CC BY
97
Сетевой научно-практический журнал
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
УДК 81’37; 003; 81’26
Соколова Я., «Центризмы»
в лексическом пространстве
Корина Н. Б. языка
НОТАЦИЯ
В статье рассматриваются «центризмы» в лексическом пространстве языка в связи с естественным и рефлективным ориентационным поведением пользователей языка. Для конституирования языка принципиальное значение имело и имеет установление связей аналогии между внеязыковой деятельностью человека с одной стороны и его лингвокреативной деятельностью с другой стороны. С этой точки зрения особый интерес представляет функционирование т. н. «центризмов» в языке, к которым можно отнести антропоцентризм, этноцентризм, андроцен-тризм и эгоцентризм. Для рассмотрения привлекается материал словацкого и русского языков.
ючевые слова: принцип, антропоцентризм, этноцентризм, андроцентризм, эгоцентризм.
Sokolová J., 'Centrisms'
Korina N. B. in the lexical space of language
STRAKT
The study focuses on ‘centrisms’ in the lexical space of the language in relation to the natural and reflexive behavior of language users. The analogy between extra-linguistic activities of man on one hand and activities in the field of the language creation on the other hand has always been a very important part of language formation. In this context, the research on the functioning of the so called ‘centrisms’ in language—which include an anthropocentrism, ethnocentrism, androcentrism and egocentrism — seems to be very interesting. The study is based on the material of the Slovak and Russian languages.
Ke
y words:principle; anthropocentrism; ethnocentrism; androcentrism; egocentrism.
Пространство языка понимается как метафорическая, фиктивная сущность, интуитивно связанная с языковой системой. В наиболее общем смысле можно сказать, что языковая система имеет такой характер, который соответствует ориентационным потребностям её пользователей. Это следует, в частности, из логики поведения: человек в стандартных жизненных ситуациях ориентируется на основании собственного опыта и его интерпретаций. Он обладает знаниями о языковых элементах и структурах,
полученными в процессе овладения языком. Языковое поведение аналогично, поскольку в его основе лежит как естественное, так и рефлективное ориентационное поведение. Естественное ориентационное поведение основано на опыте, что язык создавался на основе инференций (логических заключений) о повторяемом проявлении свойств, явлений и типичных взаимосвязей, поэтому языковая система формировалась как систематизация языковых средств на инференционной основе. Рефлективное ориентационное поведение
№2 2014
56
Соколова Я., Корина Н. Б.
«ЦЕНТРИЗМЫ» В ЛЕКСИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЯЗЫКА
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
Сетевой научно-практическии журн
связано с представлением о том, что для конституирования языка принципиальное значение имело и имеет установление связей аналогии между внеязыковой деятельностью человека с одной стороны и его лингвокреативной деятельностью с другой стороны [1]. С этой точки зрения особый интерес представляет функционирование т. н. «центризмов» в языке, к которым можно отнести антропоцентризм, этноцентризм, андроцентризм и эгоцентризм.
В настоящей статье мы на основании принципа естественной ориентации рассмотрим «центризмы» в лексическом пространстве языка на материале словацкого и русского языков. Работа выполнена в рамках грантового проекта VEGA 1/0376/12 «Когнитивные доминанты в языке и культуре».
Антропоцентризм с лингвистической точки зрения представляет собой совокупность свойств языка, обусловленную тем, что вещи и явления мира человек познаёт с точки зрения своих преференций. В лингвистике не случайно бытует мнение, что лексический фонд любого естественного языка имеет две доминанты - человека и мир. Поэтому в любом языке содержатся лексические выражения, изначально связанные с человеком: наименования человека, наименования частей тела, наименования физических и психических качеств, наименования артефактов и т. д. Их перенос на другие понятийные домены является принципом метафорических и метонимических номинаций, ср.: словац. ucho šálky, hrdlo fl’ase, noha stoličky, ruka zákona, bezzubý zákon, položiť na kolená, □ zlé языку tvrdia; □ ísť hlava-nehlava; □ biť hlava-nehla-va; □ ruka v ruke; □ maťvoťné ruky; рус. ручка чашки, горлышко бутылки; ножка стула; рука закона, □ поставить на колени и т. п. (тут и далее знаком □ обозначены фразеологические единицы).
