CC BY
693
Сопряжение ЕАЭС и Экономического пояса Шелкового пути: интересы участников и вызовы реализации1
А.С. Скриба
Скриба Андрей Сергеевич — к.полит.н., научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований, преподаватель Департамента международных отношений, факультет мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ; Российская Федерация, 101000 Москва, ул. Мясницкая, 20; E-mail: askriba@hse.ru
В мае 2015 г. Россия и Китай скоординировали свои действия в Центральной Азии и приняли решение о сопряжении Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). Этим решением, как казалось, удалось предотвратить ненужную конкуренцию двух в принципе не противоречащих друг другу проектов.
Однако с течением времени процесс замедлился. Несмотря на высокую поддержку, до сих пор нет окончательной ясности, в каком виде должен проходить дальнейший диалог между ЕАЭС и Китаем. Нет консенсуса, какую роль во всем этом должны играть государства — члены ЕАЭС и Евразийская экономическая комиссия. Без четкой стратегии действий уже достигнутые российско-китайские договоренности стали терять темп. Этим могут воспользоваться внерегиональные игроки — разумеется, в собственных интересах.
В статье определяются основные вызовы сотрудничеству России и Китая по поводу сопряжения ЕАЭС и ЭПШП. Нет сомнений, что сопряжение ЕАЭС и ЭПШП, как и экономическое сотрудничество России и Китая, в том числе в регионе Центральной Азии, имеет большие перспективы. Однако в поисках правильной модели этого сотрудничества следует отталкиваться не только от структурной целесообразности и функционалистского подхода к его реализации, но и учитывать внутреннюю мотивацию и политические процессы, прежде всего — в центральноазиатскихреспубликах2.
Ключевые слова: Россия; Китай; ЕАЭС; Шелковый путь; постсоветское пространство; сопряжение; интеграция; институты; Большая Евразия
Введение
Идея создания Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП) «с целью укрепления экономических связей, углубления сотрудничества и расширения пространства развития стран Евразии»3 была озвучена председателем КНР Си Цзиньпином в сентябре 2013 г. во время его визита в Казахстан. Программа реализации ЭПШП, среди прочего, предполагает координацию в политической области, строительство единой дорожной
1 Данная статья подготовлена при грантовой поддержке факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ в 2016 г.
2 Материал поступил в редакцию в январе 2016 г.
3 Выступление Председателя КНР Си Цзиньпина в Назарбаев Университете (полный текст). 2013. 16 сентября. Режим доступа: http://kz.china-embassy.org/rus/zhgx/t1077192.htm (дата обращения: 21.07.2016).
сети, развитие торговли, переход на расчеты в национальных валютах, усиление роли народной дипломатии [Лукин, 2014]. Отдельно китайские ученые отмечают важность расширения энергетического сотрудничества со странами Центральной Азии4, 5.
Ответом России на китайскую инициативу стала концепция сосуществования и взаимодополняемости, или сопряжения ЭПШП с российским интеграционным проектом — Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС). Эта идея стала развиваться в конце 2013 — начале 2014 г. Ее основной посыл сводился к тому, что ни одно из обсуждаемых противоречий между Китаем, Россией и странами Центральной Азии «не является глубоким и антагонистическим», а поскольку все эти государства сталкиваются в регионе с общими внешними вызовами и схожими внутренними угрозами (религиозным экстремизмом, экологическими проблемами, дефицитом водных ресурсов, негативным воздействием политики внешних сил), их сотрудничество имеет большие перспективы [Караганов, 2015]. С этим тезисом были принципиально согласны и китайские исследователи [Ван, Вань, 2014].
Первая и весьма результативная попытка договориться об условиях сопряжения ЕАЭС и ЭПШП состоялась в мае 2015 г. в Москве. Было принято совместное заявление российского и китайского лидеров, которое обозначило первые контуры модели взаимодействия двух проектов: Россия и Китай взаимно поддерживают экономические инициативы друг друга, выступают за запуск между ЕАЭС и Китаем диалогового механизма, собираются сосредоточиться на расширении торгово-инвестиционного взаимодействия, упрощении торговли в тех сферах, где для этого созрели условия, а в более долгосрочной перспективе — создать зону свободной торговли между ЕАЭС и КНР6.
С одной стороны, договоренности 8 мая 2015 г. можно назвать прорывными. Москва добилась постепенного переноса обсуждения этого вопроса на уровень ЕАЭС — Китай. Пекин, в свою очередь, согласился обсуждать процесс сопряжения с Москвой в том, что касается стран Центральной Азии. Но главное — двум сторонам предварительно удалось избежать конфликта между ЕАЭС и ЭПШП, подобного тому, который произошел между Россией и Европейским союзом по вопросу стран СНГ в Восточной Европе. Тогда Москве и Брюсселю не удалось выработать общий подход к постсоветским государствам, что стало и остается серьезным негативным фактором их двусторонних отношений [Скриба, 2014, с. 96—111].
Сильная сторона договоренностей с Китаем для России заключалась и в том, что она подтвердила свой статус влиятельного игрока в центральноазиатском регионе и сохранила авторитет ЕАЭС. На площадке Союза должно проходить согласование интересов, после чего эти общие интересы выносятся на переговоры с Китаем. Россия и ее партнеры, таким образом, усиливали свои переговорные позиции и делали ЕАЭС привлекательным для других стран региона, чьи позиции в диалоге с Китаем более слабые.
С другой стороны, сам формат переговоров Москвы и Пекина содержал в себе определенное противоречие: российское руководство стремится к участию в сопряже-
4 Новый Шелковый путь: стратегические интересы России и Китая — Интервью с Чжао Хуашеном, директором Центра по изучению России и Центральной Азии Фуданьского университета. Шанхай, 2013. 20 декабря. Режим доступа: Ы1р://гш81апсоипс11.га/тпег/?1^4=2883#1:ор-соп1еп1 (дата обращения: 21.07.2016).
5 В данной статье под Центральной Азией понимаются страны постсоветской Центральной Азии: Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан.
6 Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики о сотрудничестве по сопряжению строительства Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути. Режим доступа: Ийр://кгеш11п.ги/8ирр1ешеп1/4971 (дата обращения: 21.07.2016).
нии через институты ЕАЭС, однако договаривается об этом с Китаем на двусторонней основе.
