CC BY
334
В. А. Веременко
Уход за детьми раннего возраста в дворянских семьях России во второй половине XIX - начале ХХ в.
В статье характеризуются изменения, произошедшие в организации ухода за детьми раннего возраста в дворянских семьях России во второй половине
XIX - начале ХХ в. Обращается внимание, что если в середине XIX столетия редкие родители сами занимались своими маленькими детьми, то к концу исследуемого периода практически все матери, принадлежавшие к данной социальной группе, принимали непосредственное участие в уходе за младенцами. Автор выделяет две типологические группы «новых родителей»: «новые идейные» и «новые практические», отличавшиеся двумя основными характерными чертами: во-первых, причиной, заставлявшей родителей изменять отношение к своим маленьким детям, а во-вторых - степенью вовлеченности отцов в уход за младенцами.
Article is devoted to changes in the organization of care for children of early age in the noble families of Russia in the second half of the XIX - early XX centuries. Special attention is drawn to the fact that in the middle of XIX century rare parents themselves were engaged in their young children care but to the end of this period practically all the mothers from this social group took part in the care of their babies. Author points out two typological groups of "new parents" - "new ideologic" and "new practical" distinguished by two main characteristics. Firstly that is the reason forcing parents to change their attitude towards their babies and secondly the degree of involvement of fathers in child cares.
Ключевые слова: Россия, дворянская семья, дети раннего возраста, уход за младенцами, искусственное вскармливание, кормилица, родительство.
Keywords: Russia, noble family, children of early age, infant care, artificial feeding, nurse, parenthood.
Рождение ребенка - одно из важнейших событий в жизни человека. Появление младенца в семье налагает на родителей массу новых обязанностей, делая необходимым решение вопросов, связанных с его воспитанием, обучением, организацией его будущего. Вместе с тем для первых нескольких лет и особенно первых месяцев жизни ребенка наиболее существенными являются проблемы ухода, предполагающие обеспечение младенца правильным, соответствующим возрасту питанием, заботливым присмотром, необходимым медицинским контролем и т. д. В данной области, как и во
© Веременко В. А., 2012
многих других, вторая половина XIX - начало ХХ в. ознаменовались серьезной эволюцией, прежде всего затронувшей дворянские семьи.
До середины XIX в. редкие дворяне-родители (как отцы, так и матери) сами занимались своими детьми, особенно маленькими. За рожденными при помощи крестьянских повитух дворянскими детьми первоначально ухаживали крестьянские кормилицы и няньки [3; 5]. В большинстве мемуаров и дневников российских дворян, детство которых пришлось на вторую четверть XIX столетия, в череде первых воспоминаний редко появляется отец, образ же матери «прекрасной, далекой, пахнущей духами», заглянувшей в детскую на минутку, чтобы поцеловать детей перед отъездом на бал, прием или куда-либо еще, скорее сопоставим с феей, неземным существом, а не с родной и близкой [2; 20].
Вот как, например, рисует место своих родителей в первоначальном воспитании детей Елена Алексеевна Кропоткина (в замужестве Кравченко), родная сестра будущего анархиста П.А. Кропоткина, мать которых умерла молодой, отец женился во второй раз и дети, очевидно, хотели противопоставить «светлый» образ умершей, образ нелюбимой и даже ненавидимой мачехи: «Мать любила нас, но по тогдашнему времени мы были предоставлены гувернантке и гувернерам, сходили сверха в установленные часы, отца видели очень редко, у матери же бывали часто гости, помню, как она приходила к нашим кроватям, горячо молилась и даже плакала над нами» [18. Д. 1196. Л. 2 об.]. О том же вспоминает и Е.Н. Водовозова: «отношения родителей к детям были определены довольно точно: они подходили к ручке родителей поутру, когда те здоровались с ними, благодарили за обед и ужин и прощались с ними перед сном» [7, с. 99].
Отсутствие родительского внимания должны были компенсировать многочисленные слуги. Так, в уже упомянутой семье Кропоткиных за четырьмя детьми (тремя мальчиками и девочкой, в возрасте от 8 до 2 лет) приглядывало двое учителей (немец и русский), гувернантка, горничная, старшая няня и три ее помощницы [18. Д. 1196. Л. 3]. Именно эти люди, особенно няни и кормилицы, находившиеся в непосредственной физической близости к детям, были для малышей по-настоящему родными.
