CC BY-NC-ND
16
А.Л. Касаткина
УЧЕНЫЙ-СОЗЕРЦАТЕЛЬ, САМОНАДЕЯННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТАТОР, ГЕРОЙ ПРОТИВ ДРАКОНА:
АРХЕТИПИЧЕСКОЕ В ТРАКТАТАХ ЖАКА ЛЕФЕВРА О МАГДАЛИНЕ
Статья представляет собой попытку описания структурирующей сознание французского гуманиста Жака Лефевра системы координат, в соответствии с которой находится его теория о трех упомянутых в Евангелии женщинах, почитаемых под одним именем Марии Магдалины. Ценности, занимающие высшее место в этой системе, - «истина», «свет», «дух», «разум» - определяют то, какую позицию выбирает Лефевр как ученый и член Церкви. Вторая половина статьи посвящена тому, как воспринимается эта содержащаяся в тексте трактатов архетипическая система читателями: современником и оппонентом Лефевра Джоном Фишером, а также исследователями полемики о Магдалине в XX столетии.
Ключевые слова: Жак Лефевр д'Этапль, Джон Фишер, Мария Магдалина, психика, бессознательное, архетипическое, ценности, «аполло-ническое».
В том же 1517 г., когда Лютер вывесил свои знаменитые 95 тезисов на дверях виттенбергской Замковой церкви, в Париже был напечатан небольшой трактат, породивший полемику, в которой участвовали теологи из разных стран, и в течение ближайших лет владевший умами европейских интеллектуалов, не подозревавших, что вскоре то, что казалось скандалом, будоражившим христианский Запад, померкнет и забудется перед лицом гораздо более серьезных и приводящих к страшным последствиям разногласий. Автором трактата был уже очень авторитетный к тому времени в гуманистических кругах Жак Лефевр д'Этапль, идея его сочинения заключалась в том, что почитание святой Марии Магдалины основано на евангельских фрагментах, относящихся к трем разным
© Касаткина А. Л., 2010
женщинам: Лефевр доказывал отдельность каждой от двух других. Возражения не заставили себя долго ждать. Сторонники у теории Лефевра появились тоже, и позиции обеих сторон (а речь пришлось вести не просто о том, одна женщина или три, но о принципах экзегезы, об авторитетности источников помимо Евангелия, о границах между вопросами веры и теми, что не являются таковыми, о ценности литургической традиции) в процессе полемики стали более отчетливы, чем это было, когда вышли первый трактат Лефевра и первый ответ на него1. Среди сочинений противников Лефевра своей артикулированностью выделяются трактаты канцлера Кембриджского университета, епископа Рочестерского Джона Фишера, который вступил в полемику под нажимом коллеги, канцлера Парижского университета, но тем не менее его энергии хватило на три текста, значительно превышающих по объему первый трактат французского гуманиста.
Возникает вопрос, что именно заставило Фишера потратить на возражения Лефевру «бросив, - как он пишет, - более полезные дела»2, значительное количество времени и сил, при том, что изначально он вовсе не собирался этого делать, а, наоборот, соглашался с теорией о нескольких женщинах3. Мое предположение, что ответ на этот вопрос стоит искать в процессе исследования текстов Фишера и Лефевра как отражения глубинных слоев их психики, я надеюсь, подтвердилось4: как представляется, оба полемиста проецировали на образ Марии Магдалины важные лично для них ар-хетипические черты. Соответственно, на бессознательном уровне речь шла об утверждении или, наоборот, обесценивании душевных качеств самих спорящих теологов. Но восприятие обоими полемистами Магдалины - это одна из частных «лакмусовых бумажек», где проявляется их отношение к миру. Я не употребляю слова «мировоззрение», так как говорю не о совокупности принципов, взглядов и убеждений, содержащихся в сознании, а о бессознательной их «подкладке», архетипической базе. Это та область в структуре личности, которая отвечает за распределение психической энергии: состоит и проявляется в том, на какие именно вещи человек эмоционально откликается, чем именно он очаровывается, к чему относится с отвращением и что выделяет на фоне множества других явлений, оставляющих его равнодушным. В процессе полемики архетипические ассоциации вызывали у Лефевра и Фишера,
разумеется, не только евангельские образы, обсуждавшиеся в связи с Марией Магдалиной: вся совокупность сознательных взглядов каждого из полемистов (как и любого человека вообще) пронизана отсылками к неосознаваемым нуминозным психическим сущностям. Я полагаю, что такие отсылки можно было бы найти и в композиции трактатов, и в синтаксисе5, но ограничусь лексическим, понятийным и образным уровнями, где слова, понятия и образы буду принимать как символы базовой и осознанной лишь отчасти ценностной системы координат. И системы, обнаруживающиеся в текстах полемистов, очевидным образом, разные. Жак Лефевр и Джон Фишер придерживаются мало где пересекающихся, а во многом противоположных способов верить, думать и чув-ствовать6; эти люди не могут не то что договориться, но даже понять, что именно другой имеет в виду, потому что для этого нужно было бы примерить на себя чужую систему.
Эта статья посвящена текстам и отражающимся в них контурам мировосприятия Жака Лефевра. Исследуя проявления архетипиче-ских систем в текстах Лефевра и Фишера, легче всего, конечно, выделить те метафоры высшей ценности, которые спорящие теологи называют прямо и о которых говорят в значимых контекстах. Для Лефевра ценностью является прежде всего «истина», но он не сразу высказывает это слово как символ, выражающий его собственное мировоззрение и отражающуюся в нем бессознательную ценностную систему. В самом начале первого трактата, обращаясь к бывшему ученику, Франсуа дю Мулену, Лефевр говорит, что изложил письменно свою точку зрения на Магдалину, чтобы дю Мулен, не будучи ограничен кратким устным высказыванием Лефевра, сам рассудил, правилен ли этот взгляд. Слово «ventas» означает, по-видимому, просто «правильность»7. В дальнейшем упоминается «veritas eius reí», в рассуждении о том, что объективное отражение исторических фактов стоит искать скорее в Евангелиях, а не в литературе по их поводу8. Значение слова «veritas» также совершенно обыденно. Далее в тексте возникают «lux euangelii» и «energia euangelii», оба почти без всякого пафоса, по ходу рассуждений9. Присутствие значительного количества ценностной нагруженно-сти можно обнаружить только в слове «verum», которое обозначает уже, скорее, истину как таковую10. Правда, «veritas» как очевидная отсылка к системе, во всей ее нуминозности, присутствует также в
начале первого сочинения Лефевра, но не относится явным образом к его теории. Предлагая различать Марию из Галилеи и Марию из Вифании, Лефевр опирается на Евангелие, «quae scriptura est spiritus et veritatis»11, и эта необязательная характеристика говорит больше о самом авторе трактата и его идеале.
После опубликования этого трактата Лефевр столкнулся с критикой внутри собственного университета, с многочисленными нападками собратьев по ордену, не говоря уже о проповедниках из других структур, с яростными возражениями в печати и, в конце концов, серьезным оппонированием Фишера, выступление которого против Лефевра было неожиданностью для современников12 и, очевидно, для самого французского гуманиста тоже13. В результате Лефевру, видимо, потребовалось энергичнее выразить высшую ценность, на которую он опирался в своем исследовании, и он завершает второй из своих трактатов патетическим утверждением, что как бы ни были многочисленны сторонники единства Магдалины и как бы ни была укоренена традиция ее неправильного почитания, истина все равно сильнее14. Самые последние слова трактата выражают надежду Ле-февра на то, что его точка зрения проникнута евангельским светом и сама истина довершит начатое им дело15. Очевидно, что здесь уже как veritas, так и lux, несут символический смысл и эмоционально нагружены. Через несколько месяцев в письме к Агриппе Неттесгеймскому, который взялся защищать Лефевра от нападок, сыпавшихся на него со стороны францисканцев и доминиканцев, Лефевр повторяет эту же мысль:
Всё это прекратится само по себе, и истину в конце концов признают16.
То, что Лефевр соотносит собственную теорию о Магдалине с истиной, энергией и светом, уже демонстрирует общие очертания системы его координат. Сложность заключается в недостаточной разработанности научного языка, на котором можно описывать подобные системы. Безусловно, любой человек, прочитавший слова «истина» и «свет» со вниманием к написанному, позволяет архе-типическому содержанию активизироваться в своей психике, или, если угодно, в своей душе. То есть, проще говоря, эти базовые метафоры так или иначе понятны всем. Но пока нет возможности обо-
значить это содержание терминологически. Одна из сложившихся традиций заключается в том, чтобы давать архетипам и зависимым от них более частным структурам наименования по связанным с ними образам, а образы брать из мировой мифологии. Тогда ценности Лефевра «истина», «свет» и «энергия» могли бы быть названы базовыми метафорами аполлонического сознания, а соответствующая система координат - аполлонической.
