CC BY
73
литература, созданная женщинами, помогает избавить восприятие истории культуры от однобокости, неизменно возникающей в обществе, пропагандирующем одну и ту же систему нравственных ценностей, норм и правил (в данном случае патриархатную).
Независимо от жанров произведения Дины Рубиной не воспринимаются разрозненными осколками художественного мастерства. Они органично складываются в единую мощную мозаику «своего видения/освещения мира», уже являясь его неотъемлемой частью.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Николаева Е. А. Архетипическая информативность женского литературного творчества в России / Е. А. Николаева. — Саранск : [б. и.], 2008. — 194 с.
2. Рубина Д. Адам и Мирьям / Д. Рубина // Рубина Д. Цыганка. — М., 2007. — С. 91 — 123.
3. Рубина Д. Душегубица / Д. Рубина // Рубина Д. Цыганка. — М., 2007. — С. 44 — 70.
4. Рубина Д. Туман / Д. Рубина // Рубина Д. Цыганка. — М., 2007. — С. 181—225.
5. Рубина Д. Фарфоровые затеи / Д. Рубина // Рубина Д. Цыганка. — М., 2007. — С. 9 — 43.
6. Эстес К. П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях / К. П. Эстес. — Киев ; М. : София, 2003. — 496 с.
7. Юнг К. Г. Психологические аспекты архетипа матери / К. Г. Юнг // Душа и миф. Шесть архетипов. — М. ; Минск, 2005. — С. 209 — 245.
Поступила 11.01.10.
СПЕЦИФИКА ХРОНОТОПИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ РОМАНА Д. М. ЛИПСКЕРОВА «СОРОК ЛЕТ ЧАНЧЖОЭ» Г. А. Махрова
В статье анализируется хроническая организация романа «Сорок лет Чанчжоэ», прослеживается его параллель с философией Шеллинга и Новалиса. Также произведение сопоставляется с «претекстом» — романом Г. Г. Маркеса «Сто лет одиночества».
Творчество Дмитрия Михайловича Лип* скерова стало известно отечественным читателям и исследователям после постановки в 1989 г. в Театре-студии Олега Табакова и «Ленкоме» его драм «Река на асфальте» и «Школа с театральным уклоном». С середины 1990-х гг. проза автора активно публикуется в «толстых» журналах. Широкую известность ему принес вышедший в 1996 г. роман «Сорок лет Чанчжоэ» [3]. Многие исследователи отмечают его сюжетно-тематическую взаимосвязь с книгой Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» [4]. Д. Липскеров признавал: «Я к Маркесу отношусь как к выдающемуся писателю современности. Это один из самых великих ныне живущих... писателей XX века. С
ним некого рядом поставить из ныне здравствующих. По,силе и мощи с Маркесом никто не сравнится» [5]. В связи с этим попытаемся сопоставить организацию данных произведений. Кроме того, тексты и Липске-рова, и Маркеса вплетаются в гипертекст западной литературы и насыщаются литературными аллюзиями к Новалису, Шеллингу и др.
Фигура Шал лера, например, иронически отсылает к Новалису, точнее, к его философии «магического идеализма», утопии абсолютной власти человека в духовном и мате^ риальном мире. Как и Новалис, мечтавший
о беспредельном совершенствовании человеческого тела, о переустройстве человека как физиологического существа, герой совер-
Г. А. Махрова, 2011
«Финно-угроведение. Филологические науки*
129
шенствуется духовно, размышляя о смысле и первоосновах бытия, и физически. «Он | поднимал все тяжелые предметы, попадающиеся ему под руку, — от увесистых деревянных брусков до чугунных тисков, стоящих в мастерской дяди» [3, с. 61].
