Сравнительная политология Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

III. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ПОЛИТОЛОГИИ В ХХ ВЕКЕ

М.В.ИЛЬИН, Л.В.СМОРГУНОВ СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

Сегодня сравнительная политология является одной из ведущих отраслей политической науки. Почти четверть (24,1%) всех индивидуальных членов Международной ассоциации политической науки специализируется в области сравнительной политологии. Представители данной отрасли явно доминируют в политической науке, так как три следующих по численности специальности политическое поведение (16,5%), политическая теория и политические институты (каждая по 14,8%) отделены от лидера значительным, почти десятипроцентным интервалом. Издается около десятка общедисциплинарных журналов по сравнительной политологии, среди которых можно упомянуть «Comparative politics», «Comparative political studies», «Comparative studies in society and history»; «Comparative strategy»; «Comparative civilizations review»; «Cross-cultural research»; «Journal of commonwealth and comparative politics»; «Revue international de politique comparée»; «Revue d'études comparative Est-Ouest». Кроме того, существует несколько десятков (!) специализированных изданий по сравнительным исследованиям отдельных аспектов политики, институтов или проблемных областей, например, «Parliamentary affairs: A journal of comparative politics»; «Democratization; studies in comparative international development»; «Studies in comparative local government»; «Publius: The journal of federalism»; «Party politics»; «West European politics» и т.п. Запрос в Интернете на «comparative politics» дает около девяти тысяч ссылок на вебстраницы. Общие и специализированные курсы по сравнительной политологии входят в число наиболее популярных в лидирующих университетах мира.

Сравнительная политология прошла долгий и весьма поучительный путь. В ее развитии можно выделить важнейший критический рубеж, приходящийся на середину XX столетия. Конец 40-х и начало 50-х годов разделяют «традиционную» и «новую» сравнительную политологию. В то же время было бы опрометчивым игнорировать более мелкие этапы развития дисциплины. Так, вполне отчетливо выделяется этап формирования сравнительной политологии, охватывающий завершающие 3-4 десятилетия XIX века. Следует также признать существенное обновление дисциплины в 70-х годах и рассматривать последующие десятилетия как ее новый этап. Данные обстоятельства позволяют нам выделить четыре основных периода развития сравнительной политологии:

1) становление сравнительной политологии как самостоятельной отрасли знания (конец XIX в.);

2) накопление потенциала - «традиционная сравнительная политология» (первая половина XX в.);

3) обновление и экспансия - «новая сравнительная политология» (с начала 50-х по конец 70-х годов);

4) кризис и отпочковывание субдисциплин - «плюралистичная сравнительная политология» (с середины 70-х годов по настоящее время).

Последовательное рассмотрение данных этапов эволюции дает возможность выявить основные тенденции и итоги развития сравнительной политологии.

Современная сравнительная политология начинает формироваться во второй половине XIX столетия. Именно тогда складываются две основные традиции научной работы, так или иначе проявляющиеся затем на протяжении всей известной нам истории дисциплины. Они тесно связаны и дополняют друг друга, однако по ряду параметров явственно противостоят. Одна, конструктивная и активная по своим методологическим установкам, тяготеет к конструированию моделей и к тому, чтобы направлять поиск данных при сравнениях. Другая больше ориентирована на наличные эмпирические данные и на их обобщение. Она описательна и по контрасту с первой реактивна.

Подобное различение вполне понятно, если рассматривать сравнительную политологию как своего рода посредника между политической теорией и эмпирическими субдисциплинами политической науки, благодаря интегрирующей роли которого обеспечивается единство политического знания и политологии как таковой. Можно

сказать, что представители первой традиции повернуты лицом к теории, второй - к эмпирике.

Различие между традициями можно объяснить также и тем, что их представители при работе с основными инструментами используют сравнения - с идеальными типами и с концептами. Как известно, идеальные типы и концепты являются, с одной стороны, порождающими моделями определенных явлений, а с другой - их классификаторами, помогают объединять наблюдаемые явления в особые группы или таксономии. Соответственно, те, кто преимущественно работает с порождающими моделями, тяготеет к первой традиции, а те, кто тщательно инвентаризует и классифицирует явления, - ко второй.

На деле обе традиции наличествуют в работе любого компаративиста. Речь может идти, конечно, лишь об относительном преобладании одного или другого аспекта сравнения. Точно таким же образом можно говорить лишь о нарастании или ослаблении активно-конструктивных (генерационных) и реактивно-описательных (таксонимических) традиций в общей массе научных достижений того или иного периода. Вместе с тем именно динамика соотношения между двумя традициями позволяет выявить логику эволюции сравнительной политологии.

СТАНОВЛЕНИЕ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ПОЛИТОЛОГИИ

Первая, генерационная традиция представлена в книге оксфордского профессора Эдварда Фримена (52). Она включает курс из шести лекций, прочитанный в начале 1873 года перед Королевским институтом, и лекцию о единстве истории, прочитанную в Кембридже. Предмет курса - «сравнительное изучение политических институтов и форм правления», прежде всего и преимущественно «принадлежащих к временам и странам в высшей степени удаленным (the most remote) друг от друга» (52, с.19), путем установления неочевидных, глубинных аналогий. «Нужно только немного размышления, - считает оксфордский ученый, - подкрепленного некоторой практикой исследований соответствующего рода, чтобы легко усмотреть действительное сходство, скрытое поверхностным различием» (52, с.20). Для того, чтобы установить не лежащие на поверхности сходства, «политический строй (constitution) должен исследоваться, классифицироваться и маркироваться (studied, classified, and labelled: сохранено правописание

автора - Авт.) так же, как исследуется строение здания или животного» (52, с.23).

Сравнительное исследование, по мысли Фримена, может касаться трех типов сходств. Первые объясняются прямыми заимствованиями, вторые - подобием условий среды, а третьи и наиболее интересные для Фримена - генетической общностью (52, с.24-36). Основной задачей сравнительной политологии он считает эволюционную реконструкцию по типу языковой реконструкции, предложенной сравнительно-историческим языкознанием. Именно эта отрасль знания «полностью утвердилась в качестве науки (is fully established as a science)» (52, с.3). «Другие приложения сравнительного метода являются более поздними и пока не завоевали столь сильных и неуязвимых позиций» (там же). В чем же собирается следовать за «полностью утвердившейся наукой» британский политолог? «Сравнительная филология поистине открыла нам несколько стадий доисторического роста человека, о которых у нас нет письменных свидетельств, но она делает их гораздо более надежными, чем многое из того, что имеет письменные свидетельства. Она учит нас фактам, для которых не находится внешнего доказательства, но есть доказательство внутреннее; при должном установлении (once stated) оно становится абсолютно неопровержимым (absolutely irresistible)» (52, с.5-6).

Сходные методологические позиции намечены в работе М.М.Ковалевского «Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права» (1880). Подобно Фримену Ковалевский убежден, «что из факта случайного сходства или не менее возможного различия нельзя выводить ровно никаких научных заключений» (3, с.8). Ковалевский различает два способа сравнений: поверхностные сопоставления и строгое научное исследование. «При просто сравнительном методе, - отмечает русский ученый, - который для меня то же, что метод сопоставительный, сравнение делается между двумя или более произвольно взятыми законодательствами» (3, с.8). Методу произвольных сопоставлений Ковалевский противопоставляет две разновидности историко-сравнительного метода. Первая, генетическая, разновидность включает ставшие уже традиционными сравнительно-исторические исследования политических систем и народов, которые «происходят от одного общего ствола, а следовательно, и способны ... вынести из общей родины общие юридические убеждения и институты». Другая, стадиальная, разновидность метода предполагает сравнение институтов и норм, отвечающих одинаковым ступеням общественного

развития. Этот метод «находит применение себе в трудах тех преимущественно английских и немецких историков и юристов, совокупными усилиями которых удастся, как я думаю, подарить еще XIX век естественной истории общества (3, с.10).

Ковалевский выделяет несколько конкретных методологических принципов или «приемов». Первый составляет «изучение фактов переживаний». «Основание себе он находит в том соображении, что позднейшие по времени появления формы общежития не вытесняют собою сразу всех следов предшествующего им по времени порядка» (3, с.27). Особое знание этот «прием» имеет для отечественных исследователей, так как «после Индии Россия представляет, по всей вероятности, ту страну, которая заключает в себе наибольшее число обычаев, обрядов, юридических поговорок, пословиц и т.п., в которых, как в зеркале, отражаются, по крайней мере, некоторые черты ранних форм общежития, древних, если не древнейших, норм частного и публичного права» (3, с.28). Ковалевский также выделяет «прием филологический», основанный на том, «что язык есть та часть народного достояния, которая вправе претендовать на самую глубокую древность» (3, с.38). Третьим идет изучение сказок и других памятников фольклора. Завершает череду специальных «приемов» исследование археологических памятников.

К числу научных достижений Ковалевского относится установление функции компаративистики как посредника между теорией и эмпирическими разысканиями. «Значение сравнительного метода вовсе не состоит в открытии новых фактов, а в научном объяснении уже найденных» (3, с.23).

Описательный подход был характерен для политологов, воспитанных на образцах изучения юридических и исторических фактов. Именно этот подход Ковалевский характеризовал как метод сопоставительный или просто сравнительный метод. Его, например, успешно использовал Фрэнсис Либер, ставший первым профессором истории и политической науки в Колумбийском колледже (впоследствии университете) в 1857 г. Именно с его научной деятельностью обычно связывают внедрение в политические исследования историко-сравнительного подхода. В своей инаугурационной речи он отметил необходимость исторического обзора: (1) всех правительств и систем права; (2) всей политической литературы, представленной наиболее выдающимися авторами - от Платона и Аристотеля до Калхуна; (3) тех

моделей государств, которые время от времени изображались политическими философами под названием утопий (74, с.29).