Эту «недоработку» попытались исправить в октябре 2015 г. на встрече глав государств ЕАЭС в Москве. В решении Высшего Евразийского экономического совета зафиксировано, что правительства членов ЕАЭС совместно с Евразийской экономической комиссией (ЕЭК) взаимодействуют по вопросам участия в ЭПШП, в том числе по вопросам соответствующих двусторонних меморандумов с китайской стороной, переговоров по соглашению о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР. ЕЭК, в свою очередь, совместно с государствами-членами с привлечением экспертного и бизнес-сообщества организует отраслевую работу по определению приоритетных проектов и сфер взаимодействия в рамках сопряжения ЕАЭС и ЭПШП, а также готовит проект Дорожной карты дальнейшего взаимодействия с КНР7.
Тем не менее, несмотря на формально принятые решения, сопряжение ЕАЭС и ЭПШП пока отстает от политической повестки. Во-первых, Дорожная карта, которая должна была появиться к началу 2016 г., так и не была представлена. Во-вторых, политический диалог по этому вопросу между членами ЕАЭС пока также не просматривается. На этом фоне в 2014—2015 гг. отмечается снижение объемов торговли Китая со странами ЕАЭС, причем не только в денежном, но и в товарном выражении8.
Налицо ряд вызовов сопряжению ЕАЭС и ЭПШП, которые Москве следует учитывать при планировании регионального сотрудничества. Чтобы определить их, нужно смотреть на сопряжение и интересы его участников с точки зрения различных подходов: структурного (структурный реализм), внешнеполитического (конструктивизм) и институционального (функционализм и неофункционализм). В ходе исследования мы рассмотрим и исследуем: интересы Китая (его внутренние мотивы и внешнеполитические цели в Центральной Азии) и то, как они меняют и могут поменять расстановку сил в регионе; интересы России в вопросе сопряжения; внешнеполитические интересы центральноазиатских стран, а также возможное влияние на регион со стороны внешних игроков; потенциал и предел возможностей институтов ЕАЭС в реализации сопряжения.
Интересы Китая: геоэкономика или геополитика?
На протяжении долгого времени экономическое развитие Китая было неразрывно связано с производством товаров для развитых экономик стран Запада. Однако период 2008—2015 гг. показал, что эта модель по большей части экстенсивного двузначного экономического роста имеет предел: ухудшение внешней конъюнктуры и снижение мирового спроса не могут гарантировать прежних темпов роста. Кроме того, назревает технологическая революция, связанная с портативным производством, — 3D-принтерами. Пока ее последствия трудно оценить. Но на фоне политики США
7 См.: О проекте распоряжения Высшего Евразийского экономического совета «О взаимодействии государств — членов Евразийского экономического союза по вопросам сопряжения ЕАЭС и Экономического пояса Шелкового пути». Евразийская экономическая комиссия, 2015. Режим доступа: https://docs.eaeunion.org/sites/storage1/Lists/Documents/84aea03a-85a5-40a2-818f-9b6cf1e25d3a/7ceb04fc-3ee0-414b-807c-806d3584585c_%D0%A0%D0%B5%D1%88%D0%B5%D0%BD %Б0%В8%В0%В5%20%В0%А1%В0%ВЕ%В0%В2%В0%В5%В1%82%Б0%В0%20%Е2%84%96%20 58%20%D0%BE%D1%82%2014%20%D0%BE%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8F%20 2015%20%Б0%Б3^ (дата обращения: 21.07.2016).
8 Расчеты автора.
и ряда стран Европы по ренационализации производства можно ожидать, что экономические отношения Китая с этими странами будут иными, чем в предыдущие 30 лет.
Чтобы продлить экономический рост, можно попытаться переориентироваться на внутренний рынок, который поддержит уже созданные производственные мощности [Вань, Ван, 2014], и тем самым поддержать рост производства ростом внутреннего потребления. И этот процесс уже идет — в последние годы Пекин вкладывает значительные средства в экономику своих «внутренних», т.е. континентальных регионов, а также в инфраструктуру их связи с прибрежным Китаем. И хотя переориентация на внутренний рынок — перспектива не быстрая, это первый инструмент сохранения экономического роста.
Второй инструмент — это поиск новых внешних стимулов роста. Здесь имеет место комплекс взаимосвязанных вопросов, включающих инвестиции, инфраструктуру, политические отношения, безопасность. Ядром этой стратегии и является ЭПШП.
Китай демонстрирует интерес к установлению устойчивых контактов, и прежде всего с приграничными странами. Через внешнеэкономическую политику Пекин надеется выстроить и дружественные политические отношения. Имея противоречия с США и рядом их партнеров в Юго-Восточной Азии, Китай хочет сыграть на опережение у западных границ: предложить своим соседям и единомышленникам такую модель отношений, которая была бы более выгодной, нежели любой военно-политический союз против Китая.
Но экономические интересы Китая не ограничены дипломатией и безопасностью. Неслучайно одна из задач ЭПШП — развитие транспортной инфраструктуры. Этим обеспечивается загруженность предприятий и рабочей силы, занятой на строительстве инфраструктуры (темпы строительства внутри КНР в последние годы снижались, и возник риск роста безработицы в этой отрасли)9. Создание инфраструктуры также коррелирует с программой развития западных регионов Китая: открывает этим регионам новые рынки сбыта в Центральной Азии, Иране, странах Персидского залива, России и даже в Европе. Инфраструктура и экономическое проникновение Китая в соседние страны (например, Центральную Азию) усиливает ресурсное обеспечение китайской экономики, по крайней мере, касательно импорта энергетического сырья. Существует также мнение, что такая открытость и благоприятная международная ситуация будут в определенной мере способствовать проведению в КНР рыночных реформ [Фэн, 2015].
На реализацию проекта ЭПШП Китай готов выделить внушительные средства. В ноябре 2014 г. глава КНР Си Цзиньпин объявил о создании Фонда Шелкового пути для развития ЭПШП и «Морского Шелкового пути XXI в.» объемом 40 млрд. долл. США. Еще есть Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, который начал свою работу в 2016 г. Его уставный капитал в 100 млрд. долл. также ориентирован на инфраструктурные проекты. Не следует забывать и о финансовых ресурсах самого Китая и его банков, которые остаются самыми крупными в мире. Именно на двусторонней основе Пекин предоставлял большинство связанных кредитов и инвестиций странам Центральной Азии.
