CC BY
288
УДК 808.5
СОЦИАЛЬНАЯ РОЛЬ И РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛИЧНОСТИ:
ИНВАРИАНТ И ВАРИАНТЫ
Чеботникова Татьяна Алексеевна, доцент кафедры современного русского языка, риторики и культуры речи, кандидат филологических наук
Оренбургский государственный педагогический университет,
г. Оренбург, Россия chebotnikoffl @rambler. ru
Речевое поведение личности самым непосредственным образом участвует в создании и предъявлении ее социального образа. Изучение и анализ речевого поведения персонажей художественных произведений позволило установить, что каждая исполнительская версия социальной роли представляет собой инвариантно-вариантное образование, в котором отражаются ролевые предписания в зеркале личности.
Ключевые слова: речевое поведение; личность; социальная роль; ролевой вариант; ролевой инвариант; образ.
SOCIAL ROLE AND SPEECH BEHAVIOR OF A PERSONALITY: INVARIANT AND VARIANTS
Tatiana Chebotnikova, associate professor, modern Russian language, rhetoric and speech culture department,Candidate of Philology,
Orenburg state pedagogical university, Orenburg, Russia chebotnikoffl @rambler. ru
Speech behavior of a personality actively takes part in the social image creation and presentation. The study and the analysis of speech behaviour of the
characters of literary works allowed to define, that each performing version of the social role represents invariant-variant formation, that reflects role customs in the mirror of the personality.
Keywords: speech behavior; personality; social role; role varian; role invariant; image.
Представляя собой «средоточие когнитивно-коммуникативных потенций, материализующихся на широком фоне социально окрашенной действительности», личность заявляет о себе, предъявляет себя в своем речевом поведении. Своеобразие речевого поведения личности детерминируется социально-ситуативными, национально-культурными и индивидуально-психологическими ее характеристиками. Различные способы использования языковых средств применительно к реальным обстоятельствам жизни составляют речевое поведение, посредством которого личность заявляет о себе, создает или оформляет свой образ. Следует отметить, что эта мысль не отличается ни новизной, ни оригинальностью. Еще во второй половине XIX в. И. А. Гончаров в письме к Е. Н. Нарышкиной, не используя термин «речевое поведение», писал: «Язык есть образ всего внутреннего человека: его ума, того, что называется сердцем, он выразитель воспитания, всех сил умственных и нравственных» [1, 153].
Языковая личность проявляет, реализует себя в речевом поведении, при этом отдает предпочтение тому или иному стилю общения (фамильярному, официальному, почтительному, пренебрежительному, прямому, косвенному и т.п.), использует высказывания с нужным для своих целей коммуникативным заданием и тем самым оформляет себя, выражает свою индивидуальность, уникальность, создает свой образ.
Художественная литература, ставшая материалом, на котором проводилось изучение речевого поведения личности с точки зрения его участия в оформлении и предъявлении ее социального образа, по нашему
мнению, является вполне достоверным источником, тем более что «живая русская речь в многообразных ее профессиональных, социальных и диалектных проявлениях с 30-х и особенно 40-х гг. XIX в. широким потоком хлынула в художественную литературу и стала пластической массой для лепки образов», и описание голоса, интонаций, отдельных речевых поступков, а также оформления всего речевого поведения в целом становится стержнем характеристики литературных персонажей [2, 105].
Так, в пьесах позднего А. Н. Островского язык персонажей не только соответствует их характеру, но и, как пишет исследователь творчества Островского Е.Холодов, обнаруживает характер [3, 251]. «Образ выражения» того или иного действующего лица не есть нечто постоянное, неподвижное: в зависимости от обстоятельств, от собеседника, от настроения «образ выражения» претерпевает изменения. При этом персонаж характеризуется не только тем, как он говорит, но и своей способностью, или, наоборот, неспособностью приспосабливать свою речь к обстоятельствам. Например, для Анфусы в «Волках и овцах» характерно не только то, что она изъясняется преимущественно междометиями («да уж бы, чайку бы уж... не то чтоб, а так уж. известно уж. да уж. где уж. куда уж»), но и то, что она со всеми говорит одинаково. Напротив, для Глафиры, «девицы «себе на уме», характерна не столько сама манера говорить, сколько способность изменять речевую манеру, речевое поведение в целом в зависимости от того, с кем она говорит, или от того, какую цель она преследует в данный момент. Она может быть надменной и колкой, отрешенной от всего земного, покорносмиренной, подчеркнуто скромной и развязно-кокетливой, ироничной, насмешливой, восторженно-страстной, вкрадчиво-ласковой и деспотически капризной. Глафира непостоянна; она такая, как ей понадобится. Она говорит: «Мой костюм, поведение, проповеди - все это маска». Глафира с легкостью меняет свои «речевые костюмы» и, извлекая все выгоды из этого маскарада, добивается своих целей.
