CC BY
154
• ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА •
УДК 82.09:94(470.47).084.8:343.264
ББК Ш5(2=Калм)-4Бадмаев А.Б.+Т3(2Рос.Калм)622-38
Р.М. Ханинова, Д.А. Иванова ТЕМА СИБИРСКОЙ ССЫЛКИ
В РАССКАЗЕ А. БАДМАЕВА «ГОЛУБОГЛАЗАЯ КАТОРЖАНКА»
В статье рассматривается тема депортации и ссылки калмыцкого народа в годы сталинских репрессий на примере судьбы семьи Церена Азыдова. Его русская жена отправилась в Сибирь с детьми в знак протеста против исторической несправедливости и разделила с калмыками их трагическую судьбу.
Ключевые слова: депортация, ссылка, Сибирь, калмыцкий народ, Великая Отечественная война.
R.M. Khaninova, D.A. Ivanova
THE THEME OF THE SIBERIAN EXILE IN THE STORY BY A. BADMAEV «THE BLUE-EYED CONVICT WOMAN»
There is regarded the theme of deportation and exile of Kalmyk people in the years of Stalinist repressions, illustrated by the example of Tseren Azydov's family. His Russian wife as well as their children set off to Siberia as a protest against the historical injustice and shared the tragic destiny of Kalmyk people
Key words: deportation, exile, Siberia, Kalmyk people, the Great Patriotic war.
В своем выступлении на VII съезде писателей РСФСР в 1990 году Алексей Бадмаев (1924-2007) сказал, что две даты омрачают наше сознание. «Первая - это 1771 год, когда при Екатерине II три четверти нашего народа ушло обратно в Джунгарию, потеряв в пути более половины народа. <.. .> Вторая - 1943 год, когда весь наш народ был выслан в Сибирь. И в том и в другом случае ни русский, ни другие народы не виноваты. Мы знаем истинных виновников наших бед. Наоборот, мы благодарны сибирякам, с истинно русской добротой помогавшим нам в те трагические для нашего народа дни» [9].
Теме депортации калмыцкого народа в годы сталинских репрессий посвящен роман Алексея Балдуевича Бадмаева «Алтн шарад даргддго» («Золото в песке не затеряется»), в русском переводе изданный под названием «Там, за далью непогоды». Созданный в тот период, когда правда об исторической несправедливости в отношении калмыцкого народа замалчивалась, роман передал сибирскую трагедию, которую пережил и сам автор.
По словам писателя Тимофея Бембеева, «появление такого большого, многопланового и остросюжетного произведения большой прозы в 1964 году да на такую острейшую и по тем временам запретную, но очень желанную всеми тему выселения калмыков, был не только фактом литературным, свидетельствующим личную авторскую удачу, но и неоспоримым явлением во всей калмыцкой литературе, переживавшей свое второе рождение.
50
2014 г. №2(22)
Алексею Бадмаеву удалось мастерски раскрыть дух того сурового, скудного времени, глубоко вникнуть в жизнь и быт людей и сделать обширные, философские обобщения: воля и сила народная направлены против большого общественного зла, имя которому война и ее зловещие последствия. В этой борьбе побеждает добро -справедливость, подкрепленная братской дружбой людей, с одной стороны - гонимых и страдающих, голодных и обездоленных калмыков, с другой - сердобольных и сочувствующих им сибиряков» [4].
В интервью 1984 года на вопрос корреспондента, чем определяется для автора выбор жанра, Алексей Балдуевич ответил, что в 1962 году вышла его первая книга рассказов. С тех пор к жанру рассказа он обращался все реже и реже, так как ему нравятся крупные многоплановые жанры. В то же время отрекаться от написания рассказов и очерков не может [7].
К теме депортации и ссылки калмыков относится и малоизвестный рассказ А. Бадмаева «Ьашута жиркл» («Горькое счастье»), до сих пор не опубликованный в оригинале. В переводе на русский язык под названием «Голубоглазая каторжанка» напечатан вначале в газете «Элистинская панорама» в 1994 году [1], а затем вышел тогда же отдельным изданием в Элисте [2], переводчик нигде не указан. По воспоминаниям дочери писателя, Светланы Алексеевны Бадмаевой, отец дал кому-то текст для перевода, но в материалах семейного архива не сохранилось никаких сведений о переводчике. На русском языке Алексей Балдуевич не создавал своих произведений, поэтому обращение к переводчику было продиктовано решением обнародовать свой рассказ для широкой аудитории, тем более что главной героиней стала русская женщина.
Этот рассказ, несмотря на его тематику и проблематику, литературной критикой не отмечен. Нет о нем упоминания и в единственной пока монографии Н.Ц. Манджиева на тему депортации в калмыцкой прозе [6].
