CC BY
62
УДК (340 : 32) (470) ББК
© 2015 г. Б. X. Ганиев
УГРОЗЫ ПРАВОВОГО ФОРМАЛИЗМА В КОНТЕКСТЕ РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ ПОЛИТИКИ
В статье предпринята попытка исследования процесса становления и реального установления угроз правового формализма современной российской правовой политики. Автор рассматривает правовой формализм как совокупность средств и условий достижения формальными правовыми инструментами стратегического результата правовой политики. При этом особое внимание обращается на соответствие формы и содержания правовой политики Российского государства.
Ключевые слова: право, политика, правовая политика, формализм, правовой формализм, формы правового формализма.
THREATS OF LEGAL FORMALISM IN THE CONTEXT OF THE RUSSIAN LEGAL POLICY
In offered article the author has made an attempt researches of process offormation and a real establishment of threats of a legal formalism to the modern Russian legal policy. The author investigates a legal formalism as set of means and achievement conditions formal legal tools of strategic result of a legal policy, thus the special attention addresses on conformity ofform and content of a legal policy of the Russian state.
Keywords: law, a policy, the legal policy, a formalism, a legal formalism, forms of a legal formalism.
В принятых недавно Основах государственной политики Российской Федерации в сфере развития правовой грамотности и правосознания граждан отмечается: «В условиях правового государства возрастает роль закона в системе социальных регуляторов, происходит усиление правовых начал в поведении людей, в жизни общества и государства. Недостаточный уровень правовой культуры и правосознания, правовой нигилизм граждан России являются серьезной проблемой обеспечения реализации принципов верховенства права» [1].
Угрозы правового формализма, как и правового нигилизма, остаются пока самыми острыми проблемами правовой политики. Однако их сущность не отражается одной только профессионально-психологической характеристикой субъектов правовой политики. Правовой формализм есть не столько личностно-профессиональный, чисто психологический педантизм субъекта права, сколько объективная сторона всякого правового действия. Он является обязательным элементом процесса реализации политического содержания как результата правовой политики.
Правовой формализм выступает совокупностью средств и условий достижения формальными правовыми инструментами стратегического результата правовой политики. Это необходимая, но недостаточная предпосылка политико-правового успеха правовой политики. Более того, эта «недостаточность» может обернуться политико-
содержательной катастрофой, если форма будет воспроизводиться в буквальном смысле.
Зафиксировать нарушения соразмерности формы и содержания можно прежде всего в административных правоприменительных действиях должностных лиц, которые часто сознательно ограничивают собственную деятельность и ответственность за ее результаты формальной стороной дела, актом, решением, постановлением.
Такой формализм условно можно обозначить документальным. Он сосредоточен в неработающих, «мертвых» статьях законов и в бесчисленных, невостребованных жизнью предписаниях. В результате правовая норма поражает каждого, кто к ней присмотрится, своей крайней абстрактностью и неопределенностью. Такая норма, устанавливая общую справедливость, пытается охватить все случаи из правовой практики. Ее правовыми средствами максимально учитывается прошлый опыт и насколько можно старательно прогнозируется будущая реальность. Документальный формализм, в случае его использования чиновником, не подпадает ни под какие уголовные статьи. Должностное лицо в данном случае демонстрирует обширное знание своих прав, обязанностей, терминов, которые составляют суть его профессиональной деятельности.
Неоспоримым достоинством документального формализма является высокая степень вероятности его практической реализации, превра-
щающая даже минимальную возможность в ощутимую действительность. Отсутствие писаной нормы вообще лишает правовую политику какого-либо смысла. Неоформленная политика бессодержательна. Серьезной угрозой для политико-правовой практики модернизационной России является безбрежный обвальный рост документального формализма. На деле он оборачивается выборочным правовым нигилизмом по критерию личной целесообразности непосредственно для исполнителя данной функции, собственной выгоды и, как правило, в ущерб обществу.
Документальный правовой формализм значительной вероятностью своего проявления в административных действиях чиновников обязан в статистических предпосылках существующей нормативно-правовой базе и институционально-сти заданного правопорядка. В первом случае потому, что привычный для России избыток законов (в России их насчитывается более 70 тысяч) и запретов фактически не дает возможности гражданам быть законопослушными. Законов так много, что они потенциально угрожают нормативным Армагеддоном и, в то же время создают идеальные объективные условия для отказа от их правового использования, поскольку практически полностью ограничивают определенный круг или сферу общественных отношений. Граждане оказываются в ситуации, когда для реализации своих жизненно важных целей и интересов они вынуждены нарушать законы и другие нормативно-правовые акты.