Масштабы строительства транспортных коридоров ЭПШП оказались настолько велики, что пока отсутствует четкая информация о конкретных согласованных маршрутах и запланированных сроках строительства [Лузянин, 2015]. Вызывает вопрос и то,
9 Габуев А. Искатели привлечений: как заработать на проекте Шелкового пути // Forbes. 2015. 30 марта. Режим доступа: http://www.forbes.ru/mneniya-column/konkurentsiya/284189-iskateli-privlechenii-kak-zarabotat-na-proekte-shelkovogo-puti (дата обращения: 21.07.2016).
насколько китайские интересы ограничиваются геоэкономикой и не перейдут ли они со временем в геополитическую плоскость?
Сами китайцы подчеркивают, что ЭПШП не нацелен на создание сферы влияния. По их словам, ЭПШП — «в основном экономический проект, направленный на ускоренное развитие западных провинций Китая и на формирование между государствами региона тесных отношений в экономической, политической и гуманитарной областях»10. Некоторые российские ученые согласны с тем, что если политическая составляющая в ЭПШП и присутствует, то она не направлена напрямую против России11.
Однако отсутствие политических намерений не означает, что за экономической экспансией не последует расширения влияния Китая в регионе. Проводя миролюбивую внешнюю политику, Пекин уже подошел к черте, когда его интересы стали пересекаться с российской «зоной привилегированных интересов». Пока усиление присутствия Китая в Центральной Азии не стало политической заменой СНГ и ЕАЭС. Однако новые экономические возможности заставили центральноазиатские элиты серьезно задуматься над своей внешней политикой. По крайней мере, реинтеграция с Россией на площадке ЕАЭС уже не воспринималась ими как безальтернативный путь государственного развития.
Нельзя сказать, что Китай это не учитывал, скорее, не обращал внимания. Для многих китайских ученых и политиков ЕАЭС — искусственное и неестественное образование. Многие в Китае скептически смотрят даже на само название Союза, видят в нем желание Москвы монополизировать идею интеграции Евразии [Ли, Ван, 2014]. В понимании Китая интеграция и союзничество требуют серьезной экономической основы. Следовательно, поскольку СНГ и ЕАЭС в Центральной Азии опирались преимущественно на исторический и культурный аспект сотрудничества, Россия не смогла по-настоящему закрепиться в регионе, и Китай (через ЭПШП) пришел на незанятую территорию. Некоторые китайские исследователи прямо говорят, что ЕАЭС несет вызов китайским интересам в краткосрочной перспективе, так как его участники перейдут к нулевым пошлинам во взаимной торговле, что усилит их конкурентные преимущества, а также укрепят свои переговорные позиции в диалоге с Китаем, например, в энергетической сфере [Тимофеев, 2015].
В самой России, напротив, говорили о неопределенности концепции ЭПШП [Денисов, 2015] и задавали вопрос: предполагается ли создание новой институциональной структуры или единой зоны свободной торговли с главенствующей ролью Китая? [Воробьев, 2014]. Этот аспект имеет принципиальное значение для Москвы. От него зависит ее политическое место в Центральной Азии, которое сейчас обеспечивается через институты СНГ и ЕАЭС. И хотя пока Китай не отказывается от идеи сопряжения и согласился вести переговоры с Евразийской экономической комиссией, двусторонний трек его отношений со странами Центральной Азии продолжает превалировать.
В целом можно подытожить, что главный вызов со стороны КНР устойчивому сосуществованию ЕАЭС и ЭПШП, а также сотрудничеству России и Китая в Центральной Азии — возможная конвертация его экономического присутствия в политические
10 Новый Шелковый путь: стратегические интересы России и Китая. Интервью с Чжао Хуашеном, директором Центра по изучению России и Центральной Азии Фуданьского университета. Шанхай. 2013. 20 декабря. Режим доступа: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2883#top-content (дата обращения: 21.07.2016).
11 Например, А.В. Лукин считает, что ЭПШП все же имеет «явный политический смысл», однако в нем «Китай выдвигает собственные, альтернативные западным (но не России. — Примеч. авт.) концепции развития по крайней мере целого ряда азиатских регионов», включая в них и Россию. Этим его политика, к слову, отличается от политики ЕС [Лукин, 2016].
амбиции. Схожие предположения высказывают и зарубежные исследователи: по их мнению, несмотря на заявления КНР, что ЭПШП не является геополитическим инструментом, «будет удивительно, если экономическая кооперация в конечном счете не приведет к политическому влиянию» [Fallon, 2015]. Дополнительный вызов — антикоррупционная кампания в КНР, которая затормозила скорость принятия решений [Габу-ев, 2015]. Также к вызовам можно отнести ориентацию Китая на двусторонний диалог, что может создать препятствия евразийской интеграции.
ЭПШП и интересы России
События 2014 г. стали поворотными для российской внешней политики. Украинский кризис перешел в кризис отношений со всеми государствами Запада. Самый важный экономический партнер России — ЕС — ввел против нее санкции, которые серьезно затронули ее экономику. Москва ответила на это торговыми ограничениями в отношении продовольствия из стран ЕС. Все это совпало по времени (2014—2015 гг.) с более чем трехкратным падением цен на энергоносители. Таким образом, ощутимый удар был нанесен и по российской экономике.
Обострение отношений с ЕС и другими странами Запада поставило перед руководством страны и внешнеполитической службой две важные проблемы, решение которых оказалось так или иначе связанным с китайским проектом ЭПШП.
Первая проблема — предел евразийской интеграции. Долгое время российские элиты стремились к интеграции с европейскими странами. Даже ЕАЭС, который рассматривается как самостоятельный проект, нередко виделся как промежуточный этап на пути к экономическому пространству от Лиссабона до Владивостока12. Разлад с Европой поставил Москву в очень неприятное положение. Перспектива союза с ЕС существенно отдалилась, а строительство самостоятельного экономического блока и привлечение в него новых участников осложнилось. Присоединение к ЕАЭС Украины стало невозможным на многие годы или даже десятилетия. Ассоциированные с ЕС Грузия и Молдова также не рассматривают «евразийский выбор».
