CC BY
308
История
ГРАЩЕНКОВ Илья Александрович — руководитель Центра развития региональной политики (103009, Россия, г. Москва, ул. Тверская, 9, стр. 4; delober@gmail.com)
ЦЕНЗУРА ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА В УСЛОВИЯХ СТАЛИНИЗМА
Аннотация. В статье представлен анализ документальных материалов, освещающих переход от партийной цензуры к государственной, основой которой стала система, созданная И.В. Сталиным. Автор показывает процесс оформления жесткого надзора над печатным словом. Инструментом контроля стала цензура в средствах массовой информации, в печати, а также в сфере культуры и искусства в целом. Особо отмечается, что к работе с литераторами активно подключались спецслужбы ОГПУ-НКВД. Система цензуры печати и литературного творчества позволила создать так называемую сталиниану - миф о вожде, который пережил своего создателя.
Ключевые слова: власть, литература, печать, СССР, партия, Сталин, цензура
Исследование документов о работе аппарата ВКП(б) в эпоху сталинского «великого перелома» позволяет осмыслить процесс создания всеохватывающего контроля власти над литературой и печатью, а также над интеллигенцией как главным носителем печатного слова. И.В. Сталин позиционировался властью в качестве главного теоретика цензуры, который обосновал ее практическое применение и стал главным контролером во взаимодействии литераторов с партийными органами пропаганды, государственной цензурой в лице Главлита, особым сектором ЦК ВКП(б) - бывшим секретно-оперативным отделам ЦК РКП(б)), Наркомпросом (с 1935 г. - Всесоюзный комитет по делам искусств) и прочими ведомствами.
После объявления в 1929 г. «великого перелома» литература перестала считаться собственностью автора, становясь частью корпоративной культуры, орудием пропаганды. Потребность в творчестве уже не являлась единственным условием создания произведений: запрос на литературный продукт формировало специальное ведомство Советского государства. Оно же стремилось вырастить и так называемого писателя нового типа. Среди литераторов, лояльных власти, разворачивалась конкурентная борьба, методы которой нередко сводились к доносительству. Так, В.В. Оболенский (псевдоним - Н. Осинский) зимой 1929 г. отправил И.В. Сталину записку о литераторе Билль-Белоцерковском, в которой сообщалось, что последний состоит «в т.н. группе "Пролетарский Театр" (туда входят не только писатели-драматурги, но и вообще театральные работники), с которой Авербах и Киршон не в ладах... лица, ведущие кампанию, ухватились за еще одну газету, которую можно использовать. Не находите ли вы, что все это является неприличным интриганством, которое совершенно недопустимо в коммунистической прессе?» [Максимов 2005: 139]. А Демьян Бедный написал официальное письмо, в котором просил разобраться с главным редактором газеты «Правда» по причине того, что издание не одобрило один из его фельетонов [Максимов 2005: 141]. В этих условиях цензура становилась инструментом политической борьбы.
В документе начала 1930-х гг. один из тогдашних идеологов Кремля, бывший бухаринский соратник А.И. Стецкий писал французскому писателю Анри Барбюсу о рукописи книги под названием «Сталин»: «Некоторые эпитеты, которые Вы применяете к Сталину, как, например, "человек здравого смысла", "практик" затемняют истинный образ Сталина как величайшего теоретика марксизма после Ленина и делают из него иногда, помимо Вашей воли, какого-то оппортуниста - эмпирика, целиком поглощенного тем, что Вы называете "приклад-
ным марксизмом"»1. Далее Стецкий вполне прямо высказывается о том, каким бы он и его руководство хотели видеть образ вождя: «В книге недостаточно дан образ Сталина-человека; не показан его стиль в работе, стиль его языка; не выявлены его многообразные связи с массами; не показано, какой любовью окружен Сталин. Вы не нуждаетесь ни в моих комплиментах, ни в моих похвалах, но мне хочется сказать Вам, что именно такой мощный талант, как Вы, призван дать этот величественный образ Сталина»2.
