Научная статья на тему 'Специфика политического дискурса в современной России'

Специфика политического дискурса в современной России Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

CC BY
1088
144
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС / ВЛАСТЬ / ТЕКСТ / ОБРАЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРА / ГИПЕРТЕКСТ / СИМУЛЯТИВНОСТЬ

Аннотация научной статьи по политологическим наукам, автор научной работы — Пушков А. А.

Данная статья посвящена анализу политического дискурса в современной России. Рассматриваются основные подходы к определению категории политического дискурса. Выявляются цели, задачи, а также особенности политического дискурса современной России на примере формирования образа политического лидера. Анализируются основные механизмы, правила и формы репрезентации политического процесса в политическом дискурсе современной России.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Специфика политического дискурса в современной России»

УДК 32(470+571)

Пушков А.А.

ассистент кафедры социологии, культурологии и политологии ФГБОУ ВПО «Госуниверситет-УНПК»

СПЕЦИФИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Данная статья посвящена анализу политического дискурса в современной России. Рассматриваются основные подходы к определению категории политического дискурса. Выявляются цели, задачи, а также особенности политического дискурса современной России на примере формирования образа политического лидера. Анализируются основные механизмы, правила и формы репрезентации политического процесса в политическом дискурсе современной России.

Ключевые слова: политический дискурс, власть, текст, образ политического лидера, гипертекст, симулятивность.

Низкая политическая активность при высоком уровне вербального интереса к политике является априорным условием протекания российского политического процесса. Политическое участие населения в современной России практически полностью сводится к электоральному поведению, является мобилизационным и исключает осознанные и рациональные формы. Вакуум, существующий в политике в отношении количества и разнообразия политических акторов, находит отражение в общественном сознании, характеризуясь отсутствием возможности реализации населением своей политической субъектности, что приводит к распространению абсцентизма и политического отчуждения.

Этот вакуум стремятся заполнить СМИ, формируя пространство симуляции политического процесса и возможности политического участия посредством создания поля публичной политики, вовлеченность населения (наблюдение «по ту сторону экрана», публичное обсуждение и т.д.), которое выступает эквивалентом участия

в политике, а также средством поддержания вербального интереса к политике. Поле публичной политики можно определить как политический дискурс, который является иерархической гипертекстуальной структурой взаимодействующих и противоречащих текстов, составляющих всю совокупность политических позиций, идеологий, мнений, суждений, оценок, а также специфических политических жанров, стилей, культурных кодов, складывающихся и существующих в процессе социально-политической коммуникации.

Категория дискурса, являясь, с одной стороны, широкоупотребляемой, с другой — не имеет общепринятой дефиниции. Такая размытость способствует применению термина «дискурс» в большом перечне научных теорий — от постмодернизма, политологии и социологии до современной лингвистики, от понимания дискурса как «Дискурс есть коммуникативное событие, происходящее между говорящим, слушающим (наблюдателем и др.) в процессе коммуникативного действия в определенном временном, пространственном и прочем контексте'» до определения дискурса как «практики, которая систематически формирует объекты, о которых они (дискурсы) говорят»2.

При этом общим для всех практик использования категории дискурса является возможность учета внеязыковых факторов при анализе текстов — от властных отношений и социально-экономической прагматики до интенций и установок индивидов (при дискурсивном анализе обыденного диалога). По образному выражению Н.Д. Арутюновой, дискурс — это «речь, погруженная в жизнь»3.

В Лингвистическом энциклопедическом словаре дискурс определяется как «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими формами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)»4.

Учет экстралингвистических факторов позволяет рассматривать дискурс как

динамическую иерархическую систему текстов, в которой разворачивается языковая игра и в которой определенные темы, категории, смысл и значение объектов могут рассматриваться как отдельные социальные агенты, вступающие в разнообразные отношения друг с другом, экстраполируясь в итоге на интерсубъективную картину мира.

Политический дискурс (как структура текстов) и публичная политика (как динамичное пространство диспозиций политических субъектов) являют собой модель репрезентации политического процесса. Поэтому встает вопрос о том, насколько тексты дискурса соответствуют реальному политическому процессу, насколько то, что репрезентируется как «политика современной России», отражает структуру властных отношений, в каком отношении находятся система политических образов (символов и знаков) и поле политических субъектов, практик и институций? И, наконец, насколько любой новостной текст верно отображает реальное политическое событие?

Структура политического дискурса, средства и каналы распространения политических текстов выбраны и опосредованы влиянием политических субъектов, которые стремятся распространить своё доминирование на весь дискурс, видя в этом средство сохранения и воспроизводства существующей системы власти. Тем самым цель политического дискурса — удержание власти посредством репрезентации политического процесса.

