CC BY
148
Д.В. Диденко
СИСТЕМА ПРИОРИТЕТОВ
централизованного планирования
Основополагающая идея централизованного управления и директивного планирования в масштабах национальной экономики может быть сформулирована следующим образом: сосредоточение ограниченных ресурсов в едином центре, уполномоченном принимать решения об их распределении, в целях сокращения транзакционных издержек, связанных с конфликтами интересов, конкуренцией и неполнотой информации у множества экономических агентов. Ее сторонники считали, что более информированные и компетентные деятели планирования способны эффективнее управлять экономикой, а основным препятствием является наличие сильных социальных групп интересов, сопротивление которых должно быть сломлено. В первой половине XX в. данная идея (сформулированная в других категориях) представлялась рациональной и обоснованной многим представителям левого направления общественной мысли.
Централизованное планирование
Централизованное планирование национальной экономики является существенной характеристикой системы, идентифицировавшей себя как социалистическая. В отдельных странах с рыночной экономикой (например, в Японии, Южной Корее, Франции после Второй мировой войны) государство осуществляло попытки координировать деятельность различных экономических агентов путем установления целевых ориентиров. Но оно никогда не доходило до директивного предписания результатов их работы и пыталось распределять основную часть хозяйственных ресурсов.
СССР был первой страной, где новая революционная элита получила властные механизмы для осуществления такого социально-экономического эксперимента. В другие социалистические страны основные правила и практики планирования были перенесены из Советского Союза после Второй мировой войны в довольно умеренном виде. Специфический опыт этих стран в области планирования в его сопоставлении с советским исследовали, в частности, М. Эллман и А. Ноув1.
Поскольку европейские сателлиты СССР начали строить социализм на более высоком уровне развития, у них не было необходимости прибегать к мобилизационным методам накопления факторов производства, сопровождавшимся чрезвычайно жесткими формами командного управления. Не будучи самодостаточными субъектами международной политики, они также не имели необходимости нести повышенное бремя военных
расходов. Их отход от советской модели централизованного планирования обозначился еще до распада СССР: в Югославии — почти с начала коммунистического правления (2-я половина 1940-х гг.), в Венгрии — после 1968 г., Китай в середине 1950-х гг. обозначил отход от сверхцентрализованной советской модели, а на рубеже 1970-1980-х гг. начал рыночные экономические реформы, а через несколько лет за ним последовал Вьетнам.
Система предпочтений социалистического планирования
Идея такой системы принадлежит А. Бергсону2. Он пытался найти внутреннюю логику, существенные характеристики экономического поведения и оценить эффективность их решений в контексте целеполагания и механизмов функционирования социалистической системы.
М. Харрисон3 отмечал наличие двух философских подходов и практик планирования, возникших в конце 1920-х гг. — школы сбалансированности и мобилизационной школы. Основное содержание первой заключалось в адаптации процесса накопления капитала к нуждам потребления домохозяйств и другим параметрам социального благосостояния, не нарушая социально-экономическое равновесие. Вторая школа подчеркивала первичную роль политических решений для выполнения поставленных целей, невзирая на связанные с этим жертвы и издержки использования насилия и принуждения. Оба подхода сосуществовали в рамках советской системы, поскольку признавали необходимость накопления капитала для ускорения экономического развития. В конце 1920-х гг. победила мобилизационная школа, а концепции школы сбалансированности были видоизменены. После каждой кампании силовой мобилизации возникала необходимость во временной передышке в виде адаптационной фазы, восстанавливающей нарушенный баланс как условие последующей мобилизационной кампании.
Я. Корнаи, обобщивший характерные черты функционирования социалистической системы, определял планирование как прямое бюрократическое управление, которое сталкивается с препятствиями в виде конфликта интересов между принципалом (имеет полномочия приказывать) и агентами (обязаны исполнять приказы), а также с искажениями информации при ее передаче по вертикали4. Его скептицизм относительно влияния предпочтений плановиков на структуру конечного выпуска основывался на том, что их приоритеты часто менялись в зависимости от политической конъюнктуры и возникали незапланированные побочные эффекты принимавшихся решений5. Однако Я. Корнаи не видел различий между инвариантными убеждениями, безоговорочно разделявшимися большинством экспертов и руководителей (например, остаточный подход к текущему потреблению и приоритетный — к инвестициям), и теми, которые могли быть
предметом многочисленных пропагандистских кампаний, но менялись с течением времени (например, потребность в импортном или отечественном оборудовании для технологической модернизации промышленности).