В 2013 году по мотивам рассказа А. Бадмаева главным режиссером Национального драматического театра им. Б. Басангова Б. Манджиевым был поставлен спектакль.
Не раз подчеркивался интернациональный пафос произведений А. Бадмаева. Не стал исключением и этот рассказ, главная героиня которого - русская женщина Алла Фоменко, добровольно разделившая из-за мужа-калмыка горькую участь со спецпоселенцами в Сибири. Сюжет, по словам дочери писателя, вымышлен, герои не имеют прототипов, конечно, это собирательные образы, вобравшие в себя жизненный опыт автора.
Такие истории происходили в действительности, хотя и не имели массового характера. Не редкостью были смешанные браки уже в ссылке.
Гендерный аспект названия произведения А. Бадмаева в русском переводе призван был подчеркнуть, во-первых, национальность его героини, во-вторых, ее социальный статус: каторжанка, ссыльная. «Каторга [< ср.-гр. katergon - галера] - особый вид наказания за уголовные и политические преступления - самые тяжелые (первонач. на галерах) принудительные работы для заключенных в тюрьмах или других местах с особо строгим режимом; места таких работ; * непосильный изнурительный труд, невыносимо тяжелая жизнь» [8]. Алла Фоменко работала учительницей русского языка и литературы как до ссылки, так и во время ссылки. В переносном значении - невыносимо тяжелая жизнь - слово «каторга» передавало подневольное положение человека, лишенного основных прав. Быть может, в названии своего произведения писатель и переводчик намеренно свели два отличительных признака персонажа, чтобы показать историческую преемственность политических репрессий в российском государстве в отношении людей.
51
ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Как пишет Н.Ц. Манджиев, «интерес общества к историческим событиям понятен и объясним. Особое значение отражение темы политических репрессий имеет для народов, подвергнувшихся депортации в годы Великой Отечественной войны. Уходят годы, уходят люди, испытавшие на себе особенность национальной политики тоталитарного государства, перенесшие унижение и ужасы насильственного переселения. Перевернута и эта страница жизни народов. Исчезла с карты мира и страна под названием Союз Советских Социалистических Республик. <...> Депортация народов -это еще один круг лагерного ада, который проступил из прошлого в произведениях калмыцких писателей» [6].
В рассказе «Голубоглазая каторжанка» А. Бадмаев показал депортацию и ссылку калмыцкого народа через восприятие русского человека, связанного супружескими узами с униженными и оскорбленными. Поэтому собственно тема Великой Отечественной войны в произведении осталась в контексте: муж Аллы Викторовны, Церен Азыдов, ушел на войну, честно и храбро воевал, был отмечен боевыми наградами; он не вернулся домой, в Калмыкию, а был вынужден отправиться в сибирскую ссылку, соединившись с уже высланной своей семьей: женой, детьми, родителями.
В произведениях калмыцких писателей старшего поколения на темы войны [11] и депортации [12] автобиографический элемент обусловлен фактами их биографии. Сам Алексей Балдуевич Бадмаев солдатом прошел войну, был тяжело ранен, демобилизован в 1944 году по национальному признаку, отправлен на строительство Широ-ковской ГЭС, а в 1945 году - в ссылку (Алтайский край). Как вспоминал фронтовик: «Шла жестокая война, сыновья всех народов защищали страну, а тут, среди ее защитников, нашли “врагов” и отправили по существу в концлагерь, за колючую проволоку» [3].
Но герою рассказа «Голубоглазая каторжанка» А. Бадмаев не передал этот факт своей биографии, так как Церен Азыдов был офицером, а в Широклаг отправляли не офицерский, а рядовой состав. Тем, что боевой офицер-калмык был снят с передовой и отправлен в ссылку, писатель хотел подчеркнуть, что виновность калмыцкого народа в предательстве во время Великой Отечественной войны - еще одно свидетельство тоталитарной государственной машины, чинящей произвол вопреки закону и справедливости. Не случайно в рассказе подробно перечислены награды майора: три боевых ордена и шесть медалей. «Орденом “Александра Невского” Церен Азыдов был награжден за отражение танковых атак. Под Кенигсбергом. Батарея майора Азыдова подбила девять вражеских танков и тем самым остановила крупное контрнаступление фашистов. Ордена “Отечественной войны” и “Красной Звезды” были получены раньше. С такими наградами еще никто в село не возвращался» [2].
Сам Алексей Балдуевич Бадмаев, в 18 лет защищавший родину, был удостоен ордена Отечественной войны I степени, медалей «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда».