В подавляющей массе случаев няни осуществляли уход за младенцем, исходя исключительно из собственных представлений о «санитарии» и «способах оздоровления». Сами же эти представления определялись личностью и статусом воспитательницы, выбранной матерью для детей. Для середины XIX столетия характерны два взаимоисключающих подхода: практически повсеместно распространённый, даже во вполне обеспеченных дворянских семьях, оте-
чественный, и крайне редко встречающийся, преимущественно в домах петербургской знати, иностранный.
В первом случае мать передоверяла уход за своими детьми няне, выбранной из крепостных или, реже, нанятой, но «местной» (к этой группе следует отнести и прибалтийских немок). Организация присмотра становилась результатом значительного опыта, полученного женщиной в ходе «выращивания» собственных (т. е. крестьянских) детей, а уровень ее подготовленности и квалификации определялся количеством выживших из них. Недаром даже в 90-е гг. XIX в. неграмотная крестьянка - мать четверых детей, все из которых достигли совершеннолетия, считалась «опытной няней» и позволяла себе спорить с врачами о правилах содержания младенцев [22. Оп. 226. Д. 140. Л. 170]. В середине же столетия мнения такой «специалистки» вообще не подвергались никакому сомнению, прежде всего в связи с малой доступностью врачебной помощи, в том числе и для дворянского сословия.
Страх помещиков перед любой, самой обычной болезнью, особенно детской, является общим местом практически всех мемуаров и дневников. Своего рода анализ причин данного явления мы находим в воспоминаниях В. Муромцевой-Буниной: «... деревенские жители панически боятся всякого заболевания. Малейшее недомогание им кажется уже преддверием смертельной болезни. Я долго не понимала, в чем дело. А потом сообразила: отсутствие медицинской помощи в деревне всегда вызывает страх, что болезнь обернется в опасную, смертельную» [16, с. 368]. Неудивительно, что, не имя возможности (если речь, конечно, не идет о столичных городах) проконсультироваться со специалистом и заранее предполагая самое худшее, дворяне-родители не вмешивались в то, что делала наверху женщина, каким-то чудом сумевшая вырастить хотя бы часть своих детей.
Общая же схема такого ухода предполагала: максимальное ограничение младенца в перемещении за пределами дома, а то и его комнаты (прогулки вообще отменялись зимой и осенью, производились только в «хорошую погоду» весной и летом); поддержание постоянного тепла в детской, где, как правило, было жарко натоплено и практически не проветривалось; кормление кормилицей без режима, «как захочет», прикорм с 40-го дня в форме постепенного добавления хлеба с коровьим молоком и бульона [9; 8, с. 32, 77, 78].
Совершенно иное отношение к правилам содержания детей раннего возраста мы находим во втором случае. Состоятельные, достаточно вестернизированные российские дворянские семьи, начиная с императорской, высоко ценили иностранных, прежде всего английских, бонн, показывавших благодаря своему «спартанскому
воспитанию» значительные успехи в выращивании физически здоровых детей. Иностранные няни практиковали прогулки в любую погоду, сон в прохладной, зимой до 12 °С, комнате на жесткой кровати под тонким одеялом, физические упражнения и другие способы закаливания [23]. Подчеркнем, что, выбрав характер ухода путем назначения к детям той или иной няни, родители в середине XIX в. редко вмешивались в заведенный няней/бонной порядок, ограничивая свое участие в заботе о маленьких детях несколькими визитами в детскую в день (в лучшем случае) или опросом прислуги о том, все ли благополучно. Малыши, отправленные, чтобы не мешали, «в дальние комнаты», в свою очередь, мало знали и боялись своих родителей, как правило, считая их «чужими».
Конечно, могли быть и исключения, которые, однако, в конечном счете все равно отражали присущие времени взгляды и стереотипы. Некоторые образованные и «передовые» матери, усвоив «культурный миф» Ж.-Ж. Руссо «о священном долге матерей» или согласившись с идей Н.М. Карамзина о том, что «молоко нежных родительниц есть для детей и лучшая пища, и лучшее лекарство» [11, с. 246], принимались кормить детей самостоятельно. Но, как справедливо отмечает современная исследовательница А.В. Белова, этот акт воспринимался «дворянками как своеобразная сфера самореализации, не менее значимая, чем, например, организация светского раута» [1, с. 448]. Поэтому, осуществив данное мероприятие и, таким образом, продемонстрировав «современность», понимание значимости своего общественного долга и материнской роли, они спокойно передавали младенца на руки няни и отправлялись совершать другие важные дела.
Появление первых ростков нового типа отношений дворян-родителей к детям раннего возраста мы находим в семье известного общественного деятеля Николая Ивановича и его супруги Надежды Аполлоновны Второвых, где в почете были педагогические и общественно-политические концепции французских просветителей. В середине 40-х гг. XIX в. с рождением их первенца Владимира здесь была сделана попытка реализовать принцип раннего родительского воспитания.