Летом 1935 г. Бухарин сообщил Сталину о просьбе, высказанной в письме, полученном им от Ромена Роллана: «Я хотел опубликовать во Франции мои впечатления о поездке и прежде всего мою беседу с т. Сталиным. Текст этой беседы был просмотрен и одобрен как Сталиным, так и мной. Казалось, что не должно было бы возникнуть никаких трудностей. Мы писали уже пять-шесть раз в Москву (Сталину, Горькому, Крючкову и др.), надеясь получить разрешение или узнать по крайней мере, какие именно части беседы могут быть опубликованы. Мы не получили ни одного слова в ответ - за исключением обещания Горького поговорить об этом со Сталиным»3.
Созданный Сталиным аппарат стремился не только взаимодействовать с литераторами, но и контролировать их, а после включения в общественно-политическую борьбу органов ОГПУ-НКВД контроль трансформировался в формы прямого руководства. В докладе секретно-политического отдела ОГПу «Об антисоветской деятельности среди интеллигенции за 1931 год» отмечалось: «Год характеризуется, в основном, разгромом контрреволюционных организаций интеллигенции, оформившихся в начале реконструктивного периода (контрреволюционные группы в издательском деле СССР, в кинопромышленности <.. .> и выявлением нового типа формирований интеллигенции, для которых, прежде всего, характерен не только глубоко законспирированный метод антисоветской деятельности, но и сознательная, глубокая зашифровка деятельности под маской "идеологической непримиримости", "высокой общественной активности", "безоговорочной преданности партии" <...> нелегальные антисоветские произведения имеются у ряда московских писателей и антисоветских писательских групп, зачитываются в "своем кругу"»4. В разработку чекистов попадают даже детские писатели: «В Ленинграде вскрыта антисоветская группа детских писателей, захвативших в свои руки издание детской литературы и под прикрытием "зауми" проводивших мистико-идеалистические установки»5. В 1933 г. НКВД СССР активно участвовал в подготовке I съезда Союза советских писателей: чекисты проверяли составы всех делегаций союзных республик и областей России, были заранее подготовлены справки с компроматом на многих делегатов (об их связях с иностранцами и «антисоветской деятельности»)6.
Вмешательство государства в газетную, информационную, печатную, художественную, театральную и кинематографическую сферы постепенно принимало характер тотального контроля. В конечном итоге безусловным критерием становился личный вкус вождя, а выстроенная вертикаль власти принимала решения, руководствуясь принципом лояльности первому лицу.
Личный вкус вождя формировал все модные тенденции. Так, Сталин лично
1 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 558. Оп. 11. Д. 699. Л. 124.
2 Там же. Л. 125.
3 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 710. Л. 43а.
4 Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) - ВКП (б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике. 1917- 1953. М.: Международный фонд «Демократия». 1999. С. 201.
5 Там же. С. 206.
6 Там же. С. 254.
просматривал новые кинокартины и прямо в зале во время просмотра правил сюжет или же давал «зеленый свет» картине. Например, картину «Веселые ребята» в июле 1934 г. вместе со Сталиным смотрели К.Е. Ворошилов и Б. Шумяцкий. Последний свидетельствовал: «Вот здорово продумано. А у нас мудрят и ищут нового в мрачных "восстановлениях", "перековках". Я не против художественной разработки этих проблем. Наоборот. Но дайте так, чтобы было радостно, бодро и весело <...> Первый раз я испытываю такое ощущение от просмотра наших фильмов, среди которых были весьма хорошие» [В зрительном зале. 2003: 102]. Иногда Сталин отмечал, какие он хотел бы видеть изменения в картине. В записи беседы И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, А.А. Жданова с Б. Шумяцким во время просмотра фильма «Юность Максима» 1 января 1935 г. сказано: «Коба говорит, что он часто не понимает, неужели авторство ослепляет и мастер, допускающий длинноты, замедленность темпа действия не понимает, что он сам сильно вредит смыслу и успеху своего произведения. Надо, чтобы об этом крепко писали и говорили критики» [В зрительном зале. 2003: 214]. Сам Сталин рассматривал кино в качестве искусства для широких масс: «Можно создать большие фильмы - воспитательные. Не нужно только все вгонять в тоску, в лабиринт психологии. Не нужно, чтобы люди занимались никчемным философствованием» [В зрительном зале. 2003: 187].