Автор в рассказе «Голубоглазая калмычка» одной деталью - Алла Викторовна с мужем, только что вернувшимся с войны, идет по селу, а все жители смотрят на них с почтением и интересом - показывает, что женщина доказывала с помощью демонстрации офицерского мундира мужа, его боевых наград невиновность калмыков в вынесенном им приговоре.
Эту убежденность в честности, храбрости, чувстве справедливости Церена Азыдова Алла Фоменко сохранила с молодости, когда впервые встретилась с будущим мужем в Саратове на рынке.
Рассказ А. Бадмаева выстроен ретроспективно. Он начинается с довоенного описания калмыцкого села Хулуста, которое ничем не отличалось от других сел, разбро-
52
2014 г. №2(22)
санных по обширной Сарпинской низменности. Сам писатель родом был из хотона Бага-Ханата, жил в селе Ханата Малодербетовского улуса. Хулуста - вымышленный топоним в рассказе. Село насчитывало триста дворов. В одном из домов жила Алла Викторовна с двумя детьми, свекром и свекровью. В ту ночь она проверяла сочинения, чтобы успеть вывести четвертые отметки, так как через два дня начинались зимние каникулы. Эти временные подробности коррелируют со временем депортации калмыков - 28 декабря 1943 года, прямо в тексте не обозначенным.
Сама карательная операция под кодовым названием «Улусы» началась ночью [10]. Учительница не могла сразу уснуть из-за беспрерывного движения воинских машин по единственной сельской улице, из-за «солдатского гвалта». И оставалась в недоумении: «Что за солдаты? Фронт уже за Днепром. А что им делать у нас в Хулусте?» [2, с. 3]. Тем более что вчера пришло письмо с фронта от мужа, который сообщил, что они уже за Днепром.
Автор использует прием сновидения, чтобы показать связующую нить мужа с женой. Алле снится, что муж позвал ее. Ей кажется, что она в общежитии техникума в годы студенчества. Быстро одевшись, она выбегает на улицу, но нигде не находит Церена и думает, что тот опять дурачится. И проснулась.
Сновидение героини, с одной стороны, подготавливает ее ночное воспоминание о знакомстве с Цереном в Саратове, а с другой - взаимосвязано с последним письмом от него, в котором он благодарит ее за то, что она присматривает за его родителями. Это рассердило Аллу, и она в письме к мужу высказалась по этому поводу: «Почему ты считаешь, что старики только твои? Если они дед и бабка наших детей, то они наши, общие... Я не делаю никаких услуг, ухаживая за ними, а выполняю свои обязанности. Ты же знаешь, что я люблю тебя, в такой же мере я должна любить и их» [2]. Тон своего письма, категоричный, вызвал потом у нее сожаление, терзание, что можно было бы написать иначе мужу, ведь ему трудно там, на фронте. Но эти строки ответного письма характеризуют героиню рассказа А. Бадмаева. Она категорична, резка в суждениях и оценках, для нее долженствование - стиль поведения в работе и личной жизни. Поэтому она использует в письме такие формульные оценки, как «я выполняю свои обязанности», «должна любить и их». Это подготавливает ее будущее решение разделить со стариками ссылку, несмотря на то, что она в таком случае подвергает опасности здоровье и жизнь совместных с Цереном детей, четырехлетнего Эрдни и тринадцатилетнюю Кеемю.
У нее много общего с мужем. Их первая встреча на саратовском рынке осенним утром 1929 года показала, что Церен заступился за Аллу тогда вначале из сострадания: милиционер хотел забрать ее в отделение за незаконную торговлю поросятиной, а хозяин товара, возлюбленный девушки, трусливо заранее скрылся, завидев блюстителя порядка. Алла не могла понять своего заступника, зачем он берет на себя чужую ответственность, подвергая себя опасности, так как в залог он оставляет милиционеру студенческий билет, выдав себя за владельца поросенка: справку о разрешении на продажу, дескать, забыл в своем общежитии.
Эта сцена и последующее объяснение с Николаем, наблюдавшим все это время со стороны за происшествием, помогли понять Алле, что она ошиблась в своем выборе. Николай, студент кооперативного техникума, с которым она встречалась, оказался не только трусливым, грубым, но и националистом. Во время выяснения отношений он, дождавшись ухода Церена и милиционера, а затем и наедине в общежитии, не раз позволил себе высказать в адрес незнакомого ему человека оскорбления: нацмен, басурман, узкие глаза [2].
53
ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Несмотря на то, что Церен не сказал, что учится именно в университете, Алла догадалась, где его искать, чтобы узнать, не пострадал ли он из-за нее, заодно и поблагодарить. Вторая встреча с ним утвердила ее во мнении, что новый знакомый -человек добрый и заботливый. «Хотя рано делать выводы об их встрече, но ей казалось, что-то очень важное осталось в их отношениях» [2].