Существенный вклад в сравнительные политические исследования внесли труды Вудро Вильсона «Государство. Элементы исторической и практической политики» (122) и Джона Берджеса «Политическая наука и сравнительное конституционное право» (26). Методология работ В. Вильсона и Дж. Берджеса характеризуется рядом свойств, которые сегодня обычно относят к так называемому «традиционному подходу» в сравнительной политологии (21, с.2). Суть его в формально-легальном описании, идущем от юридической науки. В значительной мере политика описывалась как институциональная сфера, опирающаяся на формализованные нормы и принципы. Однако создатели «традиционного подхода» отнюдь не были нечувствительны к методологическим вопросам. Джон Берджес, например, писал: «Если моя книга имеет какую-либо особенность, то это - ее метод. Она представляет собой сравнительное изучение. Это попытка применить метод, который считается таким продуктивным в области естественной науки, к политической науке и юриспруденции» (26, с. V). Однако следование образцу именно естественных наук заставляло и Берджеса, и Вильсона, и их коллег в духе позитивистского эмпиризма обращать внимание прежде всего на скрупулезное описание фактов и данных, на их индуктивное обобщение с помощью довольно незамысловатых процедур ad hoc сравнения.

К концу столетия появляется все больше работ в духе казусных исследований (case study), основанных либо на позитивистских описаниях, либо на жестком подверстывании фактов под общую схему. Компаративность обеспечивалась за счет чисто механического объединения рядов казусов или же простых сопоставлений «в режиме общего здравого смысла».

В позитивистко-описательном духе выдержаны труды британцев сэра Джона Сили, сэра Фредерика Поллока, их американского коллеги Теодора Дуайта Вулси, а также «атлантиста» лорда Джеймса Брайса. Но самой крупной работой подобного рода стала книга М.Я. Острогорского о политических партиях, демонстрирующая возможность получения масштабных обобщений путем скрупулезного индуктивного собирания и сравнивания фактов политической практики. Однако это труд, лежащий уже на границе этапов развития сравнительной политологии.

При анализе опыта формирующейся дисциплины обращает на себя внимание закономерность, которую, с большей или меньшей

отчетливостью, можно отметить и в последующие периоды: всплески теоретических дискуссий сопровождаются последующим падением уровня методологической четкости исследований, когда новые крупные достижения обеспечиваются виртуозным использованием интуиции и индивидуального мастерства.

"ТРАДИЦИОННАЯ» СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

К началу XX в. сравнительная политология (под названием «сравнительное правление» либо «сравнительная политика») уверенно занимает место одной из основных отраслей политической науки наряду с американской системой правления, элементами права и политической теорией, что было официально зафиксировано Американской ассоциацией политической науки в 1912 г. (119, с.58). Известный франко-британский компаративист Жан Блондель считает, что сравнительная политология выделяется в качестве самостоятельной ветви исследования политики примерно к началу Первой мировой войны, то есть к 1914 году (22, с.155).

На этом фоне практически незамеченными компаративистами остались два великих открытия основного инструмента сравнения -идеального типа. Это открытие было совершено на рубеже веков независимо, вероятно, друг от друга двумя великими обществоведами -Эмилем Дюркгеймом и Максом Вебером.

Уже в 90-е годы XIX в. - сначала в серии статей, а затем в книге «Метод социологии» - Дюркгейм вводит категорию социального вида как особого исследовательского инструмента, преодолевающего односторонность и крайней описательности, и крайнего абстрагирования: «Понятие о социальном виде имеет то огромное преимущество, что занимает среднее место между двумя противоположными представлениями о коллективной жизни, долгое время разделявшими мыслителей; я имею в виду номинализм историков и крайний реализм философов» (2, с.471). Французский обществовед продолжает: «Казалось, что социальная реальность может быть только предметом или абстрактной и туманной философии, или чисто описательных монографий. Но можно избегнуть этой альтернативы, если признать, что между беспорядочным множеством исторических обществ и единственным, но идеальным понятием о человечестве, существуют посредники - социальные виды» (2, с.472). Тем самым Э.Дюркгейм не только вводит категорию социального вида, но и намечает для его

использования особую, посредничающую между абстрагированием и описательностью область научных исследований - социальную морфологию. Подобным образом определенная морфология - это фактически компаративистика.

Макс Вебер вводит категорию идеального типа в 1904 г. в статье «Объективность социально-научного и социально-политического познания». Ученый так характеризует идеальный тип: «Это - мысленный образ, не являющийся (здесь и далее курсив Вебера - Авт.) ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью. Еще менее он пригоден для того, чтобы служить схемой, в которую явление действительности может быть введено в качестве частного случая. По своему значению это чисто идеальное пограничное понятие, с которым действительность сопоставляется, сравнивается, для того чтобы сделать отчетливыми определенные значимые компоненты ее эмпирического содержания» (1, с.393).

Остается только гадать, сколь ценные результаты могли бы быть получены, когда бы компаративисты начала XX столетия использовали исследовательские инструменты, созданные для них Э.Дюркгеймом и М.Вебером. На деле же доминирование позитивистско-описательного подхода привело как к игнорированию методологической проблематики, так и к обострению внутренних противоречий данного подхода, его упрощению. Это вылилось в преувеличение институционально-юридического аспекта сравнений, нормативность «эмпирических» сравнительных построений, подчеркивание «образцовости» той или иной страны, специфического института, доминирование однолинейного евроцентричного прогрессизма. Отдельные попытки возражать против индуктивного обобщения произвольно выхваченных исторических фактов или отстаивать важность изучения различных вариантов концептуализации политических институтов и практик, например, в трудах Ф. Мейтланда и Дж. Фиггиса, только свидетельствовали о мощи господствующей тенденции.

Характерный тогда подход к сравнениям наиболее отчетливо, пожалуй, проявился в трудах Джеймса Брайса. Собственное научное кредо Брайс сформулировал в завершающем труде своей жизни -«Современные демократии» (1921). По его мнению, задача исследователя состоит не в том, чтобы «предлагать теории» (propound theories), а в том, чтобы обобщать данные: «То, что нам необходимо - это факты, факты, и еще раз факты». Брайс подчеркивает: «Существуют два метода рассмотрения предмета. Один, использовавшийся моими

предшественниками, заключается в систематическом описании черт демократического правления в целом, используя факты отдельных демократий (facts of particular democracies) в качестве иллюстраций предложенных принципов. Другой метод, прославленный (commended) Монтескье и Токвилем, непосредственно увязывает его с ключевыми конкретными феноменами человеческого общества, позволяя ему следовать за аргументами и оценивать критику, поскольку последние теснее связываются в нашей памяти с фактами, которые их породили"70. Можно было бы пренебрежительно отмахнуться от крайне простеньких, если не примитивных схем Дж.Брайса, когда бы не тот факт, что его книга оказалась практически единственным примером обсуждения методологии сравнительных исследований.

Кроме того, к чести Дж.Брайса следует отметить, что он был одним из первых, кто попытался поставить вопрос о демократических нормах, их осуществлении и противоречивом взаимодействии друг с другом. С одной стороны, он отмечает «практически всеобщее принятие демократии как нормальной и естественной формы правления». С другой стороны, в результате «люди практически прекратили исследовать ее явления, поскольку они представляются частью установившегося порядка вещей"71. Брайс оказался очень близок к тому, чтобы обозначить главную проблему «традиционного этапа» сравнительной политологии, -универсализацию, а в пределе - и мифологизацию партикулярных образцов. Результатом этого в межвоенный период становится создание идеологически мотивированных «мифотипов» демократии, нации, социализма, фашизма, тоталитаризма и т.п., в сравнении с которыми все остальные политические практики заведомо оказывались ущербными или даже подлежащими искоренению.

Надо признать, что Брайс при всей широте своего мышления не избежал идеализации атлантической версии демократии. Его анализ опирался на сравнение, прежде всего США, Канады, Австралии и Новой Зеландии, а в дополнение к ним только Франции и Швейцарии из числа континентальных государств. Индуктивное соединение «фактов» дало один результат. Как только набор «фактов» был немного изменен, например, в исследовании Агнес Хедлам-Морли (58) с учетом данных

70

Bryce J. Modern democracies. 1921. - P.6.

71

Ibid. - P.4.

Веймарской Германии, Чехословакии, Финляндии, Югославии, Польши и прибалтийских государств, так изменились и выводы (58, с.158).

Основными чертами так называемого «традиционного подхода», по оценке Роя Макридиса, были следующие: по сути несравнивающий (essentially noncomparative), по сути описательный (essentially descriptive), по сути ограниченный, паройкиальный (essentially parochial), по сути статичный (essentially static), по сути монографичный (essentially monographic) (78; 79, с.3-9). К этому следовало бы добавить еще формальный легализм, консерватизм, атеоретическую предубежденность и методологическое безразличие, отмечаемые другими авторами (21, с.3-10). Жан Блондель, анализируя особенности данного этапа, говорит также о наличии рядом с нормативным частично аналитического подхода, цель которого состояла в открытии «законов» политического поведения исходя из природы человека; но все же господствующим был традиционный подход (22, с.154).

Труды в области сравнительной политологии, а чаще всего одной его отрасли - сравнительного правления - фактически сводились к так называемым конфигуративным исследованиям, то есть к описанию основных политических институтов некоторых ведущих стран мира (как правило, США, Великобритании, Германии, Франции и России), а затем этот материал объединялся под общим названием. Из поля зрения выпадали многие регионы мира, при этом развитые страны (США, Великобритания) рассматривались в качестве образцов, с которыми сравнивались другие. Особо следует отметить атеоретическую предубежденность и методологическое безразличие.

В целом поверхностное отношение к теории определялось следующим. Во-первых, у исследователей-компаративистов отсутствовал глубокий интерес к теории в силу недоверия к так называемой нормативной политической теории, т. е. политической философии. Господствовало простое наблюдение и простое эмпирическое обобщение. Во-вторых, считалось, что высокий уровень теоретической абстракции не дает возможности осуществить эмпирическую проверку, и наоборот, теоретические абстракции в принципе не наблюдаемы. Существующие политические институты и нормы легко описывались уже сформированным языком норм. В-третьих, существовало убеждение в проблематичности формирования науки о политике, подверженной колебаниям и сильному влиянию субъективного фактора. Что касается методологического безразличия, то эта характеристика являлась обратной стороной нетеоретического акцента. Описательный и

формальный характер проводимых сравнительных исследований не требовал изощренной методологии сбора, группировки и анализа эмпирических данных.

Вполне в духе этих установок конференция «за круглым столом», проведенная Американской ассоциацией политической науки в 1927 г., поддержала формально-легалистскую направленность сравнительно-политических исследований (93).

