CC BY
154
УДК 94(495).03 + 94(47).027
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2014. Вып. 3
А. Н. Слядзь
УХОД КИЕВЛЯН В ВИЗАНТИЮ В 1069 г.: МАНЕВР ИЛИ РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА?
Статья посвящена анализу малоизученного летописного сообщения, датированного апрелем 1069 г. Накануне подхода к мятежному Киеву войск изгнанного годом ранее великого князя Изяслава I и короля Польши Болеслава II представители городского веча обратились к младшим братьям Изяслава Святославу и Всеволоду Ярославичам с просьбой о покровительстве. В случае отказа Ярославичей занять город киевляне угрожали его сожжением и уходом в «Греческую землю» (Византию). Несмотря на кажущуюся фантастичность, это событие не является вымыслом или третьестепенным и курьезным происшествием, а уникальным, более не повторявшимся эпизодом, относящимся не только к политической и социальной борьбе в столице, но и к внешней политике Руси, ее международному положению и связям с Византией. Библиогр. 72 назв.
Ключевые слова: Византия, Русь, Киев, Крым, Изяслав I Ярославич, Святослав Ярославич, Роман IV Диоген.
A. N. Slyadz
KIEVERS' ESCAPE TO BYZANTIUM IN 1069: A MANEUVER OR REAL THREAT?
This article is devoted to the analysis of the little-studied annalistic report, dated on April of 1069. A day before the joined forces of the exiled in 1068 grand prince Iziaslav I and Boleslaw II, king of Poland, had reached rebellious Kiev, the representatives of the city veche asked the minor Yaroslavichs for the protection. If Yaroslavichs rejected to take up the city, Kievers threatened to burn the city and escape to the «Greek land» (Byzantium). Despite its apparently fantastic nature, this event is not a fictional, insignificant and funny incident, but a unique episode, which has never been repeated. It refers not only to the social and political struggle in the capital, but to the foreign policy of Rus, its international status and relations with Byzantium. Refs 72.
Keywords: Byzantium, Rus, Kiev, Crimea, Iziaslav I Yaroslavich, Sviatoslav Yaroslavich, Romanos IV Diogenes.
Междоусобицы на Руси второй половины XI столетия оказывали влияние в том числе на ее отношения с Византией. В этой связи интерес представляет на первый взгляд незначительный и детально не рассматривавшийся эпизод, датированный весной 1069 г.1 [1, с. 75, 212-213]. Достаточно сказать, что данному сюжету непосредственно посвящены лишь две недавно опубликованные статьи, не уделившие, впрочем, «византийскому фактору» должного внимания [3, с. 19-21; 4, с. 229-259]. В то же время в обзорных монографиях по византийско-русским связям он вовсе не упоминается [5, с. 404-406; 6, с. 276-299], а в иных исследованиях общего характера рассматривается лишь как некое «приложение» к киевскому восстанию 1068 г. [7, с. 55-57; 8, с. 492-493; 9, с. 95-97; 10, с. 187-190; 11, с. 46-53; 12, с. 440-443; 13, с. 88-89; 14, с. 71-74; 15, с. 447-455; 16, с. 399-401]. Однако мы слишком мало знаем о характере отношений Руси и Византии второй половины XI — начала XII в. (особенно их военно-политической стороне), чтобы чем-то пренебрегать. Ценность представляет
Слядзь Андрей Николаевич — аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб. 7/9; slyads@mail.ru
Slyadz Andrey N. — post graduate student, St.Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St.Petersburg, 199034, Russian Federation; slyads@mail.ru
1 К 1068 г. это событие относит лишь Радзивиловская летопись [2, с. 73].
буквально каждое верифицируемое известие, нуждающееся в пристальном рассмотрении и анализе.
В 1069 г. на Русь вернулся изгнанный годом ранее великий князь Киевский Изя-слав I Ярославич (1054-1068, 1069-1073, 1077-1078), поддержанный королем Польши Болеславом II Смелым (1058-1079). Всеслав Брячиславич Полоцкий, ставший великим князем в ходе киевского восстания в сентябре 1068 г., выступил во главе столичного ополчения к Белгороду, откуда, впрочем, тайно сбежал в свою вотчину накануне вторжения польских войск Изяслава. Обескураженные таким поворотом событий киевляне через представителей веча признались в клятвопреступлении [17, с. 162] и обратились к Святославу и Всеволоду, братьям Изяслава I. По всей видимости, в переговорах участвовали сторонники Всеслава, отправившиеся сражаться под Белгород2. Едва ли не призывая младших Ярославичей на княжение и к организации ополчения для отпора старшему брату [19, с. 20], киевляне, согласно летописным данным, так сформулировали свою позицию: «Мы уже зло створили есмы, князя своего [Изяслава Ярославича. — А. С.] прогнавше, а се ведеть на ны землю Лядьскую, а поидете вь град отца своего; аще ли не хощета, то намъ неволя: зажегше градъ свой, ступим вь Гречьскую землю»3 [1, с. 75, 212; 20, с. 113-114; 21, с. 190-191; 22, с. 86].