Подругам, студенткам педагогического техникума, жившим вместе с Аллой в общежитской комнате, Церен пришелся по нраву, они называли его Сиреном или Сиренью, объясняя тем, что калмыцкое имя трудно произносится. Нина же уточнила, что когда юноша появляется у них, от него исходит не только добро, нежность и веселье, но и благоухание [2].
Национальная принадлежность персонажа, помимо имени (тиб. долгая жизнь), определяется использованием им калмыцкой пословицы («Мы ездим на всех четвероногих, кроме волка, мы едим все, кроме камня»), соблюдением народных обычаев (в гости не с пустыми руками). Любовь молодых людей подвергается испытанию со стороны родственников, оба боялись, как мать Аллы воспримет замужество дочери за нерусским? [2]. Алла все равно решила выйти замуж за Церена, если даже мать не даст благословения. Но их опасения были напрасны. Она благословила их: «Живите, любите друг друга всю жизнь, чтобы ни случилось. Не изменяйте друг другу. Все остальное само придет. Дети будут, дом. Все, все!» [2].
Материнское благословение становится проекцией развития сюжета, предвещая будущие нелегкие испытания супругам. Оба завершили обучение, приехали в Калмыкию. У них появился дом, родились дети. Имена детей в смешанной семье калмыцкие: Эрдни означает драгоценность, Кеемя - нарядная. Этим подчеркивается любовь к ним родителей, а также согласие жены на то, чтобы у детей были имена, поддерживающие родословную мужа. Наступившая война испытала их брак на прочность. Он ушел на войну, она осталась в тылу с детьми и его родителями. В русском переводе рассказа свекор и свекровь безымянны, несмотря на то, что в системе персонажей они занимают немаловажное место.
Структура рассказа состоит из трех частей: «Становление», «Пришла беда - отворяй ворота», «Размышления у площади Свободы».
Первая часть являет предысторию основных событий рассказа: молодость главных героев. Вторая часть, озаглавленная русской пословицей, повествует о высылке семьи Азыдовых, как и многих других калмыцких семей, из Хулусты, о жизни в алтайском селе Комариха, о возвращении с войны весной 1945 года Церена.
Во второй части рассказа Алла Викторовна принимает нелегкое решение - отправиться в Сибирь вместе с родителями мужа. Эпизод, в котором она узнает об Указе Верховного Совета СССР от 27 декабря 1943 года, дает представление о том, как проходила эта секретная операция. Ранним утром появляются два солдата, затем офицер, уточняющий, что и как нужно приготовить в дальнюю дорогу. Попытки Аллы Викторовны разобраться в неожиданных обстоятельствах не приносят ей облегчения. Она взывает к майору, говоря о том, что ее муж в том же звании на фронте уже два года, а тут его престарелых родителей отправляют черт знает куда. Если уже нельзя без них обойтись, то пусть забирают и ее с детьми. Майор, уточнив, что выполняет приказ, лишь сделал исключение для стариков, сказав, что не возьмет их на сборный пункт, а заедет за ними на машине через полтора часа, а за это время нужно собрать в дорогу продукты, одежду, вещи.
Услышав разговор, из соседней комнаты вышел старик, по-мирному обращаясь к офицеру («Сынок!») с просьбой оставить в покое невестку с внучатами. И Алла Викто-
54
2014 г. №2(22)
ровна, и свекор не понимают всей беды, поэтому повторяют одно и то же: если без них не могут обойтись, они поедут. Как будто кто-то с ними будет считаться, согласны они или нет.
В большой, крытой брезентом, американской машине они вместе с другими калмыками к вечеру были на станции Абганерово, где на перроне станции их ждали телячьи вагоны. На двухъярусных нарах в вагоне разместились 62 человека.
Описание многодневного пути в Сибирь подробно передано писателем со знанием подробностей - проживания, питания, смертей попутчиков, разговоров местных жителей на остановках, что везут в вагонах людоедов. Когда Алла Викторовна услышала от торговки молоком эту чудовищную сплетню, она еле сдержалась, догадавшись, что это провокация или шутка, а доверчивые люди поверили. И задала встречный вопрос, похожа ли она на людоеда. «Как можно, - сказала бабка, - это у них в Африке, говорят, едят друг друга. Разве русские позволят это, - добавила она» [2].
Отчаявшихся ссыльных калмыков в вагоне после второй смерти охватил страх, послышался плач. И тут Алла Викторовна обратилась к ним на их родном языке: «Аавнр, ээжнер, экчнр, сонгстн намаг. Мадн иигэд ууляд суухла, мадн урн-садн яхмба? (Отцы, матери и сестры, слушайте меня: что будет с нашими детьми, если мы все будем плакать!)» [2]. Она за десять лет супружеской жизни выучила калмыцкий язык, потому что свекровь по-русски не говорила.
