CC BY
215
Сер. 6. 2008. Вып. 3
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
О. А. Канышева
СМЫСЛ ЛЮБВИ И БЕССМЕРТИЯ В РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Тема любви является фундаментальной для русской религиозной философии конца XIX — начала XX вв. Без обращения к ней оказалось невозможным последовательное проведение основополагающих для этой философии принципов. Любовь осмысливалась как максимально возможная для людей творческая деятельность, благодаря которой человек преодолевает конечность существования и достигает бессмертия. Ориентация не на внешнее, а на внутреннее преобразование человека при помощи спасительной силы любви — это ключевое положение русских религиозных мыслителей. Цель данной статьи заключается в том, чтобы на примере наиболее ярких представителей русской религиозной философии — Н. Ф. Федорова, В. С. Соловьева, В. В. Розанова и Н. А. Бердяева — показать метафизическую глубину и рациональную обоснованность идеи единства любви и бессмертия.
Для русской ментальности исторически присуще двоеверие. С одной стороны, это язычество, а с другой — христианство, которые предстают в творчестве русских философов как два пути: Смерти и Любви. Смерть истолковывается одновременно символически и метафизически: для В. В. Розанова она безликость, для В. С. Соловьева — эгоизм, для Н. А. Бердяева — мир дольний, а для Н. Ф. Федорова — отсутствие любви детей к отцам. Любовь, напротив, понимается Розановым как лицо, личность, Я, индивидуальность, дух и гений, для Федорова она означает воскресение отцов для детей, жизнь «со всеми и для всех». Бердяев видит предназначение любви в творчестве, которое возможно в мире горнем как избранность и целостность любящих. Соловьев обнаруживает смысл любви в преображении мужчины и женщины в их духовном воскресении друг для друга и обретении андрогинности.
Все эти философы утверждают, что человек любит в конечном счете для того, чтобы преодолеть смерть и достигнуть бессмертия. В. В. Розанов в работе «Пол как прогрессия нисходящих и восходящих величин» вводит диапазон различия полов от плюс семи до минус семи, в котором идеальной позицией, преодолевающей конечность бытия, является ноль. Ноль — это снимающая гендерные и все прочие различия любовь ко всем людям, которая ассоциируется с «чистой любовью» Иисуса Христа. Н. Ф. Федоров в «Философии общего дела» говорит о том, что созидание любви есть общее для всех людей дело, лишь благодаря которому они могут достичь бессмертия. С этой целью он предлагает модель будущего общества, в котором главным является душевная открытость друг другу. В. С. Соловьев в работе «Смысл любви» пишет о том, что спасение от смерти возможно лишь в силу «наполненности любовью» всего духовно-телесного мира, каковая становится задачей как индивидуальной, так и общественной жизни людей. В своей работе «Эрос и личность» Н. А. Бердяев также говорит о спасении каждого человека через победу над миром дольним и обретение в мире горнем идеальной женственности и мужественности.
© О. А. Канышева , 2008
Борьба с язычеством понимается философами как борьба с плотским, чисто природным в человеке: через овладение с помощью науки силами природы для последующего воскрешения умерших (Федоров); посредством сигизии — состояния «любви-единства», которое должно быть достигнуто благодаря активному личностному началу и знаменует воплощение идеи всеединства (Соловьев); через отказ от ценностей мира дольнего и максимально насыщенную творчеством жизнь (Бердяев); через сознательное осуществление половой жизни и понимание ее родового предназначения (Розанов). В этом контексте христианство понималось как обращение к духовному началу в человеке. Человек бежит от природы, которая груба, механистична, слепа, безлика, жестока и безразлична к духовному поиску. Благодаря христианству он пытается стать индивидуальностью и через «одаренность душою» обрести любовь, а в ней — бессмертие. Согласно Бердяеву, укрепившись в духе, человек иначе смотрит на природу — как на материал для творчества и преобразования мира. Глубинное единство человека, общества и природы, основанное на любви, преодолевающей все границы, — это основной смысл идеи всеединства, которая была близка всем представителям русской религиозной философии.
