CC BY
36
И. Б. Ардашкин
СТАТУС РАЦИОНАЛЬНОСТИ В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМЫ
Рассматривается статус рациональности в контексте проблемы. Доказывается, что сфера проблемы обладает более широким онтологическим горизонтом, чем рациональность. Рациональность — это лишь одна из способностей человека в познании и жизнедеятельности при взаимодействии с проблемой.
Ключевые слова: рациональность, проблема, контекст.
Задача статьи — обозначить место и статус рациональности через ее соотношение с проблемой, выражающей онтологический горизонт функционирования рациональности. Такая задача обусловлена прежде всего двумя факторами: кризисом рациональности как научного способа познания, а также особенностью современного понимания проблемы. Последняя автором рассматривается как такое состояние сознания и знания, в котором выражена неудовлетворенность имеющейся информацией о мире, где преодоление этой неудовлетворенности связано не с поиском ответов как таковых, а с обозначением открытости этих ответов, их незавершенности, плюралистичности. Проблема предстает как организация знания и сознания, выступающая в качестве основания для диалога как способа познавательной деятельности. Такое понимание проблемы, связанное с ее рассмотрением как контекста познания, требует соотношения последней с рациональностью как «ядром» познания (научного познания) с целью более точного обозначения границ и возможностей рациональности в качестве познавательной возможности человека.
Осуществление поставленной задачи автор связывает со следующей последовательностью: во-первых, проанализировать, в чем заключается кризис рациональности (в неадекватности нашего понимания ее, в неадекватном применении ее либо и то и другое и т. д.); во-вторых, рассмотреть пути преодоления этого кризиса (обозначить необходимость смены контекста функционирования рациональности при условии сохранения ее как фактора познания); в-третьих, соотнести проблему и рациональность, определив особенности рациональной деятельности (познания, существования и т. д.) в новом контексте. Подобный ход исследования позволит продемонстрировать преемственность традиционного и современного подходов к теме рациональности, а также выявить точки соприкосновения этой темы с темой проблемы.
Основным кризисным моментом в рациональности сегодня видится доминирующее положение последней (речь идет о фактическом состоянии), которое проявляется также в отождествлении с наукой. Ведь, по сути, когда говорят о рациональности, то, как правило, ее характеризуют как научную рациональность. Тот же В. Н. Порус подчеркивает, что «если наука — воплощенная рациональность, то критерии рациональности совпадают с критериями научности. Такое переименование выглядит привлекательно: наука — более “ощутимый” объект, чем Разум»1. Парадоксальность же современного научного познания отражается и на рациональности, порождая неоднозначность ее статуса. Он двойственен не только потому, что наука и рациональность способны конструировать процессы, которые остаются для них непознанными до конца, но и потому, что в подобном статусе они еще остаются определяющей силой развития цивилизации. Поэтому исследователи и задаются вопросом, а что собственно в рациональности есть такое, что позволило бы ей этот статус сохранить?
Необходимость пересмотра определения рациональности, ее характеристик вытекает также из особенностей отношений рациональности и проблемы (в рамках традиционного понимания). Имеется в виду не только то, что рациональность исключала проблемность знания, но и то, что само существование проблемы выражало в рациональности нечто, ей (рациональности) несоответствующее. Ведь проблема появлялась как шаг, ведущий к новому знанию. Проблема выступала «временным» препятствием перед приобретением нового знания. Но новое знание и рациональность — это вещи, противоречащие друг другу, если связывать последнюю с детерминизмом и закономерностью, так как новое знание должно быть получено причинно-следственным путем, а для такого пути нет ничего нового, поскольку потенциально подобное уже известно. К примеру, И. Касавин подчеркивает, что рациональное принятие нового знания может быть обусловлено пересмотром понятия «рациональность», расширением его сферы, а это уже предполагает проблематизацию устоявшегося контекста определения рациональности2.
Рациональность научного познания предполагает элиминацию проблемы еще и по той причине, что последняя оставляла знание в состоянии открытости, незавершенности. Рациональность же ориентирована в своей традиционной интерпретации на четкость, обусловленность, предсказуемость. Проблема же, что самое главное, обозначает нега-рантированность подобного результата. «Терпимое» отношение к проблеме недопустимо, поскольку тогда возникает ощущение того, что рациональность уже не определяет познание. А она функционирует именно как главная когнитивная «сила», предпочтительность которой задана возможностью получения гарантированного познавательного результата.