Посредством политического дискурса дается в восприятии картина мира, но эта картина мира должна нести определенные идеи об устройстве мира, должна в результате процесса перцепции «рождать» у акторов определенные мнения и оценки.

Французский филолог и философ Р. Барт в своем исследовании мифа как структуры современного коммуникативного пространства (понятие мифа у Р. Барта столь всеобщее, что оно относится практически к любым текстам современности) утверждает, что любое сообщение, событие, действие, ставшее объектом массовой коммуникации, теряет свой смысл, превращаясь лишь в форму, указывающую на определенное

значение, транслирующую определенный концепт — идею или установку об устройстве мира.

Становясь формой, смысл лишается своей случайной конкретности, он опустошается, обедняется, история выветривается из него, и остается одна лишь буква. Происходит парадоксальная перестановка операций чтения, аномальная регрессия смысла к форме, языкового знака к означающему мифа5.

Тем самым смысл любого политического текста сводится не к отображению — репрезентации действительности, а к внушению и распространению определенного взгляда на мир, трансляции определенных образов.

Французский социолог Ж. Бодрияйр отмечает: «В случае ТВ, например, происходит переход от обозначенных образом событий к потреблению образа как такового.... Образ отличается также в том смысле, что не дает ни видения, ни понимания событий в их специфичности (исторической, социальной, культурной). Он передает их все переинтерпретированными, безразлично, в соответствии с одним и тем же кодом, который представляет собой одновременно идеологическую и техническую структуры. . способ разбивки, артикуляции, диктуемой медиумом, что навязывает некоторый тип дискурсивного, нейтрализует многообразное и подвижное содержание посланий и заменяет их собственными медийными повелительными принуждениями к смыслу6. Образ в процессе массовой коммуникации не только лишается своего смысла и значения, превращаясь в пустое означающее, он также лишается динамики и потенции к трансформации и изменению, становясь формой выражения концепта, образ подвергается жесткой номинации в рамках тех структур, которые его производят (СМИ), и сфер, где он используются (политика).

Рассмотрим особенности репрезентации политического процесса в политическом дискурсе современной России на примере образа политического лидера. Образ, транслируемый посредством медиа, являет собой определенную структуру: на первый взгляд кажущийся всеобъемлющим и

не противоречивым, образ представляется идеальным заместителем реальности, пусть чуть более идеализированным и гипертрофированным. Образ политического лидера состоит из мозаики отдельных текстов, продуцирующих символы — яркие, аффективные (и т.д.), но по сути пустые (в отдельных текстах не заключен ни смысл, ни даже часть общего образа).

Лингвист Д.А. Васильев, отмечая, что одним из свойств репрезентации образа политического лидера является создание эффекта насыщенности информации, приводит следующий пример: «гвоздь, торчавший из табуретки на кухне президента Ельцина и тщательно обследованный Э. Рязановым в его сугубо документальном фильме, является на самом деле очень значимой. Она «очеловечивает» образ главы государства («вот, дескать, и у него то же, что у нас»), заставляя к тому же наглядно убедиться в его круглосуточной занятости великими делами на благо России.... Скажем, из передач телезритель узнает о гастрономических, музыкальных, спортивных и т.п. вкусах и пристрастиях высших руководителей страны, их умении (без малейшей специальной подготовки!) управлять стратегическим бомбардировщиком или командовать подводной лодкой (не «Курском») (невольно вспоминается пушкинское «...то мореплаватель, то плотник...»); о ближайших родственниках этих руководителей, их семейных традициях, домашних животных и прочем, столь же насущном для электората»7.

Помимо стремления информационно насытить образ политического лидера, тем самым сделав его реальным (естественным), исследователь также указывает на фрагментарность образа: «Однако подлинные ориентиры и приоритеты представляемого («позиционируемого») таким образом персонажа, мотивация его решений по кардинально важным политическим, социальным, экономическим вопросам по-прежнему остается телеаудитории неведомой»8.