Недостатки применения здесь этого способа очевидны. Первый из них заключается в том, что в нашей культуре, где эти образы давно утратили значение божественных, их признаки (оставшиеся каналами проявления архетипического) вызывают больше понимания и отклика, чем сами антропоморфные фигуры17, так что, говоря об «аполлонической картине мира», я сильно редуцировала бы, на мой взгляд, нуминозность, содержащуюся в этой системе. Второй, не менее существенный недостаток, - это то, что каждое божество обладает разнообразнейшими свойствами, иногда, на первый взгляд, противоречащими друг другу, а в поле зрения исследователя, берущего имя бога для обозначения какого-нибудь психического явления, попадает зачастую только это явление, и получается, что имя божества может привнести в материал массу дополнительных, чаще всего ненужных ассоциаций. То же самое происходит, даже если в качестве метафор архетипического поведения и образа мыслей конкретных исторических личностей в конкретную историческую эпоху использовать названия социальных ролей: Воин, Мать, Слуга, Колдунья и т. п.18 Третий недостаток есть следствие второго и заключается в том, что такое название представляет собой насильственную подмену: говорить об «аполлонизме» там, где сам Лефевр говорил бы о «следовании духу Христа», представляется некорректным и анахроничным.
Поэтому я обозначу контуры восприятия мира, которое явствует из текста Жака Лефевра, полуосознанную сетку его координат, налагаемую им на действительность, буквой, которая, конечно, соотносится, как знак, с нуминозной фигурой, символизирующей эту систему (и с самой системой, если букву рассматривать как символ), но все-таки без специальной концентрации на ее символичности дает минимум ассоциаций. Присутствие в тексте Лефевра отсылок к высшим ценностям я стану называть проявлением системы А. Лишних ассоциаций хочется избежать, потому что важно не только
то, влияние каких именно архетипических сил присутствует в тексте Лефевра, но и то, насколько и как оно там присутствует; какие отражающие систему ценностей идеи реально высказаны, а какие можно только предполагать имплицитно содержащимися.
Нет ничего удивительного, что, помимо «истины», «энергии» и «света», система А проявляет себя в тексте Лефевра в выражениях, соответствующих идее разума и рациональности. Ансельм Хуфштадер сомневается, в полном ли смысле синонимичны употребляемые Лефевром выражения «pro veritate collecta» и «rationabiliter collecta» (речь идет о перечнях утверждений, касающихся Магдалины: Лефевр называет «rationabiliter collecta» такие утверждения, которые выведены правильным способом из верных посылок, и потому их можно счесть верными)19, но даже если они чем-то различаются, важно здесь то, что оба выражения безусловно предстают как синонимы, но только синонимы, выражающие не одно понятие, но одну архетипическую систему.
Опора на разум как на архетипическую ценность проявляется в том, как Лефевр относится к толкованию Писаний: они, с его точки зрения, просты и понятны. Разумеется, французский гуманист нигде не объясняет, почему он считает Евангелие простым текстом, и даже не утверждает этого эксплицитно. Такое видение явствует из уже цитированного фрагмента: «Qui ergo Evangelij energiam non ignorat, minime suspicari debet. »20, а также из предложения дю Мулену рассмотреть все аргументы Лефевра «pro prudentia sua»21, после чего, уверен Лефевр, тот, как и многие, кто прочитает трактат о Магдалине, «легко согласится с истиной». Этот идеалистический взгляд внушен Лефевру системой А и воспринят как само собой разумеющийся: если Евангелие пронизано божественным светом истины, значит в нем все должно быть ясно и доступно любому внимательному и образованному, т. е. научно смотрящему на текст, читателю22. Исторический нарратив должен толковаться буквально: изгнанные из Магдалины бесы - это именно бесы, а не метафора грехов23. Буквализм сам по себе, по-видимому, стал в какой-то момент для Лефевра ценностно нагружен. Ради точного следования тексту можно пренебречь опасностью перегнуть палку: если уж в одном месте сказано, что Магдалина была у гробницы Иисуса в одиночестве, а в другом - что в группе других женщин, значит это две разные Магдалины24. Одна испугалась и убежала,
другая осталась; одной Господь явился около гробницы, запретив к Себе прикасаться, другой и ее спутницам - на дороге, где они обняли Его ноги, поклоняясь Ему, и т. д.25
Буквализм, приводящий к дифференциации персонажей и ситуаций и возведенный в ранг ценности, предполагает отрицательное отношение к тому, что разные образы сливаются в один, и вообще к смешениям, напластованиям и сопутствующему им аллегорическому подходу. Поэтому «истина», «свет» и «энергия» в трактатах Лефевра изначально предстают как сущности, отдельные от традиции, сложившейся как раз в результате смешений и напластований, и противоположные ей. Нельзя утверждать, что Лефевр мыслит так же, как протестанты, и отрицает ценность предания вообще, потому что он опирается на раннюю традицию (которая потом сохранилась в Восточной Церкви), а не на одно Писание. Но, во всяком случае, «истина», «свет» и «энергия» - это вещи, не находящие себе места в актуальном положении дел с почитанием Магдалины на Западе. «Veritas» Лефевра, как и положено в соответствии с системой А (что чувствует более или менее любой читающий), должна столкнуться с залежами ложных, но привычных представлений. После того как Лефевр кратко изложил свое мнение о смешении в образе Магдалины трех женщин, он не ждет от выслушавшего его дю Мулена немедленного согласия:
Правда, этот мой ответ показался тебе необычным и не внушающим доверия. Вероятно, на то была своя причина, ведь ты издавна привык считать совершенно по-другому, а именно, что была всего одна Мария Магдалина... И это то, что практически всеми и повсеместно принято26.
Но Лефевр не собирается нападать на ложный образ Магдалины как на ситуацию, ответственность за которую лежит на Церкви:
Ведь поскольку Церковь свята, без пятна и без морщинки, ее установления святы и истинны, и то, что она установила, она установила истинно и свято. Поэтому если что-то провозглашается в храмах вымышленное, ложное и смехотворное, то мы ничуть не усомнимся отрицать, что это установила, освятила и одобрила святая Церковь. Скорее, это был кто-то, обманувшийся по простоте27.
Лефевр не создает опасности для Церкви, наоборот, в Церкви он видит свою опору (конечно, это не актуальная Церковь-странница со всеми ее ошибками и смехотворными традициями, а все та же идеальная святая Церковь):
Поэтому, если я стою на стороне истины, то долгая и застарелая привычка думать по-другому не должна вступить в противостояние с истиной. А иначе это было бы восстание против Церкви. Ведь Церковь там, где истина28.
Идеальная Церковь в свете системы А неизменна29, и если взгляд на Марию Магдалину с течением времени изменился по сравнению с образцовой для гуманиста Лефевра эпохой Отцов, то это свидетельство как раз тех «пятен» и «морщин», которые возникают в результате деятельности вымышленного неизвестного, но влиятельного простака. Как этот совершенно безопасный и почти трогательный собирательный персонаж, так и «привычка» - обозначение консервативных сил в ситуации с Магдалиной - рисуются Лефевром не вступающими в реальный конфликт с истиной, глашатаем которой он является. Ту же покладистость и готовность с легкостью принять истину Лефевр приписывает проповедникам будущего30. В уже цитированном фрагменте письма к Агриппе Неттесгеймскому все противодействие истине также представляется иссякающим и прекращающимся, при том что истина совершенно пассивна, она никак не взаимодействует со «всем этим», а просто получает возможность проявиться, когда «всё это» разваливается.
В последней части своего первого трактата, еще не думая ни о каких спорах и скандалах, которые возникнут в ответ на него, Ле-февр особенно отчетливо рисует картину всеобщего просвещения и примирения. Он высказывает свои взгляды на почитание Марии Магдалины, маскируя их под мнения не названного по имени спутника, вместе с которым Лефевр совершает паломничество на гору, где по преданию святая Магдалина провела последние тридцать лет жизни. Этот идеализированный гуманистический паломник поклоняется одному Христу и во Христе всем святым; почитает Магдалину не только в пространствах, связанных с ее жизнью, но в любом месте, где ее считают покровительницей, пользуется воз-
можностью обратиться к Христу и попросить поддержки святой, принимавшей Его в своем доме. Если он «встречает кого-нибудь, кто показывает ему башмак блаженной Анны, или молоко непорочной Девы, или волосы Андрея, или в этом роде»31, то совершенно не чувствует себя обязанным верить в истинность конкретных реликвий, а воспринимает их как повод обратиться душой к созерцанию Христа, присутствие Которого в Его Церкви, в конце концов, символизируют эти вещи:
Благословенна Анна, родившая нам Царицу небес, благословенна Царица земли и небес, которая своим девственным молоком вскормила божьего Сына. Благословен Андрей и остальные апостолы, которые некогда на земле сопровождали Создателя жизни, а теперь совершенным образом сопутствуют Ему в небесах, и по благовествованию ко -торых мы были приведены к свету познания истинного Бога.. ,32
Прозревать за конкретными святыми и святынями облик Бога, являющего Себя в них, - это и есть почитать Его in spiritu et veritate33. И «свет познания истинного Бога» (lux veri dei cognoscendi), словосочетание, каждое слово которого представляет собой метафору всей системы А, - это квинтэссенция ценностей Жака Лефевра (образ Марии из Вифании, благородной и целомудренной созерцательницы, как изображает ее Лефевр, с очевидностью относится к этой же системе).