Характеризуя основные черты социалистического планирования, М. Эллман6 сделал вывод, что плановики рассматривают материальные продукты как основу и условие существования, а средства производства имеют приоритет перед потребительскими товарами.
Цель исследований Е. Залески7 и А. Ноува8 заключалась в изучении советского архетипа централизованного планирования, т.е. того, как функционировала советская командная экономика и в каких аспектах практика планирования не соответствовала его теоретическим принципам. Если Е. Залески изучал ранние стадии развития плановой экономики, то А. Ноув делал свои обобщения на основе ее хронологии. Оба автора обращали особое внимание на то, что среднесрочные генеральные направления не транслировались в краткосрочные операционные планы, которые часто не выполнялись, при этом информационные потоки подвергались искажению. Несоответствие между намерениями и результатами объясняли неадекватными критериями успешности и вытекавшим из них поведением различных групп интересов и акторов9. Напротив, П. Аллен настаивал на том, что основные стратегии, отраженные в планах, в целом реализовыва-лись, но в позднем СССР это вряд ли это имело положительное значение с точки зрения развития экономики10.
Примечательно, что подход, разработанный Е. Залески и А. Ноувом, нашел сильную эмпирическую поддержку в исследованиях П. Грегори11 и М. Харрисона12, основанных на данных из открывшихся в 1990-е гг. советских архивов. П. Грегори удалось обосновать важный тезис, что фактическое распределение ресурсов не соответствовало ни базовой идее централизованного планирования, ни его основным декларированным принципам. Генеральные направления, одобренные высшим политическим руководством, не были увязаны с операционными планами производственных единиц. Планы устанавливали на основе догадок, интуиции, а вместо точных расчетов и вертикальной субординации осуществлялся торг на каждом уровне советской экономики. В результате лоббирования и административного торга годовые планы в процессе их выполнения часто пересматривали, они не были обеспечены поставками ресурсов в требуемом объеме. Как и Я. Корнаи, П. Грегори и М. Харрисон объясняли данные явления наличием конфликта интересов между принципалом и агентами. Кроме того, по мнению П. Грегори, основой распределения ресурсов выступал план капитальных вложений (а не производственный план), в котором выражались фактические приоритеты плановиков13.
В период нахождения у власти И. Сталина в СССР установились весьма устойчивые приоритеты, свойственные централизованному планированию:
1) инвестиций перед потреблением, промышленности перед сельским хозяйством, материального производства перед сферой услуг как наименее важного сектора;
2) тяжелой индустрии (средств производства) перед легкой промышленностью (потребительскими товарами);
3) военной продукции перед гражданской;
4) отечественных товаров перед импортными.
Ключевой приоритет инвестиций перед потреблением был теоретически обоснован в конце 1920-х гг. в математической модели экономического роста Г.А. Фельдмана14.
П. Грегори подчеркивал, что плановики были последовательны в реализации экономической политики. В СССР и странах Восточной Европы всегда вкладывали больше средств в тяжелую и военную промышленность, меньше —в развитие сферы услуг и внешнюю торговлю, завышали уровень накопления капитала и занижали долю городского населения. Все это противоречило соответствующим мерам в странах с рыночной экономикой на сопоставимом уровне развития15.
Многочисленные свидетельства говорят в пользу того, что установленная плановиками система стимулов (мягкие бюджетные ограничения) склоняла руководителей предприятий к максимизации валового объема выпуска, рассматривая финансовую эффективность как менее значимый фактор. Например, худшей ситуацией считалась та, при которой неплатежеспособный завод прекращает выпуск стали в результате банкротства, чем если бы он продолжает реализовывать ее по цене ниже себестоимости16.
П. Грегори смог объяснить, почему эмпирические данные по раннему СССР не показывают картину устойчивого роста инвестиций, а в отдельные периоды потребление получало приоритет в фактическом распределении ресурсов. Причиной была необходимость в положительном стимулировании для работников приоритетных отраслей, которые уклонялись от работы с маржинальным уровнем производительности, если их заработная плата падала ниже субъективно воспринимаемого «справедливого» уровня17. Архивные данные свидетельствуют о вере советских руководителей в сильную связь между потреблением и трудовыми усилиями: в 1930-е гг. высший орган политического руководства страной, Политбюро ЦК ВКП(б), посвящал больше времени вопросам, связанным с потреблением, чем каким-либо другим, особенно на внеочередных заседаниях18. Только голод 1932 г. вынудил власти временно выделять больше ресурсов на потребление за счет инвестиций.
