CC BY
128
УДК 316.334.23
ТРАНСФОРМАЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ И МИРЕ
© 2013 г. И.А. Черненко
Черненко Ирина Александровна -кандидат политических наук, кафедра политологии и этнополитики, Кубанский институт социоэкономики и права (филиал) образовательного учреждения профсоюзов высшего профессионального образования «Академия труда и социальных отношений», ул. Атарбекова, 42, г. Краснодар, 350062, E-mail: irina22.go@mail.ru.
Chernenko Irina Aleksandrovna -
Candidate of Political Sciences,
Department of Political Science and Ethnopolitics,
Kuban Institute of Socioeconomics and Law
(Branch) Educational Institution
of Trade Unions of Higher
Education Unions
«Academy of Labor and Social Relations», Atarbekova St., 42, Krasnodar, 350062, E-mail: irina22.go@mail.ru.
Рассматриваются особенности трансформации социальной политики национальных государств и социальных отношений в современной России и мире. Анализируются причины, изменившие характер отношений между богатыми и бедными в условиях постиндустриального развития, называются причины отчуждения бизнес-элит от местных сообществ в местах их проживания. Исследуются предпосылки трансформации «цивилизованного капитализма» в «дикий капитализм», кризиса социальной политики национальных государств и пути их преодоления.
Ключевые слова: глобализация, социальная справедливость, социальная ответственность, эра «дикого капитализма», кризис социального государства, дистанцирование и самоизоляция богатых от общества.
The article considers the problems of social responsibility and the transformation of social relations in modern Russia and the world. The author analyzes the reasons that have changed the nature of the relationship between rich and poor in the post-industrial development, describes the causes of alienation of business - elite from local communities in places of their residence. The article analyzes the preconditions for the transformation of «civilized capitalism» into «wild capitalism», social policy crisis of national states and ways of overcoming them.
Keywords: globalization, social justice, social responsibility, era of «wild capitalism», crisis of social state, distancing and isolation of rich society.
Трансформация российских и мировых социально-экономических аспектов общественного развития определяет возникновение новых парадигм в социальной и политической науке. На смену общепризнанным идеологиям приходят теории, в которых современные явления политической, экономической и социальной жизни исследуются с учетом глобализации. Специфика последней заключается в усилении связей самых разных, порой противоречивых феноменов не только в экономической, политической, но и социальной сфере.
Чаще всего в определениях глобализации ученые акцентируют внимание на экономическом аспекте. По мнению А.И. Уткина, глобализация - это «слияние национальных экономик в единую, общемировую систему, основанную на быстром перемещении капитала, новой информационной открытости мира, технологической революции, приверженности развитых индустриальных стран либерализации движения товаров и капитала, коммуникационном сближении, планетарной научной революции» [1, с. 181].
Другие исследователи [2 - 4] считают, что глобализация есть не что иное, как новое название неолиберального капитализма, суть которого выражается в очень простой формуле:
1) демонтаж социального государства;
2) снижение реальной заработной платы;
3) перенос производства в страны с дешёвой рабочей силой.
Особенность неолиберальной глобализации состоит в том, чтобы, понижая заработную плату и социальную защищённость трудящихся, одновременно развивать потребление. Этого можно достичь лишь за счёт того, что товары, потребляемые в странах «центра», производятся всё более дешёвой рабочей силой на «периферии».
Таким образом, как отмечает А.В. Бузга-лин, «если в начале ХХ века колониальная эксплуатация служила тому, чтобы, не затрагивая интересов капиталистов, повысить (за счёт сверхприбылей) доходы трудящихся Запада, улучшить их положение, то в конце ХХ и в начале XXI века тот же механизм используется, чтобы понизить зарплату в европейских странах» [5, с. 23].
