CC BY
832
феномены социального развития
УДК 316.2 ББК 60.51
Н.С. Тимашев
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ МАКСИМА КОВАЛЕВСКОГО*
Статья посвящена великому российскому социологу Максиму Максимовичу Ковалевскому. Рассматриваются основные вехи научной жизни и творчества ученого, по праву претендующего на мировое признание. Представлены основополагающие и наиболее значимые идеи и взгляды М.М. Ковалевского в их динамике. Дается оценка его вклада и влияния на все многообразие социогуманитарных наук.
Ключевые слова:
генетическая социология, плюралистическая теория социальной каузальности, прогресс, социальный закон, социальные изменения, социальная эволюция, сравнительноисторический метод, факторы социальных изменений.
I. Основания социологии Ковалевского
Российская социология, возможно, -лучшая из всех возможных иллюстраций фундаментальных теорий социологии знания, в которой научная мысль рассматривается как функция социальной ситуации в ее целостности. В течение второй половины девятнадцатого века верхушка российского общества была разделена на два направления: 1) правящую бюрократию (поддерживаемую большинством дворян) и 2) «интеллигенцию» - социальную группу, состоящую преимущественно из академических преподавателей и профессионалов, однако, включающих также значимые меньшинства групп, поддерживаемых оппозиционным лагерем - среди дворян всегда были «либеральные бюрократы» и «социальные работники». Первый сектор развил консервативную идеологию, выраженную в хорошо известной триаде «самодержавие, православие, народность», в то время как второй примкнул к западным идеологиям либерализма и социализма. Общая структура российской культуры требовала, чтобы оба сектора отстаивали соответствующие им позиции на высоко теоретическом уровне. Результатом стало увеличение количества социологических
систем, которые все имели одну общую тенденцию к обслуживанию политических целей.
Обоснования, использовавшиеся консервативным направлением, вытекали из хорошо известной идеологии славянофилов, базисное положение которой состояло в том, что Россия есть особый мир, полностью отличный от Запада и, следовательно, не подверженный законам эволюции, характерным для него. Наиболее интересная работа в этом русле - «Россия и Европа» Н.Я. Данилевского, который сформулировал большинство допущений, получивших широкое освещение в мире после того, как были повторены Освальдом Шпенглером1. В наши дни теория получила новую жизнь в работах так называемых «евразийцев»2.
Второе направление - социология «интеллигенции» - может быть разделено на несколько следующих «школ»: 1) субъективистская школа П.Л. Лаврова (1822-1900) и Н.К. Михайловского (1842-1904), которая предвосхитила современную социологию знания в том, что «существование истин, которые не могут быть признаны до определенного времени... вследствие субъективных причин неготовности общества понять вопрос в его активной постановке»,
* Timasheff N.S. The sociological theories of Maksim M. Kovalevsky // Soviet Sociology. Historical Antecedents and Current Appraisals / Edited with an introduction by A. Simirenko. - Chicago: Quadrangle books, 1966. P. 83-99 (384 p.). Перевод Н.А. Гусевой.
Общество
Terra Humana
предугадав Макса Вебера в его попытках использовать в социологии концепцию вероятности, а также предвосхитила учение Г. Тарда о новации и подражании в исследовании роли личности в социальном процессе, но которая совершила методологическую ошибку, допустив, что социология - нормативная наука; 2) марксистская школа, главным образом представленная ортодоксальным Г.В. Плехановым и нетрадиционным В.И. Лениным; 3) анархистская школа князя Петра Кропоткина; и 4) революционная школа В.М. Чернова. Объединяет все школы, во-первых, принятие идеи об одностороннем прогрессе и, во-вторых, идеи о том, что социология должна служить путеводителем в борьбе за прогресс, против бюрократии и консервативных групп, поддерживающих ее. Вне такого деления, но в рамках школы прогресса стоит профессор
Н.И. Кареев (1850-1931) - единственный представитель академических кругов в этом движении, первый, кто опубликовал учебник по российской социологии (1897 г.), представлявший собой во многом компетентную дискуссию о социологических теориях того времени.
Острота конфликта между бюрократией и интеллигенцией сдерживала подъем чисто научной социологии в России, но не сделала его невозможным. Данную тенденцию с честью преодолел М.М. Ковалевский - выдающийся российский социолог довоенного периода. Он в полной мере покончил с российской традицией и построил свою систему не на политических предпосылках, но на тщательном исследовании истории социальных, политических, правовых и экономических институтов. Разрыв с традицией был настолько радикальным, что в своих работах он никогда не упоминал российских социологов3.
II. Жизнь и творчество Ковалевского
М.М. Ковалевский родился 27 августа 1851 г. в Харькове на Украине в семье богатого землевладельца. После окончания одной из средних школ г. Харькова (1868 г.) и юридического факультета Харьковского университета (1873 г.), он провел почти три года в Западной Европе: в Берлине, где учился с Рудольфом Гнейстом, Генрихом Бруннером и Адольфом Вагнером; в Париже и в Лондоне, где познакомился с сэром Генри Мэйном (которого он называл своим учителем), Гербертом Спенсером и Карлом Марксом. После возвращения в Россию, он получил степень магистра и был немедленно утвержден на должность профессора в Московском университете, а
три года спустя он получил степень доктора наук4.