Ситуация начала меняться уже в 30-е годы, отмеченные одним из крупнейших научных достижений XX в., двенадцатитомным сочинением Арнольда Тойнби «Постижение истории» (113). Первые три тома вышли в 1934 г., еще три - в 1939, еще четыре - в 1954 г., наконец «Атлас» - в 1959 г. и «Переоценки» - в 1961 г. Фундаментальный труд А.Тойнби стал своего рода метатеоретическим дополнением основных политологических занятий автора, профессора Лондонской школы экономики и политических наук в 1925-1955 гг., одного из основателей и директора Королевского института международных отношений (Чаттем Хауз), автора ежегодных обзоров мировой политики в 1925-1965 гг. «Постижение истории» стало образцом компаративистики. Тойнби, по сути дела, продолжает и развивает подход Э.Фримена, на которого прямо ссылается в данной связи в первом томе, поднимая на качественно новую высоту характер сравнительных исследований. Оставляя в стороне многие фундаментальные открытия Тойнби, отметим только его рассуждения о сравнительных исследованиях, занимающие львиную долю первого тома. Откликаясь на известную проблему «уникальности» политических явлений и, шире, на «полуправду тезиса о неповторяемости истории», Тойнби пишет: «Наш ответ состоит в том, что хотя каждый факт, как и каждый индивид, уникален и тем самым в некоторых отношениях несравним, в других отношениях он может оказаться элементом своего класса и потому сопоставимым с другими элементами данного класса, насколько это позволяет классификация» (113, т. I-VI, с.43). В контексте осмысления «феноменов человеческой жизни» британский компаративист выделяет три метода: «Первый состоит в установлении и фиксации «фактов», второй - в выявлении посредством сравнительного анализа установленных фактов общих «законов», третий - в художественном воссоздании (недостающих. -Авт.) фактов в форме «фантазии» (113, т. I-VI, с.43).

В 30-е и в 40-е годы появился, кроме того, ряд работ, которые свидетельствовали о содержательном развитии сравнительной политологии, более мелкой по масштабам, но в то же время

приближенной к политической практике. Прежде всего это труд Германа Файнера «Теория и практика современного правления», изданный впервые в 1932 г. (47), а затем выпущенный в новом, расширенном и существенно переработанном виде уже после Второй мировой войны (47). Это и книга Карла Фридриха «Конституционное правление и политика» (53), а затем ее существенно переработанная версия «Конституционное правление и демократия» (54). Это и сочинения сэра Кеннета Уиера «Федеративное правление» и «Современные конституции» (121). Наконец, книга Мориса Дюверже «Политические партии». Эти и подобные им работы закладывали основания для следующего этапа в развитии сравнительной политологии.

Существенным фактором накопления потенциала отрасли было также чтение учебных курсов и взаимодействие между лекторами. Особую роль в консолидации профессии сыграла так называемая чикагская школа, созданная в 20-е годы Чарльзом Мерриамом. В Чикагском университете в 30-е годы, как вспоминает Гэбриэль Алмонд, читался ряд курсов по сравнительным исследованиям: Л. Уайт читал общий курс по сравнительному правлению, Г. Госнелл - по сравнительному анализу политических партий, Г. Лассуэлл - по общественному мнению с привлечением материала из Европы (11, с.54). Усилия Чикагского и других американских университетов позволили констатировать в докладе исследовательской группы по сравнительной политологии Американской ассоциации политической науки, что данную дисциплину характеризует «подвешенное оживление» (94, с.540).

Однако наиболее мощным фактором, способствовавшим формированию сравнительной политологии на американской почве, стала политическая экспансия США, резко усилившаяся в ходе Второй мировой войны. Собственная политическая система представлялась подавляющему большинству американских политиков, да и политологов своего рода практически осуществленным идеальным типом — идея ложная и опасная для воспринявших ее. Насаждение политического американизма выявило немало проблем, отклонения же от образца, уступки национальным традициям нередко оказывались особенно эффективными. Помимо необходимости рационального объяснения подобных фактов требовалось объяснение накопленных политической антропологией данных об экзотичных, но по-своему эффективных политических системах и культурах. Все это в совокупности потребовало создания специальной научной дисциплины с собственной методологической базой и набором соответствующих методик.

Важным фактором, благоприятствующим сравнительным исследованиям в США, стал мощный приток интеллектуальных сил из Европы накануне и во время Второй мировой войны. Это были, в основном, эмигранты из Германии, Австрии, а затем и других стран, ставших жертвами агрессии. С собой они принесли не только высокие стандарты научности, но и знание европейской и не только европейской политики, а также способность и вкус к сравнениям. Отмечая значение научной иммиграции в США, Ханс Даальдер ссылается на имена Карла Дойча, Отто Киршхаймера, Пауля Лазарсфельда, Ганса Моргентау, Франца Нойманна и Йозефа Шумпетера. Он подчеркивает, что политология «привлекла гений европейских изгнанников, которые как типичное «второе поколение» в большинстве своем обратились к сравнительной и международной политологии» (38, с.14). В содержательном отношении иммиграция способствовала осмыслению таких явлений, как крах Веймарской конституции, «разрыв между обещаниями советской конституции 1936 г. и реальностей неприкрытых властных отношений в СССР», события во Франции 1940 г., а также прочие «потрясения XX столетия» (38, с.13-15).

Еще в ходе войны была развернута деятельность специального комитета по компаративистике, созданного Американской ассоциацией политической науки. Карл Лёвенштейн написал отчет комитета, который был опубликован в 1944 г. в журнале ассоциации «Обозрение американской политической науки». В этом отчете подчеркивалось: «Преобладающее мнение участников состояло в том, что сравнительное правление утратило свой традиционный характер описательного анализа и вот-вот приобретет характер «целостной» (total) науки, если ей дано служить сознательным инструментом социальной инженерии» (цит. по: 80, с.17).

Отклик коллег был позитивным. Соответствующая работа развернулась как в рамках отдельных университетов, так и в специальных исследованиях, поддержанных Советом по обществоведческим исследованиям (Social science research council -SSRC). В ходе формирования «целостной научной дисциплины» все отчетливей стало проясняться ее общетеоретическое значение для политологии в целом, для адекватного понимания не только отдельных аспектов политики, но и всего целостного политического феномена.

«НОВАЯ» СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

Знаковым событием, связанным с появлением «новой» сравнительной политологии, стал семинар, проведенный в 1952 г. в Северо-Западном Университете (Эванстон, Чикаго) под эгидой Совета по обществоведческим исследованиям. Его участниками были Сэмуэль Биер, Джордж Блэнкстен, Ричард Кокс, Карл Дойч, Гарри Экстейн, Кеннет Томсон, Роберт Уорд, а также председательствовавший на семинаре Рой Макридис (38, с. 18). Данную группу исследователей, стремившихся к большей строгости и четкости теоретико-методологических установок, можно охарактеризовать как «обновленцев». Обсудив особенности сравнительного метода, ученые выделили уровни сравнительного политического анализа, а также основные тематические вопросы исследования (80, с.641-679). На семинаре были сформулированы восемь методологических тезисов:

«1. Сопоставление предполагает абстракцию, и конкретные ситуации или процессы как таковые никогда не могут сравниваться. Каждый феномен уникален, каждое проявление уникально, каждый процесс, каждая нация, каждый индивид в определенном смысле уникальны. Сравнивать их - значит подбирать определенные (идеальные. - Авт.) типы или понятия, тем самым «искажая» уникальное и конкретное.

2. Перед любым сопоставлением необходимо не только установить категории и понятия, но также определить критерии релевантности отдельных компонентов социальной или политической ситуации анализируемой проблеме, например, релевантность социальной стратификации семейной системе или пятен на солнце - политической нестабильности.

3. Необходимо установить критерии для адекватной репрезентации отдельных компонентов, которые подвергаются общему или проблемному анализу (проблема установления меры или стандартных шкал показателей. - Авт.).

4. При попытке построить, в конечном счете, политическую теорию необходимо сформулировать гипотезы, вытекающие либо из контекста концептуальной схемы, либо из формулировки проблемы.

5. Формулировка гипотетических отношений и их проверка эмпирическими данными никогда не смогут получить доказательности. Гипотеза или серия гипотетических отношений будет доказана, т.е. верифицирована, только при условии одновременной фальсификации.

6. Предпочтительней формулировать серии гипотез, чем единичные гипотезы...

7. Компаративные исследования, даже если они не приводят к появлению некой общей теории политики, могут проложить путь постепенному и кумулятивному развитию теории с помощью (а) обогащения нашего воображения и способности формулировать гипотезы в том же смысле, в каком «внешнеположенность» (outsidedness) расширяет нашу способность понимать общественную систему, (b) выявления средств для проверки гипотез, а также (с) уяснения того, что нечто для нас очевидное нуждается в объяснении.

8. Наконец, одна из величайших опасностей при формулировании гипотез в рамках компаративных исследований заключается в проекции возможных отношений ad infinitum. Этого можно избежать с помощью последовательного сбора данных еще до формулирования гипотез. Подобный сбор сам по себе может вести к признанию иррелевантных отношений (климат и избирательная система, язык и промышленная технология). Такое признание дает возможность более управляемого сбора данных. Отсюда вытекает важность, придаваемая участниками семинара развитию предварительных классификационных схем еще до формулирования гипотез» (цит. по 78, с.18-19).

Воздействие семинара и предложенного им методологического подхода сравнительной политологи было велико. Произошел мощный рост интереса к сравнительным исследованиям прежде всего в Америке. В обращении к ежегодному собранию Американской ассоциации политической науки 1953 г. ее президент Пенделтон Херринг подчеркнул: «Тщательные компаративные исследования культур и идеологий, исторического развития и целостных комплексов сил, которые стремятся к завершенному политическому выражению, способны не только привести (would lead) к лучшему пониманию тех стран мира, с которыми нам приходится иметь дело, но и позволить нам лучше понять самих себя» (цит. по 78, с. 16-17).

