CC BY
81
Соломой абивали, На добра коня сажали, К великому государю отправляли
[XIX, № 25, ст. 22-26].
Собственно, последний фрагмент мог бы стать удачным эпиграфом к настоящей статье.
Принятые сокращения
XVI - Исторические песни XIII - XVI веков (Памятники русского фольклора) / изд. подг. Б.Н. Путилов, Б.М. Добровольский. - М.; Л.: Изд. АН СССР, 1960.
XVII - Исторические песни XVII века (Памятники русского фольклора) / изд. подг. О.Б. Алексеева, Б.М. Добровольский, Л.И. Емельянов, В.В. Коргузалов, А.Н. Лозанова, Б.Н. Путилов, Л.С. Шептаев. - М.; Л.: Наука, 1966.
XVIII - Исторические песни XVIII века (Памятники русского фольклора) / изд. подг. О.Б. Алексеева и Л.И. Емельянов. -Л.: Наука, 1971.
XIX - Исторические песни XIX века (Памятники русского фольклора) / изд. подг. Л.В. Домановский, О.Б. Алексеева, Э.С. Литвин. - Л.: Наука, 1971.
Литература
1. Игумнов А.Г. Поэтика русской исторической песни. - Новосибирск: Наука, 2007.
2. Игумнов А.Г. Рифма и событие // Мир науки, культуры, образования. - 2010. - № 4.
3. Игумнов А.Г. Витальное и конкретно-историческое в русской исторической песне // Вестн. Бурят. гос. ун-та. - 2011. - Вып. 10. Филология.
4. Игумнов А.Г. О статусно-этикетно-церемониальном начале в русских исторических песнях // Вестн. Бурят. гос. унта. Язык. Литература. Культура. - 2013. - Вып. 1.
Игумнов Андрей Георгиевич, старший научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, доцент кафедры литературы Бурятского государственного университета, доктор филологических наук.
Igumnov Andrey Georgievish, senior research fellow, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies SB RAS, associsate professor, department of literature, Buryat State University, doctor of philological sciences. Те1.: +7-9146368804; e-mail: anigumnov@mail.ru
УДК 398 (571.54)
© Р.П. Матвеева
Творчество тункинской сказочницы А.А. Шелеховой: традиция и индивидуальность
Рассматривается творчество тункинской сказочницы А.А. Шелеховой в связи с местной фольклорной традицией и своеобразной интерпретацией, ее сказительский репертуар, поэтический стиль ее волшебных сказок.
Ключевые слова: интерпретация, сказительский репертуар, поэтический стиль волшебных сказок.
R.P. Matveeva
Creative activity of A.A. Shelekhova, the Tunkinsky fairy tale narrator: tradition and individuality
In the article the creative activity of A.A.Shelekhova, the Tunkinsky fairytale narrator is considered in connection with the local folklore tradition and unique interpretation, her fairy tale repertoire, poetic style of her magic fairy tales.
Кeywords:: interpretation, fairy tale repertoire, poetic style of magic fairy tales.
В 20-е гг. XX в. по следам известного слависта П.А. Ровинского, «продолжая работу о судьбах славянского племени в Сибири» [Виноградов, с. 168], в Тункинской долине вели свои исследования Г.С. Виноградов и М.К. Азадовский. Они обнаружили здесь богатую фольклорную традицию. Г.С. Виноградов в отчете о работе в 1925 г. написал о местных народных музыкантах и певцах, «чудиках» и балагурах, привел список певцов и сказочников, обратил внимание на широкое распространение сказок. По его словам, «почти в каждом селе называли популярных сказочников». Тогда же М.К. Азадовский встретился с талантливой семьей сказителей Сороковиковых: сестрой и двумя братьями, один из которых - Егор Иванович (Магай) - приобрел впоследствии мировую известность. Неоценимый вклад в фольклорный русский сказочный фонд внес М.К. Азадовский своими записями сказок в 1927 и 1935 гг. Долгие годы тункинские материалы хранились неопубликованными в архиве. Печатались в основном лишь сказки Е.И. Сороковикова-Магая. Систематическая публикация мате-
* Работа выполнена в рамках поддержанного РГНФ проекта № 12-04-00107.