Обращение на калмыцком языке ошеломило всех, поскольку в вагоне были люди не из Хулусты, а из соседнего района. «Конечно, они узнали, что в их вагоне едет добровольно молодая русская женщина, сноха одного из калмыков, что ее муж офицер на фронте. Конечно, по-разному думали о ней: “Почему она уехала добровольно?” Осуждали одни, другие, наоборот, одобряли. Но то, что эта миловидная молодая женщина владеет калмыцким языком так изящно, никто не думал. У калмыков немало было смешанных браков, но русские женщины, вышедшие замуж за калмыков, не всегда стремились изучать язык мужа и обучать своих детей» [2].
Алле Викторовне, учительнице, удалось успокоить людей, обратившись к их родительским чувствам, напомнив им об ответственности за детей. И она на калмыцком языке предлагает всем обратиться к богу: «Пусть наши старейшины молятся, чтобы души усопших вышли на белую дорогу, пусть они молятся за наших детей, чтобы тень коварной разлучницы не коснулась их» [2]. Обычно говорят, чтобы души усопших нашли верную, правильную дорогу («чик хаалЬ>) в иной мир, где будут пребывать в благополучии. Сочетание «белая дорога» («цаhан хаалЬ>) у калмыков означает пожелание добра, благополучия, исполнение желаний, отправления и возвращения домой. Переводчиком в первом случае приводится дословная речь русской женщины на калмыцком языке, в других случаях сразу дается русский эквивалент.
Алла Викторовна напоминает о покойниках, приглашая всех подумать, как быть. И на первой же остановке поезда обращается к солдатам войск НКВД, сопровождавшим ссыльных. Умерших унесли в последний вагон поезда, где, говорят, было много трупов.
Так Алла Викторовна стала негласным старостой вагона: к ней обращались все по любому вопросу и через нее передавали ссыльным извещения и приказы солдаты охраны.
«На восемнадцатые сутки эшелон со страдальцами остановился на конечной алтайской станции Алуйск.
В морозный январский день двери вагонов со скрежетом отворились. Солдаты с красными погонами стояли в стороне, наблюдая за подопечными. Один за другим
55
ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА
подъезжали конные сани к станции, чтобы перевезти измученных людей к месту их переселения» [2].
Такие подробности ссыльной дороги автор мог узнать от очевидцев, в том числе и от своих родственников, переживших страдания и выживших в непривычных условиях холода, голода, болезней, смертей. Хотя, по словам доктора исторических наук В.Б. Убушаева, этот маршрут занимал меньше времени. Сам автор в ссылке жил в основном в селе Малахове Алейского района Алтайского края. Отсюда в рассказе и видоизмененное название станции Алуйск (Алейск).
Обратим внимание на то, как писатель описывает сплоченность людей перед лицом беды. И они принимают Аллу Викторовну не как инородца, а как свою, особенно после того, как выяснилось знание ею калмыцкого языка. Владение чужой речью становится маркером свой - чужой в новых обстоятельствах. Недоверие некоторых калмыков к добровольной ссылке русской женщины сменилось доверием к ее лидерским качествам.
Возвращение Церена с фронта воспринимается Аллой как своеобразное подтверждение народной правды: нет народа-предателя, есть отщепенцы-предатели. Жена приводит мужа на поле с зазеленевшей озимой рожью. Она говорит Церену, что обещала привести его сюда, когда он вернется живым. И объясняет, чем вызвано было ее обещание. Для этого она продолжает рассказ о депортации, как в тот морозный январский день их сняли с вагонов и посадили на подводы, повезли неизвестно куда. Правда, при этом Алла Викторовна странным образом комментирует эту ситуацию: «Но всем надоел долгий путь на поезде» [2]. Горестный путь с лишениями и смертями мало соотносится с понятием надоедливости (возможно, это огрехи переводчика). Калмыков привезли в алтайское село Комариха, двенадцать семей разме -стили в клубе, выжили, а весной начали строить землянки.
Через полмесяца Алла Викторовна вышла на работу, но не по специальности: сортировала семена, крутила веялку, принося домой по килограмму хлеба в день. А с весны вышла на прополку свеклы. Уставая с непривычки, она отставала от женщин в поле. И однажды, когда ветер донес «споры и ругань» с другого конца поля, она услышала о себе: «Зря русскую не стали бы выселять. Наверное, ее муж предатель или фашистский прихвостень!» [2]. Соседка пыталась защитить Аллу, ссылаясь на ее слова, но молодой вдове с четырьмя детьми трудно было примириться со своей утратой: «А что она должна говорить? Правду, что ли? Вот моего мужа убили. Кто за это в ответе?» [2].