В свете познанной истины должно прекратиться и само противостояние между открытием Лефевра о трех женщинах и прежней традицией почитания единой Магдалины. Лефевр завершает трактат хвалой трем святым, почитаемым под единым именем Магдалины, и этот фрагмент, насыщенный отсылками к системе А, я приведу почти целиком:
И вот, проделав весь этот путь, я достиг храма святого Максимина и поклонился там трем святым женщинам, хотя тогда и не знал, что их три. Марии, сестре Марфы, про которую Господь своими святыми устами сказал, что она избрала благую часть. И той, некогда грешнице, которой Господь простил многие ее грехи за то, что возлюбила много. И Марии Магдалине, из которой изгнаны были бесы, которая плача стояла у гробницы. То же самое, что и я, делают, я думаю, и все остальные паломники. Но хотя святых на самом деле три, но если
судить, исходя из любви, и при этом совершенной любви, то они представляют собой одну. Все три ничуть не против того, чтобы им воздавали единую славу, и одной так же угодна слава тройная, ведь удалились от них всякие соперничество и зависть... Так же почитаю их и я, под тем же именем Марии Магдалины, и думаю, что так и надо их почитать со всей Церковью странников, которая допускает, чтобы почитали под временными заемными именами многих святых, чьи настоящие имена известны на небесах и когда-нибудь Христовым милосердием будут известны и верным странникам. И поэтому счастлива та Мария, сестра Марфы, которая по-земному старалась принять Господа небес у себя в гостях и получила брата воскрешенным из мертвых, та, которая, сидя у ног Господа и слушая Его внимательнейшим образом, избрала лучшую и простирающуюся в бесконечность часть в жизни. Счастлива и та, некогда грешница, а теперь святая и достойная поклонения, которая, омыв своими слезами ноги Искупителя мира и много возлюбив Самого Искупителя и Дарителя жизни вечной, получила прощение многих грехов. Счастлива, наконец, и та, которая, будучи освобождена от жесточайшего владычества семи бесов, последовала за своим Освободителем и служила имением своим Ему, Кто Своим провидением объемлет вселенную, та, которая первой удостоилась, благодаря своим слезам над могилой, увидеть Господа в славе бессмертия празднующим победу над смертью и ставшая апостолом для апостолов.
Поэтому, если я сказал об их различении и славе что-нибудь не соответствующее их достоинству, то пусть они попросят для меня снисхождения у Того, Кто их всех, как одну, и одну, как всех, увенчал вечной радостью, чтобы позволил и мне прийти в их общество в царстве непреходящей жизни Тот, кто царствует над всеми временами и вместе со всевышним Отцом и Духом Святым правит в бесконечности веков. Аминь34.
Закономерным образом у ценностей Лефевра есть противоположности - качества, кажущиеся ему отталкивающими. В статье об изображении полемистами Магдалины я говорила о том, как разительно противопоставлена Мария из Вифании в трактате Лефевра двум другим выделенным им из традиционного образа Магдалины женщинам: Марии из Галилеи, для описания одержимости которой бесами Лефевр не жалеет красок35, и безымянной грешнице, дурная репутация которой постоянно педалируется Лефевром в ходе доказательства того, что Мария из Вифании и эта женщина - две разные личности36. Так же противопоставлены истинная Церковь и «вы-
мышленное, ложное и смехотворное» в ней. И вообще, духовное и божественное противоположно материальному и с трудом совместимо с ним. Все тот же собеседник Лефевра в паломничестве поучает:
Поклоняйся Богу и простирай свой разум за пределы храмов, видимых пространств и минуй видимый облик предметов, несмотря на то, что тело в это время находится в материальном пространстве, а именно в окружающем нас лесу, и предстоит видимым изображениям. Пусть твоя вера и твое поклонение пребывают не здесь или там, но в духе и истине, потому что так Господь учил нас молиться, когда говорил: «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах...», чтобы наш разум, когда мы произносим: «на небесах», был удален от постижимого <человеческими> чувствами мира и не зависел бы ни от
37
чего земного и видимого .
И хотя Лефевр далек от того, чтобы сознательно поддержать что-то вроде гностической ереси, но архетипическая «подкладка» мировоззрения Лефевра и гностических представлений очевидным образом одна и та же. Правда, как Лефевр представлял все заблуждения мирно рассеивающимися от одного сияния истины, так конкретное и материальное в религии имеет для него настолько небольшое значение, что на все это можно почти не обращать внимания и потому относиться к нему с полной безмятежностью. Описанный Лефевром идеальный паломник почитает и мучеников, и исповедников, молится по-разному, как в данный момент подскажет ему дух, и готов признать любые сомнительные мощи именно потому, что все это само по себе нисколько не важно, а ведет его только к Христу, который «присутствует везде»38.
Приведенное выше завершение первого трактата может показаться парадоксальным, потому что согласие Лефевра почитать трех постулируемых им женщин под единым именем Марии Магдалины отменяет, на первый взгляд, саму идею его сочинения. Но в архе-типической системе координат существует возможность признать разные способы действий в равной степени ценными, и фигура Аполлона, то мечущего стрелы, то внимающего Музам, издавна иллюстрировала такую возможность. И так же как в образе античного божества сосуществуют разные его грани, идеи Жака Лефевра не представляются противоречивыми в свете его бессознательной си-
стемы: стремление «защитить благородную сестру Марфы, происходящую из знатного рода, от несправедливого обвинения в том, что она была запятнавшей себя перед всем городом грешницей39», и спокойная уверенность в том, что «настоящие имена известны на небесах», равно базируются на системе А.
Цитированные фрагменты предоставляют следующий список слов, которые выражают различные аспекты системы А: божественность и святость - «benedictus», «coelum», «divus», «sacer», «sanc-tus»; бесконечность и вечность - «aeternus», «aeternitas», «immorta-litas», «nullo fine»; духовность - «spiritus»; свет - «affulgeo», «lux», истинность - «veritas», «verum», «verus», мудрость - «providentia»; чистота - «sine macula», «sine ruga», «virgineus»; спокойствие и согласие - «acquiesco», «minime suspicor»; работа сознания - «cogito», «cognosco» «perattentus» «prudentia», различение и анализ - «dis-tinctio», «elego», превосходство - «consummatus», «corono», «dig-nitas», «gloria», «optimus» «perfectus», «summus», царственность и знатность - «regina», «rex», сила - «facile», «fortis»; победа - «trium-pho», освобождение - «liberator», радость и счастье - «felicitas», «foelix», «triumpho», почитание - «colo», «laus», «pius», «studium», «veneratio», «veneror», любовь - «charitas», «diligo». Слова и сочетания по отдельности могут быть выражением разных архетипи-ческих систем, поэтому я выбираю небольшие отрезки текста, содержащие по нескольку таких слов, где они имеют возможность усиливать друг друга и создавать тот понятийный и эмоциональный комплекс, который представляет собой отражение системы А. Из фрагментов, цитированных в статье, посвященной образам Марий, к списку можно добавить «beatissimus» (святость); «honestus», «illustris», «insignis», «nobilis», «nobilissimus» (знатность); «inconta-minatus» «inculpatus» «purus» (чистота); «contemplativus», «contem-
plor» (духовность); «devotio», «reverentia» (почитание).
* * *
Поскольку Джон Фишер смотрит с точки зрения другой системы координат, у него, в первую очередь, вызывают подозрение употребляемые Лефевром слова «истина», «свет» и «энергия» и стоящие за ними ценности. Каждое из этих слов Фишер, очевидно, понимает по-другому, чем Лефевр, но высказывает он свое понима-
ние только по поводу «истины». Обычно же упоминание Лефевром этих символических понятий Фишер толкует in malam partem и воспринимает как свидетельство элитарности и гордыни самого французского гуманиста. «Энергию» Фишер обесценивает, стремясь показать, что за этим словом не стоит ничего, кроме самонадеянности Лефевра. «Энергии», которую имеет в виду Лефевр, по Фишеру, на самом деле не существует:
Энергия Евангелия, надо полагать, такая закрытая и тайная вещь, что осталась неизвестной Августину, Григорию, Льву, Беде, Раба-ну, Бернарду, Ансельму, Ремигию и прочим знаменитым теологам, а постигнута одним Фабром с немногочисленнейшими последова-
40
телями .
