Слово в фольклорном тексте: семантическая структура и субстанциональные свойства Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

М. А. Сердюк

СЛОВО В ФОЛЬКЛОРНОМ ТЕКСТЕ: СЕМАНТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА И СУБСТАНЦИОНАЛЬНЫЕ СВОЙСТВА

Работа представлена кафедрой русского языка Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина.

В статье освещаются вопросы специфики фольклорной лексемы, описывается семантическая структура фольклорного слова, которая обусловливает его многоаспектность и полифункциональность. Внимание акцентируется на особенностях фольклорной коннотации. Субстанциональные свойства фольклорного слова рассматриваются через призму фольклорной картины мира.

Ключевые слова: фольклор, текст, семантика, традиционная культура, коннотация.

M. Serdyuk

WORD IN FOLKLORE TEXTS: SEMANTIC STRUCTURE AND SUBSTANTIVE PROPERTIES

The article is devoted to the peculiarities of a folklore lexeme; the semantic structure of a folklore word, which conditions its multidimensionality and polyfunctionality, is described. Special attention is paid to folklore connotations. Substantial properties of a folklore word are examined through the prism of the folklore world image.

Key words: folklore, text, meaning, traditional culture, connotation.

В работах по исследованию фольклорных текстов в качестве синонимов к слову «фольклор» используются «устное народное творчество», «народное художественное словесное творчество». Эти синонимические замены не только подчеркивают традиционную форму существования фольклорного произведения - устную, но и свидетельствуют о том, что основная нагрузка в фольклорном тексте лежит на слове: «.. .во-первых, слово в фольклоре является господствующим и определяющим средством и, во-вторых, в силу своей художественной специфичности подлежит самостоятельному историко-фольклорному анализу, разумеется - с возможно более пол-

ным учетом его разнообразных связей вне-словесного порядка» [12, с. 100].

В связи с этим при осуществлении целостного анализа фольклорного текста возникает необходимость выявления специфики фольклорного слова, особенностей его семантической структуры. В современной лингво-фольклористике эта проблема получила достаточно полное освещение на материале различных жанров. В настоящей статье свою задачу мы видим в обобщении корпуса исследований по проблеме специфики фольклорного слова с целью синтезирования имеющихся в лингвофольклористике данных в одно структурированное целое. Кроме того, неко-

торые положения теории семантической структуры фольклорного слова требуют уточнения и дополнения с учетом изучения конкретного материала с позиций как собственно лингвистики, так и лингвофольклористики.

Исследователи языка русского фольклора обращают внимание на неадекватность значения или структуры значений отдельных слов в фольклорном тексте, диалектном и литературном языках. Б. Н. Путилов отмечает: «обычные» слова, которые не утрачивают своего прямого значения, в составе фольклорного текста приобретают дополнительные важные значения, причем это происходит без их метафоризации, без внесения моментов иносказательности [11, с. 22]. Замечание, сделанное исследователем применительно к папуасскому фольклору, оказывается справедливым и для текстов фольклора русского, а следовательно, составляет универсальное свойство фольклорной лексемы в целом. С. Е. Никитина отмечает, что многие слова языка фольклора живут двойной жизнью: как обозначение вещного мира и как символы, знаки напряженного поля традиционных смыслов, актуализирующие часть неосознанных архетипи-ческих представлений [6]. П. П. Червинский подчеркивает, что слова в фольклоре по сравнению со словами языка не просто слова значений, они содержат смыслы, зависящие от отношений и свойств традиции [18].

Таким образом, народное творчество предельно лаконично, и за каждым тщательно отобранным в многовековом использовании фольклорным словом стоит обязательное коннотативное содержание. Наши наблюдения позволяют заключить, что конно-тативное содержание фольклорной лексемы может определяться как внутритекстовыми связями, и тогда мы можем говорить о «текстовых» наращениях семантики, так и внешними (по отношению к тексту, но не к фольклорному произведению!) факторами, и тогда речь идет о «затекстовом» аспекте значения. Дифференцируем названные понятия.