В годы обучения за пределами России Ковалевский опубликовал свой первый труд: «Разложение аграрных общин кантона Ваадта (Vaud)» (1876 г.)5. Тема была показательной для научной увлеченности молодого Ковалевского, поскольку являлась исследованием ранней истории институтов. Его вторая работа была посвящена «Администрированию и судебным организациям английских графств периода до кончины Эдварда III» (1877 г.); следующая работа называлась «Аграрные общины» (1879 г.), в ней исследовались образование и разложение данной формы земельного владения на колониальных территориях; последующий труд рассматривал «Социальную организацию Англии в эпоху позднего Средневековья» (1880 г.).
Проспект на тему «Сравнительно-исторический метод в юриспруденции» (1880 г.) стал одним из наиболее значимых вкладов Ковалевского в социальные науки. В надежде на непосредственное наблюдение пережитков раннего «арийского» закона, он провел три лета в высоких долинах Кавказа, результатом чего стали три книги: «Современный обычай и древний закон» (1886 г.)6, «Первобытный закон» (1886 г.); «Закон и обычай на Кавказе» (1890 г.).
Перед опубликованием последней книги академическая деятельность Ковалевского в России прервалась со скандалом. Будучи либералом (типичным представителем интеллигенции), он тем не менее никогда не был революционером. Его преподавание конституционного права в Московском университете основывалось на идее сходства политического развития всех стран и на предположении о том, что, по его мнению, конституционная реформа в России была неизбежна. Этого не мог терпеть реакционный министр образования того времени7, и Ковалевского очень быстро выдворили из университета.
Поскольку Ковалевский был богат, независим и никогда не был женат, ничто не мешало ему принять решение о выезде из России и продолжении своей ученой деятельности в либеральном окружении. Тем более решение было необременительным, учитывая, что он говорил бегло на английском, французском, немецком и итальянском языках. Сначала он провел серию лекций в Стокгольме8, а затем поселился во Франции. Он приобрел красивое поместье в Бьюли на побережье Средиземного моря, где постепенно собрал личную библиотеку из пятидесяти тысяч
томов. В этом месте он провел почти пятнадцать лет, часто покидая его в качестве приглашенного профессора (в Брюссель, Оксфорд и другие города) или как член Парижской школы социальных наук, которую он создал в 1900 г., или же с целью изучать различные общества и культуры. Он дважды был в США. В 1895 г. он стал вице-президентом Международного социологического института, его президентом в 1907 г. (после своего возвращения в Россию) и часто делал пожертвования «Международному обозрению по социологии» (Revue internationale de Sociologie).
Французские годы были наиболее продуктивным периодом в жизни Ковалевского. Три грандиозные работы были написаны: «Экономический рост Европы до подъема капитализма»9, «Происхождение современной демократии»10 и «От прямой к представительной демократии»11.
В этот же период он опубликовал несколько работ, в которых описал российские институты для их изучения нероссийскими учеными, в частности две из них - «Экономический режим России» (Le Regime economique de la Russie) (1898 г.) и «Российские политические институты» (1902 г.).
Значительные политические изменения, которые произошли в России в 1904-1906 гг., позволили Ковалевскому вернуться на родину и там возобновить свою академическую деятельность. Он стал профессором Санкт-Петербургского университета и экономического отделения Политехнического института. Почти одновременно профессор Бехтерев основал в Санкт-Петербурге Психоневрологический институт и создал в нем кафедру социологии, первую в России. Он сделал предложение возглавить ее Ковалевскому, который с радостью согласился.
Последний период его академической и научной деятельности характеризовался интенсивным чтением лекций и внеакаде-мической деятельностью. В 1906 г. он был избран членом Первой Думы от своего родного города Харькова; выборы во Вторую Думу он проиграл, но почти сразу же был избран одним из шести представителей университетов России в Государственный Совет. Он посвятил много времени и энергии законодательной деятельности. В то же время он являлся президентом множества научных и благотворительных организаций.
В тоже время Ковалевский не оставил научную деятельность. В последний период своей жизни его интерес был прикован к социологии. Это было логичное завершение его научного творчества, посвященного
преимущественно исследованию корреляции между различными аспектами социальной жизни в их историческом развитии. В 1905 г. он опубликовал книгу «Современные социологи» - достойный обзор современных ему социологических теорий и, кроме того, еще и блестящая критика всех видов монизма в социологии. В 1910 г. он опубликовал два тома «Социологии» - первую в своем роде дискуссию о масштабе и методах социологии и их отношении к специальным социальным наукам и, во-вторых, монографию «Генетическая социология». В 1913 г. он начал редактирование (совместно с П.А. Сорокиным и другими) серии монографий «Новые идеи в социологии»12.
Лето 1914 г. Ковалевский прожил в Карловых Варах, затем в Австрии, где лечил больное сердце. После начала войны он был задержан <интернирован - прим. ред. >. Его освобождение стало возможным только благодаря вмешательству влиятельных друзей (среди них - президент США Вудро Вильсон), но его здоровье было явно подорвано, и 23 марта 1916 г. он скончался. Его похороны были национальным событием, т.к. Россия знала, что потеряла одного из величайших мужей науки. Симпозиум «В память М.М. Ковалевского» состоялся на следующий год со всеми почестями выдающемуся социологу.
