CC BY
110
УДК 821.111(73).0 ББК 83.3(7)
Сапожникова Юлия Львовна
кандидат филологических наук, доцент кафедра английского языка Смоленский государственный университет г. Смоленск Sapozhnikova Yulia Lvovna Candidate of Philology,
Assistant Professor Chair of the English language Smolensk State University Smolensk
Способы достижения и цена свободы для рабов в романе Л. Кэри «Цена
ребенка»
Ways of Achieving Freedom and Its Price for Slaves in “The Price of a Child”
by L. Cary
Статья посвящена анализу романа Л. Кэри «Цена ребенка». Путь главной героини к истинной свободе предстает как путь совершенствования. Сначала она просто приобретает фактическую независимость; затем она решает выступать перед белыми ради блага других рабов, несмотря на нежелание выставлять себя напоказ; и, наконец, пытается повлиять на отношение белых к собственной расе.
The article is dedicated to the analysis of “The Price of a Child” by L. Cary. The main heroine’s way to real freedom is depicted as a way of improvement. At first she just gets her actual independence, then she decides to speak to white people for the sake of other slaves in spite of her unwillingness to display herself, finally, she tries to change white people’s attitude to her own race.
Ключевые слова: афро-американская литература, «Цена ребенка» Л. Кэри, рабство, свобода, цена свободы.
Key words: African-American literature, “The Price of a Child” by L. Cary, slavery, freedom, price of freedom.
Роман Л. Кэри «Цена ребенка» (“The Price of a Child” by L. Cary) основан на реальных событиях [4]. Рабыня Джейн Джонсон (в книге она станет Виргинией Прайер) с двумя своими детьми направляется вместе со своим хозяином Уиллером (в книге - Джексоном Прайером) в Никарагуа, где последний должен стать послом США. В гостинице в Филадельфии она информирует одного из темнокожих служителей о том, что хочет свободы, и просит о помощи. Тот связывается с членами комитета бдительности (Vigilance Committee), и руководители этого комитета в Филадельфии приходят ей на
помощь, перехватывают ее на пароме, направляющемся в Нью-Йорк, и говорят, что по законам их штата она может просто уйти от хозяина. Она так и делает несмотря на то, что самый младший ее ребенок остался в рабстве в качестве заложника, так как хозяин, предчувствуя ее возможные попытки освободиться, подстраховал себя таким образом. Этим и ограничивается фактическая информация о судьбе данной рабыни и ее семьи. Все остальные события, составляющие большую часть книги, представляют собой взгляд автора на возможную судьбу этой женщины. Однако, фактическая канва ее опыта задает основную тему произведения - вопрос свободы и того, какой ценой она достигается.
В рабстве понимание свободы, в первую очередь, связано с проблемой насилия власти над личностью. Рабовладельческая система построена на принуждении, возведенном в ранг основания этого института, когда одни люди управляют другими и принуждают их выполнять какие-то действия против собственной воли. Возможность влиять на поведение и жизнь других позволяет тем, кто стоит у власти, чувствовать свою силу и реализовывать садистские тенденции, характерные, по мнению Э. Фромма, для людей вообще. Он выделял три основных типа таких устремлений: 1) желание заставить людей зависеть от тебя, тем самым обретая полную власть над ними и превращая их в свои орудия; 2) стремление не просто иметь власть над людьми, но и эксплуатировать их, метафорически поглощая все, что они могут дать, будь то интеллектуальные или материальные результаты их деятельности; наконец, 3) желание заставить других людей страдать и наслаждаться этим, при этом причиняемые страдания в первую очередь бывают душевными, а не физическими [3]. Даже у так называемых «хороших» хозяев все вышеназванные тенденции проявляются в полной мере. Так, хозяин Виргинии Джексон Прайер после ее первого неудавшегося побега вместе с возлюбленным, считая себя цивилизованным, отказывается пороть в то время беременную девушку, но вместо этого предпочитает приручить ее, т.е. превратить в свое орудие. Для подчеркивания процесса превращения девушки в объект воздействия, в личный предмет хозяина, автор использует, во-первых,
сравнение с неразумным грязным животным, а, во-вторых, соответствующий глагол “to domesticate” (to make an animal able to work for people or live with them as a pet).
...he mounted a campaign to domesticate her. She’d been a yard dog. Now
2
he’d burn off the ticks and bring her indoors. (8)
Этот глагол также показывает мотивировку действий Прайера, которые были обусловлены не любовью или жалостью к девушке, а вполне материальными причинами, получить новый и полезный объект для эксплуатации. При этом используются не только физические качества и умения рабов, эксплуатируется и сексуальность женщины, напрямую связанная с чувствами и выбором, но для рабовладельца сексуальность рабыни лишена этих составляющих и приравнена к физическому труду, который можно просто изъять у женщины и использовать себе во благо. Поэтому при перечислении функций Виргинии ее хозяин ставит в один ряд готовку, уход за его одеждой и поддержание его сексуального здоровья.