Важным направлением в работе с литераторами стало создание системы мотивации и вознаграждений. В этом случае литературный текст больше не принадлежал автору, его окончательное содержание оставалось прерогативой директивных органов, т.е. текст мог существенно меняться на каждом уровне цензурной правки в зависимости от прохождения по ступеням вертикали власти. Исключения не делались даже для иностранцев. Так, в проекте постановления Политбюро ЦК ВКП(б) о положении иностранных корреспондентов в СССР предлагалось «принять меры к устранению поводов для справедливых жалоб инкоров на стеснительные меры цензурирования как в смысле техники, так и в других отношениях»1. Однако этот пункт был вычеркнут из проекта постановления.
Принятие решений зачастую было продиктовано сиюминутными желаниями вождя. Но механизм реализации сталинских решений был четко отлажен, репрессивные органы работали в тесной связке с партийными (местные ячейки, комсомол), а также с профсоюзами и творческими объединениями. В механизме функционирования культуры сложился «неформальный» аппарат сталинской эпохи: многомилионная армия доносчиков, которая в конечном итоге играла значительную роль в деле становления одной из самых жестких форм цензуры -самоцензуры.
При этом постоянной перетряске и чистке подвергались и сами члены сталинской команды. Так, А.И. Стецкий был арестован и расстрелян в 1938 г. как участник антисоветской организации правых. Поэт Д. Бедный был исключен из партии и Союза писателей за «моральное разложение». Так, в справке НКВД сказано: «Бедный в резко антисоветском духе высказывался о Конституции СССР, называя ее фикцией: "Выборов у нас, по существу, не было. Сталин обещал свободные выборы, с агитацией, с предвыборной борьбой. А на самом деле сверху поназначали кандидатов, да и все"»2. По документальной информации чекистов, Д. Бедный якобы выступал против лично Сталина, Молотова и других руководителей ВКП(б). В документах зафиксированы его разговоры: «Зажим и террор в СССР таковы, что невозможна ни литература, ни наука, невозможно никакое
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 830. Л. 19.
2 Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) - ВКП (б), ВЧК - ОГПУ - НКВД о культурной политике. 1917- 1953. М.: Международный фонд «Демократия». 1999. С. 269.
свободное исследование. У нас нет не только истории, но даже и истории партии. Историю гражданской войны тоже надо выбросить в печку - писать нельзя. Оказывается, я шел с партией, 99,9% которой шпионы и провокаторы. Сталин -ужасный человек и часто руководствуется личными счетами. Все великие вожди всегда создавали вокруг себя блестящие плеяды сподвижников. А кого создал Сталин? Всех истребил, никого нет, все уничтожены. Подобное было только при Иване Грозном»1.
Оценка сталинской системы позволяет констатировать, что управление цензурой имело определенный успех благодаря наличию бюрократического аппарата. Периодически аппарат перестраивался, менялись действующие лица, но не менялась вертикаль власти в целом, более того, централизация власти еще более усилилась. В сводке НКВД осенью 1936 г. упоминается о настроениях писателя И. Бабеля в связи с завершением процесса так называемого антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра: «"Вы не представляете себе и не даете себе отчета в том, какого масштаба люди погибли и какое это имеет значение для истории. Это страшное дело. Мы с вами, конечно, ничего не знаем, шла и идет борьба с "хозяином" из-за личных отношений ряда людей к нему. Кто делал революцию? Кто был в Политбюро первого состава?" Бабель взял при этом лист бумаги и стал выписывать имена членов ЦК ВКП(б) и Политбюро первых лет революции. Затем стал постепенно вычеркивать имена умерших»2.
Представляется, что И.В. Сталину удалось добиться в стране определенного согласия политических элит, основанного на атмосфере единомыслия и безоговорочной поддержки лично Сталина. Спецорганы бдительно следили за проявлениями инакомыслия. Так, в спецсправке секретно-политического отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР о настроениях среди писателей отмечались негативные факты после чтения «Челюскинианы» Пастернака: «В беседе после читки почти все говорили об усталости от "псевдообщественной суматохи", идущей по официальной линии. Многие обижены, раздражены, абсолютно не верят в искренность руководства Союза советских писателей, ухватились за переделкинскую дружбу как за подлинную жизнь писателей в кругу своих интересов»3.