В связи с антропоцентризмом чаще всего упоминается лексика, связанная с названиями родства. Классификационная структура родства, согласно К. Леви-Строссу, в большинстве языков основана на развитии четырёх основных родственных отношений: брат - сестра, муж - жена, отец - сын, брат матери - сын сестры [2, с. 146]. В словацком и русском языках ядро системы наименований родства составляют
пары, различающие пол, возраст (старший - младший) и линию прямого (кровного) родства: словац. matka, otec; syn, dcéra; brat, sestra; starý otec, stará matka; vnuk, vnučka; teta, strýko; bratranec, sesternica; synovec, neter; рус. мать, отец; сын, дочь; брат, сестра; бабушка, дедушка; внук, внучка; тётя, дядя; двоюродный брат, двоюродная сестра; племянник, племянница. Следующий уровень классификации образуют выражения на более высокой ступени абстракции, ср. словац. rodičia (matka + otec), deti (syn + dcéra; syn + syn; dcéra + dcéra); súroden-ci (brat + sestra + ...; brat + brat +...; sestra + sestra + ...), указывающие на различную меру конкретизации и дифференциации. В русском языке есть выражения родители и дети, однако нет однословного наименования для детей одних родителей независимо от их пола (словац. súrodenci). Для данной цели используются наименования братья и сёстры, которые необходимо дифференцировать в зависимости от пола и количественного соотношения. Поэтому словацкое выражение Mám troch súrodencov может в русском языке иметь четыре различных эквивалента в зависимости от полового состава детей, к которым оно относится: У меня две сестры и (один) брат; У меня два брата и (одна) сестра; У меня трое братьев; У меня трое сестёр. Отношения в кругу близких родственников в каждой культуре являются в значительной степени институционализированными и определяются общественными нормами. С другой стороны, они являются одной из наиболее личных сфер жизни каждого человек и формируют у него представление о доме, малой родине [3].
На антропоцентризм указывают также выражения, обозначающие измерения на основе пропорций человеческого тела: словац. krok, palec, lakeť, stopa, hlt, dúšok, hrsť, náruč; po pás, (sukňa) po kolená, po členky, po krk; (starosti) vyše hlavy; □ Lepšia hrsť šťastia ako vrece rozumu; □ úder pod pás; рус. локоть, шаг; глоток; горсть; по пояс; по горло, до колен (юбка), до пят (пальто), по уши, выше головы; по локоть, по грудь, по плечо; по пальцам можно сосчитать; поставить ноги на ширину плеч; □ Пьяному море по колено; □ удар ниже пояса.
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
57
Соколова Я., Корина Н. Б.
«ЦЕНТРИЗМЫ» В ЛЕКСИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЯЗЫКА
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
Сетевой научно-практическии журн
Поскольку человек непосредственно связан с природой, антропоцентрический взгляд на мир проявляется в её категоризации. Значительная часть наименований животных, растений и неживых предметов присваивается с точки зрения пригодности для человека, поэтому они часто содержат имплицитную оценку. Напр., положительная оценка связана со словац. orná poda, jedlé huby, domáce zvieratá; рус. пахотная земля, съедобные грибы, домашние животные, божья коровка, в то время как словац. jedovaté huby, škodcovia, burina, divé zviera(tá), divočina; рус. ядовитые грибы, вредитель, сорняк, дикие звери и т. п. содержат отрицательную оценку [4].
Этноцентризм - это обозначение и наименование мира с точки зрения собственной культуры. Этноцентрическое культивирование языка помогает этносу отграничиться от остальных, а главное, формировать и сохранять свои традиции. Следствием этого может стать превращение какой-либо культуры в образцовую, в своего рода модель. В лингвистике этноцентризм часто связывается с т. н. этностереотипами [5], а также с представлением, что одни языки более богаты, абстрактны, сложны, а потому и более ценны, чем другие [6].
