CC BY
39
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 20. ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. 2012. № 4
В ПЕРЕРЫВАХ МЕЖДУ ЛЕКЦИЯМИ
УЧИТЕЛЬ И ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В США
А. Мессерер
Недавно телекомментатор CNN Фарид Закариа посвятил свою воскресную передачу кризису в американском образовании. В качестве примера отставания Америки он показал два репортажа. Первый — из типичной школы в Южной Корее, где старшеклассники занимаются гораздо дольше и продуктивнее американских сверстников. Стремясь попасть в престижные университеты, они, закончив день в школе, вкалывают по вечерам на подготовительных курсах и с репетиторами, а о каникулах могут только мечтать. Не удивительно, что Южная Корея, которую называют "молодым азиатским тигром", нередко выигрывает конкуренцию в важнейших отраслях индустрии, таких как производство компьютеров и автомобилей. Вывод из репортажа был ясен: надо сократить каникулы в Америке, продлить учебный день и вообще заниматься с большей самоотдачей.
Однако второй репортаж прямо противоречил первому. Из него следовало, что, согласно данным Международной программы оценки студентов PISA, по качеству школьного образования Южная Корея занимает только второе место. А первое место уже четыре года подряд удерживает маленькая Финляндия. Как это ни парадоксально, финские студенты проводят в школе меньше часов, чем американские, да и каникулы у них не короче наших, а главная перемена в три раза дольше.
В чем же причина такого поразительного успеха финнов?
Оказывается, в учителях. Судя по всему, финские учителя на сегодня — лучшие в мире, и объясняется это невероятным престижем профессии педагога. Попасть в педагогический институт в Финляндии гораздо труднее, чем, например, в медицинский. Ежегодно из 5 тыс. абитуриентов туда отбирают всего 50 человек. Начинающим учителям требуется иметь степень магистра, зато и зарабатывают они больше всех других категорий выпускников финских университетов.
Услышав это, я чуть ли не подскочил на месте. Вспомнилась давняя беседа с моим старшим коллегой, американским учителем истории, который сказал: "А что вы хотите, американцы считают,
что культивировать мозги не так важно, как заботиться о других частях тела, отсюда и желание щедрее тратиться на врачей, нежели на учителей". И в самом деле, какой-нибудь дерматолог, осматривающий пациента пять-десять минут и выписывающий какую-нибудь мазь, получает за один этот визит больше, чем учитель за день тяжелой работы. По этой причине, в частности, самые способные студенты идут у нас в бизнес и медицину, а школьными учителями становятся троечники, которые, как и плохие врачи, приносят зачастую вред.
Особенно кризис стал очевиден в конце 90-х гг., во время экономического бума, и сейчас мы пожинаем плоды своего бездействия — о них трубят в газетах и по телевидению. А ведь 25 лет назад Америка была одной из самых передовых стран по школьному образованию. Мне повезло: я еще застал прекрасных педагогов в 80-е гг. При том, что в Москве я учился в "образцовой" школе № 135, я не встречал там профессионалов такого уровня знаний и таланта, как учителя обычной бруклинской школы, с которыми мне посчастливилось работать. Они не были выпускниками Гарварда или Принстона — в годы их юности туда евреев не допускали. А заканчивали они чаще всего Бруклинский колледж, где отличников не только обучали бесплатно, но и давали стипендию. В 40-е и 50-е гг. XX в. этот колледж был альма-матер для целой плеяды лауреатов Нобелевской премии. О том, каким он стал в наши дни, я лучше умолчу.
В мою бруклинскую школу FDR (имени Франклина Делано Рузвельта) блестящие учителя пришли в начале 60-х гг., благодаря решению правительства освободить педагогов от воинской повинности во время Вьетнамской войны. По всей вероятности, объяснялось это тем, что после запуска советских спутников Америка была напугана успехами СССР в области образования, и как следствие, в создании новейших на тот момент видов вооружения, — что-то сродни сегодняшним страхам перед мощным развитием китайской экономики и военной промышленности.