.he wanted his gal around. A little brownskin now and then calmed nervous tension. It balanced the manly fluids and kept him vigorous. <...> She cooked to his liking and kept his clothes. (17)
Такая эксплуатация женского тела как простой, в какой-то степени механистический процесс обмена жидкостями превращает женщину в проститутку, для которой тело лишено эмоциональной и связанной с этим нравственной ценности. Неудивительно поэтому, что главным стремлением освободившейся Виргинии становится желание навсегда избавиться от этой навязанной рабством роли.
.the man who made me whore myself. (65) “Getting free has cost me dear. I didn’t do it just to be somebody’s piece o’ brownskin...” (150) “I’m not a whore,” she said. (186)
Такое отношение к ней заставляло девушку испытывать страшные душевные муки (о чем говорит хотя бы частотность последней фразы, повторяемой ею как заклинание на свободе). Но еще большие муки причиняла
2 Здесь и далее цитирование с указанием страниц ведется по: Cary, L. The Price of a Child. NY: Vintage Books, 1995.
ей простая мысль о том, что ее дети (дочь от сбежавшего возлюбленного Вили и два сына от самого Прайера) также были обречены на рабство. Прайер с иронией говорил, что по Виргинии можно было сверять календарь, ведь она неизменно два раза в год в одно и то же время обращалась к нему с просьбой освободить их. Т.е. несмотря на «хорошие» по меркам большинства рабовладельцев условия Виргиния ужасно страдала и, по ее словам, медленно умирала, ведь рабство в ее случае было не просто закрепленным законом статусом, а, что страшнее, духовным состоянием. Об этом говорит ее сравнение себя с деревом, которое физически существует и растет, но ничего не ощущает (из-за онемения либо из-за полного отсутствия основного качества, смысла - на что указывают значения слова “dumb”).
.she’d lived under Pryor’s domination, a living woman, dumb as a tree.
(316)
«Нет более гнусного преступления против человеческой совести, нежели духовное (нравственное) рабство, ибо раб, смирившийся со своим положением, - не человек, он не в состоянии осуществлять свою творческую человеческую сущность, свободную по глубочайшему существу» [2, с. 215]. Но именно тот факт, что девушка не окончательно смирилась со своим положением, спас ее от окончательной деградации. Сохранить собственную идентичность ей помогли, в первую очередь, воспоминания об отце. Тот, хоть и был рабом, но оставался очень свободолюбивым человеком. Когда ему показалось, что надсмотрщик поступил с ним несправедливо, он сбежал, спрятался на болотах и вернулся лишь после того, как сам хозяин через негра, выступившего посредником, пообещал ему справедливого отношения. Отец никогда не наказывал маленькую Виргинию, учил ее не пресмыкаться и всегда оставаться человеком. После того, как отца продали, его дело поначалу продолжила мать, она рассказывала дочери историю о пряничном человечке (Gingerbread Man), который сбежал ото всех. Интересно, что писательница наполняет эту классическую сказку (1875) (а точнее ее стихотворную часть, т.к. всей сказки мы не слышим) реалиями из жизни рабов (например, патрулями), что, видимо, должно символизировать использование рабами белого языка и культуры в борьбе против этой власти (мотив, который проявится и в дальнейшем).
Понимание свободы как основного условия сохранения человечности было заложено в девушку в семье и продолжало жить, порой и на неосознаваемом уровне, в ее душе и подсознании. Не зря во снах ей постоянно являлся серый кот, который, как известно, всегда гуляет сам по себе; и она часто представляла себя птицей. Подсознание проявлялось и через телесные ощущения, когда в важные моменты жизни она чувствовала боль в тех местах на спине, откуда, по ее ощущениям, у нее пытались прорасти крылья. Однако, рабовладельческая машина пыталась выдавить всякие мысли о сопротивлении и навязывала свои образы (послушных и трудолюбивых животных), которые также укоренялись в сознании рабов. То, что рабовладельцы намеренно культивировали сравнение рабынь с мулами и закрепление такой стереотипной метафоры, доказывает хотя бы тот факт, что этот образ встречается у многих афро-американских писательниц (например, у Э. Уокер и Ш.Э. Уильямс).