Но эта фрагментарность, по нашему мнению, не простой эффект манипуляции — замалчивания или же предпочтения эмоционального выбора рациональному,

это условия современной коммуникации. При всей, казалось бы, тотальности, образ политического лидера состоит из отдельных элементов — символических образов «обычного человека», «супер-героя», «парня с соседнего двора» и т.д. Образ фрагментарен, и даже если собрать вместе все тексты, репрезентирующие образ, они не составят сколько-нибудь адекватное целое — его существование возможно лишь в определенном контексте, в условиях изначальной номинации и закрепления за ним определенного значения, без этого темпорально центрального значения любой символ, означающий политического лидера, будет относительным, будет означающим без означаемого. Например, факт управления политиком бомбардировщика трактуется как символический образ «лидера супер-героя» лишь при условии номинации данного факта как символа, указывающего на образ политического лидера, при условии, что это действие он совершает лишь тогда, когда в дискурсе предполагается необходимость такого символического образа, т.е. присутствует определенный набор высказываний — концептов и идей, связанных с данным символическим образом: «сильное государство», «борьба с терроризмом», «угроза с Запада», «супердержава». Так политический лидер, разбирающийся в технике, появляется в условиях развития идеи «инновации и модернизации». Образ должен приобрести свое имя — «лидер супер-герой» или же «инновационный лидер», и тогда мозаичные фрагменты складываются в структуру, в которой заложена последовательность действий и мнений по отношению к образу и объекту, который он репрезентует.

Поэтому неудивительно, что государственная номенклатура на разных уровнях, стремясь повысить свой символический капитал, начинает вести себя подобно лидеру, но не придерживаться его стиля управления или же разделять его взгляды и убеждения (все это в пространстве политического дискурса остается в зачаточном состоянии), а копировать те действия или занятия, которые символизируют лидера — являются его атрибутом: теннис, дзюдо, горные лыжи.

Таким образом, ценностью обладает не означающее, а означаемое — знак.

Образ политического лидера формируют тексты политического дискурса. В условиях массовой коммуникации текст — это знак с гипертрофированной символической составляющей и с девальвированной информационной и смысловой. Филолог Р. Барт в качестве примера такой редукции смысла сообщений массовой коммуникации приводит фотографию алжирского солдата, являющуюся означающим концепта — «Французская империя»9. Вне границ дискурса, т.е. вне пространства текстов, нет самого концепта, т.е. нет такого предмета, как империалистическая Франция, или же образа конкретного лидера: В.В. Путин, получив абсолютную поддержку населения на президентских выборах 2000 года, не мог быть четко идентифицированным населением по своим политическим убеждениям.

Но здесь возникает парадоксальная ситуация: созданный образ являет собой противоречивую и фрагментарную структуру. Так каким образом он может существовать как свободный и цельный социальный агент?

Пустое пространство образа заполняется тем, что содержится в самой номинации образа и в его фрагментах, — это ссылки на бесчисленное количество повторений, воплощений, противоположностей образа. Образ, являясь контекстом, воспроизводит себя посредством включенности в еще более объемное поле контекста. Здесь работает принцип интенционального сознания, когда существование образа возможно только в случае возможности движения от образа к образу.

Симуляция политики предполагает симуляцию политической борьбы, и постоянное упоминание в политике о внешних и внутренних угрозах является очередным примером симулятивности политического дискурса современной России — в СМИ с высокой периодичностью появляются образы политических противников государственной власти (которые, безусловно, негативно маркируются), но это образы, изначально лишенные какой-то возможности реального участия в политике, это

симуляция политического противника. В разное время политическими врагами власти были угроза «оранжевой революции», партия НБП, «Другая Россия» и т.д., т.е. политические силы, лишенные какой-либо поддержки населения.

Здесь можно привести слова политолог В. Малкина: «Предметом публичной политики становятся симулякры из серии «либеральных империй», «защиты демократии», «восстановления управляемости государством», «стратегий успеха», «удвоения ВВП». Реальные же политические решения — от изменения налоговой системы и поправок к УК до отставки правительства и урегулирования в Чечне — принимаются в тишине, становясь предметом комментирования постфактум, но не публичной политики как таковой»10.

Еще одним условием симулятивности политического дискурса современной России является формирование в политике особого сакрального режима знаков. П. Бурдье в своей работе «Социология политики» отмечает: «В политике «говорить» значит «делать»". По мнению Р. Барт, в политике «слову» придается магическое значение — «устранение или возвеличивание слов обладает едва ли не магической действенностью, с упразднением слова как бы упраздняется и референт — запрет на слово «дворянство» воспринимается как ликвидация самого дворянства»12.

Политический дискурс наполнен различного рода фетишами, идолами, система доказательства и каузальности в политике имеет в своей основе магическую связанность вещей, а не рациональные причин-ностные связи. В этой связи правомерно будет привести слова французского социолога П. Бурдье:

«В роли политических фетишей выступают люди, вещи, живые существа, которые кажутся как бы обязанными лишь самим себе существованием, полученным от социальных агентов. А доверители обожают свои собственные создания. Политическое идолопоклонство как раз и заключается в том, что ценность, которой наделяется определенный политический деятель — этот продукт человеческо-

го мозга — выступает как объективное свойство личности, как обаяние, харизма, ттМегшт предстает как ту81егшт»13.