Плановая система существовала в СССР на протяжении 50 лет, хотя детально организации планирования и менялась с течением времени. Даже несмотря на использование математических методов оптимизации (линейного программирования и т.д.), добиться сбалансированности планов экономистам не удавалось. Напротив, возросли оппортунизм производителей и их способность манипулировать показателями и ожиданиями плановиков19. Вследствие этого планы становились все менее амбициозными, а сбалансированный подход возобладал над мобилизационным.
Чистый материальный продукт как результат
Страны с рыночной экономикой, по крайней мере с середины XX в., измеряли совокупный результат хозяйственной деятельности в категориях валового национального продукта, включая добавленную стоимость, создаваемую в сфере материального и нематериального производств. Страны с централизованной экономикой делали это в категориях чистого материального продукта (ЧМП) с исключением продукции большинства отраслей сервисного сектора, отличавшихся большей или меньшей интеллектуало-емкостью.
Советская официальная идеология рассматривала продукцию нематериального (в том числе интеллектуального) производства не как самоценность, а как средство для повышения объема материального выпуска. Убеждение, что за пределами сектора материального производства не может создаваться какая-либо новая стоимость, послужило основой концепции национального дохода, сводившей его к ЧМП. Это убеждение восходит к А. Смиту, разделявшему производительный и непроизводительный труд в зависимости от материальности его результатов, и было характерно для индустриального общества. Обращавшаяся к марксизму советская экономическая теория применяла это разделение к отраслям материального и нематериального производства.
Таким образом, деятели планирования рассматривали нематериальный выпуск как предназначенный целиком для промежуточного потребления.
Кадры и техника как производственные ресурсы
Из сказанного следует, что теоретически приоритетное значение для социалистических плановиков имело формирование физического (а не человеческого) капитала.
Но это не означало, что они действительно предполагали, что инвестиции в физический капитал постоянно должны расти быстрее, чем в отрасли, формирующие человеческий капитал. Невозможность практического перенесения общетеоретических предпочтений в действующую экономику заставляло корректировать основную тенденцию.
Сталкиваясь с острой потребностью в ресурсах для ускоренной технологической модернизации национальной экономики, особенно квалифицированных трудовых ресурсов, руководители были вынуждены обращать внимание на образование как важное экономическое благо, используя в качестве обоснования марксистскую экономическую теорию.
Трудовая теория стоимости источником ее создания признавала только труд, исключая какую-либо факторную роль капитала (в физической форме), рассматриваемого в качестве средства производства. Это наводило на мысль, что образование и квалификационные навыки все же не менее важны для роста производительности труда, чем физический капитал. Некоторые исследователи20 обращали внимание на то, как производительность рабочей силы и ее факторы объясняют советская теория заработной платы и теория человеческого капитала, сформулированная американскими экономистами на рубеже 1950-1960-х гг.
Основополагающая работа в данной области21 принадлежит С. Стру-милину — одному из основателей Госплана, заместителю его председателя в 1920-начале 1930-х гг. Он рассматривал труд работников образования как производительный, а расходы на образование — как инвестиции, ведущие к росту производства индивидуальных и общественных благ. Струмилин нашел сильные аргументы в пользу расширения государственных затрат на образование, составлявших в 1923/24 финансовом году лишь 0,9% ВНП по сравнению с 1,6% в 1913 г.22. Несмотря на использование сомнительной методологии, приводившее к завышению уровня отдачи, принципиально значимой в тех условиях была сама постановка вопроса об индивидуальной и общественной рентабельности образования. Кроме того, С. Струмилин и математик Л. Лахтин сумели построить формулу индивидуальной отдачи23, в существенных моментах предвосхитившую уравнение Дж. Минцера24 (уровень индивидуальной отдачи от квалификации выражался прямой линейной зависимостью от числа лет обучения, стажа работы на одном предприятии и полиномиальной второго порядка — от возраста).
Хотя взгляды Струмилина на образование как производительную отрасль не были поддержаны другими советскими экономистами-теоретиками, а сам он не возвращался в своих публикациях к данной теме на протяжении 40 лет, влияние его новаторской работы на советскую экономическую политику оказалось значительным.