Писатель показывает, как сложно было спецпереселенцам доказывать местным жителям свою выстраданную правду. Алла Викторовна, понимая безысходность своего положения, поклялась на этом поле, что обязательно приведет сюда мужа и покажет всем. На недоуменный вопрос Церена, что тех женщин здесь нет, Алла отвечает, что одни из них уехали, другие, может, не помнят уже тот разговор: «А вот поле, земля помнит все. Она не только наша кормилица, но и хранительница наших бед, страданий и счастья. Вот я и пришла к ней со своей радостью!» [2].
Авторская интенция поддерживает это ментальное проявление чувств героини, обращенных к языческим верованиям предков: «Земля вместе с народом исстрадалась в годы военного лихолетья. Она видела и слышала тогдашние страдания Аллы, а сейчас радовалась вместе с нею» [2]. Кроме того, у Аллы крестьянские корни.
Муж по-своему понимает поведение жены: обращение ее к полю («Смотрите, кого я привела! Смотрите!»), годичной давности клятву полю, представление о поле как хранительнице событий человеческой жизни. И называет ее выдумщицей, признавая в ней поэтические задатки.
56
2014 г. №2(22)
Дополнительную характеристику главной героини рассказа автор доверяет другому персонажу - директору школы, где уже работала учительницей Алла. Он говорит Церену, обещая ему работу учителем истории: «Вот Алла Викторовна у тебя золотой человек не только по цвету волос. Она из тех женщин, которые входили в горящий дом, которые шли за мужьями в Сибирь. На таких женщинах вся наша матушка Россия держится. Береги ее!» [2].
В похвале Григория Ивановича Северцова явственна отсылка к литературным (Некрасов) и историческим аргументам (жены декабристов), а также явлена историческая преемственность поколений русских женщин, верных любви и правде.
Внешняя характеристика героини (светлые волосы), в которой до этого лейтмотивным было описание ее голубых глаз, усиливается общей характеристикой внутреннего мира (золотой человек).
Отношение Аллы Викторовны к Церену, выдержавшее испытание временем, подтверждается и тем, что она вспоминает родину мужа, где прожила после окончания уже Саратовского пединститута четырнадцать лет, жена скучает по привольной степи. «А как хочется в Калмыкию! - сказала она невзначай, этим сильно задела Церена, который в праздники и в гостях с земляками часто скучал по родине, по Калмыкии» [2].
Автор подчеркивает, что «те чувства, которые были заложены между Аллой и Цереном еще студентами, сохранились. Любили друг друга по-прежнему, но их ждали новые невзгоды...» [2].
В третьей части «Голубоглазой каторжанки» А. Бадмаев продолжает повествование о судьбе ссыльных калмыцких семей.
Церена Азыдова, назначенного к концу 1946 года директором Комарихинской средней школы после перевода прежнего директора в районо, через три года сняли с должности.
До этого трудоспособных спецпереселенцев НКВД распределял по нескольким категориям. Высококвалифицированным специалистам, в том числе и учителям, при трудоустройстве в местах спецпоселений требовалось специальное разрешение руководителей республиканских и областных органов НКВД [10].
Теперь Церен сообщил жене, за что наказан: «... только за национальную принадлежность, за недоверие» [2]. На ее реплику, что это полнейшее беззаконие, с горечью сказал, выразив свое отношение к тому, что происходит: «А ты думаешь, что у нас существуют законы? В таком государстве могут поставить человека на спецучет, провоевавшего честно четыре года? <...> заведующий районо сказал мне, что поступило распоряжение снять с ответственных должностей спецпереселенцев. Даже не доверяют преподавать историю, вообще общественные науки. Не поверив заведующему районо, я пошел в НКВД, чтобы узнать от первоисточника. Да, начальник райотдела НКВД Тархачев полностью подтвердил то, что мне говорили в районо. Когда я просил его, почему я не могу преподавать историю, он объяснил: “Вы же будете преподавать конституцию. Да неизвестно, как вы будете интерпретировать историю”» [2].
Специалисту по истории было предложено остаться работать физруком. Даже допустили возможность для него преподавать химию или математику в случае согласия.
Алла уже не верит обещаниям властей: «И здесь они тоже нашли бы что-то, чтобы унизить человека!» [2].
Унизительность недоверия к фронтовику и специалисту свидетельствовало об изменившемся статусе депортированных народов, отношение к которым в 1948 году было закреплено рядом указов Президиума Верховного Совета СССР, постановлений
57
ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Совета Министров СССР и приказов МВД СССР и Генеральной прокуратуры, в результате которых переселение, в том числе калмыков, было объявлено навечно, без права возврата к прежним местам жительства. С ужесточением репрессивных мер в случае нарушения режима выселенцев - привлечением к уголовной ответственности, определив меру наказания в 20 лет каторжных работ. «Теперь даже офицеры Советской Армии, состоявшие на учете в военкомате, были поставлены на учет спецпоселенцев» [10].
