Социальная активность: позиционирование в социальном пространстве Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

УДК 316

Страдзе Александр Эдуардович

директор Департамента дополнительного образования детей, воспитания и молодежной политики Министерства образования и науки Российской Федерации dom-hors@mail.ru

СОЦИАЛЬНАЯ АКТИВНОСТЬ: ПОЗИЦИОНИРОВАНИЕ В СОЦИАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ

Stradze Alexander Eduardovich

Director at the Department for the Children Supplementary Education, Upbringing and Youth Policy, under the Ministry of Education and Science of the Russian Federation dom-hors@mail.ru

SOCIAL ACTIVITY: POSITIONING IN THE SOCIAL SPACE

Аннотация:

В предлагаемой статье содержится анализ концепции социальной активности французского социолога П. Бурдье. Автор статьи придерживается позиции, что социальная активность, по мысли П. Бурдье, не может рассматриваться объективистски, в контексте теории классовой борьбы, и включает как коллективный опыт, так и влияние позиций в социальном пространстве.

Ключевые слова:

социальная активность, социальное пространство, социальные диспозиции, коллективный опыт, конфигурация обстоятельств.

Summary:

The article analyzes the social activity conception developed by the French sociologist Pierre Bourdieu. In the author’s opinion, the social activity, according to Bourdieu, cannot be considered objectively, in the context of the class struggle theory, and includes both collective experience and effect of positions in the social space.

Keywords:

social activity, social space, social dispositions, collective experience, configuration of the circumstances.

Французский социолог П. Бурдье писал, что недостаточность марксистской теории классов и, в особенности, ее неспособность учитывать ансамбль объективно регистрируемых различий, является результатом сведения социального мира к одному лишь экономическому полю, в котором марксистская теория приговорила себя к определению социальной позиции по отношению к одной лишь позиции в экономических отношениях производства и игнорирование позиций, занимаемых в различных полях и субполях, в частности, в отношениях культурного производства [1, с. 81].

Этим высказыванием П. Бурдье обозначает вполне актуальную проблему конструирования возникновения новых социальных групп - групп, действие которых не может сводиться к оппозиции «собственность - несобственность». На наш взгляд, процессы в социальной структуре российского общества показывают, что соотношение позиций собственности не обязательно коррелируют с степенью социальной активности. Иными словами, наемные работники, которые выглядят по Марксу «революционным классом», не выступают в качестве основного субъекта социальной активности.

Другая схема, выводящая на сцену субъекта, противостоящего миру объектов (классическая философская), рассматривает социальную активность в качестве противостояния объективному, реальности, пребывающей в самой себе, независимо от знания или идеи субъекта. Социологический дискурс не может утверждать ни превосходство субъективного, ни объективного, а руководствоваться практическим смыслом [2, с. 16]. Отсюда, социальная активность рассматривается как отношение действия: в этом определении носитель социального действия стремится априори в силу своего положения придать реальности определенные конфигурации. Активность строится на точке зрения действующих субъектов.

Как пишет Ф. Коркюфф, «новые» социологии в противовес холизму и, одновременно, методологическому индивидуализму, пытаются постичь множественность индивидов в качестве продуктов и производителей разнообразных социальных отношений [3, с. 23]. Это важное положение, особенно относящееся ко второй части, потому что социальная активность не может быть проявлением чистой воли: мы имеем дело с неким формальным сходством между различными социальными акторами.

Речь идет о том, что активность встроена в систему деятельности субъекта как по традиции, по коллективному историческому опыту, хотя и не является фактом, что существующие социальные группы обнаруживают непрерывную преемственность, наследуют преемственный

статус от своих предшественников, так и тем, что включают социальную активность в качестве важнейшего фактора преодоления обстоятельств и переделки собственных условий жизни.

П. Бурдье отмечает, что напрасно было бы искать объяснительный принцип ответов в одном факторе или совокупности, полученной простым сложением нескольких факторов [4, с. 125]. По его мнению, габитус - система, как инкорпорированная программа - диктует определенные поведенческие стратегии, но социальная активность демонстрирует взаимосвязь диспозиции со способностью представлять миру по аналогии.