Экономическая мысль (не только марксистская) того времени единственной формой капитала считала физическую. В 1935 г. И. Сталин признал, что «из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры»25 (подразумевая, конечно, политически лояльные кадры). Причем часто цитировавшиеся в советской пропагандистской литературе слова Сталина о том, что кадры,
овладевшие новой техникой, «решают все»26, не были только лозунгом. Премии работникам интеллектуального труда относительно рабочих в промышленности выросли с 74% в 1929 г. (провозглашенном Сталиным «годом великого перелома»27) до 105% в 1933 г.28, а заработная плата работающих в сфере образования, науки и культуры (просвещения) — с 99 до 113% к средней зарплате в государственном (преимущественно городском) секторе экономики29. Уровень государственных затрат на образование в 1929-1939 гг. возрос с 2,5 до 5,4% ВНП30. Эти данные свидетельствуют о том, что советская официальная идеология проявляла гибкость, адаптировалась к реальным вызовам, с которыми сталкивалось общество, и к интересам его элиты.
Однако обязательства, взятые советскими плановиками по отношению к интеллектуальным ресурсам общества, выполнялись непоследовательно несмотря на официальное славословие, направленное в адрес образования, науки и технического прогресса. Уровень государственных расходов на образование по отношению к ВНП с максимальных (6,4% в 1947 г.) постепенно снижался с небольшими и временными коррекциями до 3,4% в 1990 г.31. В позднесоветских партийных документах и научной литературе часто указывалось на процесс превращения науки в непосредственную производительную силу. Однако уровень зарплаты в этой отрасли за период 1945-1985 гг. понизился со 151 до 106% по отношению к средней в государственном секторе экономики32.
Теоретическая основа логики плановиков, стоявшей за эмпирически наблюдаемым процессом, могла заключаться в том, что трудовая теория стоимости подразумевала совершенную редукцию квалифицированного труда к неквалифицированному. Следовательно, в какой-то момент плановики могли решить, что более эффективным может стать повышение уровня образования при снижении его удельной стоимости, даже с учетом потерь в качестве.
Сбалансированный подход к планированию возобладал в 1950-1980-е гг. В качестве побочного эффекта широко распространилось мнение, что образовательный уровень советских работников оказался завышенным относительно потребностей экономики. По мере накопления дисбалансов в советской образовательной системе, как и в экономике в целом, лучшим решением могло показаться относительное сокращение плановых затрат.
Снижение как оплаты квалифицированного труда, так и доли интеллектуального производства в структуре национальной экономики могло произойти под влиянием изменений в соотношении спроса и предложения на советском квазирынке труда33.
Одной из причин могло быть то, что группы интересов в крупной промышленности были лучше организованы и потому больше преуспели в
своем продвижении. Данные явления относятся к периоду, когда командная система потеряла прежнюю мобилизационную энергию, а репрессивное принуждение ослабло, оставляя больше возможностей для горизонтальных взаимодействий (включая лоббирование и административный торг) с целью повлиять на планирование и распределение ресурсов34.
Выводы
Логика социалистических плановиков и лежащие в ее основе приоритеты в теоретической и практической сферах показали, что в политике государственного социализма преобладала тенденция признания большей ценности материалоемких капитальных товаров (физический капитал) перед потребительскими товарами (материальных и нематериальных) и материального производства по отношению к интеллектуальному.
Практика централизованного планирования помимо теоретических установок испытывала воздействие заинтересованных социальных сил, в том числе в обеспечении справедливого трудового вознаграждения и лоббирования отраслевых интересов. Эти воздействия приводили к коррекции основной тенденции, когда преобладали на какое-то время вопросы потребления и развития отраслей интеллектуального производства.
Примечания
1 EllmanM. Socialist Planning. Cambridge: Cambridge University Press, 1979; NoveA. The Economics of Feasible Socialism. London: George Allen & Unwin, 1983. P. 79-81, 118-153.
2 Bergson A. The Economics of Soviet Planning. New Haven: Yale University Press, 1964. P. 7-8, 319-325, 339-340.
3 Harrison M. Soviet Planning in Peace and War, 1938-1945. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 3-5, 34-35, 243-244.
4 Корнаи Я. Социалистическая система: политическая экономия коммунизма // Вопросы экономики. 2000. Принстон: Принстонский университет, 1992.
Kornai J. The Socialist System: The Political Economy of Communism. Princeton: Princeton University Press, 1992.
5 Там же. С. 151. Ibid. P. 151.
