CC BY
378ЛЮДИ
Туркменистан: институт президентства в клановом постколониальном обществе
Шохрат Кадыров
Публикуя данный текст в рубрике «Люди», мы осознавали, что, быть может, более подходящим для него местом является другая рубрика — «Живой голос». В тематическом отношении материал, присланный Шохратом Кадыровым, действительно укладывается в первую рубрику; однако в жанровом отношении он больше подходит для второй, так как не полностью соответствует критериям, которые позволили бы определить его как строго научную статью. Для этого текст Кадырова слишком публицистичен и эмоционален, слишком заметна на нем печать личного жизненного опыта и политического выбора. В то же время мы не могли не учитывать, что автор — известный демограф и его профессиональные качества упорно пробиваются на поверхность даже в самых острополемических пассажах. Важно и то, что он с подкупающей откровенностью пишет об обществе, которое хорошо знает изнутри и которое сейчас полностью закрыто для наблюдателей со стороны. При этом он пишет не памфлет (хотя и сбивается иногда на стиль журналистских разоблачений), обвиняющий во всем и вся одного человека, а разбирает социально-культурные причины, которые вознесли этого человека наверх и позволили ему в гипертрофированных размерах персонифицировать в себе и страну, и ее людей. Следовательно, перед нами все-таки статья, хотя и сильно политизированная, и речь в ней в первую очередь идет все-таки о «людях».
Редакционный совет
Шохрат Ходжакович Кадыров, демограф, член Европейской ассоциации демографических исследований, г. Берген (Норвегия).
Объектом настоящего исследования является трайбализм, понимаемый мною как борьба кланово-региональных, то есть племенных и земляческих, субэтнических общностей за гегемонию. В Таджикистане — это противоборство кланов Худжанда (Ленинабада), Куляба, Гарма; в Узбекистане — ферганских (восточных), самаркандских (западных) и ташкентских кланов; в Кыргызстане — киргизов севера и юга; в Казахстане — конкуренция трех жузов. В Туркменистане трайбализм свое наиболее яркое выражение получает в соперничестве кланов Ахальского оазиса, в котором расположен Ашхабад, с кланами других регионов. До прихода С. Ниязова представителям «аборигенов» столичного региона — ахальским туркме-нам-теке (или туркменам-ахалтеке) — не удавалось прорваться на пост первого руководителя ТССР с 1951 по 1985 год, то есть на протяжении срока в два раза большего, чем брежневский застой.
Задача данной статьи1 заключается в том, чтобы показать клановые истоки института президентства в постколониальном Туркменистане, исследовательские пробелы в этой области и возникающие здесь практические проблемы. Автор исходит из того, что: а) не личность первого лица, а институт президентского правления является главным условием узурпации власти; б) в сохранении в клановом постколониальном обществе института президентства, точнее, института президентского авторитаризма, есть внутренняя и внешняя логика. Начнем наш разбор с внутренней логики.
Язык политического подсознания
Нынешняя стабильность туркменского общества не должна считаться достижением президента, успехом президентской политики и идеологии. Она — результат социальной недоразвитости, незрелости национального самосознания, которые президентская власть усугубила.
Межплеменная солидарность туркмен исторически всегда была слабой. В XIX веке, желая ослабления туркмен-теке, западные и хивинские йомуды готовы были поддержать Россию. Сконцентрировав в 1881 году силы для сопротивления русским в крепости Геок-те-пе, текинцы изменили традиционной партизанской тактике нападений на противника со стороны Каракумов. Эта тактика почти всегда была гарантом сохранения независимости туркмен. Почему же на этот раз вожди текинского сопротивления от нее отказа-
лись? Полагаю, что они не без основания опасались: в случае ухода туркмен-ахалтеке в пустыню враждовавшие с ними племена с помощью русских займут оставленные территории. Ахальские туркмены не получили в 1881 году своевременной помощи даже от своих соп-
<-> Г"\ _ <-> _ __
леменников марыйских теке. Западные йомуды не пришли на помощь северным во время карательной экспедиции Кауфмана-Головачева в 1870 году. Еще один пример: в 1916 году были попытки северного йомуда Джунейд-хана помочь юго-западным йомудам, ставшим объектом карательной экспедиции генерала Матридова, но помощь была настолько плохо организована, что не дала результата.
Советские туркмены как нация зародились в 1924 году2, когда впервые появляется само понятие «Туркменистан». До того туркмены идентифицировали себя преимущественно по признаку кланового родства, а не по признаку общности территории. У них не было опыта централизованного управления племенными федерациями. Объединить туркменские племена в рамках одного государства в тот исторический момент можно было только с помощью внешней силы, под ее контролем.
Это обстоятельство объясняет, почему, несмотря на политику борьбы с великорусским шовинизмом (1923—1934) и курс на корени-зацию государственного аппарата, начиная с 1921 года3 и вплоть до 1947, позицию реального, а не номинального «первого лица» в ТССР занимали не туркмены, а командированные из Москвы наместники (см. Приложение). С этого же времени и вплоть до конца 80-х годов московский представитель занимал кресло второго секретаря республиканского ЦК. Для сравнения замечу, что на Кавказе И. Сталин опасался назначать лиц некавказской национальности не только первыми, но и вторыми секретарями ЦК местных компартий4. Значительная «московизация» республиканской политической верхушки имела место в Киргизии. Здесь, однако, причиной была не только регионально-племенная разобщенность, но и наличие еще с царского времени высокой доли русских поселенцев. В ТССР русских в составе населения было существенно меньше; зато региональноплеменные противоречия — сильнее, чем в Киргизии.
Большая часть туркмен до сих пор считает себя туркменами потому, что якобы сохраняет «чистоту» племенного происхождения. При этом каждый туркмен не без гордости называет себя таковым, а не текинцем или йомудом или другим туркменским субэтнонимом. Каждое племя-землячество говорит на общепонятном для всех туркмен языке, но имеет свой диалект; ассоциирует родину со всей
территорией страны, но имеет регион основного расселения и, наряду с общей легендой о происхождении, свою легенду о происхождении и о своих героических персонах (шеджере). Старшее и среднее поколение туркмен предпочитают браки детей и внуков преимущественно с соплеменниками. Если в Европе браки среди родственников составляют 2%, то в Туркменистане из каждых 100 браков не менее 10 — родственные. В отдельных селах этот показатель достигает 60%. Поэтому генетически каждое туркменское племя — а их около 30-ти и объединяют они более 5000 родовых групп — представляет собой особую субпопуляцию5.
Туркмены до сих пор — «нация племен», уровень их гражданского самсознания остается низким. Достаточно напомнить, что в 1978 году ни одна из фракций политической и культурной элиты туркмен не воспротивилась принятию конституции, составители которой «забыли» о государственном статусе туркменского языка. В Грузии по аналогичному поводу произошли волнения, и советская национальная элита там (а также в Баку и Ереване) добилась от Кремля сохранения государственного статуса титульного языка. В 1984 году массовым тиражом выходит брошюра о добровольном вхождении Туркменистана в состав России, исказившая правду о присоединении6. Лишь горстка туркмен открыто заговорила об этом, но не в 1985, а спустя еще 5 лет, в 1989 году, когда на смену празднику Перестройки пришла истерия национал-популизма. В мае 1992 года в новой конституции появилась статья о том, что президентом может стать только туркмен. Мало кто в Туркменистане до сих пор осознает это национальное самоуничижение, показывающее всему миру, что туркмены (80% граждан страны!) не нация, а скопище диких племен, опасающихся прибытия варяга. И до сих пор даже многоопытные диссиденты и оппозиционеры продолжают верить, что ниязовскую конституцию, развязавшую президенту руки для того, чтобы топтать Основной закон, нужно только подкорректировать. А ведь ее надо просто отменять и делать заново.