Следы этноцентризма можно отметить в словацких выражениях ruská zima (русская зима, т. е. очень холодная зима), ruská ruleta (русская рулетка, т. е. ставить на кон жизнь), svojbytný národ (самобытный народ), svojbyt-nosť (самобытность), západné krajiny (страны Запада), nemeckývýrobok(немецкийпродукт), francúzska móda (французская мода), ta-liansky dizajn (итальянский дизайн), český kristäl’ (чешский хрусталь), maďarská saláma (венгерская салями), которые в словацком языке обладают позитивной оценкой, и в выражениях с негативной коннотацией ci-gániť (врать, букв. «цыганить»); maďarizácia (мадьяризация); gastarbaiter (гастарбайтер); sociálně neprisposobiví občania (цыгане, букв. «социально неприспособляемые граждане»); pol’ské potraviny (польские продукты); čínsky tovar (китайский товар) и т. п. Подобные примеры можно найти и в
русском языке: положительные коннотации имеют выражения французская мода; финская черепица; итальянский дизайн; немецкая пунктуальность; с негативными коннотациями связаны выражения турецкая блузка; лица кавказской национальности; гастарбайтер и др.
С этноцентризмом связано и противопоставление свой о чужой, являющееся одной из доминант культуры. Данному явлению посвящено множество исследований преимущественно лингвистического и (лингво)культурологического характера [7, 8, 10, 11, 12, 2 и др.].
Андроцентризм - это культурная (и лингвокультурная) концентрация на мужчину. В андроцентрическом мышлении мужское становится мерилом человеческого. Андроцентризм был характерен для патриархальных обществ, где общее определение человека совпадало с определением мужчины. Языковую картину мира с позиций ан-дроцентризма, т. н. «патриархальной парадигмы», можно фрагментарно обнаружить как в русском, так и в словацком языке.
В частности, образование наименований женщин от наименований мужчин (словац. prechyl’ovanie), которое применительно к немецкому языку получило название мовация [13], рассматривается как тип транспозиционной категории. В словацком языке она является весьма продуктивной, в то время как в русском выступает маргинально: словац. lekár ^ lekárka, profesor ^ profesorka; рус. врач ^ 0, профессор ^ 0. Некоторые словацкие существительные имеют только форму мужского рода, от них невозможно образовать наименования женщин, напр., člověk, hosť(ср. рус. гость / гостья), miláčik; другие, наоборот, только женского рода, ср. словац. osoba, bytosť (ср. рус. лицо / персона, существо). В русском языке существует другое любопытное явление: закрепление названия профессии только за мужчиной или женщиной, что приводит к «ложной гендерной парности» наименований: напр., машинист (мужчина, водитель железнодорожного транспорта) и машинистка (женщина, профессионально владеющая машинописью).
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
58
Соколова Я., Корина Н. Б.
«ЦЕНТРИЗМЫ» В ЛЕКСИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЯЗЫКА
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
Сетевой научно-практическии журн
Несмотря на свою гендерную сущность, андроцентризм является прежде всего социальным и культурным феноменом. В качестве культурного феномена часто интерпретируется отцовская любовь, которая, в отличие от материнской любви, не детерминирована биологически. Мужчины, как правило, культурно связаны с общественной сферой, в то время как женщины более связаны с личной сферой. Три основных мировых религии (христианство, ислам и буддизм) являются по своей сути андроцентрическими.
Эгоцентризм языковой системы исходит из эгоцентрического восприятия мира человеком. Согласно Э. Фромму, человек является единственным существом, способным сказать я. Языковой эгоцентризм проявляется в оппозициях я о не я, мой о не мой.