Сразу отметим, что, как блестяще доказал В. А. Кучкин, побег Всеслава состоялся 15 апреля, а уже на следующий день, 16 апреля, собралось вече, снарядившее посольство к Ярославичам через неделю после Пасхи (пришедшейся в тот год на 12 апреля), т. е. 18-го числа [24, с. 19, 31]. Имея в виду, что «Всеслав же сЬде вь КыевЪ мЪсяць 7», его правление длилось с середины сентября 1068 по середину апреля 1069 г. [1, с. 75, 212; 15, с. 450].
Показательно также, что в летописной заметке нет и намека на посредничество (принятое в подобных случаях) тогдашнего митрополита Георгия (около 1065 — около 1076). Этот факт в известной степени может свидетельствовать как о недовольстве церковной политикой Ярославичей (но не о якобы антивизантийской позиции восставших), так и симпатиях части киевлян к бежавшему князю. Возможно, Всеслав безуспешно добивался выделения Полоцка в отдельную епархию, в то время как Чернигов и Переяславль вскоре после 1054 г. или уже в 1060-х годах не без содействия Константинопольского патриархата получили (наряду с Киевом) статус метрополии [14, с. 73-74; 17, с. 162; 25, с. 104-105; 26, с. 39, 60-61, 191, 194; 27, с. 232-233, 235-236].
Возвращаясь к рассматриваемому летописному сообщению, следует обратить внимание на его неопределенность, если не загадочность: что скрывалось за грозным и отчаянным призывом киевлян, по сути ультиматумом? Чем он обусловлен? Представлял он реальную угрозу или только попытку выторговать некие гарантии безопасности в преддверии вступления в город изгнанного и оскорбленного Изяс-лава? Наконец, был ли возможен реальный исход киевского населения?
2 Тверская летопись уточняет, что в этот момент князья находились в вотчинных столицах: Святослав — в Чернигове, Всеволод — в Переяславле [18, с. 159].
3 Новгородская летопись по списку П. П. Дубровского, вероятно, допускает описку и единственная из всех летописей трактует намерение киевлян как желание «эмигрировать» не в Византию, а в «Лятцкую землю», т. е. в Польшу [23, с. 57].
Тем не менее вначале необходимо разобрать несколько вспомогательных проблем, без разрешения которых донесенная летописью речь киевских делегатов к братьям Ярославичам и содержащиеся в ней требования могут показаться вымыслом или третьестепенным, даже курьезным происшествием. Однако имеющиеся свидетельства позволяют считать его уникальным, более не повторявшимся эпизодом, относящимся не только к событиям в столице, но и к внешней политике Руси, ее международному положению и связям с Византией. Таким образом, только всесторонний анализ общерусского и международного контекста может внести ясность в рассматриваемый сюжет.
1. Кто мог выступить с подобным демаршем? Очевидно, не рядовые киевляне или мелкие купцы. Во-первых, так называемые «гречники» [28, с. 178, 212-213; 29, с. 26] — торговая верхушка, крепко связанная с империей материально и опасавшаяся прерывания контактов с ней, в том числе из-за половецкого вторжения [10, с. 188], которое Ярославичи не сумели отразить годом ранее. Сюда же, видимо, следует отнести византийских коммерсантов, приехавших на Русь [30, с. 9], и хотя эта догадка «имеет чисто логическое основание, не подкрепленное какими-нибудь конкретными данными» [31, с. 189], она выглядит вполне убедительной. Во-вторых, лучшие солдаты киевской «тысячи», особенно учитывая значительность числа русских наемников в византийской армии XI столетия [32, с. 197 сл.; 31, с. 190]. В-третьих, все прочие пришлые ромеи, проживавшие в достаточно пестром по этническому составу Киеве — в основном представители клира и ремесленных кругов, которым было что терять в случае захвата города Изяславом и польской армией.
Отметим смелое предположение А. А. Горского о боярстве, «старшей дружине», собиравшейся эмигрировать в Константинополь, где оно могло рассчитывать на теплый прием византийского правительства, остро нуждавшегося в опытных солдатах и пополнении так называемого «русского корпуса» [3, с. 20-21]. Эта гипотеза встретила справедливый контраргумент П. В. Лукина: киевское боярство было в значительной степени замещено, скажем, полочанами еще в 1068 г. вскоре после вокняжения Всеслава Брячиславича [4, с. 240-241]. Мнение же П. П. Толочко о некой «полоцко-черниговской партии» [17, с. 163], стоявшей за организацией восстания 1068-1069 гг., неизменно вызывает недоумение (подробнее см. [31, с. 189; 4, с. 236237]), но роль собственно полоцкого купечества в свержении Изяслава Ярославича, пожалуй, сложно отрицать [33, с. 245-247]. Таким образом, как замечает И. Я. Фроя-нов, «вряд ли правильно связывать предостережение, переданное вечевыми послами, лишь с одной какой-то социальной категорией. Оно приложимо к представителям всех основных разрядов населения Киева» [31, с. 190]. Впрочем, эпицентром восстания 1068 г. являлся Подол (Торг) [9, с. 95], основными жителями которого были купцы и низшие торгово-ремесленные круги [34, с. 122-123]. Это дает возможность с известной долей уверенности констатировать: угрожать отъездом могли указанные выше обитатели Торга [10, с. 188; 4, с. 248], вероятно, побуждаемые к решительным мерам представителями византийской диаспоры Киева.
