54ТРАНСФОРМАЦИЯ СИСТЕМЫ ВЫБОРОВ В ГОРОДСКИЕ СОВЕТЫ В ЭПОХУ НОВОЙ ЭКОНОМИЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
Цель настоящей статьи - анализ процессов трансформации системы выборов в городские советы в период новой экономической политики. В ходе работы было произведено исследование законодательства о советских выборах и периодической литературы той эпохи, проанализированы исторические источники из Государственного архива Российской Федерации и региональных архивов. Ключевые слова: процессы трансформации, городской совет, период новой экономической политики.
Переход к нэпу предполагал не только административные реформы, но и политические кампании. Тактика «оживления Советов», провозглашенная в 1922 г., ставила цель в первую очередь смягчить недовольство населения, порожденное голодом в стране и другими обстоятельствами, связанными с наследием военного коммунизма. Политика реорганизации и кадрового укрепления низовых структур, городских органов власти была составной частью нового курса. Он предусматривал изменение механизма партийного руководства, проведение мероприятий по политическому укреплению Советов, повышению их роли как организационных центров города и села, усиление связи местных органов власти с трудящимися, сплочение так называемого «беспартийного актива» вокруг Советов. Особое значение в реализации заявленного курса придавалось избирательным кампаниям. С помощью механизма выборов предполагалось вовлечь различные слои и группы общества в масштабную деятельность по социалистическому переустройству страны.
Среди факторов, способствующих обновлению Советов, особое значение придавалось своевременной корректировке законодательства. В частности, нормативная база молодого советского государства пополнилась следующими законодательными актами: «Об организации городских Советов рабочих и крестьянских депутатов» (февраль, 1921 г.); «О городских Советах» (утверждено второй сессией ВЦИКа XII созыва в октябре 1925г.). Но наряду с восстановлением деятельности городских Советов, совершенствованием их структуры и компетенции важно было уточнить права избирателей. Этому призвано было способствовать введение в действие Положения «Об избирательных правах граждан и порядке производства выборов», изданного ВЦИКом 10 сентября 1924 г., а также соответствующих инструкций, например, Инструкции «О выборах в советы», утвержденной президиумом ЦИК СССР 16 января 1925 г.
В условиях нэпа и попыток демократизации политической системы советское избирательное право стремилось провести принцип действительной, а не мнимой всеобщности, но лишь в отношении трудового класса. Другие социальные классы не рассматривались как субъекты избирательного права. Страна еще не могла выйти за пределы революционных установок.
Обозначенные узаконения конкретизировали и детализировали трудовой ценз, а равно проводимые ограничения как чисто «классового, так и политического характера».1 Следует сразу оговориться, что эти и последующие нормативные акты, в том числе Конституции РСФСР 1918 и 1925 гг., не носили исчерпывающего характера. Например, в ряде случаев на практике было весьма трудно определить, подходит ли тот или иной гражданин под действие трудового ценза. Пытаясь обосновать выявившуюся неопределенность трудового ценза, С.М. Бродович в докладе на совещании при Президиуме ЦИК Союза ССР по советскому строительству связал ее с тем, что «.. .экономические категории по своему характеру не могли быть уложены в твердые рамки юридических определений, так как в жизни всегда имеются некоторые переходные типы, смешанные экономические формации».2
Отсутствие четкого юридического критерия определения границ социально-групповой принадлежности граждан представляло одну из характерных особенностей действовавшего в исследуемый период трудового ценза. С момента вступления в силу Конституции РСФСР 1918 г. на местах стали встречаться затруднения в определении трудового ценза, но их число особенно возросло после перехода к нэпу. Это, в частности, касалось такой категории граждан, как члены городских и кустарных артелей. Они участвовали в выборах наравне с рабочими, если не пользовались наемным трудом и по договору сдавали часть продуктов государству. Среди рабочих национализированных предприятий избирательным правом пользовались лишь члены профсоюзов.