Рассмотрение я как личности является рассмотрением эго в различных аспектах: феноменологическом, биологическом,
духовном, материальном, идеологическом, интеллектуальном,языковом,интеракционном и т. п. Само я с точки зрения психологии имеет три взаимосвязанных аспекта, которые предполагают друг друга: я, т. е. идентичность (самобытность), эго (субъективность) и «образ я» (представление о себе самом). Идентичность психики и поведения индивида, т. е. я, невозможна без определённого регулятивного источника, который требует наличия самосознания. Эго как направляющий механизм предполагает непрерывность психической деятельности и наличие информации о самом себе. «Образ я» словно завершает формирование идентичности и субъектности личности и одновременно корректирует её поведение. Каждый из указанных аспектов обладает своей собственной спецификой. Мы наблюдаем как бы три разных уровня личности: (1) реальное я, (2) идеальное я, (3) ожидаемое я [14].
Конкретная личность презентирует себя в социальном и языковом контексте посредством системы проприальных идентификаторов, имеющих прескриптивно определённую форму. В словацком языке её составляет (с конца XVIII века) двухчленная формула номинации - имя + фамилия, в рус-
ском языке - имя + отчество + фамилия. Наряду с официальной системой наименований существует неофициальная, фамильярная, составной частью которой являются прежде всего гипокористические (уменьшительные) имена.
Кроме проприальной идентификации, индивид презентирует себя лексически, ср. словац. človek, оsoba, osobnosť, individualita, individuum (в т. ч. пейоративно), jednotlivec, jedinec, chlap; экспр.: chlapík, manik и т. д.; рус. человек, лицо, личность, индивид, индивидуум, персона, особа; экспр.: тип, кадр, чувак и т. д. Напр., в отрывке из текста А. Платонова «Котлован» один и тот же персонаж обозначен как я, лицо, Чиклин, никто, мы, ср.:
- А ты покажь мне бумажку, что ты действительное лицо!
- Какое я тебе лицо? - сказал Чиклин. -Я никто; у нас партия - вот лицо!
П. Рикёр [15] в этой связи отмечает, что даже если в повествовании человек сам себя обозначил как никто, важно, что этим никто он назвал именно себя.
Я - это одно из наиболее проблематичных индексных выражений, выделяемое по отношению к ты, мы и т. п. Ты зачастую оценивается как привилегированная комплементарная противоположность к я. В. А. Гу-реев свёл специфику деиктора я к следующему: «...уникальность личного местоимения «я» как лингвистического феномена определяется, во-первых, неразрывным единством говорящего и личности («говорящая личность» или «говорящее лицо»), во-вторых, высшей степенью индивидуализации личности, в-третьих, коммуникативной ориентацией речевого содержания на речевое функционирование и, наконец, отнесённостью я-высказываний к прагматическому уровню (модусному содержанию) языка» [16, с. 63]. Как подчёркивает Дж. Лайонз [2010], эгоцентрической является дейктическая система, причём примарная разделительная линия проходит между первым лицом (эго со знаком плюс) и остальными лицами, т. е. вторым и третьим (эго со знаком минус).
Ja как индивидуальный грамматический субъект является составной частью языковых
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
59
Соколова Я., Корина Н. Б.
«ЦЕНТРИЗМЫ» В ЛЕКСИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЯЗЫКА
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
Сетевой научно-практическии журн
микроситуаций, основанных на специфической конфигурации семантических компонентов, которые выделяются в рамках т. н. элементарных структур предложения [18, с. 57 - 131]. Особенностью словацкого языка является не-эксплицированность я в высказывании в форме личного местоимения, ср.: словац. Som učitelka - рус. Я учительница; словац. Som vy-datá dva roky - рус. Я замужем уже два года;
словац. Vždy hovorím pravdu - рус. Я всегда говорю правду; словац. Práve som v autobuse - рус. Я сейчас в автобусе и т. д. Упо-
требление я перед глагольной формой обусловлено актуальным членением предложения, когда местоимение тематизируется, а глагольное сказуемое становится ремой, ср.: Ja pojdem do obchodu; Ja vždy hovorím pravdu.
Даже эти отдельные фрагменты выражения «центризмов» в языке свидетельствуют об иерархической организации средств ориентации в (лексическом) пространстве языка с точки зрения их принадлежности к центру и периферии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Johnstone B. Discourse Analysis. 2-nd edition. Oxford: Blackwell Publishing, 2008. 292 p.