Также можно отметить параллель между романом Д. М. Липскерова и философией Шеллинга. Одним из принципов романтического мировоззрения был культ женского начала. Шаллер же переосмысливает эту идею посредством эротических образов: «...Господь создал из ребра первенца искусственное чрево в образе Евы, из которого никогда не родится космическое пространство, а лишь такие же бесчисленные орудия и неутоленные чрева... А Лизочка... А с Лизочкой, когда все разойдутся, зачну галактику...» [3, с. 97]. Кроме того, именно | женщина порождает и город, и его насе-! ление, и даже ветер: «Незнакомка в нечело-| веческих муках родила небольшой вихрь,
| который завис посреди комнаты, втягивая | в свою воронку мелкие предметы... На сле-\ дующее утро жители Чанчжоэ проснулись \ и обнаружили в природе некоторые изменения. В городе появился ветер...» [3, с. 181].
] В романе Г. Г. Маркеса хронотоп Ма-1 кондо соотносится с историей шести по-{ колений семьи Буэндиа, жизнь которых из | поколения в поколение повторяется. Своего \ рода «обозначением» уникальности хроно-| топа романа Маркеса становится мысль од-! ной из героинь романа, Пилар Тернеры:
| «История этой семьи представляет собой 1 цепь неминуемых повторений, вращающееся ; колесо, которое продолжало бы вращаться | вечно, до бесконечности, если бы не все I увеличивающийся и необратимый износ ! оси» [4, с. 351]. Учитывая опыт Маркеса | и опираясь на известное исследование | М. М. Бахтина [1, с. 87 — 157], мы полагаем \ возможным выделить типы хронотопов в \ романе «Сорок лет Чанчжоэ».
I Во-первых, время в романе можно на-; звать авантюрным, по Бахтину, «пустым»,
( так как в нем ничего не меняется, оно «не
I оставляет никаких следов, никаких сохраня-| ющихся примет своего течения». Внутри ! авантюрное время слагается из ряда корот-| ких отрезков, соответствующих отдельным ( авантюрам, внутри которых время организо-| ванно внешне технически. Временные от-| резки вводятся и пересекаются специфиче-| скими «вдруг», «как раз», являющимися его \ наиболее адекватными характеристиками, поскольку оно начинается со случайной одновременности или разновременности. Все
моменты авантюрного времени управляются случаем, который представляет собой специфическое время вмешательства иррациональных сил в человеческую жизнь. Моменты авантюрного времени лежат в точке разрыва нормального хода событий, в точке, где ряд прерывается и дает место для вторжения нечеловеческих сил. У Д. М. Липскерова это отчетливо наблюдается в момент возникновения города. Размеренное течение жизни в Чанчжоэ нарушается после огромного и необъяснимого нашествия кур и гибели от них двух человек: «...как-то резко потемнело на небесах, воздух стал влажным и тягучим, что-то потрескивало в природе и, казалось, вот-вот надломится... Неожиданно в небесах вспыхнуло молнией, что-то в природе надломилось, и взору Семена Ильича предстало зрелище поистине необычайное, способное и в душу просвещенного внести смуту. По климовскому полю, по всему его поперечнику, на сколько хватало взора, усиленного биноклем, в полнейшей тишине мчались куры... Капитан Ренатов погиб через четверть часа после того, как уразумел, что происходит...» [3, с. 11].
Немаловажным в структуре романа оказывается хронотоп дороги. Дорога — место встреч; по Бахтину, «точка завязывания и место совершения событий». В романе Д. М. Липскерова эта роль отведена Чанчжоэ, куда приходят люди со всех концов страны. С мотивом встречи может сочетаться хронотоп порога, но наиболее существенно его «восполнение» — это хронотоп кризиса и жизненного перелома. В литературе хронотоп порога всегда метафоричен и сим-воличен. Время в нем является мгновением, как бы не имеющим длительности и выпадающим из нормального течения биографического времени. Эти «решающие мгновения» могут входить в большие объемлющие хронотопы. Так, в романе внутри основного хронотопа выделяются и менее объемные пространственно-временные отношения, например хронотоп дома Шаллера и хронотоп дома-интерната.
