CC BY
28058. Кыргызско-Российский Д 730.001.07 23.00.04
Славянский ниверситет
(г. Бишкек)
* Примечания: 1. Список представлен автору отделом организационно-методической работы ВАК РФ
2. Срок действия советов определен до окончания действия номенклатуры специальностей
3. Чтобы сравнить данный список с тем, что было в 2009 г., достаточно заглянуть в мою книгу «Политология в контексте переходной эпохи в России -М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009, сс. 440-446).
** Наряду с политологическими специальностями во многих советах представлены и другие научные специальности: исторические, социологические, юридические, философские. В данной таблице это не отражено.
Итого: на июль 2010 г. специальность 23.00.01 была представлена в 20 советах; специальность 23.00.02 - в 48 советах; 23.00.04 - в 20 советах; 23.00.05 - в 1 совете; 10.01.10 - в 1 совете; 19.00.12 - в 1 совете.
Л. В. Сморгунов
СОВРЕМЕННАЯ СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ: СОСТОЯНИЕ ОТРАСЛИ И РОССИЙСКИЙ ОПЫТ*
В России сравнительная политология как субдисциплина политической науки все еще находится в состоянии становления, причем не особо активного1. Если в целом в западной науке о политике сравнительная политология является стимулятором развития всей дисциплины, то в России в силу определенного «изоляционизма» в политике интерес к сравнению не является определяющим. Скорее начинает господствовать «россиецент-
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Категория «политическое событие» и ее роль в разрешении проблемы методологического синтеза в современной сравнительной политологии», № 10-03-00330а.
1 Подробнее см.: Сморгунов Л. В. Сравнительная политология в России: первые результаты и проблемы роста // Политическая наука в России: проблемы, направления, школы (1990-2007) / отв. ред. О. Ю. Малинова. М.: РОССПЭН, 2008. С. 21-40.
ризм». В политическом отношении эта ситуация более-менее понятна, однако едва ли политическое россиеведение может состояться только на национальной методологической основе. Я подчеркиваю слово «методологической», так как в теоретическом отношении российскими политологами освоены в целом достижения мировой науки. Но дело в том, что в этом последнем освоении категорий, принципов и концепций наблюдается некоторый элемент догматизма, определяемый недостаточной освоенностью методологической культуры современного политологического исследования. Следует подчеркнуть, что дело с методологией и в мировой политической науке обстоит не так идиллически. Однако все же методологические споры там имеют своим основанием высокий уровень развития политической науки, тогда как у нас их практически нет в связи с отсутствием интереса к политической методологии.
В какой-то мере в российской сравнительной политологии в последние годы обозначились методологические дифференциации, но их значение для решения вопроса о перспективах развития этой субдисциплины у нас ничтожно. Имеется в виду то обстоятельство, что было заявлено о различии англо-американской традиции сравнительных политических исследований сциентистской направленности от континентальной европейской герменевтической традиции и о большей значимости последней для современной сравнительной политологии1. В современной сравнительной политологии методологическая ситуация, однако, не так однозначно ориентирована на политическую герменевтику. Поэтому попытка учить студентов только цивилизационному, политико-культурному подходам, к сравнению с которым часто отождествляется методология понимания и интерпретации, это значит обеднять сравнительную политологию, а отчасти и искажать реальную ситуацию в ней. В целом плюрализм методологических подходов, о котором уже было много написано, в мировой сравнительной политологии сохраняется. В этой связи совершенствуются традиционные методы, появляются новые
1 См.: Василенко И. А. Сравнительная политология. М.: Юрайт; Высшее образование, 2009. С. 58.
в рамках позитивистской тенденции, выявляется значение герменевтического подхода, идет поиск совершенно новых методов. В этом плюралистическом движении наблюдается стремление все же найти нечто синтезирующее многие подходы. Насколько оно будет успешно осуществлено - это вопрос времени и обоснованности. На наш взгляд, спор о методологиях на основе только двух традиций - дюркгеймовской и веберовской, является ограниченным, так как не включается в процесс рассуждения возможная третья стратегия - феноменологическая, та, которую можно назвать событийным политическим знанием. На эту стратегию и обращается внимание в данной публикации.