Следует также упомянуть авторитетное мнение А. А. Шахматова, услышавшего в ультиматуме киевлян отзвук речей волхва4, предсказавшего, что на пятое лето (т. е.
4 Появление волхва в Первом Киево-Печерском своде 1073 г. может быть датировано 1065 г., а Повесть временных лет вслед за Начальным (Вторым Киево-Печерским) сводом 1095 г. относит его к 1071 г. [35, с. 325-326, 378-379, 444; 14, с. 73].
в 1069 г.) Русская земля станет на место Греческой, и население начало подумывать о том, не придется ли следовать этому пророчеству [35, с. 326]. В. А. Кучкин, тем не менее, предлагает придерживаться старой датировки (1071 г.), вполне убедительно доказывая ее правоту: «угроза киевлян объясняется не воспоминаниями о проре-чении волхва, а реальной ситуацией, сложившейся в Киеве в то время» [36, с. 62-63; 3, с. 20].
Вместе с тем нельзя согласиться и с мнением Н. Н. Воронина, подчеркивающего, что бегство не принявшего боя Всеслава обусловлено какими-то разногласиями между сельской и городской частью населения. Исследователь связывает предсказанное волхвом «преступление земель» с массовым исходом сельского населения, а в угрозе поджечь город видит поддержку требований смердов киевским плебсом, низами городского люда. Таким образом, по мысли Н. Н. Воронина, речь идет не о городском восстании, а восстании смердов, лишь поддержанном городским плебсом: «смерды и городская беднота захватили Киев, и только нашествие поляков вернуло его в руки Рюриковичей, причем против распущенных на "прокорм" ляхов началась фактически партизанская война» [37, с. 60-61]. Однако коль скоро летопись указывает на перспективу разрушения «своего города», то едва ли здесь имелись в виду сельчане. Больше того, мятежники угрожали спалить именно город, т. е. киевскую крепость, а не собственные дворы на Подоле, который не был обнесен оборонительной стеной, будучи, впрочем, одним из посадов Киева [4, с. 250]. Укрепления Подола впервые упоминаются почти столетием позже в феврале 1161 г., когда Изяслав Давыдович внезапным ударом выбил из Киева великого князя Ростислава Мстиславича [20, с. 354].
Заметим, что хотя новгородские хроники чрезвычайно скупо освещают южнорусские события 1068-1069 гг., тем не менее Новгородская первая летопись старшего извода сообщает о сожжении Подола накануне возвращения Изяслава Ярославича 2 мая 1069 г. [21, с. 17; 1, с. 75, 213]. Гибель посадского квартала, по-видимому, имеет смысл увязать с переносом столичного рынка на «гору» (верхний город, «город Ярослава») после восстановления Изяслава I на киевском столе [1, с. 75, 213; 20, с. 114; 35, с. 324; 34, с. 64-65, 82, 210]. В то же время, если опираться на трактовку М. С. Грушевского, предлагавшего относить разорение Подола к моменту сразу по вступлении великого князя в город [38, с. 78] и рассматривать пожар посада как вполне закономерную кару со стороны старшего сына Изяслава Мстислава, вошедшего в усмиренную «изменническую» столицу раньше отца и организовавшего скорую расправу над участниками его свержения, то едва ли киевляне намеревались отправиться в добровольную ссылку после наказания разграблением [4, с. 247, 253, 255]. Иными словами, получается, в знак раскаяния они сами сожгли Подол, одновременно собираясь разрушить и детинец с княжеской резиденцией? Таким образом, ликвидация Подола и последовавшее вскоре перемещение Торга лишь подтверждают мысль о торгово-ремесленном населении Киева как об инициаторе дерзкого требования Святославу и Всеволоду Ярославичам. Больше того, это рассматриваемое обстоятельство, сохраненное Новгородской первой летописью, возможно, является косвенным указанием на частичную реализацию замысла противников «нового старого» великого князя или даже на дело рук распущенных «на прокорм» поляков.