риалов из архива М.К. Азадовского началась только с 1980 г. Теперь достоянием науки и широкого круга читателей стали замечательные сказки устного репертуара Д.С. Асламова, С.Л. Истомина, В. Пятницкого, Г.А. Тугарина, А.А. Шелеховой, Е.М. Пермяковой, И.И. Сороковикова, М.Н. Нефедье-вой, С.М. Деминой, А. Пермякова. Опубликована значительная часть записанных сказок, но творчество сказочников и сами сказки в достаточной степени не исследованы, в том числе сказки талантливой исполнительницы русского фольклора Анны Афанасьевны Шелеховой (1860-1947).
Воспоминания об А.А. Шелеховой как исполнительнице песен и сказок можно было услышать от местных жителей и в конце XX в. Еще при жизни о ее необыкновенном таланте песенницы и сказочницы ходила молва, переросшая впоследствии в предания, которые широко бытовали вплоть до последних десятилетий прошлого века. В одном из них говорится о состязании Анны Афанасьевны в пении с известным обладателем сильного голоса попом Сидором. «Сидор запоет -свечи гаснут, а Анна Афанасьевна запоет - тухнет лампа» (записано автором от М.Д. Софьина в 1970 г.). Как вспоминал Л.Е. Элиасов, записывать от нее песни в деревне было невозможно, надо было уводить ее подальше, иначе люди, заслышав пение, бросали работу и стекались к ее дому. У А.А. Шелеховой был необыкновенный диапазон голоса, тонкий слух и большая любовь к песне. В песенный репертуар А.А. Шелеховой входили лирические необрядовые песни, свадебные, солдатские и рекрутские, шуточные и плясовые: «Развесело было время», «При долинушке калинушка стояла», «Сизенький голубчик», «Ты, пастух мой, пастушочек», «Как по реченьке несет лодочку», «Зеленый дубок на яр навалился», «Петухи, мои петухи», «Последний нынешний денечек», «Не кукушечка в сыром бору куковала», «Ты не стой, не стой на горе крутой», «Закатилось красно солнышко», «Уродилось много ягод во бору» и др. По свидетельству Л.Е. Элиасова, записавшего от А.А. Шелеховой основной ее песенный репертуар, она знала около 150 песен: «В 1939 г., будучи глубокой старушкой, она за несколько вечеров исполнила нам 54 песни. Когда она пела, трудно было поверить, что певице восемьдесят лет» [Элиасов, Ярневский, Соловьева, с. 30]. В сборнике «Русский фольклор Тункинской долины» опубликовано десять текстов песен (запись Л.Е. Элиасова в 1939 г.), на три текста есть ссылка в комментариях к этому сборнику.
Сказки А.А. Шелеховой начали публиковаться в 1981 г. В настоящее время из 11 сказок, записанных М.К. Азадовским в 1927 г., опубликовано 10. [Матвеева 1981, № 22; Матвеева 1984, № 10; Матвеева 2001, № 19-28; Шастина, № 5, 8, 9. 10].
Свой сказочный и песенный репертуар А.А. Шелехова переняла от матери, обладавшей незаурядными творческими способностями. Анна Афанасьевна вспоминала о ней: «Часто она нас в круг собирала и рассказывала сказки, пела песни, и вот от нее я научилась, раньше меня по свадьбам возили, уж там-то я пела» [Элиасов, Ярневский, Соловьева, с. 362].
Сказительница также вспоминала, как «старики собирались у матери слушать вечера два-три». «Мать рассказывала, а я слушаю, на ус мотаю, как бы мне ето запомнить, я неграмотная, а вперед попа знаю, что ему надо петь, память у меня хорошая, я слушать охотница и сама рассказывать охотница» [Матвеева, 1976, с. 41]. Мать ее была человеком грамотным, в молодые годы жила в городе. Первый сказительский опыт от матери получил и брат Анны Афанасьевны - известный сказочник Глеб Афанасьевич Тугарин.