Демонстрируя понимание выпавшей на их долю ответственности, родители приняли решение активно участвовать в заботе о новорожденном. Кормить ребенка должна была сама мать, она же совместно с бабушкой и под контролем врача (ребенок родился в Петербурге) должна была осуществлять уход и присмотр. Для записей процесса физического и психического развития младенца отец начал вести «родительский дневник». Характерно, что первоначально предполагалось, что «обязанность эту примет на себя На-
дя», и Н.И. Второв приступил к ведению записей только временно, «пока она еще слаба», но в итоге у матери так и не хватило на это времени, и вести дневник пришлось отцу [17. Д. 84. Л. 26].
Изменение участия родителей в уходе за младенцем вместе с тем мало отразилось на самой организации присмотра, выполненной в «отечественном» стиле. Первые сутки ребенка не прикладывали к груди и кормили подсахаренной водой. На второй день малыш получил имя - Владимир, но самого акта крещения не было, просто в семье решили называть его именно так. Первое обтирание состоялось спустя неделю после рождения, в ходе него на коже были обнаружены опрелости, которые и стали присыпать картофельной мукой. Купать же малыша решились только в месячном возрасте, когда, по мнению родителей, он уже мог выдержать эту довольно опасную процедуру. Акт крещения младенца состоялся, когда ему исполнился месяц и две недели. Как и в подавляющем большинстве дворянских семей даже и в более позднее время, мероприятие проводилось дома, в детской, и родители «не без страха» могли наблюдать за погружением сына в воду через открытые двери из другой комнаты. На третьем месяце малыш начал получать прикорм - мясной бульон с манной крупой. На улицу же рожденный в октябре младенец впервые был вынесен только в начале марта в возрасте пяти месяцев [17. Д. 84. Л. 26 об. - 30].
На третьей недели жизни Володи в доме появилась няня - рижская уроженка, полька по происхождению - Анна. Вместе с тем, поручив малыша ее заботам, родители продолжали проводить с младенцем по нескольку часов в день, постоянно контролируя каждый шаг прислуги. Последнее, очевидно, тяготило женщину, считавшую себя хозяйкой на своей территории. В результате в дневнике Н.И. Второва появилась следующая запись: «нянька ... обнаружила чрезвычайно грубый и сварливый характер, и своими частыми капризами и грубостями довела нас до того наконец, что мы должны ее сослать от нас, как это для нас ни тягостно, особенно потому, что наступают праздники (Пасха), и первые три дня нет никакой возможности искать другой няньки, и мы должны несколько дней сами нянчиться с ребенком. Бедная мамаша его сегодня совсем измучилась, будучи принуждена хлопотать и с ним, и с приготовлением к празднику; я тоже, пока дома, почти беспрерывно с ним нянчусь и уже ничем не могу заниматься.» [17. Д. 84. Л. 31 об. - 32].
Итак, попытки участия родителей в раннем воспитании и уходе за собственным ребенком обернулись значительными «домашними сложностями», и если в середине XIX в. это явление было пока еще редким, то к концу столетия беспрерывные смены нянь в поисках
«хорошей» стали постоянной темой дворянских дневников и мемуаров, причем как мужских, так и женских.
К сожалению, заботы семьи не спасли Володю. 30 апреля 1846 г. в возрасте шести месяцев и трех недель он впервые оказался в большом скоплении чужих людей и детей - родители возили его в Воспитательный дом на прививку от оспы. Спустя две недели подхватившей где-то инфекцию ребенок скончался [17. Д. 84. Л. 3232 об.]. Так же в младенчестве умерли и два последующих сына Второвых. Вообще из девяти детей в этой семье до окончания школы дожили трое [17. Д. 85. Л. 40 об.].
Такие явления, как понимание дворянками важности самостоятельного кормления своих детей и особенно общее стремление обоих родителей проводить большее время с малышами, приобретает довольно широкое распространение на волне общественного подъема 60-х гг. XIX в. В эти же годы впервые типологически видными становятся те две группы «новых» родителей, которые к концу изучаемого периода станут составлять основу будущего старшего поколения дворянства. Речь, таким образом, пойдет о «новых идейных» и «новых практических» родителях [3; 4; 5].