Характер правового толкования определяется профессиональным статусом должностного лица и, демонстрируя своего автора в выгодном свете, опирается на замысловатый, трудный для непрофессионального понимания правовой формализм. В итоге осуществляется не практическая работа по решению насущных проблем граждан, а объясняется избыточность того, что сделано, или обосновывается функциональная невозможность для должностного лица в силу разных причин реализовать в принципе, как ему кажется, недостижимый результат.
Такой формализм должностного лица условно можно назвать объяснительным. Он близок к документальному формализму. Но тот перспективен хотя бы в случае буквальной правовой реализации документальной нормы. Здесь же правовая аномалия или даже не соблюдение права словесно нормализуется, навсегда перекрывая путь действительного нормирования реальности.
Правовая норма, воспринимаемая сквозь призму объяснительного формализма, создает иллюзию ее эффективного применения на деле. Она часто создает ориентировочную меру правового
воздаяния, определяет свою совместимость с происходящими событиями и теми, на основе которых она была сконструирована.
Объяснительный формализм позволяет фиксировать направленность и субъективное понимание своих функциональных обязанностей должностным лицом, а следовательно, открывает перспективы для конструктивного диалога граждан с представителями властных структур. Соответственно, угрозой объяснительного формализма выступает имитация обоснованности урезанного функционирования. Оборотной стороной объяснительного формализма является деятельность должностных лиц, ограниченная «самообслуживанием» и ведомственным корпоративизмом т. е. угроза официального превращения аномалии политико-управленческой безрезультативности в норму.
Объяснительный формализм позволяет опытному должностному лицу грамотно обосновать гарантированный минимум исполнения своих профессиональных обязанностей. Практически отказываясь от законности, он подчеркивает свою преданность закону. Действия чиновников логичны, последовательны и понятны обществу.
Другой формой объяснительного формализма, которую с полным правом можно отнести к воровству общественных средств, денег, помещений, рабочего времени, является раздувание штатов, саморазрастание чиновничьего монстра. И это сложная проблема. С одной стороны, должно быть достаточное количество, хотя бы и среднеспособных, усердных и ответственных, работников для решения встающих задач. С другой стороны, всякая общественная ситуация требует профессионализма для удовлетворительного обслуживания граждан.
Третий вид правового формализма производен от объяснительного и складывается на основе манипуляционной подмены реального правоприменения ирреальными словами, а реальных достижений - их искусной имитацией. Это чаще всего высокопрофессиональное конструирование иллюзорных достижений, рассчитанных на то, чтобы поразить воображение реального оппонента и, в первую очередь, реального или воображаемого противника. В наиболее полной форме такой формализм проявляется в обмане военного противника. Условно такое явление следует определить демонстрационным формализмом.
Демонстрационный формализм дает возможность развить деятельностью технологии и умножить пути достижения эффективных результатов, но угрожает неоправданным расходованием энергии, сил, времени на обман, прожектерство взамен последовательной и терпеливой работы по существу встающих задач. На деле данный вид правового формализма оборачивается воин-
ствующим нигилизмом - авантюрным отрицанием правил и нормальных технологий. Его реальный результат всегда иллюзорен. Он демонстрирует искусство обмана и самообмана. Данный вид формализма угрожает тем, что измышленные фантомы начинают заменять реальность, и она предстает иллюзорной.
Правовая норма, воспринимаемая сквозь призму демонстрационного формализма, видится воспроизводящей бесчисленное количество реальных особенностей практики своего применения, даже будучи предельно абстрактной и крайне формальной [2].
Четвертым и заключительным видом можно считать развившуюся из официальных демонстраций современную замысловатую систему сложных взаимосвязей, межиндивидуальных, межгрупповых общественных взаимоотношений, среди которых трудно определить приоритеты или даже установить сам факт их существования. Это может быть харизматический лидер, мифологизированный общественным мнением или некое «суперсредство» как панацея решения всех проблем, своеобразная «нанотехнология» - малопонятное таинство и в силу этого мощное и непреодолимое.
Персонификация этого вида формализма является серьезной угрозой политико-правовому содержанию правовой политики, поскольку включает в себя ссылки на некое могущественное «мнение», которое надлежит суеверно исполнить, или кем-то усмотренная «тенденция», которую необходимо учесть и т. д. Условно его можно обозначить как виртуальный. Если демонстрация выступала в виде отдельных актов устрашения, обмана, хитрости в интересах нации, то виртуальный формализм предстает отточенными, выверенным в поколениях и усовершенствованных действиях чиновников.
Этот формализм начал свое существование задолго до Петра I, развивался и рос как необходимая и важная сторона общественно-государственной системы. Опытный чиновник всегда умел с выгодой для себя пользоваться им, зная как найти выход из создавшегося положения, на какую из противоречащих друг другу инструкций опираться и как продемонстрировать свою преданность делу, по сути, не делая ничего.