Сказка наиболее устойчива по своей жанровой художественной форме. Творчество сказочников развивалось в неразрывной связи с местной фольклорной традицией, в то же время сказка более других фольклорных жанров открыта для проявления индивидуального творчества и мастерства исполнителя. Она свободно варьируется и подвергается творческой интерпретации. «Очевидно, от личного вкуса каждого сказителя зависит выбор тех или иных сказок из того сказочного репертуара, который вращается в данной местности, - писал известный собиратель и публикатор народных сказок Н. Он-чуков. - Сказочник запоминает из всего, что он слышал по этой части, главным образом то, что поразит его воображение или растрогает сердце и глубоко западет в его душу» [Ончуков, с. ХЬУП]. Справедливость этих слов подтверждается А.А. Шелеховой: «Которы меня сказки не антересуют, так я и внимание не обращаю» [РО РГБ, ф. 542, ед. хр. 231, тетр. 1].
А.А. Шелехова активно вмешивается в сказку, глубоко проникая в ее смысл, вкладывая свое мировоззрение. По своему складу ее сказки о животных, например, близки сказкам волшебным (сюжеты СУС 158 Звери в санях у лисы (старушки) и СУС 170 За скалочку гусочку). Оригинальна контаминация сюжетов в сказке «Жили-были коток, соболек и петушок...» (СУС 1 Лиса крадет рыбу с воза+2 Волк у проруби+61В Кот, петух и лиса). В сказке наглядно просматриваются интонации притчи, например, в заключительных словах: «Хитрее лисе нету» [РО РГБ, ф. 542, ед. хр. 231. тетр.
11, л. 17-22].
Сказочный мир восьми волшебных сказок, записанных от А.А. Шелеховой, отразили более широкие мотивные, образные, картинные ресурсы, чем требовала главная сюжетная схема рассказываемой сказки. Даже в тех сказках, сюжет которых может быть обозначен одним сюжетным типом, в устах А.А. Шелеховой приобретает своеобразие в интерпретации образов. Сказка на сюжетный тип СУС 555 Коток золотой лобок (золотая рыбка, чудесное дерево), про которую сказочница сказала: «Эта не любупытна», - рассказана традиционно, но ее отличает обстоятельность изложения, внимание к бытовым деталям. Замечателен в сказке разговорно-речевой фон, благодаря чему в волшебно-сказочном повествовании условное и реальное, чудесное и обыденное переплетаются естественным образом. Сохраняя в принципе традиционный сказочный стиль, А.А. Шелехова в диалогах персонифицирует героев, стереотипные сказочные образы индивидуализированы.
Отдельные эпизоды, мотивы, образы сказок А.А. Шелеховой, очевидно, принадлежали разным сказкам, которые, возможно, она слышала в детстве от матери. Примечательно, что один и тот же мотив в разных сказках имеет разную разработку. При этом жанровая модель традиционной волшебной сказки не нарушается. В сказке «Отсуленный сын» [Матвеева, 2001, с. 19] основной сюжет СУС 313С Чудесное бегство контаминируется с сюжетным типом СУС 811* Отдай чего дома не оставил, в качестве эпизодов входят мотивы сюжета СУС 513А Шесть чудесных товарищей. В сказке «Найди-Попович» [Матвеева, 2001, № 20] на сюжет АТ 650А Юный силач задание царя приехать не на коне, не на осле, и не на быке, и не на собаке, и не на курице напоминает новеллистическую сказку типа СУС 875 Семилетка. В этой же сказке деталь характерна для сказок типа СУС 675 По щучьему велению: «...сял он на печку и поехал к царю свататься». Сказочные образы Усыни-богатыря и Горыни-богатыря обычно входят в сказки типа СУС 301 А, В Три подземных царства. Сказка завершается былинным мотивом погребения богатыря непомерной силы
- былинного Святогора, в роли такого богатыря в сказке выступает Найди-Попович. Найди-Попович поехал скитаться «куда глаза глядят», по пути встречает сначала Усыню-богатыря, с которым побратались и пошли вместе. «Возле гору стоит Горыня-богатырь, на мизинце качат гору». Взяли его в товарищи, пошли дальше: «...стоит домовишше. В этом домовишше никого нету-ка..."Ну, -говорит, - приходится нам, видно, расставаться. Домовишше последует мне. Когда я лягу в домовишше, а вы знаете, что я вот ведь силен был богатырь, Найди-Попович. Так вот я, - говорит,