Главной характерной чертой «новых идейных» родителей, несомненно, связанной с влиянием «передовых, демократических» идей, было переосмысление ими своей роли как в процессе воспитания детей, так и в постановке его целей и задач. Прежде всего, они считали совершенно недостаточным ограничить свою «заботу» о детях подбором кормилиц и нянек. Такой традиционной модели «новые идейные» родители противопоставляли активное личное участие в воспитании и образовании детей, даже маленьких. Для матерей из группы «новых идейных родителей» это означало, прежде всего, самостоятельное кормление младенцев при отсутствии медицинских противопоказаний [28, с. 257]. Для обоих родителей -значительно более частое, чем ранее, посещение детской, знакомство со специализированной литературой о воспитании, растущий контроль над деятельностью нянь и кормилиц. По мере того, как увеличивалась пропасть между книжным знанием матери и опытом няни, детская все чаще становилась местом домашних битв и скандалов.
Вот как, например, производился в 1880-е гг. уход за младенцами в семье Половцовых. Несмотря на то, что к родившемуся сыну взяли няню, родители постоянно проводили с ребенком, а затем и с последующими новорожденными детьми несколько часов в день, сами по очереди пеленали и купали их. Ежедневно отцом или матерью записывались все данные о весе младенца, количестве съеденного им, характере стула и т. д. Информация раз в неделю сообщалась женщине-врачу, которая постоянно требовала от роди-
телей вести тщательный надзор за няней, чтобы она ни в коем случае не отходила от ее рекомендаций. Интересно, что в своем дневнике бабушка этих детей отмечала, что, хотя «ныне» большая часть родителей «много» или «больше» внимания обращают на своих детей, чем это было в 50-60-е гг., но даже на этом фоне ее внуки окружены просто образцовой заботой. Ведь состоящая при них няня, несмотря на то, что «женщина простая, слегка грамотная, но умная по природе, ведет дело свое очень хорошо ... и что заведено раз родителями идет своим чередом» [18. Д. 1195. Л. 75].
Отсутствие скандалов в детской гарантировалось новым подходом к подбору нянь, особенно широко нашедшим свое применение среди обеспеченных дворянских семей начала ХХ в. Их стали набирать не из умудренных собственным богатым опытом матерей семейства, а из молодых девушек, закончивших специализированные учебные заведения или уже прошедших необходимую «школу» в других семействах. Такие няни привыкали работать под руководством врачей, знали основные требования, выдвигаемые медиками, готовы были сразу признать себя в семье на «вторых ролях» и уступить матери первенствующее положение в детской. Правда, будучи специалистками «узкого профиля», они не соглашались выполнять какую-либо еще работу по дому, да и услуги их стояли достаточно дорого (10-12 руб. в месяц) [25].
Вопрос о кормлении детей в семьях «новых идейных родителей» решался, исходя исключительно из состояния здоровья матери. Так, Е. Половцова прокормила своего первого ребенка лишь месяц, в дальнейшем врачи посчитали, что она слишком слаба для этого, и с очень тщательным подбором была взята кормилица. Однако мать сильно переживала, что сын из-за этого «отошел» от нее и писала мужу в Петербург «горькие» письма: «А знаешь больше всего, чем я огорчаюсь? Тем, что Боря совсем не мой, я мучаюсь Толя. Мне все обидно, чтобы мамка не делала, я всё-всё исполняла бы сама с наслаждением. Я ужасно этим мучаюсь Толя» [18. Д. 58. Л. 95].
По совету врачей и педагогов с рождением ребенка многие «новые идейные» родители заводили для него специальный дневник. В него записывали данные о здоровье, уходе, первые проявления осмысленного поведения с их четкой датировкой. Например, какие звуки произносит, когда сел, пошел, первые слова и т. д. Любое отклонение от нормы становилось предметом особого изучения и вызывало стремление немедленно обратиться к специалисту [10. Д. 8-14].
Принципиально из других посылок выводилось изменение взгляда на свое участие в жизни детей у «новых практических» родителей. Эта выделенная нами категория заявила о себе в 60-е гг.
XIX в., а к началу ХХ в. именно такая форма участия родителей в жизни детей приобрела наибольшее распространение. Главным двигателем, заставлявшим их вносить коррективы в отлаженный традиционный механизм, было отсутствие средств. Причем количество принятых во многом вынужденных нововведений определялось уровнем материальных трудностей семьи. Соответственно, чем более нуждалась дворянская семья (речь идет не о маргинализированных элементах, а о тех, кто пытался по мере возможности сохранить некую видимость достойного положения), тем больше менялся характер взаимоотношений родителей и детей.