По этой причине такое понимание рациональности требует пересмотра ее статуса, если допустить, что проблема как форма знания не должна быть элиминирована. Не случайно И. Т. Касавин подчеркивает, что в познании «всякий раз мы можем и должны делать выбор, предпочитая логику или интуицию, гипотезу или факт, анализ или синтез. Всякий раз ученый рискует, поскольку нет гарантии, что его выбор будет удачным; именно такую стратегию диктует постоянная неполнота условий научного исследования и течение времени»3.
Таким образом, критику рациональности, если не брать во внимание крайние позиции, можно свести к следующему. Главное заключается в том, что рациональность претендует на абсолютность своего применения, из чего следует ее универсальный и доминирующий характер применения. Доминирование рациональности не оправданно, поскольку она не представляет собой исключительную целостность, позволяющую интегрировать познание и жизнь, теорию и практику. Особенно явно подобный характер рациональности проявляется через ее соотношение с проблемой, чье существование в контексте рациональности приводит ее к неадекватному функционированию.
В подобной трактовке проблема выступает как онтологический референт реальности, сформированный необходимостью обозначения горизонтальных связей равноценных способов мировосприятия. Именно горизонтальных связей, которые выражают равноценность имеющихся способов познания (в том числе и в науке, дисциплины которой делили на точные и неточные и т. д.). Сужение контекста рациональности — это отказ от вертикальных отношений между наукой и другими способами познания. Расширение же, как следствие «сужения» контекста рациональности,— это контекст взаимодействия, контекст процесса.
Классическая рациональность ориентировалась на предмет (объект), что предполагало дисциплинарную структуру науки. Это же касается и разных типов знания — науки,
религии, искусства, философии и т. д. Контекст проблемы — это обозначение двух факторов познания: фактора равноценности и фактора открытости (свободы). Рациональность как основание познания в таком случае ничего не гарантирует, но и ничем не обременена (она свободна). Но рамки проблемной ситуации, где функционирует рациональность, обусловлена историческими особенностями этой эпохи, что предполагает поиск необходимого соотношения возможного и действительного. Это соотношение и образует горизонт проблемы как онтологической реальности познавательных усилий различных типов знаний. Как пишет В. С. Степин, «если классическую теорию электромагнитного поля создал Д. К. Максвелл, то для построения ее неклассического аналога — квантовой электродинамики — понадобились усилия целого созвездия физиков — В. Гейзенберга, Н. Бора, П. Дирака, П. Иордана, В. Паули, Л. Ландау, Р. Пайерлса, В. Фока, С. Томанага, Е. Швингера, Р. Фейнмана и других, которые выступили в роли своего рода “совокупного исследователя”, коллективного субъекта творчества, построившего новую теорию. Еще более сложные коммуникации внутри исследовательского сообщества возникают в пост-неклассической науке»4.
Хочется отметить, что ограничение рациональности как способа прежде всего познавательной деятельности меняет сущность и характер рационального отношения к проблеме. В чем меняется характер этого отношения? Здесь неслучайно используется понятие «отношение», поскольку функционирование рациональности в контексте проблемы связано с равнозначными условиями взаимодействия. Не подчинение, не устранение, а именно отношение. Ведь традиционно проблема рациональностью воспринималась через призму решения. Решение — вот традиционный способ рационального отношения к проблеме. Проблема может быть только решена, другого отношения допустить нельзя. Даже этимологически подобное понятие интерпретируется как связывание, подчинение. «Первоначальное значение, вероятно, “вязать, связывать”»5. «Связывание» проблемы в плане решения предполагает ее «поимку» и элиминацию. Решить проблему — значит ее закрыть, преодолеть, устранить.
Но это всё происходит в тех условиях, когда рациональность выступает абсолютным контекстом для проблемы, поэтому ей и нет здесь места, ибо она антипод рациональности, свидетельство ее слабости, а то и отрицание ее «могущества». Когда же рациональность рассматривается в контексте проблемы, решение уже не может характеризовать отношения рациональности и проблемы. Во-первых, проблема — это не только обозначение горизонта познавательной ситуации или поступка человека, но и сфера (точка) пересечения различного рода типов знания, выражающая единство мира. Во-вторых, проблема в таком случае рассматривается как неустранимое начало, поскольку отождествляется с жизнью окружающего мира, чье наличие проявляется через возникаемые проблемы. В-третьих, эти проблемы — результат наших представлений о мире, в которых содержатся особенности личной ситуации каждого индивида, что, по сути, задает онтологичность любой проблемной ситуации. Поэтому, несмотря на то что проблема (проблемы) задается нами, она не может быть элиминирована из познания и деятельности, поскольку человек не может беспроблемно осознавать мир и действовать в нем.