В марте 1954 г. Совет по обществоведческим исследованиям создает Комитет по сравнительной политологии, который возглавляет Габриель Алмонд, один из учеников Чарльза Мерриама. «Мы были, -вспоминает Алмонд, - «молодым» комитетом, подобранным с расчетом избежать американской и европейской ограниченности (parohialism) и интеллектуального консерватизма» (11, с.58). Деятельность Комитета была широкой и разнообразной: «Это был замечательный период интеллектуальной деятельности в течение более двух десятилетий.

Действительное число ученых, принимавших участие в деятельности Комитета, составило 245 человек, из которых 199 были американцами, а 46 иностранцами, в основном европейцами» (11, с.59).

Формируется традиция сравнительного изучения условий демократических и авторитарных режимов, измерения политических режимов и институтов. Заметным явлением в политической науке стали работы С.Хантингтона и М. Яновица по изучению военных институтов (61, 63, 49), Г. Эрмана «Групповые интересы на четырех континентах» (46), Г.Алмонда и С. Вербы «Гражданская культура» (12).

Сидней Верба довольно точно оценил происшедшие перемены: «Революция в сравнительной политологии началась с некоторых смелых принципов: видеть за описанием теоретически более релевантные проблемы; видеть за одним фактом сравнение многих фактов; видеть за формальными институтами управления политические процессы и политические функции; и видеть за странами Западной Европы новые государства Азии, Африки и Латинской Америки» (117, с.111).

Деятельность Комитета была нацелена на создание «общей науки, разрабатывающей единый комплекс теоретических проблем, предоставляющей единую методологию исследований» (9, с.16). Без преувеличения можно сказать, что наиболее ценные достижения американской политологии с середины 50-х по начало 70-х годов так или иначе связаны с деятельностью Комитета. Отдельные исключения -некоторые чисто теоретические труды или же работы в весьма специфических областях типа электоральных исследований - можно пересчитать по пальцам. Фактически в это время сравнительная политология, потеснив многие иные отрасли политической науки, заняла ведущее место и в определенном смысле стала отождествляться со всей дисциплиной.

Мощная экспансия компаративистики охватила и область преподавания политологии. Так, в 1925 г. в десяти крупнейших университетах США приблизительно один из десяти предложенных курсов относился к сравнительной политологии, в 1945 г. - один из пяти, а в 1965 г. - уже один из трех (21, с.11).

Подобные перемены не означали, что «традиционная» сравнительная политология исчезла в одночасье. Напротив, ее приверженцы не только продолжали работу, но и смогли выдвинуть немало здравых возражений против методологического максимализма «обновленцев». Важным событием в данном отношении стало заседание «круглого стола» по сравнительному правлению, организованное

+Международной ассоциацией политической науки в апреле 1954 г. во Флоренции (59). На заседании «традиционалисты», в число которых входили такие видные ученые, как Карл Лёвенштейн, Карл Фридрих, Морис Дюверже, Рольф Штернбергер, Уильям Робсон, довольно активно выступили против «обновленцев», которых представляли Рой Макридис, выступивший с методологическим докладом, а также Сэмуэль Биэр и Роберт Уорд (38, с. 18; 39, с.229-230). Однако дискуссия отнюдь не вылилась в простую конфронтацию. Обе стороны внимательно воспринимали аргументы друг друга. Выявилась и группа «центристов», включавшая одного из организаторов флорентийского коллоквиума Джованни Сартори и ряд молодых европейских ученых. В целом дискуссия оказалась крайне конструктивной и плодотворной. Как вспоминает Ханс Даальдер, «для начинающего ученого вряд ли можно было найти более волнующее вступление в профессию, чем этот семинар» (39, с.230).

В течение 50-х годов происходит постепенное методологическое обновление. Смягчаются крайности, вырабатывается достаточно широкая зона теоретико-методологического согласия. Сторонников активно-конструктивных (генерационных, дедуктивных) и реактивно-описательных (таксонимических, индуктивных) традиций сближают поиски общих теоретических основ политической науки. Именно в 50-е годы складываются два новых подхода - системный и поведенческий или, как его нередко называют, бихевиоральный. Каждый из этих подходов представлял теоретико-мировоззренческое отношение к политике как к объекту исследования. В основе каждого лежала своя онтология политического.

Представители системного подхода (структурные функционалисты и т. п.) исходили из того, что политику как явление и как объект исследования отличают некие организационные принципы -кибернетические и, шире, коммуникативные взаимодействия, структурно-функциональные зависимости и т.п. Отсюда вытекало, что задачи исследования и понимания политики связаны с выявлением соответствующих аспектов организации в бесконечно богатом и разнородном мире политического. Это позволило различать системные и средовые факторы в политике, осуществлять моделирование политических институтов и процессов, выявлять граничные, а тем самым нормальные и аномальные условия функционирования различных политических образований.

Бихевиоральная методология (не путать с бихевиоризмом как психологической теорией) строилась на признании безусловной первичности самой фактуры политического поведения людей. Принятие подобного подхода изменило образ мышления политологов в следующих отношениях: (1) усилилась сравнимость результатов из-за убеждения в наличии подобий в политическом поведении; (2) анализируемые взаимосвязи факторов при эмпирической проверке получали подтверждение; (3) возросла точность в методах сбора и анализа данных; получила развитие квантификация данных; (4) произошел поворот от нормативно-ориентированной к эмпирически-ориентированной теории на различных уровнях анализа; (5) вошло в научный оборот позитивистское допущение, что ценностно-свободное и ценностно-нейтральное знание возможно; (6) усилился интерес к созданию чистой теории политики в противоположность прикладному исследованию (42, с.294-296).

Как нетрудно заметить, оба данных подхода представляют собой различного типа аксиоматики, на основании которых могут строиться теоретико-методологические основания политической науки. Соблазнительно связать системный подход с активно-конструктивной (генерационной, дедуктивной) традицией, а бихевиоральный - с реактивно-описательной (таксонимической, индуктивной). Однако в действительной практике исследований оба подхода - системный, пожалуй, чуть больше, а бихевиоральный чуть меньше - стимулировали методологическое обновление сравнительной политологии. К тому же для многих политологов вообще, а для компаративистов в особенности было свойственно стремление найти некое соединение двух подходов. Это способствовало широкому укоренению представлений о возможности объективного знания о политике и политических процессах на основе, с одной стороны, сравнимости структур и функций любой национальной политической системы, а с другой - экспериментального подтверждения всех выдвинутых гипотез ссылкой на публично наблюдаемые перемены в политическом поведении. Бихевиорализм тесным образом переплелся со структурным функционализмом, результатом чего явилась ориентация на теорию и возможность высокого уровня обобщения в сравнительной политологии.

Таким образом, воздействие системного и бихевиорального подходов на сравнительную политологию ограничилось общим повышением теоретического и, шире, культурно-интеллектуального уровня исследований. Принципиальных новаций в самих методах

сравнений они не дали, хотя значительно обогатили сравнительную политологию варьированием и совершенствованием существовавших методов и добавили значительное количество специфических методик и техник исследования - в основном либо теоретических, либо эмпирических. Это вполне понятно, ведь оба подхода апеллировали к базовым онтологиям политического, а не к основному смысловому ядру компаративистики - проблеме соотносимости уникального, comparability versus uniqueness (59, c.77) или к проблемам критериев сравнения, их релевантности и т.п., разве что делали это косвенно.

Данное обстоятельство ни в коей мере не мешало получению качественно новых научных результатов, в том числе имеющих теоретико-методологическое значение. Так, Габриэль Алмонд, разрабатывая функциональный подход к сравнительной политологии, писал о четырех основных характеристиках политических систем, на основе которых они могут быть сравнимы. Во-первых, «политические системы, включая наиболее простые, имеют политическую структуру... Во-вторых, во всех политических системах реализуются одинаковые функции, даже если эти функции и могут исполняться различными типами структур и с разной частотой... В-третьих, все политические структуры, неважно как они специализированы, находятся ли в примитивном или традиционном обществах, - многофункциональны... В-четвертых, все политические системы являются смешанными системами в культурном смысле. Нет «сверхсовременных» систем и структур в смысле рациональности и нет «сверхпримитивных» систем в смысле традиционности» (8, c.11).

Исключительно важным вкладом в науку стала работа Г.Алмонда и Г.Пауэлла (13). Авторы пошли по пути выработки условно универсальных показателей для сопоставления политических систем и культур, построили систему декартовых координат (13, с.308) с разделением каждой из осей на три уровня проявленности соответствующих качеств (низкий, средний, высокий), что дало девять полей. Горизонтальная координата характеризовала нарастание субсистемной автономности, а вертикальная - функциональной дифференциации. Последний параметр помимо низкой, средней и высокой проявленности характеризовался отнесением этих уровней соответственно к примитивным, традиционным и современным системам. Кроме того, он был дополнен, не вполне основательно, также

параметром культурной секуляризации1-1. Модель Алмонда-Пауэлла позволяет сделать целый ряд интерпретаций, достаточно нетривиальных и, вероятно, неочевидных даже для их создателей. Так, идущая из основания координат диагональ образует ось идеальной эволюции. Перпендикулярная ей диагональ, как и параллельные ей линии, характеризуют отклонения от идеального хода эволюции.

Еще более важная для сравнительной политологии и, к сожалению, недооцененная работа стала результатом встречи одной из групп Комитета по сравнительной политологии, произошедшей в 1968 г. в Стэнфорде. Результатом встречи стало издание в 1973 г. книги «Кризис, выбор и изменение. Исторические исследования политического развития». Это был сборник под редакцией Габриэля Алмонда, Скотта Флэнегана и Роберта Мундта (36)2). В него вошли статьи, в которых на основе общих методологических принципов анализировались восемь

"3)

исторических казусов качественных политических изменений , вступительная и заключительная главы, а также приложения, содержащие квантифицированные с помощью единого математического инструментария данные о динамике построения коалиций политических сил в ходе каждого из анализируемых кризисов. Исследование намного превзошло общий уровень сравнительной политологии своего времени и потому осталось практически незамеченным. Никто из коллег не решился ни предложить альтернативных научных решений, ни испытать предложенные методы и методики на новом материале. Главное же достижение состояло в решительном обновлении методологии. И дело здесь не только в оригинальном математическом аппарате и не в попытке

1) Дело в том, что структурная дифференциация совпадает с культурной секуляризацией только для современных систем, для традиционных систем секуляризация фактически меняет свою полярность - дифференциации сопутствует сакрализация, для

примитивных систем секулярность-сакральность вообще не релевантна.

