CC BY
124
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И КАВКАЗ N 2 6(42), 2005
Г" 'ч
РЕГИОНАЛЬНАЯ Г ЮЛИТИКА А
СТРАНЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И США: ЭВОЛЮЦИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
Рашид АБДУЛЛО
политолог, независимый исследователь (Душанбе, Таджикистан)
1
Взаимосвязанные события, произошедшие в Центральной Азии в первой половине 2005 года, несколько изменили геополитическую ситуацию в регионе. К этим событиям относятся политический кризис и смена власти в Кыргызстане, столкновения в узбекистанском городе Андижане, высказанное участниками саммита ШОС в Астане в адрес США пожелание определиться со сроками завершения пребывания их баз в регионе, наконец, требование официального Ташкента относительно прекращения деятельности военной базы Соединенных Штатов в Ханабаде не позднее чем через 180 дней. Одна из важнейших особенностей нынешнего положения — политические сложности, с которыми впервые после распада СССР Вашингтон столкнулся в нашем регионе.
Среди факторов, обусловивших формирование новой ситуации в регионе, следует в первую очередь отметить изменение отношения руководства и населения самих Центральноазиатских государств к США — от, безусловно, позитивного к явно настороженному. Конечно, определенная настороженность по отношению к Соединенным Штатам в регионе проявлялась и раньше. В первые год-два после обретения независимости этими бывшими союзными республиками СССР она объяснялась влиянием «советского» восприятия заокеанской державы. К тому же восприятие США в Центральной Азии, существенно отличалось от восприятия их в европейской части Советского Союза.
Для подавляющего большинства коренных этносов региона, исповедующих ислам, западная модель жизнеустройства никогда не была альтернативой соответствующей советской модели. Их ценностные ориентации лежали в иной плоскости. Конечно, из этого правила были исключения, но они всего лишь подтверждали: в каждом правиле есть свои исключения.
Настороженное отношение к США в основном было вызвано негативным восприятием колониального, а затем и неоколониального господства Запада над мусульманскими странами и постоянным вмешательством в их внутренние дела, очевидными двойными стандартами в подходах к решению застарелых конфликтов, в первую очередь на Ближнем Востоке. Отношение граждан к этим конфликтам, к политике Соединенных Штатов и других западных государств в исламском мире существенно разнилось. Более остро реагировали на них мусульмане СССР, в частности, наряду с сугубо политическими факторами они усматривали в них и религиозно-цивилизационный аспект.
И все же по мере дистанцирования республик Центральной Азии от советского прошлого, их отношение к США медленно, но верно изменялось к лучшему. В регионе и в каждой его республике начали относиться к Соединенным Штатам и их возрастающему присутствию в ЦА как к силе, которая поможет им уменьшить прежнюю зависимость от Москвы и, соответственно, укрепить свой вновь обретенный суверенитет. Во многом такому восприятию Белого дома и его политического курса способствовало отношение Кремля и значительной части российской общественности к региону, весьма противоречивое и нестабильное.
До назначения Е.М. Примакова министром иностранных дел, а затем и главой правительства России складывалось впечатление, что в Москве смотрят на Центральную Азию (если вообще смотрят на нее), во-первых, сквозь призму скорейшей интеграции России в западный мир, то есть насколько сотрудничество с государствами региона способствует или препятствует достижению этой цели; во-вторых, сквозь призму идеологической неприязни и даже неприятия (если не сказать больше) к складывающейся в них реальной политической ситуации. Во внешнеполитических условиях того времени лидеры Центральноазиатских государств вполне резонно полагали, что их ориентация на Запад — эффективная политическая защита от неприязненного отношения к ним сил, оказавшихся у власти в России после августовских событий 1991 года.