- раскаиваюсь, что я был силен богатырь, Найди-Попович. Ежели я лягу в домовишше, закроется ето домовишше, обтянется железными обручами, пойдет тогда из меня сила богатырская. Вы смотрите-ка, ковды пойдет сила богатырская, лижите силу етого, только мизинцем, понемножечку. Прибавится тогда сила етого у вас еще больше "...». Полученная от Найди-Поповича сила оказалась чрезмерной: «... шибко сила у них размножилась. Не могли поднять сами себя, своей силы и не ходили по земле и покончились все». Предсказанная смерть богатыря непомерной силы и мотив передачи силы спутникам сохраняет главную былинную идею о Святогоре. Этот смысл в конце сказки раскрывает сказочница: «Значит, не послушались его, он велел им только помаленьку лизнуть, а они пожадничали, и сила их, значит, передолила, не стало совсем богатырей» [РО РГБ, ф. 542, ед. хр. 231, тетр. 1]. В сказке ясно видно использование атрибутов не только былин о Святогоре, но и более поздних эпических сказаний о том, почему на Руси не стало богатырей.
Надо сказать, что волшебный мир сказок А.А. Шелеховой естественным образом впитал элементы былинного эпоса. В сказке А.А. Шелеховой об Илье Муромце сначала развиваются мотивы былинного сюжета "исцеление Ильи", а затем включен мотив "погребение богатыря непомерной силы", встречаются и другие мотивы былины о Святогоре. Илья едет в поле «показать свою храбрость великую и попробовать силу богатырскую». «Ехал и ехал: стоит чудовище-домовище железное, и нельзя Илюше ему проехать это чудовище. Слезти надо, попробовать, кому это принадлежит, не мне ли, Илюше, доброму молодцу". Лег Илья, "домовище" закрылось. "Тут его все кончилось "» [Матвеева, 2001, № 25].
Элементы мотивов разных сказок образуют целостный сплав, "швов" не видно - в этом повествовательное мастерство сказочницы. То же самое можно сказать и о других ее сказках.
В тункинскую устную традицию из лубочной литературы пришла сказка «Бова-королевич» (СУС № 707В*). В сказке А.А. Шелеховой «Боба-королевич» образ книжного Бовы уподобляется образу былинного Ильи Муромца, подвиги Бовы перемежаются с подвигами Ильи Муромца [Матвеева, 2001, № 26]. В сказочное повествование вошли былинные мотивы "Илья и Соловей-разбойник", "Илья и Идолище". Подобно Илье, Боба-королевич встречает Соловья-свистуна, который свистнул
так, что лошадь Бобы-королевича «пала на колени». «Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? Испугался ты голоса звериного али свисту соловьиного», - осадил своего коня Боба-королевич. Побежденного Соловья-свистуна привязал к седлу в торока и поехал в другое царство к Ворону Воронаевичу, железному носу. Дальше действие развертывается то по-сказочному, то по-былинному. В сказке произошло совмещение образов былинного богатыря Ильи Муромца и героя лубочной повести Бовы-королевича. Боба-королевич в золотом дворце ждет Ворона Воронаевича. «Прилетает Ворон Воронаевич, летит, крылом махнул - полдвора закрыл, другим махнул - весь двор закрыл». Удивляется, как мог пройти-проехать Боба-королевич: «По этой дороге никто не прохаживал и птица не пролетывала». Вполне сказочное испытание силы Бобы-королевича орешками булатными и сухариками укладными соседствует с былинным испытанием силы свиста соловьиного, но последнее связано не с былинным князем Владимиром, а со сказочным Вороном Воронаевичем. Гость с хозяином сначала сами бьются, а затем Ворон Воронаевич выставил свое войско, а Боба-королевич развязал Соловья-разбойника: «Ну, Соловей-разбойник, свистни-ка своим посвистом, соловьиным голосом, сперва не весь ход пушшай, сперва попугаем их». После свиста соловьиного - все его солдаты приужахнулись и все оглохли и все онемели».
