к исследованию культуры: 1) отрицание нового (то, что кажется новым, слеплено из кирпичиков старого); 2) отрицание структуры (разделение на центр и периферию иллюзорно); 3) замена структур на подвижные и аморфные цепочки, их переплетения, конгломераты (коды, дискурсы, ризомы). Революционность этим
мыслям придает предположение (ясно выраженное, например, у Р. Барта), что все эти цепочки призваны скрыть борьбу за власть. Вспоминается Руссо, ворвавшийся в интеллектуальную жизнь Франции идеей, что науки и искусства нужны деспотам, чтобы сломить сопротивление людей, что они покрывают гирляндами цветов железные цепи, коими опутаны эти люди. Так что постмодернизм в этом аспекте можно истолковать как неоруссоизм, что проливает дополнительный свет на его популярность.
В России методологический кризис литературоведения проявился в эпоху перестройки (с 1985 г.) в отказе от единой марксистской методологии, переходе к плюрализму методологических оснований (конгломерату методов западного литературоведения со стыдливым умалчиванием об отказе от достижений отечественного литературоведения в методологическом плане, за исключением работ М. М. Бахтина, Ю. М. Лот-мана и еще нескольких авторов).
Яркий частный пример - судьба понятия «художественный метод». В начале перестройки возникла острая дискуссия о методе социалистического реализма. Появились утверждения, что такого метода вовсе не было, это искусственная концепция политизированных литературоведов. Вскоре эта точка зрения стала едва ли не господствующей и экстраполировалась до понятия «реализм». Писать о реализме стало немодно. Если романтизм вернул себе права одного из центральных понятий истории литературы, то о реализме по возможности не упоминалось, развитие теории реализма прервалось. Вслед за реализмом негативный импульс докатился до самого понятия «художественный метод», в котором усмотрели советскую политизацию литературоведения и поэтому перестали употреблять, перейдя к более нейтральным (например, «стиль», хотя это совсем не одно и то же). Но это был центр прежней литературоведческой методологии, и он был утрачен.
Так была реализована идея западного постмодернизма об отсутствии разделения на центр и периферию, и отечественное литературоведение естественно перешло на постмодернистские
позиции. Имена Ж. Деррида, Р. Барта, М. Фуко, Ю. Кристевой, Ц. Тодорова, Ж. Бодрийяра, Ж. Делёза, других выдающихся представителей постмодернизма стали олицетворением новой отечественной науки о литературе в ее методологическом аспекте. Совершенно по постмодернистскому принципу к ним добавились более ранние фигуры: З. Фрейда, К. Г. Юнга, О. Шпенглера, Э. Кассирера, Э. Гуссерля, К. Ясперса, потом еще более ранние - А. Шопенгауэра, С. Кьеркегора, Ф. Ницше, причем не в плане истории вопроса, а именно как имена носителей методологических оснований нового отечественного литературоведения.
При этом национальная традиция стала своеобразной фигурой умолчания. Причем речь идет не только о В. Г. Белинском, Н. Г. Чернышевском, Д. И. Писареве, но и о недавно столь почитаемом Д. С. Лихачеве с его концепцией теоретической истории литературы, о Н. И. Конраде с его обоснованием типологического подхода, о Ю. Б. Виппере - одном из создателей истори-ко-теоретического подхода, реализованном в вышедших под его руководством томах «Истории всемирной литературы», а некоторые увенчанные академическими лаврами фигуры вообще не упоминаются, как будто их и не было. Заметим, что никаких законов и указов на этот счет не издавалось, литературоведческое сообщество как-то очень быстро само переориентировалось. Думается, здесь отразились особенности переходного периода.
В вопросе редакции «Вестника ВятГГУ» правильно сформулированы признаки сложившегося в результате этих процессов (как сознательно-субъективных, так и неосознанно-объективных) отечественного литературоведения: кризис методологии; эклектизм современных литературоведческих исследований; недостаток теоретико-литературных изысканий. Господствующей моделью, видимо, еще некоторое время останется постмодернистское разочарование в любых четко очерченных методологиях.