«Свет», как один из самых очевидных символов, отражающих ценности системы А, вызывает непрямой, но впечатляющий ответ Фишера. Это происходит при обсуждении образа Марии из Ви-фании: утверждение Лефевром ее целомудренности соотносится для Фишера со всей архетипической системой, стоящей за позицией Лефевра, и вводимый Фишером образ Люцифера является показателем того, как Фишер вообще воспринимает эту систему, по крайней мере, в те моменты, когда сам находится в рамках другой. Это неправильный свет, свет духовной гордыни, которая во много раз хуже, чем плотские грехи, от обвинения в которых Лефевр пытается спасать Марию из Вифании41. Образ Люцифера также является метафорой архетипического поведения в системе А, но представляет собой выражение ее теневого аспекта, невидимого для самих «носителей» этой системы42. К тому же в сказочных сюжетах, играющих важную роль в бессознательном восприятии Фишером Магдалины43, прегрешение протагониста чаще всего связано с огнем или светом.
Образ Люцифера демонстрирует, что Фишер воспринимает позицию Лефевра как человека, отождествившегося с отцом-богом (то, что Нойманн называет «патриархальной кастрацией» и «уничтожением через дух»44) и потерявшего почву под ногами. Следовать за ним нельзя ни в коем случае, потому что его путь - это путь гибристов греческой трагедии и мифологических героев, падавших с высоты, на которую их вознесла собственная гордыня. Фишер многократно упоминает об опасности, заключенной в тео-
рии Лефевра45, и это невозможно понять иначе, чем как указание на недоверие не к самой теории, а к архетипической базе, воплощенной в тексте, который эту теорию содержит46. Беспокойство Фишера было явно неадекватно (так же как недавние православные страхи по поводу Гарри Поттера или католические страхи по поводу «Кода да Винчи»). В реальности полемика никак не повлияла не то что на простых людей, за которых боялся английский епископ, но даже на научное сообщество того времени: «передовые» протестанты и реформаторы могли придерживаться прежнего взгляда на Магдалину47.
На присутствующую в архетипической базе Лефевра, но высказанную в его трактате очень осторожно идею, что Церковь в принципе надо очищать от вкраплений несовершенства и лечить48, Фишер отвечает взятым из Плиния Старшего образом врачей-экспериментаторов, которые учатся на пациентах и крайне опасны:
Но я представляю, чем они оба <Лефевр и Клихтов. - А.К.> собираются оправдываться: что они не настаивали на этих своих заблуждениях, а просто рассуждали, очевидно, чтобы самим разобраться. Но если они упражняются подобным образом, то к ним, кто объявляет себя целителями душ, вполне подходит то, что Плиний говорит о медиках, имеющих дело с телом, а именно, что они учатся с опасностью для нашей жизни и их эксперименты кончаются смертями. Потому что как те своей учебой губят людей телесно, так эти рассуждениями устраивают повальную гибель душ 49
По нападкам Фишера можно существенно дополнить список слов-символов системы А в полемике. В цитируемых фрагментах это слова «abditus», «occultus», «paucissimus», «solus», выражающие идею «элитарности», по понятным причинам отсутствующую у Лефевра; «disco», «intellego», «nosco», «sapio» - уже упоминавшуюся идею работы сознания; «regno», «triumpho» и «dilucidus» можно присоединить к группам «царственности» и «света». Еще один фрагмент в том же издевательском духе («.Solus itaque Faber superest: qui quum caeteros omnes vnicam venerantes Magdalenam vulgo deputat, solus potest, aut cum admodum paucis intra angustos eccle-siae suae parietes de sua singulari inventione gloriari». - «Итак, Фабр остается один. И поскольку всех остальных, почитающих единую Магдалину, он относит к "толпе", то может в одиночестве или в ком -
пании очень немногих хвалиться своим уникальным открытием в тесных стенах собственной церкви») предоставляет слова «deputo», «paucus», «singularis» и «supersum», входящие в группу «элитарности»; «inventio» - «работы сознания» и «glorior», могущее относиться к теневой стороне понятия «почитание». Отрицательный полюс системы А выражен у Фишера теми же словами, что и у Лефевра: «ignoro» и «vulgo».
Разумеется, те образы и та лексика, которой Фишер отвечает на воспринятую им в тексте Лефевра отчасти бессознательную систему координат, лишний раз подтверждают, что архетипическое безошибочно узнается50, но готовность воспринимающего субъекта поставить эмоциональный «плюс» или «минус» около явления с ар-хетипическим содержанием остается на его усмотрение. Поскольку для Фишера не имеет смысла важное для Лефевра противопоставление духовного (истинной Церкви на небесах) и материального (Церкви в ее несовершенном земном состоянии), то ценности, на которые опирается Лефевр, кажутся Фишеру пустым местом. Соответственно, с его точки зрения, восприятие «пустого места» в качестве высшей ценности говорит о наваждении и о том, что позиция Лефевра внушена ему Люцифером и иже с ним - это один из возможных способов перевести в слова бессознательные причины отрицательного отношения Фишера к теории Лефевра.
А как обстоит дело с врожденной способностью архетипическо-го быть понятым у исследователей, занимающихся полемикой о Магдалине?
В статье Ансельма Хуфштадера свидетельства его симпатии к Лефевру и положительного восприятия системы А присутствуют, но незаметны и аккуратны. Например, Хуфштадер пишет о Лефев-ре, что он «применяет диалектическое рассуждение к самому тексту, с целью прийти к ясному пониманию того, что на самом деле гласит Евангелие» («.applies dialectical reasoning to the text itself in order to arrive at a clear idea of what the gospel in fact says» 51). Неясно даже, кому принадлежат в этом тексте слова «text itself», «clear idea» и «in fact», отражающие систему А, - автору статьи или, будучи непрямой речью, толкуемому им и воображаемому Лефевру, как персонажу. Или о Йоссе Клихтове (p. 53): «Clichtove's method speaks for itself (совсем как «veritas» у Лефевра. - А.К.); it is clear, simple and effective» (курсив мой здесь и далее. - А.К.). Совершенно очевидно,
что «ясность», «простота» и «эффективность», будучи качествами, входящими в систему А, представляют собой ценности для исследователя полемики о Магдалине, так же как и для ее участников, выступавших на стороне Лефевра, но искомая ими всеми объективность («Lefevre's hermeneutic consists of objective rules of language and logic.» - p. 54) у Хуфштадера вполне сохранена.
Но в одном месте Ансельм Хуфштадер, толкуя Лефевра, принципиальным, на мой взгляд, образом сместил акцент. Идея исправления и очищения Церкви у Лефевра присутствует только в виде пожелания, но вовсе не как лозунг, призывающий кого бы то ни было к действиям в духе реформаторского насилия. Представление о необходимости действия закономерно возникает по ассоциации с кругом идей, содержащихся в системе А, как если бы сознанию необходимо было заполнить некую таблицу, в которой уже содержатся слова, образы и понятия, выражающие систему А, а остается представить себе действие, соответствующее всему этому. Действием со стороны Жака Лефевра и являлось написание трактата о Магдалине (в этом смысле он никак не превышал меру своих «полномочий» ученого), но в тексте Лефевр развивает другую возможность, предоставленную системой А: ненужность человеческого действия перед лицом просвещающего мир божества (и это было то, что вызвало полное согласие Фишера). То, что в жизнь Церкви вкрались искажения, лежит на совести тех, кто это допустил. Что касается Лефевра, то он предоставляет отвечающим за Церковь результат своего исследования вместе с правом воспользоваться им на благо этой Церкви, выражая надежду на то, что так они и поступят, и к тому же пишет о своей готовности подчиниться их решению52.
В статье Хуфштадера человеческое действие, напротив, становится названным и конкретным: «Truth is the supreme note of the Church as Lefevre conceives it, that ideal Church which must be realized by practical reforms»53, «These humanists were seeking to purify a Church which they thought corrupt in the historical as well as the moral sense»54 или «At a time when appeals for reform invoked an idealized, not an analytic view of the past, Clichtove and Lefevre were at least working toward a reforming theology based on scientific history and exegesis» 55.
Таким образом, система А имеет несколько разную конфигурацию у Лефевра и в толковании ее Хуфштадером. Всемогущее
неподвижное сияние архетипа у Лефевра сменяется акцентом на исследовательско-целительской плоскости той же системы у Хуф -штадера.