В ходе становления нэпа и реализации политики «оживления Советов» одновременно шел процесс формализации трудового ценза. В какой-то мере это нашло отражение в Инструкции ВЦИКа от 11 августа 1924 г., в которой отмечалось, что вкладчики трудовых сберегательных касс и держатели государственных и коммунальных займов не могут считаться нетрудовым элементом, если они не устраняются от выборов по другим основаниям. Одновременно инструкция давала разъяснение относительно порядка восстановления в избирательных правах. В ней указывалось, что для тех, кто раньше прибегал к наемному труду или торговал, требуется удостоверение от завкома или месткома, по которому данное лицо в настоящее время не эксплуатирует чужой труд и вместе с тем является
лояльным к Советской власти3. Как видно, тоталитарная система в тот период еще не сложилась. От лиц, наделенных избирательным правом, требовалась всего лишь лояльность. Государство и партия пока еще не требовали самоотверженной веры в свои идеалы, как это происходит в тоталитарных политических системах.
Инструкция ВЦИК «О выборах городских и сельских Советов» (1925 г.) предоставила избирательные права владельцам и арендаторам мельниц, просорушек, маслобоен, кузниц и т.п. предприятий и вообще всем кустарям и ремесленникам, если они имели не более одного постоянного взрослого рабочего или двух учеников и если они лично участвовали в работах.4
Однако никакие инструкции, ни местные, ни центральные, не могли предусмотреть всего многообразия случаев, которые могли встречаться на практике. Поэтому некоторая неопределенность в области применения трудового ценза оставалась неустранимой. Тем не менее, трудовой ценз как по непосредственным результатам его применения в смысле «ограждения органов пролетарской диктатуры от проникновения в них инородного элемента», так и по своему действию как «момента, революционизирующего массу и содействующего выявлению ее самодеятельности»5, выполнял в изучаемый период чрезвычайно важные избирательные и политические функции.
Значительно реже упоминалось в печати и на собраниях о политическом цензе. В Конституциях РСФСР 1918 и 1925 гг. он сопровожден негативным подтекстом. В частности, указывалось, что служители культа, полицейские, жандармы, сотрудники охранных отделений, бывшие члены царствовавшего дома устраняются от участия в выборах. В перечень устраненных от участия в выборах были включены «те лица, которые в силу характера выполняемых ими раньше или в настоящее время функций предполагаются определенно враждебными пролетарской революции и являются поэтому элементами, не годными в советском строительстве».6 Перечень был представлен статьями 65 и 69 Конституции РСФСР 1918 и 1925 гг., но его следует рассматривать лишь в качестве приблизительного. На это указывает нормотворчество, дополнявшее конституционный перечень. К примеру, в РСФСР в 1922 г. был издан декрет, причисливший к лишенным избирательного права лиц, высланных в административном порядке.
Выполняя резолюцию июньского 1926г. объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП (б), указавшего на неправильность сокращения числа лиц, лишенных избирательных прав при росте буржуазных элементов,7 Президиум ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР отменил инструкцию по выборам в Советы от 13 октября 1925 года. В новой инструкции «О выборах городских и сельских Советов и о созыве съезда Советов» уже шла речь о том, что
«члены семей лиц, лишенных избирательных прав по пп. «а», «б», «в», «г» и «д» ст. 69 Конституции РСФСР и соответствующим им пунктам настоящей статьи, в тех случаях, когда они находятся в материальной зависимости от лиц, лишенных избирательных прав, и не имеют источником своего существования самостоятельный общественно-полезный труд», также не могут пользоваться избирательными правами8.