Когда председатель местного колхоза, фронтовик, предложил Азыдову идти к нему счетоводом, тем более что главным бухгалтером работал калмык, поможет в обучении, Церен отказался. Посчитал унизительным идти на работу, о которой не имеешь никакого представления. Конечно, он мог бы научиться новому делу, но его отказ продиктован больше уязвленным состоянием, чем невозможностью вникнуть в специфику другой профессии.
Сам Алексей Балдуевич Бадмаев, как сообщал в автобиографии, в сибирской ссылке работал сначала бухгалтером совхоза и колхоза, научившись у эвакуированного ленинградца азам дела. Параллельно заочно окончил экономическое отделение сельхозтехникума [5].
Писатель показывает, как сказалось положение жены спецвыселенца на судьбе главной героини. Аллу Викторовну вызывают к коменданту, где предлагают расторгнуть брак или восстановить девичью фамилию, если она не хочет состоять на спецучете, как все калмыки. Женщина возмущена услышанным: «Как я буду смотреть в лицо людям, мужу и детям!» [2]. Ее возмущение вызвано также и тем, что дочь Кеемя, заканчивавшая десять классов, уже состоит на спецучете, и каждый месяц она вынуждена отмечаться в местной комендатуре, не имея права отлучаться из Комарихи без разрешения коменданта. А ведь девушка собиралась поступать в политехнический институт.
Желая помочь Алле Викторовне как русскому человеку, комендант поясняет, что в противном случае та будет отмечаться теперь с предателями. Это уточнение вызывает новый прилив гнева: «Мой муж не предатель, почти все четыре года был на фронте, - сказала она. - Об этом свидетельствуют три боевых ордена! А вы примерно его же возраста, что-то не вижу ни одной медали! - не глядя, она расписалась в карточке» [2].
На каждого спецпереселенца заводилось специальное личное дело с пакетом документов (в том числе справка об основании к выселению и содержанию на спецпоселение; анкета выселенца с фотокарточкой; расписка об объявлении выселенцу постановления СНК СССР от 8 января 1945 года и Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года; расписка об объявлении вечного выселения и уголовной ответственности в случае самовольного выезда (побега) из мест обязательного поселения) [10].
Заступничество за мужа, а значит, и за весь калмыцкий народ, вновь характеризует Аллу Викторовну, не сломленную ни увольнением и безработицей Церена, ни состоянием на спецучете ее родных, а теперь и ее самой.
Эти слова вызвали угрозу коменданта, которую он не замедлил исполнить. А до этого два месяца Алла Викторовна с дочерью ходила отмечаться в комендатуру, успокаивая себя тем, почему она должна быть исключением, ведь все знают, что ее муж спецпереселенец. Правда, почему-то неуместно в таком контексте утешает себя и русской поговоркой, что муж и жена - одна сатана [2]. В то же время вызывает недоумение тот факт, что жена спецпереселенца до этого времени не была на обязательном спецучете. По мнению историка В.Б. Уьушаева, это авторская неточность.
58
2014 г. №2(22)
Пятнадцатого мая пришла телеграмма от старшей сестры Вали о том, что умерла мама. И Алле Викторовне, не видевшей мать почти восемь лет, необходимо было пройти соответствующие процедуры, чтобы выехать на похороны в Саратов. И здесь она столкнулась с воплощенной угрозой местного коменданта, поставившего штамп в ее паспорте: «Выезд за пределы Алуйского района запрещается» [2]. Все попытки найти выход из создавшейся ситуации были бесполезными, не помогло и краевое управление НКВД, куда обратились благодаря ходатайству председателя райисполкома Северцова. В Барнауле начальник городской комендатуры, куда приехала, как положено, с сопровождающим Алла Викторовна, сообщил ей с извинениями, что сотрудник, который должен был сопровождать ее в Саратов, не прибыл из командировки, будет только завтра. На мольбы женщины, что тогда она не успеет на похороны, начальник ответил, что ничего не может сделать. А на отчаянную решимость Аллы Викторовны уехать одной без сопровождающего, напомнил ей о последствиях за такое решение: «Вы, наверное, расписывались, что за самовольный выезд из мест поселения - 20 лет каторги? Думаю, мне не надо объяснять» [2].
В конце рассказа жена спецпереселенца подытоживает произвол в отношении ссыльных калмыков. «Чем эта жизнь лучше каторги? Мужу не даете работать по специальности, дочери не разрешаете учиться, а мне запрещаете ехать на похороны матери без вашего сопровождающего! Хуже этой каторги никто не может придумать!