Малыши и в данных семействах, как и ранее, оказывались на попечении крестьянских нянек, что было связано не только с его привычностью, но и дешевизной. Вместе с тем в целях «экономии» нанятая к ребенку прислуга должна была «заодно» выполнять и другую домашнюю работу. Это, с одной стороны, снижало эффективность «присмотра», а с другой - вынуждало мать (а в некоторых семьях и отца) «подменять» няню, самой занимаясь с малышами. Например, именно такая сменная система, когда родители «брали на себя ночь» (чтобы няня имела возможность отдохнуть), а мать -еще и часть дня, так как няня-прислуга «уж очень медленно другие дела исполняет», сложилась в семье будущего известного историка А.Е. Преснякова [21, с. 231].
Молодая вдова Софья Яфа, жившая во второй половине 1870-х гг. с единственной дочерью в Царском Селе, в доме своей матери, целиком посвятила себя заботам о ребенке, которого воспитывала в «английском стиле». Они спали в одной комнате, мать сама укладывала и поднимала малышку, ежедневно купала и выводила девочку на прогулки и вообще строго следовала рекомендациям дворцового доктора: «возможно больше времени проводить на воздухе, не кутать, не бояться дурной погоды, разнообразить пищу и т. д.». Имевшаяся в семье прислуга (горничная и кухарка) привлекались к участию в заботе о девочке в крайнем случае. Так, например, обязанностью кухарки было приносить ребенка из кухни, где ее купали, в спальню перед сном [17. Д. 313. Л. 15-47 об.].
Отцы-дворяне (в полных семьях), как правило, поддерживали экономически выгодное для семьи участие их жен в уходе за малышами, нередко похваляясь «великим самоотвержением» и «невыразимым самоотречением», с которым дворянки выносили несколько «томительных, скучных, однообразных лет кормления, качания, обтирания, купания, одевания!.» [19. Д. 71 а. Л. 3].
Как и попытки вмешательства в дела «опытных» нянь, надежды обойтись одной прислугой, на которую хотелось перекинуть не только заботу об уходе за младенцами, но и другие работы, часто обо-
V V V п
рачивались «домашней войной». В результате нередко вызревало решение свести до минимума использование наемной рабочей силы и передать все домашнее хозяйство жене. Подобная история предстает перед нами со страниц дневника неизвестного чиновника (предположительно П. Вишневского). Этот источник особенно интересен тем, что дает нам возможность оценить представление мужа о степени тяжести выполняемой женой работы по дому и по уходу за маленькими детьми. Семья в составе двух родителей, двух маленьких детей - четырех и двух лет - и одного новорожденного младенца проживала в отдельной части большого дома и имела в своем распоряжении шестикомнатную квартиру. Женщина сама занималась уходом за детьми, а все прочие домашние работы были переданы «одной» прислуге и поденщице. Однако отношения хозяев и «наемной» никак не складывались - прислуга менялась практически ежемесячно. Наконец муж принял решение кардинально изменить схему распределения домашних обязанностей. К пятимесячной девочке была нанята няня, а все остальное было перепоручено жене. На нее же была возложена и так называемая «грязная» работа: «дрова, помои, мытье полов и пр.», за исключение лишь стирки, что должна была делать прачка. За счет этого предполагалось «выгадать» 10-12 р. в месяц и к тому же избавиться от «ежедневных мелочных дрязг из-за лени, пьянства, неаккуратности, грубости и прочих прелестей и атрибутов современной городской прислуги». Однако уже через месяц после перехода к новому распределению труда в семье разыгралась трагедия - умерла младшая, полугодовалая дочь чиновника. Отец сразу же обвинил во всем происшедшем жену, передавшую уход за ребенком няне, хотя она «вполне» могла это делать сама: «Если бы за Евфалией ухаживала сама мать, и с ... заботливой предусмотрительностью, руководствуясь в своих действиях указаниями и советами знающего и понимающего отца, то быть бы Евфалии и сейчас на белом свете. А то огрубевшая и измельчавшая в домашних дрязгах мать возмечтавшая о себе, что она во всем гораздо больше мужа знает и понимает - и вот ей доказательство!. Первые два ребенка рождены гораздо слабее умершей Евфалии, также были опасно больны, и жизнь их висела вообще на тонком волоске, и все-таки они живы и здравствуют. Ну, если жена уверена, что она умнее и опытнее мужа, то пусть и живет своим умом. А мне после того нет дела ни до нее, ни до детей ее.» [19. Д. 71 а. Л. 9 об.-11 об.].