В феврале 1927 г. в губерниях центра России была получена радиограмма Президиума ВЦИК, дополнительно регламентирующая круг лиц, имеющих право голоса и порядок получения избирательных прав. В ней доводилось до сведения следующее: «В развитие ст. 18 и 19 Инструкции Президиума ВЦИК от 4.11.26 г. О выборах городских и сельских Советов и о созыве съездов Советов (СУ 1926. № 75. Ст. 577) Президиум ВЦИК постановил: низшие технические служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и тюремного ведомства, как-то: курьеры, сторожа, уборщики, переписчики, младшие надзиратели, городовые стражники и лица, занимавшие другие должности, соответствующие перечисленным, -лишенные избирательных прав в силу П.Д. ст. 69 Конституции РСФСР и П.Л. ст. 15 Инструкции, могут быть восстановлены в избирательных правах, указанных в ст. 19 Инструкции по постановлениям краевой, областной и губернской избирательной комиссии. с утверждением соответствующего исполкома, при условии, если эти лица в течение не менее 5 лет занимаются производительным и общественно-полезным трудом и доказали свою лояльность по отношению к Советской власти».9
Из приведенных примеров видно, что в двадцатых годах Советская власть, пытаясь найти приемлемые для себя законодательные варианты, вынуждена была отдельными постановлениями и местными инструкциями уточнять объем политического ценза применительно к местным условиям. И вполне правомерен вывод о том, что в отношении конкретизации политического ценза в Конституциях РСФСР 1918 и 1925 гг. еще меньше определенности, чем в части трудового ценза. В дополнение необходимо отметить, что постоянно возникали случаи коллизии цензов, когда городской житель мог удовлетворять трудовому цензу, но не подходил под ценз политический. В этом случае избиратель к выборам не допускался. Таким образом, в советской избирательной системе в тот период существовала своего рода двойная фильтрация избирателей: ценз политический являлся дополнительным отсеивающим фактором к цензу трудовому.
От вопроса о юридических границах круга избирателей следует перейти к вопросу о реальном объеме действия трудового и политического цензов. Нужно представить, каков на самом деле круг лиц, подпадающих под их действие. Согласно выявленной статистике выборы в городах 1923 г. по РСФСР, в том числе и ЦПР, дали 8,2% «устраненных». Причем, статисти-
ческие данные обнаружили характерную закономерность, согласно которой с ростом населенности городов (по крайней мере, в рамках города от 10 до 100 тыс. жителей) шло снижение процента лишенных избирательных прав. Основной категорией устраненных при выборах граждан в губернских и уездных городах оказывались торговцы, предприниматели, а также лица, жившие на нетрудовой доход: от общего числа лиц, лишенных права голоса, они составляли в губернских городах 73,5%, в уездных -84,4%. На втором месте шло духовенство: в губернских городах оно составляло 9,8%, в уездных - 6,8%. На третьем месте располагались бывшая полиция, жандармерия и т.п., на которых в губернских городах падало 2,6%, в уездных - 4,2%. Далее следовали другие, менее многочисленные категории.10
Однако к вышеприведенным данным и экстраполированию результатов следует относиться с определенной осторожностью. Так, результаты обследования городских Советов в соответствии с поручением Президиума ЦИК СССР11 (1923 г.) дают некое представление о степени объективности приводимой проверяющими и горсоветами статистики устраненных от выборов. Материалы изучения работы Моссовета в 1924 г. зафиксировали следующий устоявшийся подход к процедуре устранения и ее количественной оценки. В соответствии с ним число лиц, устраненных от выборов, до этого времени не учитывалось. Так как выборы происходили по производственным объединениям, лица лишались избирательного права и устранялись от выборов «автоматически».12 Материалы обследования Смоленского горсовета отмечали, что не имели права выборов 1518 человек (торговцы и 54 священника). Списки лишенных избирательных прав не вывешивались, а эта цифра была установлена для удобства работы избирательной комиссии.13 Таким образом, со стороны городских избирательных комиссий прослеживается достаточно вольный подход к подсчету вышеуказанных лиц.