Обозначения противоположного полюса в системе А и автоматически возникающая неприязнь к Фишеру у Хуфштадера едва видны: вероятно, два аспекта системы А вступают здесь в противоречие, и один - объективность, необходимая ученому, - нивелирует другой - отвращение к антиподу. Слабые проявления этого бессознательного отвращения все же можно увидеть в обесценивании, иногда сопровождающем описание позиции противников Лефевра и Клихтова. Фраза о Фишере «The bishop had the learning to match his opponents step by step in exegesis and patristic analysis» (p. 36), -предполагает гуманистическую науку в качестве ценности априорно, а теологический профессионализм первого оппонента Лефев-ра, Марка де Грандваля, явно не попадет в область «learning». Об отсутствии официального мнения Церкви по поводу Магдалины: «It seems a simple point, yet Lefevre and Clichtove had to keep reminding their opponents of it» (p. 48) - содержит легкую оценочность по отношению к оппонентам и, если усилить и проявить эту оценку, отсвечивает характерным для поведения в духе системы А презрением к непонятливости этих оппонентов (именно такое презрение угадывал в тексте Лефевра и, видимо, принимал на свой счет Фишер). Об экзегетическом методе Фишера: «He had no other recourse than the time-honoured mitis quaedam interpretatio: "If you will not interpret the gospels freely (civiliter), you will either fall into frequent contradictions or you will needlessly multiply both persons and events"» (здесь курсив Хуфштадера, а в следующих цитатах снова мой. -А.К. ) (p. 54) - для обнаружения оценки уже не надо прибегать к микроскопу, а перевод «civiliter» Фишера как «freely» убирает оттенок тактичности, но добавляет волюнтаризма, могущего ассоциироваться, в свете системы А и самого материала, с более или менее карикатурными (усиливаю по-максимуму) «средневековыми извратителями истинного исторического знания».
О статье Хуфштадера невозможно говорить, что исследователь подменил идеи Лефевра собственными фантазиями из той же бессознательной сетки координат - статья подробная, и уже за счет этого описываемые автором интеллектуальные события не поддаются упрощению. Иначе обстоит дело там, где у авторов высокий
уровень информационного стресса, а попросту, они имеют дело с небольшим количеством информации. В работах, касающихся полемики о Магдалине лишь мимоходом, где ученые сильно обобщают, существует большая возможность мифологизировать описываемые факты.
В книге Сьюзен Хоскинс56 описание полемики занимает неполных две страницы (250-251). Хоскинс не работала с самими текстами Лефевра и Фишера, соответственно, архетипическое содержание перешло к ней из вторых рук: она ссылается на две работы, одна из них - статья Хуфштадера, другая - книга Э. Суртца о Фишере57, и можно посмотреть, что происходит с этим материалом. Проявления бессознательной системы А очевидным образом усиливаются, и повествование Хоскинс изобилует мифологизирующими выражениями, разворачивающими систему к читателю ее героической стороной. Лефевр «бросил вызов» («was flying in the face of Catholic tradition»; «challenged an ecclesiastical tradition») - что противоречит сознательной позиции Лефевра58. Он «пытался привнести научную и гуманистическую целостность (!) в понимание Евангелий» («to bring scholarly and humanistic integrity to the reading of the gospels»). Видно, как слова «scholarly» и «humanistic», будучи поставлены рядом с очевидно и сильно положительно окрашенным «integrity», тоже приобретают оттенок этой «положительности»: все высказывание становится оценочным. После критики со стороны парижских теологов Лефевр «fled to Strasbourg». Это упрощает весь процесс, так как (не говоря уже об употребленном у Хоскинс глаголе «бежал») Лефевр уехал из Парижа еще до осуждения теологическим факультетом его теории, а в Страсбург переселился очень ненадолго, через пять лет после этого, и на самом деле неясно, связано ли было хотя бы его первое передвижение с полемикой о Магдалине.
Тенденциозность проявляется также в том, на какие фрагменты полемики, цитируемые у Хуфштадера и Суртца, Хоскинс обращает внимание. Опираясь на Суртца, Хоскинс приводит хрестоматийный, передаваемый всегда и всеми фрагмент из трактата Фишера, где он описывает практические трудности, с которыми придется столкнуться в случае принятия теории Лефевра59 (в переводной книге этот фрагмент потерял автора и был помещен во фразу, где вообще непонятно, кто и кому это говорил), а также передает не-
сколько мыслей из его аргументации, которые, будучи вырваны из контекста, выглядят крайне бессвязно. Сразу после пересказа аргументов Фишера Хоскинс помещает упоминание о письмах Эразма, при этом получается, что слова: «Эразм остроумно написал, как ему жаль, что первая работа Фишера не посвящена более подходящей теме60, а также выдал (!) шуточное стихотворение о составном образе Магдалины» («Erasmus wrote wittily that it was a pity that Fisher's first work had not treated of a more suitable theme, and also penned a burlesque poem about the composite Magdalen») - аннулируют и то минимальное уважение, которое может возникнуть у читателя по отношению к позиции Фишера. С другой стороны, Хоскинс цитирует сторонника Лефевра Виллибальда Пиркгеймера и подчеркивает образованность (качество, ценное с точки зрения системы А) всех, кто так или иначе симпатизировал теории трех Магдалин: самого Лефевра, а также дю Мулена де Рошфора, Клихтова и Пиркгеймера, называя их гуманистами (в то время как блестящий выпускник теологического факультета и активный сторонник монастырских реформ - о его карьере говорит Хуфштадер61, - настоятель Марк де Грандваль, первым выступивший против Лефевра, называется просто «монахом-августинцем»: Лефевр, в таком случае, мог бы быть назван «монахом-доминиканцем»). Важно стремление Сьюзен Хоскинс «очеловечить» сторону и позицию Лефевра, придать им вес и вызвать симпатию: имен, связанных с теорией французского теолога (включая Отцов Церкви, на которых он опирается, его сторонников в полемике и людей, просто упоминаемых в связи с ним), значительно больше, чем трое названных его оппонентов: они, наоборот, - «консервативные ортодоксальные круги» или вообще безликий «Рим», они продуцируют «поток трактатов», и «атакуют» Лефевра, их эмоция - это страх «лишиться большого количества оружия из своего арсенала» (это выражение лишний раз свидетельствует об агрессивности их намерений).
В результате создается картина группы образованных человечных личностей, героически противостоящих безликой массе обскурантистов. «Луч света в темном царстве» - картинка, описывающая положение героя в мире до его победы, - это очень распространенный в современной культуре способ выражения системы А.
Совсем кратко, но в том же ключе рассматривает историю полемики о Магдалине Кристофер Уиткомб: «Lefevre's argument, un-
dertaken with impeccable scholarly exegesis, effectively undermined the existence of one of the most popular saints of the Middle Ages. Conservative forces in the Church were not pleased and the reaction to Le-fevre's argument was immediate» или «Moreover, it can be shown that the frescoes also served to reaffirm the Church's belief in Mary Magdalen's identification as a prostitute at a time when this long-held tradition was being challenged by the French humanist Jacques Lefevre d'Etaples»62. На материале этих маленьких пассажей можно сделать несколько наблюдений. «Impeccable» выражает идею «совершенства», ценности в системе А и не соответствует действительности ни с современной точки зрения, ни с множества тогдашних. Вероятно, это слово поставлено, так же как «humanistic integrity» у Хоскинс, просто как «плюс», содержащийся в авторском восприятии. «Schol-arly» подчеркивает «научность» подхода Лефевра в противопоставление «ненаучности» подхода, например, де Грандваля, что означает неизбежную модернизацию этого понятия. «Effectively» воплощает тот же аспект «реформирования», который просвечивал в толковании Лефевра Хуфштадером. «Most popular» (из текста Хуфштадера) в данном случае явно безоценочно, но все-таки выделяется то качество отрицательной части системы А, которое у Лефевра и Фишера символизировалось словом «vulgo». «Conservative» - именно мифологизирующее восприятие заставляет видеть в запутанной полемике о Магдалине извечное противостояние старого и нового. Это же восприятие заставляет подчеркивать традиционность - «longheld tradition». «Forces» - вероятно, безоценочно, но, тем не менее, заслуживает быть отмеченным как еще одно подтверждение восприятия «старого» как «сильного». «Новое», разумеется, поступает с ним, как герой, отбирающийся очистить мир от хтонического -«chal lenges» (источник, вероятно, тот же Хуфштадер).
Таким образом, мне кажется очевидным, что нечто (может быть, Zeitgeist, поскольку действие и созерцание представляют собой в нашу эпоху ценности несопоставимого масштаба) подталкивает к тому, чтобы усиливать в исследователях, обращающихся к истории спора о Магдалине, восприятие героическо-динамического аспекта системы А (причем его выразителями становятся сторонники теории Лефевра), а восприятие божественного и статического уменьшать. Соответственно, противоположным полюсом системы А в глазах современных исследователей становится не то, что
было им для Лефевра: не «ложное», «смехотворное», «грязное», «безумное» (последние два - о грешнице и Магдалине, одержимой бесами), вызывающие брезгливость или опасение, - но «безликое», «тупое», «злобное и агрессивное», которые должны вызывать явный страх или возмущение, и в этом качестве начинают рассматриваться реальные люди, противники Лефевра в полемике о Магдалине - разумеется, я, в свою очередь, усиливаю оценочность, но общая тенденция, на мой взгляд, именно такова.