Я и так каторжанка! - почти закричала она, захлебнулась от слез и выбежала на площадь “Свобода”...» [2].
Об этом в начале третьей части «Размышления у площади Свободы» автор писал: «Почти в центре города в двухэтажном деревянном доме на площади Свободы по иронии судьбы размещалась спецкомендатура, куда и привел милиционер Аллу Викторовну и сдал ее под расписку, как скот или как вещь дежурному комендатуры и ушел» [2]. А до прихода коменданта отвели ее в изолированную комнату, где героиня предалась размышлениям, составившим третью часть повествования «Голубоглазой каторжанки».
Открытый финал рассказа, с одной стороны, обусловлен историческим фактом -ссылка калмыцкого народа продолжалась до 1956 года, а художественное время в рассказе заканчивается маем 1949 года. С другой стороны - топоним городской площади, где находилась спецкомендатура, с двусмысленным в контексте повествования названием «Свобода» демонстрировал «столкновение» двух понятий - свободы и несвободы, временного - тоталитарный режим сталинского государства - и вечного.
Таким образом, Алексей Бадмаев в своем рассказе «Голубоглазая каторжанка» первым в калмыцкой литературе не только показал через судьбу главной героини участь русских жен спецпереселенцев, но и историю депортации и сибирской ссылки калмыцкого народа на примере семьи Церена Азыдова, манифестируя дружбу народов, сплотившихся в общей беде и не сломленных произволом сталинского режима.
Список литературы
1. Бадмаев А. Голубоглазая каторжанка // Элистинская панорама. - 1994. - 19-25 февраля. - С. 6-7; 26 февраля - 4 марта. - С. 6-7.
2. Бадмаев А. Голубоглазая каторжанка: Рассказ. - Элиста: АПП «Джангар», 1994. - 31 с.
3. Бадмаев А. Широклаг - смерти порог // Ширострой: Широклаг: сб. воспоминаний воинов-калмыков, участников строительства Широковской ГЭС. - Элиста: АПП «Джангар», 1994. - С. 24-26.
59
ВЕСТНИК КАЛМЫЦКОГО УНИВЕРСИТЕТА
4. Бембеев Т Как память века... // Элистинская панорама. - 1994. - 16 сентября. -
С. 6-7.
5. Жить в этом мире. - Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2010. - 288 с.
6. Манджиев Н.Ц. Калмыцкая проза о депортации (некоторые аспекты концепции человека). - Элиста, 2005. - 240 с.
7. Сказать свое слово // Сов. Калмыкия. - 1984. - 13 сентября. - С. 3.
8. Современный словарь иностранных слов: Ок. 20 000 слов. -М.: Рус. яз., 1992 - 740 с.
9. Судьба России - главная забота // Лит. Россия. - 1990. - 21 декабря. - С. 21.
10. Убушаев В.Б., Убушаев К.В. Калмыки: выселение, возвращение, возрождение: 1943-1959 гг. - Элиста: Изд-во Калмыцкого университета, 2007. - 496 с.
11. Ханинова Р.М. Тема Родины в повести М. Хонинова «Миша Черный - это я!» // Вклад регионов Юга России в победу в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.: материалы рос. научно-практ. конф. - Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2010. - С. 268-274; Ханинова Р.М. Военная тема в творчестве Михаила и Лиджи Хониновых // VII Сургу-чевские чтения: культура провинции: локальный и глобальный контекст: сб. материалов Междунар. научно-практ. конф. / под ред. А. А. Фокина, О. И. Лепилкиной. - Ставрополь: Изд-во Ставропольского гос. ун-та, 2010. - С. 126-131; Ханинова Р.М. Дерево на войне в поэзии Морхаджи Нармаева // Теегин герл. - 2010. - № 1. - С. 14-21.
12. Ханинова Р.М., Ханинова Э.М. Тема депортации в возвращенной литературе ХХ века (Поэма Михаила Хонинова «Мой путь») // Историософия в русской литературе ХХ и XXI веков: традиции и новый взгляд: материалы XI Шешуковских чтений. -М., 2007. - С. 298-305; Ханинова Р.М. Тема депортации в поэзии Д. Кугультинова и М. Хонинова // Вестник Калмыцкого университета. - 2008. - № 5. - С. 50-56; Ханинова Р.М. Депортация в судьбе и творчестве Михаила Хонинова // Всероссийская научная конференция «Репрессированные народы: история и современность», посвященная 70-летию депортации калмыцкого народа (Элиста, 26-28 ноября 2013 г.).
Ч. 2.- Элиста, 2013. С. 150-153.
60
