CC BY
55
Л.Н. Славина
СМЕРТНОСТЬ В ВОСТОЧНО-СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНЕ В 1960 - НАЧАЛЕ 1990-х гг.
Анализируются основные направления динамики смертности в последние советские десятилетия. Показаны особенности процесса в различных демографических группах населения в сравнении с Россией в целом. Доказано, что кризис смертности в Восточной Сибири протекал острее, чем где-либо в стране, и сыграл решающую роль в депопуляции населения региона в начале 1990-х гг.
Народонаселенческие проблемы, ставшие «благодаря» демографическому кризису в России не только актуальными, но и чрезвычайными, требуют особого внимания. Рассмотрение их на региональном уровне актуализируется тем, что реализация национальных проектов («Демографии» и других) отнесена, главным образом, к компетенции регионов. В связи с этим возросла потребность в знании тенденций и специфики демографического развития отдельных территорий, в том числе в недавнем советском прошлом, поскольку в нем коренятся истоки многих современных бед.
Признано, что депопуляцию населения в современной России вызвали негативные тенденции развития обеих составляющих процесса его воспроизводства - и рождаемости, и смертности. Но роль каждой из них была различной на разных территориях и в разных категориях населения. Задача настоящей работы - рассмотреть характер смертности сельских жителей Восточной Сибири в 1960-1980-х гг. и подвести основные итоги ее развития к концу советского периода. Основным источником информации является статистика естественного движения населения, частично опубликованная, но в основном извлеченная из текущих архивов местных и федерального органов госстатистики [1, 2]. Все цифры, кроме социально оговоренных, приводятся по данным этих архивов.
В ХХ в. в деревнях Восточной Сибири, как и всей России, осуществлялся демографический переход от традиционного к современному типу воспроизводства населения, а 1960-1980-е гг. стали одним из его этапов. Этот переход наблюдался как в рождаемости, так и в
смертности, которая эволюционировала в рамках общероссийских тенденций, но имела многочисленные особенности, обусловленные спецификой региона. В процессе модернизации смертности восточно-сибирская деревня явно отставала от западно-сибирской и, тем более, от европейской. Показатели смертности ее жителей существенно отличались от аналогичных среднероссийских и характеризовались особенной пестротой в территориальном и половозрастном разрезах.
В первой половине века смертность в селах Восточной Сибири эволюционировала согласно стандартам демографического перехода, быстро снижалась и в 1959 г. опустилась до самого низкого в истории региона уровня - 6,8 случаев на 1 000 жителей (о/оо). Но тут же сокращение ее и в регионе, и в целом в России остановилось, процесс приобрел противоположное направление движения (табл. 1), и до конца советского периода динамика, уровень и характер смертности сельчан во многом противоречили закономерностям демографического перехода. Известно, что для его заключительных этапов характерен так называемый «современный» тип смертности, отличительными чертами которого являются стабилизация (или незначительный рост) ее на низком уровне, невысокие показатели в детских и молодых возрастах, преобладание в структуре причин смерти сердечно-сосудистых и онкологических болезней, свойственных пожилым людям, и высокая продолжительность жизни населения - более 70 лет. В восточно-сибирских деревнях складывалась иная ситуация.
Т а б л и ц а 1
Динамика общих коэффициентов смертности сельского населения Восточной Сибири и РСФСР в 1960-1991 гг., о/оо*
Территория 1960 1965 1970 1975 1980 1985 1990 1991
Восточная Сибирь 7,2 7,3 8,4 9,9 11,2 11,1 10,7 10,7
РСФСР 8,2 8,6 10,0 11,8 13,5 14,3 13,3 13,4
* Рассчитано по: Некоторые показатели демографических процессов и социального развития в РСФСР. М., 1982. С. 66, 67; Основные показатели демографических процессов и социального развития в РСФСР. М., 1982. С. 63, 65; Численность, состав и движение населения в Российской Федерации. М., 1992. С. 125, 130.