Напротив, то, как реагирует на присутствие системы А в тексте Лефевра Фишер, говорит о том, что его внимание в основном направлено, как и у Лефевра, на сверхчеловеческий, хотя в его глазах и теневой, аспект, создающий опасность для своих человеческих последователей. Лефевр в этой системе координат - лишь посредник и проводник, который, как надеется Фишер, в любой момент может отказаться от своей роли63, не столь обременительной, как роль героя-просветителя, на которую с разной степенью настойчивости выдвигают его - персонажа наших исторических построений, - ученые, бессознательно опирающиеся на актуальный в наше время миф.
Примечания
О ходе полемики см.: RexR. The Theology of John Fisher. Cambridge, 1991 (далее - Rex). P. 66-67; 224-225; Hufstader A. Lefèvre d'Étaples and the Magdalen // Studies in the Renaissance. 1969. Vol. 16. P. 31-60, (далее - Hufstader).
Eversio munitionis quam Iodocus Clichtoveus erigere moliebatur ad-versus unicam Magdalenam per Ioannem Roffensis ecclesiae in Anglia episcopum. Louvain (1519?) Apud Theodoricum Alostensem (далее -Eversio), sig. a ii, v. Ссылаюсь не на первые издания трактатов, которые всегда упомянуты в работах западных исследователей, а на те, ко -торые были мне доступны. Iodocus Clichtoveus - Josse van Clichtove -Йосс ван Клихтов - фламандский теолог, живший во Франции, бывший ученик Лефевра, выступивший в его поддержку (мне не удалось обнаружить русской традиции произносить его имя, в переводе книги С. Хоскинс - см. примеч. 56 - он упоминается, как Клишту). Reverendi patris Ioannis Fisher Roffensis in Anglia Episcopi, necnon Cantibrigiensis academiae Cancellarii dignissimi, Confutatio Secundae
2
3
Disceptationis per Iacobum Fabrum Stapulensem habitae in qua tribus foeminis partiri molitur quae totius ecclesiae consuetudo vnicae tribuit Magdalenae. Paris, 1519 (далее - Confut.) Fo. II. Касаткина А.Л. Башня непорочности и дорога преображения: спор Жака Лефевра и Джона Фишера о Марии Магдалине // Вестник РГГУ № 12/2008 (Серия «История/Studia classica et mediaevalia», Кентавр/ Centaurus. Studia classica et mediaevalia. № 5) (далее - Касаткина). С. 210-230.
Хиллман Дж. Миф анализа: Три очерка по архетипической психологии. М., 2005 (далее - Хиллман, 2005). Р. 227: «.Символические образы - не единственный способ, посредством которого архетипы могут демонстрировать свое присутствие. Мы переоцениваем значение исследования символов, веря, что должны найти в них архети-пическое. Для высвобождения из этого нижнего уровня проявления архетипического может потребоваться иконоборческое разрушение иллюстративных конфигураций, чтобы душа могла воспринимать фантазию в поведении, в более утонченных формах стиля, голоса, стати и живого разыгрывания мифа».
Ансельм Хуфштадер, перечислив расхождения во взглядах Лефевра и Фишера, задается вопросом, что, в принципе, можно найти между ними общего (Hufstader. P. 47).
Jacobi Fabri Stapulensis de Maria Magdalena et triduo Christi discep-tatio, concionatoribus Verbi Divini adprime utilis». Hagenau, 1519 (далее - Discept. pr.), sig. aaiii, v: «.. .vt pro prudentia tua tecum cogites, an poterit dicti mei veritas, nedum verisimilitudo apparere.» (.чтобы ты сам рассудил, исходя из собственного здравого смысла, видна ли в моих словах истина, а не только подобие ее.)
Discept. pr., цит. по: Fisher J. Opera, quae hactenus inueniri potuerunt omnia. Würzburg, 1597, факсимильное переиздание 1967 г. (далее -Opera). Col. 1396: «.Et eius rei veritatem a sacris eloquiis potius quam ab auctoribus aut iis qui nunc aut scribunt aut ad populum verba faciunt, esse requirendam».
Ibid. Col. 1398, 1416: «At nunc secundum euangelij lucem exploremus, an vna eademque sit mulier in ciuitate peccatrix, Marthae soror: et ex qua Dominus septem pepulit daemonia.» (А теперь, согласно евангельскому свету, я постараюсь объяснить, одна и та же ли женщина грешница в городе, сестра Марфы и та, из кого Господь изгнал семь бесов.) или «Qui ergo Euangelij energiam non ignorat, minime suspicari debet Mariam Magdalenam Marthae sororem aliquando fuisse illam in ciuitate peccatricem et famosae notae mulierem.» (Стало быть, кто не игнорирует энергию евангелия, тот нисколько не должен по-
4
5
6
7
8
9
11 12 13
дозревать, что Мария Магдалина, сестра Марфы, была когда-то той грешницей в городе и женщиной с дурной славой). Ibid. Col.1396: «De posteris autem non fero iudicium quin potius putau-erim eos facile vero acquieturos» (О будущих <писателях и проповедниках> я судить никак не буду, кроме предположения, что они легко согласятся с истиной). Ibid. Ш. 1400. Rex. P. 66.
Не сохранилось свидетельств того, как Лефевр воспринял критику Фишера. Эразм, хорошо знакомый с обоими полемистами, в письме к Фишеру волновался за Лефевра, и так уже осаждаемого противниками гуманистического метода. Впрочем, пока дискуссия между Лефевром и Фишером не приняла затяжного характера, Эразм скорее завидует Лефевру, у которого такой достойный противник (а с какими отбросами приходится сражаться самому Эразму!). Передавая чье-то мнение, что Фишер обошелся с Лефевром слишком жестко, Эразм высказывает свое: в таких вещах, как споры, с одной стороны, трудно иногда удержаться от того, чтобы хотя бы ненароком не съязвить, с другой -даже если ты решил говорить одни комплименты, все равно найдутся такие, кому ты покажешься чересчур зубастым (Rouschausse J. Erasmus and Fisher: Their Correspondence (1511-1524). Paris, 1968 (далее - Rouschausse). P. 64-66). За год до этого Эразм возмущался тем, в каких выражениях накидывается «глубоко верующий» и «мягкий» Лефевр на него самого (Ibid. P. 58). Под влиянием критики Фишера Лефевр во втором трактате изменил некоторые пункты своей теории. Lefevre d'Etaples. De tribus et unica Magdalena Disceptatio secunda: ad reverendum in Christo patrem D. Dionysium Briconnetum Episcopum Mаcloviensem apud Leonem X Pontificem Max. Christianissimi Fran-corum regis Francisci I oratorem. Hagenau, 1519 (далее - Discept. sec.). Fo. 40, r: «Fortes sunt (fateor) auctores, et auctorum turba plurima est: sed infinitis auctoribus fortius est Euangelium. Fortis est itidem longa consuetudo etiam si erronea sit, et sibi plerunque, quanquam falso, aucto-ritatem Ecclesiae vendicant: fortior tamen est veritas.». Ibid. Fo. 40, v: «Sic igitur lux Euangelica huic negocio quod tentavimus, affulgeat, <.> quod tamen, etiam si ego decesserim, Deo (cuius est hoc munus) adiuvante, ipsa veritas complebit.»
Herminjard A.-L. Correspondance des Reformateurs I. Geneva, 1866. P. 52. Цит. по: Hufstader. P. 37: «Per se omnia ista cadent et tandem agnoscetur veritas».
Отчасти, может быть, это именно то, что нужно было науке от термина на определенном этапе ее развития: поставить людей, пользующихся
10
14
15
16
17
19
20 21 22
24
25
этим термином, в положение вне объекта изучения, оставить их эмоционально незатронутыми и свободными от влияния этого объекта, что по отношению к архетипическому выглядит сейчас так же сомнительно, как попытка посмотреть на вселенную снаружи или усилия по чисто интеллектуальному постижению Бога. Проблему с терминами для архетипов отмечает, например, Xобсон, а его цитирует Э. Самуэлс: «Эти размышления вызывают вопрос о том, уместно ли говорить об архетипах в таких терминах, как "мать", "ребенок", "трикстер" или даже "перерождение". Эти названия предполагают особую материю или содержание, и вполне возможно, что нам придется разработать абстрактные формальные методы представления, такие, как те, что используются в математике или в математической логике» (Самуэлс Э. Юнг и постъюнгианцы; цит. по http://www.jungland.ru/node/1142 (далее - Самуэлс). Hufstader. P. 43. См. примеч. 9. См. примеч. 7.