Стремлению республик региона развивать связи с США в разных сферах в полной мере способствовал и политический курс администрации президента Билла Клинтона в отношении ЦА. Характерная особенность этого курса — политический прагматизм, диктовавший всемерно поддерживать и стимулировать желание самих Центральноазиатских государств к большему сближению с США. Этот же прагматизм, помноженный на определенный реализм в оценке процессов, развивавшихся в ЦА, созревший ко второму президентскому сроку Б. Клинтона, удерживал его администрацию (несмотря на всю ее риторику по поводу проблем с развитием процессов демократизации в странах региона) от того, чтобы при выстраивании и развитии межгосударственных отношений с ними ставить телегу впереди лошади. Такая политика позволила Вашингтону обеспечить в 1990-е годы формирование вполне дружественной к нему атмосферы в регионе, что как нельзя лучше способствовало укреплению позиций Белого дома на этой части постсоветского пространства.
2
Новая волна настороженности относительно США, уже не связанная с советским прошлым, стала подниматься в Центральной Азии с середины первого срока нахождения у власти нынешнего президента этой страны Джорджа Буша-младшего. События 11 сентября 2001 года и незамедлительно объявленный его администрацией курс (активно поддержанный Россией) на борьбу с так называемым «международным терроризмом» изме-
нили геополитическую ситуацию в ЦА. На территории региона появились военные базы Соединенных Штатов и их западных союзников. Размещение воинских контингентов США в Центральной Азии на более или менее постоянной основе, став весьма важным компонентом их более широкого политического и экономического присутствия, завершило процесс утраты Россией своей монополии на оказание внешнего влияния на государства ЦА. Интерес к военному сотрудничеству у западных стран и республик региона был обоюдным.
Развитие военного сотрудничества, также как и укрепление политических, экономических, научных, культурных и иных связей с США и другими западными странами государства региона оценивали как существенный фактор укрепления своей независимости. Однако в действиях нынешней американской администрации начали проявляться некоторые особенности, не свойственные предыдущему руководству США, что не могло не вызвать настороженности в государствах региона по поводу реальных, а не декларируемых целей Белого дома в ЦА. Например, борьбу с международным терроризмом Дж. Буш четко квалифицировал как крестовый поход, и это в странах с преобладающим мусульманским населением однозначно интерпретируется как религиознополитическая война христианского Запада против мусульманских государств и исламской цивилизации в целом. Традиционная для мусульман интерпретация крестовых походов была перенесена и на нынешнюю кампанию против международного терроризма. Однако эта борьба фактически вылилась в войну против мусульманских стран и сопровождалась жестким навязыванием их народам чуждой для них модели жизнеустройства и политической культуры, что еще больше вызывает подозрения мусульман, а следовательно, и руководителей республик Центральной Азии, большинство жителей которых исповедует ислам, в отношении истинных целей политики нынешней администрацией США в регионе.
Еще один важный фактор, предопределивший формирование нынешнего настороженного отношения к США, — характерная для тех, кто сегодня планирует внешнеполитический курс этой страны, чрезмерная идеологизированность подходов при оценке событий и процессов, развивающихся в ЦА. Это в большей степени свойственно вашингтонским политикам из числа гражданских лиц. Кстати, при Колине Паулле, четырехзвездном генерале в отставке, руководство госдепартамента Соединенных Штатов относилось к процессам и событиям в регионе гораздо спокойнее.
Проявления подобной идеологизированности разнообразны: отсутствие желания у нынешних вашингтонских политиков признавать и учитывать особенности развития нашего региона; их глубокая убежденность в том, что все мероприятия, считаемые США позитивными, и страны ЦА должны оценивать как благо для себя; это также их не менее глубокая уверенность в том, что американская модель демократического развития не только как нельзя лучше подходит для республик региона, но и должна быть немедленно перенесена на центральноазиатскую почву, вне зависимости от того, есть ли для этого на местах объективные предпосылки. Сюда же следует отнести уверенность Белого дома в том, что какими бы ни были его действия в мусульманских странах, они несут им только благо, а посему такая политика полностью себя оправдывает. Вместе с тем эти политики непоколебимы в том, что для мусульманских стран должно быть важно, что думают и предлагают Соединенные Штаты, а не то, что думают и предлагают народы и руководители этих стран. Наконец, это признание априори любой оппозиции в регионе носителем правды, света и благости, а власть предержащих — источником лжи, тьмы и ретроградства, хотя гораздо реалистичнее и тех и других рассматривать как фактор более сложный и неоднородный.