Дом полковника является олицетворением пути, постоянного нравственного поиска и поиска смысла жизни. Находясь дома с женой, Шаллер не перестает быть одиноким, задаваться вопросами о смысле жизни, о происхождении и, главное, о назначении в жизни. В финале романа благодаря забвению герой вдруг понимает, что он — основатель города Чанчжоэ: «...меня зовут Мохаммедом Абали. Я — отец-пустынник, отшельник...» [3, с. 81]. Это так называемый
130
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 | № 1
мотив полигенезиса — вторичного перерождения. Другим минихронотопом можно считать интернат имени графа Оплаксина, где постоянно происходит что-нибудь странное (например, несколько детоубийств). Основной же его житель, Джером, подобно Шал-леру, находится в поиске смысла существования всего в жизни, в том числе родного города. Вероятно, безуспешные попытки заставляют его не покидать город со всеми жителями (так поступает и полковник, хотя неосознанно).
У Г. Г. Маркеса небольшой городок Макондо образует особый мир, включающий в себя и Латинскую Америку, и всю западную цивилизацию. При этом центральной в произведении становится тема одиночества, отчуждения от «других», стоического преодоления непонимания. В романе Д. Липскерова появляется «русский Макондо». Чанчжоэ возникает в России, судя по названию, близко к Китаю. Начальная точка города — землянка пустынника, православного старца Мохаммеда Абали: «История Чанчжоэ насчитывает чуть более сорока лет... Первый день летоисчисления приходится на осенний день, когда луна стояла против солнца. Сорок лет назад на месте города была голая степь. В этой степи, безветренной и сухой, в небольшой землянке поселился первый чанчжоэйский житель, отец-пустынник Мохаммед Абали, человек достойный в своем послушании божественному зову. Откуда и зачем пришел в :::::цую степь Мохаммед Абали — ничего этого не известно. Единственное, что имел при себе пустынник из мирских вещиц, была жестяная кружка, в которую он с вечера насыпал песок, а к утру получал из него воду» [3, с. 83].
Люди сюда приходят, как и в Макондо, из ниоткуда: дорожный скарб зрительно представляет новую персону, профессия прибывшего составляет все его забытое прошлое. Как следует из расшифрованной летописи города Елены Белецкой, сначала людей можно было считать единицами, затем они стали приходить целыми семьями и даже толпами и в итоге составили многочисленное население. Вокруг одного главного героя возникают множество безликих персонажей. Город обустраивается удивительно быстро и одновременно очень медленно. Сорок лет от начала до конца Чанчжоэ условны, так как растягиваются до нескольких сотен лет и сужаются до двухтрех дней. Моххамед Абали является современником потомков, но его внешность не меняется со дня основания города. Осталь-
ные жители периодически забывают прошлое. Проснувшиеся герои получают новые имена. Почти то же происходит в Макондо, где все жители заражены бессонницей, приводящей к потере памяти, но излечимой. Евдокия Андреевна, она же мадемуазель Биби-гон, в романе Д. Липскерова — своего рода пародийный образ богини плодородия. Она становится женой почти всех мужчин в городе, рожает детей, а потом забывает все и начинает новую жизнь. Дети-сироты «Интерната имени графа Оплаксина, погибшего в боях за собственную совесть» получают разрешение взять новые имена. Так, один из мальчиков нарекает себя на английский манер Джеромом. Правда, он утверждает, что приходится сыном капитану Ренатову и, как оказалось впоследствии, мадемуазель Биби-гон. То же происходит и с графом Д. Оп-лаксиным, в прошлом знаменитым любовником корейцем Ван Ким Геном. Некоторые персонажи, в частности Шаллер и отец Гав-рон, помнят прошлое, но, судя по летописи города, неточно. На наш взгляд, критерий разделения героев по их способности к воспоминаниям — пародийная отсылка к древнегреческой мифологии, где река Лета и даруемое ею «забвение» являются неотъемлемой частью царства мертвых: «умершие
есть те, кто потерял память».