Особую актуальность вопросы влияния процесса глобализации на социальные аспекты общественного развития приобрели в эпоху экономического кризиса. Мировые лидеры вынуждены были признать серьезность кризиса, необходимость реформирования, перестройки мировой финансовой системы. Из их уст прозвучали осуждения «аморальности капитализма», «безответственности» финансовых воротил, призывы строить «новый», «управляемый» капитализм, изменить характер глобализации [6, с. 12]. Консерваторы и христианские демократы, стоящие у власти в большинстве стран Европейского Союза, прибегли в борьбе с кризисом к инструментарию из арсенала социал-демократии. «Социал-демократизация консервативных европейских правительств, - заявил лидер фракции европейских социалистов в Ев-ропарламенте М. Шульц, - ...становится все более очевидной» [6, с. 15].
Бизнес во всем мире долгое время рассматривался не только и не столько как основной катализатор экономического прогресса, но и как институт, принимающий активное участие в поддержании социальной стабильности в обществе.
Социальная ответственность бизнеса, принципы которого давно применялись в ми-
ровой практике, в российских условиях вызывает множество нареканий. Исследователи отмечают, что «местное сообщество выступает по отношению к бизнесу внешней средой, от стабильности которой точно так же зависят темпы развития предприятия, его устойчивость и лояльность персонала, бизнес должен быть заинтересован в стабильном социально-экономическом развитии муниципального комплекса» [7, с. 46].
Однако другие считают, что «для большинства российских предприятий и компаний на сегодняшний день приоритетом в их социальном инвестировании является внутренняя социальная политика, рассчитанная на стимулирование и поддержание работника компании» [8, с. 76].
Согласно данным Ассоциации менеджеров, на развитие персонала российские компании расходовали до 60 % социального бюджета, а на внешнюю социальную политику, адресованную территориальному сообществу, - в среднем около 25 % своих «социальных» денег [9, с. 89].
Думается, что проблема развития института социальной ответственности напрямую связана с особенностями российской социальной стратификации, ментальностью российских граждан, которых традиционно относят к бизнес-элитам. Их именуют по-разному: класс капиталистов, буржуазия, верхний, правящий, привилегированный, господствующий класс, бизнес-бюрократия [10]. Но все они представляют три разновидности:
- выражающие сущность класса (класс капиталистов, буржуазия);
- маскирующие его природу (предпринимательский класс, олигархи);
- характеризующие его специфику (правящий, самый богатый) [10, с. 40].
В эпоху глобализации, или, как подчеркивает М. Кастельс, эпоху информационного общества, в нем происходит «возрастание социального неравенства и его поляризации» [11, с. 146]. Культ богатства в эпоху глобализации приобретает иное звучание.
Развитие рыночной экономики приводит к преобладанию в хозяйстве производства, ориентированного на обмен с целью извлечения денежной прибыли. Основной формой богатства становятся деньги, но участвующие в обороте, приносящие новый доход, т.е. работающие. Буржуазный миф денег делает их из
простого средства приобретения конкретных благ подлинной «мерой всех вещей», поскольку лишь успех в денежном выражении представляет собой самый верный знак и правоты, и справедливости, и ума, и добродетели, и даже, как показал М. Вебер, богоизбранности и спасения души [12]. Рыночная буржуазная мифология предписывает людям, преуспевающим в накоплении денег, не только испытывать чувство превосходства над теми, кто не обладает подобными способностями, но и оправдывать свой успех, приписывая неудачникам разные негативные качества - глупость, трусость, нерасторопность, лень, необразованность [13, с. 34].
Денежная форма богатства в условиях рыночных отношений приводит к росту индивидуализма, разобщению людей, разрыву межличностных отношений и ломке социальных институтов. Индивидуализм богатых проявляется в формировании легальных возможностей не считаться с обществом у тех, кто обладает деньгами в наибольших объемах. Французские исследователи М. Аглиетта и А. Орлеан подчеркивают, что «аллергия на других - это их (рыночных обществ. - И.Ч.) отличительная черта. Автономия и индивидуальная свобода достигаются здесь отрицанием других, и контакт с товарами всегда предпочтительнее отношений с другими людьми. При такой институциональной форме общественная жизнь с ее солидарными связями воспринимается как препятствие или как анахронизм» [14, с. 146].