Туркменское общество, как и многие аграрные этносы, наивно и консервативно. Все советское время, исключая период басмачества, оно молчало и приспосабливалось. Лаконичное «Коллективно!» — популярный тост сельских туркмен. Принятие этого слова туркменами было выражением адаптации принципа клановой солидарности к колхозной жизни7. «Ай, болья-да» — еще одна знаковая фраза для туркмен. Она отражает их настроения застойного брежневского времени. В переводе на русский она буквально означает «ай, да ладно»,
в переносном смысле — очень многое: потерпи; и это пройдет; и не такое выносили; лишь бы хуже не было; лучше оставить так как есть; ты меня не трогай — я тебя не трону и т. п. Кодовая фраза расконсервации общественного сознания туркмен в 1989 году — «Бизе шу геректэль!», то есть «Нам это ни к чему!». Ее, как пароль, любили вставить в разговоре, подразумевая готовность дать отпор всему чужому, не туркменскому (русификации, коммунистам). Но то же самое, правда, чаще в уме, говорили партаппаратчики, в том числе и Ниязов; и они-то подразумевали демократизацию! Вот и оказалось, что между призывами национал-демократов к независимости и желанием партаппаратчиков «порулить» без Москвы расстояние было — рукой подать.
На рубеже 1980— 1990-х годов в столичном регионе формируется группа национальной демократии «Агзыбирлик». Официальный перевод — солидарность, единство; неофициальный, близкий к народному пониманию, — согласие, сплоченность семейного клана. По-туременски агзы буквально — рот, быр — один, агзыбыр — люди, едящие из одного котла, синоним слова машгала (семья). Призыв к единству сил национальной демократии передавался через представление о клановой сплоченности. Но своего пика процесс активизации клановой солидарности достиг в первые годы независимости. Чего стоит лозунг «У нас есть Туркменбаши! Кто есть у вас?», противопоставляющий туркмен одного региона туркменам других регионов! У этого лозунга есть свой младший брат, родившийся в 1995 году: «Нам все достанется». Зачем бороться против Ниязова: рано или поздно он уйдет, и все достанется «нам» — туркменам, живущим в Ашхабаде и Ахале. Включая не только дворцы, но и власть в них. Этот племенной пароль-клич до сих пор является неофициальным девизом ниязовского кланового электората.
У Ниязова было два пути сохранить стабильность: либо в поте лица работать над консолидацией туркмен в нацию, либо следовать путем регионально-племенного гегемонизма. Он выбрал ахализацию под наркозом национал-популизма, диктатуру под наркозом ахализации.
Двойная идеология
Кто бы ни сменил Ниязова, главным будет вопрос о сохранении режима безграничной президентской власти. А это во многом вопрос о том, на какой идеологии держится режим. Без разработанной
идеологии или хотя бы определенного идеологического «субстрата» 10—15 лет находиться у власти невозможно. Повторюсь: идеология Ниязова — это идеология президентской власти в условиях господства клановых связей. Опора же режима на репрессивный аппарат лишь доказывает, что идеология эта все-таки недостаточно сильна, что многие люди ей не верят.
Как же случилось, что в Туркменистане фактически произошла пожизненная узурпация власти? Тут, наряду с живучестью клановой структуры туркменского общества, существенную роль сыграла подмена объявленной идеологии строительства национального государства неофициальной идеологией племенного гегемонизма.
В свое время Москва не допускала такого положения, чтобы преемником туркмена, занимавшего первый пост в республике, становился туркмен из того же племени или землячества. Кремль культивировал межклановую ротацию кадров. Засилию кланов в политической структуре препятствовала также частая обновляемость высшего республиканского эшелона после изменений руководства (или курса) в Центре. В результате первые секретари союзных республик СССР менялись в хаотической очередности, порой чаще, чем один раз в год. Правда, ТССР по показателю сменяемости высших лиц почти всегда «отставала». К перестановкам в Ашхабаде новый правитель в Кремле приступал в среднем через 4—5 лет после своего утверждения на верху партийной пирамиды. В результате, когда доходили руки до Туркмении, замены в других республиках, как правило, были уже произведены. Так, при Брежневе нового первого секретаря в Ашхабаде назначили после того, как соответствующая процедура была проделана в Казахстане, Белоруссии, Армении, Латвии, Литве, Азербайджане. При других генсеках, не столь почитавших стабильность кадров, как Леонид Ильич, к тому моменту, когда в Кремле вспоминали о Туркмении, в других республиках первых секретарей меняли уже не один раз. Например, при Сталине в Белоруссии — 4 раза, в Азербайджане — 2 раза, на Украине и в Армении — тоже дважды; при Хрущеве в Казахстане, Белорусии, Таджикистане — 3 раза, в Узбекистане — 2 раза. Но даже с таким запозданием смена баш (первого, главного) секретаря была неизбежной, а с ней — и смена правящего клана.
Ниязов сломал эту традицию, пересидел М. Горбачева и Б. Ельцина и в декабре 2000 года организовал свое избрание пожизненным президентом. Причем сделал это как раз накануне прихода к власти В. Путина. Будто боялся, что тот лишит его должности «главы
М. Горбачев и С. Ниязов. Канун роспуска СССР. Архив ИТАР-ТАСС
туркмен»... В январе 2001 года Ниязов фактически признал, что нарушил правила игры, походя заявив, что сам покинет свой пост через 5—6 лет, когда найдет себе достойную замену. Таким образом, «пожизненность» обернулась едва ли не недоразумением; складывается впечатление, что Ниязову просто захотелось побить рекорд туркменского политического долголетия, принадлежавший М. Га-пурову, — посидеть у власти больше 16 лет.
Авторитарное государство больше, чем любое другое, любит подчеркнуть, что оно общается с массами через идеологию, опирается на добровольное согласие масс, увлеченных идеями лидера. Власть всегда подпитывает идеологию новыми обещаниями. Н. Хрущев обещал советским людям коммунизм в 1980 году; Ниязов заявил, что «каждая семья будет в 2000 г. иметь телефон, дом, корову», затем наступит XXI век, который вообще будет для туркмен «золотым». Оно и понятно: в идеологии авторитаризма просто должен присутствовать элемент обмана. Ибо она должна помогать реальной политике скрывать реальные задачи (эксплуатация, доходы) и цели авторитарного режима (удержание власти). Власть обещает всем все,
но наделяет «всем» в порядке социальной (этнической, религиозной и т. д.) очереди — да так, что стоящим позади достается немного. Поэтому-то и существует разрыв между идеологией официальной, «для всех», и идеологией «для служебного пользования», для тех, кто ближе к власти, в том числе и территориально.
Разрыв между афишируемой и неафишируемой идеологией воспроизводится и в ином виде: между тем, что предназначено для внутреннего и внешнего потребления. Об этом свидетельствует следующий факт. У себя дома президент подчеркивает различие между печальным русско-советским и замечательным постколониальным периодами истории туркмен. И он же делает официальные заявления о стратегическом партнерстве с Россией. Но полностью «развести» две стороны не удается; как следствие, главный легитимирующий текст официальной идеологии — новая фундаментальная версия национальной истории Туркменистана, изготовленная под редакцией президента, — все последние 15 лет только планируется к изданию. Видимо, эта книга так и не увидит свет, поскольку грозит испортить отношения Ниязова с Россией, которая, в отличие от президента Туркменистана, не отказывается от истории СССР и, более того, убеждена, что она в Туркменистане выполняла важную культуртрегерскую функцию.
Постколониальные режимы всегда категорически настаивают, что их идеология лучше идеологии предшественников. Страна стоит в начале многоэтапной деколонизации, а старое-новое правительство вещает нам о «бархатной революции». Президент хочет (точнее, должен) показать, что делает что-то очень новое, лучшее, чем то, что было до него.