Эпизод, в котором герой борется с противником не сам, а заставляет бороться с ним Соловья-разбойника, встречается в сказке Е.И. Сороковикова-Магая «Илья Муромец» (вариант 1925 г.). М.К. Азадовский высказал предположение, что данный мотив восходит к какой-то древней версии былины об Илье Муромце.
Для поэтического стиля сказок А.А. Шелеховой характерно соблюдение традиционной эпической обрядности: использование инициальных, финальных, переходных сказочных стилистических формул и других традиционных средств словесной изобразительности, композиционных приемов ретардации и трехкратность действий. Набор поэтических формул составляет индивидуальный стилистический фонд сказок А.А. Шелеховой. В разных сказках повторяется, например, формула движения коня: «Конь его осержался, земле ударялся, малые реки меж ног пропущал, чистое поле хвостом устилал». Переходный момент выражается через формулу: «Близко ли далеко, низко ли высоко, скоро сказка сказывается, а не скоро время межу етого проходит». В сказке «Иван-охотник» «восударь» задает трудную службу: «Сделай нам такое царство, поставь мост через речку и чтоб был на ем сад выстраенай и чтоб стояли солдаты с ружьями караульные, и чтоб был пост установлен». Все это задание герой повторяет дословно своей жене-помощнице, исполнила жена - снова все повторяется, что сделано ею, и, наконец, царь утром видит «мост через речку.» - идет опять дословное повторение.
Интересны концовки сказок А.А. Шелеховой. Если начало дается обычно формулой «Жили-были.» или «В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем», то концовки имеют разнообразные формы: «Тода Боба-Королевич оставил в покое Соловья-свистуна, обратился в свою сторону, приехал к отцу, к матери, стал жить-поживать, больше не стал никаких войнов делать, а остался Боба-Королевич в покое. Так вот поживает теперь»; «Вот она жить да быть и до теперя живет. И я у ей в гостях была, чай пила, с молоком и пенками»; «Не пива варить и не вина варить, а был пир пиром и свадьба свадьбой - и я на свадьбе была. Вино-пиво пила, по волосам текло, в рот не попало. Дали мне ледяного коня и морковную плетку. Вот и я ехала со свадьбы, у путе овин горит, заехала на пожар, оставила коня - конь мой растаял, а плетку морковную свиньи съели, осталась не причем, все мое и кончилось».
Повествование выдерживается в определенном ритме, ведется плавно, иногда тяготеет к рифмованному складу: «Ну, похитил ты народу, застрамнил ты всю дорогу, не пройти тут и не проехати».
Волшебный мир сказок А.А. Шелеховой отразил мир условный и реальный, чудесный, сказочную реальность и бытовой мир. А.А. Шелехова стремится передать внутреннюю сущность явления. Сказочная реальность находится на пограничье с бытовой. В ее сказках проявляется связь с жизнью. Идеал сказочного мира с его победой добра над злом у А.А. Шелеховой из сказочной реальности возвращается в обыденный мир, в реально-историческую действительность. Марфида-прекрасная не хочет венчаться с царем, предлагает (совсем в духе социальных событий 20-х гг. прошлого века): «Сделаем мы так: соберем мы такое собрание, позовем всякого народа, бедных, богатых, простого и начальства, русских и брацких (бурят. - Р.М.) и потом будем спрашивать - кому же ето принадлежит невеста, кому ее взять, - толи кто домогался, кто доставал или кто налаживал, устраивал такие печали, такие страшные службы накладывал.
Предложил весь народ всякие разные, что, видно, кто доставал, тому, видно, и Марфида Прекрасная нужная. Тогда за ето посадили Ивана-царевича на ворота и расстреляли его до смерти. Иван-крестьянский сын взял царевну Марфиду и повенчался с ей».