Другие исследователи отмечают, что обладающие богатством социальные группы избавляются от своих традиционных социальных обязательств, связанных с покровительством социальным низам, служением государству, обеспечением духовных обрядов. Их социальные обязательства становятся делом их свободного выбора, ибо нет никаких способов легитимного принуждения к социально ответственному поведению [6, 15, 16].
Однако в рыночном индустриально-капиталистическом обществе при всем его индивидуализме и отчуждении все же сохраняется взаимная необходимость богатых и бедных, хотя бы в качестве, с одной стороны, организаторов индустриального производства, а с другой - наемных работников и потребителей товаров. Еще на протяжении всего XX в. индустриальное предприятие было изломом социальной инфраструктуры, тем местом, где «встре-
чались» и налаживали долгосрочные отношения взаимно заинтересованные в друг друге представители различных социальных классов.
Наличие постоянных конфликтов и противоречий не снимало этого единства, а лишь придавало ему специфику, ориентировало на поиск возможностей ужиться. «Обе стороны знали, что они будут встречаться (и взаимодействовать) снова и снова, как на следующий день, так и течение многих месяцев и даже лет. Этот долгосрочный временной контекст позволял им рассматривать свои взаимоотношения как «конфликт интересов» и искренне стремиться к его смягчению, сведению к приемлемому уровню и даже к попыткам разрешить его к взаимному удовлетворению» [17, с. 55].
Порождаемый доминированием денежных отношений индивидуализм не уничтожает социальные связи - он трансформирует их таким образом, что они приобретают характер практически легитимного отрицания других.
В условиях глобализации, по мнению У. Бека [16, с. 56], трансформировались и изменились и социальные функции денег: в отличие от денег рынка виртуальные глобальные финансы утрачивают связь с референтами в реальной экономике. Произошла трансформация капитала, принципиально поменялась культура богатства.
Во-первых, меняется символика демонстрации богатства и его противопоставления обществу. Она становится не только более радикальной, но и приобретает дополнительные ступени дистанцирования и самоизоляции богатых от общества.
Во-вторых, символическая легитимация богатства занимает все меньше места в его культуре, так как в новых условиях исчезает потребность демонстрировать полезность богатства и единство богатых социальных групп с обществом. Это объясняется тем, что капитал приобретает независимость от реальной экономики, а также связанных с ней местных сообществ. Виртуальная финансовая экономика оказывается наиболее прибыльной сферой бизнеса, что позволяет в силу специфики электронных денег освобождаться от любых социальных обязательств.
Как отмечает З. Бауман, «глобальные перемещения финансовых ресурсов столь же бестелесны, как и электронная сеть, по которой они перемещаются, - но следы, оставляемые их движением на местах, до боли осязае-
мы и реальны: "качественная депопуляция", уничтожение местного хозяйства, некогда способного поддерживать существование населения, отчуждение миллионов людей, не вписывающихся в новую глобальную экономику» [15, с. 202].
Присущие глобальной экономике финансов свобода от локальной привязанности и беспрецедентное освобождение от социальных обязательств приводят к окончательному формированию современного «капитализма без труда» [16, с. 254].
В начале этого процесса происходит постепенное превращение денежной формы богатства в доминирующую, затем формируется предрасположенность не принимать во внимание интересы других людей, а завершается он дезинтеграцией богатых и бедных социальных групп. Дезинтеграция проявляется в том, что становится все меньше и меньше звеньев внутри социальной системы, которые объединяют богатых и бедных и обеспечивают их коммуникацию и согласие.
Богатым теперь не нужны бедные - ни в качестве постоянных работников, ни в качестве потребителей, - ведь виртуальные финансы свободны как от производства, так и от рынка.
Богатые в условиях глобализации «живут во времени, а бедные в пространстве» [15, с. 36], причем экстерриториальность богатых «проявляется в фактическом отделении от местных сообществ с помощью всевозможных форм зашиты от нежелательных вторжений, от любых контактов с теми, кто к глобальным элитам не причастен» [15, с. 55].
Таким образом, агрессивная демонстрация богатства сменяется агрессивным стремлением отделиться и никогда не соприкасаться.