С середины 1960-х гг. в селах региона, как в РСФСР в целом, начался рост смертности, который шел с перерывами до конца советского периода. К началу 1990-х гг. ее общий коэффициент у сибиряков достиг 10,7о/оо. В среднем по селам России он вырос до 13,4о/оо [3. С. 125, 130]. Общие коэффициенты смертности во всех частях Восточной Сибири (8,5-11,9о/оо) были ниже среднего по России, но лишь потому, что сибиряки имели более «молодую» возрастную структуру. Возрастные же коэффициенты, точно отражающие интенсивность вымирания в разных возрастах, свидетельствовали, что у всех сибиряков, начиная с младенцев, смертность была выше, чем у сельских жителей России, причем наи-
больший разрыв - в 1,5 раза в начале 1990-х гг. - был в группе 15-24 года, а в возрастах от 25 до 70 лет он составлял 1,2—1,4 раза. Интенсивность вымирания людей в российской деревне в целом, а в восточно-сибирской тем более, была недопустимо высокой для современного типа смертности.
Урбанизация условий труда и быта сибиряков способствовала качественному изменению характера и причин их смерти. Уже на рубеже 1950-1960-х гг. главной угрозой для жизни у них стали типичные при современном типе смертности эндогенно детерминированные (вызванные внутренними изменениями в организме, прежде всего старением) сердечно-сосудистые и
онкологические болезни, а также травматические внешние воздействия - несчастные случаи, отравления, убийства, самоубийства и т.п. Экстремальные природные условия, слабое развитие социальной сферы, нездоровые условия труда и быта, загрязнение окружающей среды и другие факторы обусловливали более быстрое распространение этих новых «главных» болезней в деревнях региона по сравнению с городами. Сельская медицина оказалась совершенно безоружной перед ними.
В 1960-1980-х гг. структура причин смертности продолжала модернизироваться за счет роста в ней доли эндогенно детерминированных смертей. Темпы этой перестройки в деревнях Восточной Сибири были явно ниже среднероссийских: в 1990 г. сердечно-сосудистые заболевания вызвали 42,8% смертных случаев у сибиряков и 56,6% - у сельских жителей России в целом [3. С. 245, 250]. В восточно-сибирских селах оставался более высоким удельный вес смертей от характерных для традиционной смертности болезней, обусловленных экзогенными (внешними) и особенно квазиэндо-генными (т.е. действовавшими не одномоментно, а в течение времени) причинами. Сокращение смертности от инфекционных и паразитарных заболеваний, которая переместилась с первых на пятое место в структуре причин смерти, стало, безусловно, большим достижением рассматриваемого периода. Но в регионе ее интенсивность снизилась меньше, чем по селам РСФСР (соответственно в 3,3 и 4,5 раза). В 1990 г. от инфекций и паразитов в селах региона умирали в полтора раза чаще, чем в селах России (соответственно 23,4 против
15,6 случаев на 100 тыс. сельчан), и чаще, чем в сельской местности остальных девяти экономических районов республики. Сельчане Тувы, у которых от данного класса болезней погибали по 38,7 чел. из 100 тыс., были «абсолютными рекордсменами» в РСФСР [3. С. 245, 250]. Основную часть умиравших от инфекций составляли больные туберкулезом, высокий уровень заболеваемости которым в регионе отмечался и у взрослых, и у детей, даже новорожденных. Восточная Сибирь традиционно относилась к числу самых неблагополучных районов России по распространению этой «болезни нищих и преступников». А в регионе особенно неблагополучными были территории проживания коренных народов и Тува.
Еще большее число людей в восточно-сибирских селах умирало от болезней органов дыхания, занявших в изучаемый период в структуре причин смерти четвертое место. В этом классе болезней особенно опасной была пневмония, от которой гибли люди всех возрастов. В 1980-х гг. произошло заметное снижение такого рода смертности. Если в 1980 г. умирали по
134,4 чел. из 100 тыс., то в 1991 г. - по 82,3. В селах России показатель был выше - соответственно 147,8 и 89,9 чел. на 100 тыс. жителей [3. С. 245, 250].