2)

Другим важным результатом дискуссии и работы над сборником стало второе измененное издание книги Алмонда и Бингхема Пауэлла "Сравнительная политология.

Система, процесс и политический курс» (13).

3)

Джордж Бингхем Пауэлл анализировал события, связанные с принятием в 1832 г. Акта о реформе в Великобритании; Дэннис Кавана - с кризисом 1931 г. в Великобритании, Роберт Мундт - с формированием Третьей республики во Франции, Фолькер Риттбергер - с формированием Веймарской республики; Уэйн Корнелиус - с реформами Карденаса в Мексике, Джеймс Уайт - с реставрацией Мэйдзи; Томас Хедрик - с кризисом середины 60-х годов в Индии.

синтезировать теоретико-методологические подходы структурного функционализма, теории рационального выбора, учений о социальной мобилизации и о лидерстве. В конечном счете это касалось общенаучной методологии, а не исключительно сравнительной политологии. Главным было обновление собственно компаративисткой методологии. Отчасти благодаря удачно найденным параметрам сравнения «статика -динамика» и «детерминация - выбор» участники рабочей группы впервые смогли достичь синтеза дедуктивных (генерационных) и индуктивных (таксонимических) стратегий сравнения, о чем уже давно задумывались компаративисты и что стало постоянным предметом обсуждений, начиная с Эванстонской и Флорентийской дискуссий. Речь идет о параллельных процессах моделирования и агрегирования данных, которые не просто взаимосвязаны, но и взаимно определяют друг друга.

С данным методологическим прорывом сопоставимо только достижение компаративистов Роккановской школы по выработке «концептуальной карты Европы» - более основательное и широкомасштабное, однако в силу этого и более противоречивое и неоднородное. Для понимания того, в чем состояло достижение Стейна Роккана и его коллег, необходимо рассмотреть достаточно широкий спектр весьма разнородных обстоятельств, связанных с распространением «новой» сравнительной политологии в 60-е и 70-е годы.

Наложение американской инициативы (Эванстон и Комитет) на достаточно высокий теоретический уровень европейской науки и привлечение данных, связанных со значительными политическими переменами в Европе накануне, во время и после войны, позволило западноевропейцам уже со второй половины 50-х годов активно и на хорошем уровне осваивать сравнительную политологию.

Еще в 1952 г. в Париже был основан Международный совет по социальной науке для проведения междисциплинарных и международных сравнительных исследований. Однако до его реорганизации в 1961 г. он не играл существенной роли. Решающей в этом смысле явилась конференция, организованная Стэйном Рокканом в 1962 г., а затем разработка под его руководством ряда проектов в течение десятилетия, которые были ориентированы на сравнительные исследования и на методологию. Работа развернулась сразу в рамках двух основных традиций - активно-конструктивных, генерационных, дедуктивных и реактивно-описательных, таксонимических, индуктивных. Трудно сказать, был ли у Стейна Роккана изначальный замысел добиться их интеграции, но его собственное вовлечение в оба потока исследований

делают такое предположение возможным. Как бы то ни было в 60-е годы параллельно идут процессы изучения и даже скорее накопления фактуры электоральной статистики, политических приверженностей (alignments) и различных (социальных, религиозных, партийных) размежеваний (cleavages), а также осмысления и нередко моделирования процессов формирования современных государств и наций. Значительная часть работы совершается зачастую вне пределов сравнительной политологии - первая в рамках отдельных эмпирических дисциплин, а вторая -политической теории.

Среди достижений первого направления следует выделить создание значительного количества баз данных и архивов. С 1961 г. начинает полномасштабное функционирование Йельская программа политических данных (Yale political data program). Данные по электоральному поведению накапливались Межуниверситетским консорциумом политических исследований (Inter-university consortium for political research) с центром в Мичиганском университете, где также функционировал Центр исследования опросов (Survey research center). В Калифорнийском университете (Беркли) была создана Библиотека и служба поиска международных данных (International data library and reference center), где собирались в основном данные из стран третьего мира. В Нью-Йорке создается Совет архивов обществоведческих данных (Council of social science data archives). В рамках Европейского консорциума политических исследований в 1971 г. организуется Информационная служба европейских данных (European data information service). Возникают национальные структуры, например, Норвежская служба данных по общественным наукам (Norsk Samfunnsvitenskapelig Datatjeeneste), созданная и возглавленная Рокканом в 1975 г. на основе проектов, начатых им вместе с Херни Валеном еще в 50-е годы (Brosveet, Henrichsen, Svasand). Заметными центрами накопления данных стали Центральный архив (Zentralarchiv) в Германии, Архив Штейнмерец в Нидерландах и Архив опросов исследовательского совета по обществоведению в Эссекском университете в Колчестере (Великобритания).

Работа по сбору данных обобщалась. Например, на основе Йельской программы был опубликован «Всемирный справочник политических и социальных показателей». За год перед этим в сентябре 1963 г. в Йельском университете прошла Международная конференция по использованию количественных политических, социальных и культурных данных в межнациональных сопоставлениях. Сборник

основанных на материалах конференции трудов, представляющих и сейчас значительный интерес с методологической точки зрения, был издан в 1966 г. (34). Следует также упомянуть работы Роккана: «Подходы к изучению политического участия» (редактор), «Партийные системы и приверженности избирателей» (редактор совместно с Липсетом), «Граждане, выборы, партии. Методологии сравнительного изучения процессов развития» (16; 88; 33; 100).

В 60-е годы одной из ведущих тем исследований Роккана становятся процессы образования современных наций. Однако подобные исследования велись параллально с другими трудами. Так, они дополняют его работы в рамках проекта по изучению малых европейских демократий, который с 1961 г. он осуществлял вместе с Хансом Даальдером, Валом Лоруиным, а затем и с Робертом Далем (косвенно и частично это отражено в 98; 88; 33). Кроме того, исследования формирования наций оказались связаны с попытками Роккана освоить методологию Парсонса и с методологическими дискуссиями, которые норвежский компаративист вел с Карлом Дойчем, Сэмюэлем Хантингтоном, Бэррингтоном Муром, Петером Неттлем и некоторыми другими коллегами в рамках мероприятий Комитета по сравнительной политологии. Содержание теоретических поисков Роккана обобщено в докладе «Методы и модели сравнительного изучения нациообразования» (99).

В конечном счете 70-е годы проходят под знаком разработки «концептуальной карты Европы», вылившейся в интеграцию и взаимодополнение параллельных процессов моделирования и агрегирования данных. При этом широко использовались уже полученные Рокканом и его коллегами результаты сравнительных исследований. Безусловное интеллектуальное лидерство Роккана не только не мешало, но даже помогало вовлечению в работу новых исследователей. В 70-е годы был создан целый ряд трудов. Кончина Стейна Роккана в июле 1979 г. стала невосполнимой утратой. Хотя еще в течение нескольких лет его коллеги и сотрудники продолжали усилия по продолжению исследований и выпустили ряд ценных трудов, реализация крайне тонких и изощренных методологических принципов оказалась не по силам компаративистам 80-х годов.

Можно констатировать, что основные методологические достижения «новой» сравнительной политологии были обретены не столько в процессе собственно методологических изысканий, сколько в ходе крайне амбициозных, сложных, но в то же время продуктивных

проектов - «стэнфордского» исследования исторической динамики политических изменений и «бергенской» разработки «концептуальной карты Европы». На этом фоне довольно бледно выглядят весьма многочисленные работы по методологии сравнительных исследований, которые, однако, были в целом весьма полезны. Среди них следует отметить изданную под редакцией Р. Хольта и Дж. Тернера книгу «Методология сравнительного исследования», исследование А. Пшеворски и Г. Туна «Логика сравнительного социального исследо-вания», книгу Л. Майера «Сравнительное политическое исследование. Методологический обзор», сборник под редакцией Д. Уорика и С. Ошерсона «Методы сравнительного исследования», а также ряд весьма любопытных и содержательных статей.

Подводя итоги этапу «новой» сравнительной политологии, следует отметить, что мощный импульс Эванстонского семинара, Флорентийского «круглого стола», деятельности Комитета по сравнительной политологии и Европейского консорциума политических исследований вызвал экспансию этой дисциплины. В этих условиях методологии, воспринятые из вторых или даже третьих рук, оказались недостаточно осмысленными, а конкретные методики и технологии исследования подверглись заимствованию, нередко чисто механическому. Упор либо на эмпирическую базу исследований, либо на чистую теорию привел в конце концов, с одной стороны, к замыканию в кругу узких проблем, к отрыву сравнительной политологии от динамичного политического процесса. Это заставляет исследователей пересматривать свое отношение к бихевиорализму и структурному функционализму.

Максимализм методологических требований вызвал завышенные ожидания. Это в свою очередь способствовало остроте чувства разочарования от того, что замыслы реализовались лишь частично или в ходе их реализации выявились просчеты. В то же время действительные достижения «новой» сравнительной политологии - результаты Стэнфордского семинара по политическим изменениям и «концептуальная карта Европы» оказались трудны для усвоения и «незамечены» большинством компаративистов. В результате наступает пора «малых дел», начинается новый этап развития сравнительной политологии.

ПЛЮРАЛИСТИЧНАЯ СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

Уже с конца 60-х годов сравнительная политология испытывает все большее воздействие новых методологических ориентаций, связанных с возрождением интереса к политической философии и критикой рациональных оснований науки. Примерно в это время развертывается критика бихевиорализма (41). Можно выделить несколько оснований этой критики. Во-первых, политическая наука, в целом и сравнительная политология, в частности, оказались невосприимчивыми к новым социальным и политическим переменам, которые так бурно выявились в конце 60-х - начале 70-х годов в виде контркультурных движений молодежи. Во-вторых, попытка создать на основе бихевиорализма и структурного функционализма политическую науку, лишенную ценностной нагрузки, фактически привела к господству лишь одной теоретической парадигмы, связанной с идеологией «буржуазного либерализма». В-третьих, оказалось, что бихевиоральная и структурно-функциональная методологии сравнительного анализа, ориентирующиеся на поиск закономерных связей и подобий, фактически вели к созданию такой картины политического мира, который лишался значительной доли уникальности и многообразия. В-четвертых, преобладание количественных методов анализа в сравнительной политологии хотя и создавало возможность для проверки гипотез, но одновременно приводило к их обеднению. Фактически путем статистической проверки утверждались зачастую либо довольно банальные истины, либо уже известные зависимости. В-пятых, хотя сравнительная политология и включала в свое поле зрения страны Азии, Африки и Латинской Америки, но сформированная телеологическая концепция зависимого развития вызывала протест как у западных компаративистов, так и у исследователей незападных стран.