III. Масштаб и задачи социологии
Когда Ковалевский начал свою научную деятельность, в социологии доминировала теория односторонней эволюции и неизбежного прогресса. За время своего существования теория продемонстрировала свою несостоятельность, но возродилась в новых формах; Ковалевский не только знал об этих изменениях, но и сам много сделал для этого. Однако он не смог полностью отвергнуть теорию, прочно укрепившуюся в нем; отсюда некоторая дуальность в его социологических идеях. С одной стороны, он объяснял с помощью «безуспешного доминирования органической теории общества» тенденцию его современников говорить об однонаправленной эволюции, подобно той, что имеет место быть среди людей и продуцирующей разные ступени в эволюции организма; но одновременно он говорил, что основной закон социологии заключается в том, что прогресс [5, с. 80, 261] и тождество, столь часто возникающие между обществами, которые не взаимодействовали или не имели общих предков, могут быть объяснены только принципом «единства истории», означая, что эволюция человечества была прогрессивной [7, с. 10-14]. Он часто возвращался к этой
Общество
Terra Humana
идее: «Схожесть экономических условий, подобие правовых отношений (тесно связанных с предшествовавшими), схожесть в уровне знаний породили тот факт, что люди различных рас и происхождения к разным эпохам начинают свое развитие с идентичных стадий» [5, с. 35]. Это сходство остается и на более поздних стадиях: «Структуры и институты, принадлежа генетической структуре, племенным территориям, правящей монархии могут быть обнаружены в истории людей, которые не имели ничего общего друг с другом и которые никогда не подражали друг другу. Если уровень знаний был схожим, возникают похожие или идентичные истории» [5, с. 33-35].
Непостоянство Ковалевского относительно сущности объекта, который должен изучаться социологией, отразилось в его идеях о масштабе и цели социологии. В своих ранних работах он принимал определение Конта, в соответствии с которым социология - наука о социальном порядке и социальном прогрессе [7, с. 286]. К концу жизни под влиянием американской социологии13 Ковалевский изменил позицию и определил социологию как «науку о социальной организации и социальных изменениях». «Невозможно утверждать, -писал он, - что эволюция всегда идет в направлении излечивания социальных болезней и к увеличению общественного благосостояния; также сложно допустить, что каждая социальная организация есть порядок; в царской России порядка нет»14.
Он провозгласил задачей социологии изучение коллективного менталитета социальных групп в тесной связи с их организацией и их эволюцией. Социология должна выполнять свою задачу посредством абстрагирования направлений от массы конкретных фактов и указывая на общую тенденцию; таким образом, она может вскрывать причины социальной стабильности и социальных изменений [5, с. 9].
Когда социология берет на себя такие задачи, возникают определенные трудности в установлении границ ее поля и поля других социальных наук. Ковалевский знал об этих трудностях и решил проблему следующим образом: социология как обобщающая наука не может заимствовать свои предпосылки из других социальных наук; она должна самостоятельно и тщательно их осмысливать, принимая во внимание разнообразие человеческих потребностей и чувств, царствующих в религии, законе, экономике, политике, эстетики, пр. [7, с. 286]. Конкретные социальные науки, несмотря на то, что предоставляют социоло-
гии материал для последующего синтеза, должны в то же время базировать свои эмпирические выводы на общих законах сосуществования и развития, которые социология призвана устанавливать [5, с. 30].
По мнению Ковалевского, социология принадлежит не только к описательным социальным наукам, но также к наукам о социальной политике15. Только социология, говорил он, способна раскрыть все причины, от которых зависит прогресс обществ, и их взаимоотношения [5, с. 14]. Только социология в силах донести до нас урок, согласно которому порядок невозможен без прогресса, и что прогресс состоит из последовательных изменений в социальной и экономической структуре и тесно связан с аккумуляцией знания и с ростом населения [5, с. 58]. Только социология может найти объективный критерий для определения ценности позитивного закона [5, с. 68].
IV. Методология, применяемая
в изучении социальных изменений
Внимание Ковалевского было приковано к изучению социальных изменений. Несмотря на то, что его значимые работы написаны по истории экономических, политических и правовых институтов поздних ступеней развития, поиск происхождения общества никогда не покидал его ум, о чем свидетельствуют многочисленные эссе раннего времени, и эта же тема стала его главным увлечением в течение последних лет, когда он писал свои социологические работы. Данный предмет обсуждения он называл «социальной эмбриологией» [5, с. 84], или «генетической социологией» (название его второго тома «Социологии»).
Методы изучения социальных изменений Ковалевского (на ранних и поздних этапах) естественно зависели от его фундаментальных гипотез. Для генетической социологии необходимо, по его мнению, установление, во-первых, некоторого числа ступеней эволюции и, во-вторых, законов, управляющих ими. Законы он понимал как «необходимые связи явлений» [5, с. 33]; они должны были отражать многообразие социальной природы человека, зависящей от климата и расы.