«Текстовая» коннотация возникает в результате включения элемента в систему и обусловливается структурными свойствами этой системы (в данном случае фольклорным

текстом). Например, в русской волшебной сказке слово «золотой», помимо общеязыковых значений «сделанный из золота» и «цвета золота, блестяще-желтый», реализует добавочные «текстовые» значения, наиболее характерные из которых:

1) «творящий волшебство», «оказывающий помощь»: в сказках эпитет «золотой» часто характеризует помощников (в классификации героев волшебной сказки В. Я. Проппа):

«Раз как-то закинул старик свою сеть, начал тянуть, и показалось ему так тяжело, как доселе никогда не бывало: еле-еле вытянул. Смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая - золотая. Взмолилась ему рыбка человечьим голосом...» //Афанасьев. 75. Золотая рыбка.

«Ни мало, ни много пожили они. Пошел Иван Водыч со своими зверями на охоту. Ходил-ходил по лесу, попался ему золотой заяц... Этот заяц золотой попался опять и почти до этого места довел, где брат лежит его» // А. Нечаев и Н. Рыбакова. Иван Водыч и Михаил Водыч.

2) «принадлежащий к иному, волшебному царству», «волшебный, чудесный, необычный»:

У того царя Выслава Андроновича был сад такой богатый, что ни в котором государстве лучше того не было; ...и была у царя одна яблоня любимая, и на этой яблоне росли яблочки все золотые» // Афанасьев. 168. Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о сером волке.

В волшебной сказке эпитет «золотой» со значением «принадлежащий к иному, волшебному царству» часто характеризует предметы (в широком смысле этого слова), которые являются объектами поисков героя (свинка золотая щетинка, олень золотые рога, коза золотые рога, уточка золотые перышки и др.) или орудием испытания героя (трудные задачи в классификации В. Я. Проппа):

«Повадилась к царю Выславу в сад летать Жар-птица; на ней все перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны... Царь Выслав Андронович весьма крушился о той яблоне, что Жар-птица много яблок с нее

сорвала; почему призвал к себе трех своих сыновей и сказал им: «Дети мои разлюбезные! Кто из вас может поймать в моем саду Жар-птицу?» // Афанасьев. 168. Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о сером волке.

«И выросла из них яблонька - да какая! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные» // А. Нечаев и Н. Рыбакова. Крошечка-Хаврошечка.

По мнению В. Я. Проппа, в сказках о гонимой падчерице (в данном случае «Крошечка - Хаврошечка») «условие царевича жениться только на той, которая сорвет ему плоды с чудесного дерева, «морфологически представляет собой предсвадебную трудную задачу» [10, с. 268].

Необходимо акцентировать внимание на том, что «текстовая» коннотация обусловлена всей системой фольклорного мира и его языка. «Вторичные текстовые» смыслы фольклорных лексем разнообразны, они зависят от жанра произведения, места слова в тексте, семантического окружения.

Понимание «затекстового» аспекта значения фольклорного слова отлично от принятого определения коннотации. «Затексто-вая» коннотация имеет «дотекстовый» статус и определяется, «диктуется» фольклорным авантекстом (термин введен в фольклористику С. Ю. Неклюдовым [4, с. 3]), который включает компоненты, принадлежащие традиции, а также культурно-языковую картину мира и мифопоэтическую модель мира определенного жанра. Таким образом, «за-текстовая» коннотация включает в себя то, что мы отмечаем за пределами собственно народного творчества. Это прежде всего индивидуально-эмоциональный комплекс, которым сопровождается для человека почти каждое используемое им слово. Помимо того, в фольклорную коннотацию включается так называемый ассоциативный тезаурус [7]. Фольклорная коннотация включает и национальное мировоззрение, и народное мироощущение, и строй образного народного мышления, а потому становление носителя фольклора предполагает не только усвоение круга сюжетов, жанровой специфики, техни-

ки создания фольклорных произведений, но и всей коннотации, которую можно назвать условно «фольклорным миром».