She flew about in her own head and body like a bird in a barn. <...> .her wing buds: impatient wings, no longer willing to wait until she could bear to feel it. (61) But: .she had thought of herself as a mule, an old mule pulling uphill. (170) После бегства отца Виргиния задумалась о цене свободы. Социальная действительность, в которой они жили, постоянно ставила рабов в ситуацию морального конфликта, когда приходилось выбирать между
взаимоисключающими нравственными ценностями. В выборе между семьей и свободой ее отец выбрал свободу.
Виргинии пришлось делать точно такой же выбор, она понимала это, уже когда просила слуг в гостинице помочь ей освободиться, когда, стоя на палубе окруженная аболиционистами и сочувствующими, заявляла о желании уйти от хозяина. В этой ситуации девушка сравнивала себя с животными (типичная метафора для авторов классических повествований рабов, наделявших эти тропы положительными коннотациями), подчеркивая, что стремление к свободе заложено природой, а, значит, естественно и правильно.
A hawk would tear off its whole leg to get free. Even a scruffy old raccoon would have the dignity to chew off a toe if need be. So. So did she. (64)
Кроме того, свобода дана человеку Богом (“Stand fast in the liberty wherein Christ has made us free” (120) напоминал Виргинии священник), а, значит,
стремление к свободе является и богоугодным делом. Причем в продолжении этой фразы речь идет о том, что нельзя снова идти в рабство («Для свободы освободил нас Христос. Итак, стойте твердо и не впрягайтесь снова в ярмо рабства» (Христианам Галатии 5:1)). Т.е. данная Богом свобода подразумевает способность выстоять, преодолеть искушения и страхи. Именно поэтому слово «stand» становится ключевым в сцене освобождения Виргинии на пароме, оно приобретает значение «Оставайся человеком, выстой, не дай им заставить тебя пасть».
And I felt as if a voice was saying to me: If you want your freedom, stand. “I wanted my freedom, and I stood.” (251)
Ценой такой свободы становится младший сын, оставленный в рабстве. Несмотря на неоднозначность такого выбора матери, писательница косвенно ее оправдывает, так как всячески показывает, что рабство убивает не только физически, но и морально, не позволяя рабыне оставаться хорошей матерью. Это показывается на примере матери самой Виргинии, так как она постепенно теряла разум и в таком состоянии набрасывалась на дочь и била ее, однажды даже вывихнув ей плечо.
Сразу после освобождения Виргиния с детьми попадает в семейство Квик, которое в этот день вспоминает своих предков и, чтобы почтить их память, отправляется на кладбище. Именно на кладбище происходит символическая смерть старой Виргинии и рождение нового человека, что закрепляется принятием нового имени. Девушка выбирает себе имя Мерсер Грей. Фамилия Грей (от англ. «серый») восходит к ее сну-мечте, где появлялся серый кот, имя Мерсер (от англ. “mercy” - «милосердие, милость») напоминает о божественной милости и человеческом сострадании, которые помогли ей обрести свободу. Т.е. для нее все новое имя напрямую связано со свободой, подобно тому, как предыдущее имя Виргиния Прайер символизировало неволю, ведь Виргинией она была названа по имени рабовладельческого штата, который никогда не покидала, а фамилия напрямую указывала на ее владельца.
Практически сразу же Мерсер понимает, что свобода подразумевает ответственность и выполнение долга, ведь людей, которые заступились за нее
на пароходе, посадили в тюрьму и обвиняли в краже чужой собственности и попытках нападения на белого и мятежа. Осознавая опасность быть схваченной ловцами рабов, девушка тем не менее решает действовать в защиту собственных спасителей. Она соглашается дать показания под присягой. Сначала это происходит в Нью-Йорке в офисе белого адвоката. И теперь уже свободная Мерсер с ужасом обнаруживает, что в глазах белых ее положение и статус абсолютно не изменились: сам адвокат прямо говорит о том, что сомневается в ее способности понять всю серьезность положения. Окончательным подтверждением такого отношения к ней становится тот факт, что клерк не дает ей поставить свою подпись под свидетельством, а требует поставить простой знак, что становится прямым указанием на ее неграмотность (что, однако, не соответствовало истине), а грамотность в то время приравнивалась к человечности.
“Put your mark above your name here.” - “I can write my name.” - “It’s already written. Kindly make your mark.” (174)
Для белых негры - лишь знаки, которые они используют по своему желанию и могут стереть их в любой момент, как будто бы их и не существует. Практически так в прессе Филадельфии и освещалось дело Виргинии, оно подавалось как дело Пассмора Уильямсона, белого, который сидел в тюрьме из-за помощи темнокожим. Темнокожие участники освобождения упоминались лишь мимоходом, а заявление для суда самой Виргинии даже не приняли во внимание.