Анализ документов и материалов позволяет сделать вывод, что во время кампании по «оживлению Советов» существовавшие организационные проблемы (неуточненные списки избирателей, нормативные доводки и дополнительная регламентация) во многом способствовали дальнейшему росту числа лиц, устраненных от выборов по разным мотивам и причинам. По губерниям Центральной европейской части России их количество варьировалось в пределах 10-25 процентов от числа горожан, получивших право голоса. Чем меньше был город, тем процент лишенных этих прав был больше, хотя нормативные документы декларировали сужение круга лиц, лишенных права избирать и быть избранными. Однако на
практике это было не всегда так. Если при выборах в Сухиничский горсовет в 1925 г. было 388 «устраненных» (15,2% от общего числа избирателей),14 то в следующем году - уже 595 (20% от общего числа избирателей).15 Позже, в 1927 г., на заседании Сухиничской городской избирательной комиссии было принято постановление о том, что «на основании имеющихся документов... поименованных в прилагаемых списках граждан в количестве 948 человек, включить в списки лишенных права избирать и быть избранными».16 Т.е. более четверти граждан согласно этому постановлению лишалось избирательного права. Аналогичная ситуация происходила, хотя и в несколько меньших масштабах, в губернских, областных и других городах.17 Так, при проведении перевыборной кампании 1927 г. в Калуге число «лишенцев» возросло до 3485 человек, увеличившись на 2263 человека против предыдущего года. Примечательно, что список «лишенцев» на 7 5% состоял из служащих.18
Несомненно, это не было случайностью и связано как с партийными установками, так и принятыми ранее нормативными документами. В частности, Декрет ВЦИКа «О порядке и условиях руководства губернскими исполнительными комитетами точным смыслом Конституции РСФСР при лишении отдельных граждан или целых групп избирательных прав» дополнительно напоминал об этой регламентации. В нем указывалось, что помимо Конституции РСФСР губисполкомы обязаны руководствоваться точным смыслом Инструкции ЦИКа СССР от 16.01.25 г. и циркуляра к ней Президиума ЦИКа СССР от 6.04.25 г. 19 Эта же позиция отражена в постановлении пленума и бюро Калужского губернского комитета ВКП (б) «Об итогах последней кампании перевыборов Советов» 1926 г., в которой в качестве недостатков кампании отмечалось, что имелись случаи неправильного толкования и расширительного применения инструкции о предоставлении избирательных прав в нарушение Конституции.20
Как только относительно конкретных лиц выявлялись те или иные «отягчающие» обстоятельства, тут же принимались радикальные меры. К примеру, из состава членов горсовета и одновременно из фракции РКП (б) был исключен один из «активистов» как лишенный избирательного права по выявлению проверочной комиссии губкома РКП (б), поскольку скрывал свое прошлое (ранее состоял на службе стражником).21
В добавление к этому на местах порой происходили сбои в составлении списков избирателей. Так, в отчете Калужского горсовета за 1927 г. в качестве одного из недостатков прошедшей перевыборной кампании указывался плохой учет избирателей, а также лиц, лишенных избирательного права, в силу чего пришлось пользоваться сведениями 1925 г.22
Все это порождало на местах массу жалоб, особенно в вопросах, связанных с ущемлением избирательных прав.23 Их рассмотрением с учетом цензовых ограничений занимались избирательные комиссии. Реакция была разной. Например, Сухиничская городская избирательная комиссия, рассмотрев заявление гражданки Т.Ф. Суходровской от 13 января 1927 г. о восстановлении в избирательных правах, постановила: «Суходров-скую Т.Ф. исключить из списков лиц, лишенных избирательных прав в Советы, так как... с 1908 г. по 1924 г. с некоторым перерывом для пополнения своего образования состояла на службе в качестве учительницы. В настоящее время живет на личные средства». Аналогичное решение было вынесено по заявлению гражданина И.А. Лошакова: «... исключить [его] из списка лиц, лишенных избирательных прав, как производящего торговлю по бесплатному патенту своими изделиями (шапками, фуражками) ст. 16 п. «Г» инструкции о выборах». А вот в отношении заявления гражданки Г. Д. Домагацкой о восстановлении ее в избирательных правах было принято противоположное решение: «.в ходатайстве отказать, как бывшей помещице». Одновременно комиссия выявила «отягчающее» обстоятельство у гражданина И.Г. Волкова: «Ввиду того, что гражданин Волков до революции служил в полиции и в силу ст.15 п. «Л» внести его в списки лиц, лишенных права избирать и быть избранными».24
Аналогичная работа проводилась избирательной комиссией г. Калуги. Как отмечалось в статье «К перевыборам горсовета» («Коммуна», декабрь 1925 г.), «сейчас ею собираются сведения о лицах, лишенных избирательных прав. Материал этот будет отпечатан и вывешен в пунктах избирательных собраний. Для того чтобы лица, неправильно лишенные, могли обжаловать это решение, списки будут вывешиваться за две недели до начала кампании».25
Вместе с тем, по мнению Калужского губизбиркома, в этом вопросе оставалось еще поле для деятельности. В своей директиве «Всем УИКам, ВИКам, горсоветам, сельсоветам и их избирательным комиссиям» (ноябрь, 1928 г.) он еще раз указывал, что «при удовлетворительном охвате и выявлении лиц, лишенных избирательных прав по губернии, все же со стороны отдельных избиркомов не было принято мер к полному выявлению лиц, лишенных избирательных прав, согласно инструкции ВЦИК от 4 ноября 1926 г., и, наоборот, имели место отдельные случаи неправильного лишения избирательных прав, недостаточное, зачастую формальное, отношение к жалобщикам на лишение их избирательных прав».26
Обозначив юридические и фактические рамки круга избирателей, следует далее проанализировать реальную картину участия граждан в изби-
рательных кампаниях. В ней сразу бросается в глаза типичное для раннего периода развития Советского государства несоответствие: в то время как общий круг избирателей по действовавшему тогда законодательству был достаточно широк, процент граждан, реально пользующихся своим избирательным правом, чрезвычайно низок. В 1922 г. в российских городах, включая губернии ЦПР и Центра России, он равнялся 36%, а 1923 году - 38,5%. 27 Впрочем, к концу 20-х годов под влиянием массированных агитационных кампаний и принуждения этот процент вырос.