Президент «забыл», что в ТССР была создана республиканская академия наук, племенные диалекты были интегрированы в нормированный литературный язык, появились национальный театр и кинематограф, художественные школы и студии, система бесплатного всеобщего среднего образования, был проложен самый длинный в мире Каракумский канал, на котором держится современная городская жизнь, были заложены основы нефтегазового комплекса, формирующего сегодня 75% доходной части бюджета Туркменистана. Глава республики искажает факты недавней истории. Так, 1 декабря 2000 года он, симулируя склероз, заявил общественности и студентам, что за все советское время в Туркмении было построено лишь 2 или 3 предприятия (!?).
Творец и носитель президентской власти как будто не помнит и о том, что в 1924 году туркмены, в отличие от казахов, киргизов и таджиков, стали гражданами не автономии в составе России или Узбекистана, а сразу обрели государство со статусом полноправного члена СССР. Разрозненные и враждующие до этого, они не только формально объединились, но и, при населении в 660 тыс. человек, стали обладателями государственной территории, большей по площади, чем территория многомиллионого Узбекистана. Памятник человеку, который был одним из авторов столь выгодного для туркмен территориального разграничения, председателю правительства ТССР в 1924—1937 годах К. Атабаеву Ниязов приказал разрушить, построив себе на этом месте дворец. О лидере повстанческого движения Джунейд-хане, ссылками на популярность которого Атабаев доказывал Москве необходимость особого подхода к туркменам, тоже не вспоминают.
Еще раз подчеркну: антисоветизм нужен президенту для внутреннего пользования, но он всегда опасается, не обратят ли на него внимание в Москве. Поэтому, например, он не рискнул убрать памятник В. И. Ленину, стоящий в центре столицы. Примечательно, что даже ярые националисты не смеют упрекнуть главного олигарха за это. На фоне разных способов осквернения охраняемых портретов Ниязова и памятников ему, памятник человеку, в 1920 году рекомендовавшему рассмотреть условия слияния и разделения народов Средней Азии, стоит нетронутым. Несколько лет тому назад Каракумский канал из канала имени Ленина превратился в канал имени Туркменбаши. Но в середине 90-х годов, видимо, опасаясь прихода в России к власти коммунистов, президент приказал убрать свое политическое прозвище из названия великого канала.
Вообще следует заметить, что между титулами «баш секретарь» и «туркменбаши» имеется прямая связь, притом не только этимологическая. Что такое, например, заявления Ниязова о «золотом веке туркмен», как не перефразированное обещание КПСС «коммунизма за углом»? Многие поругивают Туркменбаши за то, что он ввел традицию дарить иностранцам породистых туркменских коней. Но и тут он неоригинален. Еще баш секретарь Б. Овезов во время пребывания Хрущева в Ашхабаде подарил высокому московскому гостю пять высококачественных текинских ковров, 12 шкурок золотистого каракуля и известного в республике коня. Кто знает, может потому наш Балыш и усидел еще пять лет после ухода Хрущева, что
внедрил новую традицию?8 Так что и в этом отношении президент независимого Туркменистана, несмотря на свои претензии на несопоставимый с предшественниками исторический вес, недалеко ушел от первого секретаря компартии ТССР.
Двойственная природа идеологии президента ведет и к разрыву между декларированным лозунгом национального единства и реальным процессом формирования региональных элит по расходящимся внешнеполитическим и культурным ориентациям.
Москва впервые в истории туркмен основала для них не просто государство, а государство, теория которого была задана политиками Запада и идеями, выработанными в лоне западноевропейской культуры. Вместе с этим авторитарно-европейским государством Ниязов получил и своеобразную формулу комплектования политической и культурной элиты: N+1. Раскрыта она может быть следующим образом: представители энного числа кланов того или иного племени, предводительствуемые «своим» баш секретарем, образуют как бы новое, «управленческое», племя — племя «евротуркмен»9. То, что произошло с формулой в президентском Туркменистане, характерно для постколониальных обществ: чем дольше правит президент, тем больше она конкретизируется, принимает вид А+1, где А означает ахалтеке, получающих едва ли не монопольное право на превращение в приобщенных к власти «евротуркмен».
Эта новая элита формируется уже не только и не столько в России. Кроме того, при общей для всех ее фракций удаленности от образовательной системы России, в ней намечается внутреннее разделение по образовательной ориентации на прозападную и проази-атскую. Дети родителей, проживающих в столице и входящих в высший эшелон управленцев, направляются на учебу в высокоразвитые капиталистические страны. Дети из провинции либо вообще не учатся, либо посылаются в страны мусульманского Востока, где образование дешевле. Таким образом Туркменистан демонстрирует Западу и Востоку, что он деколонизуется, избавляется от российского влияния; России и Западу — что править продолжают туркмены европейской ориентации и это необходимо, так как молодые элиты из регионов могут расколоть Туркменистан на зоны влияния восточных (мусульманских) стран; всему миру — что азиатской периферией, фактически занимающей все пространство Туркменистана за пределами его столичной округи, нужно править азиатскими методами (квазимонархия).
Все дороги ведут в Ашхабад
Национал-демократы вольно или невольно подсказали президенту, что нужно сделать, чтобы надолго остаться у власти. «Агзыбир-лик» особенно нажимал на прославление защитников Геок-тепе, героев антироссийского сопротивления 12 января 1881 года. Ниязов сделал дату захвата крепости войсками Российской империи Днем всетуркменского поминовения павших в войнах. С точки зрения неафишируемой политики эта дата стала ежегодным смотром сплоченности земляков-текинцев вокруг Туркмена № 1.
Так зарождалась его идеология, идеология создания не национального государства, а всего лишь регионального султаната, жизнь в котором на порядок лучше, чем в других частях бывшей ТССР, доставшихся по наследству от СССР сердару (тоже титул Ниязова; в переводе на русский — племенной вождь). Господствующая элита структурирована в нем по земляческому принципу, ключевые позиции находятся в руках «евроахальцев», затем — «евротекинцев», а затем уже всех остальных «евротуркмен».
Важно, однако, иметь в виду, что клановая солидарность — динамический стереотип, функционирующий, так сказать, по умолчанию. Открыто демонстрировать клановую лояльность чуть ли не так же опасно, как афишировать членство в мафии. Эффект умалчиваемой клановости свойственен этническому самосознанию вообще, что видно на примере любого национального меньшинства.
После 1924 года члены каждого туркменского племени, чтобы не чувствовать себя в ТССР национальным меньшинством, приняли написание своих фамилий с окончаниями на ов/ова и стали называть себя чаще, чем то было прежде, туркменами. Но в Туркменистане мало кто не знает: хотя каждый туркмен и говорит, что он туркмен, но при этом до сих пор подразумевает, что его племя (землячество) лучше других в своей туркменской исконности. Ни Ниязову, ни любому оппозиционеру не надо формировать свою политическую «семью» или «клан». Стоящий у власти моментально и автоматически обрастает клиентами из родственников и земляков. Клановое самосознание позволяет проводить политику племенного гегемонизма, не заявляя о ней. В современной американской политологии этот феномен назвается «необъявленной политикой».
Кстати, «жертвой» подобного же трайбализма стал и начинавший как либерал президент Кыргызстана. В свое время туркменская независимая печать поспешила поставить его в пример Ниязову10.
Было это в конце 1990-го — начале 1991 года. Но мало кто помнит, что уже в 1992 году, приехав в Туркменистан с официальным визитом, «демократ» А. Акаев обронил на пресс-конференции, что, мол, завидует президентской вертикали, созданной за столь короткий срок его туркменским коллегой. В Казахстане политику опоры президента на свое землячество называют «чемолганизацией» — по названию села Чемолган, где родился Н. Назарбаев п.