Плюрализм методологических подходов в сравнительных политических исследованиях последних десятилетий вызвал теоретический кризис сравнительной политологии. Он поразил прежде всего американскую политическую науку, которая является здесь «законодателем мод». Как пишет Ф. Шмиттер, сравнительная политология как «субдисциплина находится сегодня «на перепутье», и тенденция, которую она выберет в будущем относительно своей онтологии и гносеологии, будет определяться тем, останется ли она как и прежде главным источником критических инноваций для всей дисциплины [политической науки] или растворит себя в мягком и конформистском «американо-центристском» мэйнстриме»1. Преодоление кризиса, как считается, возможно на пути синтеза ряда теоретико-методологических традиций. Однако возникают проблемы пределов синтеза и научной результативности совместимости качественных и количественных, интерпретативных и позитивистских, институциональных и когнитивистских, статистических и case-ориентированных подходов в сравнительной политологии. Два основных требования предъявляется сегодня к сравнительному политическому исследованию: 1) при концептуализации брать в расчет политическую философию; 2) формируя предмет и метод сравнительного исследования, быть чувствительным к реальной политике. Так, например, в качестве реакции против
1 Schmitter Ph. The nature and future of comparative politics // European Political Science Review. 2009. Vol. 1. № 1. P. 35.
сциентизма прошлого столетия и в качестве попытки заявить об «истинных корнях» политической науки авторы книги «Новые подходы к сравнительной политике: взгляд с позиции политической теории» (2003 г.) считают необходимым вспомнить, что исторически она одновременно была философской, сравнительной и вовлеченной в политику1. Эти суждения характерны не только для сравнительной политологии, но и для всей политической науки2, но именно в сравнительной политологии они выражают существо попыток выйти из методологического кризиса. Критика позитивистской политической науки привела к возрождению интерпретативного подхода, однако, как представляется, ни обновление дюркгеймовской традиции, с которой связывают научный метод в обществознании, ни возрождение ве-беровского понимающего метода не может дать решение проблеме отрыва сравнительной политологии от политической реальности. Восстановить статус сравнительная политология может, если выберет иную парадигму познания, связанную с категорией «политическое событие».
Использование концепции «политического события» позволяет, на наш взгляд, разрешить проблемы методологического синтеза в сравнительной политологии, так как в ней можно обнаружить содержание универсальных и партикулярных / сингулярных характеристик. В этом отношении событийность самой политики является ее отличительным признаком от происходящего в других сферах жизнедеятельности общества. Следовательно, метод и стратегия политического исследования должны учитывать эту событийную природу политики. Не изучение ме-
1 Holmes S. (ed.). New Approaches to Comparative Politics: Insights from Political Theory. Lanham, MD: Lexington Books, 2003. P. 8. Та же идея развивается и Герардо Мунком, который пишет о том, что будущее сравнительной политологии должно быть связано со способностью компаративистов преодолевать ослабевающие различия и с их стремлением сочетать субстанцию и метод, политику и науку: Munk G. The past and present of comparative politics // Passion, Craft, and Method in Comparative Politics / Ed. by Munk G., Snyder R. Baltimore, MD: John Hopkins, 2007. P. 59.
2 См.: Zapato-Barreto R. Political theory today: political innovation and the management of structural change // European Political Science. 2004. Vol. 3. № 3. P. 39-50.
ханизмов (процессов) взаимосвязи причины и следствия, средств и целей, что характерно для фактуального знания, а исследование того, как люди действуют в определенных обстоятельствах, когда в этом сочетании структур и поступков трансформируются структуры и поступки и возникает событие, как писала Арендт, непредвиденное никакими обстоятельствами1. Ф. Фюре критикует понимание Французской революции Токви-лем, подчеркивая, что тот «мыслит революцию как процесс и результат, а не как событие и разрыв». А мыслить ее по-новому как раз и означает «возвратиться к политическому анализу как таковому»2. При этом такие характеристики политического события, как уникальность, нахождение во времени, процессуальная развернутость в актуализации, открытость, неопределенность, случайность, формируемость и др. находят выражение в тех исследовательских подходах, которые характерны для событийного познания. Событийное познание руководствуется следующими основными установками:
- нераздельность структурного и агентского факторов политического события;
- трансформация структурного и агентского факторов в ходе политического события;
- нелинейность развертывания политического события;
- принципиальная открытость политического события к его результатам;
- перспективизм политического события;
- формирование смысла политического события по его ходу.