Законы этой эволюции могут быть открыты путем сравнения параллельно протекающих эволюций. Простое сопоставление явлений недостаточно и использование сравнительно-исторического метода не-обходимо16. Будучи мастером указанного метода, Ковалевский в своих социологических построениях использовал материалы, полученные в ходе его исследований
по истории институтов, и расширял перспективу посредством добавления данных, почерпнутых в этнологии и изучении животных сообществ. Постепенно он детально разработал методологию, которая может быть представлена в следующем виде:
1. Сравнительная этнология и сравнительная история институтов должны иметь дело только с фактами, которые бы коррелировали и с прошлым, и с настоящим, и особенно с коллективным менталитетом народов, среди которых эти факты были зафиксированы [5, с. 104-105]. «Необоснованно, - полагал он, - представлять большое количество данных, которые, как кажется, подтверждают гипотезу; необходимо показать, что явления, существование которых гипотетически декларируется, были тесно связаны с массой обстоятельств, имеющих место быть на определенной стадии социальной эволюции».
2. Факты, проанализированные таким образом, должны быть изучены с учетом их природы; другими словами, должно быть установлено на данной стадии эволюции, действительно ли факты относятся к существующей социальной структуре, или они есть пережиток из прошлого или, возможно, зародыш будущего развития [5, с. 104-105].
3. Однако схожесть фактов может основываться на общем происхождении или на подражании [5, с. 36, 80]. Следовательно, перед тем, как делать какое-либо заключение относительно естественных однообразий, эти возможности должны быть проанализированы.
4. Систематизация похожих фактов в соответствии со стадиями эволюции предполагает знание этих стадий. Здесь встает проблема родственной примитивности социальных форм. Сложность тем больше, чем, согласно Ковалевскому, менее возможность увидеть в современных природных состояниях картину ранних стадий эволюции исторического народа. Один из показателей примитивности - аналогия с формами социальной жизни среди высших животных [6, с. 18]17. Однако нет человеческого племени, которое было бы аналогично животным сообществам, имевших хотя бы в зародыше религию и государство [5, с. 85]. Следовательно, такие человеческие сообщества должны считаться наиболее примитивными, они не знают ограничения в сексуальных связях, за исключением запрета сношений с матерью; существенна также признанная связь ребенка лишь с матерью [6, с. 51, 76].
5. Другой критерий примитивности может быть найден путем функционального анализа: мы не можем считать прими-
тивным институт, который несовместим с низким интеллектуальным уровнем и примитивными материальными условиями [6, с. 19].
6. Но лучший показатель - принцип выживания. Этнографические материалы могут дать результаты касательно удаленности прошлого, только если есть причина полагать, что они содержат его пережитки [6, с. 2]; то же верно в отношении раннего закона [6, с. 17].
Как было уже сказано, вера в метод реликтов (пережитков) побудила Ковалевского провести три лета на Кавказе. Он объяснял свои ожидания следующим: «Сваны и осетины жили веками в высокогорье и не подвергались воздействию со стороны; следовательно, они, должно быть, сохранили множество пережитков ранних институтов». Исследование не дало ожидаемых результатов. Ковалевский признал свое частичное поражение: «Не на все вопросы закон осетин дал ожидаемые ответы. Во многих случаях он подтвердил недостаток промежуточных связей [которые он искал], и поэтому его пришлось интерпретировать с помощью данных, касающихся других арийских народов» [4, с. IV, VI]. Однако, он обнаружил, что особенно хотел: следы матриархальной семьи; и это позволило ему сделать значительно позже следующий вывод: «Семиты, арийцы, полинезийцы и американские индейцы знали матриархальную семью, следы которой сохранились в древнем законе и фольклоре» [6, с. 90].
7. Однако этот результат был релевантен только для генетической социологии, потому что было констатировано много отклонений от матриархальной к патриархальной семье, тогда как противоположные случаи были неизвестны [6, с. 63]. Важное методологическое правило содержится в этом утверждении, правило, привносящее пользу в этнологию статистического метода, к которому Ковалевский не питал особого уважения [5, с. 90].
8. Необходима чрезвычайная осторожность, согласно Ковалевскому, во всей работе с этнологическим и историческим материалом. Наибольшая опасность состоит в необоснованном обобщении. Так, например, говорит Ковалевский, тенденция видеть в тотемизме общую стадию человеческой эволюции может быть опровергнута тем фактом, что его следы отсутствуют в России [5, с. 87-89].
Другая опасность заключается в интерпретациях, основанных на ранее заданных образцах мышления. Ковалевский дал иллюстрацию этому из личного опы-
Общество
Terra Humana
та: «Во время путешествия в горах Кавказа я часто видел христианские часовни, окруженные высокими деревьями. Сваны почти не сохранили память о том, что когда-то были христианами; среди них бытует мнение, что деревья сдерживаются духами, готовыми наказать любого, кто пройдет между ними. Я сразу же сделал предположение, что открыл пережиток поклонения предкам в комбинации с поклонением деревьям. К счастью, я не опубликовал что-либо по этому вопросу».
Дальнейшее изучение показало, что сваны позволяли деревьям расти вокруг часовен, чтобы предотвратить воровство икон и других ценных вещей. В случае со сванами часовни были объяснены второстепенными причинами, нерелевантными для общего вывода [6, с. 6-7].
9. Наконец, Ковалевский никогда не отрицал существование вариаций. Но в одной из своих ранних работ [2] он утверждал, что исследование случаев вариаций должно рассматриваться как задача для последующих поколений социологов, которую следует решать после определенного установления сходств и других преобразований до одного общего закона.