Несомненно, формирование избирательной системы в значительной степени отражало существующие противоречия и нестабильность в общественно-политической и экономической жизни России, следствием чего стало возросшее недоверие трудящихся масс к Советской власти, что не могло не сказаться на реализации населением своих избирательных прав. Особенно остро это ощущалось в городах в первой половине двадцатых годов. Представитель ЦК РКП (б) т. Ходоровский, выступая перед партхозактивом в г. Калуге, к числу причин перемены настроения трудящихся масс отнес то, что «продукция госпромышленности не находила себе сбыта в деревне... Однако нежелательные перемены в настроениях рабочих только связью с деревней объяснить нельзя. На это настроение повлияли и нелады с зарплатой, несвоевременной ее выплатой (кое-где вспыхнули забастовки), а также бюрократизация (аппарата), понижение активности самодеятельности масс, отстранение их от участия в решении ряда вопросов».28
Безусловно, это наложило свой отпечаток и на последующие избирательные кампании, затронувшие как городские, так и сельские поселения. Обратим внимание на зарождавшуюся уже тогда тенденцию в системе управления социалистическим государством. По официальным отчетам избирательных комиссий итоги выборов 1924 г. свидетельствовали о более чем сорокапроцентной активности избирателей. Однако позже проверка на местах участия граждан в выборной кампании выявила приписки. В частности, это имело место в уездах Калужской губернии: в том числе по Козельскому уезду - 40,7% вместо 33%, по Тарусскому уезду -53% вместо 23%, по Малоярославецкому уезду - 25,3% вместо 19%, по Мосальскому уезду - 62,8% вместо 21,1%.29 Такая извращенная отчетность об активности населения в выборах складывалось в результате прямой подделки и исправления протоколов выборных собраний. Проверяющие из Центральной контрольной комиссии высказали предположение, что они, очевидно, делались с ведома и прямого участия в этом уездной
избирательной комиссии. Вопрос этот был передан помощнику прокурора для изучения и привлечения виновных к ответственности.30
Складывающаяся ситуация вызывала пристальное внимание и у комиссии «По вопросам работы пленумов и секций советов Совещания по вопросам советского строительства при Президиуме ЦИК Союза ССР». В частности, ее председатель Я. Яковлев в своем докладе «Выборы в горсоветы в 1924 г.» отмечал, что прошедшая избирательная кампания дала неудовлетворительные результаты участия населения в выборах, « .большинство городского населения уклонилось от выборов, абсентеизм достигал почти 70%». При этом указывалось, что явка по отдельным городам составила не более 20%. Так, например, во Владимире она равнялась 19%, в г. Кинешме (Ивановская губерния) - 3,7%.31
Чуть позже в порядке совершенствования избирательных технологий комиссией «По вопросам работы пленумов и секций советов Совещания по вопросам советского строительства при Президиуме ЦИК Союза ССР» были подготовлены «Некоторые предварительные предложения об избирательной кампании 1924 г.». В соответствии с ними планировалось за два месяца до съезда Советов провести новую выборную кампанию, поскольку итоги выборов обнаружили, что директива Центрального Комитета не дошла фактически до мест и почти не получила, за редким исключением, отражения в избирательной кампании. Основной политической задачей новой кампании должно было стать вовлечение в нее значительно большего процента избирателей, чем это имело место в последней кампании и более тесное сплочение избирателей вокруг Советов. «Нужно довести до сознания беспартийных рабочих и крестьян, - декларировалось в этом документе, - тот факт, что Совет является органом местной власти и местного самоуправления, через который они могут действительно добиться улучшения своего положения». Также указывалось на то, что в губернских городах сохранение большинства за коммунистами является необходимым, но в уездных вовсе не обязательным: «40 % беспартийных можно признать средним желательным в настоящее время».32