Я работал некоторое время в русской двуязычной программе, и мне предоставили возможность посещать классы по биологии и истории, чтобы затем помогать вновь прибывшим русским студентам осваивать сложные учебники на английском языке. Биолог в нашей школе был великолепный, а историк и того лучше. Высокий, седовласый господин с кипой на голове, Роберт Левенталь — так звали историка, обладал не только обширными знаниями, но и незаурядными актерскими способностями — своей речью и жестами он буквально завораживал студентов. Меня он увлек настолько, что я принял решение готовиться к экзаменам на ли-
цензию по этому предмету и засел за серьезные труды по американской истории. Для лицензии, надо сказать, требовалось иметь в дипломе множество "кредитов" (зачетов) по истории и философии, которые мне довелось изучать в Нью-Йоркском университете. После защиты докторской диссертации в области масс-медиа меня, наконец, допустили к экзамену, и я получил свою третью лицензию. Левенталь же на первых порах меня курировал — был моим "ментором".
Для меня было в ту пору загадкой, почему он не стал профессором какого-нибудь университета. И лишь позже я узнал, что сменить школу на университет, имея за спиной, скажем, десятилетний преподавательский стаж, совсем не просто, даже после защиты диссертации и получения научной степени: работа преподавателя в университете нестабильна и ненадежна, там трудно приобрести tenure, т.е. попасть в штат, да и в зарплате на первых порах сильно теряешь. Но главное, я понял, что учителя по призванию, вроде Левенталя, любили заражать школьников своим предметом, "лепить" их юное, гибкое сознание, развивая воображение. Некоторые его рассказы так мне запали в голову, что я потом пересказывал их друзьям. Например, о предводителе германских варваров, по имени Рудольф: взирая с Капитолийского холма на пожары, грабежи и расправы, чинимые его обезумевшим войском, он изрек: "Боже, а я всего лишь хотел стать римлянином!" Я вспоминаю эту фразу всякий раз, когда говорят о миллионах нелегалов, пользующихся услугами американской демократии, ведь и преступники из их среды всего лишь хотели стать американцами.
Увы, на исходе XX в. Левенталь и многие его коллеги ушли на пенсию, а учителям следующего поколения до них было очень далеко. Сейчас многие телекомментаторы винят во всем учительские профсоюзы — из-за них, дескать, уровень преподавания так низок: плохих учителей очень трудно уволить со штатной должности, а у хороших отсутствует стимул, ибо оплату за свой труд они получают наравне с плохими. Министерство же образования, по мнению некоторых кандидатов в президенты, надо бы вообще упразднить. Конечно, наломать дров просто, но вот в Финляндии и профсоюз, и Министерство образования приносят большую пользу. Почему? Да потому, что там трудятся люди, имеющие большой стаж работы в школе, а у нас в этих организациях то и дело встречаешь чиновников, никогда у доски не стоявших.
Мое отношение к профсоюзу учителей двойственное. Я считаю, что некоторые постановления министерства, поддержанные профсоюзом, только мешают. Например, сейчас, когда в стране
массовая безработица, нужно было бы привлечь в школу талантливых инженеров, ученых, особенно математиков и физиков, оставшихся не у дел. К сожалению, этому препятствуют законы, которые отказывают талантливым математикам в лицензии, пока те не пройдут целый ряд курсов по методике и истории преподавания. Получается, что люди, худо-бедно сдавшие в институте зачеты по этим предметам, преподают математику плохо, а математики по специальности, кто мог бы вести в школе курсы, дающие университетские зачеты (АР курсы), оказываются невостребованными.
Мой коллега, заслуженный учитель физики из Киева, несколько раз проваливал экзамены на лицензию только из-за неумения прилично написать сочинение на английском языке. Когда он, наконец, получил лицензию, на него, что называется, молились в школе. И было за что: ежегодно 90% его учеников сдавали "регентский" или государственный экзамен по физике, который до него около половины студентов проваливали и оставались на второй год.
Со мной тоже был курьезный случай: я сдал в Нью-Йорке экзамен, дающий право официально преподавать в школе русский язык и литературу. К нему, между прочим, меня допустили по требованию профсоюза, не пожелавшего мириться с нарушением им же установленных правил — к тому времени я уже три года преподавал данный предмет без лицензии, т.е. неофициально, и при первой же ревизии из министерства меня могли отстранить. Неожиданно из столицы нашего штата Олбани пришел отказ подтвердить эту лицензию. Я помчался туда на прием к соответствующему чиновнику, и он объяснил, что кредитов по методике преподавания в моем советском дипломе преподавателя английского языка предостаточно, однако не хватает кредитов по истории, грамматике и стилистике русского языка. И что по этой причине придется мне постигать эти предметы в течение двух лет в американском университете. Сколько я ни уверял его, что русский — мой родной язык, что я много лет проработал журналистом, на него мои аргументы не действовали: "Сочувствую, но не могу помочь".