V. Модель и природа социальной эволюции
Используя описанные методы, Ковалевский сформулировал следующие предположения относительно стадий социальной эволюции [3; 6]: наиболее примитивная форма социальной организации - орда, в которой зародилась матриархальная семья. Следующая стадия (которой никогда не достигали многие племена) - род, в который примитивная орда трансформировалась посредством экзогамии, табу и запрета на кровную месть. Единственная духовная связь - почитание общих предков. Дальнейшее развитие было тесно связано с отходом от кочевого образа жизни к оседлому; род разделился на «большие семьи» (по кровному родству; позднее также по родству по мужской линии), которые затем в результате внутренних разногласий и роста населения образовали «маленькие семьи». С другой стороны, род был замещен более сложной структурой, которая может быть названа «феодальным порядком». Последнее было широко распространено среди наций вне зависимости от времени и пространства (западная Европа, Византия, Россия, мусульманские народы, Япония): владение землей и государственная служба унифицировали общество также сильно, как и родство. Отход от феодального
к демократическому порядку - последняя стадия эволюции, которую мы знаем [5, с. 44-50]. На этой стадии прогресс повлек переход от неравенства к равенству и от государственного вмешательства к частной и коллективной инициативе [5, с. 58].
Эволюция от одной стадии к другой не является, по мнению Ковалевского, прогрессом, возложенным на человека судьбой (если использовать термин Шпенглера), представленная каким-либо единственным фактором, будь-то расой, экономической потребностью или чем-либо другим. Жизнь Ковалевского характеризовалась доминированием монистических теорий в социологии; но, принимая концепцию Конта о взаимозависимости факторов, он сделал все для того, чтобы скомбинировать эти теории и сформулировать плюралистическую теорию социальной каузальности. «Принимать гипотезы экономического монизма, - полагал он, - или противоположные гипотезы Штейна и Гнейста18 было бы допустимо, только если они опирались бы не на изучение той или иной нации, а на изучение всего развития человечества; вплоть до сегодняшнего времени это не было сделано» [7, с. 240]. Несмотря на его склонность к изучению демографического фактора (см. ниже), он также боролся с демографическим монизмом. Когда А. Кост объяснил весь процесс эволюции единственно ростом населения, он был, с точки зрения Ковалевского, виновен в односторонности так же, как и марксисты [7, с. 247].
Личностная позиция Ковалевского по данному предмету была выражена в двух приводимых тезисах: «Социология много выиграет, если попытка найти первопричину будет исключена из числа ее непосредственных проблем, и если она ограничит саму себя в соответствии со сложностью социальных феноменов, чтобы показать одновременное и параллельное действие и влияние многих причин» [7, гл. XIV]. «Говорить о центральном факте, который бы предопределил все остальные, для меня то же, что говорить о всех каплях воды в реке, которые своим движением обусловливают ее течение. Я думаю, что в будущем проблема будет не решена, а просто подавлена. Я объясняю важность, которая присуща этой проблеме в современной социологии, желанием найти выход из хаоса неисчислимых действий и влияний, из которых и состоит прогресс» [7, гл. VIII].
Проникновение Ковалевского глубоко внутрь двусторонней взаимозависимости факторов было во многом основано на его исторических монографиях, в которых
только этот вопрос и обсуждался. Центральная идея «Экономического роста Европы» - связь между ростом населения и формами экономической жизни. Работа, названная «От непосредственной к представительной демократии», была посвящена изучению корреляции между политической структурой и политическими идеалами. Труд «Происхождение современной демократии» подчеркивал взаимозависимость между экономической структурой, политической структурой и политической доктриной. В некоторых случаях Ковалевский обсуждал принцип взаимозависимости в связи с определенными факторами. Так, например, он отрицал, что политические и правовые институты могли быть более тесно связаны с экономическими феноменами, нежели с накоплением знаний [5, с. 114]. Не всегда, говорит он, самый богатый человек становится руководителем; во многих случаях эта зависимость или сильнее, или благоразумнее [5, с. 102-103]. Было бы большой ошибкой игнорировать влияние конфликта племен и наций (политический фактор) по критерию сословий или классов, независимых от разделения труда и накопления богатства (экономический фактор) [6, с. 19].
Весьма впечатляющим был анализ Ковалевским проблемы видимого доминирования различных факторов в различных эпохах. Все человеческие потребности, говорил он, находятся в постоянном взаимодействии, которое иногда становится частичным антагонизмом. Временно та или другая потребность может стать доминирующей [7, с. 286]. Во времена Александра Македонского, завоеваний и варваров, Наполеона доминировал политический фактор; в период борьбы пап и императоров, или Реформации, также как и в определенные периоды китайской истории, религиозный фактор играл главную роль; в период перехода от рабства к свободному труду экономический фактор имел наибольшую значимость. Однако более глубокий анализ показывает, что всегда каждый аспект социальной жизни был подвержен важным изменениям, естественно, в тесной связи с изменениями относительно доминирующего фактора. Социальный процесс никогда не останавливается, хотя временами он то более, то менее очевиден [7, гл. XLV].