В такой ситуации поворот российской дипломатии и евразийской интеграции в сторону Азии оказался единственным и безальтернативным вариантом. В 2015 г. к ЕАЭС присоединились Армения и Кыргызстан. В начале июля 2015 г. в России прошли саммиты ШОС и БРИКС, на которых этот поворот на Восток всячески подчеркивался. Логичным продолжением поворота стало развитие отношений с Китаем. Стремясь сохранить политическое сотрудничество и не допустить конкуренции в Центральной Азии, Москва выступила с инициативой сопряжения ЕАЭС и ЭПШП — идеей сосуществования и взаимодополняемости двух проектов.
Во-первых, строительство инфраструктуры не ограничится Центральной Азией. Часть маршрутов пройдет через территорию России. Таким образом, инфраструктура свяжет не только Китай, но и Россию со странами Центральной Азии. Все это, как ожидается, будет и дальше усиливать экономические и, следовательно, политические связи России с нынешними и потенциальными членами ЕАЭС. Особая надежда возлагается на меридиональные маршруты, которые позволят развить торговлю между центральными регионами России и странами Центральной Азии и даже дальше — Ираном и Индией.
12 См.: Путин В. Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня // Известия. 2011. 3 октября. Режим доступа: Шр://1ете8йа.ги/пел,8/50276Шх//3'откШ1Мк (дата обращения: 21.07.2016).
Во-вторых, Москва рассчитывает на повышение привлекательности ЕАЭС как организации, которая сможет балансировать экспансию Китая. С экономической точки зрения Россия сегодня и в ближайшие годы не сможет стать для стран Центральной Азии реальной альтернативой в вопросах кредитования, инвестиций и экономического развития. Однако на стороне стран — участниц ЕАЭС в переговорах с Китаем инструменты регулирования единого рынка. Некоторые из них уже работают (в сфере торговли), другие могут быть созданы (например, по вопросу инвестиций). Так или иначе, единая позиция стран ЕАЭС усиливает переговорные позиции его членов из Центральной Азии, а значит, делает Союз более привлекательным.
Взамен Москва надеется предложить Китаю политическую и военную стабильность в регионе (в том числе через институты ОДКБ). Учитывая уже существующие проблемы, а также некоторые потенциальные вызовы (например, будущую первую смену правящих элит в Казахстане, Таджикистане и Узбекистане), роль Москвы в их преодолении весьма существенна. В противном случае политическое вытеснение Москвы из Центральной Азии и сокращение ее влияния с высокой долей вероятности создаст политико-культурный вакуум, который будет заполнен не Китаем, а внешними игроками.
Вторая проблема, с которой Россия столкнулась в последние годы, — это собственный экономический рост. Один из путей его обеспечения — опережающее развитие Сибири и Дальнего Востока. О необходимости дополнительных инвестиций и расширении здесь производства говорилось неоднократно, особенно в последние годы [Караганов, Макаров, 2015]. В настоящее время девальвация рубля сделала многие российские товары конкурентоспособными на рынке Китая и других стран Юго-Восточной Азии. Главный вопрос заключается в том, что развитие центральных и восточных регионов России требует значительных финансовых вложений, будь то производство или средство доставки товара до потребительского рынка. И в обоих случаях ЭПШП может решить эти проблемы.
Для Дальнего Востока участие в ЭПШП — это возможности импортировать товары из Китая и стран ЮВА и экспортировать туда сырье, привлечение инвестиций в местное производство. Есть также шанс подключить российскую транзитную инфраструктуру к транспортным потокам «Азия — Америка». По экспертным расчетам, транспортировка из Китая грузов на Восточное побережье США через порты России сокращает расстояние перевозок приблизительно на 9 тыс. км. Для Сибири участие в ЭПШП даст схожие возможности: грузоперевозки по маршруту «Китай — Европа»; сближение с рынками стран Центральной, а в перспективе — Южной Азии; увеличение производства и экспорта в сельском хозяйстве, нефте- и газохимии; стимулирование развития бизнеса, у которого появляются большие и доступные рынки сбыта. В целом возникают новые перспективы для транспортного, энергетического и финансового взаимодействия между Центральной Азией, Сибирью и Дальним Востоком [Винокуров, Цукарев, 2015].
Итак, интересы России в ЭПШП — внутриэкономические и геополитические (интеграционные). Причем во втором случае некоторые российские политологи считают, что сопряжение ЕАЭС и ЭПШП — лишь первый шаг на пути к более масштабному проекту — Сообществу Большой Евразии [Караганов, 2015]. Однако перспектива такого развития событий весьма неопределенная. Очевидно, что нынешние противоречия между странами Евразии (куда российские ученые относят и Европу) слишком глубоки для формирования такого всеобъемлющего объединения.
Сейчас же, несмотря на интерес к сопряжению ЕАЭС и ЭПШП, его пока не удается перенести в практическую плоскость. Так же как и в целом поворот на Восток, сопряжение крайне редко фигурирует в работе и даже планах российских министерств. Отсюда возникло предположение, что главный вызов сопряжению со стороны Москвы — это неоднозначная готовность к повороту на Восток самих российских элит, которые «испытывают психологический дискомфорт от того, что стране предстоит включиться в инициированный Китаем мегапроект»13. Нельзя исключать и того, что по мере постепенной нормализации отношений с ЕС поворот на Восток вновь начнет терять свою приоритетность. А за этим может последовать дальнейшая дезорганизация сопряжения ЕАЭС и ЭПШП.
Интересы стран Центральной Азии и внешние игроки
Согласно теории международных отношений, малые и средние государства имеют собственные интересы в отношениях с центрами силы. Во-первых, они неохотно идут на долговременные союзы с крупными державами, опасаясь политического поглощения и предпочитая балансировать своих более сильных партнеров. Во-вторых, их поведение в принципе носит конъюнктурный характер. Спекулируя собственной важностью, эти страны пытаются извлечь максимальную выгоду из региональной конкуренции международных игроков. В-третьих, когда речь идет о молодых авторитарных режимах или переходных государствах, их внешняя политика подвержена большому влиянию со стороны внутренних процессов.
Все эти примеры так или иначе можно было наблюдать в Восточной Европе. Страны СНГ, заинтересованные в тесном торгово-экономическом сотрудничестве с Россией или Европейским союзом, неохотно соглашались на экономическую интеграцию и передачу части своих полномочий наднациональным органам. Они также нередко провоцировали конфликты между Россией и ЕС, а периодические внутренние перемены в молодых странах СНГ (внеочередные выборы, «цветные» революции) делали их внешнюю политику и интеграционные приоритеты непостоянными.