Освободившись от прямой зависимости от хозяина и его якобы отеческой заботы, Мерсер переходит к следующей, второй ступени независимости, т.е. к действиям, отвечающим представлениям людей о благе [1]. Именно о благе всех оставшихся в рабстве говорил ей известный темнокожий писатель и лектор У.У. Браун, когда с сожалением замечал, что большинство освободившихся рабов просто открывали рестораны, т.е. думали только о себе и о своем благосостоянии, в то время как они должны были свидетельствовать о положении дел на Юге, тем самым помогая рабам. По словам Ширли Йи, «выступление на публике всегда было деятельностью, в которой говорящий
брал на себя роль авторитета» [цит. по 4, с. 205] в каком-то вопросе, а, значит, в его власти было сделать акцент на том, что он считал нужным. Однако, когда Мерсер начала выступать на антирабовладельческих встречах, она почувствовала, что ее свобода ограничена. Во-первых, ограниченными были средства подачи и выражения мыслей, ведь большинство повествований рабов, писавшихся после таких выступлений, строились по одним и тем же схемам и рассматривали одни и те же события в жизни рабов. Мерсер прочитала повествования Ф. Дугласа, У.У. Брауна, Генри Бокс Брауна и некоторых других, поэтому отдельные формальные части ее выступления были словно под копирку списаны с этих образцов (как все они она извинялась за собственное невежество, обещала ничего не приукрашивать, начинала с фразы “I was born.”).
Но язык этих повествований не был для нее естественным, не был языком повседневного общения, поэтому произведение Генри Бокс Брауна ей пришлось перечитывать, например, 4 раза, прежде чем она окончательно его поняла. Однако, во время выступлений она должна была говорить именно на этом языке, так как только он стал бы понятен белой публике, поэтому Мерсер приходилось осваивать этот новый для нее язык, она заучивала отдельные отрывки из произведений уже известных авторов и пыталась взглянуть на свою прошлую жизнь с помощью этого новоприобретенного, но еще не до конца усвоенного средства общения (“this newly memorized and half-absorbed language” (188)). Однако, язык, хоть и ограничивал ее свободу, но был не главным препятствием в ее новой работе лектора. Больше всего сложностей вызывало отношение белой публики, даже антирабовладельчески, а, значит, и благожелательно настроенной, к темнокожим выступавшим, особенно женщинам. По мнению Робертс, женщины-риторы ассоциируются, прежде всего, с физической/ телесной сферой: «женщины, выступающие на публике и выставляющие себя на показ, подобно проститутке, в сущности, выставляют на показ свои гениталии. Они показывают то, о чем ни одна леди даже не станет говорить; они срывают покров с того, что культура скрывает слоями юбок и окружает таинственностью в языке» [цит по 4, с. 208]. Мерсер сразу же
почувствовала именно такое отношение к себе: как к выставленному на показ экспонату (примечательно, что и в выше приведенной цитате и в тексте Л. Кэри используется одно и то же слово “a display”), а для усиления этого образа писательница создала целую цепочку слов, описывающих объекты, привлекающие наибольшее внимание глазеющей публики: бородатая женщина, укротитель змей, закованный в кандалы страус и т.п. Белые слушатели видели в ней не человека, а лишь тело в его эмоциональном обнажении, охватывающем, прежде всего, круг запретных в их приличном обществе, тем, о чем говорили и вопросы этих внимательных слушательниц после рассказа Мерсер.
Did you bleed? They wanted a crazy-ass overseer and her on the ground, twitching and calling for Jesus. <.> Or better yet, beating her first. They wanted rape in the room with them - on her body, contained in her body, the better to keep them safe. Did it hurt? Hurt bad? Did you bleed? (167 - 168)
Чтобы избежать такого однонаправленного фокусирования на телесном, девушка очень внимательно относилась к собственной внешности: она
выбирала наиболее закрытые платья, старалась не теребить пуговицы на нем во время выступления; забирала все волосы в пучок; использовала специальные подмышники в платье, чтобы скрыть следы пота и т.п. По мнению Мерсер, лишив слушателей шанса видеть в ней лишь тело, она могла заставить их увидеть боль в ее сердце, вызванную страданиями рабов и их прямой зависимостью от хозяина. Вскоре, однако, новоявленный лектор осознала, что и сама не сильно отличается от рабов, так как она говорит то, что хотят от нее услышать аболиционисты и за что они ей платят; они управляют ею, а она послушно танцует под их музыку.