Таким образом, источником «затексто-вой» коннотации в фольклоре являются те традиционные фольклорные смыслы, которые не рождаются в тексте, они привносятся словом извне, но играют заметную роль в композиции и содержании фольклорного произведения. На наш взгляд, условно «затекстовые» коннотации в фольклоре можно обозначить как семиотические, символические и культурные.

Семиотические коннотации обусловлены тем, что в текстах произведений устного народного творчества слова вербализуют семиотические оппозиции, репрезентируя их положительный или отрицательный член. При этом семиотическая функция может быть основной и трансформировать семантические признаки слова [7; 8]. Приоритетными в построении, например, песенной фольклорной картины мира являются оппозиции «свой -чужой», «чистый - нечистый», которые реализуются через частные оппозиции:

• «свой - чужой»: в социальном плане «невеста - жених», «невестка - свекровь» и др.; в религиозно-этическом плане «свои - враги»;

• «чистый - нечистый»: ритуально «чистый - нечистый», сексуально «чистый - нечистый» и др.

Наиболее четко традиционные смыслы проявляются в обрядовых песнях. Напротив, в необрядовой лирике преобладает денотативное значение лексемы [13, с. 78]. Проиллюстрируем сказанное примерами.

В народно-песенных текстах лексемы «река», «ручей», с одной стороны, реализуют свое общеязыковое значение «водоем определенного типа» и используются для введения локальных характеристик предметов, например:

Ты ручей, ты мой ручей!

Ладо ручей!

Бел серебряный!

Как по том ли по ручью

Съезжалися гости

К Сергею на свадьбу...

(Обрядовая поэзия, № 420)

С другой стороны, лексемы «река», «ручей» в народной лирике реализуют традици-

онный смысл «чужой». В приведенном фрагменте свадебной песни это граница между «своим» и «чужим» миром (семья невесты - семья жениха). Здесь на первый план выступают традиционные смыслы (семиотические коннотации), изобразительные функции лексем вторичны, они как бы наслаиваются на семиотическую функцию.

В необрядовой песне объекты локуса часто конкретизируются: «горы Воробьев-ские», «степь Саратовская» или «Моздокская», например:

Уж ты степь моя, степь Моздокская,

Хорошо ль, моя степь, разукрашена?

Разукрашена степь большими дорогами,

Далеко, широко протянулася...

Как по той ли степи ездят там извозчики,

Все извозчики, все коломенцы.

Да случилась с ними бедушка немалая.

(К.-Як., II, № 125)

В текстах подобного типа довлеющим оказывается денотативное значение: лексемы с локальной семантикой выполняют прежде всего описательно-изобразительные функции и используются для введения локальных характеристик предметов, действий - это место, где совершается описанное в песне событие. Однако нельзя отрицать и присутствия традиционных смыслов в семантике этих лексем.

Так, в песнях солдатских, казачьих «горы», «степь» - члены оппозиции «свой - чужой»: они реализуют коннотацию «чужой»; «дорога» - граница между своим и чужим миром. В песнях любовных лексемы «сад», «грушица», помимо денотативного значения «указание на место», реализуют коннотатив-ное семиотическое значение «свой», лексема «лес» реализует денотативное значение «густо засаженная деревьями местность» и кон-нотативное семиотическое значение «чужой, незащищенный». Как показывает анализ песенного материала, слова с темпоральной семантикой (рассвет, заря, вечер, ночь) также служат в фольклорном тексте не только для обозначения времени суток, но и вносят дополнительные смысловые оттенки: «рассвет», «заря» - «защитное время», «ночь»,

«вечера» - «опасное время». По коннотатив-ному семитическому признаку эти слова образуют оппозиции «чистый - нечистый», «добрый - злой».

Невозможно представить произведения фольклора без символов, в которых косвенно воплотились эстетические идеалы народа. Следовательно, наличие коннотативного символического компонента значения - это тоже одно из важнейших свойств семантической структуры фольклорного слова, например:

Травка-муравка, зеленая моя! Знать-то мне по травушке не хаживати, Травки-муравки не таптывати, На свою любезную не сматривати!