2. Не менее важно уточнить положение Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского, братьев изгнанного великого князя, которым адресован демарш
киевлян. Здесь в первую очередь интересны не родственные, а политические связи, точнее их связи с Византией. Симпатизировавший западному христианству Изяслав I находился в тесных отношениях с Пястами: около 1043 г. он женился на Гертруде (Олиславе, Елизавете), сестре Казимира I Восстановителя (1039-1058) и тетке будущего Болеслава II [39, с. 336]. Насколько известно, он никогда не уделял большого внимания империи ромеев, чего нельзя сказать о его младших братьях.
Святослав Ярославич—важный партнер Константинополя, несколькими годами ранее при активной поддержке империи ликвидировавший «оппозиционный» оплот в Тмуторокани [40], едва ли враждебный Византии или разорвавший с ней союзные связи, как считалось ранее [14, с. 73; 41, с. 84]. Правда, он не упускал из виду и отношения с Центральной Европой. Уже в начале 1070-х годов Святослав вторично женился на Оде Штаденской, внучатой племяннице Генриха III Черного (10391056) и папы Льва IX (1049-1054), т. е. двоюродной племяннице тогдашнего короля Германии Генриха IV (1056-1106) [39, с. 508, 529; 42, с. 181-183, 190; 43, с. 511, 513514], но это, пожалуй, не сказалось на его контактах с Константинополем. В то же время его брат Всеволод — родственник некогда правившей Македонской династии через брак с представительницей фамилии Константина IX Мономаха (1042-55) [44, с. 218-220; 39, с. 273]. Наконец, Всеволод — глава княжества, территориально наиболее близко расположенного к основным владениям Византии (не считая, разумеется, Тмуторокани и Крыма).
Как подметил В. В. Мавродин, летопись отмечает переговоры не обоих князей с посланцами веча, а только одного Святослава («и рече имъ Святославъ...») [1, с. 75, 212]. Это указывает на значение для киевлян переговоров именно с сильнейшим в Поднепровье (после киевского) черниговским князем, который, выступая в роли посредника и покровителя обиженных братом горожан (и зарабатывая тем самым вскоре пригодившийся политический капитал), призвал оказать сопротивление Изяславу, если тот придет с поляками, или пойти «на мировую» в случае его появления «малЪ дружинЪ» [20, с. 114; 21, с. 190-191; 28, с. 211-212]. Впрочем, позднейшие памятники называют имена уже обоих братьев-князей, обратившихся к вечевому собранию (см., напр. [45, с. 22]).
Разобравшись с вспомогательными вопросами, перейдем теперь к главному: мог ли демарш осуществиться? Если понимать летописный текст буквально, когда некоторое число киевских жителей, погрузившись со скарбом на ладьи и достигнув низовьев Днепра и не став при этом легкой добычей кочевников, вышло затем в Черное море и вскорости добралось до Константинополя с просьбой о предоставлении убежища, то ответ окажется отрицательным. Суть не меняется даже несмотря на возможный ментальный контекст, согласно которому Константинополь — центр православного мира, где в районе Пига в ХП-ХШ вв. располагалась русская колония с церковью святых Бориса и Глеба [4, с. 257, 259]. Ясно одно: кроме Византии киевлянам уходить было, в сущности, некуда, поскольку все пути эмиграции, кроме южного и юго-восточного, оказались отрезаны.
Заметим, что очередной этап узо-печенежских вторжений на Балканы [46, с. 69-70; 47, с. 442-443; 48, с. 228-229; 49, с. 50-54; 50, с. 27-33], почти совпавший с решительным наступлением сельджуков на востоке [51, с. 119-121; 52, с. 424-425] и норманнов в Италии [53, с. 187-191], исключали саму возможность прихода
русских беженцев в столицу или на основные имперские территории, тем более в дельту Дуная — опустошенную «прифронтовую» полосу, куда ненавязчиво «отправляет» киевлян П. В. Лукин [4, с. 256]. Это тем более невозможно, учитывая нестабильное положение в столице императора Романа IV Диогена (1068-71), с трудом преодолевавшего фронду столичной бюрократии и придворного нобилитета [54, с. 223-226; 47, с. 453-454]. К тому же, весной — летом 1069 г. василевс находился в походе против вторгшихся в Каппадокию и проникших вплоть до Икония сельджуков; он выступил как раз в апреле [46, с. 50, 81-82]. Дойдя до Месопотамии, но нигде не одержав решительной победы, Роман IV был вынужден к исходу года вернуться в Константинополь, поскольку в малоазийском тылу началось восстание командира итальянских наемников Криспина, впрочем, вскоре подавленное [55, с. 181, 297, 305; 56, с. 44-45, 54-60; 51, с. 122; 57, с. 284; 48, с. 231; 58, с. 316-318]. Таким образом, даже если что-то подобное массовому приезду киевлян произошло, это наверняка нашло бы отражение в византийских материалах, чего не наблюдается. Однако при этом, пожалуй, не стоит исключать реальность намерения киевлян и абсолютизировать факт вероятного сакрального восприятия Византии, фразу об уходе в которую можно рассматривать не в буквальном, а в идиоматическом значении [59, с. 45].