Предпосылки к возникновению похожей ситуации в Центральной Азии уже есть. Сейчас отношение к России формируется через призму ЕАЭС, в отношении которого страны региона имеют особую позицию. С одной стороны, участие в ЕАЭС дает им определенные торговые выгоды. К тому же сама Россия все еще сохраняет миграционную привлекательность для трудовых ресурсов из многих стран СНГ. Да и в целом уровень общественной поддержки ЕАЭС в Центральной Азии существенно выше, чем в Восточной Европе14.
С другой стороны, эта привлекательность снизилась после экономического спада в России. Кроме того, уже на нынешнем этапе развития ЕАЭС партнеры Москвы получили основные преимущества, в которых были заинтересованы. А значит, возникает противоречие интересов. С точки зрения Москвы интеграция должна и дальше усиливаться, чтобы и экономически, и институционально сильнее связывать Россию и ее партнеров. Партнеры России, напротив, были заинтересованы прежде всего в рос-
13 Габуев А. Искатели привлечений: как заработать на проекте Шелкового пути // Forbes. 2015. 30 марта. Режим доступа: http://www.forbes.ru/mneniya-column/konkurentsiya/284189-iskateli-privlechenii-kak-zarabotat-na-proekte-shelkovogo-puti (дата обращения: 21.07.2016).
14 Интеграционный барометр ЕАБР 2015 (четвертая волна измерений). Аналитическое резюме. СПб.: ЦИИ ЕАБР. Режим доступа: http://www.eabr.org/general//upload/CII%20-%20izdania/2015/ Barometr-2015/EDB_Centre_Report_33_Analytical_Summary_RUS.pdf (дата обращения: 21.07.2016).
сийском рынке, который уже полностью доступен для них. Таким образом, попытки усилить интеграцию (в процессе сопряжения с ЭПШП) могут быть поняты местными элитами как угроза суверенитету со стороны Москвы.
В том числе и поэтому страны Центральной Азии в свое время благосклонно отнеслись к проникновению на их территорию китайского капитала. Он стал «компенсатором» для интеграционной политики Москвы. Эксперты отмечают, что в вопросах инвестиций в страны Центральной Азии Россия уже давно и весьма серьезно отстала от КНР15. Кроме того, в начале 2010-х годов КНР вышла на первое место по товарообороту с центральноазиатскими республиками, опередив Россию [Рсугошс, Raballand, 2015]. Все это делает страны региона менее зависимыми от Москвы и более самостоятельными переговорщиками по вопросу участия в ЭПШП. Однако и в случае сотрудничества с КНР страны Центральной Азии видят для себя определенные вызовы. Столкнувшись с проникновением китайского капитала, они высказывают беспокойство относительно деятельности китайский фирм, их политики отказа от найма местной рабочей силы, соблюдения экологических норм и пр.16
В целом можно сказать, что центральноазиатские республики находятся между двумя важными партнерами. Они заинтересованы в сотрудничестве с каждым из них, но выступают против чрезмерного сближения. Для Москвы и Пекина это означает, что страны региона могут использовать собственную важность для каждого из центров силы для торга по вопросам участия в ЕАЭС и ЭПШП. Особенно в том случае, если в регионе появятся другие внешние игроки, такие как США и ЕС.
Хотя давняя инициатива США Нового шелкового пути17 пока отошла на второй план, присутствие Вашингтона в регионе и необходимость закрепления американского влияния после вывода войск из Афганистана по-прежнему обсуждаются18. Можно вспомнить и визиты государственного секретаря США Дж. Керри в страны Центральной Азии в конце 2015 г. Европейский союз также проявил политическую активность, и в июне 2015 г. предложил пяти странам более тесное политическое, экономическое и гуманитарное сотрудничество19. При этом среди прочих направлений работы ЕС и США — содействие развитию гражданского общества и демократии в регионе, что, как свидетельствует опыт ряда стран СНГ, также может иметь свои последствия [Лукин, 2014].
15 На примере Казахстана это можно отследить в докладе Евразийского банка развития «Мониторинг прямых инвестиций Беларуси, Казахстана, России и Украины в странах Евразии» за 2014 г. Режим доступа: http://www.eabr.Org/general//upload/Cn%20-%20izdania/2014/%D0%9C%D0 %9F%D0%98-2014/doklad_28_preview.pdf (дата обращения: 21.07.2016).
Данные по накопленным ПИИ России во всей Центральной Азии доступны в научном докладе Института экономики РАН [Дадабаева, Кузьмина, 2014].
16 См.: Opening Statement of Dr. Marlene Laruelle, Director, Central Asia Program, Institute for European, Russian and Eurasian Studies Elliot School of International Affairs (in Looking West: China and Central Asia - Hearing before the U.S. - China Economic and Security Review Commission). Режим доступа: http://origin.www.uscc.gov/sites/default/files/transcripts/March%2018, %202015%20Hearing%20Trans-cript.pdf (дата обращения: 21.07.2016).
17 См.: Starr S.F., Kuchins A.C. The Key to Success in Afghanistan: A Modern Silk Road. Central Asia-Caucasus Institute Silk Road Studies Program, 2010. P. 27. Режим доступа: www.silkroadstudies.org/new/ docs/silkroadpapers/1005Afghan.pdf (дата обращения: 21.07.2016).
18 Хотя американский вариант Шелкового пути был предложен даже раньше, чем китайский, сегодня США, реагируя на политику КНР в Центральной Азии, также ищут варианты встроиться в ЭПШП в собственных интересах. См.: [Laurelle, 2015].
19 См.: Council conclusions on the EU Strategy for Central Asia Foreign Affairs Council. 2015. June 22. Режим доступа: http://data.consilium.europa.eu/doc/document/ST-10191-2015-INIT/en/pdf (дата обращения: 21.07.2016).
Продолжая тему влияния внешних игроков на политику центральноазиатских республик, можно сказать, что усиление конкуренции между центрами силы за регион накладывается на риски политической нестабильности в Центральной Азии. Во-первых, речь идет о вопросах безопасности, которые сегодня тесно связаны с терроризмом и экстремизмом20. Во-вторых, многим из этих стран предстоит первая за многие годы и даже десятилетия смена властных элит. Учитывая авторитарный характер большинства политических режимов, нельзя исключать, что их смена будет сопровождаться переосмыслением не только внутренней, но и внешней политики. Пример Кыргызстана показывает, что смена руководства может как усилить лояльность к евразийской интеграции (2011 г. — настоящее время), так и, наоборот, привлечь в регион внешние силы и спровоцировать торг по многим региональным вопросам (2005—2010 гг.).