Следует заметить, что тема пола появляется в русском философском дискурсе только в XIX в. Для В. В. Розанова это была попытка осмыслить пол как индивидуализирующее начало (до этого пол был растворен в теле, природе и не осознавался как нечто персональное). Индивидуальное осознание самого себя как чтойного существа приводит к открытию пола. Человек осознает свою принадлежность природе через пол, через пол он соприкасается с природой. С одной стороны, в поле он осознает свою безликость, а с другой — он обнаруживает в нем свою индивидуальную бесконечность в универсуме. В поле он гибнет как лицо, но оживает как бесконечная материя, превращаясь в функцию производства потомства. Этот процесс обезличенного воспроизводства может длиться достаточно долго, но как только человек осознает свою «самочность», он превращается в обособленное лицо, появляется половая неповторимость, непохожесть, индивидуальность. Эту неповторимость В. В. Розанов размещает в диапазон натуральных чисел: от плюс семи до минус семи. Максимальное число есть максимальная самочность, при которой половые партнеры противостоят друг другу как крайние противоположности. Осознание этой самоч-ности выражается в максимальной мужеподобности и максимальной женоподобности как свойстве пола. «Наибольшая противоположность мужчины и женщины и выразит наисильнейший в них пол»1. Розанов говорит о том, что у детородных органов есть своя душа, с которой связаны такие их свойства, как твердость и мягкость, напористость и податливость и т. д. Слияние мужского и женского приводит к слиянию их тел и душ. «Действительно, "души сливаются'' у особей, когда они сопряжены в органах»2. В своей целокупности самочность, пол и детородные органы создают биографию человека — мужскую или женскую. Это сказывается на их образе жизни, одежде, занятиях, характере и т. д.
В. В. Розанов критикует психоанализ за понимание супружеской измены как болезни, которая отчасти проявляется в снах, раскрывающих тайны пациента: его обиды, неудачи и пр. Он видит коренную причину измены в несоответствии определенного самца определенной самке с позиции числовой нумерации полового диапазона. Проблема третьего пола (гомосексуализм, лесбиянство) также решается им в контексте установленной шкалы: если плюс семь есть женственность, то минус семь есть мужественность в женщине. Это уже «товарищ Маша». Духовная любовь определяется им как «плюс-минус пола», как взаимное погашение плюса и минуса. Умерщвление плоти как источника греха с этой точки зрения является нелепостью. По мнению Розанова, в понятии пола природность
и духовность очень тесно переплетены. Природность пола выражается в том, что смертные рождают смертных, дети «выталкивают» из жизни родителей. Однако в продолжении рода заключено также и бессмертие: «Смерть есть не смерть окончательная, а только способ обновления: ведь в детях в точности я живу, в них живет моя кровь и тело, и, следовательно, буквально я не умираю вовсе, а умирает только мое сегодняшнее имя. Тело же и кровь продолжают жить: в их детях — снова, и затем опять в детях — вечно!»3
Для природной стороны родовой жизни лицо, индивидуальность не имеют никакого значение. Однако осознание пола как формы осуществления бесконечной жизни, как вечное продолжение себя в другом пробуждают к нему духовное отношение: «совокуплению должно быть дано место тогда, когда внутреннее вино и гений вот-вот поднимается через край»4. В. В. Розанов проводит резкую грань между брачной жизнью и идеальной любовью, которые оказываются несовместимыми. Брачная жизнь «всецело покоится на одном материальном начале»5, в то время как идеальная любовь основана на «содружестве, знакомстве, духовной связи» и в основе своей имеет нравственную природу человека: «истинная идеальная любовь вытекает не из привязанности или расположения лица к другому, а из нравственного самоопределения человека действовать именно так, а не иначе, и иметь своим предметом не одно или несколько лиц, а всех людей — без различия и при всех условиях жизни»6. Колебания между «природой» и «духом» есть тяжкий крест каждого человека. «... Нравственные же мучения личности в форме стыда... сопровождают и теперь каждый родовой акт общения», — пишет В. В. Розанов7. Стыд осмысливается как критерий нравственного совершенства человека. «Я стыжусь, следовательно, существую как человек» — под этой фразой подписываются и Соловьев, и Розанов.