К проявлению этой же идеологизированности относится и абсолютизация идеи превалирования известных демократических свобод над тем, что в странах региона на дан-
ном этапе их истории может иметь большую ценность. Например, для Таджикистана в настоящее время главная ценность — сама таджикская государственность. Опыт последних десятилетий свидетельствует, что без собственной государственности и вне границ собственного государственного образования выживание таджиков как этноса весьма проблематично. Соответственно, для нашей республики, переживающей сложные процессы, связанные со становлением и развитием современной таджикской государственности, главным приоритетом является то, что больше всего способствует решению этой задачи. Сегодня достижению названной цели весьма неплохо служит сложившаяся к настоящему времени в республике форма управления, которая характеризуется доминированием всеопределяющего института президентской власти, со всеми вытекающими из этого особенностями политической жизни в стране. Полагать же, что она должна полностью и абсолютно соответствовать стандартам, присущим политической жизни западных стран, в лучшем случае — утопия чистейшей воды.
3
Классический пример проявления чрезмерно идеологизированного и наносящего ущерб реальным позициям США в Центральноазиатских странах подхода к оценке событий или процессов, развивающихся в регионе, — реакция вашингтонских политиков на действия узбекских властей в кризисной ситуации, сложившейся в Андижане. Для любого непредвзятого наблюдателя было очевидно, что эти действия (если их рассматривать с того времени, когда группа вооруженных лиц напала на расположенную в городе воинскую часть) оказались не чем иным, как жесткой реакцией власти на не менее жесткую вылазку ее оппонентов. Вооруженная оппозиция проверяла готовность руководства страны к решительным мерам, и власть этот вызов приняла. Не принять его она не могла, ибо в ином случае она уже не имела бы возможности контролировать ситуацию. При утрате же контроля страну могли накрыть волны массовых беспорядков, которые сопровождались бы масштабным мародерством. Именно так произошло в Кыргызстане после парламентских выборов 2005 года, и особенно после мартовского штурма здания правительства в Бишкеке. Или же в стране могла начаться гражданская война (как это случилось в Таджикистане в 1992 г.).
Сам характер антиправительственной акции в Андижане, сообщения СМИ о регулярно проводившихся в последнее время выступлениях, пикетах и иных действиях населения в этом и в других городах Узбекистана, свидетельствовали о наличии в стране немалого протестного потенциала. Данное обстоятельство, а также выявившаяся в ходе андижанских событий готовность не только оппозиции, но и власти идти в их противостоянии на крайние меры, создали в республике непростую ситуацию — сегодня оппозиция не в состоянии свергнуть власть. Но не менее очевидно и то, что в складывающейся ныне в мире ситуации, официальный Ташкент не в состоянии полностью подавить своих политических противников только теми методами, которые он использовал в ходе этих событий. Длительное и жесткое противостояние будет лишь способствовать расшатыванию устоев государства, а любое неосторожное движение, в том числе со стороны международного сообщества, способно привести к утрате стабильности, что негативно скажется на всех странах региона.
Рациональной реакцией на андижанские события стала бы постановка вопроса о смене парадигмы отношений между противоборствующими сторонами, о необходимости поиска путей, не разводящих их и дальше по баррикадам, а позволяющих достойно, во благо страны и народа, выйти из все более обострявшейся кризисной ситуации. И нет ни
малейших сомнений в том, что объективные предпосылки для такого поиска были. Свидетельство тому — президент Узбекистана И. Каримов желал и желает видеть свою страну независимой, единой, сильной и процветающей. Нет и сомнений в том, что того же желали и желают его оппоненты — не только светские, но и исламские. Как показывает опыт Таджикистана, уже этого вполне достаточно для инициирования процесса постепенного нахождения точек соприкосновения, налаживания диалога, нацеленного на преодоление раскола в обществе.