«Свой среди чужих, чужой среди своих» — такова была классическая парадигма кадровой политики метрополии в колониях. В Ни-язове руководители КПСС увидели круглого сироту, самим фактом сиротства оторванного от кланов, местные коммунисты — ленинца, строителя национальной государственности по советскому образцу, европейская община — обрусевшего туркмена с женой из Ульяновска. Но куда важнее оказалась другая идентификация нового баш секретаря, проделанная ахальцами. Они лишь потому и поняли, что грянула перестройка, что у власти появился земляк-единоплеменник. Никаких других подтверждений тому, что началась «демократизация», им не потребовалось.
Ш. Батыров — туркмен, впервые реально занявший пост главного партийного руководителя республики в 1947 году, то есть через 23 года после ее образования, тоже был представителем столичного племени. Однако у власти он находился недолго. После него ни одному текинцу из Ахала не предоставилась возможность сесть в то же кресло. То был результат — вряд ли преднамеренный — кадровой политики Москвы. Определенную роль сыграло и снижение удельного веса столицы в экономической и социально-культурной жизни республики после землетрясения 6 октября 1948 года. По-настоящему Ашхабад стал возрождаться только с 60-х годов.
Такова действительность Туркменистана и, шире, Средней Азии: между двумя «демократами» ее житель выберет единоплеменника. Когда власть Москвы кончилась, Ниязову ничего не оставалось, как принять и применить к своей выгоде местные правила игры. Правило первое, общее: с трайбализмом не надо бороться, его надо использовать. Правило второе, частное, то есть жизненно важное непосредственно для конкретного президента Ниязова: используй трайбализм во благо гегемонизма ахальцев и прочих теке.
Вот тогда-то в толпе на одной из первых праздничных демонстраций в честь независимости страны и появляется упоминавшийся ранее базарный транспарант: «У нас есть Туркменбаши! Кто есть у вас?». Так националистическая идея статьи конституции о том, что
президентом может быть только туркмен, преломилась в племенном сознании. Если вместо баш секретаря появился баш туркмен или туркмен № 1, то, соответственно, его племя, его клан, его землячество также становятся первыми.
Региональные партийные боссы понимали: устранить Ниязова не так уж трудно, но вот сохранить власть в иноплеменном окружении почти невозможно. Самое интересное, что по той же причине в неудобном положении оказались оппозиционеры. В борьбе с Ниязовым им не хватало главной козырной карты — неахалтекинского происхождения главы государства. Именно эта карта лучше любой агитации и пропаганды могла бы настроить столичные туркменские низы против Ниязова. Показательно, что сделало то же общество «Агзыбирлик». Его представители съездили в «родовое гнездо» баш секретаря, поселок Кипчак под Ашхабадом, с целью верификации племенной принадлежности Ниязова. После чего принялись распространять версию, будто Ниязов не текинец, а из племени арабского происхождения.
Версия, однако, не встретила доверия... И пошло-поехало: гимн, герб, флаг нового государства — все получило печать ахальского гегемонизма. Добавьте к этому бурный поток кредитов и нефте-газо-хлопкодолларов, хлынувших в ашхабадский регион, ахализацию аппарата авторитарной власти, наконец, заявления самого Ниязова — типа такого, например, что еще в молодости ему якобы сели во сне на голову ангелы и предрекли, что Туркменистаном будут править текинцы. Или: в 1995 году президент апеллирует не к традиционному символу национальной консолидации, великому поэту всех туркмен Махтумкули, а к образу племенного вождя туркмен-теке Нурберды-хана. Его нагайкой, подаренной главе всех туркмен родственниками из Кипчака, Ниязов пригрозил наказывать непослушных, например, туркмен-йомудов Западного Туркменистана12.
Основные составляющие идеологии президента Туркменистана таковы: с одной стороны, ситуативная русофобия, маскируемая под этакий «постсоветский склероз», но временами перерастающая в нагловатый антисоветизм; с другой — национальная неразвитость и племенной гегемонизм. Разворачивая этот четырехугольник в цепь, получаем: «русские, громившие текинцев в 1881 году, и коммунисты — одно и тоже; коммунисты возродили трайбализм; только объединившись вокруг так называемого президентского племени (землячества), мы создадим нацию и новое государство». При этом узловым элементом является именно племенной (земляческий) гегемонизм.
Его увековечение в ходе строительства нации «новых туркмен» — одна из двух наиглавнейших целей; вторая цель — сохранение поста президента за Ниязовым. Все прочее — русофобия, антисоветизм и даже сам трайбализм как всеобъемлющий политический принцип — лишь условия, инструменты, фон для достижения этих целей. Место одних условий может быть теоретически занято другими, даже прямо противоположными, но только в обмен на сохранение главных целей. И поскольку условия изменчивы, а цель постоянна и преследуется по умолчанию, реально исповедуемая идеология остается необъявленной.
Как видим, внутренние компоненты идеологического модуля президента Туркменистана не связаны друг с другом, хотя их и замыкает на себя кланово-региональный гегемонизм. Это идеология временщика, а не исторического деятеля.
Парадоксально, но ахалтекинский гегемонизм в Туркменистане стал фактом благодаря завоеванию туркмен Россией. И дело тут не только в том, что туркмены племени теке первыми были вовлечены в бурное капиталистическое развитие Российской империи, потому и продвинулись вперед во всех отношениях по сравнению с племенами других регионов, заселенных туркменами. Существенную роль сыграло и то обстоятельство, что ахальские (ашхабадские) туркме-ны-теке, во-первых, сопротивлением при Геок-тепе вызвали к себе уважение победителей, во-вторых, быстро осознали — и использовали к своей выгоде — как общие преимущества присоединения к России, так и преимущества особые, связанные с их восприятием русской властью. До присоединения определенными преимуществами пользовались западные йомуды во главе с Кият-ханом. Но последний после присоединения был отправлен в почетную ссылку в Тифлис, где и скончался. Оставшиеся же после захвата крепости Геок-тепе ахальские вожди удостоились царского приема в Санкт-Петербурге, получили дорогие подарки, милицейские чины, постоянное жалованье, а их детям было разрешено учиться в Пажеском корпусе. Популярность туркмен-теке в царское время была настолько велика, что в отдельных случаях субэтноним «теке» служил синонимом этнонима «туркмен». Кроме туркмен-ахалтеке, ни одному другому племени или народу Средней Азии не было даровано право появляться в общественных местах с холодным оружием и никто, кроме них, не получил права участвовать в боевых действиях на фронтах Первой мировой войны. Кстати, именно этот факт стал поводом для возмущения туркмен-йомудов на юго-западе Туркмени-
стана в 1916 году. В период английской оккупации генерал Малле-сон считал, что переход Закаспийской области под протекторат Великобритании вполне возможен при одном условии — если на это согласится Махтумкули-хан, сын Нурберды-хана, главного организатора текинского сопротивления русским в 1881 году. Большевики получили от Махтумкули-хана согласие на то, что станут преемниками царской власти в Закаспии.
Большевики, создав ТССР, отчасти нейтрализовали гегемонизм текинцев. Москва пыталась организовать государство, в управленческой структуре которого были бы представлены все племена. После образования ТССР было даже решение перенести столицу государства в г. Чарджоу13. Все 80 советских лет были временем строительства туркменской нации, в том числе на базе сравнительно равномерного и попеременного участия каждой кланово-региональной общности в политическом управлении. С назначением в 1985 году Ниязова начался откат на 100 лет назад. Впрочем, для племенного ниязовского электората это не откат, а реванш, восстановление исторической справедливости, попранной коммунистами. А для президента племенное лидерство — приводной ремень консолидации нации. Только вот консолидации на деле не происходит. Ибо, как показывает постсоветский опыт соседнего Казахстана, реальная политика национальной консолидации предполагает субэтнический плюрализм, в нем себя проявляет14.
Было бы неуважением к Ниязову считать, что он не сделал ничего важного, не сумел развернуть страну в определенном направлении. Безусловно сделал и сумел, да так, что и после его ухода столичные кланы, избалованные своим нынешним превосходством над остальными регионами, никому не дадут командовать республикой, в ущерб себе властью в столице не поделятся.