Общемировая тенденция - рост смертности от сердечно-сосудистых заболеваний и рака - в восточносибирских деревнях проявилась в 1960-1980-х гг. в полной мере. Болезни сердца и кровеносной системы заняли первое место среди причин смерти у сибиряков и играли решающую роль в эволюции общей смертности как мужчин, так и женщин. Но уровень смертности от них в регионе оставался намного ниже среднерос-
сийского до конца советского периода и составлял в 1990 г. 458,0 чел. на 100 тыс. сельчан против 751,2 чел. по селам РСФСР [3. С. 245, 250].
В начале рассматриваемого периода в восточносибирских деревнях на втором месте среди причин смертности стояли, как обычно при современном ее типе, онкологические болезни. Но вскоре их потеснили на третье место смерти от внешних травматических воздействий. Смертность от новообразований в деревнях региона росла быстрее, чем в селах России, но все же до конца советского периода оставалась ниже среднероссийского уровня и составляла 160,7 против
184,6 случаев на 100 тыс. чел. в 1990 г. [3. С. 245, 250].
Более низкая, чем по селам РСФСР, смертность от сердечно-сосудистых заболеваний и новообразований в деревнях Восточной Сибири объясняется, конечно же, не особыми заслугами сельской медицины региона. Напротив, из-за ее низкого качества многие сибиряки не доживали до «своих» инфарктов и раков. А более низкий уровень смерти от них «компенсировался» экзогенно детерминированными смертями - от инфекций, воспаления легких, от очень распространенных в деревне из-за постоянных контактов людей с животными паразитарных болезней, но особенно от травматических воздействий. Кроме того, разницу между региональными и общероссийскими показателями можно объяснить еще тем, что восточно-сибирская деревня находилась в более ранней фазе эволюции онкологической и сердечно-сосудистой патологии благодаря более молодому возрастному составу населения. Проще говоря, сибиряки были в целом «моложе» и поэтому более устойчивы к новым «главным» болезням.
Об особом неблагополучии в восточно-сибирской деревне свидетельствует чрезвычайно высокий уровень смертей от несчастных случаев, убийств и самоубийств, который за рассматриваемый период вырос вдвое. Травматические внешние воздействия в 1960-х гг. вышли в селах региона на второе место в структуре причин смерти и оставались на нем до конца советского периода, когда их жертвы стали составлять уже пятую часть всех ушедших из жизни сельчан. В 1990 г. смертность от внешних причин в восточно-сибирских деревнях достигла
212,8 случаев на 100 тыс. жителей против 164,1 чел. по селам России и 160,2 чел. в городах региона [3. С. 243, 245, 250]. Сельчане чаще горожан погибали от всех видов несчастных случаев - травм, отравлений и т.п. В селах региона был выше, чем в городах и селах России в целом, уровень убийств (соответственно 32,4, 26,3 и 15,4 чел. на 100 тыс. населения в 1990 г.) и самоубийств (соответственно 39,3, 31,4 и 32,8 чел.) [3. С. 258, 260]. Уровень и динамика смертности от внешних причин у сибиряков были такими, что сельская местность Восточной Сибири представляется территорией, опасной для жизни. Двукратный за 30 лет рост смертности от повреждений противоречил логике модернизации процесса вымирания поколений. Доля погибших по этой причине в восточносибирской деревне была самой высокой в России. А между тем, по мнению демографов, «...место России на мировой шкале травматической смертности - из ряда вон выходящее. Как правило, такая смертность... в странах с низким уровнем развития или там, где часты войны и гражданское насилие» [4. С. 339].