На эту тенденцию уже обратили внимание западные исследователи глобализации. Так, У. Бек говорит о «конфликте виртуальных и реальных налогоплательщиков» [16, с. 122], складывающимся в результате способности глобального финансового «капитала уходить от налогов и перекладывать бремя поддержания социальной инфраструктуры на тех, кто как раз от глобализации проигрывает» [16, с. 211].
З. Бауман сравнивает представителей глобальной бизнес-элиты с «помещиками, живущими в столице» [15, с. 111], поскольку они благодаря свойствам виртуальных денег получили возможность пользоваться локальными ресурсами, ничего не вкладывая взамен и
не признавая никакой ответственности за локальные сообщества.
«Мобильность, приобретенная теми, кто инвестирует - людьми, обладающими капиталом, деньгами, означает для них поистине беспрецедентное в своей радикальной безоговорочности отделение власти от обязательств: обязанностей в отношении собственных служащих, но также в отношении молодых и слабых, еще не рожденных поколений, и самовос-пороизводство условий жизни для всех - одним словом, свободу от обязанности участвовать в повседневной жизни развития общества» [15, с. 122].
С такой позицией согласен и известный российский ученый А.А. Галкин, отмечая, что «миграция капитала приводит к позитивным результатам лишь тогда, когда удерживается в разумных пределах» [18, с. 23]. Стоит их нарушить, как позитив оборачивается негативом. В экономически менее развитых странах, где обычно в неконтролируемых объемах оседает эмигрировавшая зарубежная индустрия, происходит быстрое, нередко катастрофическое разрушение исторически сложившихся сельских и городских производственных структур, а значит, массовое разорение занятого в них местного населения, его глубокое обнищание и стимулированная им безудержная урбанизация. «При этом, - подчеркивает он, - пресловутая дешевизна рабочей силы оборачивается к наемным работникам своим истинным лицом: высоким уровнем эксплуатации и неполной оплатой трудовых усилий» [18, с. 21].
Независимость от локальных сообществ, фактический разрыв с ними и обретаемые благодаря виртуальным деньгам реальные возможности игнорировать их позволяют современным богатым не считаться ни с местными законами, ни с традициями, ни с моральными нормами.
Забота традиционных и даже связанных с индустриальным капитализмом богатых социальных групп о своем «символическом капитале», об общественном мнении, о налаживании диалога с обществом путем принятия социальной ответственности оказывается неактуальной для «новых богатых».
Все чаще встреча социальных групп, находящихся на разных концах шкалы доходов, переносится в виртуальное пространство. То, что в реальности отгорожено от чужих глаз
высокими заборами и охраной, предстает перед обществом в виде светских новостей и картин «красивой жизни» с обложек глянцевых журналов.
Современное общество с доминированием денежной формы богатства и ее тяготением к глобальной мобильности превращается, по выражению Г. Дебора, в «общество спектакля», где социальные связи опосредуются образами [17, с. 54]. В таком обществе подлинные взаимодействия между богатыми и бедными заменяются представлением и созерцанием виртуальных образов проживаемой жизни. Демонстрация богатства в такой виртуальной реальности становится важнейшей социальной функцией, поскольку способствует развитию потребительских практик. Демонстративное потребление предметов роскоши оказывается фактором объединения социальных групп, для которых потребительская практика богатых становится эталоном, предназначенным для воспроизводства на доступном уровне. Такое общество объединено уже не деньгами рынка как знаками реальных процессов в экономике, а мифическими деньгами виртуальной экономики потребления, не имеющими референтов в реальных процессах производства и обмена.
Каким же образом проявляются эти тенденции в современной России?
Глобализация российских компаний, так же как и во всем мире, однозначно ведет к снижению их социальной ответственности. Это происходит не только в силу диктуемой экономической рациональностью необходимости сокращать расходы, но и в силу самой специфики современной культуры богатства.