Вариации социальной активности зависят от способности выбора, от продвижения и, не менее важно, от интеллектуального и образовательного потенциала, конструирование символических кодов в действительности. Понятно, что посредством габитуса определяется отношение к занимаемой в настоящее время позиции и выработка практической эксплицитной позиции по отношению к социальному миру [5]. Склонность действовать конкретным образом возрастает в зависимости от роста социальной ресурсности. С другой стороны, активность может проистекать из осознания необходимости радикальных перемен и из того, что называется готовностью к кардинальному изменению своего положения.

Предлагаемая П. Бурдье исследовательская схема выявляет причины социальной пассивности, инертности, апатии, признавая то, что на социальных акторов воздействуют коллективные институты, как конфигурация отношений между индивидуальными и коллективными акторами [6]. Социальные диспозиции, как склонности воспринимать, чувствовать, поступать и мыслить определенным образом, формируются объективно вследствие социальной траектории. Но способность к социальному действию, созидательному или разрушительному, определяется конфигурацией. Для личности, действующей, в принципе, в соответствии с габитусом, важна первичность социального опыта. Иными словами, готовность к социальной активности, ориентация на тот или иной конкретный вид социальной активности выводится из способности оценки и рефлексии собственного жизненного опыта.

Не факт, что включение в социально активную группу является окончательным. Возможно затухание, спад социальной активности или переход на позиции последовательного консерватизма. Эта точка зрения отличается от традиционной, догматической, марксистской, в которых отношение к революционному классу является наследственным и попытки уйти от генеральной линии трактуются как изнанка дел рабочего класса или переход на чуждые классовые позиции.

Можно сказать, что П. Бурдье предлагает неодномерное представление о социальном пространстве, в котором конкурирует множество автономных полей. Никто не имеет права на доминирование социальной активности. Другое дело, что каждой группе присущ свой конкретный, специфический, зависящий от условий социального функционирования и образов восприятия способ реализации интересов. Речь идет о типе отношений между обыденностью и коллективностью, где соединяются различные поля и капиталы.

Социальный перфоманс основывается на принятии готовой схемы действия, в которой осуществляется тот или иной жизненный сценарий. Практическое отношение замечательно тем, что оно не берется как обязательный момент предшествующего действия и радикальным образом выводит ситуационное действие, то есть действие, совершающееся эпизодически, рассматривающегося как цепочка отдельных актов и поступков.

Тем не менее в концепции П. Бурдье есть отчетливая позиция: носители социальной активности квалифицируются как носители рефлексии по поводу действия (теоретики) и по практике, для которых не чуждо прагматическое действие. Ориентация имеет место только там, где социальная активность оценивается как способ, готовность к совместным действиям, реально конструирует свое отношение к социальной активности, исходя из личностного опыта, не утруждая себя социальным самоанализом.

Переход социальной активности из добровольной в профессиональную или всеобщую принудительную формы содержит риск мимесиса, придания социальной активности формы сознательного оркестрирования. Действительно, активность в сфере профессиональной политики связана с ориентацией на сужение возможностей социального волонтерства. Политика ревностно, а иногда и резко отрицательно относится ко всякой социальной инициативе, посягающей на выработку альтернативных форм политической жизни, и самое главное, осознание, что их интересы и роль, как доверителей, становится неустойчивой и зависит в большей степени от интенсивности конкуренции различных программ.

Можно привести в качестве свидетельства то, что между социальной активностью и рефлексией по поводу социальной активности представительством нагромождается целая цепь предупредительных или ограничивающих установок. Картина оказывается перевернутой в том смысле, что социальная активность определяется по критерию разрешения или допустимости,

что существенным образом, по мнению П. Бурдье, ставит действия субъекта в состояние искусственного творения, борьбы.