К.-Як., II № 654

В лирических песнях «топтать траву» означает «любить девушку», сватать ее. «Не таптывать травы» - значит «не иметь возможности любить девушку». И далее это разъясняется конкретным содержанием песни: у девушки очень грозные родители, и они ее «не пущают на улицу гулять».

По замечанию М. А. Венгранович, символические образы относятся к традиционным элементам лексического уровня фольклорного текста, они художественно концентрируют традиционный социокультурный опыт и выступают в составе текста в качестве самостоятельного микротекста, восходящего к макротексту фольклорной традиции в целом [2].

Приведем еще один пример:

Ветры мои, ветры, вы буйные ветры!

Не можете ли вы, ветры, горыраскачати?

Гусли мои, гусли, звончатые гусли!

Не можете ли вы, гусли, вдову развеселити?

У меня, у вдовушки, четыре кручины,

Четыре кручины да пятое горе,

Да пятое горе, что нет его боле!

Первая кручина - нет ни дров, ни лучины...

(Обрядовая поэзия, № 96)

С. Г. Лазутин, анализируя текст данной песни, отмечает: «В приведенной песне поэтические символы выполняют очень важные эмоционально-выразительные, идейно-художественные функции. Первые четыре строки песни, в которые введены поэтиче-

ские символы печали и горя - ветры, горы и гусли, сразу же придают песне эмоциональную окраску, ярко и сильно выражают горестное настроение, тяжелые душевные переживания героини...» [3, с. 116].

Показательны наблюдения С. М. Толстой, которая акцентирует внимание на наличие у слов в контексте культуры, помимо общеязыковых значений, культурной семантики, которая редко и лишь случайно фиксируется словарями [14, с. 4]. Например, в контексте свадебного обряда, калиной может называться невеста, брачная рубаха невесты со следами крови, песня, исполняемая на свадьбе, и др., но, как правило, присутствует и само растение в виде украшения каравая, части убранства дома невесты, детали ее одежды и др. В известной лирической песне «Калинушка» артефакт «калина» теряет свое «вещное» содержание, свои непосредственные связи с обрядом и становится культурным символом -передает психологическое состояние замужней женщины, ее глубокую девичью грусть по прежней жизни в кругу подруг (калина в фольклоре - символ девицы).

Наличие культурного пласта в семантической структуре ключевых слов фольклорного текста подчеркивает такое универсальное свойство фольклорной лексемы, как изо-функциональность, т. е. «синонимичность» другим знакам культуры: предметам обряда, атрибутам определенной ситуации и др.

Облигаторным свойством фольклорной лексемы является предельная обобщенность семантики, проявляющаяся как на денотативном, так и на коннотативном уровне.

Обобщенность семантики фольклорного слова на денотативном уровне обусловлена характерной для фольклора предельной обобщенностью образов и проявляется в том, что в фольклорном тексте разные слова, объединенные общетематическим значением, могут свободно замещать друг друга и вступать в синонимические отношения.

Так, «море», «озеро», «река» воспринимаются не только как обозначения водоемов определенного типа, но и как обобщающие понятия «воды». Это позволяет им вступать в ассоциативно-синонимические отношения (мо-

ре-река, волны-реки и др.). А. Т. Хроленко определяет это свойство фольклорной лексемы как парадигматичность: поскольку в фольклоре семантика слова шире своего разговорно-бытового «номинала», можно объяснить, почему так широко распространены в народном творчестве ассоциативные сочетания типа «гуси-лебеди», «хлеб-соль», «злато-серебро» и др., в которых семантический объем пары больше суммы значений каждого компонента [17, с. 72].