В начале 90-х гг. XX в. российскому обществу было навязано утверждение о позитивной социальной роли предпринимательства, его символического отождествления с прогрессом, творческой независимостью. Это одновременно сопровождалось декларацией необходимости ослабления социальных и культурных связей: «Культура, допускающая становление и развитие рыночной экономики, предпринимательских ценностей, не может не включать в себя следующие моменты: деса-крализацию социальных отношений, власти, культуры» [19, с. 43].
Однако утверждение идеологии индивидуализма, самооценки богатства способствует не росту предпринимательской творческой активности, а лишь закреплению ориентации
на потребление любой ценой. Утрата коллективистских ценностей привела не к росту конструктивного, творческого индивидуализма, а к десоциализации и анархии. И «деса-крализация» культуры, социальных отношений, патриотизма, государственности способствовала опять же не росту предпринимательства и его престижа, а замыканию бизнес-сообщества в пределах собственных корпоративных интересов. Имущественная дифференциация в России не сопровождалась усилиями по консолидации общества. Более того, противоречия «по вертикали» дополнялись расхождением политических интересов «по горизонтали» и создали социальное напряжение, способное вылиться в борьбу каждого против всех.
Как отмечают российские социологи, еще в первые годы XXI в. в России богатые и бедные «варились в одном котле», жесткие социальные границы между ними еще не оформлялись [13, с. 33]. Однако в других сферах жизни (в потреблении товаров и услуг, использовании соответствующей инфраструктуры, в возможности доступа к здравоохранению, образованию) они уже были принципиально дифференцированы. Произошло и сокращение общественных пространств, которые могли быть местом встречи представителей различных общественных социальных групп, основой хоть какой-то общности жизненных интересов: общественная деятельность, развлечения, покупки у бедных и богатых происходят физически в разных местах. Социологи уже констатируют, что, по данным всероссийских опросов, противоречие между богатыми и бедными признается респондентами «самым острым» [19, с. 35].
Однако не следует искать простых ответов для сложных социальных проблем. Часто отсутствие у российского бизнеса желания быть социально ответственным объясняется тем, что «русская буржуазия не способна идти на уступки своим наемным рабам не только объективно, но и субъективно» [20, с. 35].
Это, по мнению В.И. Добренькова, определяется происхождением современной бизнес-элиты. «Каковы два главных источника происхождения современной русской буржуазии? Это сталинский государственный аппарат и мафия. Ни тот, ни другой институт не были школой социального компромисса, а между тем правящий класс России по сей день пред-
ставляет собой единую в трех лицах троицу чиновника, бандита и бизнесмена. Правящий класс России даже внутри себя привык решать дела посредством прямого насилия, с какой стати он будет вести себя по отношению к своим рабам по-другому?» [20, с. 67].
Мировые экономические тенденции говорят о том, что общество благоденствия, социальная справедливость и ответственность несовместимы с экономическими реалиями «дикого капитализма» [16, с. 24].
Как подчеркивает У. Бек, «капитализм с человеческим лицом» [16, с. 24] позволял устранить практически все негативные черты дикого и монополистического капитализма. Он обеспечивал благосостояние большинства населения развитых стран Запада, а не только буржуазной верхушки.
Сейчас во всем мире наблюдаются симптомы кризиса социального государства. Становясь независимым от государства, капитал отказывается от своих социальных функций, к выполнению которых раньше государство его принуждало. «ТНК могут самостоятельно определять место для инвестиций, для производства, для уплаты налогов и для жительства и противопоставлять их друг другу. В результате капитаны бизнеса могут жить в самых красивых местах, а налоги платить там, где они самые низкие. Предприниматели открыли философский камень богатства. Новая магическая формула гласит: капитализм без труда плюс капитализм без налогов» [16, с. 56].
Государство поэтому не может эффективно проводить социальную политику, поскольку просто не имеет достаточных средств для её финансирования. Возможность государства играть роль третьего субъекта (раздувать потребление) снижается. Взаимозависимость между бедным и богатым распадается. Капитализм, вырвавшийся за рамки государства, вновь становится диким.