Таким образом, хотя страны Центральной Азии и заинтересованы в региональном сотрудничестве, этот интерес не вполне совпадает с российским пониманием сопряжения. Это, а также будущая политическая ротация и возможное вовлечение в регион новых внешних игроков — дополнительные вызовы сопряжению ЕАЭС и ЭПШП.
Слабые места и вызовы сопряжению
Итак, структурные подходы говорят, что сопряжение ЕАЭС и ЭПШП выгодно его потенциальным участникам — если не напрямую, то, по крайней мере, косвенно с точки зрения альтернативных издержек. Для России и Китая это не только экономическое сотрудничество, но также избегание политической конкуренции в регионе, для стран Центральной Азии — возможность равновесной опоры сразу на два центра силы. Иными словами, существует неофициальный консенсус по поводу стратегической целесообразности сотрудничества, а не соперничества Москвы и Пекина в регионе.
С другой стороны, помимо неофициального согласия, имеют место некоторые тактические противоречия. Конструктивистский подход показывает, что наибольший интерес сопряжение ЕАЭС и ЭПШП представляет для России — ее автора и главного инициатора. В то же время у ее партнеров взгляды и подходы к сопряжению отличаются от российских, что уже сегодня (вместе с невысокой активностью российской бюрократии по этому вопросу) тормозит процесс экономического сближения.
Российская идея сопряжения (в ее нынешнем виде) предполагает перенос переговоров с КНР по вопросам сопряжения на наднациональный уровень — ЕЭК. По мнению Москвы, это позволит странам — членам ЕАЭС выработать единую позицию по вопросам участия в ЭПШП, и время делает ЕАЭС: 1) привлекательным для других участников из Центральной Азии, чьи позиции в диалоге с Китаем заведомо слабее; 2) более глубокой формой интеграции, расширяющей свои компетенции на сферы транспорта и инвестиций; 3) инструментом сохранения и, возможно, усиления российского влияния на постсоветском пространстве; 4) понятным партнером для Пекина и китайских инвесторов, которые получают единые правила работы на всей территории Союза и минимальный таможенный контроль на пути товаров из Китая в Европу.
На основании проведенного анализа мы можем сделать вывод, что у этой инициативы есть слабые места.
20 См.: Казанцев А.А. ИГ и новые угрозы безопасности постсоветских государств в 2016 г. Режим доступа: http://mgimo.ru/about/news/experts/IG-2016/ (дата обращения: 21.07.2016); Сentral Аsia: Secular Statehood Challenged by Radical Islam. Режим доступа: http://valdaiclub.com/upload/iblock/abe/ abe2f4384867412c0d9bc4bc7a708a30.pdf (дата обращения: 21.07.2016).
Во-первых, формат диалога ЕАЭС — Китай, хотя и выглядит логичным, с точки зрения эффективности вызывает вопросы. Сегодня компетенция ЕЭК в сферах, связанных с ЭПШП, ограничивается торговлей и техническими регламентами. Таким образом, вне рамок диалога оказываются две важные составляющие ЭПШП: инвестиции и транспорт. Переговоры по этим направлениям продолжаются на двусторонней основе.
Во-вторых, ввиду молодости союза и доминирования в нем межгосударственной, а не наднациональной составляющей21, согласование интересов в нем происходит нерегулярно и в подавляющем большинстве случаев — только на высшем уровне. Например, в ЕС для этого создан специальный институт — Комитет постоянных представителей. Он занимается координацией переговорного процесса между профильными министерствами и ведомствами стран — членов ЕС и готовит для Совета министров предложения по тем или иным решениям или законодательным инициативам. Без подобной практики ЕАЭС гораздо медленнее решает поставленные перед ним задачи. Яркий тому пример — торможение разработки Дорожной карты сопряжения ЕАЭС и ЭПШП.
В-третьих, формат ЕАЭС — Китай де-юре исключает из переговоров по сопряжению те страны Центральной Азии, которые сейчас не входят в ЕАЭС: Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан. Это ставит под сомнение создание единого региона Центральной Евразии, к чему сейчас стремится российское руководство.
В-четвертых, углубление интеграции (расширение компетенций ЕЭК на новые сферы) даже под предлогом сопряжения с ЭПШП, которое усилит российское влияние и присутствие в регионе, может вызвать противодействие со стороны элит участников евразийской интеграции, особенно в случае нестабильности их внутриполитической среды, которую нельзя полностью исключать.
Наконец, в пятых, сопряжение ЕАЭС и ЭПШП — это отчасти функционалистский подход (с элементами неофункционализма на уровне ЕАЭС) к недопущению политического и тем более военного соперничества в Центральной Азии. Это означает, что отправной точкой для единого стабильного региона является торгово-экономическое сотрудничество. Однако специфика Центральной Азии такова, что здесь мы сталкиваемся с многочисленными неэкономическими угрозами, такими как терроризм и экстремизм, молодость и потенциальная неустойчивость авторитарных государств. Ограниченность сопряжения узким кругом экономических вопросов, как и исключенность из него ряда стран региона, оставляет вопрос о стабильности и безопасности Центральной Азии открытым. Свою позитивную роль здесь могут сыграть ОДКБ и особенно ШОС [Лузянин, 2015], но тогда потребуется большая синхронизация их повестки с процессом сопряжения ЕАЭС и ЭПШП.
Один из вариантов решения большинства имеющихся вопросов — подготовка «смешанного» соглашения между странами ЕАЭС, другими центральноазиатскими республиками (при их готовности), ЕЭК и КНР по вопросам сопряжения ЕАЭС и ЭПШП. В этом случае ЕАЭС сохраняет за собой статус главного переговорщика с Китаем и другими странами Центральной Азии (нечленами ЕАЭС) по торговле и техническому регулированию, в то время как иное инвестиционное, транспортное сотрудничество, а также сотрудничество в сфере безопасности остается на межгосударственном уровне. Однако и в этом случае главным вызовом становится вероятная нерегулярность обсуждения этих тем и отсутствие широкой диалоговой площадки.