Но, как это уже не раз происходило раньше, на смену столь тотальному разочарованию приходит разочарование в разочаровании. По мере
того как научный мир преодолевает постмодернистский кризис, теряет привлекательность и технология постмодернистского опровержения наук о человеке, обществе и культуре. Этот процесс в России идет медленно, но уже все более очевидна слабая эвристичность подходов постмодернизма для обобщений в социально-гуманитарной сфере. Разрабатываются другие концепции, некоторые из которых хоть и не имели целью создать альтернативу постмодернистским концепциям, но могут трактоваться и в этом ключе. Среди таких концепций в последнее время получает распространение тезаурусный подход к анализу социальных и культурных явлений и процессов. Если не только отметить факты манипулирования общественным сознанием, но и поставить вопрос о том, почему вообще можно им манипулировать, если сосредоточиться на том, как мир осваивается человеком, неизбежно встанет вопрос об особой, существующей объективно субъектной организации гуманитарного знания, об особой ментальной структуре, которую в рамках тезаурусного подхода называют тезаурусом. Тезаурус - форма существования гуманитарного знания, он в слове и образе хранит, перерабатывает и воспроизводит часть действительности, освоенную социальным субъектом (индивидом, группой). Или иначе: тезаурус - это структурированное представление и общий образ той части социальной действительности и мировой культуры, которую может освоить субъект. Следует обратить особое внимание на то, что тезаурус (как характеристика субъекта) строится не от общего к частному, а от своего к чужому. Свое выступает заместителем общего. Реальное общее встраивается в свое, занимая в структуре тезауруса место частного. Все новое для того, чтобы занять определенное место в тезаурусе, должно быть в той или иной мере освоено (буквально: сделано своим). Тезаурус, вопреки отрицанию постмодернистами объективности любой структуры, имеет отчетливую структуру, анализ которой многое дает в понимании особенностей взаимоотношения автора и читателей, развития системы жанров и т. д. Совокупность гуманитарных констант и постоянных
образов составляет культурную картину мира, находящуюся в самом центре тезауруса, во многом определяющую глубинную (нередко скрытую) сущность субъекта. Наверное, не нужно вдаваться в детали (наиболее полное освещение тезаурус-ного подхода сделано в работе: Луков В. А., Луков Вл. А. Тезаурусы: субъектная организация гуманитарного знания. М., 2008).
Тезаурусное исследование субъекта вовсе не похоже на произвольность постмодернистских штудий, потому что исходит из существования объективной, измеряемой научными методами стороны тезауруса. И здесь могут быть осуществлены самые настоящие открытия, не получаемые иначе как тезаурусным анализом. В литературоведении тезаурусный анализ определил достижения таких ярких авторов, как И. В. Вершинин, С. Н. Есин, Н. В. Захаров, А. Б. Тарасов, вклад в развитие этого подхода внес и представитель ВятГГУ - широко признанный в англистике О. Ю. Поляков (если упоминать о других гуманитарных науках, нужно назвать Вал. А. Лу-кова и А. И. Ковалеву с их учениками в социологии, Т. Ф. Кузнецову и А. В. Костину в культурологии, В. П. Трыкова в истории журналистики, авторов коллективного труда «Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке» / под общ. ред. Вал. А. Лукова. М., 2006). Когда мы с братом - Валерием Андреевичем Луковым -много лет назад, не желая смириться как с методологическим кризисом в гуманитарном знании, так и с постмодернистским псевдопреодолением его начали разрабатывать тезаурусный подход, мы не предполагали, что он окажется таким востребованным. Думается, это один из перспективных путей развития литературоведческой методологии.
3. Какой Вы видите судьбу преподавания истории литературы, судьбу традиционным форм и методов обучения в условиях перехода к новым технологиям, компьютеризации образования, внедрения модульных систем и прочих инноваций?
В. С. Вахрушев: Компьютеризация преподавания неизбежна и кое в чём полезна, но она
таит в себе большую опасность, ибо в конечном счёте ведёт к тому, что на Западе деликатно назвали «смертью героя», а если проще, то это ликвидация человека, превращение его в биоробота.
3. И. Кирнозе: Судьба преподавания истории литературы зависит от внелитературных факторов - требуется увеличение внимания к литературе и в том числе количества часов на преподавание. Введение новых технологий и инноваций необходимо, но вряд ли может кардинально изменить общую картину.
Б. В. Кондаков: Появление новых технологий, естественно, может существенно изменить процесс преподавания литературоведческих дисциплин - как в школах, так и в вузах. Существует две опасности: остаться в стороне от всех этих тенденций, не учитывая изменений технологической стороны современной жизни и следующих за ними изменений в мировосприятии молодежи, или же, наоборот, во всем следовать за новациями. Современные технические средства, наличие Интернета требуют, например, существенных изменений форм контроля знаний. При построении учебного материала нужно учитывать и то, что сознание современных молодых людей «клиповое», и большую трудность для них представляет выстраивание текста (как письменного, так и устного). С другой стороны, литературоведение - это всегда живой творческий диалог, направленный на осмысление художественного текста, и на этот процесс все технологические новшества оказывают малое влияние.