Особо следует отметить появление нового эпистолярного жанра во взаимодействии литераторов со Сталиным - это письма как от соратников, родных и близких, так порой и просто незнакомых ему людей. В секретном отделе ЦК партии составлялись специальные сводки на имя вождя, а несколько десятков наиболее важных писем доходили до него лично. Например, поэт Д. Бедный написал Сталину письмо о том, что он был выселен с территории Кремля. В ответе сообщалось: «Это вызвано необходимостью не допускать скандалов (вызываемых, конечно, не Вами), которых не должно быть в стенах Кремля. Странно было бы рассматривать переезд из Кремля как попытку "оторвать" Вас или "отдалить" от партии, от дела. Сами знаете, что сотни ответственных и уважаемых товарищей живут вне Кремля (в том числе М. Горький), что, однако, не вызывает ни у кого сомнения насчет их близости к партии, к Кремлю»4. Писатель Леонид Леонов в письме «О творческих проблемах» доверил Сталину решение своей творческой судьбы: «После романа "Дорога на океан", побитого и уже не издаваемого, я пробовал свои силы в театре <...> Я выбит из колеи, вынужден оставить новую начатую работу. В эту крайнюю минуту у меня нет иного выхода, кроме обращения к Вам. Если это отношение ко мне заслужено мною, не лучше ли мне оставить мою
1 Там же. С. 425.
2 Там же. С. 429.
3 Там же. С. 452.
4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 702. Л. 68.
профессию и искать других путей быть полезным моему народу. Я представляю на Ваш суд мою писательскую судьбу»1.
Таким образом, в 1930-е гг. И.В. Сталин стал центральной фигурой всей общественно-политической и культурной жизни страны, частью которой являлась печать и литературное творчество. Постепенно от прямой цензуры, запретов и расправ осуществлялся переход к самоцензуре. Писатели и журналисты стремились угадывать вкусы вождя, пытаясь предугадать его реакцию, угодить ему. Внутрицеховая борьба среди литераторов велась в основном за материальные и финансовые ресурсы, а не по идеологическим соображениям, начинало процветать доносительство, интриганство, война компроматов. Органы ОГПУ-НКВД стали играть главенствующую роль в деле взаимодействия власти и общественности.
«Закручивание гаек», ужесточение репрессий в отношении оппозиционно настроенной интеллигенции были характерным явлением в эпоху сталинизма. В сознании людей Сталин стал единственным центром принятия решений, возвышаясь над своим аппаратом, нередко беря на себя роль независимого арбитра. Принципиальные аппаратные решения принимались директивно и единолично, а репрессивные органы лишь воплощали их в жизнь. Формировался образ великого вождя, который впоследствии будет назван культом личности. Система цензуры печати и литературного творчества позволила создать так называемую сталиниану - миф о вожде, который пережил своего создателя.
Тематика по истории сталинизма в настоящее время актуальна, она освещается в различных ракурсах и подходах [Лапшин 2015а, 2015б]. Представляется, что данная тема имеет важное практическое значение для современной России [Васильев 2011, 2012а]. Кроме того, изучение в контексте темы функционирования политической системы государства взаимоотношений власти и общества способствует приращению современного исторического знания и использованию различных методов в историческом познании [Васильев 2006, 2012б, 2012в].
Список литературы
Васильев Ю.А. 2006. «Кризис истории» - кризис понимания истории. - Знание. Понимание. Умение. № 1. С. 35-40.
Васильев Ю.А. 2011. Очень странный российский капитализм. - Власть. № 9. С. 4-6.
Васильев Ю.А. 2012а. О факторах риска в условиях капиталистической модернизации в России: цикличность кризисов. - Власть. № 10. С. 18-22.
Васильев Ю.А. 2012б. Теория и методы в русской исторической школе: Теория исторического знания, теория исторического процесса, психологическое направление. М.: КД «ЛИБРОКОМ». 272 с.
Васильев Ю.А. 2012в. Взгляд на эпометаморфоз сквозь призму всемирно-исторической точки зрения. - Век глобализации. № 1. С. 46-57.
В зрительном зале Сталин, или «Записки Шумяцкого». 2003. М.: Международный фонд «Демократия». 340 с.
Лапшин А.О. 2015а. За нами - правда истории. - Власть. № 10. С. 237-240.
Лапшин А.О. 2015б. История Великой Победы. - Знание. Понимание. Умение. № 4. С. 351-357.
Максимов Л.В. 2005. Большая Цензура. М.: Материк. 750 с.
1 Там же. Д. 761. Л. 49.