21 Согласно положению о ЕАЭС, высший орган Союза — межгосударственный (Высший Евразийский экономический совет).
В целом можно подытожить, что евразийские институты, а также такие организации, как ОДКБ и ШОС, могут сыграть положительную роль в превращении Центральной Азии в зону стабильности и сотрудничества. Тем не менее на данном этапе требуется большая синхронизация действий всех стран региона, включая главные центры силы — Москву и Пекин. Без этой синхронизации диалог, как и само сопряжение, пока остается скорее декларацией, которая сама по себе не сближает интересы участников ЭПШП и сохраняет вызовы для ЕАЭС.
Заключение
Нынешняя идея сопряжения ЕАЭС и ЭПШП находится в стадии практического формирования. За последний год переговоры Москвы с Пекином и партнерами по ЕАЭС по этому вопросу показали многие слабые места как самой концепции, так и евразийской интеграции. Несмотря на возлагаемые ожидания, надо признать, что пока сопряжение — это не столько механизм интеграции Центральной Азии и трансрегионального сотрудничества, сколько инструмент недопущения его дестабилизации.
Нет сомнений, что сопряжение ЕАЭС и ЭПШП, так же как и экономическое сотрудничество России с Китаем, в том числе в регионе Центральной Азии, имеет большие перспективы. Однако в поисках правильной модели этого сотрудничества следует отталкиваться не только от структурной целесообразности и функционалистского подхода к его реализации, но и учитывать внутреннюю мотивацию и политические процессы, прежде всего — в центральноазиатских республиках. Без достаточных внутренних стимулов к интеграции (в ЕАЭС) и сопряжению с ЭПШП (на базе ЕАЭС) внешние аргументы могут не возыметь должного эффекта.
Не следует также забывать, что нынешняя концепция сопряжения говорит о большей кооперации России, Китая и стран Центральной Азии, однако это никак не препятствует проникновению в регион внешних игроков. Возможные последствия этого проникновения также необходимо учитывать при разработке модели сотрудничества в центральноазиатском регионе и движении в сторону более масштабных евразийских проектов.
Литература
Винокуров Е.Ю., Цукарев Т.В. (2015) Экономика ЕАЭС: повестка дня. Режим доступа: http:// valdaiclub.com/publications/valdai-papers/valdai_paper_25_agenda_for_the_eeu_economy/ (дата обращения: 15.01.2016).
Воробьев В.Я. (2014) Новый шелковый курс. О китайской идее построения «экономического пространства Великого шелкового пути» // Россия в глобальной политике. № 3. С. 142—151.
Габуев А. (2015) Поворот в никуда: итоги азиатской политики России в 2015 г. Режим доступа: http:// svop.ru/main/18517/ (дата обращения: 15.01.2016).
Дадабаева З.А., Кузьмина Е.М. (2014) Процессы регионализации в Центральной Азии: проблемы и противоречия: научный доклад. М.: Институт экономики РАН. С. 41.
Денисов И. (2015) Путешествие на Запад. Пекин выйдет из тени по Шелковому пути // Россия в глобальной политике. № 1. С. 134—143.
Караганов С.А. (ред.) (2015) К Великому океану-3: Создание Центральной Евразии. М.: МДК «Валдай».
Караганов С.А. (2015) Евроазиатский выход из европейского кризиса // Россия в глобальной политике. № 4. С. 92-104.
Караганов С.А., Макаров И.А. (2015) Поворот на Восток: итоги и задачи // Журнал Сибирского федерального университета. Серия «Гуманитарные науки». Т. 8. № Supplement. С. 6-10.
Ли С., Ван Ч. (2014) Китайская политология о смысле и перспективах Евразийского союза // Международные процессы. № 3. С. 71-82.
Лузянин С.Г. (2015) Россия и Китай: глобальные и региональные измерения безопасности и сотрудничества // Китай в мировой и региональной политике. История и современность. № 20. С. 29-36.
Лукин А.В. (2014) Идея «экономического пояса Шелкового пути» и евразийская интеграция // Международная жизнь. № 7. С. 84-98.
Лукин А.В. (2016) Постбиполярный мир? Мирное сосуществование или хаос // Мировая экономика и международные отношения. № 1. С. 17-29.
Ван Ш., Вань Ц. (2014) Проекты «Экономический пояс Шелкового пути» и ЕАЭС: конкуренты или партнеры? // Обозреватель - Observer. № 10. С. 56-68.
Скриба А.С. (2014) Вызовы и перспективы евразийской интеграции после украинского кризиса // Вестник международных организаций: образование, наука, новая экономика. № 3. С. 96-111.
Тимофеев О.А. (2015) Российско-китайские и многосторонние интеграционные проекты и их влияние на развитие Дальнего Востока // Китай в мировой и региональной политике. История и современность. № 20. С. 229-241.
Фэн Ш. (2015) Предпосылки и перспективы развития внешних стратегий Китая в новом веке. Режим доступа: http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/valdai-paper-34-the-background-and-prospects-of-the-evolution-of-china-s-foreign-strategies-in-the-n/ (дата обращения: 15.01.2016)
Fallon Th. (2015) The New Silk Road: Xi Jinping's Grand Strategy for Eurasia // American Foreign Policy Interests. No. 37. P. 140-147. DOI: 10.1080/10803920.2015.1056682.
Laurelle M. (2015) The US Silk Road: Geopolitical Imaginary or the Repackaging of Strategic Interests? // Eurasian Geography and Economics. No. 56. P. 360-375.
Peyrouse S., Raballand G. (2015) Central Asia: The New Silk Road Initiative's Questionable Economic Rationality // Eurasian Geography and Economics. No. 56. P. 405-420.
The Eurasian Economic Union and the Silk Road Economic Belt: Players, Interests and Implementation Challenges
A. Skriba
Andrei Skriba - Research fellow, Centre for Comprehensive European and International Studies, Professor, Faculty of World Economy and International Affairs, National Research University Higher School of Economics; 20 Myasnitskaya, 101000 Moscow, Russia; E-mail: askriba@hse.ruAbstracts
In May 2015, Russia and China coordinated their activities in Central Asia and decided to connect the Eurasian Economic Union (EEU) and the Silk Road Economic Belt. This decision seemed to prevent unnecessary competition between these two basically non-conflicting projects.