2. Eriksen T. H. Sociální a kulturní antropologie. Příbuzenství, národnostní příslušnost, rituál. Praha: Portál, 2008. 408 s.
3. Kiššová Mária. Subversive and Disturbing Concepts in What Becomes by A.L. Kennedy // American and British Studies Annual. 2011. Vol . 4. Pp. 57 - 66.
4. Biber D. Variation across Speech and Writing. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. 299 p.
5. Bartmiňski J. Stereotypy mieszkaj^ w j$-zyku. Studia etnolingwistyczne. Lublin: UMCS, 2009. 360 s.
6. Slovník súčasného slovenského jazyka. A - G. Hlavná redakcia K. Buzássyová, A. Jarošová. Bratislava: Veda, 2006. 1168 s. (SSSJ)
7. Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. 345 c.
8. Квакин А.В. Архетип, ментальность и оппозиция «свой - чужой» в контексте истории, 2001 г. URL: http://akvakin.narod. ru/Documents/mif.pdf (дата обращения 15.09.2013).
9. Белова О.В. Восприятие «чужого» языка в народной культуре славян (этнолингвистический аспект) // XIV Мегународен сла-вистички конгрес. Зборник на резимеа. Т. 1. Лингвистика / XIV Мегународен славистич-ки конгрес, Охрид, 10 - 16 септември 2008.
Скоп]е: Македонски славистички комитет, 2008, с. 144.
10. Янкова Венета. Към проблема за «перевода» на езика на «другата» култура // Slavica XXXVIII. Annales Instituti Slavici Uni-versitatis Debreceniensis. Ed. Nava-Vanda Sah-verdova. Debrecen, 2009, C. 105 - 115.
11. «Своё» и «чужое»: Межкультурные коммуникации в полипарадигмальном аспекте: коллектив. моногр. / Под ред. Л.А. Шкатовой. Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2003. 185 с.
12. Fleischer Michael. Das System der russischen Kollektivsymbolik (eine empirische Untersuchung). Specimina Philologiae Slavicae 116. München: Otto Sagner Verlag, 1997. 165 p.
13. Ластовкина О.Э. Мовированные имена лиц женского пола в фокусе феминистической лингвистики, 2012 г. URL: http:// deutsch-sprechen.ru/movirovannye-imena/ (дата обращения: 28.09.2013).
14. Conley Ch. Emoční rovnice. Jednoduché pravdy k vytvoření štěstí + úspěchu. Praha: Nakladatelství Dobrovský, 2012. 312 s.
15. Ricoeur P. Filosofie vůle I. Fenomenologie svobody. Praha: OIKOYMENH, 2001. 528 s.
16. Гуреев В. А. Языковой эгоцентризм в новых парадигмах знания // Вопросы языкознания. 2004. № 53. Ч. 2. C. 57 - 67.
17. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. [Пер. с англ.] М.: Едиториал УРСС, 2010. 544 с.
18. Grepl M., Karlík P. Skladba češtiny. Olomouc: Votobia, 1998. 504 s.
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
6о
Соколова Я., Корина Н. Б.
«ЦЕНТРИЗМЫ» В ЛЕКСИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЯЗЫКА
Н
АУЧНЫИ
РЕЗУЛЬТАТ
Сетевой научно-практическии журн
REFERENCES
1. Johnstone B. Discourse Analysis. 2-nd edition. Oxford: Blackwell Publishing, 2008. 292 p.
2. Eriksen T. H. Sociální a kulturní antropologie. Příbuzenství, národnostní příslušnost, rituál. Praha: Portál, 2008. 408 p.
3. Kiššová Mária. Subversive and Disturbing Concepts in What Becomes by A.L. Kennedy. In: American and British Studies Annual. Vol. 4 (2011). Pp. 57 - 66.