Есть и другая причина, почему кланово-субэтническое влияние на политическую жизнь в республике объективно будет сохраняться еще довольно долгое время. Это темпы демографического перехода от многодетности к малодетности. Хотя многодетная семья, воплощающая в себе культ широких родственных связей, начала терять господствующие позиции в Туркменистане с 1970-х годов, полностью она их утратит не ранее, чем к концу первой четверти XXI века15. Но, пока этого не произойдет, клановые лояльности, племенные предпочтения и земляческие связи будут оказывать сильнейшее влияние на политическое развитие Туркменистана.
Илинизм
Словосочетание туркмен или дважды всплывало в общественнополитическом лексиконе туркмен в ХХ веке. Первый раз — в конце 20-х годов, когда в Ташкенте издавался журнал «Туркмен или», а коммунисты еще продолжали либеральничать с воспитанной в царское время туркменской интеллигенцией. Второй раз — в начале 90-х годов. Тогда оно возродилось в среде свободомыслящих туркмен сначала в названии одноименной полулегальной газеты в Ашхабаде16, а чуть позднее — оппозиционного туркменского журнала в Москве.
Понятие «туркмен или» гораздо ближе сердцу простых людей, чем официальные ватан (родина) или халк (народ). В 1920—1930-х годах и позднее оно переводилось, точнее преподносилось, как «туркменский народ», «туркменский край», «страна туркмен». Отчасти такой перевод приемлем, однако исконное значение этого понятия все же несколько иное: туркмен или — это конфедерация племенных федераций туркмен.
Прошлое предков туркмен — это история не народа, а различных, больших и малых, конфедераций племен: внутренних и внешних туркмен-огузов, туркмен союн-хани и эсен-хани, туркмен ак-коюнлы и гара-коюнлы и т. д. В роли племен-гегемонов, стоявших во главе крупных туркменских племенных федераций, либо входивших, либо не входивших в конфедерации, в разные времена и эпохи выступали кайи (геоклены), баяндыры, языры (карадашлы), салыры, човдуры, арсари, йомуды, теке17. Ниязов пытается реализовать все ту же средневековую модель в современных условиях — в виде гегемонизма туркмен-теке столичного региона.
Порочность таким образом понимаемого илинизма очевидна. Если завтра вместо нынешнего придет другой президент — представитель другого племени, то он будет строить государственность и нацию, навязывая обществу другие локальные ценности. Не лучше будет ситуация, если представитель одного племени будет сидеть пожизненно или передаст власть соплеменнику. Пуская в свою среду других исключительно на условиях ассимиляции или морального подавления, племя-гегемон не только попадает в оппозицию к остальной части этноса, но и, оказавшись в самоизоляции, само становится жертвой внутренней борьбы между внутриплеменными подразделениями, в меньшем масштабе вопроизводящей все то же клановое соперничество.
Надо сказать, что оппозиция страдает теми же комплексами, что и власть. Она скрывает реальное значение понятия «иль». Она
выступает против авторитаризма, но предупреждает о «временной» авторитарной фазе в случае ее прихода к власти. Даже мотивация у президента и оппозиции одна: дескать, свобода приведет к открытому разобщению молодой нации. Например, к созданию политических партий по племенному принципу.
Обратимся к опыту США. Составляя американскую конституцию, «отцы-основатели» творчески переработали все, что к тому времени накопила прогрессивная английская и французская философско-правовая мысль. Они отказывались утвердить Основной закон до тех пор, пока не урегулирован вопрос о правах Центра и штатов, о федеральном устройстве, о наделении штатов правом решать широкий круг вопросов и, насколько то было возможно, не зависеть от Вашингтона. Я не призываю механически копировать американскую модель демократии, я просто хочу обратить внимание на принцип неразрывной связи демократии с федерализацией. Причем, чем больше страна, тем выше вероятность, что демократизация в ней будет сопровождаться федерализацией. Для пятимиллионного населения Туркменистан — страна большая.
Американская нация 150—200 лет назад была «сборной солянкой» из эмигрантов, компактно локализовавшихся по этническому и прочим признакам в соответствующих регионах США. Тут вам и англичане, и французы, и африканцы, и шведы. Туркмены в этом отношении не лучше, они, напомним, — «нация племен», состоят из субэтнических групп, в силу исторических условий разобщенных настолько, что, в известном смысле, о каждой из них можно говорить как о маленьком народе. Эту гипотезу еще лет десять назад высказывал М. Дурдыев — большой знаток туркменской социальной этнографии. Независимо от Дурдыева, политик и ученый Абды Кулиев, известный журналист и писатель А.-К. Велсапар (Джумаев) и другие также отмечают существование не только общетуркменского, но и субэтнических менталитетов. Самая развитая область туркменской исторической науки, этнография, до сих пор остается дисциплиной о разделении туркмен на локально-культурные общности, а не историей нации. Советская власть, то ликвидируя, то вновь образуя те или иные области или районы, установила административно-территориальное деление ТССР, грубо, но все же в общих чертах совпадающее с расселением субэтнических групп туркмен.
Сегодня Туркменбаши избегает нарушать традицию и назначает править велаятами (областями) выпавших из гнезда уроженцев тех же мест. Правда, поскольку каждого наместника фактическим лидером
делает его окружение, Ниязов постоянно меняет хякимов, а сравнительно недавно отказал им в праве занимать должности вице-премьеров. Боится приближать к себе иноплеменников, чем лишний раз доказывает, что племенной гегемонизм и институт власти президента — звенья одной антидемократической цепи.
Один из выходов к новой политике — правовой. Новая конституция Туркменистана должна быть конституцией федеративного государства, с утверждения принципа федерализма должна начинаться демократизация страны. Переход от гегемонизма кланов одного региона к федерации избранных региональных элит (илей)18 — наиболее отвечающая ментальности и биэтническому самосознанию туркмен форма демократизации. Федерализация позволит удовлетворить амбиции региональных элит, заменить их прежнюю кланово-региональную конкуренцию обычной карьерной и политической соревновательностью, поможет деполитизировать процесс строительства нации, предотвратить угрозу сползания демократического процесса в анархию.
Вместе с тем, идея федерализма имеет значение не только для постниязовского времени, но и на период идеологического противостояния оппозиции с авторитаризмом. В отличие от других популистских лозунгов, идея демократического илинизма противоположна самой сути скрываемой авторитарной властью идеологической доктрины кланово-регионального гегемонизма. А кроме того, именно эта идея позволяет представителям других регионов увидеть свое место как в оппозиции, так и в будущей структуре власти.
Внешняя логика сохранения президентского авторитаризма
В декабре 2000 года на закрытой лекции в Институте Дж. Кеннеди в США высокопоставленный американский эксперт сделал однозначное заключение: проекты его страны в Центральной Азии будут невыполнимы, если роль России в регионе будет сведена к нулю. Такое же впечатление о понимании решающего значения России, ее влияния на бывшие республики автор этих строк вынес после встреч со специалистами Гарвардского, Стетсоновского и Бостонского университетов.
Выступая в конце января 2001 года на встрече в МИД РФ, В. Путин подчеркнул, что СНГ как СНГ России не нужно; нужно СНГ для
России. Но есть ли у Путина план новой формы российского контроля над среднеазиатскими режимами? И если его еще нет, то может ли он быть разработан в ближайшие годы? На этот вопрос приходится отвечать и да, и нет. Да, — потому, что капиталистическая Россия хочет быть и высокоразвитой, что, помимо прочего, предполагает возможность распоряжаться ресурсами «третьего мира». Нет, — потому, что диктаторы в Центральной Азии у Москвы уже сейчас «свои». Другими словами, некая форма контроля уже есть, точнее, еще сохраняется.