However, in time there appeared a lack of understanding of this combined endeavour and its implementation mechanisms. It is still unclear how further dialogue between the EEU and the Silk Road will proceed. There is no consensus on the participation of the EEU members and the Eurasian Economic Commission. Without a clear strategy, the Russian-Chinese agreement has started to lose momentum. Some non-regional players can benefit from this — of course, in their own interests.
This articles attempt to explain the threats posed by delay and inaction in the combined EEU and Silk Road projects, and to describe the potential benefits of actively implementing the combination. It then proposes a concrete format for such a combination, its priority areas, as well as mechanisms for implementation.
Key words: Russia; China, Eurasian Economic Union; Silk Road Economic Belt; post-Soviet space; cooperation; integration; institutions
References
Dadabaeva Z.A., Kuz'mina E.M. (2014) Processy regionalizacii v Central'noj Azii: problemy i protivorechija: nauchnyj doklad [The Process of Regionalization in Central Asia: Problems and Contradictions. Scientific Report]. M.: Institut jekonomiki RAN. (In Russian.)
Denisov I. (2015) Puteshestvie na Zapad. Pekin vyjdet iz teni po Shelkovomu puti [Journey to the West. Beijing out of the Shadows on the Silk Road]. Rossija vglobal'noj politike, no 1, pp. 134-143. (In Russian.)
Fallon Th. (2015) The New Silk Road: Xi Jinping's Grand Strategy for Eurasia. American Foreign Policy Interests, no 37, pp. 140-147. DOI: 10.1080/10803920.2015.1056682.
Fjen Sh. (2015) Predposylki i perspektivy razvitija vneshnih strategij Kitaja v novom veke [Preconditions and Prospects of Development of China's External Strategy in the New Century]. Available at: http://valdaiclub.com/ publications/valdai-papers/valdai-paper-34-the-background-and-prospects-of-the-evolution-of-china-s-foreign-strategies-in-the-n/ (accessed 15 January 2016). (In Russian.)
Gabuev A. (2015) Povorot v nikuda: itogi aziatskoj politiki Rossii v 2015 g. [Turn to nowhere: the results of Russia's Asian policy in 2015]. Available at: http://svop.ru/main/18517/ (accessed 15 January 2016). (In Russian.)
Karaganov C.A. (2015) Evroaziatskij vyhod iz evropejskogo krizisa [Eurasian out of the European Crisis]. Rossija vglobal'noj politike, no 4, pp. 92-104. (In Russian.)
Karaganov S.A. (ed.) (2015) K Velikomu okeanu-3: Sozdanie Central'noj Evrazii [Towards to the Great Ocean 3: Creating the Central Eurasia]. M.: MDK "Valdaj". (In Russian.)
Karaganov S.A., Makarov I.A. (2015) Povorot na Vostok: itogi i zadachi [Turning to the East: Results and Challenges]. Zhurnal Sibirskogo federal'nogo universiteta. Serija: Gumanitarnye nauki, vol. 8, no Supplement, pp. 6-10. (In Russian.)
Laurelle M. (2015) The US Silk Road: Geopolitical Imaginary or the Repackaging of Strategic Interests? Eurasian Geography and Economics, no 56, pp. 360-375.
Li S., Van Ch. (2014) Kitajskaja politologija o smysle i perspektivah Evrazijskogo sojuza [Chinese Political Science About the Meaning and Prospects of the Eurasian Union]. Mezhdunarodnyeprocessy, no 3, pp. 71—82. (In Russian.)
Lukin A.V. (2014) Ideja "jekonomicheskogo pojasa Shelkovogo puti" i evrazijskaja integracija [The idea of "The Silk Road Economic Belt" and the Eurasian Integration]. Mezhdunarodnajazhizn', no 7, pp. 84—98. (In Russian.)
Lukin A.V. (2016) Postbipoljarnyj mir? Mirnoe sosushhestvovanie ili haos [The Post-bipolar World? Peaceful Coexistence or Chaos]. Mirovaja jekonomika i mezhdunarodnye otnoshenija, no 1, pp. 17—29. (In Russian.)
Luzjanin S.G. (2015) Rossija i Kitaj: Global'nye i regional'nye izmerenija bezopasnosti i sotrudnichestva [Russia and China: Global and Regional Dimensions of Security and Cooperation]. Kitaj v mirovoj i regional'noj politike. Istorija isovremennost', no 20, pp. 29—36. (In Russian.)
Peyrouse S., Raballand G. (2015) Central Asia: the New Silk Road Initiative's Questionable Economic Rationality. Eurasian Geography and Economics, no 56, pp. 405—420.
Skriba A. (2014) Challenges of Eurasian integration after the Ukrainian Crisis. International Organisations Research Journal, vol. 9, no 3, pp. 85-98. Available at: https://iorj.hse.ru/data/2014/12/12/1104743137/%D 0%A1%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B%20%D0%B8%D0%B7%20 I0RJ_2014_3-8.pdf (accessed 15 January 2016).
Timofeev O.A. (2015) Rossijsko-kitajskie i mnogostoronnie integracionnye proekty i ih vlijanie na razvitie Dal'nego Vostoka [Russian-Chinese and Multilateral Integration Projects and their Impact on the Far East Development]. Kitaj v mirovoj i regional'noj politike. Istorija i sovremennost', no 20, pp. 229-241. (In Russian.)
Van Sh., Van' C. (2014) Proekty "Jekonomicheskij pojas Shelkovogo puti" i EAJeS: konkurenty ili partnery? ["The Silk Road Economic Belt" and the EEU: Competitors or Partners?]. Observer, no 10, pp. 56-68. (In Russian.)
Vinokurov E.Ju., Cukarev T.V. (2015) Jekonomika EAJeS: povestka dnja [EEU's Economy: The Agenda]. Available at: http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/valdai_paper_25_agenda_for_the_eeu_eco-nomy/ (accessed 15 January 2016). (In Russian.)
Vorob'ev V.Ja. (2014) Novyj shelkovyj kurs. O kitajskoj idee postroenija "jekonomicheskogo prostranstva Velikogo shelkovogo puti" [New Silk course. The Chinese idea of building "The Silk Road economic space"]. Rossija vglobal'noj politike, no 3, pp. 142-151. (In Russian.)