Рано или поздно сторонам внутриузбеского конфликта придется сделать шаги навстречу друг другу. Однако делать их им будет непросто, даже при наличии объективных предпосылок и субъективного желания не допустить катастрофического для страны развития ситуации. Принимая во внимание всю сложность отношений между властью и ее оппонентами в Узбекистане, следует признать, что даже самый маленький шаг навстречу друг другу будет сопряжен для них с огромными политическими и психологическими трудностями. Правда состоит в том, что вряд ли они сегодня смогут самостоятельно сделать этот шаг. При таком положении дел насущными становятся инициативы, ведущие в конечном счете к замораживанию конфликта на его нынешнем уровне и к налаживанию конструктивного диалога по его разрешению. В этом плане значительную помощь могло бы оказать мировое сообщество, в частности США. Однако политики — в данном случае следует особенно подчеркнуть: гражданские политики Соединенных Штатов, в силу чрезмерной идеологизации внешнеполитического курса Вашингтона относительно государств Центральной Азии, — пошли иным, не самым плодотворным путем. Они подвергли резкой критике президента Узбекистана и стали жестко настаивать на организации международного расследования андижанских событий.
Нерациональность подобной постановки вопроса предопределялась уже тем, что в условиях, когда отношения между сторонами конфликта накалились до предела, реализация идеи международного расследования могла еще больше усугубить и без того непростое положение в стране. Подобные предложения, причем высказанные в императивной форме, прямо ведут к эскалации напряженности, ибо фактически направлены против одной стороны и в поддержку другого участника внутреннего конфликта.
Нерациональным такое отношение гражданских политиков США к руководству Узбекистана было и потому, что при обеспокоенности Москвы и Пекина повышением влияния Соединенных Штатов в регионе, а также активизации усилий России и Китая по укреплению собственного влияния в ЦА и, соответственно, при возникновении у руководства Узбекистана больших возможностей для политического маневра, давление на президента этой страны И. Каримова могло обернуться результатом, обратным ожидаемому. В конечном счете, так и случилось. Сначала официальный Ташкент выступил одним из инициаторов обращения июльского саммита (2005 г.) Шанхайской организации сотрудничества к Вашингтону с пожеланием определиться со сроками функционирования его баз в Центральной Азии. Затем, в связи со все более ужесточающейся позицией Белого дома, американцам дали шесть месяцев для сворачивания деятельности их авиабазы в Ханабаде.
Сегодня много говорят о стремлении США поддерживать в мусульманском мире, в том числе в странах Центральной Азии, состояние управляемого, иными словами, постоянного кризиса, наиболее отвечающего национальным интересам Вашингтона. Действительно, подобное состояние, отвлекая материальные и интеллектуальные ресурсы мусульманских государств от решения задач, способных вывести их на уровень развития, сопоставимый с уровнем развития западных стран, консервирует их нынешнее положение — зависимое, ориентированное на потребление, а не на самостоятельное научное и техническое созидание. Нельзя не видеть, что развязывание войны против
Ирака, сопровождавшееся, помимо всего прочего, и разрушением всей инфраструктуры этой страны, а также хорошо просматриваемое стремление западных государств воспрепятствовать выходу Багдада на уровень обладания собственными наукоемкими и высокотехнологичными разработками, ликвидирующими зависимость страны в этих сферах от Запада, служат убедительной тому иллюстрацией. В приложении же к Центральной Азии состояние перманентного управляемого кризиса позволяет решать и такую задачу, как сокращение российского влияния в регионе через подстегивание массовой эмиграции из него русских и русскоязычных жителей — физических носителей этого влияния.
Однако рациональность политики поддержания перманентного кризиса или хаоса весьма сомнительна. Во-первых, невозможно долго сдерживать стремление мусульманских народов и государств добиться уровня развития, сопоставимого с западным, включая научную и технологическую сферы. Не только вне западного мира, но и в самих западных странах найдутся силы, которые будут заинтересованы оказать мусульманским государствам необходимое содействие для достижения поставленной цели. Во-вторых, сегодня в Центральной Азии не столько русскоязычное население, сколько представители коренных этносов, в массовом порядке выезжающие в Россию на заработки и обеспечивающие личными денежными переводами развитие и стабильность своих стран, — наиболее мощный источник сохранения и восстановления влияния РФ в регионе. В-третьих, политика управляемого кризиса способствует не только интенсификации фактора антиамериканизма как такового, но и расширению географии его распространения. Иными словами, чрезмерная идеологизация Соединенными Штатами своих подходов к оценке процессов, развивающихся в Центральной Азии, по своей сути не только нерациональная, но и откровенно антиамериканская, если определять ее по тому ущербу, который она уже успела нанести интересам Вашингтона в регионе.