Узловым моментом контроля оказывается опять-таки авторитарная президентская власть. Ибо она дает России, как минимум, два важных преимущества.
Преимущество первое, сформировавшееся исторически: рядовые избиратели, или, говоря шире, массы, привыкли психологически самоустраняться от политики. К этому их подготовила диктатура КПСС, в этом их укрепил опыт периода независимости. В частности, проведенные в 1991—1993 годах в Ашхабаде пилотажные социологические опросы показали19, что почти половина респондентов просто не смогла или не захотела ответить на вопрос: «Кто придет к власти после С. Ниязова?». В заполненных же анкетах первое место занял ответ: «Придут люди из ближайшего окружения президента». Другими словами, «башизация», эта своеобразная поздняя форма «большевизации», удобна тем, что «низы» сами не видят себя участниками борьбы за власть. В результате политическая эволюция Туркменистана выглядит вполне предсказуемой — а значит, легче поддающейся воздействию извне.
Преимущество второе, на перспективу. И жители Туркменистана, втайне ненавидящие власть президента, и сам президент, страшащийся этой ненависти, вынуждены искать поддержки со стороны. В результате, хочет того Россия или нет, но ей уготовлены сразу две роли. Одна — это роль освободительницы, другая — роль гаранта стабильности. Соединить их можно при том условии, что в Туркменистане не появятся «самозванцы от народа» типа А. Эльчибея, З. Гамсахурдия и Д. Дудаева. Они не нужны ни России, ни тем, кто в Ашхабаде извлекает выгоды из института президентства, покоящегося на принципе клановой политики.
Обновление российского контроля над бывшими колониями будет происходить, как и ранее, через замену «первого лица». Когда такая замена может произойти? Когда остро встанет необходимость, с одной стороны, что называется, выпустить пар внутриполитического напряжения, с другой, предотвратить опасность, что президента уберут неожиданно, стихийным образом либо с помощью какой-то
третьей стороны, не России. Вот тогда «наверху» постараются все сделать, притом сделать быстро, так как любая затяжка увеличивает шансы неконтролируемого вмешательства «снизу»20.
В президентской республике благополучия стало меньше, чем при Брежневе, демократии — меньше, чем при Горбачеве. Да, сегодня в Туркменистане есть полубесплатные коммунальные услуги (свет, газ, вода и пр.). Но и в тюрьме они есть плюс бесплатная еда, одежда и койко-место. Кстати, если в советское время обыватели смотрели на отсидевшего в тюрьме человека, как на нечто из ряда вон выходящее, то в ниязовское, наоборот, на не сидевшего смотрят уже почти как на чудо. За время независимости через тюремные застенки туркменистанцев прошло больше, чем при Сталине. Граждане поделены на амнистированных, сидящих и подозреваемых.
По существу, страна 10 лет живет в режиме чрезвычайного положения21, конституция фактически не действует, и формально это, как ни странно, вполне «конституционное» положение, раз существует пост президента, самой конституцией поставленный выше ее. Учитывая разгул репрессий, надо ли доказывать, что они являются не превентивной мерой, а реакцией власти на нарастающую напряженность. Но благодаря тому, что Туркменистан — самая закрытая из бывших советских республик, об этих каждодневно сотрясающих страну антиниязовских проявлениях за рубежом мало кому известно.
Я убежден, что в руководстве России знают об антинародной политике Туркменбаши; но Россия не торопится с вмешательством, так как считает, что пока в противостоянии президента с народом побеждает президент. Только тогда она начнет смотреть на Туркменистан пристально и серьезно думать, что делать дальше, когда убедится, что нависла опасность — не над Ниязовым, а над унаследованной с колониального периода идеологией власти первого лица.
Когда же Россия решит вмешаться, она скорее всего постарается опереться на пророссийски настроенных туркмен. Таковых в настоящее время имеется три группы. Это, во-первых, безответственные авантюристы — разного рода аппаратчики и бюрократы, — стремящиеся реализовать свои политические (карьерные) амбиции и, в случае собственного, вполне предсказуемого, политического провала, свалить бремя туркменских проблем на Россию. Во-вторых, идеалисты, представленные значительной частью интеллигенции; для них подчинение — тактика, получение импульсов к саморазвитию — цель. И, в-третьих, «регионалисты» — все те, кому надоело засилье в центральном аппарате власти столичных кланов. Пока это большинство туркмен. Однако среди них формируются настроения
Завершение первого официального визита Президента России Б. Н. Ельцина в новый Туркменистан. Ашхабад, дек. 1993. Архив ИТАР-ТАСС
и /■“' и и ТО
проиранском, протурецкои, проталибанскои ориентации22, обусловленные пассивностью России.
Что касается так называемых русскоязычных, то они, конечно, будут приветствовать перемены, но их собственная роль в них вряд ли будет значительной хотя бы потому, что славянская община в Туркменистане самая малочисленная в Центральной Азии. Сомнительно и то, что ее члены выступят инициативно. Опасаясь быть объявленными местными национал-демократами «пятой колонной», русскоязычные молчали даже в сравнительно свободное для самовыражения время перестройки и дезинтеграции СССР. Часть их покинула страну, другая, после объявления туркменского языка государственным, как и прогнозировалось23, осела в официальном и полуофициальном сервисе. Живут они сравнительно неплохо и у бедной, полубезработной массы туркмен вызывают зависть. Правда, несравнимую с ненавистью к туркам, иранцам и прочим иностранцам.
Туркменский политический театр — это не только театр одного актера имени Сапармурада Ниязова. В нем есть труппы для спектаклей разного жанра. Если считать, что трагикомедия в виде режима
Ниязова и остросюжетные детективы с «заговорами» оппозиции из моды выходят, то остаются драма и мелодрама и соответствующие этим жанрам звезды политических подмостков.
Прежде всего, это бывшие члены правительства Туркменистана, живущие ныне в Москве: А. Кулиев, Н. Союнов, Э. Каландаров и др. Прогрессивно-демократическую окраску составленному из них правительству могли бы придать фигуры независимых интеллектуалов типа журналиста М. Саламатова и социолога Ф. Ильясова. Добавьте еще пару-тройку умеренных национал-демократов — и получите типичное коалиционное правительство переходного периода.
Не исчерпан пророссийский ресурс и в окружении Ниязова. Здесь можно назвать посла Б. Шихмурадова, министра иностранных дел Б. Бердыева, журналиста-международника С. Дурдыева, ветерана вице-премьерства Б. Сарджаева, родившегося в г. Иваново спикера парламента С. Мурадова, старого опытного партаппаратчика А. Додонова, нового посла в США М. Оразова, «ветерана» силовых ведомств К. Касымова и бывшего комсомольского функционера, ныне председателя КНБ М. Назарова. Кстати, двое последних по роду службы имеют самостоятельную связь с коллегами в России. В этой группе вряд ли кто мог бы лично претендовать на пост президента (некоторые из них и туркменского языка-то не знают); но вот поддержать пророссийски настроенного кандидата они могут довольно дружно.
И первой, и второй группе по директиве Кремля могут оказать содействие видные представители туркменской диаспоры в России. Таковы, например, член аппарата правительства РФ Дж. Поллыева, ее супруг, бывший сотрудник аппарата ЦК ЛКСМТ, а ныне полковник российской милиции М. Каррыев, академик РАН Н. Халлыев, профессиональный дипломат СССР/России Т. Дурдыев и др.
В целом же наличествуют и левые, и центристы, и правые, и даже (теоретически) правительство «национального согласия». При этом проиграет тот, кто не станет считаться с Россией и в то же время будет слишком уж упорно ждать, пока Россия даст «добро». Именно поэтому, видимо, А. Кулиев показывает России, что возглавит процесс туркменской перестройки, не дожидаясь ее приглашения, опираясь на волю народа. В этом основное отличие группы, в которую он входит и на лидерство в которой претендует, от остальных.