Еще позже Президиум ЦИК СССР своим постановлением от 29 декабря 1924 г. «О перевыборах в Советы в тех районах, где имели место неправильности в работе избирательных комиссий», принял решение о кассации выборов.33 Наряду с этим утвердил инструкцию по применению вышеуказанного постановления, где установил сроки повторных выборов и порядок их отмены. Например, в случае, если в них примет участие менее 35 % избирателей.34
При выработке мер по «оживлению Советов» важно было понять, на кого падает главный процент неявки на выборы. Анализ материалов и результатов прошедших городских выборов показал, что это, прежде всего, «неорганизованное население»: жены рабочих и служащих, рабочие, не состоящие в профсоюзах, безработные, инвалиды и учащиеся. Наиболее подверженными абсентеизму были женщины, домохозяйки, ремесленники, кустари, крестьяне, а также работающие в городе, но проживающие за его пределами. В среднем от 60% до 80% «неорганизованного населения» (по разным городам процент сильно варьировался) не было вовлечено в городские выборы. В это же время члены профсоюзов и красноармейцы давали значительно большую явку - свыше 50%. И это был вполне закономерный итог сложившейся избирательной системы.
Таким образом, рассмотрев процесс трансформации советской избирательной системы в период новой экономической политики, можно констатировать, что эта система отразила в себе все те глубинные противоречия, которые были характерны для социально-экономического и государственного переустройства молодой Советской республики. С одной стороны, власть предпринимала попытки демократизации выборов, с другой - она продолжала практику использования трудового и политического ценза. Причем цензовая система не отличалась конкретикой, приводя к многочисленным организационным трудностям. В таких условиях проблему избирательного абсентеизма решать кардинально не представлялось возможным.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Велихов Л.А. Основы городского хозяйства. Обнинск, 1995, с. 125.
Velihov L.A. Osnovy gorodskogo hozjajstva. Obninsk, 1995, s. 125.
2 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 46. Д. 2. Л. 20.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 20.
3 СУ. 1924. № 71. Ст. 695.
SU. 1924. № 71. St. 695.
4 «Коммуна» № 242 (2115) от 23.10.25 г., с. 2.
«Kommuna» № 242 (2115) ot 23.10.25 g., s. 2.
5 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 46. Д. 2. Л. 22.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 22.
6 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 46. Д. 2. Л. 23.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 23.
7 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Изд.9-е. М. 1983. Т. 4., с. 37, 42.
KPSS v rezoljucijah i reshenijah sezdov, konferencij i Plenumov CK. Izd.9-e. M. 1983. T. 4., s. 37, 42.
8 СУ. 1926. № 75. Ст. 577.
SU. 1926. № 75. St. 577.
9 «Коммуна» № 45 от 24.02.27 г., с. 2.
«Kommuna» № 45 ot 24.02.27 g., s. 2.
10 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 46. Д. 2. Л. 24.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 24.
11 Там же. Д. 1. Л. 12.
Tam zhe. D. 1. L. 12.
12 Там же. Д. 43. Л. 2.
Tam zhe. D. 43. L. 2.
13 Там же. Д. 42. Л. 3.
Tam zhe. D. 42. L. 3.
14 ГАКО. П. Ф. 1. Оп. 10. Д. 14а. Л. 36.
GAKO. P. F. 1. Op. 10. D. 14a. L. 36.
15 ГАКО. Ф. 1065. Оп. 3. Д. 1. Л. 200.
GAKO. F. 1065. Op. 3. D. 1. L. 200.
16 Там же. Д. 2. Л. 2.