Процесс смертности по-разному развивался у мужчин и женщин, у детей и взрослого населения, что объяснялось социальной, культурной, биологической неоднородностью названных демографических субъектов и вытекающими отсюда различиями и результатами воздействия на них факторов смертности. Очень различались уровень и характер смертности сельских женщин и мужчин. Развитие женской смертности больше соответствовало, правда, с исключениями, критериям заключительных этапов демографического перехода. Она хоть и росла (из-за общего «постарения» женщин и увеличения интенсивности вымирания в ряде возрастных когорт), но медленнее, чем мужская, «старела» -отступала к более поздним срокам жизни. Так, в 1960 г. среди умерших в красноярской деревне женщин лица старше 60 лет составляли 49,4%, а в 1990 г. - 75,5, в том числе старше 70 лет - 55,7%. Мужская смертность развивалась вопреки модернизационным стандартам, что проявлялось в первую очередь в ее интенсивном росте. При этом структурный фактор - «постарение» -не играл существенной роли, поскольку мужчины в течение всего периода оставались «молодыми». А рост смертности у них в основном был вызыван увеличением интенсивности вымирания во всех возрастах, начиная с 15 лет. В течение всего 30-летнего периода сельские мужчины уходили из жизни в большинстве своем не дожив до пенсии. Например, в красноярских деревнях в
общей массе умиравших мужчин лица старше 60 лет составляли в разные годы от 37,7 до 45,1%, а половина их и более находились в трудоспособном возрасте. Учитывая, что в современной демографии смертность до 70 лет считается преждевременной, можно сказать, что жизнь сельских мужчин была намного короче отведенного им природой срока. Так, в красноярских деревнях лица в возрасте 70 лет и старше составляли среди умерших в 1960 г. только 26,1%, в 1980 г. - 22,4, а в 1990 г. - 22,1%.
Разрыв в уровнях мужской и женской смертности очень вырос за 30 лет. Устойчивое и увеличивающееся превышение мужской смертности над женской (мужская сверхсмертность) во взрослых возрастах в принципе характерно для развитых стран с «современной» смертностью. Но у сибиряков этот разрыв был недопустимо велик, что заставляет причины его искать далеко за пределами демографической сферы.
Мужская и женская смертность различались не только уровнем, но и причинами. У женщин преобладали трудноустранимые причины с большой долей эндогенного компонента, у мужчин - причины преимущественно экзогенного и квазиэндогенного характера, т. е. вызываемые внешним воздействием и потому сравнительно легкоустранимые. От тех и других причин мужчины умирали в несколько раз чаще женщин. Особенно ярко это проявлялось в трудоспособных возрастах (табл. 2).
Т а б л и ц а 2
Возрастные коэффициенты смертности сельского населения Восточной Сибири трудоспособного возраста*
Год Пол Число смертей на 1000 чел. соответствующего возраста и пола
15-19 20-24 25-29 30-34 35-39 40-44 45-49 50-54 55-59
1959 Муж. 2,06 3,09 3,85 3,88 5,57 6,79 10,26 14,96 21,70
Жен. 1,25 1,60 2,08 2,18 3,01 3,76 5,03 6,46 9,36
1989- 1990 Муж. 2,91 5,87 5,63 6,98 7,82 9,84 14,66 17,65 23,95
Жен. 1,24 1,45 1,49 2,01 2,62 3,94 5,93 7,37 11,55
* Рассчитано по: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 27. Д. 826. Л. 24, 31, 44, 78, 86; данные 1989-1990 гг. рассчитаны по материалам Текущего архива Росстата.
Смертность населения трудоспособного возраста в последние десятилетия советского периода вообще была проблемой для всей страны, а в восточно-сибирской деревне она стояла особенно остро. Эта смертность быстро росла в 1960-х и особенно в 1970-х гг., но немного снизилась в 1980-х гг. В 1980 г. умирали по 8,2 чел. из 1000 сельчан рабочего возраста в регионе и по 7,2 чел. в сельской местности РСФСР, в 1990-1991 гг. - соответственно по 7,0 и 6,2 чел. Смертность выше среднероссийского уровня отмечена для мужского населения (10,0 против 9,3о/оо в 1990 г.), еще выше ее уровень был среди женского населения (3,3 против 2,4о/оо) [3. С. 275, 280]. У женщин эти показатели были выше на всей территории региона, в начале 1990-х гг. были выше, чем во всех остальных регионах РСФСР.