Как отмечает А.А. Зотов, «национальные правительства не могут не считаться с радикально изменившейся внешней средой. Им труднее противостоять анонимным рыночным силам и навязываемым извне политическим условиям, поддерживать макроэкономическую и социальную стабильность» [21, с. 56]. Реалии международной экономической и политической системы ограничивают пространство «стратегического маневра». Решения или действия, необходимые для реализации соци-
альной политики, часто воспринимаются как неоправданные с экономической точки зрения, как препятствие для повышения конкурентоспособности национальной экономики. В жертву фетишу экономического роста и конкурентоспособности приносятся требования охраны труда, экологические стандарты и либерально-демократические ценности.
В то время как транснациональные корпорации в состоянии уклоняться от налогообложения в рамках национального государства, малым и средним предприятиям, создающим большую часть рабочих мест, приходится оплачивать дорогостоящее социальное государство.
В российских условиях эти проблемы усугубляются тем, что в нашей стране общество всеобщего благоденствия так и не получило развития. Россия, миновав этот этап экономического развития, сразу столкнулась с новыми экономическими вызовами. Можно с горечью констатировать, что поведение российского крупного бизнеса мало чем отличается от поведения мировой бизнес-элиты. И в решении этой сложной проблемы особую роль должно сыграть государство.
По мере углубления глобализации возрастает значение государственных институтов как гарантов социальных завоеваний. Системы социальной защиты, складывающиеся в различных странах, не идентичны как по объему, так и по степени действенности. Многое зависит от истории их возникновения, эффективности народного хозяйства и соотношения политических сил. Глобализация производственной сферы, выведя ее за пределы национального государства, сделала необходимой и глобализацию институтов социального партнерства. Однако этого не произойдет сразу. Сегодня у глобальных производителей есть лишь национально организованные социальные партнеры. Понятно, что их удельный вес и возможности несопоставимы. В результате производитель получает серьезные преимущества перед наемной рабочей силой, которые используются (или, во всяком случае, могут быть использованы) для демонтажа системы социальных гарантий. Воспрепятствовать этому может только национальное государство. Необходимо создавать с помощью международных организаций (прежде всего международной организации труда (МОТ)) единые мировые стандарты социаль-
ного государства, сделав их обязательными нормами для социальной политики всех государств мира.
Кроме того, для преодоления вышеперечисленных проблем, по мнению автора, необходимо применять комплекс мер по нескольким направлениям.
Прежде всего - это экономическое стимулирование. Так, по мнению А.А. Галкина следует рекомендовать странам, откуда «сбегают» промышленные производства:
- законодательно определить перечень производств, перенесение которых за пределы страны представляется недопустимым;
- увеличить до блокирующей долю государства в акционерном капитале предприятий, не входящих в упомянутый выше перечень;
- создать для фирм и предприятий, в которых больше всего заинтересовано государство, привилегированные, особо благоприятные условия, делающие очевидно невыгодным перевод их за границу [18, с. 11].
В свою очередь менее развитым экономически странам, куда устремляются «беглые» производства, небесполезно предварительно позаботиться о системной защите как традиционного, так и укоренившегося национального производства.
Это предполагает:
- своевременное определение и строгое соблюдение допустимой доли иностранного капитала в различных сферах;
- ограждение значимых отраслей производства от иностранного монополизма;
- усиление государственного влияния на производствах с участием иностранного капитала;
- создание разветвленной системы социальной поддержки граждан, пострадавших в результате разорения традиционных производственных структур, стимулированного иностранной конкуренцией [19, с. 13].
Второе направление деятельности - изменение идеологической основы глобализации. Необходимо активизировать процесс пересмотра идеологии неолиберализма и дать новый импульс развития «левой» идеологии.
Современная левая идея - это идея не анти-, а альтер-глобализма. Многие тысячи НПО и социальных движений, в которых участвуют десятки миллионов граждан по всему миру и которые поддержали, в частности, Хартию Порту-
Алегри - документ Всемирного социального форума, предлагают возрождение то ли позднес-редневековой, то ли раннекапиталистической национальной замкнутости с мощными таможенными барьерами и акцентом на суверенности национальных государств, а то и империй.