Приемлемость принципа плюралистичной каузальности порождает хорошо известные сложности. Ковалевский решил проблему, используя модели, которые можно считать аналогичными моделям «переходной стабилизации»: каждая ситуация под-
вержена влиянию в различных направлениях одновременно и может возникать не одним, а многими способами, хотя и не случайно: «Невозможно объяснить все социальные явления, - считал он, - апеллируя к абстрактным законам. В каждой конкретной среде эти законы проявляют себя одновременно с рядом определенных причин, которые частично ускоряют и одновременно частично сдерживают их влияние» [7, с. 59]. Обращаясь к этим общим идеям касательно одного из его любимых объектов изучения - эволюции аграрных сообществ под влиянием роста населения - он писал: «Социальное событие может быть результатом большего или меньшего количества причин. Допустим, что рост населения заставляет людей переходить от трехпольной системы к более сложной системе земледелия. Для того чтобы сделать это, люди должны упразднить систему наследования и распределения на доли. Какой самый вероятный вариант развития событий? Не заменит ли один фактор другой? ... Мы не имеем возможности определить величину конвергенции или расхождения причин и решить, следует ли посчитать их действия в терминах арифметики или геометрических пропорциях» [7, гл. ХЦ.
VI. Изучение населения и популяционные изменения
Полное понимание плюралистичного характера социальной каузальности не помешало Ковалевскому выбрать одну такую причину для пристального изучения. Ей стали рост населения и его плотность, которые, как ему казалось, дают самый постоянный импульс к экономическому развитию. Он писал: «В моих лекциях в Брюсселе по истории экономического развития Европы, также как и в моем большом труде по данному предмету, я пытался определить влияние плотности населения по изменениям в организации производства и обмена и в структуре благосостояния. Этот фактор спровоцировал переход от стадии охоты и рыболовства к земледелию и от примитивной системы земледелия к более интенсивной с соответствующими изменениями в системе землевладения и собственности... Замещение натурального хозяйства системой мануфактурного производства в промышленности произошло благодаря тому же фактору... Таким образом, простой факт роста населения вызвал в дальнейшем разделение труда, социальную дифференциацию на касты, слои и классы, и эволюцию техники производства так же, как и экономического режима» [7, с. 200-201].
Общество
Terra Humana
Иллюстрируя это базовое предположение, он показал, что даже в тринадцатом веке процесс эмансипации крепостных большей частью был успешным. Но эпидемия чумы 1348 г. уменьшила население наполовину, и результирующий рост стоимости рабочей силы послужил причиной законодательного сдерживания процесса эмансипации [8, т. 2, гл. X, XIV, XV]. Он настаивал, что экономическое развитие колониальных земель также зависело от демографического фактора: «Экономический процесс, который начался в метрополиях, продолжился в колониях, однако, значительно медленнее из-за меньшей плотности населения и дополнительного действия двух вторичных причин: 1) необходимости использования рабочей силы культурно отстающих рас и 2) необходимости расходования части социальных сил на агрессивные и оборонительные операций» [7, с. 268].
Однако Ковалевский никогда не преувеличивал роль демографического фактора, и его никогда не обвиняли в демографическом монизме19. Во-первых, он всегда утверждал, что только на экономическую эволюцию прямо влиял демографический фактор, особенно на ранних стадиях: «Целесообразно ли, - спрашивал он, - идти дальше в описании изменений в государстве и церкви, накопления технических знаний, возможно также, теоретических идей посредством влияния того же фактора? Я так не думаю» [7, с. 202].
Во-вторых, он всегда подчеркивал тот факт, что демографический фактор никогда не действует в одиночку. Рост населения (преимущественно биологический фактор) увеличивает или уменьшает его действие на социальную эволюцию в отношении многочисленных чисто социальных причин: разрушительные войны, прогресс или регресс в социальной гигиене, контроль рождаемости (основанный на религиозных и моральных принципах или на индивидуальном или классовом эгоизме) [7, гл. XIII]. В этой связи он упоминал беспорядки, которые повлекли переселенцы (мирные или в результате войны) [7, с. 168] и вмешательство правительств (разрешение или ограничение эмиграции) [7, с. 246].
VII. Факторы социальных изменений
«Факторы» Ковалевский никогда не считал прямо вынуждающими действовать лю -дей специфическим образом. Он тщательно разработал учение о механизме социальных изменений, в котором подчеркивалась роль личности20. Так, например, «когда обнаруживается недостаток в еде, разум ищет
решение проблемы и находит его либо в эмиграции, либо в приручении животных, либо в первых попытках выращивать питательные культуры» [5]. Похожим образом он объясняет рост политического лидерства (возникновение политического фактора): «Необходимость регулирования новых ситуаций требует использования дополнительной психической энергии. В таких обстоятельствах действия личностей, которые обладают инициативным и творческим духом, становятся необходимыми, тогда как массы не способны сделать что-либо, кроме как подчиниться действиям инициатора» [6, с. 200, 215] (см. также [14, с. 216]).
Процесс социальных изменений, по мнению Ковалевского, может быть описан двумя соотносимыми способами: во-первых, как последовательность новаций, имитаций и согласований (вторичные новации); во-вторых, как постепенный рост и разработка правил поведения [7, с. 138— 139]. Оба аспекта связаны между собой следующим образом: личностные новации и подражание отражаются в изменениях норм поведения и, далее, закона. В каждом правовом институте возможно обнаружить оба элемента. Так, например, частное присвоение земли первоначально кажется личностной новацией; подражание и согласование трансформируются в институт частного благосостояния [5, с. 63-68].
Долгое время новым правилам не хватает санкций, и они действуют на уровне морали... Они могут вступать в конфликты с существующим правовым порядком, но это не мешает им постепенно стать признанными в законном порядке и позднее быть включенными в систему правовых установлений [7, с. 138-139].