«Превосходя» россиянок, сибирячки в деревнях все же «уступали первенство» сильному полу. В течение тридцати лет показатели смертности мужчин во всех трудоспособных возрастах были в несколько раз выше, чем их ровесниц (табл. 2). Так, в красноярских деревнях 20-24-летние мужчины умирали чаще своих ровесниц в 1960 г. в 1,7, а в 1979 г. - в 3,8 раза, 25-29-летние - соответственно в 2,6 и 5,1 раза и т.д. В 1980-х гг., особенно в ходе антиалкогольной кампании, уровень смертности мужчин и женщин несколько снизился, сократилась
разница между ними, но не во всех возрастах и не везде в регионе.
Трех-четырехкратный разрыв показателей смертности мужчин и женщин рабочего возраста был типичен для всей России, но подобного не было нигде в мире. Комментируя этот факт, демографы указывали, что такое соотношение обычно характерно для военного времени, и не могли объяснить его ни экономическим положением в стране, ни социальными условиями, поскольку мужчины и женщины «жили рядом» - в одних и тех же домах и семьях [4. С. 297]. В результате такого развития уровень смертности сельских мужчин Восточной Сибири старше 20 лет к 1989-1990 гг. оказался выше, чем у их ровесников, живших в Сибирском крае в 1926 г. Тогда возрастной коэффициент смертности 20-29-летних мужчин составлял 5,29 о/оо, 30-39-летних -6,24,, 40-49-летних - 9,94, 50-59-летних - 17,04о/оо [5. С. 19]. У женщин уровень смертности сократился с тех пор многократно: почти в 4 раза - у 20-летних, в 3 - у 30-летних, в 1,5 - у 40-летних, в 1,2 раза - у 50-летних.
Тенденции развития детской смертности в селах региона тоже плохо вписывались в стандарты модернизации. Можно признать более-менее благоприятной, хотя тоже с оговорками, ее динамику у детей от 1 года до 15 лет. В 1960-х гг. смертность сократилась во всех
детских возрастных группах в 1,6 раза, но затем процесс резко замедлился, и за следующие два десятилетия ее уровень фактически не изменился.
Эволюция младенческой смертности положительной оценки не заслуживает. На рубеже 1950-1960-х гг. прежние быстрые темпы ее снижения замедлились на очень высоком по современным меркам уровне -33,6о/оо (табл. 3), а потом она стала медленно и неустойчиво сокращаться. За 30 лет ее уровень уменьшился в деревнях региона менее чем на треть, тогда как в городах - в 2,2, а в целом по сельской местности РСФСР - в 2,1 раза. В начале 1990-х гг. коэффициент
младенческой смертности в селах Восточной Сибири был на 30,6% выше, чем в сельской местности РСФСР, на 25,1% выше, чем в городах региона и был самым высоким среди экономических районов республики [3. С. 352, 358]. Уровень младенческой смертности считается индикатором качества жизни населения, поскольку в решающей степени зависит от здоровья матерей и, таким образом, отражает состояние общественного здоровья. Качество жизни в сибирской деревне в советский период нетрудно оценить, учитывая, что смертность грудных детей в ней была выше, чем в развитых странах, в 4 и более раз.
Т а б л и ц а 3
Динамика младенческой смертности в деревнях Восточной Сибири и РСФСР в 1960-1991 гг., о/оо*
Территория 1960 1965 1970 1975 1980 1985 1990 1991
Восточная Сибирь 33,6 27,8 28,1 30,2 32,1 31,2 23,9 22,5
РСФСР 38,1 26,7 24,5 26,2 24,0 22,8 18,3 19,1
* Рассчитано по данным табл. 1.