Уходя от него, я, как Васисуалий Лоханкин из "Двенадцати стульев", подумал, что может в этом есть "великая сермяжная правда", т.е., чтобы стать хорошим преподавателем, мало неплохо знать родной язык, надо еще глубоко изучить его структуру. Скажем, американские слависты говорят по-русски с акцентом, а русскую грамматику знают лучше нас, потому что мы о ней не задумываемся.
Уже на улице меня вдруг осенила одна светлая мысль, и я побежал обратно в кабинет чиновника, столкнувшись с ним в коридоре, на выходе. "Как же так, — воскликнул я, — на летних курсах в нью-йоркском и бостонском университетах я преподавал американцам русский язык, принимал у них экзамены, за которые они получали кредиты, а почему же мне самому не полагаются те же кредиты?" Он задумался, потом посоветовал привезти все документы о моем преподавании в университетах. Через неделю я снова был у него на приеме с нужными документами, и он скрупулезно подсчитывал все кредиты, полученные моими студентами. Насчитал в аккурат 18 — ровно столько, сколько было нужно, и я получил лицензию — хороший оказался чиновник, душевный...
С другой стороны, критикам нашего профсоюза я скажу, что без него учителя получали бы мизерную зарплату — вспомним, как американцы заботятся о своих мозгах. Если бы не профсоюз, блестящие учителя, вроде Левенталя, не имея штатного места и перспективы получения государственной пенсии, ушли бы в университеты. Если бы не профсоюз, они чурались бы менторства начинающих учителей и не передали бы им свой бесценный опыт. Если бы не профсоюз, самодур-директор, а был у нас и такой, творил бы беспредел.
Мне говорят, а как же частные школы, где нет профсоюзов и директор решает все сам? Как видите, я сдавал трижды экзамены на лицензию преподавателя (первый раз по своей специальности "преподавание английского языка"). И каждый раз среди нескольких десятков экзаменующихся огромное большинство составляли учителя частных школ, с меньшей зарплатой и худшими условиями труда, поэтому они стремились перейти в государственные школы. Разумеется, есть частные школы в очень дорогих, привилегированных районах, где владельцы домов платят огромные налоги на их содержание. Там учителям работать вольготно: маленькие классы, большая зарплата, но попасть туда невероятно трудно, а те, кто попал, держатся за свое место.
Впрочем, заслуженная известность этих школ объясняется только частично хорошими учителями и дельными директорами. Не в последнюю очередь такие школы преуспевают еще и потому, что студенты в них "гомогенные", т.е. однородные, из семей образованных людей, принадлежащих к верхушке среднего класса. Не то, что в обычных государственных школах больших мегаполисов с чрезвычайно пестрым населением... В одном своем классе я насчитал как-то иммигрантов из 22 стран. Иммигрант иммигранту рознь. Бывали среди них, понятно, способные китайцы, русские, украинцы...
Но бывали и другие, о ком я вспоминаю и поныне в связи с одним чрезвычайным собранием в Бруклине по поводу прибывающих девочек из Бангладеш. В этой мусульманской стране девочек почти не обучают, приезжают они в Америку, чтобы выйти замуж, вступить в уже заранее согласованные браки. Порой они приписывают себе года — 14-летняя выдает себя за 16-летнюю. Но каким образом можно поместить 16-летнюю девушку, скажем, в пятый класс, где учатся десятилетние? По закону об обязательном образовании беднягу приходится сажать в 9-й класс, где она ничегошеньки не понимает. В результате вместо 4 лет девица учится все шесть, и только тогда ее отчислят. А школа между тем из-за нее теряет престиж, в основу которого заложена процентная доля учащихся, оканчивающих ее своевременно. Более того, по новому закону школу эту вообще могут закрыть с переводом всех студентов в другие учебные заведения и увольнением учителей — они потеряют работу ровно из-за того, что ставили неуды школьницам из Бангладеш.
Я поддерживаю контакт с несколькими из бывших коллег по той школе, где проработал 20 лет, и знаю, как их там лихорадит весной, когда грядут государственные (standardized) экзамены. Несколько месяцев подряд они натаскивают учеников на сдачу этих тестов, поскольку провал грозит закрытием школы, некогда одной из лучших в районе. Виной этому политика "Не забыт ни один ребенок" (NCLB — no child left behind). Звучит эта реформа красиво, в Конгрессе она прошла на ура, а на практике я бы назвал ее "лоб расшиби, но сдай тесты".