Нужно подчеркнуть, что в народном словесном творчестве обобщенность слова распространяется не только на класс однотипных реалий, но и на совокупность однотипных классов. Таким образом, слова включаются в квазисинонимический ряд, где наряду с полными словарными синонимами оказываются слова, достаточно далекие друг от друга, но встречающиеся рядом и создающие эффект усиления. Подобными свойствами фольклорных слов объясняются многие песенные алогизмы, например:

Уж ты ель моя, елушка,

Зеленая сосенушка... (хвойное дерево)

(Варганова, № 576)

Соловей мой, соловеюшко, Соловей мой молоденький, Отлетная пташечка, Рябая кукушечка... (птица)

(Варганова, № 865)

Обобщенность семантики фольклорного слова на коннотативном уровне обусловлена тем, что между словом и смыслом в фольклоре нет прямых соответствий. Смысл в фольклорном тексте предстает не как значение слов, усложненное, неопределенное и многоплановое, а как отраженный в слове волевой импульс, акт-деяние [15], элемент модели мира [16]. Как отмечает П.П. Червинский, «традиционный смысл - член не одной парадигмы и носитель не одного грамматического значения» [18, с. 16].

При употреблении в контексте происходит конкретизация того или иного традиционного значения. Один и тот же смысл в фольклорном тексте способен передаваться значениями различных лексем. Например, традици-

онный смысл «свой» может передаваться в народной лирике лексемами «дом», «сад», в сказке на микрокосмическом уровне лексемами «дом», «изба»; смысл «чужой» соответственно лексемами «роща», «лес», «поле» в лирической песне и «лес», «море» в сказке.

Таким образом, можно утверждать, что фольклорное слово является не только знаком понятия или реалии, но и знаком традиционного смысла, вследствие чего обладает исходным общетематическим значением, что проявляется в фольклорных текстах как в рамках одного жанра, так и разных жанров.

И. А. Оссовецкий [9] на примере анализа квантитативной лексики убедительно показал, что в семантической структуре фольклорного слова преобладает гиперсема, а видовые значения лексемы частично нейтрализуются, превращаясь в показатели общего инвариантного значения. Основываясь на этом положении, можно заключить, что лексемы «дом», «сад», «изба» в фольклорном тексте объединены гиперсемой «свой», которая является положительным членом универсальной семиотической оппозиции «свой -чужой»; а лексемы «море», «роща», «лес» объединены гиперсемой «чужой», которая выступает в качестве отрицательного члена названной оппозиции.

Ученые констатируют, что в фольклорных текстах большинство знаменательных слов ценностно окрашено. Это обусловливает наличие в семантической структуре фольклорного слова особого оценочного компонента, который довольно часто преобладает и даже нейтрализует номинативный. Акцентуация ценностной составляющей в семантической структуре фольклорного слова является требованием жанра фольклора с его нравственной оценкой всего существующего в фольклорном мире. Субъектом языковой оценки в фольклорных текстах является коллективная языковая личность, фольклорный социум: «Семантика фольклорного слова, извлекаемая из семиотических и символических глубин народной культуры, формируется оценивающим и эмоциональным взглядом фольклорного социума на предмет, обозначенный этим словом» [7, с. 38].

Народно-поэтическое слово не только строит фольклорный мир, но и оценивает его. Особенно это показательно в тех случаях, «когда употребление слова в номинативном значении противоречит логике здравого смысла», именно тогда «мы отчетливо видим оценочный характер его» [17, с. 72]. Так, А. Т. Хроленко на материале лирической песни убедительно показал, что слово «белый» в народных произведениях не только обозначение цвета, но и универсальный знак положительного. Эмоционально-экспрессивно окрашено в песне и слово «новый», оно также всегда употребляется со знаком «+»: новый терем, новые ворота, новые сени, новые сани, новая скрипочка, новая хата... Приведем пример:

Што ходил, гулял молодец, детинушка, парень молодой,

Што на том на детинушке халат новый, новый голубой...

Што завидела девушка со своего высокого терема:

- Што ходи, ходи, паренечек, пойди заночуй ко мне!

- Што боюсь, боюсь, девица, што всю ноченьку просплю...

(К.-Як., II, № 186)

Слово «новый» в фольклорных текстах часто теряет свою способность образовывать антонимическую пару со словом «старый», поскольку в его структуре преобладающим является не номинативный компонент семантики, а оценочный.