Структуру причин смертности младенцев обычно определяют три составляющие: 1) травмы во время рождения, включая недоношенность; 2) врожденные пороки и генетические заболевания; 3) инфекции. На Западе во второй половине ХХ в. число вызываемых экзогенными факторами смертей сократилось до минимума, основная их часть стала определяться эндогенными причинами, и в результате большинство смертных случаев (до 75%) стало происходить на первом месяце жизни ребенка, а в нем - на первой неделе (50-60% случаев).
В восточно-сибирских деревнях структура младенческой смертности в 1960-1980-х гг. трансформировалась медленно и оставалась во многом архаичной, хотя «календарь» ее менялся. Повсеместно увеличивался удельный вес смертей в первый месяц жизни и снижался в последующий период, что означало модернизацию процесса вымирания младенцев. Но этим все исчерпывалось. Уровень смертности от эндогенных причин оставался чересчур высоким и к тому же рос, что противоречило законам модернизации и практике развитых стран. Смертность сельских младенцев от родовых травм за 30 лет выросла с 3,9 до 27,9 чел. на 10 тыс. родившихся, от болезней раннего возраста - с 38,7 до 84,2 чел., от врожденных пороков развития - с 18,0 до
37,6 чел. Перинатальная смертность (родившиеся мертвыми и умершие в первую неделю жизни) увеличилась, например, в красноярских деревнях с 4,5о/оо в 1960 г. до 18,2о/оо в 1990 г., в том числе доля мертворожденных поднялась с 2,6 до 9,8, а умерших - с 1,9 до 8,4о/оо. В городах края перинатальная смертность была выше, но почти не менялась: ее коэффициент увеличился за тот же срок с 17,3 до 19,9о/оо.
Доля экзогенно обусловленных смертей младенцев в целом сокращалась, но их уровень оставался недопустимо высоким и к тому же по некоторым причинам рос. Например, за 30 лет вдвое увеличилась смертность от несчастных случаев, отравлений и травм (до
21,4 чел. на 10 тыс. рожденных). По этому показателю восточно-сибирская деревня тоже была «рекордсменкой» - в 1,8 раза превосходила западно-сибирскую и в
1,5-2,5 раза опережала сельскую местность всех ос-
тальных административно-территориальных образований РСФСР. Острой проблемой оставалась смертность от инфекций. В 1990 г. в селах Восточной Сибири от них умерли по 32,2 чел. из 10 тыс. новорожденных против 19,7 чел. в целом по селам РСФСР [3. С. 379385]. Показатель этой смертности также был одним из самых высоких в России. Очевидно, что при наличии квалифицированной медицинской помощи и надлежащем уходе за детьми многих смертей можно было избежать. Высокие показатели гибели грудных детей от внешних причин были ярчайшим свидетельством сохранения в обществе низкой культуры отношения к ребенку и вообще к человеческой жизни.
Небольшое снижение смертности младенцев и резкое сокращение ее у детей (1-14 лет), рост у молодежи и лиц среднего возраста, особенно у мужчин, незначительное ее увеличение в старших возрастных группах способствовали перестройке в 1960-1980-х гг. половозрастной структуры уходивших из жизни сельчан. Распределение их по возрастам свидетельствует, что в селах Восточной Сибири, как и России, общий уровень смертности в последние советские десятилетия определялся уже не детьми, как при традиционном ее типе, а взрослым населением. Так, доля детей 0-14 лет в общей массе умерших сибиряков составляла 24,2-27,7% по разным территориям региона в 1959 г. и 5,7% в 1990 г. Перемещение абсолютного большинства смертных случаев во взрослый возраст явилось большим достижением процесса модернизации. Но возрастная структура умиравшего взрослого населения не вписывалась в современные стандарты. В 1990 г. лишь 37,5% от общего числа умерших составляли лица старше 70 лет, а большую часть - трудоспособное население (35,3%) и 60-летние (21,5%). Главная задача модернизации - оттеснение срока ухода из жизни людей в старший возраст - была далека от решения.