Демарш киевлян мог оказаться не блефом или жестом отчаяния, но вполне вероятным развитием событий. Так, под словами «уйти в Греческую землю» нужно понимать переход к днепровскому устью до Олешья и далее морем в Тмуторокань или в византийский Крым, чего нельзя было исключить в случае неуступчивости Изяслава Ярославича и при черниговско-переяславской вооруженной поддержке, и даже без нее, лишь с силами ополчения. На «греческие города Крыма», как на весьма вероятный вариант убежища киевлян, первым указал М. С. Грушевский, правда, посчитавший их намерение несерьезным [60, с. 73]. Интересно, что в собственно византийских источниках Таврика всегда выступает как отдаленное варварское место, застойная провинция, куда ссылали неугодных правительству людей [61, с. 184].
Следует отметить, что к этому времени Донецко-Сеймская магистраль оказалась уже перерезанной степняками, поэтому именно такой «северо-причерно-морский» маршрут, только в обратном направлении, из Тамани вдоль сравнительно безопасного юго-западного крымского побережья к Олешью и далее вверх по Днепру до Киева, избрал Никон Печерский. Он отправился в марте 1067 г. после смерти Ростислава Владимировича в Чернигов к Святославу Ярославичу хлопотать по просьбе тмутороканцев о возвращении на княжение Глеба Святославича. Впрочем, Святослава, участвовавшего вместе с братьями в войне против Всеслава Полоцкого, Никон не застал, оставшись дожидаться окончания кампании в июле 1067 г. в Киево-Печерском монастыре [62, с. 419; 35, с. 311-312; 14, с. 117; 63, с. 59; 28, с. 206].
Военное сопровождение экспедиции киевлян также представляется вполне реальным. После катастрофического для Руси поражения от половцев на реке Альте в июле — сентябре 1068 г. Святославу Ярославичу, собравшему «небольшую дружину», 1 ноября того же года удалось одолеть степняков в бою под Сновском, а по сведениям Новгородской первой летописи младшего извода, даже пленить хана Шарукана и почти на десятилетие (не считая краткосрочного
набега 1071 г. на днепровское правобережье в районе Роси) остановить массовые половецкие набеги [1, с. 74, 212; 20, с. 113; 21, с. 189-190; 35, с. 454-455; 64, с. 190]. Больше того, мы доподлинно не знаем, ввиду отсутствия летописных данных, даже о неосуществлении [1, с. 75, 213; 20, с. 114; 21, с. 191] этого необычного намерения и его последствиях. Хотя Святославу и Всеволоду, очевидно, удалось «успокоить киевлян», репрессии, последовавшие накануне вступления в столицу старшего Ярославича, когда Мстислав Изяславич «исьсЪче кыяны, иже бяху высЪкли Всес-лава, числомь 70 чади, а другыя исьслЪпиша, другыя без вины погубивъ, не ис-пытавъ» [1, с. 75, 213], подтверждают обоснованность беспокойства определенных кругов киевского населения, всерьез намеревавшихся избегнуть расправы путем эмиграции. Например, так поступил якобы сочувствовавший Всеславу [65, с. 57-58] игумен Киево-Печерской обители Антоний, бежавший к Святославу Ярославичу в Чернигов, где основал на Болдиных горах Ильинский пещерный монастырь [66, с. 386-387, 679]. Однако даже если киевляне признали вину перед Изяславом I (хотя и с подспудным протестом, опасаясь неадекватной и несправедливой расправы со стороны поляков), а их обращение к младшим Ярославичам — отнюдь не ультиматум, но своеобразный «крик души», это вовсе не означает, что оставление Киева — лишь «определенная аберрация, историографический миф» [4, с. 251-252, 255].
Как мы постарались доказать, уход торгово-ремесленного населения столицы и пришлых ромейских купцов на Северо-Причерноморские территории Византии был вполне возможен, во всяком случае, их опасения оказались небезосновательны: Изяслав не только вошел в замиренный Киев, сурово расправился с мятежниками, даже ликвидировал старое торжище, но и отдал пригороды столицы во власть польских наемников. Словом, «византийская» угроза киевлян — не столько жест отчаяния, сколько вполне продуманный и реальный ход. Лишь уверения Святослава и Всеволода остановили массовый исход населения, и то, вероятно, не всего. Уже при вступлении (или даже несколькими днями ранее) Изяслава I в Киев произошел пожар Подола, то ли вызванный бесчинствами польских войск, то ли осуществленный самими горожанами. Часть их могла осознавать себя обманутой после того, как великий князь, легализовав репрессии и погромы, нарушил договоренности его младших братьев с жителями столицы. В то же время, по-видимому, не случайно Византия упоминается в качестве ближайшей для Руси страны: несмотря ни на какие осложнения, отношения с империей оставались достаточно прочными, а сама она рассматривалась как некий «союзный» центр и место убежища.