Социальная активность, понимаемая в контексте структурации социального пространства (соответствия гомологии позиций и габитуса), предъявляет к социальным акторам требования выработки собственных альтернатив или включения в существующий порядок. Эта мысль П. Бурдье содержит намек на то, что в оппозиции инициатива сверху или активность, поощряемая властью, ускользает от внимания принципиальный момент, связанный с тем, что активность не может быть непосредственной. Она отягощена сопутствующими процедурами рефлексии и делегирования.

Если верно, что индивиды, занимающие сходные позиции, ориентируются на совместные практики, то это указывает на то, что социальная активность осуществляется в границах собственных социальных эффектов. Но дискоординация деятельности показывает важность осознания позиций как возможности добиться перемен. Признание установленного порядка, которое определяет границы социальной активности, предполагают в форме признания социального включения и инкорпорацию в доминирующий слой.

В противоположность существовавшей классовой или идеалистической моделям социальной активности можно сказать, что, по Бурдье, активность конституируется габитусом, что не отменяет вопроса о степени устойчивости диспозиций. Признавая биографическую иллюзию как стимул к изменению позиций явно в мифологизированном контексте, П. Бурдье отмечает, что социальная активность неотделима от состояния борьбы социальных групп, но имеет символическое измерение. Чтобы представления могли эффективно воздействовать на реальность, нужно, чтобы были выполнены определенные социальные условия, внешние, по отношению к этим представлениям, к этим дискурсам условия, благоприятствующие и предварительно запечатленные в умах и институтах [5, с. 127].

Аналогию можно найти в опыте советской перестройки, когда мобилизация масс проходила не по рецептам революционного энтузиазма, не по схеме рационализации, а путем идеологического обезоруживания, устранения даже минимальных условий, которые бы способствовали реализации перестроечных идей. Включение в анализ символического измерения важно тем, что активность включает различные формы доминирования. Но прежде, чем стать силой, она должна быть легитимирована, признана в качестве легитимной.

Иной подход состоит в том, что, действуя в условиях нелегитимности, определяют зависимость от обстоятельств. В отношении всей совокупности факторов можно сказать, что, минуя дискурс и сознание, социальная активность приводит к другой крайности, даже если диктуется прагматической необходимостью. Речь идет о том, что ориентация на чистое действие, на то, что ввяжемся в сражение, а там видно будет, радикальным образом приводит к противоположным результатам или требует инвентаризации исходя из собственного социального опыта.

Социальные группы, выступая агентами совместного социального действия, могут осознавать или не осознавать свою принадлежность. И дело не в знаменитой марксистской формуле превращения класса в себе в класс для себя. Гораздо более сложным является привязанность к той или иной системе воспроизводимых социальных ресурсов, к влиянию наработанных схем коллективного опыта. Можно иметь множество перспектив, чтобы постараться избежать приговора официальной таксономии или быть зависимым от социальной номинации, от того, как и какие доминирующие группы предписывают позиции и дают представления о позициях согласно сложившейся социальной конъюнктуре.

Можно предположить, что Бурдье находился под влиянием событий студенческой весны 1968 г. в том, что, отклоняя марксистский объективизм, детерминированность социальной активности нестабильным социальным статусам молодежи, он в то же время был далек от мысли, чтобы приписывать социальной активности спонтанеизм. Речь идет о том, что социальная активность является результатом воздействия инкорпорированных структур (габитуса) и положения в социальном пространстве, что с активностью связываются и социальные интересы, и возможности влияния социальной номинации.