Сужение контекста рациональности говорит о том, что проблема шире, чем эта способность мировосприятия, поскольку проблема может быть рассмотрена и не только рационально. К ней можно также подойти иррационально. Но в любом случае вне зависимости от подхода проблема может быть устранена как жизненная ситуация, но не как один из способов сознания или поведения в жизненной ситуации. Она может быть прожита, пережита, забыта, обострена, но ни в коем случае не решена (либо любой из аспектов отношения
к ней будет воспринят как решение, но это будет лишь особенность интерпретации, но не сознание или деятельность в конкретном случае). Как пишет М. Мамардашвили, «и меня ничто не может освободить от этого, так же, как обучить истине просто нельзя,— я должен ее сам понять, как уже говорилось выше. И это не простой формальный привесок, растворимый в словах: “каждому нужно что-то пережить”, “самому нужно испытать” и т. п. Нет, обращение к индивидуальности физического события явно влечет за собой существенные философские, онтологические последствия, говорящие о том, что в определенных предметных областях имеет место такое отношение сущности и явления (как и других категорий), которое требует изменения привычных рамок нашего мышления»6.
Проблемный контекст формирует новые условия функционирования рациональности. Основным здесь выступает момент общего фона ее деятельности. Рациональность функционирует в условиях, уже непредопределенных ее абсолютностью в познании. Рациональность обусловливается реальностью через деятельность, а не наоборот. Разделение, которое еще в свое время осуществил И. Кант, выделив теоретический и практический разум, сегодня не носит столь принципиального характера. Это не значит, что сферы природы (закона) и сферы свободы (поведения) не существует, просто они не обособлены друг от друга. Это проявляется хотя бы в том, что логика как система, определяющая функционирование теоретического разума, не может характеризовать деятельность теоретического разума в полной мере. «Дедуктивная логика имеет дело с логическими связями между высказываниями, предикатами, множествами и т. д. Строго говоря, дедуктивной логики практического разума не существует, но в таком строгом понимании ее нет и в теоретическом разуме»7. Проблемный контекст ориентирует на связь, на взаимодействие, взаимопроникновение друг в друга разных начал (особенно противоположных). Это же касается рациональности в ее теоретическом и практическом понимании.
Заданность рациональности на противоположные ей способы мировосприятия отмечается и в отечественной, и в иностранной литературе. Основной мотив функционирования познания и деятельности заключается в том, что ни одна познавательная и деятельностная способность не имеет приоритета и, следовательно, вынуждена взаимодействовать с другими способностями, что и формирует проблемный контекст. Всё это порождает свободу как неизменное условие и фактор функционирования познания и деятельности сегодня. Свобода — вот условие рационального отношения к миру, там, где свободы нет, рациональность не может функционировать. Не случайно Дж. Серль полагает, что «хотя понятие свободы и понятие рациональности совершенно различны, область рациональности совпадает с областью свободы. Простейшим аргументом в защиту такой точки зрения является то, что рациональность возможна только там, где возможна иррациональность, и это влечет за собой возможность выбора между рациональными вариантами, равно как и между иррациональными вариантами»8.
Проблема как онтологическое основание познания формирует контекст функционирования рациональности, поскольку именно она обусловливает отсутствие приоритетов каких-либо познавательных и деятельностных способностей. Проблема выступает как та область, где доминирует свобода, выбор и при этом есть возможность выявления закономерностей (в определенных рамках). Но тогда возникает вопрос, а для чего необходима рациональность, если она не определяет познание и деятельность человека, если она равнозначна другим человеческим способностям? Не сталкиваемся ли мы с ситуацией, когда проблема подменяет рациональность, вытесняет и элиминирует ее, а познание и деятельность утрачивают свое значение в качестве результата (решения, ответа)?
Следует сказать, что опасность такого развития существует (и очень серьезная). Но это не значит, что проблемный контекст, онтологическое понимание проблемы следует пересмотреть. Наоборот, существует необходимость анализа, понимания его сущности в познании, деятельности и жизни, чтобы обозначенные риски не довести до реализации. А рациональность в этом анализе и понимании скорее способствует выработке более ясных представлений, нежели мешает.