4
Ситуацию, в которую гражданские политики США загнали цели своей страны в Центральной Азии, пришлось исправлять Дональду Рамсфелду, Джону Абизейду и другим официальным представителям Пентагона. Следует отметить, что по вполне прагматичным резонам военное ведомство США изначально заняло сдержанную позицию в отношении событий в Андижане. Для американских военных было совершенно очевидно, что конфронтация с И. Каримовым, по сути дела по идеологическим вопросам, лишь незначительно способствует решению проблем во внутренней политике возглавляемой им страны, в частности осуществлению экономических и политических преобразований, по которым у руководства США и Узбекистана имеются весьма существенные разногласия.
Для них также было очевидно, что эта конфронтация вынудит руководство республики самым серьезным образом задуматься о целесообразности дальнейшего расширения военного сотрудничества между Ташкентом и Вашингтоном, а также о возможности дальнейшего функционирования военной базы США в Ханабаде. Американские военные не могли не предвидеть, что чем интенсивнее будет развиваться политическая конфронтация Соединенных Штатов с президентом Узбекистана И. Каримовым, тем больше официальный Ташкент будет стремиться активизировать отношения с Москвой и Пекином, в том числе и в военной сфере. Такому повороту событий в полной мере способствует схожесть характера власти в Узбекистане, России и Китае, а также заинтересованность РФ и КНР интенсифицировать отношения с Ташкентом.
То, что профессиональные военные США заняли прагматичную позицию в отношении Узбекистана и процессов, развивающихся как в этой стране, так и в Центральной Азии в целом, обусловлено, помимо всего прочего, тем, что прагматизм — ведущая и характернейшая черта подавляющей части кадровых военных в любой стране. По большому счету, профессиональные военные и авантюризм несовместимы. Военные, во всяком случае большинство из них, твердо стоят на земле, так как сама направленность их профессионального обучения и воспитания содействует формированию у этих людей способности трезво оценивать складывающуюся ситуацию.
5
Упомянутые выше политические потрясения в Кыргызстане и Узбекистане высветили и проблему оптимального соотношения между уровнем развития той или иной конкретной страны и уровнем ее отношений с влиятельными внешними силами, в частности с США. Кризисы в Кыргызстане и Узбекистане показывают, что развитие связей государств ЦА с Соединенными Штатами должно четко соответствовать реальному развитию самих республик региона. В случае, когда уровень этих связей — политических, военных, экономических, информационных и т.д. — оказывается выше способностей стран региона (институциональных, культурных, ментальных и др.) эффективно освоить и переварить эти связи, страна сразу же оказывается в кризисной ситуации. Просто по той причине, что если уровень развития отношений с США превысит абсорбционный потенциал той или иной Центральноазиатской страны и ее общества, то партнерские отношения между Соединенными Штатами и этой страной быстро трансформируются в столь знакомые нам по прежним временам отношения «старшего и младшего братьев», когда доминирующими становятся диктат «старшего брата» и его стремление добиться реализации своих интересов вне зависимости от того, в какой мере при этом он соблюдает (или хотя бы учитывает) интересы «брата младшего».