Здесь принципиально важным для чиновника оставалось одно: доказать, что потраченные бюджетные средства были посвящены интересам общего дела, и обосновать, что конкретные бюрократические действия были сделаны не в личных интересах чиновников, а в интересах бюрократического дела [3, с. 90]. Со временем опытный в обмане субъект публично-государственной деятельности может довести свое искусство
мистификации до совершенства, отличаться воинственностью и недоступностью для разоблачения. Тогда он становится «харизматическим», начинает функционировать в режиме культа. Такой период «развития» общественной системы обычно возвращает ее в «естественное» состояние, выход из которого, как правило, возможен не эволюционно-реформаторским путем, а путем революционного взрыва [4, с. 738].
Виртуальный формализм получил мощные стимулы развития по мере развития как информационных технологий, так и идей либерализма и предпринимательства на рубеже III тысячелетия.
Виртуальный правовой формализм представлен несистемным восприятием реального и ирреального, возможного и действительного, логически допустимого и практически невозможного. Опасность его заключается в одинаковом отношении к реальной и виртуальной действительности, в отождествлении бытия и небытия.
Виртуальная реальность формируется информационными системами, которые позволяют одинаково воспринимать как существующие материальные вещи и реальные миры, так и логически допустимые. Вместе с виртуальностью индивид получает доступ не только в мир того, чего нет, но, что могло бы быть, в мир логически возможного, в область нереальной, бессодержательной фантастики. Но здесь же и бессмысленное фантазирование, уводящее от бытия к небытию. Тем самым виртуальность, как и всякое социальное явление, двойственно по своему значению. Виртуальность существует преимущественно на границе давно освоенных человеческой мыслью областей и позволяет всецело погружаться в небытие или «предбытие».
Правовая норма, воспринимаемая сквозь призму виртуального формализма, претендует не только на то, чтобы быть универсальной и всеобъемлющей, но и оставаться действительно «правовой», т. е. справедливой, соразмерной, рекомендующей и придающей отдельным поступкам и миру в целом некую гармонию, завершенность. В противном случае она лишается смысла и своего целевого правового назначения.
Угроза виртуального формализма состоит в неспособности соразмерить свои субъективные возможности с объективной реальностью. Он может быть безответственным и ненадежным феноменом, готовым к превращению в откровенно негативные трансформы. На деле при активной, творческой поддержке представителей официальных государственно-правовых структур виртуальный формализм способен обрести созидательные возможности. И он в действительности таким является, когда пользователь виртуальных технологий подключает к анализу виртуальности
целеполагающий правовой смысл. Однако и тогда существуют реальные угрозы перепутать действительность и виртуальность. Они сосредоточены в следующих позициях статистической модели:
- в концепции политико-правового развития, которая рассматривает новейшие средства автоматизации и компьютеризации как необходимый элемент своего совершенствования;
- нормативно-правовой базе, допускающей определенное количество абсолютно неприемлемых практикой или взаимоисключающих друг друга и в общем законодательстве «мертвых» статей;
- институционально заданном правопорядке, где общественная целесообразность жестко противоречит ведомственной. Однако они бесконечно долго могут сосуществовать под авторитетным патронажем должностного лица;
- функционально-динамических характеристиках позиционных источников формализма:
- персонификациях субъекта права, предполагающих способность и заинтересованность в формалистических имитациях,
- политико-правовом процессе как динамической среде существования формально-содержательных несоразмерностей,
- активности государственных служащих, без которой невозможен не только содержательный результат, но и его виртуальная имитация.
В целом статистические предпосылки и динамические условия актуализации правового формализма могут быть существенно ограничены целенаправленными антиформалистскими действиями.
Вышеохарактеризованные виды правового формализма в качестве избыточно-документального, манипуляционного и объяснительного, декоративно-демонстрационного и виртуального на деле проявляются многочисленными подвидами и оригинальными трансфертами. Все виды формализма успешно освоены должностными лицами России, приобретая свои ситуационно-временные особенности.
Представленные виды правового формализма имеют разную степень достоинства, оправдывающего их существование. Правовой формализм важен для полноценного саморазвития юридических конструкций и концепций, надлежащего нормативно-институционального обеспечения общества в виде юридических правил поведения, институтов, учреждений, в целом правовой организации. Тем самым правовой формализм оказывает на регулируемую правом систему общественных отношений позитивное воздействие.
Вместе с тем правовой формализм несет опас-
ный для общества, отдельных индивидов и правовой политики потенциал реальных угроз. Все виды правового формализма, будучи производными от избытка невостребованных законов, их манипуляционного толкования, демонстрации занятости и циничного отождествления реального и виртуального, напрямую влияют на государственно-правовую деятельность и процессы реформирования правовой политики.