Резюмируя сказанное о специфике семантики фольклорного слова, можно констатировать, что фольклорное слово состоит из видимой (текстовой) и невидимой (затексто-вой) частей, а фольклорная семема имеет иерархическую структуру и включает в себя следующие типы сем:

• гиперсема, выражающая общетематическое значение;

• денотативная сема, выражающая прямое (общеязыковое) значение;

• коннотативные семы, выражающие «приращение смысла», т. е. дополнительные содержательные и стилистические значения, в

том числе и оценочные: «текстовые» и «за-текстовые» (традиционные: символические, культурные, семиотические).

Перечисленные виды сем в составе фольклорной семемы не изолированы, их трудно, а иногда практически невозможно выделить «в чистом виде», они взаимно проникают друг в друга, что приводит к диффузии семантики слова в фольклорном тексте, которая, с одной стороны, делает семантический объем фольклорного слова насыщенным, а с другой стороны, приводит к известной неопределенности его значения [1].

Кроме того, фольклорное слово обладает отчетливо выраженным «блоковым» характером, в нем заранее уже заданы определенные свойства, которые будут реализованы в тексте: в фольклоре «предшествующий эле-

мент в какой-то мере программирует последующий» [5].

Специфика семантики фольклорного слова обусловливает его многоаспектность, которая проявляется в определенных свойствах: предельная обобщенность семантики, ассоциативность, парадигматичность, семантическая диффузность, идиоматичность, во-кативность (способность актуализировать традиционные смыслы), изофункциональ-ность («синонимичность» другим знакам культуры).

Перечисленные свойства фольклорного слова являются градуированными, т. е. могут быть характерны для определенной лексемы в большей или меньшей степени, что обусловлено жанром фольклорного произведения и соответствующими фольклорными авантекстовыми элементами.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бобунова М. А. Фольклорная лексикография: становление, теоретические и практические результаты, перспективы. Курск: Изд-во Курск. гос. ун-та, 2004. 240 с.

2. Венгранович М. А. Экстралингвистическая обусловленность лингвостилевой специфики фольклорного текста. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2004. 197 с.

3. Лазутин С. Г. Поэтика русского фольклора. М., 1989. 223 с.

4. Неклюдов С. Ю. Авантекст в фольклорной традиции // Живая старина. № 4. 2001. С. 2-4.

5. Неклюдов С. Ю. Чудо в былине // Уч. записки Тарт. гос. ун-та. Труды по знаковым системам. IV. Тарту, 1969; Вып. 326. С. 146-158.

6. Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание. М: Наука, 1993. 385 с.

7. Никитина С. Е. Культурно-языковая картина мира в тезаурусном описании: дис. в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1999. 54 с.

8. Никитина С. Е., Кукушкина Е. Д. Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах (опыт те-заурусного описания). М.: ИЯз РАН, 2000. 216 с.

9. Оссовецкий И. А. Некоторые наблюдения над языком стихотворного фольклора // Очерки по стилистике художественной речи. М.: Наука, 1979. С. 199-252.

10. Пропп В. Русская сказка (Собрание трудов В. Я. Проппа). Научная редакция, комментарии Ю. С. Рассказова. М.: Лабиринт, 2000. 416 с.

11. Путилов Б. Н. Проблемы изучения песенно-музыкального фольклора Берега Маклая // Советская этнография. 1976. № 2.

12. Путилов Б. Н. Современная фольклористика и проблемы текстологии // Русская литература. 1963. № 4.

13. Сердюк М. А. Художественные функции категории лица в народной лирике. Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2003. 127 с.

14. Толстая С. М. Язык и культура и язык культуры // Живая старина. 2004. № 1. С. 4-7.

15. Толстой Н. И. Некоторые проблемы сравнительной славянской семасиологии // Славянское языкознание. IV Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1968. С. 339-365.

16. Топоров В. Н. Предыстория литературы у славян. Опыт реконструкции: Введение в курс истории славянских литератур. М.: РГГУ, 1998. 318 с.

17. Хроленко А. Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1992. 137 с.

18. Червинский П. П. Семантический язык фольклорной традиции. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского университета, 1989. 224 с.