Особое место в русской религиозной философии занимала проблема взаимоотношения отцов и детей. Н. Ф. Федоров усматривал в эгоизме отцов и детей причину их взаимного отчуждения и корень всех бед человечества. Если для Розанова основой родственности являлось материальное начало — семя, то для Федорова узами, скрепляющими родственные отношения, служила любовь: «Причины неродственности и смерти одни и те же, то есть равнодушие, то есть недостаточная любовь, точно так же как одни и те же средства восстановления родства и оживления, то есть воскрешение»8. С культом Я, эгоизма, который в философии В. В. Розанова необходим как условие индивидуальности, Федоров не согласен и одним из его постоянно действующих источников считает западную традицию рационального философствования. Он полагает, что культ самодостаточного Я приводит к гибели души. Любое выделение себя из «толпы» гибельно, т. к. человек живет с другими и благодаря другим. Рациональный эгоизм, по его мнению, приводит к социализму — обществу, основанному на знании без любви. Вся мировая история — это история войн, порожденных индивидуальным или групповым эгоизмом. Задачей человечества и его победой над смертью должно стать, по убеждению Н. Ф. Федорова, объединение человечества духовными узами любви: «Люди не были конечны и ограничены, если бы была между ними любовь, то есть если бы они все составляли одну объединенную силу; но они потому и смертны, потому и ограниченны, что нет между ними единства, любви»9. Если для В. В. Розанова любовь к родным по крови несовместима с общечеловеческой, то Н. Ф. Федоров, напротив, убежден, что внести нравственный смысл в отношения детей и отцов — это основная задача человечества. Осознание детьми своего подлинного родства с родителями есть единственный способ преодоления веками длящегося конфликта отцов и детей: «Истинное воспитание состоит не в сознании превосходства над этими отцами, а в сознании отцов в себе и себя в них»10.
Критикуя западную философию за разделение знания и любви, Н. Ф. Федоров пишет, что «знание без любви есть свойство злого духа»11, которое приводит к одиночеству и пессимизму Шопенгауэра, к «обреченности на свободу» в экзистенциализме, к пониманию жизни как проявления воли к власти в философии Ницше. Знание, отсеченное от любви, — это путь, который приводит к Античеловеку. Человек — существо социальное и признание им себя в одном ряду с другими есть условие его подлинного существования: «Существую только потому, что живу одной жизнью со всеми» — такой категорический императив можно вывести из сочинений Н. Ф. Федорова. Духовное единство людей есть истинное родство, при котором «единство не поглощает, а возвеличивает каждую единицу, различие же личностей лишь скрепляет единство»12. Вне подлинной духовности отношения между мужчиной и женщиной превращаются в «производство зла». «Мужское и женское служит проявлением слепой силы и производит искусственную промышленность; промышленность порождает рознь, вражду»13.
В. С. Соловьев подчеркивает важность индивидуальной любви, т. к. только через нее возможно единство всего человечества. Для него любовь мужчины и женщины включает в себя все остальные виды любви: родительскую, братскую, любовь к отечеству и т. д. Соловьев не связывает напрямую (как это делает Н. Ф. Федоров) половую любовь с производством потомства: «Прежде всего мы часто встречаем совершенно необъяснимый для этой теории факт, что самая сильная любовь весьма часто бывает неразделенною и не только великого, но и вовсе никакого потомства не производит»14. Более того, он выводит обратную закономерность в отношении половой любви и размножения: «чем сильнее одно, тем слабее другая»15. В. Соловьев говорит о необходимости использования половой энергии не вовне (на размножение), а вовнутрь, на духовное преобразование себя и Другого. Креативная сила любви должна восстановить единство человека с природой и обществом. «Сила же этого духовно-телесного творчества в человеке есть только превращение или обращение внутрь той самой творческой силы, которая в природе, будучи обращена наружу, производит дурную бесконечность физического размножения организмов»16.