Ну а что в Туркменистане? Окружение Ниязова не хочет серьезных перемен. Ему, окружению, незачем бороться за господство — оно уже господствует. Конечно, чем дольше диктатура, тем труднее строить демократию. Но зачем номенклатуре демократия? Да, часть
ее тоже недовольна. Только недовольна она не институтом президентства, а Ниязовым. Большинство же ее молчит потому, что у диктатора с номенклатурой социальный, точнее, страховой контракт. Поддерживая президента и его культ, номенклатура снимает с себя ответственность перед народом за преступления режима. Культ личности президента нужен номенклатуре как каждодневное доказательство того, что виновата не система, а президент-узурпатор. В идеологии культа слабости диктатора и политический интерес номенклатуры органично смыкаются. Номенклатуре нельзя показывать народу, что за действиями президента стоят действия и интересы группы: ведь если ошибается группа, то это уже не ошибка, а сознательный курс. Для его маскировки и не убирают президента. Президент же в обмен на это, за редким исключением, ни одного проштрафившегося из его окружения в тюрьму не посадил. Все остаются при деньгах и должностях.
Далее, гнет ниязовщины так велик, что народ согласился бы на замену ее каким-нибудь назарбаевским, акаевским, на худой конец, алиевским авторитаризмом. В результате главный вопрос — вопрос о глубоких преобразованиях государственных структур — уходит на задний план, перемены могут ограничиться даже не заменой «злого царя» на «доброго», а всего лишь отставкой Ниязова. Это обстоятельство важно иметь в виду тем, кто рассчитывает, что приход к власти оппозиции приведет к революционным переменам.
Демократический исход противостояния Ниязова и его окружения, с одной стороны, оппозиции, с другой, зависит от многого: насколько организованно поддержат оппозицию простые люди; поддержат ли ее клановые авторитеты, влиющие на поведение простых людей; насколько близки и понятны тем и другим будут лозунги оппозиции; наконец, насколько оппозиция будет подготовлена к реформам теоретически, а теория реформ будет близка менталитету «нации племен».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Впервые основные положения этой статьи были представлены в лекции «Туркменский трайбализм», прочитанной мною специалистам и студентам Русского центра Стетсоновского университета (Флорида, США) в декабре 2000 года.
2 27 октября 1924 года было узаконено образование Узбекской и Туркменской ССР. В феврале следующего года I съезд Советов ТССР принял решение о вхождении республики в состав СССР. В мае того же года она была принята в СССР.
3 Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. Вильнюс, 1990. С. 48, 54 и др.
4 Там же, с. 133.
5 Дурдыев М., Кадыров Ш. Туркмены мира (Историко-демографический обзор). Ашхабад, 1991. С. 18.
6 Кадыров Ш. Осада Геоктепе: как это было // Комсомолец Туркменистана, 1990, 6 октября.
7 Этого вопроса на примере главным образом Узбекистана касается автор статьи: Alimov K. Are Central Asian Playing a Political Role? // Central Asia Monitor,1994. No. 4 (компьютерная версия).
8 Примерно за 30 лет до этого случая маленький туркменский коврик подарила своим русским коллегам по текстильной промышленности туркменская большевичка Джамиля Полтаева. За это она чуть не была исключена из партии. Правда, позднее получила высшую награду СССР, орден Ленина.
9 Проблемы влияния клановой системы на политическую структуру туркменского общества в советское и постсоветское время рассматривались в туркменской этнопо-литологии, начиная с 1995 года. См.: Кадыров Ш. Тайна власти // Туркмены (научнопублицистический альманах). Январь-февраль 1995. Москва, 1995. С. 65—115; он же. Туркменистан: 4 года без СССР. М., 1996; он же. Туркменистан в XX веке. Берген, 1996; он же. Слагаемые сопротивления диктатуре // Turkomans, № 11—12, XXII—XXIII. Берген, 1997. С. 5—11; ВелсапарА.-М. Тривиальная опера известного постановщика // Туркмены, №4, XVI. Берген, 1997. С. 17—24; Аширов Й. Разделятся... или образуется? // Там же. С. 24—27; Монтон М. Нация племен // Turkomans, № 5—6, XVII—XVIII. Берген, 1997. С. 18—26; и др.
10 См., например: Гыргызыстан республикасынын презинти Аскар Акаев биден интервью (Интервью с президентом Республики Кыргызстан Аскаром Акаевым) // Даянч, 1991. № 1. С. 62-65.
11 Масанов Н.Казахская политическая и интеллектуальная элита: клановая принадлежность и внутриэтническое соперничество // Вестник Евразии, 1996. № 1 (2). С. 55.
12 Из выступления С. Ниязова на встрече с учеными: «Мне подарили нагайку Нур-берды-хана. Она — тоже часть туркменской истории. Бывший владелец нагайки — человек, объединивший народ, проливший кровь за Отечество, родную землю. Он — один из выдающихся представителей туркменского народа...» (Туркменская искра, Ашхабад, 1995, 21 июля).
13 См.: Edgar A. L. The Creation of Turkmenistan, 1924-1938. University of California, Berkeley, 1999. P. 76-77.
14 Schatz E. The Politics of Multiple Identities: Lineage and Ethnicity in Kazakhstan // Europe-Asia Studies, 2000. Vol. 52. No. 3. P. 502.
15 Об этом подробнее см.: Kadyrov Sh. Kh. Demographic development in the Central Asian region of the USSR // Acta Universitatis Carolinae. Geographica, 1990. Vol. XXV. No. 2. P. 37-49; а также: Kadyrov Sh. Some Questions on the Study of the Turkmen Family // Central Asian Survey, 1993. Vol. 12. No. 3. P. 393-400.
16 Название «Туркмен или» пытался возродить в 1991 году известный туркменский историк-этнограф, мой первый научный наставник Марат Бяшимович Дурды-ев. Он назвал этим именем первую в ТССР независимую газету, редактором которой он являлся. Однако первый номер был арестован на выходе, а редакция разогнана.
17 См.: Кононов А. Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. М.—Л., 1958; Бартольд В. В. Очерк истории туркменского народа // Сочинения. Т. II. Кн. 1. М., 1963; Карпов Г. И. Родоплеменной состав туркмен. Рукопись 1942 года
(отрывки опубликованы в научно-публицистическом альманахе «Туркмены». М., 1995. Январь-февраль, март-июнь); Дурдыев М., Кадыров Ш. Туркмены мира и др. работы.
18 При этом, я, как и прежде, выступаю за конституционный принцип разделения богатства и власти. Политики должны заниматься политикой, предприниматели — экономикой.
19 См.: Курбан Недир оглы. Кто есть кто в Туркменистане? // Даянч, 1991. № 1. С. 66. В целях конспирации этот и другие опросы я проводил под маркой агентства «Постфактум» или инициативной исследовательской группы «Перестройка в Туркменистане». Поэтому иногда авторы, использующие результаты моих опросов, ошибочно ссылаются на «Постфактум».
20 См. об этом: Ильясов Ф. Кто может прийти к власти в Туркмении // Независимая газета, 2000, 27 декабря.
21 См.: Кадыров Ш. Что такое «башизация» // Эркин Туркменистан (Свободный Туркменистан). Информационно-аналитический бюллетень, 2000. № 2, январь. С. 33-36.
22 См., например: Волчкова М. Зигзаги «туркменской модели» // Завтра, 1997. № 10, март.
23 Кадыров Ш. Туркменский императив и «русский кооператив» // Союз, 1991. № 30 (82), июль. С. 10; он же. Некоторые замечания к вопросу о социальном самочувствии русских в Туркменистане // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Ч. 2. М., 1993. С. 346-351.