Возрождение интереса к политической теории и философии не могло не отразиться на состоянии эмпирически ориентированной сравнительной политологии. Некоторые исследователи заговорили даже о кризисе данной отрасли науки (17; 65; 55). Однако, соглашаясь с критикой эмпирически ориентированной сравнительной политологии, следует сказать, видимо, о том, что здесь наблюдается некоторая трансформация методологических исследовательских моделей и перенос интереса с поиска подобий и общих зависимостей на показ различий и создание новых более разнообразных классификаций.

В 70-е годы сравнительная политология вновь встала перед проблемой обновления. Хотя Г. Алмонд и говорил о том, что кризис в сравнительной политологии был скорее политическим, чем интеллектуальным (10, с.252), дисциплина стала изменяться и методологически, и содержательно. Тематика сравнительных исследований характеризуется переходом от изучения традиционных институтов и факторов политической деятельности (государство, партии, выборы, средства массовой информации) к осмыслению новых явлений (окружающая среда политики, групповые интересы и неокорпоративизм, новые массовые движения, постматериальные ценности, этнические, языковые, возрастные и гендерные факторы). Особое значение придается исследованиям того, как формируется политический курс, как влияют на него старые и новые институты и факторы. Возникает целая самостоятельная суботрасль - сравнительная публичная политика.

Происходили и происходят серьезные перемены и в области методологии. Пожалуй, именно эти перемены заставляют говорить о кризисных тенденциях в сравнительной политологии. Прежде всего, это связано с переоценкой значения бихевиорализма и структурного функционализма. Не случайно все еще продолжаются атаки на эти методологические подходы. Вместе с тем можно назвать следующие основные тенденции, которые характеризуют процесс методологической трансформации сравнительной политологии.

Первую тенденцию можно обозначить как радикальную. Наиболее четко она представлена в постмодерной и феминистской политико-теоретических ориентациях. Постмодерн и феминизм по-разному подходят к критике современного научного познания и понимания политики. Но суть критики одна: радикальный разрыв с доминированием в познании одного стиля, будем называть его «рационально-научным» или «маскулинным». Хотя эти радикальные ориентации нашли отражение прежде всего в политической теории и философии, но их влияние становится все более заметным в методологии политических исследований; и что важно для темы статьи, постмодерн и феминизм проблематизируют вопросы теории и метода в сравнительной политологии (64; 81).

Отметим лишь некоторые важные для сравнительной политологии положения. Политологический постмодерн проблематизировал саму сравнительную политологию, так как поставил под вопрос саму возможность получения истинного результата познания, базирующегося на консенсусе относительно подобия структур и функций реального

политического мира. «Методологии, предложенные Деррида, Фуко и Лиотаром (деконструкция, генеалогия и паралогия, соответственно), задуманы, в целом, для того, чтобы децентрировать производство языка и истины для более точного отражения случайного и относительного характера познания. Общество содержит плюральность гетероморфных языков. Генеалогический анализ обнаруживает, что история была борьбой между этими языками» (97, с.340). Подвергая критике рационализм и рациональные модели демократии, постмодерн закладывает основы плюрализма методологических и теоретических ориентаций. Однако при этом происходит фактическое возвращение к конфигуративным исследованиям, а именно это было одним из основных пунктов, на которых строился переход от «традиционной» к «новой» компаративистике.

В сравнительной политологии феминистская волна нашла отражение в исследованиях положения женщин в различных скандинавских демократиях, проблем гражданства и политического участия, особенностей публичной политики и государства всеобщего благосостояния (6; 56; 107; 60). Феминистская сравнительная политология выделяется в самостоятельную отрасль со своими центрами, журналами и специалистами (82).

Вторая тенденция связана с восстановлением значения историко-сравнительной методологии, наиболее отчетливо проявленной прежде всего в современном прочтении К. Маркса и М. Вебера. Хотя Маркс и Вебер являются антагонистами в вопросах социальных закономерностей, но обе методологические традиции позволяли в этот период, с одной стороны, противостоять узости эмпирико-количественной методологии сравнения, с другой - повысить роль социальных и социально-культурных факторов объяснения (экономические и социальные структуры, религия, этничность, культура).

Еще в 60-е годы ряд ученых активно начинают использовать методологию политического сравнения М. Вебера и К. Маркса. Среди последователей Вебера можно назвать С. Эйзенштадта, Р. Бендикса и Г. Рота. Первый с помощью веберовской концепции «господства» и бюрократии провел сравнительный анализ имперских форм правления еще в 60-е годы, а позже - клиентелистских отношений в политике (44; 45), не говоря уже о более масштабных компаративистских проектах. Р. Бендикс, исследуя развитие национальных государств в Западной Европе, России, Японии и Индии, опирался на веберовские понятия рациональности и традиционности, патримониализма, бюрократизации,

плебисцитарной демократии (20). Г. Рот придавал особое значение концепции патримониализма в процессе сравнительного анализа политического развития в третьем мире (106).

В 60-80-е годы возрождается интерес к марксистской концепции классов, классовой борьбы, собственности, типа производства как объяснительным факторам политического развития, революций и становления государств. Так, Б. Мур одним из первых использовал концепции буржуазных и сельскохозяйственных социальных структур для объяснения возникновения капиталистической демократии, фашизма и коммунизма (84). Т. Скокпол для объяснения революций во Франции, России и Китае применила концепции социальной структуры и конфликта (109).

Одновременно с этим в начале 70-х годов появляются исследования, посвященные методологическим проблемам сравнения у М. Вебера и К. Маркса. Особое значение имеет фундаментальная работа, изданная под редакцией И. Валиера в 1971 г., «Сравнительные методы в социологии», в которой большие главы посвящены К. Марксу и М. Веберу (31). Содержательные попытки вписать марксистскую традицию в политическую компаративистику были предприняты П. Калвертом и Р.Чилкоутом (27; 28).

Подход М. Вебера характеризуется сегодня как сравнительно-историческая методология, совмещающая позитивизм и неокантианство. Калберг в своей недавней работе, посвященной Веберу и его методу сравнения, видит специфику веберовской методологии, во-первых, в интерпретативном понимании социального действия, включающем в себя как объективные, так и субъективные компоненты; во-вторых, в концепции идеальных типов, которые снимают оппозицию теории интерпретации и позитивизма; в-третьих, в концепции мультикаузальности объяснения политико-социальных явлений. Он подчеркивает, что «Вебер говорит о таком уровне анализа, который отличается от исключительного сосредоточения, с одной стороны, на одиноких и преследующих свои интересы индивидуумах, и, с другой стороны, на глобальных обобщениях «общества», на органических «системах» и простой ориентации на нормы. Поступая так, он обращает свое внимание на объединение субъективного смысла и индивидуального действия с отчетливо социальными ориентациями» (66, с. 31).

Третья тенденция может быть определена как обновленческая. Она связана с расширением методологических инструментов научного сравнительного анализа путем обращения к новым концептуальным

подходам, которые позволяют использовать и развивать наработанный комплекс средств статистического анализа и одновременно разрешать проблему единства количественного и качественного исследований. Эта тенденция не чужда использованию всего положительного, что было проявлено в радикальной и историко-сравнительной ориентациях (111, с.55-58). Из последних работ этого направления следует отметить сборники под редакцией Г. Виарды «Новые направления в сравнительной политике» (86) и Х.Кемана (32), работы Ж.-Э. Лейна и С. Эрссона «Сравнительная политика: Введение и новые подходы» (70), Д. Сартори «Сравнительный конституционный инженеринг: Исследования и структуры, намерения и результаты» (108), П. Пеннингса, Х. Кемана и Я. Кляйнненуиса «Проведение исследований в политической науке. Введение к сравнительным методам и статистике» (90), Г. Питерса «Сравнительная политика. Теория и методы» (91). Однако с целью большей строгости здесь будет обращено внимание на собственную значимость обновленческой тенденции.

Во-первых, критике стал подвергаться структурный функционализм за формальность и отсутствие возможности при его использовании ответить на вопрос, почему те или иные государства и политические системы различаются в ходе реализации своих функций. Генри Туне в этой связи писал: «То, что утвердилось под именем теории - структурно-функциональная теория, или теория Парсонса, - было лишь набором категорий для упорядочивания опыта. Человеческие потребности, определенные Маслоу, например, служили скорее политическим целям государства всеобщего благосостояния, чем целям исследовательского объяснения. Сегодня, после такого внимания к ним, они вряд ли используются» (111, с.48). Отсюда возрос интерес к таким теоретическим моделям, которые бы определяли сравнительное исследование изначально. Значительно повышалась роль теории при формулировке гипотез, при проявлении сравнения и интерпретации эмпирических данных. Теория приобретает не инструментальное значение для сравнения, а становится целью сравнительного анализа. Термин «теория», пишет в этой связи Стефан Новак, должен отсылать к «возможно недвусмысленному комплексу или системам законов, или к широким законосообразным обобщениям, объединенным на основе общего унифицированного принципа, с ясно обнаруживаемыми топологиями и (или) историческими условиями их обоснованности» (86, с.40).

Во-вторых, во многом новое понимание в теории определяется спором вокруг проблемы национального государства как основной единицы сравнительного анализа. Хотя сравнительный метод отличается от статистического, но отличия эти зачастую трактовались как количественные, типа «мало случаев, много переменных». Корреляции между переменными рассматривались как достаточные для проверки выдвигаемых гипотез о каузальности отношений между факторами. Конечно, говорилось о необходимости сопровождать количественные данные качественной интерпретацией, но это уже рассматривалось как дополнительное условие исследования. Множество данных, приведенных в 60-е и 70-е годы с использованием изощренной математической техники, все же стали вызывать вопросы. И один из главных: можно ли рассматривать отдельную страну или национальное государство как независимые единицы анализа? В качестве решения этой проблемы стал формироваться так называемый «холистский подход», получивший различное толкование в исследованиях таких ученых, как Л. Сильверман, А. Пшеворски, Г. Туне, С. Анттила (15, с. 18-26). «Холлистский подход» предполагает рассмотрение различных пространственных образований (т. е. национальных государств) как некоторых взаимосвязанных частей целого, описанного теорией.