В любви, полагает В. Соловьев, есть два начала: сила Танатоса (смерти) — это половая любовь, и сила Эроса (жизни) — это духовная любовь, связанная со стремлением к постижению высшей истины. Восходящая сила Эроса позволяет человеку обрести индивидуальность через обретение внутренней свободы от природы, которая присутствует в нас через бессознательную волю. «Истина, как живая сила, овладевающая внутренним существом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью»17. Любовь действует вопреки инстинкту самосохранения и эгоизму, благодаря ей совершается восхождение к всеединству: «"Этот" может быть '' всем'' только вместе с другими, лишь вместе с другими он может осуществить свое безусловное значение — стать нераздельною и незаменимою частью всеединого целого, самостоятельным живым и своеобразным органом абсолютной жизни»18.
Рассматривая разные формы любви, В. С. Соловьев подчеркивает преимущество половой любви: мистическая любовь ведет к потере индивидуальности, материнская — к жертвенности; дружба — это суррогат половой любви, а любовь к отечеству есть воскрешение коллективного эгоизма, отличного от идеала универсальной христианской любви, не подразделяющей людей на ближних и дальних, своих и чужих. У любви есть ближайшие и отдаленные задачи. Ближайшая задача — духовное соединение двух (эмпирических мужчины и женщины) в «одной абсолютно идеальной личности». Истинный и идеальный человек, по Соловьеву, не мужчина и не женщина, но высшее единство
обоих. Смысл любви в том, чтобы осуществить это единство и создать «истинного человека» как свободное единство мужского и женского начал, сохраняющих свою формальную обособленность, но в то же время преодолевающих рознь и распадение. В браке, считает философ, любовь исчезает как мираж, подчиняя человека законам «животной природы» и гражданского общества. Но любовь есть дар, который требует активного и, прежде всего, осмысленного к себе отношения, чтобы не принадлежать «темной области смутных аффектов и невольных влечений»19. Более того, любовь сама есть мощная преобразующая бытие сила: «Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это откровение и воспользоваться им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным проблеском какой-то тайны»20.
«Дар светлой и творческой любви»21 требует деятельной веры, нравственного подвига и труда. Бессмертие, по В. Соловьеву, достижимо через просветление и одухотворение плоти, в то время как повседневная жизнь человека в силу своей пустоты и безнравственности, «грубо-чувственных» удовольствий, механической работы лишена смысла, и «для такой жизни смерть не только неизбежна, но и крайне желательна»22. Ни наука, ни политика, ни искусство не заинтересованы в бессмертии индивидуальности, одна лишь любовь. «Истинная любовь есть та, которая не только утверждает в субъективном чувстве безусловное значение человеческой индивидуальности в другом и в себе, но и оправдывает это безусловное значение в действительности, действительно избавляет нас от неизбежности смерти и наполняет абсолютным содержанием нашу жизнь»23. Любовь требует пребывания человека в его вечной юности и бессмертии.
В природном процессе любовь и смерть уравниваются: все рождаются, чтобы умереть. С развитием сознания человек обособляется от природы и от закона тождества «Диониса и Гадеса — родовой и индивидуальной смерти»24. Любовь и смерть вступают в борьбу друг с другом. Смерть коренится в половой разъединенности: она одинаково пожирает и развратников и аскетов. Разъединенность, в частности, проявляется и в сексуальном фетишизме, культивирующем отдельные части тела. «Бессмертным может быть только целый человек»25. Очень важно обратить внимание на то, что «цельный человек» мыслится Соловьевым как включающий в себя три начала, одно из которых необычное — трансцендетно-мистическое: «(В) человеке кроме животной природы и социально-нравственного закона есть еще третье, высшее начало — духовное, мистическое или божественное»26. Только оно ведет к бессмертию. Одностороннее развитие природного начала приводит к беспорядочному совокуплению, социально-нравственного — к браку, основанному на гражданском законе (извращение, ставшее нормой общества). Этим, кстати, объясняется необычайная популярность и общественная востребованность психоанализа: «Те многообразные извращения полового инстинкта, которыми занимаются психиатры, суть лишь диковинные разновидности общего и всепроникающего извращения этих отношений в человечестве»27.