О. Славникова справедливо замечает, что, «оставаясь в рамках заданной Маркесом, чрезвычайно емкой модели, Дм. Лип-скеров наполнил ее чисто русским содержанием, иллюстрируя то, что, казалось бы, известно всем» [6]. Так, например, купец Ягудин решает на главной площади города построить Башню Счастья. Идея заключается в том, чтобы, не умирая, попасть на небо, живыми оказаться в раю. Однако Д. М. Липс-керов развивает сюжетную линию крайне парадоксально. Ягудин, добившись от толпы дружного вопля: «Верим!», внезапно отвечает: «Ну и идиоты! Кретины! Быдло!» — и бросается с башни на камни мостовой. Другая чисто русская черта — святыми в Чанчжоэ становятся самые большие грешники. Философа Лазорихия (он же Мохаммед Абали) канонизируют после казни за убийство собственной матери. Население руководствуется жалостью и радостью прощения великого греха. Это не церковный акт, но пародия на него, а также на фрей- дистские идеи и символы. Святой в Чанчжоэ — фигура смеховая.
Главное событие романа — нашествие на Чанчжоэ несметных полчищ кур, причем название города означает «Куриный город». Заметим, что в мифах Южного Ки-
II
«Финно-угроведение. Филологические науки»
131
тая «курица выступает в роли творца; черная и белая куры откладывают по девять яиц каждая, из которых вылупляются, соответственно, плохие и хорошие люди» [2, с. 206]. К финалу на теле у горожан начинают расти перья. Кульминационным моментом становится противостояние людей, частично превратившихся в кур, куриной стае, которая перед лицом опасности внезапно обретает прежнюю организованность и улетает из злополучного города. «Птицы поднимались неуклюже, чересчур часто взмахивая крыльями. Но они все же летели, выстраиваясь в длинный куриный клин... Через считанные секунды все куры в Чанч-
жоэ поднялись в воздух... Через минуту куриный клин закрыл солнце, и наступило солнечное затмение. Кур было такое великое множество и они улетали так долго, что, после того как последняя тварь скрылась за горизонтом, наступила ночь...» [3, с. 379].
Таким образом, пародируя маркесов-ский роман, насыщая собственный текст мифологическими, фрейдистскими, литературными аллюзиями, Д. М. Липскеров создает сложное пространство, хронотопиче-ское единство которого определяется соединением нескольких типов хронотопа, и насыщает его сугубо «русскими» мотивами и персонажами.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бахтин М. М. Эпос и роман / 'М. М. Бахтин. — СПб. : Азбука, 2000. — 300 с.
2. Жюльен Н. Словарь символов / Н. Жюльен. — Челябинск : Урал ЛТД, 1999. — 453 с.
3. Липскеров Д. М. Сорок лет Чанчжоэ / Д. М. Липскеров. — М. : Астрель, 2006. — 385 с.
4. Маркес Г. Г. Сто лет одиночества / Г. Г. Маркес. — М. : Мартин, 2009. — 368 с.
5. «Русский Маркес» о Габриэле Гарсии Маркесе [Электронный ресурс]. — Режим доступа: Ьир:// \vww.li pskerov.ru./спіїс/ — Загл. с экрана.
6. Славникова О. Сорок лет российского одиночества : [Рец. на кн.: Липскеров Д. Сорок лет Чанчжоэ. М., 1996] / О. Славникова // Урал [Екатеринбург]. — 1997. — № 3. — С. 186 — 189.
Поступила 29.09.09.
ЛЮБОВЬ КАК ЖИЗНЕННАЯ ЦЕННОСТЬ И ДУХОВНАЯ ОСНОВА ЛИЧНОСТИ В ПОВЕСТИ Г. н. ЩЕРБАКОВОЙ «У НОГ ЛЕЖАЧИХ ЖЕНЩИН» А. Ю. Громова
Опираясь на материал повести Г. Щербаковой «У ног лежачих женщин», автор рас суждает о любви как об одной из значимых ценностей человеческого общества.
Одной из значимых духовных ценностей человеческого общества является любовь. Это признал еще апостол Павел: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не
бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, а теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор., 13 : 1—8, 13). Алексий II, будучи патриархом Всея Руси, утверждал: «Мы — наследники Святой Руси и Великой России, в которой высшим и главным законом была заповедь христианской любви. Любовь определяет смысл и содержание всех государ-
132
© А. Ю. Громова, 2011
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 ( № 1