Можно описать особенности событийного знания, сравнивая его с имеющимися парадигмами познания, к которым следует относить фактуальное и интерпретативное политическое знание. Основные различия между ними выражены в таблице. О фактуальном и интерпретативном знаниях написано много, а применительно к российскому опыту этого противопоставле-
1 Арендт Х. Vita Activa или о деятельной жизни / пер. с нем. и англ.
B. В. Бибихина. СПб.: Алетейя, 2000. С. 392-393.
2 Фюре Ф. Постижение Французской революции. СПб.: Инапресс, 1998.
C. 25.
ния можно назвать работу И. А. Василенко о сравнительной политологии1. Что же касается событийности, особенно применительно к политике, у нас написано немного2. Как правило, событие и событийность анализируются в феноменологическом ключе как некоторые пункты развертывания жизненного мира людей, который является их свершением в том смысле, что он ими делается и переживается. Э. Гуссерль писал, что «мир, который есть для нас, по своему бытию и так-бытию есть наш мир, что он целиком и полностью черпает свой бытийный смысл из нашей интенциональной жизни, из ее свершений с их априорной типикой, которая может быть обнаружена - обнаружена, а не сконструирована на основе тех или иных аргументов и не измышлена мифическим мышлением»3. Попытаемся, следуя этой традиции, описать основные характерные черты событийного познания, основанной на этой феноменологической установке.
Таблица 1
Парадигмы знаний
Характеристики Фактуальное Интерпретатив- Событийное
познания знание ноезнание знание
(дюркгеймовская традиция) (веберовская традиция) (феноменологическая традиция)
Объект факт ценность событие
Цель выявление при- определение зна- описание проис-
чин (процессы) чимости (смыслы) ходящего (идеи)
Способ монолог дискурс нарратив
Форма понятие суждение рассказ
Стратегия открытие интерпретация обнаружение
Значение универсальное уникальное всеобщее
1 См.: Василенко И. А. Сравнительная политология. М.: Юрайт; Высшее образование, 2009.
2 См.: Сморгунов Л. В. Гуманитарные технологии и формирование политического события // Гуманитарные технологии и политический процесс в России. СПб.: Изд. С.-Петерб. ун-та, 2001; Филиппов А. Ф. (1) К теории социальных событий // Логос. 2004. № 5; (2) Пространство политических событий // Политические исследования. Полис. 2005. № 2; Мелас В. Переживание и событие. СПб.: ВВМ, 2009.
3 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб.: Владимир Даль, 2004. С. 243.
Ментальные способности знать понимать думать
Роль инструментальное знание легитимационное знание ориентационное знание
Тип знания научное этическое практическое
Идентификация исследователя эксперт участник политик
Событийный подход к исследованию означает, что происходящее как объект исследования рассматривается не в качестве противопоставленной субъекту вещи и не как предмет возможной интерпретации, а в виде некоторого феномена, подверженного нашему интенциональному опыту и развертывающемуся перед нами в своем осуществлении. Хотя в познании событий возможен детерминистский подход, направленный на поиск процессов и механизмов, или возможна интерпретация событий с позиции разнообразия ценностных суждений, однако сутью событийного знания выступает обнаружение идеи1 события, т. е., существа, происходящего самого по себе. При этом следует помнить, что здесь является основным не здравый смысл и даже не всеобщее чувство принадлежности к человечеству, о котором писал Кант, а «жизненный мир», а через него «трансценден-
1 Здесь, кажется, можно провести различие между смыслом как целью понимания и идеей как целью обнаружения. Человек, конечно, ищет смысл во всем, в том числе и в идее. Но в природе происходящего, в том числе и в истории, смысла нет. Мы не просто потеряли смысл (и отсюда следует констатация, что нынешний мир пуст - «эра пустоты»), но мы зафиксировали отсутствие смысла в истории. Но тем самым, если это так, мы фиксирует наличие идеи пустоты в нашем жизненном мире, которая феноменально проявляется во всем - от космоса до психики человека. Когда был смысл, была идея смысла истории, которая проявлялась в ней как движение, например, прогресса, либерализма, капитализма, демократии, коммунизма. Идея смысла истории - это не то же самое, что смысл истории. Есть различные смыслы истории, которые ей придают люди, но нет единого и универсального смысла истории. В этом отношении Карл Шмитт совершенно прав, когда проводил различие между идеей в политике и теми значениями, которые ей придают люди. Следовало бы проработать дополнительно значение этой методики различения для Шмитта, но здесь сошлемся лишь на одно его суждение: «Ведь пока от идеи что-то остается, господствует и представление о том, что нечто предшествует раньше данной действительности материального, что оно трансцедентно, а это всегда означает высший авторитет» (Шмитт К. Политическая теология. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000, с. 136-137).