Tam zhe. D. 2. L. 2.
17 См.: Соколов А.К. Советы: от власти иллюзий к иллюзии власти. //Формирование административно-командной системы (20-30-е годы). М., 1992, с. 175-176; Орлов И.Б. Новая экономическая политика: история, опыт проблемы. М. 1998, с. 87.
Sm.: Sokolov A.K. Sovety: ot vlasti illjuzij k illjuzii vlasti. //Formirovanie administrativno-komandnoj sistemy (20-30-e gody). M., 1992, s. 175-176; Orlov I.B. Novaja jekonomicheskaja politika: istorija, opyt problemy. M.1998, s. 87.
18 ГАКО. П. Ф.1156. Оп. 1. Д. 7. Л. 4; «Коммуна» № 43 от 22.02.27 г., с. 2. GAKO. P. F. 1156. Op.1. D. 7. L. 4; «Kommuna» № 43 ot 22.02.27 g., s. 2.
19 СУ 1922. № 60. Ст. 489.
SU. 1922. № 60. St. 489.
20 «Партийная мысль» № 3. Калуга. 1926 г., с. 36.
«Partijnaja mysl’» № 3. Kaluga. 1926 g., s. 36.
21 ГАКО. П. Ф. 1156. Оп. 1. Д. 4. Л. 6.
GAKO. P. F. 1156. Op. 1. D. 4. L. 6.
22 Там же. Д. 7. Л. 4.
Tam zhe. D. 7. L. 4.
23 См., например: Тихонов В.И., Тяжельникова В.С., Юшин И.Ф. Лишение избирательных прав в Москве в 1920-1930-е годы. М., 1998.
Sm., naprimer: Tihonov V.I., Tjazhel’nikova V.S., Jushin I.F. Lishenie izbiratel’nyh prav v Moskve v 1920-1930-e gody. M., 1998.
24 ГАКО. Ф. 1065. Оп. 3. Д. 2. Л. 2, 5.
GAKO. F. 1065. Op. 3. D. 2. L. 2, 5.
25 «Коммуна» № 279 (2152) от 8.12.25 г., с. 2.
«Kommuna» № 279 (2152) ot 8.12.25 g., s. 2.
26 План подготовки и проведения перевыборов и созыва съездов Советов в Калужской губернии в 1928-1929 гг. Калуга, 1928, с. 6.
Plan podgotovki i provedenija perevyborov i sozyva s#ezdov Sovetov v Kaluzhskoj gubernii v 1928-1929 gg. Kaluga, 1928, s. 6.
27 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 46. Д. 2. Л. 25.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 25.
28 «Коммуна» № 4 (1601) от 5.01.24 г., с. 5.
«Kommuna» № 4 (1601) ot 5.01.24 g., s. 5.
29 Отчет Калужского губернского исполнительного комитета с 1 октября 1924 г. по 1 октября 1925 г. Калуга, 1926 г., с. 7; «Коммуна» № 289 (2162) от 20.12.25 г., с. 2; «Коммуна» № 153 от 9.07.25 г., с. 3.
Otchet Kaluzhskogo gubernskogo ispolnitel’nogo komiteta s 1 oktjabrja 1924 g. po 1 oktjabrja 1925 g. Kaluga, 1926 g., s. 7; «Kommuna» № 289 (2162) ot 20.12.25 g.,
s. 2; «Kommuna» № 153 ot 9.07.25 g., s. 3.
30 Бюллетень Калужского губернского комитета РКП (б) №3 (5), сентябрь 1925 г. Калуга, 1925, с. 47.
Bjulleten’ Kaluzhskogo gubernskogo komiteta RKP (b) №3 (5), sentjabr’ 1925 g. Kaluga, 1925, s. 47.
31 ГАРФ. Ф. 3316. Он. 46. Д. 2. Л. 45, 48, 50.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 45, 48, 50.
32 ГАРФ. Ф. 3316. Он. 46. Д. 2. Л. 52.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 2. L. 52.
33 СУ 1925. № 1. Ст. 3.
SU. 1925. № 1. St. 3.
34 ГАРФ. Ф. 3316. Он. 46. Д. 1. Л. 21.31.
GARF. F. 3316. Op. 46. D. 1. L. 21.31