Речевое поведение личности, складывающееся из различных речевых поступков, речевых действий, позволяет увидеть ее с разных сторон и на этой основе сформировать представление о ней. В качестве подтверждения правомерности подобного заявления приведем фрагмент из очерка
А. И. Куприна «Хозяйка», в котором образ квартирной хозяйки создается автором только посредством воспроизведения ее речевого поведения, того, как и что она говорит:
«Когда будущий жилец, бедный студент, чиновник, приказчик или репортер, увидев на оконном стекле белый билетик, заходит узнать условия, на которых отдается квартира, он видит перед собой не хозяйку, а ангела.
- Кровать у вас своя есть? Нет? Ну, так я вам завтра же куплю. И матраца нет? Это ничего, ничего, - все это завтра же будет. Вы не думайте, что я как прочие хозяйки... Я, слава богу, могу понимать положение... Деньги вперед дадите?.. Мой супруг, царствие ему небесное, служил в Н-ском полку. Мы четыре года ротой командовали. Только три рубля?.. Ах, молодой человек!.. Знаете, я вам, как мать скажу: дайте вперед за месяц! Потом сами довольны будете. А то что хорошего? Туда-сюда, глядь, денежки и разошлись.
<.> После обеда хозяйка скромно стучится в дверь и появляется с кофейником и молочником:
- Мусью, может быть, кофейку? - спрашивает она со сладкой улыбкой. -После обеда это очень полезно.
<.> Таким порядком проходит дней пять, шесть, целая неделя. В одно прекрасное утро хозяйка входит к жильцу, говорит с ним о погоде и вдруг, как будто вскользь, произносит:
-А об чем я вас, мусью, попрошу? Там за квартиру еще с вас следует.<.>
На другое утро хозяйка, не прибегая к дипломатической прелюдии о погоде, прямо напоминает:
-Мусью, а насчет того, что я вас вчера просила?..<.>
Через два дня после нового объяснения хозяйка, как буря, стремится в кухню, и оттуда слышится ее зычный голос:
- Гапка, ступай, вынь у этого прохвоста вьюшки из трубы! И чтобы больше печку ему не топить! <.>
Если квартирант как-нибудь умудрится заплатить деньги, обращение хозяйки мгновенно изменяется.
- Вы не думайте, мусью, что я вам хочу неприятность сделать, когда о деньгах напоминаю. Но вы понимаете? Я женщина бедная, вдова, - долго ли меня обидеть?».
Как видим, образ квартирной хозяйки динамичен. Он претерпевает кардинальные изменения (от ангела до злобной фурии и назад от злобной фурии до ангела) в связи с изменением речевого поведения: слащавая услужливость и предупредительность заменяется грубостью и угрозами.
Исполнение социально-культурных ролей не предполагает стандартного автоматического повторения одних и тех же речеповеденческих действий. Анализ показывает, что одна и та же социальная роль по-разному исполняется (проигрывается) разными людьми, поскольку, как отмечает И. С. Кон, «сказываются как индивидуально-психологические особенности личности (ее темперамент, характер, склонности), так и усвоенные ею социальные установки, ценностные ориентации и т.п.» [4, 25]. В связи с этим, как нам представляется, допустимо говорить о стандартных ролевых инвариантах и различных исполнительских вариантах, в каждом из которых личность предстает в новом образе. Любопытный пример мы находим у В. Л. Леви, который в структуре позиционной социальной роли учителя выявляет, по сути, неограниченное количество вспомогательных, скрытых, неявных ролей, границы которых колеблются от «кумира» до «тирана», от «просветителя» до «шута», от «воспитателя» до «дрессировщика», от «проповедника» до «консультанта». В качестве промежуточных называются такие роли, как: «оратор», «наблюдатель», «советник», «нянька»,
«контролер», «оценщик», «опекун», «лидер», «тренер», «информатор»,
«эксперт», «организатор» и пр. «Подобное поле «тяготений», валентностей имеет любая роль»,- отмечает В. Л. Леви [5, 25]. По сути «поле тяготений» представляет собой сплошной спектр «взаимоотношений» участников общения: отношения между учителем и школьной администрацией, между учителем и коллегами, между учителем и родителями, между учителем и учениками и пр. Разнородность требований к исполнителю той или иной роли со стороны участников общения нередко вызывает внутриролевые конфликты, избежать которые возможно лишь при условии самостоятельного и индивидуального определения собственной роли со всей вытекающей мерой ответственности.