Вторая половина XIX в. ознаменовалась значительно большим, чем ранее, распространением медицинской помощи и медицинских знаний. Не только в крупных городах, но и в большей части Европейской России дворяне-родители получили возможность вызвать в
случае необходимости к своему ребенку врача-специалиста. Конечно, скорость появления его у кровати больного младенца могла быть совершенно различной - от нескольких минут до нескольких дней, но сам факт формирования привычки обращаться к врачу, советоваться с ним о состоянии ребенка и правилах ухода за ним становится новым характерным атрибутом пореформенной России.
К конце XIX в. среди отечественных врачей окончательно утвердился европейский подход к уходу за младенцами, который они активно пропагандировали среди дворян-родителей. Он предполагал сон в прохладной, хорошо проветренной спальне, отказ от портьер и вообще от всего «лишнего, где могла бы собираться пыль». Для одежды младенца рекомендовались короткая бумажная рубашечка, сложенная треугольником пеленка между ножек, большая теплая пеленка, в которую заворачивалось все тело, кроме ручек и шерстяная кофточка. К году этот костюм должен был быть заменен штанишками и платьицем. Дополняли обязательный перечень процедур ежедневные прогулки и купания, а также уход за кожей с помощью специальных масел и присыпок [24, с. 43-47].
Сама по себе доступность медицинской помощи еще не гарантировала полностью выздоровление заболевшего ребенка и серьезное сокращение детской смертности. Это было связано как с сохранением большого числа детских болезней, таких как скарлатина, дифтерит и т. д., для лечения которых врачи еще не имели достаточного инструментария, так и с простым незнанием или непониманием специфики возраста раннего детства.
К сожалению, за доказательствами последнего утверждения далеко ходить не надо, подобными фактами переполнены дворянские дневники и мемуары. Так, один из сыновей уже упомянутой семьи Второвых умер от «заворота кишок» в результате того, что младенцу для борьбы с кашлем было прописано малиновое варенье. Характерно, что в своем дневнике отец берет всю ответственность на себя - он не понял доктора и вместо чайной ложки «лекарства» дал ребенку столовую [17. Д. 84]. А в семье детского врача и педагога Я.М. Симонович одна из дочерей в двухмесячном возрасте заболела «черной» оспой, полученной через термометр. Отец дал его оспенному больному, после чего «градусник» (без дезинфекции!) продолжал использоваться в семье около двух лет, пока не передал свою инфекцию еще не привитому младенцу [14, с. 60].
Развитие медицинских знаний и деятельность врачей сыграли свою роль в массовом отказе дворянок от труда кормилиц, произошедшем в последней трети XIX - начале ХХ в. В эти годы в российском обществе широко обсуждалась «эпидемия» сифилиса,
охватившая русскую деревню [26; 27]. Считалось, что взять кормилицу для ребенка без опасности заразить его можно, лишь обратившись в специализированные приюты, где только что родившие женщины, желавшие идти работать в другие семьи, предварительно тщательно проверялись. Вариант с переходом «здоровых» кормилиц из семьи в семью перестал рассматриваться после того, как врачам, а за ними и их пациенткам стал известен факт возможности заражения больным ребенком здоровой женщины, причем довольно длительный инкубационный период делал невозможным распознать заражение на ранних стадиях [12; 15].
Однако условия, устанавливаемые администрацией этих учреждений, оказывались неприемлемыми для небогатых дворянских семей. Например, приют акушерки Хрущевой требовал для своих кормилиц 8 р. в месяц жалования и гардероб (сарафанов, рубашек, юбок, чулок, передников, платков носовых, простыней, наволочек и полотенец - по 6; по одному - матрацу, подушке, одеялу, сундуку, большому байковому платку и шубе, а также сапог, «сколько сносит»). По окончании же служения кормилице полагалось выдать «на выход» еще 25 р. [10. Д. 11. Л. 147]. Добавим к этому 30-50 р., шедшие на оплату труда акушерки или врача [10. Д. 9. Л. 155], а также средства, которые надо было отложить на случай возможной болезни ребенка, а также на «обзаведение» для него. Конечно, на новые вещи для дворянских детей тратились достаточно редко. Как правило, коляску, кроватку и большую часть одежды передавали младшим от старших, при рождении же первого ребенка собирали по родственникам [10. Д. 11. Л. 14]. В любом случае при гигантских расходах в связи с рождением дворянского ребенка «хорошую» кормилицу могли «поднять» только очень состоятельные семьи, а «любую» заводить боялись.
«Новые практические» родители с конца 70-х гг. вынуждены были в основном отказаться от найма этой прислуги исключительно из финансовых соображений. К услугам кормилицы зачастую не обращались даже тогда, когда мать по состоянию здоровья не имела возможности кормить ребенка. В этом случае практиковалось искусственное вскармливание стерилизованным коровьим молоком, а с 90-х гг. XIX в. «смесью доктора Нестле».