Являясь формой коллективной деятельности, активность, так или иначе, основывается на коллективном опыте, коллективных переживаниях и на том, способна ли группа к социальной рефлексии или в ее деятельности преобладает практический смысл. В этом отношении парижские студенты расходились с рабочими, которые не поддерживали студенческое движение, исходя из того, что считали их детьми буржуа, ориентированными на чуждые рабочим потребности. Практический смысл заставлял искать формы реализации интересов в организованных действиях в рамках существующего, созданного президентом Франции Ш. де Голлем порядка. Для П. Бурдье очевидно также, что активность соизмеряется степенью организованности, изолированности или вовлеченности в более широкие социальные процессы. Анализируя случаи

сидения на двух стульях, в совместимости различных концептуальных схем, определяемых конкретной ситуацией, можно говорить, что, хотя используемые формы классификации активности связаны с моделью, которая дана обществом, отношения между индивидуальными действиями, коллективными формами и классификациями не являются коллективным выбором.

Габитус как представление о должном или недолжном, справедливом или несправедливом оправдывает или делегитимирует социальную активность. По мнению П. Бурдье, возможно, это связано с тем обстоятельством, что, каждая группа создает свою схему социального действия и вводит в повседневную деятельность свои смыслы интеграции макро- и микромира [6, с. 48]. Обобщая коллективный опыт, устанавливаются точки соприкосновения с другими группами, что требует не упускать из виду микропроцессы, часто незаметные для измерения социальной активности. Современный период характеризуется включением социальных сетей в более широкий институциональный и культурный контекст, вызывающий немало вопросов по тому, кого определять субъектом социальной активности; является ли современная эпоха возрождением классических движений XIX в. или мы имеем дело с иными социальными общностями, действующими по принципу серийной мобилизации?

Для представителей активистской теории важным является не двоякость зависимости -легитимные способы, выражения или контрлегитимность, контркультура. Они подчеркивают, что социальная активность имеет собственную логику и не связана с механизмами зависимости. Имеется в виду, что привязка к той или иной системе социальных ресурсов может означать и социальную пассивность, и вовлечение в восходящую социальную активность, ориентированную на нахождение новых, более действенных способов влияния, каковыми могут быть и нетрадиционные действия в стиле экшен и перфоманс.

Власть действует «неповоротливо» в том смысле, что становится заложником, не свободна от собственных представлений о своей мощи и влиянии. Претендуя на сохранение легитимации социальной иерархии различных форм доминирования, группа начинает действовать по принципу однородности, в то время как общество не обладает таким отношением. Именно в этом смысле социальная активность недоминирующих групп является опережающей, так как может переходить от практики к практике, минуя дискурс легитимации действия.

Рефлексия в этом смысле утрачивает свои позиции, и мы не принимаем в расчет, что более или менее существенные ограничения включены в социальную активность автоматически. Различные экстремистские движения могут показаться алогичными, если речь идет об отношениях между коллективными институтами и группами, когда не принимаются в расчет негласные и гласные обязательства и правила. Но Бурдье замечанием, что при отсутствии примыкания к господствующему порядку действия могут восприниматься произвольными, выводят на понимание отношения агента к своему действию, как безальтернативному. Практическое чувство, которое работает в повседневных ситуациях, не включается на уровне неординарности, того, что называется радикальной социальной активностью. Отстраненными, «отброшенными» оказываются и рефлексии, и практическое чувство.

Ставя перед нами вопрос о возможности социологической рефлексии активности, французский исследователь подчеркивает, что способность социолога принимать во внимание активность может рассматриваться через проблематику ситуационного действия. И главное при этом не отождествлять отношение агента к своему действию и взгляд социолога. Отсюда вытекает значение, понимание социальной активности как коллективных практик, направленных на актуализацию схем самовосприятия и самооценки, и превращение интерроризированного социального в объективированное (приносящего определенный результат) действие.

Можно утверждать, что вклад П. Бурдье в концепцию социальной активности связан с признанием двоякой зависимости социальной активности: как действия, порождаемого социальными диспозициями - «программируемая» направленность социальной активности, и теми условиями, которые позволяют реализовать или не реализовать имеющийся групповой потенциал.

Ссылки:

1. Социология политики. М., 1993.

2. Коркюфф Ф. Новые социологии. М., 2002.

3. Там же.

4. Социология политики. М., 1993.

5. Там же.

6. Коркюфф Ф. Новые социологии. М., 2002.