Под инвариантом социальной роли мы понимаем некий речеповеденческий шаблон, стандарт, взятый в отвлечении от конкретного исполнителя, должностную инструкцию, состоящую из перечня прав и обязанностей и не зависящую от личных свойств занимающих эту позицию индивидов, а вариант - это реализация стандарта с привнесенными индивидуальными дополнениями, представляющего собою социальноречевое образование, ориентированное на другое лицо в конкретной ситуации общения с целью оказания на него определенного влияния.
В число компонентов речевой ситуации общения входят:
- говорящий;
- слушающий;
- отношения между говорящим и слушающим;
- тональность общения;
- цель общения;
- средство общения (язык, его подсистема, параязыковые средства -жесты, мимика);
-способ общения (устный, письменный, контактный, дистантный).
Названные компоненты суть ситуативные переменные. Изменение хотя бы одной из них ведет к изменению коммуникативной ситуации в целом и, следовательно, к варьированию вербальных и невербальных средств,
используемых участниками общения, и их речевого поведения [6, 64]. При этом необходимо подчеркнуть, что в момент исполнения роли личность находится в состоянии канатоходца, балансирующего между ролевыми предписаниями и собственными предпочтениями, обусловленными рядом факторов, в числе которых ценностная ориентация стоит едва ли не на первом месте. Таким образом, ролевой инвариант суть фрейм, структура данных которого включает традиционную систему ролевых предписаний и который выполняет функцию поведенческого регулятора. Если следовать концепции М. Минского, в которой фрейм представляется в виде сети узлов и отношений разных уровней, то верхний уровень фрейма составляют постоянные, стандартные, стереотипные ролевые предписания, а нижние уровни, слоты, включают исполнительские варианты, частные случаи, детали, примеры, наличие которых не запрограммировано и поэтому факультативно [7, 250]. В связи с возможностью обогащения структуры фреймов, регулирующих социально-ролевое поведение личности, непосредственное исполнение роли становится личностно интерпретируемым.
Приведем примеры инвариантно-вариантного ролевого речевого поведения. Так, в очерке А. И. Куприна «Доктор» исполнение социальной (инвариантной) роли доктора представлено в нескольких версиях, каждая из которых обусловлена личностными предпочтениями:
Доктор веселый. Большею частью специалист по нервным и детским болезням. Подходит к кровати больного с открытым лицом и дружеским смехом. «Ну, что? Мы захворали немножко? Посмотрим, сейчас посмотрим, Ну-с, покажите ваш язычок. Язычок нехоро-ош. Желудочек-то у нас, должно быть, не в порядке? А мы его возьмем да и очистим, этот самый желудочек, чтобы он не шалил. Микстурку ему припишем сладенькую». При этом он осторожно обнимает больного или гладит его по голове. Полученный гонорар с легким смешком опускает в карман, обещая завтра опять заехать и непременно в то же самое время.
Доктор пессимист. Сохраняет постоянно мрачный вид. Осмотрев больного, страдающего, например, глазами, морщится и говорит отрывисто:
- Трахома. Неизлечимая.
И, видя испуг на лице больного, считает не лишним несколько утешить
его:
- Но вы не беспокойтесь. Теперь наука делает такие громадные успехи, что лет через пять, много через шесть, эта болезнь будет такими же пустяками, как простой насморк.
Пациенты его побаиваются, но верят ему.
Доктор спекулянт. Рекламирует себя с такой же бесстыдной развязностью, как различные изобретатели рекомендуют свои составы от клопов, мозольные пластыри и растительные элеопаты.
Призванный к постели даже такого больного, в близкой смерти которого невозможно усомниться, доктор-спекулянт ни на секунду не теряется.
- Пус-тяки! Уверяю вас, у меня один пациент еще в худшем положении находился, но я его в неделю поставил на ноги. До сих пор прекрасно себя чувствует. А этого мы живо поднимем. Только покажите-ка мне сначала, чем это его мои уважаемые коллеги пичкали? Так и есть! Выкиньте эту стряпню сейчас же за окно и дайте мне бумаги и чернил!