О. И. Федотов: Судьба преподавания литературы в школе и вузе видится мне довольно смутно. С одной стороны, появились яркие молодые таланты с нестандартными подходами к искусству обучения как в школе, так и в вузах. С другой стороны, придумали пресловутый ЕГЭ, стали насаждать усреднённые образовательные «стандарты». Конечно, все плюсы и минусы Бо-лонской системы в полной мере нам ещё предстоит познать. Мне лично претит прежде всего настойчиво внедряемая у нас «тестовщина». Виданное ли дело, предлагать гуманитарию определить, какой из трёх кем-то сформулированных
ответов на им же самим поставленный вопрос содержит в себе истину в конечной инстанции! Во-первых, можно не мудрствуя лукаво ткнуть пальцем; вероятность правильного попадания велика: 33%. Во-вторых, любую формулировку можно оспорить и усовершенствовать. Наконец, в-третьих, мы отучаем студентов самостоятельно мыслить и оригинально, личностно оформлять свои мысли. Не получим ли мы в итоге филологов, не умеющих не только писать, но и говорить? Ещё одна проблема, встающая перед нами во весь свой гигантский рост, - Интернет! Зло это или благо для высшей, да и средней школы? Наверное, однозначного ответа не существует. Если раньше плагиаторам надо было хотя бы потрудиться и переписать чужой текст с минимальной пользой для себя, то теперь они бездумно скачивают и элегантно принтуют его без каких-либо последствий. Слава Богу, что и для проверяющего преподавателя нет никаких проблем отыскать источник столь примитивного заимствования. С другой стороны, добросовестному студенту Интернет - беспрецедентно укомплектованная библиотека, с волшебной скоростью доставляющая информацию почта, феноменально эрудированный справочник, могущественный помощник и советчик или, скажем так, едва ли не второй научный руководитель. Жаль только, что основы информатики мы, как правило, постигаем от имеющих смутное представление о нашей проблематике коллег-математиков. Впрочем, проработав в высшей школе без малого полвека, иной раз спрашиваю себя, как бы я поступил, если бы всё пришлось начать с начала, приступив к делу с сегодняшнего дня? Наверное, я бы подобрал команду единомышленников и разработал проект общедоступного экстерного университета, с системой альтернативных программ, с полным курсом лекций лучших специалистов по каждому предмету, записанных на видео- и аудионосителях или размещённых в Интернете. Практические занятия и экзамены можно было бы проводить в стационарных региональных вузах, куда бы могли периодически выезжать «виртуальные» лекторы для живого непосредственного общения со студентами. В том же Интерне-
те можно разместить целую библиотеку авторских учебников, пособий, методических советов и рекомендаций, не говоря уже о литературно-художественных текстах. На такие вот «педагогические мечтания» навели меня замечательные лекции-беседы в исполнении Д. С. Лихачёва, А. М. Панченко, Ю. М. Лотмана, которые до сих пор иногда транслируются по каналу «Культура». Таким безгранично открытым могло бы стать наше образование! Учиться в таком университете мог бы любой желающий, и необходимость фильтра ЕГЭ отпала бы сама собой.
В. А. Луков: В условиях развития глобальных систем коммуникации образовательные инновации вполне закономерны: изменившемуся обществу должно соответствовать изменившееся образование. Конечно, можно рассуждать о том, как изменится блок литературоведческих дисциплин в университетах, но неплохо бы задуматься, а сохранятся ли сами университеты? Образование всегда было одной из самых консервативных форм интеллектуальной жизни общества, и это естественно: оно отвечает за трансляцию культуры (в организованной, а не стихийной форме) от одного поколения другому, формируя культурную идентичность индивида и народа. Образовательные революции (пользуясь термином социального философа И. М. Ильинского) происходят редко. Но сейчас, очевидно, наступило время для такой революции. В ходе революции многое будет разгромлено, кое-что уже и сейчас разгромлено, в том числе и очень ценное. На смену придет что-то новое. Но это будут вовсе не новые технологии, модули и т. д. Технологии эти не так уж и новы, если не считать материальных носителей (компьютеры, Интернет и т. д.). Скорее нужно ожидать воцарения самого принципа технологии взамен принципа мировоззрения, научно-исследовательского принципа, методологического принципа, принципа фундаментального знания и т. д. Но не следует видеть в этом крах культуры. Такие революции уже были в истории. Представьте себе чувства людей, исповедовавших мифологический принцип истолкования мира, когда греческие мыслители стали внедрять в образование философский принцип.