Эти идеи были во многом основаны на прямом рассмотрении социальных и правовых институтов на Кавказе. Это исследование, кстати говоря, склонило Ковалевского к отрицанию фундаментальных идей исторической школы - превосходства обычая в формировании правовых сводов: «Обычай, - говорит Ковалевский, - часто является результатом религиозного фанатизма, насилия и деспотизма; зачастую он не становится источником более позднего закона, а, напротив, отражает более ранний закон, который перестал исполняться по требованию жизни»21.
VIII. Влияние Ковалевского на социальные науки
В статье, посвященной памяти Ковалевского, Рене Вормс написал: «Для французской и английской социальной науки
он был представителем российской социальной науки, тогда как все в России признавали, что никто не знал лучше, чем он, достижения западной науки. Таким образом, он был связующим звеном двух миров - Западной Европы и России».
Однако было бы сложно найти следы его прямого влияния на западную науку. Кост признавал, что был обязан Ковалевскому пониманием роли демографического фактора. Лория, который в определенный период подчеркивал этот фактор в своих работах, оспаривал приоритет Ковалевского. Ортодоксальные марксисты подвергали нападкам те утверждения Ковалевского, в которых он отрицал всеопределяющую роль экономического фактора.
В России Ковалевский получил удовлетворение от наблюдения за становлением молодого поколения социологов, на которых он непосредственно повлиял. Но он ушел из жизни лишь за восемь месяцев до того, как нарушилась целостность в российской социальной науке, что произошло по причине роста силы коммунистов, которые имели целью установление монополии марксизма. Большинство его учеников были лишены возможности демонстрировать свои таланты и продолжать работу. Один из самых блестящих, Н.Д. Кондратьев, после небольшого периода лидерства в российской сельской социологии неожиданно исчез. Наиболее знаменитому из учеников - П.А. Сорокину - было суждено бежать и стать выдающимся американским социологом22.
Однако теоретические системы существуют отдельно от персоналий. Что было предначертано построениям Ковалевского?
Один из таких элементов - теория однолинейной эволюции прогресса была однозначно отвергнута. Но следует помнить,
что Ковалевский принимал ее только с большими оговорками и модификациями, и его учение о возможных причинах культурного тождества является одной из доминант социальных наук в наши дни, вероятно, вместе с принципами «ограничения возможностей».
Другой элемент, за который он постоянно боролся и который при его жизни был принят только незначительным меньшинством, одержал решающую победу; это идея плюралистичности социальной каузальности, или взаимозависимости факторов. Под многими из утверждений Ковалевского могли бы подписаться и последователи Парето, и современные функционалисты. Идея, безусловно, сформировала фундамент для социологической теории Сорокина.
Ковалевский никогда не заявлял, что он был оригинальным в своем предмете; он признавал свой долг перед Контом и его предшественниками. Его огромная заслуга состояла именно в сохранении звучной и важной идеи через поколение, для которого был характерен почти массовый нигилизм, и которая накопила множество фактов в свою пользу.
В отношении социальных наук в целом можно сказать, что выдающийся вклад Ковалевского заключался в представлении исторических и антропологических концепций и данных социологии, а также в доказательстве историкам важности обращения к социологическому и антропологическому материалу. Среди социальных ученых в других странах, чьи работа и интересы отвечали творчеству Ковалевского, были Маркс и Альфред Вебер в Германии, Л.Т. Хобхаус в Англии, Александр Голден-вейзер, Джеймс Т. Шотвелл, Гарри Эльмер Барнс и Хаттон Вебстер в США.
Список литературы:
[1] Кареев Н.И. Ковалевский как историк и социолог / М.М. Ковалевский. Ученый, государственный и общественный деятель и гражданин. - Пг.: Т-во А.Ф. Маркса, 1917.
[2] Ковалевский М.М. Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права. - М.: тип. Ф.Б. Миллера, 1880.
[3] Ковалевский М.М. Первобытное право. В 2-х вып. - М.: тип. А.И. Мамонтова, 1886. - Вып. 1. Род. -168 с.; Вып. 2. Семья. - 171 с.
[4] Ковалевский М.М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. Т. 1-2. - М.: В. Гатцук, 1886. - Т. 1. - 340 с.; Т. 2. - 410 с.
[5] Ковалевский М.М. Социология. В 2-х т. - СПб.: Тип. С.М. Стасюлевича, 1910.: - Т. 1. Социология и
конкретные науки об обществе. Исторический очерк развития социологии. - 300 с.
[6] Ковалевский М.М. Социология. В 2-х т. - СПб.: Тип. С.М. Стасюлевича, 1910. - Т. 2. Генетическая социология или Учение об исходных моментах развития семьи, рода, собственности, государственной власти и психическое деятельности. - 296 с.
[7] Ковалевский М.М.Современные социологи. - СПб.: Л.Ф. Пантелеев, 1905. - 414 с.
[8] Ковалевский М.М.Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства.
В 3-х т. - Т. 1-2. - М.: К.М. Солдатенков, 1898-1900; Т. 3. - М.: типо.-лит. В. Рихтера, 1903. - Т. 1,
1898. - XXXII. - 712 с.; Т. 2, 1900. - IV. - 998 с.; Т. 3, 1903. - 435 с.