При режиме А. Акаева в развитии разносторонних отношений с США Кыргызстан зашел настолько далеко, что именно от Вашингтона, от его благожелательного или неблагожелательного отношения к официальному Бишкеку стала зависеть сама возможность, во-первых, удержания власти руководством этой республики, во-вторых, ее стабильного развития. И как только данный факт стал очевидным, руководству страны начали настойчиво предъявлять требования соответствовать стандартам, которые, будучи вполне естественными для Соединенных Штатов, по вполне объективным причинам сегодня не могут быть такими же для Кыргызстана. Эта настойчивость Вашингтона, в самой незначительной степени учитывающая реальные возможности официального Бишкека, стала одной из немаловажных причин, поставивших Кыргызстан на опасную грань распада и утраты государственности.
Что же касается политических и военно-политических связей между Узбекистаном и США, то они постепенно, практически с момента обретения страной независимости, укреплялись, особенно после событий 11 сентября 2001 года, когда в Ханабаде была создана военная база Соединенных Штатов. Ситуацию, сложившуюся в этой сфере, многие западные и российские СМИ не преминули квалифицировать как важнейшее условие, даже как гарантию дальнейшего спокойного пребывания И. Каримова у власти.
По нашему мнению, в какой-то момент у вашингтонских политиков появилась уверенность, что они могут без особого ущерба для позиций США ужесточить отношение к руководству этой республики и публично настаивать на том, чтобы она проводила такой внутренний курс (и менее публично — внешний), который соответствовал бы как приня-
тым на Западе политическим, правовым и экономическим нормам, так и конкретным интересам Соединенных Штатов и их западных союзников. (Впрочем, такой курс вашингтонских политиков проявлялся и в их отношениях с другими странами региона.) Все было бы ничего, если бы после андижанских событий эта настойчивость не столь быстро трансформировалась в жесткое давление на руководство Узбекистана и в попытки диктовать ему свои условия.
В принципе, официальный Ташкент не ставил (и не ставит) под сомнение важность выхода на западные политические и экономические стандарты. К тому же по многим параметрам цели Вашингтона и его западных союзников совпадали с политическими и другими целями самого Узбекистана. В частности, руководство республики, впрочем, и власти других стран региона, полагало, что развитие отношений с США и Западом в целом — фактор, как уже было отмечено, способствующий упрочению вновь обретенной независимости и способствующий преодолению социально-экономических трудностей, обрушившихся на страну после распада СССР. Соответственно имелась благоприятная почва для ведения диалога, направленного на решение этих задач.
К сожалению, растущее влияние США в регионе, как представляется, Белый дом интерпретировал не столько как расширение своих возможностей способствовать реализации в республиках Центральной Азии органичных для них моделей формирования постсоветского демократического общества, сколько как благоприятные условия для подталкивания стран региона к имплантации на их национальную почву готовой западной модели, причем в кратчайшие сроки и при полном игнорировании местных реалий. В Кыргызстане все завершилось свержением А. Акаева, наиболее последовательно из всех лидеров государств региона внедрявшего в республике западные политические стандарты, и провалом страны в хаос.
В Узбекистане, который развивал военно-политическое сотрудничество с США интенсивнее, нежели другие страны Центральной Азии, произошла (на фоне событий в соседнем Кыргызстане и не без прямого или косвенного их влияния) андижанская трагедия. У администрации Соединенных Штатов были все возможности содействовать изменению парадигмы отношений между противостоящими сторонами и направить их в русло позитивного диалога. Однако гражданские политики Вашингтона предпочли действовать в режиме оказания политического давления исключительно на руководство Узбекистана, но оно оказалось достаточно уверенным в себе, жестко противостояло этому давлению и пресекло все попытки диктовать неприемлемые для него условия.
6
Как представляется, сегодня оптимальный для стран Центральной Азии вариант — поддержание ровно такого уровня связей с Соединенными Штатами (и с другими крупными государствами, имеющими собственные интересы в регионе), который соответствует их реальным абсорбционным возможностям, позволяющим освоить и переварить эти связи без болезненных для себя негативных последствий.
Для каждой страны этот уровень может быть различным, как могут быть различными и критерии определения его достаточности или избыточности. Например, для Таджикистана основным критерием достаточности уровня развития отношений с любой из трех мировых держав (России, Китая и США), способных оказывать влияние на политическое и социально-экономическое самочувствие республики, служит соответствие уровня и объема этих отношений решению главной задачи нашей страны на дан-
ном этапе ее исторического развития — выстраиванию устойчивого национального государства. Только такое государство способно сегодня отвести от таджиков реальную угрозу раствориться в окружающем пространстве, населенном более многочисленными этносами.