В-третьих, критическое отношение к сравнительным исследованиям макроуровня выявило две основные тенденции решения теоретико-методологических и технико-методологических проблем. С одной стороны, утверждалось, что макротеория чрезмерно упрощает социальную реальность и может даже основываться на ложных предпосылках. Это означало, что исследование не получает теоретической модели, которая бы адекватно воспроизводила реальность. Решение при этом виделось в акценте на качестве данных, на сложности и уникальности макрополитических событий, на возврате к истории (т.е. к «реальному» времени, месту, народу) (112, с.2, 14). С другой стороны, критика сравнительно-исторической тенденции в политологии и политической социологии за отрицание в ней общей теории и стремление к уникальности приводила к попыткам создания новых теоретических моделей, которые бы позволяли сочетать эмпирический (в том числе количественный) анализ с широкими обобщениями каузальных отношений (68, с.9, 17). Результатом второй ориентации явились заимствованные из экономических и социологических учений модели рационального выбора, теории игр, концепции неоинституционализма, теории политических сетей (77; 95; 116; 67; 73; 35).

Конечно, обсуждение проблем сравнительной политологии сегодня, в XXI в., не сводится всецело к радикальной, сравнительно-исторической и обновленческой тенденциям. Можно отметить и иные, более частные или более традиционные исследования. Так, совершенствуется и расширяется сфера использования математических методов анализа (например, новое для сравнительной политологии использование булевой алгебры и проявившийся интерес к логике нечетких множеств), возрастает значение методов сравнения наиболее похожих и наиболее непохожих систем, уделяется особое внимание проблеме эквивалентности в сравнении, повышается роль такой переменной, как «время» и т.д. Следует отметить также и изменения тематики сравнительной политологии. В поле зрения на этом этапе попадают переходные процессы, конфликты, региональная интеграция, политический дискурс, новая политическая идентификации, политические финансы, коррупция, демократический аудит и т.д., относительно самостоятельными являются такие направления, как демократизация и транзитология. В целом, вряд ли следует говорить о снижении интереса к сравнительной политологии, можно лишь констатировать серьезную перестройку ее методологии и тематики. В связи с этим согласимся с оценкой Сиднея Вербы: «В будущем можно ожидать, что ситуация в области сравнительной политологии останется прежней. ... Дисциплина сохранит свою неоднородность стилей и теорий, а большинство ее приверженцев (practitioners) будут по-прежнему считать это благом (healthy)» (118, с.36).

Список литературы

1. Вебер М. Избранные произведения. - М.; Прогресс, 1990. - 808 с.

2. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. - М.: Наука, 1990. - 575 с.

3. Ковалевский М.М. Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права. - М., 1880.

4. Ларсен Ст.У. Моделирование Европы в логике Роккана // Полис. М., 1995. - № 1. -С.39-57.

5. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 416 с.

6. Adams C.T., Wiston K.T. Mothers at work. Public policies in the U.S., Sweden and Britain. - Princeton; New Jercy, 1980.

7. Allardt E. Reflections on Stein Rokkan's conceptual map of Europe. - Bergen: Universitesforlaget, 1982.

8. Almond G.A. Introduction: A functional approach to comparative politics // The politics of developing areas / Almond G.,Coleman S. (eds). - Princeton: Princeton univ. press, 1960. -P.11-38.

9. Almond G. A. Political development. - Boston: Little & Brown, 1970. - 331 p.

10. Almond G. A Discipline divided: Schools and sects in political science. - Newbury Park; L.; N. Delhi.: Sage publ., 1990. - 348 p.

11. Almond G. A voice from the Chicago school // Comparative European politics: The story of a profession / Ed. by Daalder H. - L., N. Y.: Pinter, 1997. - 377 p.

12. Almond G., Verba S. The civic culture. - Princeton: Princeton univ. press, 1963. - XI, 562 p.

13. Almond G. A., Bingham Powerll G. Comparative politics: A developmental approach. -Boston: Little, Brown a.Co, 1966. - 348 p.

14. Almond G. A., Bingham Powerll G. Comparative politics: System, process and policy.-Boston: Little, Brown and Co, 1978. - XI, 435 p.

15. Anttila St. Aspects of macro-sociological methodology. - Uppsala: Uppsala univ., 1993. - V, 384 p.

16. Approaches to the study of political participation / Rokkan S. (ed.). - Bergen: Chr. Michelsen inst., 1962. - 481 p.

17. Badie A. Comparative analysis in political science: Requiem or resurrection // Political studies. - 1989. - Vol. 37. - P.340-351.

18. Bakka P.H. Intellectual profile of Stein Rokkan and his contribution to western microtheory: Paper at «The challenges of theory symposium», Moscow, June 17-21, 1996. - 48 p.

19. Bakka P.H. Explaining Europe: A Weberian reconstruction of European political development based on Stein Rokkan's conceptual map of Europe. - University of Bergen, 1998. - 354 p.

20. Bendix R. Kings or people: Power and the mandate to rule. - Berkeley: Univ. of California press, 1978. - XII, 692 p.

21. Bill J.A., Hardgrave R.L. Comparative politics. The quest for theory. - L.: Lanham, 1981. -X, 261 p.

22. Blondel J. Then and now: Comparative politics // Political studies. - 1999.- Vol. 47, № 1. -P. 152-160.

23. Bogdanor V. Comparative politics // The British study of politics in the twentieth century / Ed. by Hayward J., Barry B., Brown A. - Oxford, 1999. - P.174-199.

24. Brosveet J., Henrichsen B., Svasand L. Building infrastructures for the social sciences: Stein Rokkan and the data-archive movement // Mobilization, center-periphery structure and nation-building: A volume in commemoration of Stein Rokkan / Ed. by Torsvik P. - Bergen: Universitetsforlaget, 1981. - 567 p.

25. Building states and nations / Eisenstadt S.N., Rokkan S. (eds.). - Beverly Hills (CA), L.: Sage, 1973. - Vol. 1.

26. Burgess J.W. Political science and comparative constitutional law. - Boston, 1891.

27. Calvert P. Politics, power and revolution: An introduction to comparative politics. -Brighton: Wheatsleaf books LTD, 1983. - 199 p.

28. Chilcote R.H. Theories of comparative politics: The search for a paradigm reconsidered -1st ed. - Boulder (Col.): Westview press, 1981. - XXII, 480 p.

29. Chilcote R.H. Theories of comparative politics: The search for a paradigm reconsidered. -2nd ed.- Boulder (Col.): Westview press, 1994. - XXI, 417 p.

30. Cnudde Ch., Neubauer D. Empirical democratic theory. - Chicago: Markham publ. c., 1969. - 534 p.

31. Comparative Methods in sociology. Essays on trends and applications / Ed. By Vallier I. -Berkeley; Los Angeles; L., 1971. - 474 p.

32. Comparative politics: New directions in theory and method / Ed by Keman H. - Amsterdam: VU press, 1993. - 244 p.

33. Comparative research across cultures and nations/ Ed. By Rokkan S. - P.: Mouton, 1968. - I, 238 p.

34. Comparing nations: The use of quantitative data in cross-national research / Ed by Merritt R.L., Rokkan S. - New Haven, 1965. - XV, 584 p.

35. Comparing policy networks: Labor politics in the US, Germany and Japan. / Knoke D., Pappi F., Broadbent J., Tsujinaka Y. - Cambridge; N. Y.: Cambridge univ. press, 1996. -288 p.

36. Crisis, choice and change: Historical stories of political development / Almond G. A., Flanagan S., Mundt R. (eds.). - Boston: Little, Brown and Co, 1973. - XI, 717 p.

37. Cutright Ph. National political development: Measurement and analysis // American sociological rev.- 1963. - Vol. 28. № 1. - P.253-264.

38. Daalder H. The development of the study of comparative politics // Keman H. Comparative politics: New directions in theory and method. - Amsterdam: VU press, 1993. - 244 p.

39. Daalder H. Introduction. // Comparative European politics: The story of a profession/ Ed. by Daalder H. - L., N. Y.: Pinter, 1997. - P.1-6.

40. Daalder H. A Smaller European's opening frontiers. // Comparative European politics: The story of a profession/ Ed. by Daalder H. - L.; N. Y.: Pinter, 1997. - P.227-240.

41. Easton D. The new revolution in political science // Amer. polit. science rev. - 1969. -Vol. 63. - P.1051-1061.

42. Easton D. Political science in the United States: Past and present // Discipline and history: Political science in the United States/ Finifter A. (ed.). - Wash.: Amer. association of political science, 1983. - P.291-310.

43. Economy, territory, identity: The politics of European peripheries. / Ed by Urwin D. -Beverly Hills, 1983. - 218 p.

44. Eisenstadt S. The political systems of empires. - Glencoe, 111.: Free press, 1963. - 524 p.

45. Eisenstadt S. Patrons, clients and friends: Interpersonal relations and the structure of trust in society. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1984. - 343 p.

46. Ehrman H. Interest groups in four continents - Pittsburg: Univ. of Pittsburg press, 1958. -345 p.

47. Finer H. The theory and practice of modern government. - L.: Methuen, 1932. - Vol. 1-2.

48. Finer H. The theory and practice of modern government. - N.Y.: Holt, 1949. - XIV, 578 p.

49. Finer S. The man on horseback: The role of military in politics. - L.: Pall Mall, 1962. - XII, 305 p.

50. Finer S. The history of government from the earliest times. - Oxford.: Oxford univ. press, 1972. - Vol. 1-2.

51. The formation of national states in Western Europe / Ed by Tilly Ch. - Princeton (NJ): Princeton univ.press, 1973. - XIV, 711 p.