Соотношение нормативно-правовой формы и политического содержания правовой политики требует соразмерности, которая осуществляется прицельной, ответственной работой субъектов права, избегающих преувеличения формы, чреватого правовым формализмом и гипертрофией содержания, приводящей к правовому нигилизму. Во многом причины заключаются в историческом развитии российской правовой системы, заимствовавшей многие парадигмы, концепты и целые нормы из континентальной правовой системы. «Французская правовая система, - отмечал А. С. Панарин, - порождает юридические фантомы двух видов: предельно общие и потому бессодержательные правовые нормы, которые невозможно использовать в практической жизни, с одной стороны, и предельно детализированные регламентации, буквальное следование которым парализовало бы любую общественную активность, - с другой» [5, с. 125].
Все же следует признать, что российское право лишь по форме напоминает западное, но по существу оно не стало таковым. Правовой формализм проявляется во многих понятиях и категориях западно-правовой теории и либеральных юридических ценностей, которые лишь формально существуют в отечественной правовой системе, должным образом не функционируя.
Россия движется к демократии, и ей предстоит пройти еще долгий правовой путь достижения доминирования верховенства права. Доминирование снисходительно-терпеливого отношения к правовой норме в системе базисных социально-ментальных ценностей не позволяет надеяться на возможность быстрого реформирования правовой политики, направленной на преодоление правового равнодушия, а следовательно, социально-психологических и правокультурных истоков правового формализма и нигилизма.
Правовой нигилизм является оборотной стороной правового формализма, занимая особо место в российских правовых процессах. Он требует более подробного рассмотрения с выявлением своеобразия существующих видов и угроз, которые они несут современному обществу, поскольку в России данная проблема из теоретической быстро превращается в вопрос практической правовой политики.
Литература
1. Основы государственной политики Российской Федерации в сфере развития правовой грамотности и правосознания граждан // Российская газета. 2011. 14 июля.
2. Нестерова Э. Э. Историко-теоретические основания учения о разделении права на публичное и частное в западноевропейской и российской
правовой науке: дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2002.
З.Оболонский А. В. Бюрократия и бюрократизм // Государство и право. 1993. № 5.
4. Поляков А. В. Общая теория права: проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода: курс лекций. СПб., 2004.
5. Россия: Опыт национально-государственной идеологии / под ред. В. В. Ильина. М., 1994.
УДК 343.985.7 : 343.76 ББК 67.99
© 2015 г. А. И. Эндерс
О РОЛИ ИНФОРМАЦИИ В РАССЛЕДОВАНИИ КРИМИНАЛЬНЫХ ПОЖАРОВ
НА ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ЭТАПЕ
В статье обращается внимание на то, что в научной методологии расследовательской практики очень важным является анализ картины преступления через понятие информации. Автор отмечает, что современная практика расследования преступлений, скрываемых посредством криминальных пожаров, нуждается в существенных научных основаниях. Установить причины пожара, равно как и то, что за ним скрывается, - непростая задача.
Ключевые слова: информация, научный поход в расследовании преступлений, сокрытие преступления, пожар, поджог, расследование криминальных пожаров, картина преступления, уничтожение улик.
ON THE ROLE OF INFORMATION IN THE INVESTIGATION OF CRIMINAL FIRES IN THE INITIAL STAGE
In the scientific methodology of investigative practices is very important to the analysis of the crime through the concept of information. The modern practice of investigation of crimes hidden by criminal fires in need of significant scientific base. Establish the causes of the fire, as well as the fact that behind it - not an easy task.
Keywords: information, research method in the investigation of crimes, concealment of the crime, fire, arson, the investigation of criminal fires, picture of the crime, the destruction of evidence.
Реалии современного мира диктуют необходимость повышения эффективности методов борьбы с преступностью. Актуальным является применение научного потенциала в установлении истинной картины преступления. На наш взгляд, только за счет эффективного всестороннего анализа информации о криминальном событии возможно противодействовать современной преступности как социальному явлению трансформирующегося общества.
Не секрет, что социально-политические, экономические реформы, проводимые преобразования во всех сферах социальной жизни имеют не только положительный исход, обусловливая такие негативные последствия, как рост преступности, улучшение степени ее организованности, повышение мобильности преступных элементов. Это, соответственно, приводит к возрастанию степе-
ни их опасности для общества [10, с. 38-41; 11]. Не являются исключением и преступления, связанные с пожарами, ведущими к человеческим жертвам и материальным потерям, уровень которых в современной России также сохраняется высоким. Причинно-следственный аспект проблематики определяется следующим фактором. Современное общество все чаще сталкивается с ситуацией, когда информация о тех или иных специальных областях, имеющаяся в широком доступе, не только не способствует благополучию граждан, но и выступает как деструктивный фактор. К таким информационным процессам относится распространение в широких кругах посредством информ-источников знания о механике расследования преступлений. Тем самым усложняется расследовательская практика, связанная с восстановлением картины преступления, и своего рода