В заключение отметим, что, как уже говорилось, спустя несколько лет, под 1071 г. мы находим упоминания о некоем волхве, который, придя в Киев, утверждал, «яко на пять лЪт Днепру потещи вьспять, а землямь [т. е. люди: речь идет, выражаясь современным языком, о массовых миграциях. — А. С.] переступати на ина мЪста, яко стати ГрЪчкой земли на Руской земли, а Руской на Гречкой, и прочимъ землямъ измЪнитися» [1, с. 75, 213; 20, с. 115; 21, с. 191].
Невозможно оценить достоверность приведенного свидетельства, в котором М. Б. Свердлов, пожалуй, небезосновательно видит «отражение социальной практики и социальной психологии: уход от власти князя, в котором персонифицировалось государство, от княжеской административной, податной и судебной системы в поисках свободы, что являлось одной из причин внутренней и внешней
крестьянской колонизации, переселений волхвов и не хотевших становиться христианами язычников» [15, с. 452]. Однако представляется необходимым отметить, какие причудливые формы могут принять последствия социально-политической борьбы — на это указывал еще Б. Д. Греков [8, с. 493]. Впрочем, М. Д. Приселков замечает, что, вероятно, «подготавливались крупные события в плоскости русско-византийских отношений, которые преломились на Руси в виде слухов, попавших и на страницы наших летописей» [67, с. 127], но информацией о таких событиях мы не располагаем.
Конечно, мотив природных катаклизмов был чрезвычайно характерен для разного рода пророчеств: указывается, что в 1063 г. Волхов якобы «иде вспять дниий 5». [1, с. 71, 209]. Впрочем, в отличие от Новгорода в Киеве ввиду большей христианизации местного населения [37, с. 57, 59] наблюдалось равнодушие к речам волхва, по всей видимости, вскоре арестованного властями. Заметим, что почти одновременно с появлением киевского кудесника, около 1071 г. (датировка спорна: подробнее см.: [31, с. 142-144, 163, 171]), произошли мятежи, возглавляемые волхвами в слабо христианизированных Белоозере и Новгороде [1, с. 76-78, 213-216; 20, с. 115-119; 21, с. 191-196; 22, с. 86-87; 11, с. 27-32; 31, с. 139 и сл.; 68, с. 28-29]. Таким образом, «языческие традиции оставались достаточно сильны, и почти через сто лет после официального обращения Руси в христианство новые формы веры и поведения, идущие из Византии, все еще могли вызвать отвращение и страх в городских и крестьянских общинах, традиционный образ жизни которых оказался под угрозой гибели» [69, с. 11].
Тем не менее показательно, как все еще остававшиеся прочными и оживленными связи Руси и империи, несмотря на печенежско-половецкий барьер, нашли отражение в идее оставления Киева в 1069 г. и в апокалипсических пророчествах языческой «реакции». Однако волхвы почти не ошиблись в своих черных предсказаниях: «взаимосмещения» двух важнейших центров «Византийского содружества» [70, с. 218; 71, с. 170-175], конечно, не произошло, но его метрополия явно вступила в полосу жесточайшего внутри- и внешнеполитического кризиса. 1071-й — год падения Бари и катастрофы при Манцикерте, когда, как несколько эмоционально замечает А. А. Васильев, «Византия перестает быть мировой державой средневековья» [72, с. 328].
Источники и литература
1. Повесть временных лет / подг. текста, пер., статьи, коммент. Д. С. Лихачева; под ред. В. П. Адриановой-Перетц. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: Наука, 1996. 669 с.
2. Радзивиловская летопись // Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. XXXVIII. Л.: Наука, 1989. 180 с.
3. Горский А. А. «Зажегше град свой, ступим в Гречьску землю...» // Тезисы участников III международной конференции «Комплексный подход в изучении Древней Руси» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. № 3 (21). 2005. Сентябрь. С. 19-21.
4. Лукин П. В. «... Нам неволя: зажегше град свои, ступим в Гречьску землю»: к интерпретации статьи Повести временных лет под 6577 годом // Rossica Antiqua: исследования и материалы. 2006 / отв. ред. А. Ю. Дворниченко, А. В. Майоров. СПб.: Изд-во С. -Петерб. ун-та, 2006. С. 229-259.
5. Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М.: АН СССР, 1956. 555 с.
6. Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII веков). СПб.: Алетейя, 2000. 398 с. (сер. Византийская библиотека).
7. Котляр Н. Ф. Дипломатия Южной Руси. СПб.: Алетейя, 2003. 300 с. (сер. Славянская библиотека).
8. Греков Б. Д. Киевская Русь. М.: Госполитиздат, 1953. 568 с.
9. Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII веков. М.: Госполитиздат, 1955. 280 с.
10. Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М.: Госполитиздат, 1956. 480 с.
11. Мавродин В. В. Народные восстания в Древней Руси X-XIII веков. М.: Соцэкгиз, 1961. 118 с.
12. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII веков. М.: Наука, 1982. 591 с.
13. Толочко П. П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев: Наукова думка, 1987. 248 с.
14. Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII веков. СПб.: Наука, 2003. 248 с.
15. Свердлов М. Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети
XIII веков. СПб.: Академический проект, 2003. 736 с.
16. Франклин С., Шепард Дж. Возникновение Руси: 750-1200 / под ред. Д. М. Буланина. СПб.: Дмитрий Буланин, 2009. 672 с.
17. Толочко П. П. Власть в Древней Руси. X-XIII века. СПб.: Алетейя, 2011. 199 с.
18. Летописный сборник, именуемый Тверской летописью // ПСРЛ. Т. XV. СПб.: Типогр. Леонида Демиса, 1863. 541 с.
19. Линниченко И. А. Вече в Киевской области. М.: Книга по требованию, 2011. 72 с.
20. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. М.: Языки русской культуры, 1998. 648 с.
21. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов // ПСРЛ. Т. III. М.; Л.: АН СССР, 1950. 562 с.
22. Татищев В. Н. Собр. соч.: в 8 т. Т. II-III: История Российская. Ч. II. М.: Ладомир, 1994. 688 с. (репринт с изд. 1963-1964 гг.)
23. Новгородская летопись по списку П. П. Дубровского // ПСРЛ. Т. XLIII. М.: Языки славянской культуры, 2004. 367 с.
24. Кучкин В. А. «Слово о полку Игореве» и междукняжеские отношения 60-х годов XI века // Вопросы истории. 1985. № 11. С. 19-35.
25. Приселков М. Д. Русско-византийские отношения в IX-XII веках // Вестник древней истории (ВДН). № 3. 1939. С. 98-110.
26. Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X-XIII веков. М.: Наука, 1989. 232 с.
27. Назаренко А. В. Древняя Русь и славяне (историко-филологические исследования) // Древнейшие государства Восточной Европы: 2007 / Институт всеобщей истории. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2009. 528 с.
28. Мавродин В. В. Очерки по истории левобережной Украины (с древнейших времен до первой половины XIV века). СПб.: Наука, 2002. 414 с.
29. Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В., Шушарин В. П., Щапов Я. Н. Древнерусское государство и его международное значение / под ред. В. Т. Пашуто и Л. В. Черепнина. М.: Наука, 1965. 476 с.
30. Смирнов В. Н. Экономические связи Древней Руси с Византией и Северным Причерноморьем в VIII-XV веках: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л.: ЛГУ им. А. А. Жданова, 1980. 16 с.
31. Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб.: Златоуст, 1995. 703 с.
32. Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI-XII веков // Василевский В. Г. Избранные труды по истории Византии: в 2 кн. (4 т.) Кн. 1 (т. I-II) / ред.-сост. М. В. Грацианский, П. В. Кузенков. М.: Даръ, 2010. 928 с.
33. Алексеев Л. В. Полоцкая земля: очерки истории северной Белоруссии в IX-XIII веках. М.: Наука, 1966. 296 с.
34. Толочко П. П. Древний Киев. Киев: Наукова думка, 1983. 328 с.
35. Шахматов А. А. Разыскания о русских летописях. М.: Академический проект; Жуковский: Кучково поле, 2001. 375 с.
36. Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X —
XIV веках. М.: Наука, 1984. 352 с.
37. Воронин Н. Н. Восстание смердов в XI веке // Исторический журнал. 1940. № 2. С. 54-61.
38. Грушевский М. С. История Украины-Руси: в 10 т. Т. II. Львов, 1905 [Электронный ресурс] // История Украины IX-XVIII веков. Первоисточники и интерпретации. URL: http://litopys.org.ua/ hrushrus/iur.htm (дата обращения: 27.01.2014).
39. Карпов А. Ю. Ярослав Мудрый. 2-е изд., испр. и доп. М.: Молодая гвардия, 2005. 583 с. (сер. Жизнь замечательных людей, вып. 948).
40. Слядзь А. Н. Незамеченный дипломатический успех? (Константин Х как союзник Святослава Ярославича) (в печати).
41. Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М.: Наука, 1968. 472 с.
42. Назаренко А. В. О династических связях сыновей Ярослава Мудрого // Отечественная история. 1994. № 4-5. С. 181-194.
43. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII веков. М.: Языки русской культуры, 2001. 784 с. (сер. «Studia histórica»).
44. Литаврин Г. Г., Янин В. Л. Новые материалы о происхождении Владимира Мономаха // Историко-археологический сборник А. В. Арциховскому к 60-летию со дня рождения и 30-летию научной, педагогической и общественной деятельности. М.: Изд-во МГУ, 1962. С. 204-220.