Сказка в устах А.А. Шелеховой приобрела своеобразную социально-этическую заостренность. Если в начале повествования Иван-царевич - традиционно положительный сказочный герой, то в конце этот образ принимает отрицательную окраску. Рассказав сказку «Конек-горбунок с аршинными ушами» (сюжетный тип СУС 531 Конек-горбунок), А.А. Шелехова поясняет этический и социальный смысл: «Видишь, как большие братья обманули. А что помогли отцовское благословение, А что сделали такое братья. Оне по вечерам гуляли - а он сделал. А потом - Иван-царевич. Что богатый, так ему можно было человека притеснять. Ну, одну службу наложить: а то десять». О сказке «Иван-охотник» (сюжетный тип СУС 465 Красавица-жена) сказочница говорит: «Сказка к тому подходит, что как только капитал появился, сразу будут люди проследовать». Сказку на сюжет Илья Муромец (СУС -650С*) сказочница завершает замечанием: «Значит, ему надо было, чтобы людям не мешали, надо было ему сделать. Ети от матери, больше я нигде уж так не слыхивала», - замечает А.А. Шелехова, но интерпретация сказочной реальности, перевод ее в мир прозаической действительности - это индивидуально-стилевая черта творчества сказочницы.
Как уже было сказано, первый сказительский опыт от матери получил и брат Анны Афанасьевны - известный сказочник Глеб Афанасьевич Тугарин. Сюжетный состав сказок А.А. Шелеховой мало совпадает с сюжетным репертуаром брата, очевидно, сказалось то, что развитие его творчества проходило в солдатской среде, сюжетика его сказок впитала сюжеты и мотивы и из местного репертуара сказочников таежного промысла. Есть одна сказка семейной традиции, записанная М. К. Азадовским в 1927 г. и от А.А. Шелеховой, и ее брата Г.А. Тугарина, - сказка сюжетного типа СУС 531 Конек-горбунок. Таким образом, перед нами варианты сказки, воспринятой двумя учениками из одного источника. Сюжетно-композиционные схемы в разбираемых вариантах в основных чертах идентичны. Социальная заостренность финальной части в том и другом вариантах традиционного повествования носит устойчивый характер. Локусы подражания сказке П.П. Ершова в вариантах совпадают. Цитаты из книжной сказки П.П. Ершова, по всей вероятности, перешли к ученикам будучи освоенными от сказки учителя - их матери. Текстуальные совпадения прослеживаются на протяжении всей сюжетной схемы. При совпадении сюжетно-композиционных элементов двух вариантов просматриваются следующие устойчивые черты, выявляющие принадлежность сказке-источнику:
1) сохранена сюжетная основа, причем в варианте Г.А. Тугарина с явным добалением мотивов, бытовых ситуаций и более подробной разработкой мотивов-описаний, мотивов-характеристик.
2) в композиционной схеме соблюдается точный порядок эпизодов, встречаются лишь незначительные перестановки, не влияющие на общий ход сюжета.
3) совпадает основная «идеология» действий сказочных персонажей и их характеристик: соотнесенность в разбираемых вариантах традиционных сказочных образов Ивана-царевича, Ивана крестьянского сына, Марфиды Прекрасной, отступление от традиционного сказочного стереотипа в их характеристиках, усиление этического социального смысла.
4) сохранены основные стилистические элементы, формульность повествования.
5) устойчив в своих основных чертах предметный мир, отраженный в вариантах сказки.
Несмотря на значительные совпадения в сказках А.А. Шелеховой и Г.А. Тугарина, текстуальные
сегменты не выстраиваются в соотносимые параллельные линии. У сказочников одна поэтическая школа, сказки имеют один источник, но бытовали они в разных условиях. Г.А. Тугарин начинал ска-зительскую практику в солдатской среде, где традиционность повествования не канонизирована, сказитель имел в запасе значительный фонд фольклорной прозы и не только сказочной, что не могло не сказаться на его сказках. Традиционное повествование в его устах в большей мере, чем у А.А. Шеле-ховой, приближено к реальной жизни, местный колорит ярко проявился в бытовых подробностях, использовании сибирской топонимики, типично сибирских оборотах речи. В них нашли отражение и жизнь промысловиков, и домашнее хозяйство, и весь жизненный уклад сибирских крестьян.