52. Freeman E. Comparative politics. - L.: Macmillan a. Co, 1873. - 522 p.

53. Friedrich C.J. Constitutional government and politics. - N.Y.: Blaisdell, 1937. - XV, 591 p.

54. Friedrich C.J. Constitutional government and democracy. - Boston: Ginn, 1946. - XIX, 695 p.

55. Girt A. Critique of comparative method and challenges of a transnational world // Contributions to Indian sociology. New Series. - 1993. -Vol. 27. № 2. - P.267-290.

56. Haavio-Mannila E. et al. Unfinished democracy, women in nordic politics. -Oxford:Pergamon press, 1985. - XIX, 206 p.

57. Handbook of the International political science association. - Dublin: IPSA, 2000. - 305 p.

58. Headlam-Morley A. The new democratic constitutions of Europe. - L.: Oxford univ. press, 1928. - V, 214 p.

59. Heckscher G. The study of comparative government and politics. - L.: George Allen a.Unwin LTD, 1957. - 172 p.

60. Hernes H.M. The Welfare state citizenship of scandinavian women // The political interests of gender / Jones K., Jonasdottir A. (eds.). - L.; Newbury Park, New Delhi: Sage, 1988. -P. 187-213.

61. Huntington S. The soldier and the state. - N.Y.: Free press, 1957. - XIII, 534 p.

62. Jackman R. On the relation of economic development to democratic performance // Amer. j. of political science. 1973. Vol. 17. № 1.

63. Janowitz M. The professional soldier. - N. Y.: Free press, 1960. - 464 p.

64. Inglehart R. Modification des valeurs developpement economique et evolution politique // Rev. internatinale des sciences sociales. - 1995. - № 145. - P.24-56.

65. Issues and alternatives in comparative social research. Ragin Ch. (ed.) - Leiden: E.J.Brill, 1991. -225 p.

66. Kalberg St. Max Weber's comparative-historical sociology. - Chicago: 1994. - 221 p.

67. Kato J. Review article: Institutions and rationality in politics: Three varieties of neo-institutionalists // British j. of political science. - 1996. - Vol. 26, № 4. - P.553-582.

68. Kiser E., Hechter M. The role of general theory in comparative-historical sociology // Amer. j. of sociology. - 1991. - Vol. 97. № 1.

69. Kommisrud A. Sources of change in East European development: The question of unevenness and backwardness in the light of Stein Rokkan's European macro-model: Paper at «The challenges of theory symposium», Moscow, June 17-21, 1996. - 32 p.

70. Lane J.-E., Ersson S. Comparative politics: An introduction and new approach. - Cambridge: Polity, 1994. - 270 p.

71. Larsen S.U. The logic of Stein Rokkan's overall model of Europe: Paper at the XVI World congress of the International political science association, Berlin, August 21-25, 1994. -40 p.

72. Larsen S.U., Ugelvik I.L. Nationbuilding, national identity and culture in Nordic countries // Космополис. Альманах 1997. - М.: «Полис», 1997. - C.44-68.

73. Laver M., Shepsle K. Making and breaking of governments: Cabinets and legislatures in parliamentary democracies. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - XI, 301 p.

74. Lieber F. History and political science, necessary studies in free countries // Discipline and history: Political science in the United States. Farr J., Seidelman R. (eds.). - Ann Arbor:, 1993. - P.21-32.

75. Lipset S. Some social requisites of democracy: Economic development and political legitimacy // Amer. political science rev. - 1959. - Vol. 53. № 1. - P.69-105.

76. Lipset S. Political man. New York: Doubleday, 1960. - 432 p.

77. Luebbert G. Comparative democracy: Policymaking and governmental coalitions in Europe and Israel. - N.-Y.: Columbia univ. press, 1986. - 341 p.

78. Macridis R. The study of comparative government. - N.-Y.: Doubleday, 1955. - 77 p.

79. Macridis R. A survey of the field of comparative government // Comparative government: A reader / Blondel J. (ed.). - L.; Basingstoke, 1969. - P.3-9.

80. Macridis R., Cox R. «Research in comparative politics»: Report on the SSRC interuniversity research seminar on comparative politics, Evanston 1952 // Amer. polit. science rev., 1953. -Vol. 47. - P.641-675.

81. Marsh J. Post-modernism: A lonerganian retrieval and critique // Intern. philosoph. quart., 1995. - Vol. 35, № 2. - P.159-173.

82. Mazur A. Feminist comparative politics: A new field of study // Europ. j. of polit. research. -1999. - Vol. 35. - P.483-506.

83. Mobilization, center-periphery structure and nation-building: A volume in commemoration of Stein Rokkan / Ed by Torsvik P. - Bergen: Universitetsforlaget, 1981. - 567 p.

84. Moore B. Social origins of dictatorship and democracy: Land and peasant in the making of the modern world. - Cambridge: Harvard univ. press, 1966. - XIX, 559 p.

85. Neubauer D. Some conditions of democracy // Amer. political science rev. 1967. Vol. 61. № 4. - P.1002-1009.

86. New directions in comparative politics/ Ed. byWiarda H.J. - Boulder: Westview press, 1986. - XIV, 239 p.

87. Novak St. Comparative studies and social theory // Cross-national research in sociology -Newbury Park, 1989. - P.404-424.

88. Party systems and voter alignments / Ed. By Rokkan S., Lipset S. - N.-Y.: Free Press, 1967. - XVI, 554 p.

89. Patterns of modernity / Ed by Eisenstadt S.N. - L.: Pinter, 1987. - Vol. 1-2.

90. Pennings P., Keman H., Kleinnijenhuis J. Doing research in political science: An introduction to comparative methods and statistics. - L.: Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1999. - 368 p.

91. Peters B G. Comparative politics: theory and methods. - N.- Y.: N-Y univ. press, 1998. -262 p.

92. The politics of territorial identity: Studies in European regionalism/ Ed by Rokkan S., Urwin D. (eds.). L., 1982. - 438 p.

93. Reports of round Table conferences: Comparative government // Amer. polit. science rev., 1927. - Vol. 21.

94. Report on the research panel on comparative government // Amer. polit. science rev., 1944. -Vol. 38.

95. Riker W. The Entry of game theory into political science // Toward a history of game theory. Weintraub E. (ed.). Durham, L., 1992. - P.207-224.

96. Riggs F.W. Administration in developing countries: The theory of prismatic society. -Boston: Beacon, 1964. - XVI, 477 p.

97. Roch A.M. Poststructuralism and the epistemological basis of anarchism // Philosophy of the social sciences. - 1993. - Vol. 23, № 3.

98. Rokkan S. Norway: Numerical democracy and corporate pluralism. // Political oppositions in Western democracies. - New Haven, 1966. - P.70-115.

99. Rokkan S. Methods and models in comparative study of nation-building: Paper. Preparatory meeting on problems of nation-building. UNESCO, Bruxelles, 24-25 September 1967. -27 p.

100. Rokkan S. et al. Citizens, elections, parties: Approaches to the comparative study of the processes of development. - Oslo: Universitesforlaget, 1970. - 470 p.

101. Rokkan S. Nation-building: A Review of vodels and approaches. // Current sociology. - Vol. 19, 1971. - P.3-86.

102. Rokkan S. Cities, states, and nations // Building states and nations. - Beverly Hills (CA), L., 1973. - Vol. 1. - P.73-96.

103. Rokkan S. Dimensions of state formation and nation building // The formation of national states in Western Europe. - Princeton (NJ): 1973. - P.562-600.

104. Rokkan S. Territories, centres, and peripheries: Toward a geoethnic-geoeconomic-geopolitical model of differentiation within Western Europe // Centre and periphery: Spatial variation in politics. - Beverly Hills (CA), L., 1980.

105. Rokkan S. Eine familie von modelen fuer die vergleichende geschichte Europas. // Zeitschrift fuer soziologie, 1980. - № 4. - S.118-128.

106. Roth G. Personal ruleship, patrimonialism, and empire building in the new states // World politics. - 1968. - № 1. - P.64-85.

107. Ruggie M. The state and working women: A comparative study of Britain and Sweden.-Princeton; N. - Y., 1984. - XIV, 361 p.

108. Sartori G. Comparative constitutional engineering: An inquiry into structures, incentives and outcomes. - N.Y.: N.- Y. Univ.press, 1994. - XI, 219 p.

109. Skocpol T. States and revolutions: A comparative analysis of France, Russia, and China. -Cambridge: Cambridge univ.press, 1979. - XVII, 407 p.

110. Smith A. Socio-economic development and political democracy: A causal analysis // Midwest journal of political science. 1969. Vol. 13. № 1.

111. Teune H. Comparing countries: Lessons learned // Comparative methodology: Theory and practice in international social research / Oyen E. (ed.). - L.; Newbury park; New Delhi, 1990. - P.22-68.

112. Tilly Ch. Big structures, large processes, huge comparisons. - N.Y., 1984. - XII, 176 p.

113. Toynbee A.J. A study of history. - L., 1934. - Vol. 1-3; 1939. - Vol. 4-6; 1954. - Vol. 8-10; 1959. - Vol. 11 (Atlas); 1961. - Vol. 12 (Reconsiderations).

114. Toynbee A.J. A study of history. - Abridgement of Vol. 1-6 by Somervell D.C. - Oxford, 1987.

115. Toynbee A.J. A study of History. - Abridgement of Vol. 7-10 by Somervell D.C. - Oxford., 1987.

116. Tsebelis G. Nested games: Rational choice in comparative politics. - Berkeley, Los Angeles, Oxord.: univ. of California press, 1990. - 274 p.

117. Verba S. Some dilemmas in comparative research // World politics: A quarterly journal of international relations. - 1967. - Vol. 20, № 1. - P.66-99.

118. Verba S. Comparative politics, where have we been, where are we going? // New directions in comparative politics. - Boulder, 1986. - P.26-40.

119. Wahlke J.C. Liberal learning and political science major: A report to the profession // Political science and politics. - 1991. - Vol. 24, № 1. - P.48-60.

120. Wheare K.C. Federal government. - L.,: Oxford univ.press, 1945. - VI, 276 p.

121. Wheare K.C. Modern constitutions. - Z.: Oxford. univ. press, 1951. - 216 p.

122. Wilson W. The state: Elements of historical and practical politics. - Boston: D.C.Heath. 1889. - XXXVI, 686 p.