В конце XIX в. сухие готовые смеси из разных видов каш, требовавшие разведения в специальных аппаратах для стерилизации -неотъемлемый атрибут интеллигентной, мало-мальски обеспеченной семьи, воспитывавшей младенца. Отечественной статистики «искусственников» в дореволюционной России не вели, но активно использовали данные французских специалистов. Так, исследование французской академии за 1902 г. показало, что «65 % матерей
не в состоянии кормить своих детей, а из оставшегося числа (35 %) только 65 % (т. е. неполных 23 на 100) матерей могут кормить грудью до 6-ти месяцев» [9, с. 13]. Даже если признать эти данные завышенными для слабоурбанизированной России, все равно невозможно не увидеть наличие подобной проблемы, особенно среди дворянских слоев. Изучение дневников и мемуаров дворянок рисует в целом схожую картину. Из числа всех своих детей мать вскармливала полный цикл одного-двух, а оставшихся либо кормили грудью не более шести месяцев, или сразу переводили на искусственное кормление. Наконец, даже если своего молока было вполне достаточно, считалось «передовым» и «современным» давать ребенку с четырех- пятимесячного возраста в качестве прикорма специально приготовленные на стерилизационном аппарате смеси. Описание способа работы подобного устройства мы находим в переписке А.Е. Преснякова: «Путика начали прикармливать смесью молока с овсяным наваром, который стерилизуется в особом аппарате. Аппарат мы купили нового устройства. Это род самоварчика, который герметически закупоривается водой. Он эмалированный и очень удобен.» [21, с. 228].
Значительной популярностью пользовался также и аппарат проф. Сокслета, состоящий из «жестяного котла с металлическим кругом посередине, в который вставлено несколько бутылок, герметически закрытых резиновыми крышками. Бутылки наполняют определенным количеством молока, и котел с небольшим количеством воды ставится на огонь, где после того, как вода начинает кипеть, котел оставляют еще около 10 минут. Тогда бутылки вынимаются из котла, быстро остуживаются и кладут на лед.» [24, с. 41].
Широкое распространение искусственного вскармливания не могло не отразиться на состоянии здоровья дворянских детей. Врачи постоянно обращали внимание на то, что «всего больше умирают дети от желудочных заболеваний, являющихся прежде всего следствием искусственного питания» [24, с. 18]. Борьба «с животом», болезненность и «рахитичность» младенцев - главная тема обсуждения в «эго-документах» членов дворянских семей и специализированной публицистики конца XIX - начале ХХ в. Попытки «оздоровления» детей привели иностранных медиков, а за ними и часть отечественных специалистов, преимущественно деятелей Воспитательных домов, где искусственное вскармливание было основным, к идее «реабилитации козы». В начале нового столетия в Петербурге появилась частная ферма, в которой по рецепту врача и только больным детям выдавали в рожке парное некипяченое козье молоко [9, с. 5]. Жители же провинции пошли еще дальше, для некоторых из них работы врачей о «близости» козьего молока к жен-
скому стали руководством к действию. Много шума наделал доклад офицера-воспитателя Орловского-Бахтинского кадетского корпуса капитана В.Н. Лайминга, в котором он делился успешным опытом «непосредственного вскармливания козой» своего грудного ребенка. В тексте подробно излагалась вся процедура: от выбора козы до организации кормления («Для кормления коза ставилась на столик высотой 3/4 аршина, между ногами ее помещалась подушка на которую клали ребенка.», и т. д.). Интересно, что, выдвигая аргументы именно такого способа вскармливания и указывая на необходимость предоставления ребенку здорового питания, несмотря на проблемы с материнским здоровьем, офицер в заключение подчеркнул: «Правда, коза требует внимательного за нею ухода, но разве возня с деспотом-мамкою меньше? Содержание же последней несравненно дороже содержания козы» [13, с. 7, 10].
Таким образом, в первые годы ХХ столетия в дворянских семьях окончательно сложилась новая норма взаимоотношений родителей с маленькими детьми. Ребенок с самого рождения оказывался под усиленным надзором матери, которая либо сама кормила его, либо осуществляла искусственное вскармливание. Она же принимала активное участие в уходе за ним в младенчестве и в раннем детстве. Родительские же функции отца завесили от того, о какой типологической группе идет речь. В довольно редко встречавшихся «новых идейных» семьях отцы стремились участвовать в жизни младенца, с удовольствием беря на себя часть функций по уходу. Но в подавляющей массе дворянских семей, принадлежащих к группе «новых практических», отцовское участие определялось преимущественно заработком средств, необходимых для финансирования потребностей детей.