Для преодоления отрицательных последствий глобализации левые предлагают новый мировой порядок в котором:
- будет 50 %-й налог на богатых и 0 % - на бедных;
- 10 % богатейших граждан жили бы в 5 - 7, но не в 15 (а то и 30 - 40) раз лучше, чем 10 % беднейших;
- подавляющая часть расходов бюджета (не менее 75 - 80 %) шла бы на социальные нужды, а не на содержание госаппарата, армию, полицию, помощь проигравшим в «казино-капитализме» спекулянтам;
- предприниматель был бы социально ответствен и не мог нарушить коллективный договор, социальные и экологические ограничения, не понеся разоряющих его убытков или уголовной ответственности;
- образование (в том числе высшее) и переквалификация, медицина и культура были бы по преимуществу бесплатными [5, с. 16].
Таким образом, только комплексный подход, объединенные усилия мировых лидеров и национальных государств могут определить стратегию и тактику деятельности в решении сложных социально-экономических проблем.
Литература
1. Уткин А.И. Определения глобализации // Глобалистика: энциклопедия / гл. ред. И.И. Мазур, А.Н. Чумаков. М., 2003. С. 181 - 183.
2. Горелов А.А. Глобализация как объективная тенденция мирового развития // Век глобализации. 2009. № 1. С. 17.
3. Долгов С.И. Глобализация экономики: новое слово или новое явление. М., 1998. 245 с.
4. Жвитиашвили А.Ш. Социальные явления глобализации // Социально-политические процессы и ценности в условиях глобализации: сб.ст. / под ред. А.С. Железнякова, З.П. Яхимович. М., 2012. С. 124 - 138.
5. Бузгалин А.В. Левая идея: преодолевая кризис // Альтернативы. 2011. № 3. С. 20 - 39.
6. Галкин А.А. Новые времена: сдвиги и узлы потрясений // Полития. 2012. № 1. С. 5 - 20.
7. Зубаревич Н.В. Крупный бизнес в регионах России: территориальные стратегии и социальные интересы: аналитический доклад / Независимый институт социальной политики. М., 2005. 156 с.
8. Социальная политика бизнеса в российских регионах / отв. ред. Н.Ю. Лапина. М., 2004. 254 с.
9. Сперанский В.И. Глобализация, профсоюзы и ТНК в реформируемой России (на примере нефтегазового комплекса). М., 2002. 272 с.
10. Беленький В.Х. Российский высший класс: проблема идентификации // Социологические исследования. 2007. № 5. С. 56 - 71.
11. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура: пер. с англ. / под науч. ред. О.И. Шкаратана. М., 2000. 608 с.
12. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. ШЬ: http://www.gumer.mfo.bibИotek_Buks/So-5ю1о$/гЬкЬу1.1Мех.рЬр (дата обращения: 10.12.2012).
13. Жуков В.И. Россия в глобальной системе социальных координат: социологический анализ и прогноз // Социологические исследования. 2008. № 10. С. 29 - 40.
Поступила в редакцию
14. Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. М., 2006. С. 234.
15. Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004. 125 с.
16. Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма - ответы на глобализацию / пер. с нем. А. Григорьева, В. Седельника; общ. ред. и послесл. А. Филиппова. М., 2001. 304 с.
17. Дебор Г.Э. Общество спектакля / пер. Болеслава Немана. URL: http://avtonom.org>old/lib/theo-ry/debord... spectacle.html (дата обращения 12.10.2012).
18. Галкин А.А. Захворавший мир в ожидании лечебных процедур // Полития. 2012. № 2.
19. Свобода. Неравенство. Братство: Социологический портрет современной России / под общ. ред. М.К. Горшкова. М., 2007. 232 с.
20. Добренькое В.И. Глобализация и Россия: социологический анализ. М., 2006. 447 с.
21. Зотов А.А. Эволюция капитализма и социализма как глобальных феноменов XX столетия (концепция капитализма Й.А. Шумпетера) / под ред. И.Ф. Девятко, В.Н. Фоминой. М., 2010. С. 38 - 66.
5 февраля 2013 г.