Мистическое начало в человеке перемещает предмет любви в сферу трансцендентного, где открывается его подлинная сущность и приобщенность к «всеединой сущности»: «Это идеальное лицо, или олицетворяющая идея, есть только индивидуализация всеединства, которое неделимо присутствует в каждой из этих своих индивидуализаций»28. В трансцендентной сфере господствуют законы, прямо противоположные законам мира реального. По закону природы мы живем, чтобы умереть; по закону мира трансцендентного мы живем, чтобы жить вечно. Конечность, разъединенность, множество и разнообразие — это формы
существования в реальном мире, формой бытия всего трансцендентного является единство: «(Т)ам, наоборот, действительность принадлежит единству или, точнее, всеединству, а раздельность и обособленность существует только потенциально и субъективно»29. Вера, терпение, крест, нравственный подвиг есть условия спасения индивидуальной любви от разрушающего действия материальной среды, которая управляется «беспощадным законом органической жизни и смерти»30». В. С. Соловьев соглашается с идеей Н. Ф. Федорова о безнравственности существования детей за счет смерти родителей, но находит утопичной предложенную им версию «спасения». Сам он возлагает надежды на креативную силу любви, действие которой, направленное на преобразование вселенной, он представляет почти физически, как проникновение в материю невесомого, «невещественного вещества»32. Конечная цель мирового процесса и любви, по мнению философа, одна и та же, она заключается в установлении «истинного любовного, или сизигического отношения человека не только к его социальной, но и к его природной и всемирной среде»34.
Н. А. Бердяев подчеркивает в категории пола активное, творческое начало человека: «бесполое всегда бессильно и бездарно»35. Существенной особенностью пола является его двойственность: он обладает как имманентной, так и трансцендентной реальностью и как таковой выражает онтологическую полярность мира. «Пол — это то, что должно быть преодолено, пол — это разрыв»36. Пол существует только тогда, когда удерживается эта полярность (соединение Гадеса и Диониса), преодолением полярности является Эрос. Концепция Бердяева во многом перекликается с «Пиром» Платона, с его трактовкой Эроса и различных уровней любви. Греки ценят способность воздержания, владения собой, что с очевидностью раскрыто в речи Павсания, повествующего об обычае греков уклоняться от ухаживаний поклонников, чтобы позволить развиваться способности к философствованию, а также для того, чтобы понять к какой Афродите — небесной или земной — принадлежит влюбленный. «Низок же тот пошлый поклонник, который любит тело больше, чем душу; он к тому же и непостоянен, поскольку не постоянно то, что он любит»37. Бердяев видит высший смысл любви не в биологическом продолжении рода, а в андрогинности — духовном слиянии близких душ в некую, обладающую мощным творческим потенциалом целостность: «Ведь смысл любви (не родовой любви) в мистическом ощущении личности, в таинственном слиянии с другим, как своей родной полярной и вместе с тем тождественной индивидуальностью»38.
Самым сложным для Бердяева был вопрос о том, как одухотворить плоть, чтобы избежать «природно-звериного слияния». «Преображение природы, победа над безличными инстинктами достигается индивидуализированием любовного влечения, усилиями найти лицо, ощутить в слиянии образ, начертанный в Боге, не допустить превращения своей личности и личности другого в простое орудие рода»39. Поставленную Н. Ф. Федоровым задачу преодоления конфликта отцов и детей Бердяев решает через утверждение трех типов любви: половой, братской и любви к другому. Христианский мотив «возлюби ближнего своего как самого себя» воплощается в отношении к другому как к личности и цели. В таком случае не важно, кто эти другие — старики, дети или женщины.