Высокая смертность во всех возрастах отрицательно сказывалась на динамике ожидаемой продолжительности предстоящей жизни, которая в селах Восточной Сибири за 30 лет мало изменилась у женского населения, а у мужского даже сократилась. В 19581959 гг. она составляла 62,4 года у мужчин и 70,0 - у
женщин, в 1990-1991 гг. - соответственно 60,4 и
71.6 года. Продолжительность жизни сибиряков и особенно сибирячек в конце советского периода в селах региона была короче, чем в городах (62,1 и 73,1 года), в целом в российских деревнях (61,7 и 73,9 года) и в сельской местности других экономических районов РСФСР. Славившимся «легендарным» здоровьем сибирякам так и не удалось достичь среднего по российским деревням показателя продолжительности жизни. Напротив, в конце 1950-х гг. она была короче у мужчин на 0,5, а через 30 лет - на 1,3 года, у женщин - соответственно на 1,3 и 2,3 года.
Из-за высокой и продолжавшей расти мужской сверхсмертности разница в продолжительности жизни мужчин и женщин в селах региона была очень большой и постоянно увеличивалась. В 1959-1960 гг. она составляла
7.6 года, в 1970 г. - 11,7, в 1980 г. - 12,7, в 1985 г. -
12,8 года. К 1990-1991 гг. разрыв немного сократился -до 11,2 года против 12,2 года в целом по селам России и
11,0 года в городах региона [3. С. 393, 398]. Эти показатели резко выделяются на фоне других государств. В развитых странах в 1970-1980-х гг. мужская жизнь была короче женской на 6-7 лет, в развивающихся - на 2-3 года.
Данные советской статистики смертности часто оцениваются как заниженные. Но и по ним видно, что по отношению к сельским жителям, особенно периферийных районов, таких как Восточная Сибирь, была допущена крупнейшая социальная несправедливость. Заболев одинаковыми с горожанами и даже с сельскими жителями центральных районов страны болезнями,
сибиряки имели значительно меньше шансов выжить. А статистика младенческой смертности показывает, что эта несправедливость в вопросах жизни и смерти начиналась с момента рождения и даже раньше, когда будущие сельские матери теряли здоровье в ненормальных производственных и бытовых условиях.
Поскольку принципиальных различий в смертности сельского населения РСФСР и Восточной Сибири в 1960-1980-х гг. не было, высказанные в литературе оценки характера развития смертности в общероссийском масштабе вполне объясняют ситуацию и в восточно-сибирской деревне. Они сводятся к тому, что необычайно высокий для развитых стран уровень и рост смертности в России явились продуктом искусственно ускоренной, но незаконченной модернизации общества, из-за чего вся система индивидуальных и общественных ценностей осталась в значительной степени архаичной. Это в полной мере проявилось в демографическом, в том числе витальном, самосохрани-тельном поведении сельчан. Модернизационные тенденции в развитии смертности были заблокированы, ситуация перестала улучшаться, а по большинству показателей даже ухудшилась [4. Ч. 4]. В этом и заключалась сущность долговременного кризиса смертности в России в последние советские десятилетия, особенно отчетливо проявившегося в восточно-сибирских деревнях. Ситуация была столь острой, что когда в начале 1990-х гг. началась депопуляция, ее первопричиной в сельской местности Восточной Сибири стало именно критическое состояние смертности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Текущий архив Федеральной службы государственной статистики РФ (Росстата).
2. Текущий архив Территориального органа Федеральной службы государственной статистики по Красноярскому краю (Красноярскстата).
3. Численность, состав и движение населения в Российской Федерации: Стат. сб. М., 1992.
4. Демографическая модернизация России. 1900-2000. М., 2006.
5. Естественное движение населения Сибкрая за 1925-1927 гг. Новосибирск, 1930.
Статья представлена научной редакцией «История» 10 апреля 2008 г.