Таким образом, сказка-источник дала сюжетную тему и основное содержание развития сюжета, некоторые фразеологические стереотипы и узнаваемый предметный мир (например, в том и другом вариантах редкий для сказки предмет - балалайка). Но у каждого сказочника сложились свои собственные сказки на данный сюжет. Большое значение имеют среда бытования, талант исполнителя и сюжетно-мотивный фонд, которым владеет сказочник.
Органическая связь устойчивости сказочного повествовании и изменчивости его, создающей варианты сказок на тот или иной сюжетный тип, отражает главное свойство и условие существования фольклорной традиции. Повторных записей сказок А.А. Шелеховой, к сожалению, нет, поэтому не представляется возможным определить степень устойчивости текста в устах одной и той же сказочницы, как складывался текст в каждом из актов исполнения. Все это расширило бы понимание исполнительского искусства сказочницы, соотношения традиции и творческой импровизации.
Принятые сокращения
РО РГБ - Рукописный отдел Российской государственной библиотеки.
СУС - Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. - Л.: Наука, 1979.
Литература
1. Виноградов Г.С. Отчет Г.С. Виноградова о работе в тункинском крае летом 1925 года // Сиб. живая старина. -Иркутск, 1926. - Вып. 1 (V).
2. Матвеева Р.П. Творчество сибирского сказителя Е.И. Сороковикова-Магая. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1976.
3. Матвеева Р.П. - Русские волшебные сказки Сибири / сост., вступ. ст. и коммент. Р.П. Матвеевой. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1981.
4. Матвеева Р.П. - Русские народные сказки Сибири о чудесном коне / сост., вступит. ст. и коммент. Р.П. Матвеевой. -Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1984.
5. Матвеева Р.П. - Русские волшебные сказки Тункинской долины / сост., предисл. и коммент. Р.П Матвеевой. - Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2001.
6. Ончуков Н. Северные сказки. - СПб., 1908.
7. Шастина Е.И. - Русские сказки Восточной Сибири / подг. текстов, сост., вступ. ст., коммент. Е.И. Шастиной. -Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1985.
8. Элиасов Л.Е, Ярневский И.З., Соловьева Л.А. Русский фольклор Тункинской долины / общая ред. и вступ. статья Л.Е. Элиасова. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1966.
Матвеева Руфина Прокопьевна, ведущий научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН, доктор филологических наук.
Matveeva Rufma Prokopievna, leading research fellow, department of literature and folklore, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, SB RAS, doctor of philological sciences.
Tel.: (3012)436924, e-mail: rufina1938@mail.ru
УДК 82
© Т.В. Краюшкина
Молитва в свете межличностных отношений персонажей русских народных волшебных сказок Сибири и Дальнего Востока
На материале русских региональных волшебных сказок рассматривается тема молитвы в свете межличностных отношений. Делается вывод о многоплановости отражения народного представления о молитве в сказке.
Ключевые слова: русские народные волшебные сказки, персонажи, молитва, межличностные отношения, Сибирь, Дальний Восток.
T.V. Krayushkina
A prayer in the light of interpersonal relations of characters in the Russian folk fairy tales of Siberia and the Far East
In the article the theme of prayer in the light of interpersonal relations is considered on the material of the Russian regional fairy tales. The conclusion is drawn, which concerns a multipurpose reflection of the national idea of prayer in a fairy tale.
Keywords: the Russian folk fairy tales, characters, prayer, interpersonal relationships, Siberia, the Far East.
Русское устное народное творчество по праву считается транслятором такого сложного явления, как двоеверие. Каждый из жанров в силу своей специфики в том или ином виде отражает его. Не стала исключением и волшебная сказка. Возникшая в языческие времена, развиваясь на протяжении столетий, она органично впитала и элементы Православия, к которым можно отнести православное мировоззрение сказочников (или отчасти усвоенное ими вместе с текстами), модели поведения персонажей, интерпретируемые в свете Православия, и вполне гармоничное внедрение в структуру сказки разнообразных православных мотивов. В данной статье речь пойдет об одном из таких мотивов -