Размышляя над конкретными способами индивидуализации любви, Н. А. Бердяев обращается к книге О. Вейнингера «Пол и характер». Он отмечает, что ее достоинство состоит в том, что Вейнингер впервые обратил внимание на половую индивидуальность людей. Принадлежность к мужскому или женскому полу — это лишь первая ступень индивидуализации. Более высокие ступени связаны с метафизическим осмыслением пола. «Нелепо и поверхностно было бы утверждать, — пишет Бердяев, — что человек,
живущий в половом воздержании, не живет половой жизнью»40. По его мнению, нельзя смешивать сексуальный и половой акт. Пол присутствует во всех сферах жизни человека: интимной, социальной и космической. в отличие от сексуальной, жизнь половая способствует более глубокому проникновению духа во все уровни материальности и более прочному духовному единству людей. Единство, завершающее целостность мужской и женской индивидуальностей, должно полностью преодолеть дробность. Когда это достигается, единство становится вечным. Пол, таким образом, есть творчество духа, направленное на совершенствование себя и Другого, и, в конечном счете, преодолевающее конечность существования. В этом состоит гениальность Эроса. «Любовь — акт творческий, созидающий иную жизнь, побеждающий „мир«, преодолевающий род и природную необходимость»41.
Продолжая исследования В. Розанова, Н. Федорова и В. Соловьева, Н. Бердяев замечает, что всех их объединяет проблема рабства пола и рабства смерти, но при этом все они ее по-разному решают:
• В. В. Розанов считает, что если мы обоготворяем потомство, то должны освящать половой акт как источник жизни, он видит залог бессмертия в физическом и духовном продолжении рода;
• Н. Ф. Федоров осуждает борьбу отцов и детей и видит необходимость воскрешения этих отношений в духовном и физическом планах, условием бессмертия человеческого рода он считает «истинное» родство всех, основанное не на кровном, а на любовном единстве;
• В. С. Соловьев видит смысл человеческого существования и любви в преображении индивидуальности в абсолютную личность, которая осуществит процесс всеединства и станет в будущем основой действительного бессмертия.
Подводя итоги, следует сказать, что произведения русских мыслителей, посвященные поиску истинного смысла любви, смерти и бессмертия, продемонстрировали два возможных пути развития цивилизации: один — связанный с одухотворением человека, природы и социума; другой — с наращиванием материального потенциала, техническим прогрессом, который приводит к безотрадному обществу «без духовного счастья и любви».
1 Розанов В. В. Уединенное: Сб. М., 2006. С. 205.
2 Там же. С. 205.
3 Там же. С. 227.
4 Там же. С. 230.
5 там же. С. 255.
6 Там же. С. 266.
7 Там же. С. 268.
8 Федоров Н. Ф. Соч. М., 1982. С. 205.
9 Там же. С. 144.
10 Там же. С. 86-87.
11 Там же. С.124.
12 Там же. С. 65.
13 Там же. С. 151.
14 Соловьев В. С. Смысл любви: Избранные произведения. М., 1991.
15 Там же. С. 126.
16 Там же. С. 182.
17 Там же. С. 137.
18 Там же. С. 139.
19 Там же. С. 147.
20 Там же. С. 149.
21 Там же. С. 150.
22 Там же. С.153.
23 Там же. С. 154.
24 Там же. С. 155.
25 Там же. С.156.
26 Там же. С.160.
27 Там же. С. 167.
28 Там же. С. 167.
29 Там же. С. 168.
30 Там же. С. 172. 32 Там же. С. 177.
34 Там же. С. 181.
35 Бердяев Н. А. Эрос и личность. СПб., 2006. С. 68.
36 Там же. С. 37.
37 Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 92.
38 Бердяев Н. А. Указ. соч. С. 41.
39 Там же. С. 67.
40 Там же. С. 89.
41 Там же. С. 135.