Xуфштадep отмечает, что этот «любой» интерпретатор сильно отличается в понимании Лефевра от того, что впоследствии имел в виду Лютер. Для Лефевра база любой интерпретации - это объективное значение самого текста, соответственно, тот, кому оно открыто, - филолог, гуманист - «эразмианец» (Hufstader. P. 54, примеч. 86). Разумеется, современный ученый, пересказывая и анализируя идеи Лефевра, пользуется современными выражениями понятий, относящихся к системе А: «philological view» - идея «научности», «objectivity of mean-ing» - идея «реального факта», та же самая, что вставала за «veritas» Лефевра.
Discept. pr., цит. по Opera. Col.1419: «Videsne ergo hanc curatam a ma-lignis spiritibus: illi vero peccata dimissa? Quandoquidem exagitari dae-monio, morbus est, non peccatum. Et proinde de hac et sociis eius ait Lucas: Quae erant curatae a spiritibus malignis et infirmitatibus, de illa vero: dimissa sunt ei peccata multa: quoniam dilexit multum» (Стало быть, ты видишь: эта исцелена от злых духов, а той отпущены грехи. Поскольку быть мучимой бесом - это болезнь, а не грех. И, соответственно, Лука говорит об этой <женщине> и о ее спутницах: «.которых Он исцелил от злых духов и болезней», - а о той: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много»). Ibid. Ш. 1402-1408.
В статье про образ Марии Магдалины у Лефевра и Фишера утверждалось, что одной из причин, по которой Лефевр доказывает присутствие Марии из Вифании у гробницы Иисуса в утро Воскресения,
18
23
была важность для него архетипического образа девушки в башне, с которым он соотносил эту Марию (Касаткина. С. 214). Здесь к прежней причине можно добавить еще одну: важность и ценность буквалистской интерпретации, отражающей систему А. Discept. pr., цит. по: Opera. Col. 1397: «Verum haec mea responsio tibi et nova et non protinus admittenda, forsitan haud sine causa, visa est ut qui longe aliter olim persuasus eras unicam fuisse Mariam Magdalenam... id quod ferme passim vulgoque receptum est».
Discept. pr., цит. по: Hufstader. P. 46, примеч. 55: «Nec ordinationem Ecclesiae impugnamus. Nam cum Ecclesia sancta sit, sine macula, et sine ruga: sanctam habet veramque institutionem. Et quae instituit: vere sancteque instituit. Quare si qua in templis canuntur, ficta, falsa, ridicula: nihil veriti inficiabimur sanctam Ecclesiam illa instituisse, sanxisse, ap-probasse. Sed potius aliquem nimia simplicitate deceptum». Discept. sec., цит. по: Hufstader. P. 46, примеч. 57: «Quapropter si veri-tati astipulor: longa et inveterata consuetudo aliter sentiendi nihil obesse debet veritati. Alioqui: Ecclesiae repugnaret. Nam Ecclesia ibi est, ubi est veritas».
Ibid. P. 45, примеч. 54: «At Ecclesia recipit unam esse et non tres. Sed nonne erat ecclesia temporibus Irenei, Origenis, Eusebii, Chrysostomi, Hieronymi, Ambrosii? Verumtamen tunc plures recipiebat. An nunc alia? At quomodo alia? cum scripta sit. Una est columba mea.» (Но Церковь считает, что она одна, а не три. Но разве не было Церкви во времена Иринея, Оригена, Евсевия, Хрисостома, Иеронима, Амвросия? А ведь тогда она считала, что не одна. Или теперь другая Церковь? Да как же другая, если она так описана: «Но единственная - она, голубица моя»?..).
Влияние системы А приводит к тому, что Лефевр воспринимает неизменной не только Церковь, а и характеры выделенных им в образе Магдалины женщин (Discept. sec., цит. по: Hufstader. P. 58, примеч. 94: «Arbitrarium itaque est, et nulla ratione fultum: dicere Peccatricem Lucae 7 prae se ferre formam poenitentium et incipientium, 8 activorum et proficien-tium, et 10 contemplantium et perfectorum. Nam revera, ut hae vitae variae sunt, ita tria diversa in Evangelio exemplaria sibi vendicant. Poenitentes et incipientes, unum: Peccatricem. Agentes et proficientes, alterum: Mariam Magdalenam. Contemplantes et consummati, tertium: Mariam Marthae so-rorem» (Итак, это произвольно и не подкреплено никакими доводами, что в седьмой главе у Луки говорится про грешницу, что она представляет кающихся и новообращенных, в восьмой - ведущих деятельную жизнь и продвигающихся вперед, и в десятой - созерцателей и совершенных. Потому что на самом деле как различны три образа жизни,
26
27
28
29
31
32
33
34
так и евангельские примеры для них различны: для кающихся и новообращенных один - это грешница. Для ведущих деятельную жизнь и продвигающихся другой - это Мария Магдалина. Для созерцателей и достигших совершенства третий - это Мария, сестра Марфы). См. примеч. 10. Наука принимает выводы Лефевра, но проповедники нуждаются в образах, которые могли бы символизировать развитие души. На это указывал Фишер, а живучесть композитного образа Магдалины, по сей день фигурирующего в рассуждениях искушенных в критике евангельского текста доминиканцев, демонстрирует несостоятельность надежд, подогреваемых системой А. Discept. pr., неотмеченный лист после sig. ddiii. Ibid.: «Benedicta sit Anna, quae nobis reginam coeli peperit, benedicta sit caeli terraeque regina, quae suo virgineo lacte, filium dei pavit. Benedictus sit Andreas, et reliqui apostoli, auctorem vitae olim in in terris sequuti, nunc autem eundem in caelis perfecte assequuti, per quorum praedicationem ad veri dei cognoscendi lucem sumus evecti...». Ibid.
Discept. pr., sig. ee, v - eeii: «Sic itaque emenso itinere ad aedes divi Maximini perveni atque inibi tres, quamvis tunc tres esse nescirem, ven-eratus sum, Mariam sororem Marthae, quam dominus sacro ore dixit, op-timam partem elegisse. Et illam olim peccatricem, cui a domino dimissa sunt peccata multa; quoniam dilexit multum. Et Mariam Magdalenam a qua septem ejecta fuere daemonia quae stetit ad monumentum, foris plorans. Quod idem (autumo) caeteri alii faciunt peregrini. Et quamvis re ipsa tres sint, charitate tamen, et consummata quidem charitate, una sunt. Neque tribus displicet, una laude celebrari, neque uni triplici, faces-sit iam procul ab eis, simultas omnis, omnis invidia... Quas et ego sub eodem nomine, Maria inquam Magdalena, veneror, censeoque venerandas cum viatorum ecclesia, quae etiam multis quorum vera nomina in coelo cognoscuntur et a piis viatoribus CHRISTI miseratione tandem cognoscentur,.. concessit, ut sub mutuario nomine venerationis ritu cole-rent. Foelix igitur illa Maria Marthae soror, quae dominum coeli, terreno alacriter suscipiens hospitio, fratrem ex mortuis redivivum suscepit, quae ad pedes domini, audiendi studio perattenta, optimam vitae par-tem nullo fine claudendam delegit. Foelix et illa olim peccatrix, nunc veneranda, nunc sancta quae lachrymis suis pedes redemptoris mundi, rigans, et ipsum redemptorem, vitaeque largitorem aeternae multum dili-gens, veniam multorum peccatorum obtinuit. Foelix denique et illa, quae saevissima septem daemoniorum Tyrannide expulsa, suum sequuta est liberatorem, et ei de facultatibus suis ministravit, qui sua providentia sustinet universa, quae et prima lachrymis suis ad sepulchrum, obtinuit
30
35
36
37
38
39
41
42
43
44
videre dominum in immortalitatis gloria et devicta morte triumphantem, apostolis apostola.
De quarum distinctione et gloria, si quid minus pro dignitate dictum sit, nobis apud eum qui omnes ut unam, et unam ut omnes aeterna felicitate coronat, comprecentur veniam, ut nobis tandem ad earum consortium, in regno illo vitae non deficientis, idem ipse pervenire concedat, qui saecu-lorum omnium rex est, atque cum summo patre, et spiritu sancto, in secu-lorum aeternitate regnat. Amen». Discept. pr., sig. b iii, v. См.: Касаткина. С. 214. Ibid. С. 213-214.
Discept. pr., неотмеченный лист после sig. ddiii, r-v: «Deum adora et mentem extra templa et visibilia loca visibilesque rerum imagines exere, quamvis corpus interea materialibus locis pro conditione sylvae qua cir-cumdamur detineatur et simulacris visibilibus astet, ut tuus cultus, tuaque adoratio sit neque hic neque ibi sed in spiritu et veritate, sic instruente nos domino orare, cum dicebat. Sic ergo vos orabitis Pater noster qui es in coelis, ut mens nostra, cum oramus in coelis, esset a rebus sensibilibus avocata, et nulli terrenarum visibiliumque rerum haerens». Discept. pr., sig. ee, r.