тальный субъект / интерсубъект». Идея как схватывание существа, происходящего в мысли, адекватно воспроизводится не в понятии или суждении, а только повествованием в рассказе. М. Хайдеггер где-то написал, что мыслит понятиями только Новое время, т. е. время науки. Событие же рассказывается, поскольку в нем много неуловимого и неопределенного. Конечно, понятия остаются, но они вплетаются в ткань повествования о событии, теряя свою ригористичность и центральность. Идея может быть названа, но ее раскрытие / обнаружение предполагает повествование. Событийное знание имеет ориентационное значение, и исследователь здесь выполняет скорее функцию «практического философа», т. е. политика, деятельность которого по обнаружению идей становится по преимуществу деятельностью авторитетной, а значит - политической.
Общие логические рассуждения о событийном знании отнюдь не являются единственным обоснованием его значения для сравнительной политологии. Дело в том, что уже имеется определенный опыт использования этого подхода (с различной степенью отчетливости и полноты) в исследовании ряда феноменов политического мира. Назовем здесь следующие тематические направления: исследование экстраординарного в политике - революции, восстания, протесты (спорная политика); изучение политики во время кризисов; исследование отдельных стран в качестве событий третьей волны демократизации, отличающиеся особенностями сочетания структурных и агентских факторов; изучение тоталитарных режимов как политических событий прошлого века. В этом отношении событийный подход позволяет, на наш взгляд, приблизиться к решению основной задачи реформирования сравнительной политологии - подчинить метод политической субстанции.
Возвращаясь к российской проблематике, следует отметить, что повышение уровня сравнительных исследований политики у нас требует не поиска какой-то одной модели, а освоения всего опыта современной сравнительной политологии, конечно, не отрывая ее ни от политической философии, ни от политической теории, ни от других взаимосвязанных с ней отраслей политической науки.
В. В. Романов
ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ: «ТОЧКИ СОПРИКОСНОВЕНИЯ» (ИЗ ОПЫТА ИЗУЧЕНИЯ И ПРЕПОДАВАНИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ)
Подготовка отечественных специалистов в области международных отношений за два последних десятилетия претерпела довольно существенные трансформации. Долгое время она осуществлялась исключительно в ведомственных учебных заведениях Министерства иностранных дел, которые являлись, по сути, полузакрытыми институтами (Дипломатическая академия, МГИМО). Ныне в состав Учебно-методического объединения вузов Российской Федерации по образованию в области международных отношений при МГИМО(У) МИД России входят уже 44 учебных заведения. Бесспорно, что такое бурное развитие регионального образования по специальности «международные отношения» во многом было обусловлено объективными обстоятельствами. Глобализационные процессы способствовали активному вовлечению субъектов Российской Федерации и даже муниципальных структур во внешнеэкономические и культурно-образовательные связи с зарубежными партнерами. Именно в этих условиях и появилась потребность в региональных образовательных программах, направленных на подготовку собственных кадров для обеспечения международной деятельности. Фактически сразу же в профессиональном сообществе преподавателей-международников стали разворачиваться многочисленные дискуссии о приоритетных парадигмах обучения студентов1.
Одной из важнейших тем данных дискуссий нередко становился вопрос о соотношении историко-эмпирической и полити-
1 См., например: Образование в области международных отношений в российском регионе: государственный стандарт и региональные особенности / отв. ред. Д. И. Полывянный. Иваново, 2003.