Список литературы
1. Белова А.В. Повседневная жизнь провинциальной дворянки Центральной России (XVIII - середина XIX в.): дис. ... д-ра ист. наук. - М., 2009.
2. Белова А.В. «Четыре возраста женщины»: Антропология женской дворянской повседневности в России XVIII - середины XIX в. - СПб., 2009.
3. Веременко В.А. Дворянская семья и государственная политика России (вторая половина XIX - начало ХХ в.). - 2-е изд. - СПб., 2009.
4. Веременко В.А. Любовь, брак и родительство в дворянских семьях России во второй половине XIX в. (по дневникам Половцовых-Кравченко) // Модернизация в России: история, политика, образование: мат. Всерос. науч. конф. СПб., 5 апр. 2011 г. Вып. 4 / отв. ред. В.А. Веременко. - СПб., 2011. - С. 62-70.
5. Веременко В.А. Организация акушерской помощи дворянкам в России во второй половине XIX - начале ХХ в. // Вестн. Ленингр. гос. ун-та имени
А.С. Пушкина. - 2011. - Т. 4. История. - № 3. - С. 138-145.
6. Веременко В.А. Родительский дневник как элемент новой системы дворянского семейного воспитания в России во второй половине XIX - начале
ХХ в. (на примере дневника Е.С. Зарудной-Кавос) // Воспитание: возможности,
реалии, перспективы: мат. науч.-практ. конф. / отв. ред. Н.В. Поликутина. - Бок-ситогорск, 2012. - С. 44-48.
7. Водовозова Е.Н. На заре жизни. Т. 1. - М., 1964.
8. Водовозова Е.Н. Умственное и нравственное развитие детей от первого проявления сознания до школьного возраста: кн. для воспитателей. - СПб., 1891.
9. Жук В.Н. Козье молоко для детей и больных. Коза-кормилица. - СПб., 1909.
10. Институт русской литературы (ИРЛИ РАН) (Пушкинский дом). Ф. 445. -Е.С. Зарудная-Кавос.
11. Карамзин Н.М. Рыцарь нашего времени // Русская литература XVIII века. II / сост., коммент. А.Р. Курилкина, М.Л. Майофис; предисл. А.Л. Зорина. - М., 2004.
12. Кормилицы и сифилис. Из лекции профессора Fournier. Пер. Н. Константинова (из журн. «Междунар. клиника»). - СПб., 1887.
13. Лайминг В.Н. Коза в роли непосредственной кормилицы моего грудного ребенка. - Орел, 1911.
14. Львова М.Я. Некоторые случаи из жизни нашей семьи // М.А. Львова (Симонович) Хочу умереть в России: воспоминания, дневники, переписка. - М., 2010.
15. Мать-кормилица. - СПб., 1901.
16. Муромцева-Бунина В. Жизнь Бунина (1870-1906 гг.) // Записки очевидца. Воспоминания, дневники. - М., 1991.
17. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 163 - Второвы.
18. ОР РНБ. Ф. 601 - Половцовы.
19. ОР РНБ. Ф. 1362 - Лазаревский В.М.
20. Пономарева В.В., Хорошилова Л.Б. Мир русской женщины: воспитание, образование, судьба. XVIII - начало XX века. - 2-е изд. - М., 2008.
21. Пресняков Александр Евгеньевич. Дневники, письма. 1889-1927. -СПб., 2005.
22. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1412.
23. Солодянкина О.Ю. Гигиенические практики и физические упражнения детей российских дворян: воздействие иностранных воспитателей // Повседневная жизнь и общественное сознание в России XIX-XX вв.: материалы междунар. науч. конф. 14-16 марта 2012 г. / под общ. ред. проф. В.Н. Скворцова; отв. ред.
В.А. Веременко. - СПб., 2012. - С. 170-175.
24. Уход за грудными детьми. - Рига, 1913.
25. Школа нянь. - СПб., 1896.
26. Энгелстейн (Энгельштейн) Л. Нравственность и деревянная ложка: сифилис, секс и общество глазами российских врачей (1890-1905) // Американская русистика. Вехи истории последних лет. Императорский период. Антология. - Самара, 2000.
27. Энгельштейн Л. Ключи счастья: Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков. - М., 1996.
28. Юнге Е. Из моих воспоминаний // Вестн. Европы. - 1905. - № 5.