45. Летописный свод 1497 года. Летописный свод 1518 года (Уваровская летопись) // ПСРЛ. Т. XXVIII. М.; Л.: АН СССР, 1963. 412 с.
46. Успенский Ф. И. История Византийской империи: в 5 т. Т. IV. Отдел VI: Комнины. Отдел VII: Расчленение империи. М.: Астрель, 2002. 496 с.
47. Величко А. М. История византийских императоров: в 5 т. Т. IV. М.: ФИВ, 2010. 800 с.
48. Дашков С. Б. Императоры Византии. М.: Красная площадь, 1997. 368 с.
49. Князький И. О. Византия и кочевники южнорусских степей. СПб.: Алетейя, 2003. 181 с. (сер. Византийская библиотека).
50. Васильевский В. Г. Византия и печенеги (1048-1094) // Василевский В. Г. Избранные труды по истории Византии: в 2 кн. (4 т.) Кн. 1 (т. I-II) / ред.-сост. М. В. Грацианский, П. В. Кузенков. М.: Даръ, 2010. 928 с.
51. Гельцер Г. Очерк политической истории Византии // Очерки по истории Византии / под ред. В. Н. Бенешевича: в 4 вып. Вып. I. СПб.: Издание Студенческого издательского комитета при Историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, 1912. 195 с.
52. Острогорский Г. А. История византийского государства / пер. с нем. М. В. Грацианского; ред. П. В. Кузенков. М.: Сибирская Благозвонница, 2011. 895 с.
53. Норвич Д. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 / пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2005. 367 с.
54. Скабаланович Н. А. Византийское государство и церковь в XI веке. От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: в 2 т. Т. I. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2004. 448 с. (сер. Библиотека христианской мысли. Исследования).
55. Михаил Пселл. Хронография / пер., статья, примеч. Я. Н. Любарского. М.: Наука, 1978. 320 с. (сер. «Памятники исторической мысли»).
56. Исторические записки Никифора Вриенния (976-1087) / отв. ред. А. А. Калинин. М.: Посев, 1997. 199 с.
57. История Византии / под ред. С. Д. Сказкина: в 3 т. Т. II. М.: Наука, 1967. 472 с.
58. Хэлдон Д. История византийских войн / пер. М. Капурнина, С. Луговского. М.: Вече, 2007. 480 с. (сер. Terra Histórica).
59. Лукин П. В. Древнерусские «вои». IX — начало XII веков // Средневековая Русь. Вып. V / отв. ред. А. А. Горский. М.: Индрик, 2004. С. 5-58.
60. Грушевский М. С. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. Опыт исследования. Киев: Типогр. Имп. университета святого Владимира В. И. Завадского, 1891. 591 с.
61. Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Иконоборческая Таврика // Античная древность и средние века: Византия и средневековый Крым: сб. науч. трудов. Барнаул: День, 1992. С. 180-190.
62. Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского / подг. текста, пер., коммент. О. В. Творогова // Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко: В 13 т. Т. I. XI-XII века. СПб.: Наука, 1997. 543 с.
63. Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV веков. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996.
284 с.
64. Егоров В. Л. Русь и ее южные соседи в X-XIII веках // Отечественная история. 1994. № 6. С. 184-201.
65. Густынская летопись // ПСРЛ. Т. XL. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 202 с.
66. О преподобном Исаакии Пещернике. Слово 36 // Киево-Печерский патерик / подг. текста Л. А. Ольшевской, пер. Л. А. Дмитриева, коммент. Л. А. Дмитриева и Л. А. Ольшевской // Библиотека
литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко: в 13 т. Т. IV. XII век. СПб.: Наука, 1997. 687 с.
67. Приселков М. Д. «Слово о полку Игореве» как исторический источник // Историк-марксист. 1938. № 6. С. 112-133.
68. Воронин Н. Н. Андрей Боголюбский. М.: Водолей Publishers, 2007. 320 c. (сер. Наследие российских историков).
69. Оболенский Д. Д. Связи между Византией и Русью в XI-XV веках // XIII Международный конгресс исторических наук. Москва, 16-23 августа 1970 года. М.: Наука, 1970. 16 с.
70. Оболенский Д. Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. М.: Янус-К, 1998. 655 с.
71. Слядзь А. Н. Походы Олега и Игоря на Константинополь — «силовая заявка» на вступление в «Византийское содружество»? // Тезисы докладов XXX всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения». СПб.: КультИнформПресс, 2011. 272 с.
72. Васильев А. А. Лекции по истории Византии. Т. I: Время до эпохи Крестовых походов (до 1081 года). Пг.: Типогр. Я. Башмаков и Ко, 1917. 355 с.
Статья поступила в редакцию 12 марта 2014 г.