Нынешний уровень развития отношений между Душанбе и Вашингтоном, а также присутствия США в Таджикистане (прямого или косвенного, в форме функционирования тех или иных международных или местных организаций, дотируемых различными американскими структурами) в полной мере отвечает задачам обеспечения устойчивости национального государства. Вместе с тем этот уровень не выходит за рамки возможностей нашего государства и общества по его абсорбции. Следовательно, нынешний уровень развития рассматриваемых двусторонних связей и уровень американского присутствия не становятся факторами, способными дестабилизировать политическую ситуацию в республике и угрожать устойчивости таджикской государственности.
Вместе с тем резкое (неадекватное абсорбционным возможностям таджикского государства и общества) дальнейшее развитие отношений с США — например, предоставление американцам возможностей для постоянного базирования на территории республики воинских контингентов, интенсивное повышение числа НПО и других структур, прямо или косвенно финансируемых Соединенными Штатами, активный рост прямого или косвенного финансирования ими СМИ нашей страны или их вовлеченности во внутренние политические процессы республики, чрезмерный интерес международных финансовых структур, находящихся под влиянием Белого дома, к экономическим и иным преобразованиям в Таджикистане — может трансформировать достаточные таджикско-американские отношения и нынешний уровень присутствия США в республике в избыточные. И первое, что может в этом случае произойти, — трансформация отношений между Вашингтоном и Душанбе из партнерских в менторские, со всеми вытекающими для обеих сторон отрицательными последствиями. Во всяком случае, именно в таком ключе изменилось отношение США к руководству Кыргызстана и Узбекистана, когда американское присутствие в этих странах переросло из достаточного в избыточное. По нашему мнению, возможность подобного варианта развития событий ныне проявляется в отношениях США к Азербайджану И. Алиева.
7
В какой-то мере, иногда весьма значительной, например в Таджикистане, догматизм влиятельных политиков, находящихся за тысячи километров от региона, смягчается и компенсируется реализмом кадровых (карьерных) сотрудников американских дипломатических миссий на местах. Работая непосредственно в странах Центральной Азии, не понаслышке зная о процессах, происходящих в них, а также истинный уровень их общественно-политического, социального, экономического, информационного и т.д. развития, они вынуждены наполнять некие декларируемые сверху схемы содержанием, коррелирующим с действительностью на местах. Но, как показали события в ЦА, это удается не всегда.
Если оценивать ситуацию с такой точки зрения, в Т аджикистане она вполне благополучна, по крайней мере пока. Во многом это обусловлено тем, что с самого начала американскими послами в Душанбе назначали профессиональных дипломатов, не слишком отягощенных идеологическими предрассудками как в отношении реальной жизни в самой республике, так и в понимании своей миссии в ней. Первым таким профессионалом был посол Стенли Эскудеро, хорошо понимавший реальные проблемы
постсоветского Таджикистана и с удовольствием общавшийся с таджиками на их родном языке. В отличие от ряда других американских сотрудников и, конечно же, своих прямых начальников в Вашингтоне, он прекрасно сознавал, что наша бывшая союзная республика СССР вышла на путь строительства независимого национального государства и эта трансформация составляет основное содержание его постсоветского развития. И вопрос о том, каким будет Таджикистан в ближайшей перспективе — тоталитарным, авторитарным, либеральным — приобретал сугубо утилитарное значение. Востребованными могли стать лишь такое устройство нового таджикского государства и такая форма власти, которые наилучшим образом способствовали бы укреплению его самостоятельности и национального характера. Опыт Таджикистана и других стран региона показал, что на нынешнем этапе их становления в качестве самостоятельных национальных государств в конечном счете востребованным оказалось государственное устройство, в котором доминирующие позиции занимает институт сильной президентской власти.