Общество
Terra Humana
[9] М.М. Ковалевский. Ученый, государственный и общественный деятель и гражданин. - Пг.: Т-во А.Ф. Маркса, 1917.
[10] Babb H. Petrazhitsky’s Science of Legal Policy // Boston University Law Review. - 1937, № XVII. - 793 p.
[11] Ellwood C. Sociology: Its Problems and Its Relation // American Journal of Sociology. - 1907, № XIII.
[12] Encyclopaedia Britannica / 11th ed. Т. XV. - 1911.
[13] Koulicher A.M., Kulischer Е. Kriegs- und Wanderzuge. Weltgeschichte als Volkerbewegung. - Berlin, 1932.
[14] Mumford E. The Origin of Leadership // American Journal of Sociology. - 1906, № XII.
[15] Social Thought from Lore to Science. By Harry Elmer Barnes and Howard Becker, with the assistance of Emile Benolt-Smullyan and others. - V. 1-2. - Vol. I: A History and Interpretation of Man’s Ideas about Life with His Fellows, pp. xxiv + 790 + LXXXIV. - Boston, New York, and London: D. C. Heath & Co. (Social Science Series), 1938.
[16] Social Thought from Lore to Science. By Harry Elmer Barnes and Howard Becker, with the assistance of Emile Benolt-Smullyan and others. V. 1-2. - Vol. II: Sociological Trends Throughout the World, pp. VIII + 387 (numbered 791-1178) + LXXVII. - Boston, New York, and London: D. C. Heath & Co. (Social Science Series), 1938.
[17] Timaschew N. An Introduction to the Sociology of Law. - Cambridge, Men., 1939. - 418 p.
[18] Timaschew N. Die politische Lehre der Eurasier // Zeitschnft fur Pohtik. - 1929, Т. XVIII. - S. 558-612.
1 Г. Э. Барнс и Г.Беккер правильно отмечают: «Параллелизм слишком узок, чтобы быть случайным» [16, p. 1032-1033].
2 Ср. с моей <Тимашева> статьей [18, c. 558-612].
3 На этот факт указал с некоторым огорчением Н.И. Кареев в своей статье [1, c. 171].
4 Вплоть до коммунистической революции Россия придерживалась французской системы научных степеней. Степень магистра присуждалась после публикации, по меньшей мере, одной авторской монографии и публичной дискуссии перед профессорско-преподавательским составом; степень доктора наук присуждалась после публикации второй (обычно большей) работы и похожего диспута.
5 Перевод на немецкий язык появился в следующем году в Цюрихе.
6 Перевод на французский язык вышел в 1893 г.; сокращенный перевод на английском языке - в 1891 г.
7 Последние две декады девятнадцатого века породили нечто вроде «Средних веков» в истории российского образования.
8 Они были опубликованы во Франции под следующим названием: «Tableau de l’Origine de la Famille et de la Propriete» («Происхождение семьи и собственности») (1890 г.); русский перевод (1891 г.); перевод на испанский язык (1913 г.).
9 Три тома (Москва, 1898-1903). Расширенная немецкая версия была опубликована в семи томах (1901-1914 гг.).
10 Четыре тома, опубликованные в России (1895-1897 гг.); большие части были переведены на французский язык и опубликованы под разными названиями.
11 Три тома на русском, опубликованные в 1906 г.
12 Полная библиография работ Ковалевского, занимающая семь страниц, приводится в сборнике «М.М. Ковалевский. Ученый, государственный и общественный деятель и гражданин. Пг.: Т-во А.Ф. Маркса, 1917» [9].
13 С прямой ссылкой на статью Чарльза Эллвуда [11].
14 Очевидно, Ковалевский подразумевал порядок в «экзистенциальном», не в «процессуальном» смысле.
15 Необходимость в создании такой науки социальной политики особенно подчеркивалась известным современником Ковалевского Л. Петражицким [10].
16 Многие современники Ковалевского считали этот метод методом социологии. Так, например, сэр П. Виноградов отождествлял социологию права и сравнительную историю права (сравните его статью по «Сравнительной юриспруденции» в Энциклопедии Британника [12]).
17 Существование таких аналогий было проиллюстрировано тем фактом, что отношения охотников к освоенной территории практически такое же, как у стада животных или стаи птиц.
18 И Штейн, и Гнейст считали политический фактор основным.
19 В одной из его поздних работ он отрицал лавры создателя демографической школы в социологии: согласно ему, меркантилисты, физиократы и Конт уже достигли полного понимания важности плотности населения. Будучи обвиняемым марксистами в первенстве признания, а потом в отрицании детерминирующей роли демографического фактора, он пояснял, что односторонность его трактата «Экономический рост Европы» была преднамеренной ([7, c. 291]). Как поясняет Сорокин, в этом труде демографический фактор был представлен уже как «независимая переменная» (методологическая процедура), не как “causa efficiens” («В память»).
20 Возможно, под влиянием российской школы социологии.
21 В своей работе «Современный обычай и древний закон» Ковалевский дает детальное описание пагубных обычаев. Для иллюстраций смотрите мое «Введение в социологию права» [17, c. 128].
22 Среди других учеников Ковалевского следует упомянуть Е. Кулишер, также политического эмигранта, который опубликовал (в Германии) хорошую книгу <«Войны и миграции»> [13].