ПРИЛОЖЕНИЕ
До 1947 года лексемы «первый» и «второй» секретарь не использовались, по крайней мере, открыто. Такое впечатление складывается при знакомстве с публичными выступлениями партийных руководителей тех лет, отложившимися в архивах, и с литературой по этому периоду. В 1947 году, после Михаила Фонина, секретарями ЦК КПТ назначили Батырова и Сенникова. Сенников какое-то время отсидел при «большом терроре» и потому не мог занять самый важный пост. Реальным баш секретарем впервые стал туркмен. С тех пор туркмен становился первым всегда и так и назывался «первым».
А что было до 1947 года? В 20-х годах существовало негласное деление на секретарей «первого» и «второго разряда». По первому разряду числился, как правило, назначенец, присланный из Москвы, по второму — туркмен \ Однако это различие никак не афишировалось и скорее всего указывало на реальные возможности «пришлых» и «местных», а вовсе не на их официальный статус.
В самом деле, в парах Межлаук — Сахатмурадов, Ибрагимов — Сахат-мурадов, Аронштам — Веллеков и Попок — Веллеков распределение обязанностей и вытекающих из них властных полномочий было явно в пользу
Таблица 1
Секретари ЦК КПТ* и даты их пребывания в должности, 1924 — 1991 гг.
ФИО Даты пребывания в должности Статус в качестве секретаря:
номинальный реальный
1 Сахатмуратов Х. 1924-1928 первый второй
2 Межлаук И. И. 1925-1926 второй первый
3 Ибрагимов Ш. Н. 1926-1927 второй первый
4 Паскуцкий Н. 1927-1928 второй первый
5 Аронштам Г. Н. 1928-1930 второй первый
6 Веллеков Ч. 1929-1935 первый второй
7 Попок Я. А. 1930-1937 второй первый
8 Мухаммедов А. 1936-1937 первый второй
9 Бердыев А. 1937-1938 ? ?
10 Бабаев Х. 1938 ? ?
11 Чубин Я. А. 1937-1939 второй первый
12 Фонин М. М. 1939-1947 первый первый
13 Перманов 1941 второй второй
14 Батыров Ш. Б. 1946-1947 второй второй
1947-1951 первый первый
15 Бабаев С. Б. 1951-1958 первый первый
16 Сенников А. 1947-1953 второй второй
17 Долгов П. С. 1954-1956 второй второй
18 Гараев Дж. 1958-1960 первый первый
19 Гришаенков 1956-1959 второй второй
20 Овезов Б. О. 1960-1969 первый первый
21 Пименов М. 1961-1963 второй второй
22 Рыков В. Н. 1963-1975 второй второй
23 Гапуров М. Н. 1969-1985 первый первый
24 Переудин В. М. 1975-1981 второй второй
25 Рачков А. 1981-1985 второй второй
26 Ниязов С. А. 1985-1991 первый первый
27 Нестеренко С. 1986-1991 второй второй
28 Додонов А. 1991 второй второй
* Сведения о вторых секретарях неполные. Полужирным шрифтом выделены секретари-туркмены. Составлено по: Кадыров Ш. Туркменистан. Историческая энциклопедия. Т. 1. Берген, 2001.
секретарей, присланных из Москвы. Например, Ибрагимов курировал ЦИК ТССР, финансы, таможню, сельское хозяйство, транспорт и связь, агитационно-пропагандистский отдел, ЦК ЛКСМТ, работу с нацменьшинствами, русскоязычную печать, просвещение, профсоюзы, торговлю и кооперацию и, самое главное, силовые наркоматы. Сменивший его на короткое время перед назначением Аронштама Паскуцкий отвечал за партийные кадры, торговлю, промышленность, транспорт и связь, Госплан, финансы и кредит, прокуратуру, ГПУ и другие судебно-карательные учреждения, проф-союы, наркомат труда. А вот Сахатмурадов постоянно курировал печать на туркменском языке, ЦСУ, работу, связанную с подготовкой истории местной компартии, орграспредотдел, женотдел, рабоче-дайханскую инспекцию, союз «Кошчи» (аналог комитетов бедноты в РСФСР), здравоохранение и социальное обеспечение; лишь в отдельные периоды секретарства под его «опеку» переходили наркоматы труда и финансов, а также банки и промышленность.
Когда в 1936 году секретарем был назначен Анна Мухаммедов (именно так, а не Аннамухаммедов, как указывали раньше, основываясь на том, что такое написание встречалось и в партийных документах 30-х годов), он как будто получил функции «первого» секретаря. Но, если так и было, то ненадолго: в следующем году его репрессировали, и власть в республике фактически узурпировал Чубин, прибывший из Курска специально для проведения «большой чистки».
В-общем-то понятно, почему партийное руководство избегало четкого ранжирования секретарей. С одной стороны, назначение на пост первого секретаря человека из Москвы противоречило идее строительства национального социалистического государства, с другой, всем было ясно, что «московский» секретарь обладал большей властью, связями, поддержкой в Центре. Скрыть его фактическое лидерство было невозможно и потому, что до конца 40-х годов республиканская партийная организация состояла в значительной степени не из туркмен, а из русских и русскоязычных. Они, как правило, обращались к «москвичу», и тот решал все вопросы, зачастую нарушая при этом существующую договоренность о распределении сфер влияния между «первым» и «вторым». Это не могло не раздражать туркменскую верхушку. Вдохновляясь инициируемыми из центра кампаниями по коренизации кадров и борьбе с «русским шовинизмом», ее представители публично, на пленумах ЦК КПТ, ставили вопрос о соблюдении распределения функций (в частности, это делал Веллеков). Создается впечатление, что секретари-туркмены считали себя выше по статусу, чего не могло быть, если бы они действительно не обладали формальным «старшинством», предписанным им Кремлем в партийной иерархии. Другое дело, что, как явствует
из материалов тех же пленумов, пальма первенства все равно оставалась за «прикомандированными».
Обращает на себя внимание более частая смена «русских» секретарей по сравнению с «туркменскими». Видимо, причина в том, что «русские» были не в состоянии решить главную проблему внутрипартийной стабильности — урегулировать постоянно тлеющий конфликт между туркменским секретарем ЦК — будь то Сахатмурадов или Веллеков — и популярнейшим в республике председателем СНК Атабаевым. Может быть, так получалось потому, что «прикомандированный» видел в «туркменском» секретаре ближайшего конкурента и блокировался с Атабаевым. Вместе с тем не следует забывать, что как Атабаев, так и Сахатмурадов и Веллеков, даже соперничая друг с другом, сходились в стремлении ослабить контроль «чужака» за их деятельностью. И чем чаще менялся этот «чужак», тем больше они чувствовали себя фактическими хозяевами в ТССР. Поэтому, хотя они и враждовали, виноватым оказывался «русский» — его убирали и присылали нового, которому еще предстояло разбираться в местных хитросплетениях, создавать собственную «команду» и т. п. Пока это происходило, туркмены на какое-то время меняли баланс власти в свою пользу.
«Большой террор» поломал все эти игры, уничтожил всех туркменских руководителей, претендовавших на самостоятельность. Затем грянула война, потребовавшая ужесточения партиной дисциплины и принципа единоначалия. Но в то же время усилился приток туркмен в ряды республиканской партийной организации, выросло число местных кадров, воспитанных в духе неукоснительного послушания Кремлю. И там, наконец, сочли возможным допустить совмещение номинального и реального статусов первого секретаря в руках туркмена. В результате объем функций «присланного» секретаря заметно сократился. Так, Гришаенков при Бабаеве был всего лишь куратором промышленности и строительства. Последующие товарищи из Москвы выполняли в основном контрольные функции — следили за «подбором и расстановкой» номенклатурных кадров. Однако и в этой области их реальные возможности постепенно сокращались.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., например, письмо и выступление М. Тумаилова на Объединенном 4-м пленуме ЦКК и ЦК КП(б)Т в июле-августе 1927 года (Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Ф. 17. Оп. 30. Д. 13. Л. 57).