Opera. ^l. 1408: «...nobilem illam natalibusque illustrem Marthae soro-rem ab hac iniuria vindico, quod sordida fuerit in civitate peccatrix...». Opera. Сol. 1416: «Tam scilicet, occulta est & abdita illa Euangelij energia, vt Augustino, Gregorio, Leoni, Bedae, Rabano, Bernardo, Anselmo, Remigio, caeterisque magni nominis theologis ignorata sit: & soli Fabro cum paucissimis intellecta».
Confut. Fo. X, r (см.: Касаткина. С. 221 и примеч. 37). Хиллман Дж. Внутренний поиск: сборник работ разных лет. М., 2004 (далее - Хиллман. 2004а). P. 188, примеч. 7: «Наша политеистическая психология не содержит одинокого дьявола, которому принадлежат все разрушительные процессы. В этом плане тень не является отдельным архетипом, а представляет архетипическое различие внутри самих богов, всегда пребывает с ними и никогда не низвергается в человеческий мир. Каждый бог имеет свою тень и отбрасывает ее в соответствии с тем, каким образом он (богиня) участвует в формировании космоса. Каждый бог есть тот или иной путь, идя по которому мы образуем собственную тень». Касаткина. С. 217.
Нойманн Э. Происхождение и развитие сознания; цит по: http://mac-roevolution.narod.ru/noiman.htm (далее - Нойманн). Например, Opera. ^l. 1397, или цитированный далее (примеч. 49) фрагмент: Confut. Fo. IIII, v.
40
45
47 4S
Подобное беспокойство характерно для смотрящего на систему А «снаружи», т. е. с такой точки зрения, которая не предполагает очарованности и переживания божественности ее архетипического содержания. Нойманн, книга которого посвящена «эго» и сознанию (представляющим систему А), о переразвитии сознания говорит тем же (mutatis mutandis) тоном, что Фишер о теории Лефевра: «Это отщепление бессознательного, с одной стороны, приводит Эго к потере смысла жизни, а с другой - к активизации глубоко лежащих слоев, которые теперь стали опасно разрушительными и опустошают самодержавный мир Эго надличностными вторжениями, коллективными эпидемиями и массовыми психозами. Ибо нарушение взаимно компенсирующих взаимоотношений между сознанием и бессознательным представляет собой явление, которым не стоит пренебрегать. Даже если оно не является настолько острым, чтобы вызвать психическое заболевание, утрата инстинкта и чрезмерная акцентуация Эго вызывают последствия, которые, увеличиваясь в миллионы раз, кон-стеллируют кризис цивилизации». Rex. P. 6S.
Лефевр обозначает то, против чего направлен его трактат, очень расплывчато - «abusus», а меры по борьбе с этим находятся в ведении пап, и глагол, обозначающий их действие, стоит в смиренном coniunctivus optativus: «Quod ex his cognitis non tollitur ritus ecclesiae, sed abusus qui vero ritui contrarius est. Quod non impugnatur ordinatio ecclesiae, quodque ordinata non sint ab ecclesia quae ficta sunt, falsa et ridicula. Quod accurata diligentia pontificum invigilare deberet super iis quae in ecclesia canuntur, superflua, falsaque resecando, et vera, necessa-riaque edificationi relinquendo» (. Что знание об этом не уничтожает церковного богослужения, но <лишь> злоупотребление, которое настоящему богослужению противоположно. И что нет никакой атаки на установления Церкви, и Церковью не было бы установлено то, что является ложным и смехотворным измышлением. И что заботливая бдительность понтификов должна была бы быть направлена на то, что провозглашается в Церкви, отсекая лишнее и ложное, а истинное и необходимое оставляя на месте). - Discept. pr.; цит. по: Cameron R. The Attack on the Biblical Work of Lefèvre d'Etaples 1514-1521 // Church History. Vol. 38, № 1 (Mar., 1969). P. 9-24, P. 16, примеч. 42).
Confut. Fo. IIII, v: «... Sed video quid sint ambo praetexuri. Nempe se non serio errores istos asseverasse, sed disceptasse dumtaxat, nimirum ut ita discerent ipsi. Atqui si ad hunc modum discunt, profecto quod Plinius de medicis corporum ait, recte in istos, qui se medicos profitentur anima-
49
51
52
53
54
55
56
59
60
61 62
rum, dici potest: quod nostris videlicet periculis discunt et per experimenta mortes agunt. Nam ut illi discendo multa interimunt corpora, ita et isti disceptando ingentem faciunt animarum stragem». Правда, Фишер мог это написать, скорее, в ответ на тексты Клихтова, у которого идеи системы А получили более программное выражение. Хиллман. 2005. P. 216: «Под рубрикой того или иного бога можно классифицировать громадный набор страстей, идей, событий, объектов, которые "держатся все вместе", так как архетипическая конфигурация, которой принадлежат эти элементы, обеспечивает их врожденной способностью быть понятыми. Архетип позволяет группировать события, и мистическая власть фигур богов придает каждому тривиальному факту в залах разума заряд эмоциональной ценности. Предметы и события соединены не просто по законам ассоциации, которые, по существу являются внешними и даже механистическими, но по принципу их врожденной принадлежности к определенному мифическому значению». Hufstader. P. 42. Cameron. P. 17, примеч. 43.
Характерно, что первое утверждение Хуфштадер подкрепляет расплывчатой цитатой из Лефевра, см. примеч. 29). Hufstader. P. 46. Ibid. P. 53.
Haskins S. Mary Magdalen: Myth and Metaphor. London, 1993. С тех пор книга была переиздана много раз. Существует неаккуратный и подозрительный (я буду специально его цитировать) русский перевод: Хоскинс С. Мария Магдалина: важнейшие исторические факты. М., 2008 (О Лефевре и Фишере - С. 307-308).
Surtz E.L. The Works and Days of John Fisher. Cambridge, Mass., 1967. С. 5-7, 157-160, 274-289 и примечания.
В первых строках статьи Хуфштадера также говорится: «In his theory of the three Marys this pious humanist challenged an ecclesiastical tradition with his own critical reading of scripture». Но то, что не выглядит навязчивым в обстоятельной статье, становится одной из немногих (и похожих одна на другую) единиц информации о Лефевре в краткой передаче истории полемики у Хоскинс и далее у Уиткомба. Opera. Col. 1395.
Судя по тексту Эразма, в тот момент шутить он не собирался, более того, обещал Фишеру помощь с изданием книги (Rouschausse. P. 68). Hufstader. P. 36.
Witcombe Ch. L.C.E. The Chapel of the Courtesan and the Quarrel of the Magdalens // Art Bulletin. 2002. P. 273-292; фрагменты о полемике
50
57
58
см.: http://witcombe.sbc.edu/davincicode/magdalen-quarrel.html и http:// www.accessmyhbrary.com/coms2/summary_0286-2091567_ITM. Confut. Fo IIII, v - Fo V, r: «Mihi profecto charissimus uterque fuit, tam Iodocus quam Faber, tametsi nunquam eos viderim, tum ob doctrinam, tum ob vitae probitatem, qua praeditos illos audiverim saepe. Neque ullo unquam odio (deum testor) quiquam in alterutrum eorum scripsi, nisi tuendae solius veritatis gratia, ad quam illos reverti vehementer cupio, neque suis tantopere iudiciis inniti. Neque enim ulla potest arro-gantia maior esse, quam ut isti se putent solos habere spiritum dei, solos Euangelia nosse, et veritatem denique solos obtinere. Sed dabit iis deus (opinor) meliorem mentem, ut resipiscant ab errore, et cum ecclesia tandem unicam venerentur Magdalenam, que non solum daemoniaca fuerat, sed et peccatrix euangelica, atque etiam Marthae soror» (Для меня оба они, как Фабр, так и Йодок (Йосс ван Клихтов. - А.К.), действительно очень дороги (хотя я их никогда не видел), благодаря и учености их, и праведной жизни, о которой я много наслышан. И Бог свидетель - я никогда ничего не писал против кого-либо из них, кроме как ради одной только истины, и я очень хочу, чтобы они вернулись к ней и не полагались исключительно на свои суждения. Ведь это высшая степень самонадеянности - считать, что только ты проникнут божественным духом, только ты понимаешь Евангелия, и вообще, только ты обладаешь истиной. Но я думаю, Господь приведет их к более подобающему состоянию ума, и они откажутся от своего заблуждения и вместе со всей Церковью станут в конце концов почитать единую Магдалину, бывшую когда -то не только одержимой, но и грешницей, а также и сестрой Марфы).
63