Проблемный контекст переориентирует рациональность на сферу виртуального плана. Виртуальность рациональности, ее деятельности связана с тем, что рациональность функционирует параллельно с реальностью. Рациональность в этой среде выступает как творческое начало, но поскольку среда, в которой она функционирует,— это среда воображаемая, то рациональность напрямую не выходит на реальность, а опосредованно работает с ее образом. Такая концепция рациональности, по мнению Н. С. Автономовой,— это «концепция двойного опосредования»9. Рациональность предопределена средой своего функционирования, не имеющего прямого выхода к реальности, с одной стороны, и иррациональным началом, с другой.
В таком новом для себя контексте рациональность перестает быть техникой осуществления задуманного на практике, способом реализации идеи в жизни. Она возможность «просмотра» и понимания задуманного до практики (или без практики). В. С. Швырев обозначил подобный способ функционирования рациональности как проектно-конструктивный. Он пишет: «Да, здесь нет классической диспозиции субъект-объект, когда взор субъекта как бы направлен на нечто, лежащее вне его. Проблемность в том и состоит, что мы сами ее создаем. Поэтому здесь меняется онтология рациональности. Предметом рационального сознания становится взаимоотношение субъекта с реальностью. Мы начинаем анализировать также и собственные рациональные установки. В связи с этим современная рациональность с этой точки зрения рефлексивна. Она еще и фиксирует возможность самого рационального подхода. В этом смысле можно вспомнить изречение Паскаля, что слаб тот разум, который не осознает собственных пределов. Но заметьте — осознает. То есть он не вслепую сталкивается с чем-то, ему там непонятным, а осознает, что здесь я чего-то могу, здесь я должен остановиться. Остановиться и подумать»10. Проблема ставит предел творческим усилиям рациональности, поскольку выход ее проектно-конструктивного начала на уровень реальности требует ограничения, ибо она не единственная сила, действующая в мире. Проблема задает «жизненность» рациональности, действительно заставляет последнюю останавливаться и задумываться, прежде чем действовать.
Сегодня появились интерпретации рациональности как биологической (жизненной) способности человека. Во многом, по нашему мнению, это обусловлено проблемным контекстом ее функционирования. Это значит, что рациональность не всегда может предлагать лучшие способы поведения и мировосприятия, то, что рациональность работает над этим аспектом жизнедеятельности, и то, что это не гарантировано, и предполагает проблемность контекста. Как пишет Дж. Серль, «рациональность — явление биологическое. Рациональность в действии — это свойство, позволяющее организмам с достаточно развитой и сложной мозговой системой быть сознательными личностями, координировать свое интенциональное содержание с тем, чтобы осуществить лучшие действия, чем те, что были вызваны случайным поведением, инстинктами, тропизмами или импульсами»11.
Проблемный контекст делает рациональность ближе к жизни, лишая ее приоритета в познании и деятельности, как это было определено классическим типом познания.
Рациональность, условно, функционирует как жизненный процесс, обладающий специальными творческими возможностями, которые могут как проявиться, так и не проявиться.
Таким образом, место и статус рациональности, определенные проблемным контекстом, в познании и жизнедеятельности таковы, что первая не имеет приоритетного положения. В то же время она является эвристической силой, необходимой для функционирования познания и деятельности человека. Рациональность рассматривается как возможность поиска адекватных идей и поступков, актов жизнедеятельности, не гарантирующая то, что эта адекватность будет достигнута. Рациональность по отношению к проблеме характеризуется как более узкая сфера, что обозначает предел ее функционирования. Но и проблема утрачивает полноценность того онтологического контекста, который она представляет, если отказаться от использования рациональности.
Примечания
1 Порус, В. Н. Рациональность. Наука. Культура / В. Н. Порус. М., 2002. С. 8.
2 См.: Касавин, И. Т. О ситуациях проблематизации рациональности / И. Т. Касавин // Рациональность как предмет философского исследования. М., 1995. С. 156-173.
3 Там же. С. 161-162.
4 Степин, В. С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность / В. С. Степин // Вопр. философии. 2003. № 8. С. 16.
5 См.: Шанский, Н. М. Краткий этимологический словарь русского языка / Н. М. Шанский [и др.]. М., 1975. С. 389.
6 Мамардашвили, М. Классический и неклассический идеалы рациональности / М. Мамардашвили. М., 2004. С. 24.
7 Серль, Дж. Рациональность в действии / Дж. Серль. М., 2004. С. 293-294.
8 Там же. С. 32.
9 Автономова, Н. С. Рациональность: наука, философия, жизнь / Н. С. Автономова // Рациональность как предмет философского исследования. М., 1995. С. 57.
10 Берега рациональности: Беседа с В. С. Швыревым // Вопр. философии. 2004. № 2. С. 23.
11 Серль, Дж. Указ. соч. С. 167.