Стенли Эскудеро понимал это в полной мере. Но эту же реальность не хотели осознавать остальные сотрудники посольства и, что еще важнее, их начальники в Вашингтоне. Они продолжали жить реалиями ушедшей в прошлое «холодной войны» с Советским Союзом. Соответственно, борьбу таджикской оппозиции с тогдашним президентом республики Рахмоном Набиевым они считали борьбой антисоветских, следовательно, по их мнению, однозначно демократических сил против просоветских, понимаемых как сугубо антидемократические, структур. Кстати, такое же понимание происходивших в Таджикистане событий, было характерно и для тех сил в России, которые оказались у власти в стране после событий 19—21 августа 1991 года. Хотя на самом деле для тогдашней ситуации в нашей республике были характерны две основные составляющие. Первая, по весьма точному замечанию таджикского исследователя Парвиза Муллоджонова, была ожесточенной борьбой разных региональных элит за верховную власть в стране, как инструмента обеспечения контроля над ее ресурсами, достаточно ограниченными, а вторая — борьбой за то, быть ли новому таджикскому государству национально-светским или национально-клерикальным. Иными словами, разгоревшиеся сразу же после обретения республикой независимости политические страсти, переросшие в гражданскую войну, не могли претендовать на то, чтобы их квалифицировать как борьбу «хороших парней», то есть демократов с «плохими парнями» — антидемократами.
Адекватное понимание событий упомянутыми, да и другими влиятельными внешними силами, вероятно, могло бы обусловить иной их подход к оценке ситуации в стране. Но, как говорил тогда же первый посол США в Таджикистане, госдепартамент — структура большая, громоздкая и нужно не менее 10 лет, а то и больше времени, прежде чем все ее механизмы адаптируются к новым, постсоветским реалиям. И лишь тогда представители госдепа Соединенных Штатов будут не на словах, а на деле относиться к странам региона как к суверенным национальным государствам, а не как к бывшим советским республикам.
Сегодня официальный Вашингтон уже не считает Таджикистан и другие государства ЦА бывшими советскими республиками. Однако стремление нынешней администрации США выстроить жизнь в мусульманских странах по собственным лекалам не может не осложнять, причем весьма существенно, выполнение американскими послами своих функциональных обязанностей в этих государствах. Ведь им поручено претворять в жизнь малореалистичные идеи вашингтонских политиков, к тому же не входя в жесточайший конфликт как с действительностью в странах пребывания, так и с необходимостью предохранить от сведения на нет позиций Белого дома, завоеванных им в странах региона в предшествующие годы.
Нынешний посол США в Таджикистане Ричард Хоугланд справляется с этой непростой задачей весьма успешно, прежде всего благодаря реалистичному подходу к оценке развивающихся в стране процессов и происходящих в ней событий, а также пониманию того, что какие-то позитивные преобразования носят эволюционный характер. В этой связи вполне достаточно упомянуть адекватную оценку посольством Соединенных Штатов и самим послом парламентских выборов, состоявшихся в республике в феврале 2005 года, как еще один шаг в правильном направлении на долгом пути формирования демократического общества. В своем выступлении в Вашингтонском университете им. Дж. Хопкинса (11 августа 2005 г.) Р. Хоугланд оценил Таджикистан как государство, находящееся на пути реформ и в политическом плане соответствующее международным стандартам. Кроме того, тогда же посол отметил, что в результате мирного урегулирования гражданской войны в нашей республике она стала самой плюралистической в политическом плане страной региона, в ней есть не «карманные» политические партии, созданные правительством, а реальные, включая Партию исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), единственную религиозную, легально действующую в ЦА политическую организацию.
И все же спокойные и взаимовыгодные отношения между странами региона и США зависят от способностей руководителей самих Центральноазиатских республик (больше, нежели от деятельности послов) сохранять баланс между ключевыми международными игроками. Но еще больше — от способности глав государств региона выдерживать эти отношения в границах, которые определяются реальными возможностями данных лидеров не допустить трансформации этих отношений из достаточных в избыточные с неизбежным перерождением из равноправных (партнерских) в диаметрально противоположные.