Некоторые учителя не выдержали стресса и пошли на подлог, исправив ответы своих учеников на государственных тестах. В одной из школ Алабамы группа таких "злоумышленников" явно перестаралась, вызвав подозрение родителей. Разразился скандал, который широко освещался в прессе. "Совершено самое крупное преступление черных против черных", — заявила разъяренная мать по каналу NBC, имея в виду тот факт, что и учителя, и ученики в данном случае афроамериканцы. Однако, по словам комментатора, такие подлоги совершаются ныне повсюду.
И другая напасть — компьютеры, которые, как ни странно, вместо того, чтобы учителям помогать, навлекли на них новую кабалу. Теперь от педагогов требуют переносить результаты всех контрольных работ и тестов на компьютерный сайт школы с комментариями по каждой работе. Родители читают эти комментарии и обрушивают на учителей шквал вопросов. Одна опытная учительница сказала мне, что регулярно задерживается в школе до шести, после чего, по вечерам, еще и проверяет домашние
работы. Прибавьте к этому регулярные проверки и наблюдения администратора, присутствующего на уроках, отчеты и обязательные письменные планы уроков, и вы поймете, почему способные студенты университетов обходят школу стороной.
А как же у финнов? Может быть, их учителя "впереди планеты всей", потому что умеют лучше других натаскивать детей для сдачи тестов? Ничуть нет. Экзамены финские дети сдают только в выпускном классе, а до этого они занимаются не подготовкой к тестам, а совсем другим. Учителя самостоятельно разрабатывают для своих классов программы, имеющие целью пробудить творческий потенциал учащихся. У них достаточно времени для этой цели, поскольку преподаванием как таковым они заняты на 20% меньше своих американских коллег. Дети в Финляндии больше занимаются музыкой, живописью, ваянием, изготовлением изделий из керамики — до одиннадцати уроков в неделю, а также посещают музеи и ездят на экскурсии. Финны правильно рассудили, что разностороннее развитие только способствует лучшему усвоению школьных дисциплин. Увы, из-за недостатка средств, американские школы сейчас в первую очередь сокращают занятия по музыке и искусству. Помнится, как в свое время я хвастался оркестром в нашей школе и прекрасными музыкальными спектаклями, которые ежегодно там ставились. Теперь им не до мюзиклов — надо готовиться к тестам.
Опять же мне могут возразить, что американские проблемы несравнимы с финскими. Не те масштабы, не те и учащиеся — вместо белобрысых синеглазых финских отпрысков в наших классах представлены дети иммигрантов всех мастей, съехавшихся со всего мира. Но вот ту же Финляндию сравнили с соседней Норвегией и получили поразительные результаты. В Норвегии учителя зарабатывают мало по сравнению с теми же врачами, и они редко имеют степень магистра. Как и в США, классы там переполнены, научных приборов и компьютеров не хватает. И точно так же, как у нас, масса времени расходуется на подготовку к ежегодной сдаче "унифицированных" тестов. По показателям вышеупомянутой международной организации PISA, Норвегия далеко отстает от Финляндии, находится примерно на уровне США. В чем тут дело? Может, ситуация там ухудшилась в связи с наплывом эмигрантов из арабских стран? Ведь по данным статистики, в Финляндии эмигранты составляют только 4% населения, а в Норвегии уже 10%1.
1 The New Republic, 28 января 2011 г.
Но Норвегия богата полезными ископаемыми, в том числе и нефтью, а Финляндии, по выражению одного моего знакомого англичанина, "нечего продавать, кроме своих мозгов". Еще полвека назад там пришли к выводу, что единственным спасением для них в конкурентной борьбе с другими странами может быть вклад в образование, в подготовку высококвалифицированных специалистов. И вот результат: сейчас на слуху у всего мира такие финские компании, как "Нокиа", лидирующая в телекоммуникациях, "Орион" — в фармацевтической промышленности и "Вей-сала" — в метеорологических исследованиях. Там работают люди, которым в детстве и юности выпало счастье учиться у прекрасных педагогов, которым умное правительство не пожалело денег на подготовку, а главное, предоставило возможность проявить свои таланты и инициативу в школах. Видимо, в Финляндии своевременно осознали, что в эпоху так называемой глобализации их главное стратегическое оружие — учитель.
Источник: журнал "Чайка". № 2 (205). 16 января 2012.