То, что характеризует нынешнюю переходную стадию в культуре человечества, проявляется и в становлении (как раз при посредстве телевидения и других глобальных систем коммуникации) нового типа культуры повседневности, а именно культуры Происходящего. Одна из основных черт этой культуры - резкое усиление значения настоящего времени, которое оттесняет прошлое и будущее на периферию. В этих условиях преподавание истории литературы подвергается значительно большим рискам и вызовам, чем под натиском модулей, тестов, интернет-конференций и т. д.
Самое главное в методике преподавания литературы - это отбор (материала, методов и т. д.). Процессы, характерные для переходного периода, объективны, а не спланированы какими-нибудь злодеями, двоечниками, профессиональными манипуляторами, неумелыми руководителями образования и т. д. Раз в реальной жизни прошлое уходит в тень, преподавание истории литературы должно это учесть. Нужно отобрать материал на новых основаниях. Думается, такие основания дает тезаурусный подход. Есть талантливые писатели во всех литературах мира, и их много, как минимум несколько тысяч, ими написаны десятки и сотни тысяч прекрасных произведений. Но есть писатели, создавшие литературные модели для творчества. Их немного, их творчество выступает ориентиром для других, вот они и должны изучаться в вузах. То же касается произведений, героев, сюжетов. Изучить вечные образы, наиболее характерные сюжеты (еще в 1912 г. А. В. Луначарский привлек внимание читателей к работе Ж. Польти, который выделил в мировой литературе всего 36 сюжетов). Знать имена и идеи (отдельные работы) наиболее видных литературных критиков и литературоведов. Знать основные жанры. Литературный процесс - это грандиозный поток словесности за 6000 лет существования литературы (и на порядок больше, если в него включать фольклор). При тезаурусном подходе уходит стыд за то, что мы далеко не все знаем об этом все нарастающем потоке: мы и не можем всего знать, первая особенность тезауруса - его ограничен-
ность. Надо знать основные направления в литературном процессе, его основные этапы. Если все это вместе взятое уложить в 100 единиц (ладно, пусть 1000), это, наверное, даст больший эффект, а может быть, и даже более фундаментальное знание, чем если мы выделим 5000 таких единиц, как в нынешнем образовании для нефилологов, или 50000 единиц, как в университетском образовании для филологов (конечно, названы примерные цифры, чтобы пояснить тезис). Потому что 100 единиц - это ориентиры, которые позволяют сложить литературную картину мира, а 50000 единиц такую картину перегружают деталями и разрушают ее. Вот почему технологиза-ция преподавания литературы (как и других дисциплин) не должна ввергать в уныние. Скорее наоборот: чтобы преодолеть разрушительные последствия технологизации образования для его фундаментальной характеристики, необходимо предпринять совсем не технологические, а самые настоящие научно-исследовательские усилия (в филологии, методологии, методике преподавания литературы). Теория литературы в существующем виде сейчас недостаточна. В последние десятилетия XX в., когда в западном литературоведении утвердились «новая критика» (возникшая еще в 30-е годы), структурализм, постструк-
турализм и т. д., т. е. методологии, отбросившие историю литературы как объект исследования, у нас возникла теоретическая история литературы Д. С. Лихачева, осознала свои принципы Пуришев-ская школа истории литературы (школа Б. И. Пу-ришева - М. Е. Елизаровой - Н. П. Михальской), компаративистика расширилась за счет типологического подхода Н. И. Конрада, И. Г. Неупокое-вой, историко-теоретического подхода в «Истории всемирной литературы» под руководством Ю. Б. Виппера, появились примеры тезаурусно-го анализа в литературоведении. Все это создало возможность выделить в теории литературы самостоятельную научную дисциплину - теорию истории литературы. Именно эта наука призвана обеспечить новый уровень преподавания истории литературы в вузах в условиях перехода к новым технологиям, компьютеризации образования, внедрения модульных систем и прочих инноваций.
От лица участников круглого стола благодарю редакцию «Вестника Вятского государственного гуманитарного университета» за возможность высказаться по наиболее актуальным проблемам современного литературоведения и вопросам методики преподавания литературы в высшей школе.
Идея круглого стола и ее осуществление - доктор филологических наук В. А. Поздеев,
доктор филологических наук О. Ю. Поляков, кандидат филологических наук К. С. Лицарева