.Если его пациент умирает и родственники обращаются к доктору с упреками, он разводит руками с видом крайнего недоумения:
- Господ-да! Ведь я же не бог наконец! Я принял все зависящие меры, но что же сделаешь против природы? (А. И. Куприн «Доктор»)
А. И. Куприн отмечает, что, кроме описанных, есть еще и другие исполнительские варианты, в частности доктор грубый (это большею частью знаменитость или кандидат в знаменитости), доктор молчаливый, доктор соболезнующий, доктор, знающий, что ему скажут, и т. п. Однако их всех объединяет инвариантная позиционная роль доктора, а вся «эта непринужденность, или самоуверенность, или фамильярно-веселое обхождение, или грубость, или учтивость, или тонкое внимание - не что
иное, как внешние наигранные приемы, заменяющие по отношению к больному роль внушения». В каждом конкретном случае мы встречаемся с так называемой ораторской маской, представляющей собой язык-стиль, с помощью которой излагается позиция ритора и создается его образ.
Как видим, роль подвижна, в ней заложен немалый презентационный потенциал, а система существующих норм дает простор для своего речевого претворения; она накладывает лишь общие ограничения и допускает достаточно широкое варьирование. «Система норм не задает точных констант, а лишь предельные границы, внутри которых речевая реализация свободно колеблется от случая к случаю, от человека к человеку. Контекст и речевая ситуация - мощнейшие не только смысловые, но и культурноречевые факторы, помогающие «не замечать» удивительные небрежности, речевые капризы, вообще «сверхнормативные» явления», - пишет
А.А. Леонтьев [8, 82].
Таким образом, овладение навыками оформления своего речевого поведения предполагает не только знание языковой системы, но и знание компонентов риторической ситуации, умение адекватно оценивать все ограничения и соотносить их в своем сознании с известными речеповеденческими моделями Отсутствие жестких ограничений приводит к тому, что каждая из исполнительских версий той или иной социальной роли представляет собою инвариантно-вариантное образование, то есть интернализованную роль (от лат. ^етш внутренний), которая, подобно айсбергу, состоит из двух частей: первая - основная или базовая - инвариант (от лат. invariante - абстрактный элемент, взятый в отвлечении от конкретных реализаций) роли. Ролевой инвариант, по сути, представляет собой некий поведенческий шаблон, заданный рисунок, должностную инструкцию, в которой расписаны обязанности и права того, кто занимает соответствующую позицию. Вторая часть - постоянно меняющаяся, имеет личностное, субъективное начало, актуализирующееся в конкретной ситуации общения. Именно поэтому каждый исполнительский вариант - это
уже не собственно стереотип, а образ, созданный прежде всего языковыми средствами, в котором отражаются ролевые предписания в зеркале личности. При этом отметим, что роль - это конкретное воплощение части образа личности. Для представления образа в полном объеме могут быть использованы различные роли и их комбинации, причем роли никогда не исчерпывают образа. Значительная часть образа личности остается свободной и поэтому может быть домыслена. При статусно-ролевом взаимодействии носитель роли выступает не как личность во всем объеме и богатстве своих уникальных характеристик, а как представитель определенного класса, как тип, и соответственно его речевое поведение «втягивается в орбиту социального символизма и приобретает значение символа» [9, 164].
Один и тот же человек может соединять в себе несколько самых различных ролей - он может быть одновременно инженером, мужем, отцом, водителем собственной машины, болельщиком на стадионе, садоводом в свободное время и т.д. Невозможно найти жизненную ситуацию, в которой бы не приходилось совмещать несколько социальных ролей сразу.
В. Л. Леви пишет: «Можно ли систематизировать, определить,
подсчитать, сколько ролей и какие именно играете вы в своей жизни? Очень трудно. Практически невозможно. Жизненные роли имеют множество имен и названий. Они преходящи и текучи, как сама жизнь. <...> Не для всякой роли найдешь название. Кто же Вы в своей жизни? Кто для себя и кто для других? <...> Вы примериваете то одну роль, то другую. <...> И вот вы взрослый человек. Человек, которому некогда, Человек, которому трудно, Человек, которому иногда бывает скучно, Человек, который временами задумывается. И в то же время Вы Сын своих родителей. Родственник родственников таких-то; Работник такого-то предприятия, такой-то организации, Подчиненный такого-то, Начальник такого-то. Пассажир транспорта, Покупатель, Пациент поликлиники врача такого-то, Пайщик кооператива такого-то, Читатель
библиотеки такой-то., Хозяин собаки такой-то. Даже формальные роли перечислены далеко не полностью. А сколько еще неформальных!» [10, 35].