В рабстве (о матери хозяина): Always planning out somebody’s damn life. <.> Always trying to direct what happened. (4)
Во время лекционного тура: She saw herself in her mind, a big slave puppet dancing to a fiddle, and the white folks standing around in a half-circle, tapping their feet. (249)
Так происходило потому, что даже для аболиционистов беглые рабы в основном были не конкретными людьми, а неким символом происходящей на
Юге несправедливости и способом показать собственное милосердие и щедрость. Благодаря таким ощущениям во время тура Мерсер поняла, что белые никогда не дадут темнокожим истинной свободы. Сторонники аболиционизма хотели лишь облегчить собственную совесть, заставив южан освободить рабов, но при этом сами относились к темнокожим как к людям второго сорта, не равным им.
.the reluctance of even devoted anti-slavery people to go beyond abolition of slavery to equality. (215) .those who would free us from slavery only to deliver us into second-class citizenship. (242)
Таким образом, темнокожее население могло обрести истинную свободу лишь самостоятельно, способствуя формированию новых норм и принципов общественного устройства, что является третьим и последним уровнем подлинной независимости [1]. Единственным средством Мерсер повлиять на отношение белых к ее собственной расе становился ее голос. Устное слово, по мнению афро-американцев, было наделено магической силой и способно создавать жизнь и смерть. С другой стороны, оно приходило к тебе от предков, а, значит, наделяло дополнительной ответственностью говорить и от их имени.
.she had life and death in the power of the tongue. (63) .her trying to speak freedom to power. (291)
Выступая на антирабовладельческих встречах, Мерсер превращала рабов из объектов воздействия в активных субъектов. Если ее просили рассказать, о том, что рабство делало с ее соплеменниками, как оно доводило их до звероподобного состояния; она говорила о том, как рабы противостояли этой системе, что они делали, чтобы оставаться людьми.
Everyone she knew in the North looked at the slaves and said: Isn’t it terrible what bondage does to people? And yes, it was. But Mercer asked another question: Wasn’t it bountiful and glorious grace that <.> they live and dare fight back, or dare to resist. (262)
Мерсер идет еще дальше в своих выступлениях: она показывает собравшимся на встречах людям, что они также вовлечены в систему рабства и повинны в ней, как и южане. И так будет до тех пор, пока экономические
интересы (например, низкая цена на хлопок из-за бесплатного труда рабов) будут ставиться во главу угла даже на Севере.
She’d switched from herself to them. She’d stopped blaming the evil Southerners and begun to show them their own involvement. (264)
Таким образом, путь Мерсер к истинной свободе предстает как путь совершенствования: сначала она просто становится неподотчетной своему хозяину, т.е. приобретает фактическую независимость; затем, получив возможность принимать решения самостоятельно, она учится ограничивать себя в своих желаниях, например, когда решает выступать перед белыми, несмотря на то, что все в ней протестует против выставления себя напоказ; и, наконец, переходит к высшей ступени, принятию и осуществлению добра как главной цели свободы, когда пытается повлиять на отношение белых к собственной расе [1]. На этой высшей ступени противоречие свободы и необходимости, которое казалось бы неразрешимо, полностью разрешается. Истинная свобода выступает как сознательная приверженность к тому, что диктуется долгом, необходимостью, т.е. к добру.
Библиографический список
1. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учебник [Teкст]/ А.А. Гусейнов, Р.Г. Апресян. - М.: Гардарика, 1998. - 472 с.
2. Мильнер-Иринин Я. А. Этика, или Принципы истинной человечности [Teкст]/
Я. А. Мильнер-Иринин. - М.: Наука, 1999. - 520 с.
3. Фромм Э. Бегство от свободы [Teкст]/ Э. Фромм. - М.: Прогресс, 1990. - 269 с.
4. Bomberger A.M. The politics of cross-racial writing in contemporary African American and white women’s historical fiction [Teкст]/ A.M. Bomberger. Thesis (Ph.D.) - State University of NY, 1997.
Bibliography
1. Bomberger, A.M. The Politics of Cross-Racial Writing in Contemporary African
American and White Women’s Historical Fiction: Diss. ... Ph.D. [Text] / A.M. Bomberger. - State
University of NY, 1997.
2. Fromm, E. Flight from Freedom [Text] / E. Fromm. - M.: Progress, 1990. - 269 p.
3. Guseynov, A. A., Apresyan, R.G. Ethics: Textbook [Text]/ A. A. Guseynov,
R.G. Apresyan. - M.: Gardarika, 1998. - 472 p.
4. Milner-Irinin, Ya.A. Ethics or the Principles of Real Humanity [Text] / Ya.A. Milner-Irinin. - M.: Nauka, 1999. - 520 p.