4. Biber D. Variation across Speech and Writing. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. 299 p.
5. Bartmiňski J. Stereotypy mieszkaj^ w j$-zyku. Studia etnolingwistyczne. Lublin: UMCS,
2009. 360 p.
6. Slovník súčasného slovenského jazyka. A -
G. Hlavná redakcia K. Buzássyová, A. Jarošová. Bratislava: Veda, 2006. 1168 p. (SSSJ)
7. Krasnykh V.V. Proxy Allies: The Myth or Reality? Moscow: Gnosis Publ., 2003. 345 p.
8. Kvakin A.V. Archetype, Mentality and Opposition „Own - Alien“ in the Context of History, 2001. URL: http://akvakin.narod.ru/Doc-uments/mif.pdf (accessed: September 15, 2013).
9. Belova O.V. Perception of the “Alien” Language in the Folk Culture of the Slavs (Etholin-guistic Aspect) //XIV Megunaroden slavistichki congress. Zbornik na rezimea. T.1. Linguistika / XIV Megunaroden slavistichki congress, Okhrid,
10-16 septemvri 2008. Skopje: Makedonski slavistichki komitet, 2008. P. 144.
10. Yankova Veneta. Kam problema za “pe-revoda”na ezika na “drugata” kultura. In: Slavica XXXVIII. Annales Instituti Slavici Universitatis Debreceniensis. Ed. Nava-Vanda Sahverdova. Debrecen, 2009, Pp. 105 - 115.
11. „Own“ and „Alien“: Intercultural Communications in the Paradigm Aspect. Ed. L.A. Shkatova. Chelyabinsk: Chelyabinsk St. Univ.,
2003. 185 p.
12. Fleischer Michael. Das System der russischen Kollektivsymbolik (eine empirische Untersuchung). Specimina Philologiae Slavicae 116. München: Otto Sagner Verlag, 1997. 165 p.
13. Lastovkina O.E. Movirovannie imena lits zhenskogo pola v fokuse feministicheskoi lingvis-tiki, 2012. URL: http://deutsch-sprechen.ru/mo-virovannye-imena (accessed September 28, 2013).
14. Conley Ch. Emoční rovnice. Jednoduché pravdy k vytvoření štěstí + úspěchu. Praha: Nakladatelství Dobrovský, 2012. 312 s.
15. Ricoeur P. Filosofie vůle I. Fenomenologie svobody. Praha: OIKOYMENH, 2001. 528 s.
16. Gureev V.A. Yazikovoi egocentrizm v no-vikh paradigmakh znaniya. In: Voprosi yazi-koznaniya. 53, 2, 2004. Pp. 57 - 67.
17. Lyons J. Introduction to Theoretical Linguistics. [Translated to Russian.] Moscow: Editorial URSS, 2010. 544 p.
18. Grepl M., Karlík P. Skladba češtiny. Olomouc: Votobia, 1998. 504 p.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРАХ: Соколова Яна
зав. кафедрой русистики, профессор, кандидат филологических наук, доктор философии факультет философии Университет им. Константина Философа Штефаникова 67, г. Нитра, 949 74, Словакия E-mail: jsokolova@ukf.sk
DATA ABOUT THE AUTHORS: Sokolová Jana
PhD in Phililogy, Doctor of Philosofy, Professor Univerzita Konštantína Filozofa v Nitre, Filozofická fakulta 67 Štefánikova St., Nitra, 94974 Slovakia
E-mail: jsokolova@ukf.sk
Корина Наталья Борисовна
профессор, кандидат филологических наук, доктор философии факультет философии Университет им. Константина Философа Штефаникова 67, г. Нитра, 949 74, Словакия E-mail: nkorina@ukf.sk
Korina Natália
PhD in Phililogy, Doctor of Philosofy, Professor Univerzita Konštantína Filozofa v Nitre, Filozofická fakulta 67 Štefánikova St., Nitra, 94974 Slovakia
E-mail: nkorina@ukf.sk
Acknowledgements: Slovak research grant VEGA 1/0376/12 Cognitive Dominants in Language and Culture.
серия Вопросы теоретической и прикладной лингвистики