Роли меняются в разные периоды жизни, со временем одни роли утрачивают свое значение, другие, наоборот, становятся более важными, актуальными, возникают новые роли. Набор ролей или, иначе говоря, ролевой репертуар, аккумулирует особенности жизнедеятельности конкретного человека относительно других людей, определяет индивидуальность и неповторимость личности, которая представляет собой «некий язык драматических действий, понимание которого подобно пониманию смысла действия актера на сцене» [11, 140].
Т. А. Апинян, вслед за Н. Н. Евреиновым, пишет, что «каждый человек дает ежедневный сеанс одновременной игры, всю жизнь играя роли, добровольно или вынужденно взятые им на себя» [12, 185]. В соответствии с этим, исполняя различные роли, представляющие в своей основе стереотипизированное социально-речевое образование, ориентированное на другое лицо в конкретной ситуации общения, личность предстает как драматический актер, обладающий репертуаром ролей с соответствующими идентификациями. Персональная биография личности в этом случае представляет собой непрерывную последовательность театральных представлений, сыгранных перед различными аудиториями, порой с поразительной переменой костюмов, и всегда требующая от актера быть тем, кого он играет, а масштабность и успешность личности измеряется числом ролей, ею усвоенных, и мастерством их исполнения [13, 171].
В психологии совокупность свойственных, усвоенных и присвоенных индивидом ролей именуется ролевым веером. В каждый отдельно взятый момент полностью оказываются развернутыми только некоторые звенья этого веера, другие же в это время едва виднеются, выступая один из-за другого, а третьи скрыты совсем. Те части веера, которые видны сиюминутно, представляют собой актуальную роль. Отсюда следует, что актуальная роль - это не одна роль, а комбинаторика ролей, в которой
человек предстает таким, каким он выглядит или позволяет себе выглядеть в данный момент. Переходя от исполнения одной роли к исполнению другой, личность переключается с одних социально-речевых стереотипов поведения на другие. Речевое переключение имеет в этом процессе первостепенное значение. Совокупность осуществляемых/осуществленных личностью речеповеденческих мероприятий, мотивированных структурой социальной ситуации и/или культурным контекстом, определяющимся нормами, ценностями, типами контактов и совместных действий, а также ролевыми предписаниями, мы называем контекстуализацией.
Способность сделать правильный выбор, осуществить необходимое ролевое речевое переключение, адекватно заявив о себе в различных ситуациях общения, является показателем сформированной коммуникативной личности, понимаемой нами, вслед за другими исследователями, как одно из проявлений личности, обусловленное совокупностью ее индивидуальных свойств и характеристик, которые определяются степенью ее коммуникативных потребностей, когнитивным диапазоном, сформировавшимся в процессе познавательного опыта, и собственно коммуникативной или социолингвистической компетенцией, позволяющей человеку быть не просто говорящим, а членом социально обусловленной системы общения.
Литература
1. Гончаров, И. А. Собр. соч.: в 8 т. И.А. Гончаров - Е.Н. Нарышкиной. М., 1955. Т. 8.
2. Виноградов, В. В. О языке художественной литературы /
В. В. Виноградов - М.: Гослитиздат, 1959.
3. Холодов Е. Драматург Александр Островский / В. Холодов // Островский А.Н. Пьесы. - М.: Детская литература, 1969.
4. Кон, И. С. Социология личности / И. С. Кон. - М.: Политиздат, 1967.
5. Леви, В. Л. Искусство быть другим / В. Л. Леви. - М.: Знание, 1991.
6. Беликов, В. И., Крысин Л. П. Социолингвистика / В. И. Беликов,
Л. П. Крысин. - М.: Российский государственный гуманитарный
университет, 2001.
7. Минский, М. Структура для представления знания / М. Минский // Психология машинного зрения. - М., 1978.
8. Леонтьев, А. А. Психология общения / А. А. Леонтьева. - М.: Смысл, 1997.
9. Басин, Е. Я., Краснов В. М. Социальный символизм / Е. Я. Басин,
В. М. Краснов // Вопросы философии. 1971. - № 10.
10. Леви, В. Л. Указ соч.
11. Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М., 1976.
12. Апинян, Т. А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие / Т. А. Апинян. - СПб.: Санкт-Петербургский ун-т, 2003.
13. Бергер, П. Л. Общество в человеке / П. Л. Бергер // Социологический журнал. - 1995. - № 2.
Рецензент:
Москальчук Г.Г., доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания и методики преподавания русского языка ОГПУ