Сакральное могущество слова используется в политическом дискурсе, действия заменяются словами, лидер говорит по телевизору, и проблема вмиг решена, — поэтому он Маг, мифологический герой, сверхчеловек и т.д.

Формация текстов политического дискурса структурирована таким образом, чтобы каждый знак и символ, каждое действие и движение манифестировали и закрепляли определенную иерархию власти, систему властных интеракций субъектов политики. Политический дискурс формирует некую топографию власти. Когда перед глазами индивида предстает новостной сюжет о встрече Президента РФ Д.А. Медведева с лидерами политических партий14, он не выражает ни разнообразные политические диспозиции; ни политические идеи, существующие в обществе; ни то, что государство находится в определенном взаимодействии с политическими партиями; ни климат мнений. Он, по нашему мнению, выражает, во-первых, концепт «несостоятельности партийных сил», а во-вторых, особое место премьера РФ В.В. Путина, который сидит не вместе с лидерами других партий, а в президиуме — рядом с президентом страны. Вся структура, язык сообщения, расположение людей в пространстве, повороты камер, «едкие» замечания журналиста, последовательность выступающих (например, Б.В. Грызлов выступает последним), постоянные отсылки к словам лидеров, прямые жесткие ответы и т.д. — все это подчинено и структурировано вокруг этих двух идей, восходящих к идеям более высокого порядка.

В заключение необходимо отметить, что поле публичной политики не является отражением реального политического процесса, оно является пространством симуляции политики. В политическом дискурсе современной России формируются структуры, симулирующие реальный политический процесс посредствам создания образов, не состоящих ни в каком каузальном отношении между собой (действительно,

сложно найти причинную связь между тем фактом, что политический лидер управляет самолетом, и тем, что он является эффективным лидером) и ничего не говорящих о реальных политических событиях. Тексты, составляющие политический дискурс, вы-

ражают ограниченное количество высказываний, концептов и идей — воспроизводящих, транслирующих, закрепляющих в общественном сознании существующую систему распределения власти и являющихся политическими симулякрами.

1 Teun Van Dijk. Ideology: A Multidisciplinary Approach. London: Sage, 1998.

2 М. Фуко. Археология знания: Пер. с фр. /Общ. ред. Бр. Левченко. — К.: Ника-Центр, 1996. — С. 50.

3 А.П. Чудинов. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. — Екатеринбург, 2003. — С. 197.

4 Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцева. — М.: Советская Энциклопедия, 1990. — С. 136.

5 Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова.- М.: Прогресс, 1989. - С. 82.

6 Ж. Бодрийяр. Общество потребления. Пер. с фр. / Общ. ред. Е.А. Самарской. — М.: Республика, Культурная Революция, 2006. — С. 159.

7 А.Д. Васильев. Некоторые манипулятивные приемы в текстах телевизионных новостей // Политическая лингвистика. — Вып. 20. — Екатеринбург, 2006. — С. 95—115. — С. 97.

8 Там же.

9 Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. — М.: Прогресс, 1989. — 616 с.

10 Концепция интеллектуальных символов и символьно-знаковых полей. (Демо-версия) Автор: Олег Маслов (http://www.polit.nnov.ru/2007/06/26/symbolkontent/)

11 Бурдьё П. Социология политики: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Н. А. Шматко. — М.: Socio-Logos, 1993. — С. 205.

12 Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова.— М.: Прогресс, 1989. — С. 526.

13 Бурдьё П. Социология политики: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А. Шматко. — М.: Socio-Logos, 1993. — С. 236.

14 Первый канал. Программа «Время». Новостной сюжет: «Президент Дмитрий Медведев встретился с лидерами партий, представленных в парламенте». 16 января 2010 г.

Pushkov AA., e-mail: rayldylk@mail.ru Assistant

SPECIFIC CHARACTER OF THE POLITICAL DISCOURSE OF MODERN RUSSIA

This article is devoted to the analysis of political discourse in modern Russia. Basic approaches to defining the category of political discourse are considered. Goals, objectives and peculiarities of the political discourse in modern Russia are being discovered with the example of forming the image of a political leader. Main mechanisms, rules and forms of representation of the political process in the political discourse of modern Russia are being analyzed.

Key words: political discourse, power, text, image of a political leader, hypertext, simulation.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.