6 Ellman M. Op. cit. P. 16-18.
7 ZaleskiE. Stalinist Planning for Economic Growth, 1933-1952. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1980.
8 Nove A. The Soviet Economic System. London: George Allen & Unwin, 1977.
9 Zaleski E. Op. cit. P. 83-101; Nove A. The Soviet Economic System. P. 31-59, 85-118.
10 Allen R.C. Farm to Factory: A Reinterpretation of the Soviet Industrial Revolution. Princeton: Princeton University Press, 2003. P. 207.
11 Грегори П. Политическая экономия сталинизма. М.: РОССПЭН; Фонд Первого президента России Б.Н. Ельцина, 2008.
Translated from: Gregory P.R. The Political Economy of Stalinism: Evidence from the Soviet Secret Archives. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.
12 Harrison M. The fundamental problem of command: plan and compliance in a partially centralised economy // Comparative Economic Studies. 2005. Vol. 47. № 2. P. 296-314.
13 Грегори П. Указ. соч. С. 152-158, 103-104, 144, 313-314. Gregory P. Op. cit. P. 152-158, 103-104, 144, 313-314.
14 Фельдман Г.А. К теории темпов народного дохода // Плановое хозяйство. 1928. № 11. С. 146-170. № 12. С. 151-178.
Fel'dman G.A. K teorii tempov narodnogo dohoda // Planovoe hozjajstvo. 1928. № 11. P. 146-170. № 12. P. 151-178.
15 Грегори П. Указ. соч. С. 334, 159. Gregory P. Op. cit. P. 334, 159.
16 Там же. С. 305, 322. Ibid. P. 305, 322.
17 Там же. С. 110-142. Ibid. P. 110-142.
18 Там же. С. 124. Ibid. P. 124.
19 Там же. С. 201-203, 330-331. Ibid. P. 201-203, 330-331.
20 См. напр.: McAuley A. Economic Welfare in the Soviet Union: Poverty, Living Standards and Inequality. Madison: University of Wisconsin Press; Herts: George Allen & Unwin, 1979. P. 186-187.
21 Струмилин С. Хозяйственное значение народного образования // Плановое хозяйство. 1924. № 9-10. C. 16-54.
Strumilin S. Hozjajstvennoe znachenie narodnogo obrazovanija // Planovoe hozjajstvo. 1924. № 9-10. P. 16-54.
22 DidenkoD., FoldvariP., VanLeeuwenB. The spread of human capital in the former Soviet Union area in a comparative perspective: Exploring a new dataset // Journal of Eurasian Studies. 2013. Vol. 4. № 2. Appendix A. Supplementary data. http://dx.doi.org/10.1016/j.euras.2013.03.002
23 Струмилин С. Указ. соч. С. 26. Strumilin S. Op.cit. P. 26.
24 Mincer J. Schooling, Experience and Earnings. N.Y.: National Bureau of Economic Research, 1974. P. 83-89, 129-132.
25 Сталин И.В. Соч. Т. 14. М.: Писатель, 1997. С. 62. Stalin I.V. Sochinenija. Vol. 14. M.: Pisatel', 1997. P. 62.
26 Там же. С. 61. Ibid. P. 61.
27 Сталин И.В. Т. 12. М.: Госполитиздат, 1949. С. 118-135. Stalin I.V. Sochinenija. Vol. 12. M.: Gospolitizdat, 1949. P. 118-135.
28 Didenko D. et al. Op. cit.
29 Рассчитано автором по: Труд в СССР. Статистический справочник. М.: ЦУНХУ Госплана СССР — В/О Союзоргучет, 1936. С. 17.
Author's calculation based on: Trud v SSSR. Statisticheskij spravochnik. M.: CUNHU Gosplana SSSR — V/O Sojuzorguchet, 1936. P. 17.
30 Didenko D. et al. Op. cit.
31 Ibidem.
32 Рассчитано автором по: Труд в СССР. М.: Финансы и статистика, 1988. С. 149. Author's calculation based on: Trud v SSSR. M.: Finansy i statistika, 1988. P. 149.
33 Диденко Д.В. Динамика оплаты работников интеллектуального труда как характе-
ристика роли индустрии знания в СССР // Россия в контексте мирового экономического развития во второй половине XX в. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. С. 284-288.
Didenko D.V. Dinamika oplaty rabotnikov intellektual'nogo truda kak harakteristika roli industrii znanija v SSSR // Rossija v kontekste mirovogo jekonomicheskogo razvitija vo vtoroj polovine XX v. M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 2006. P. 284-288.
34 Грегори П. Указ. соч. С. 320-322, 330-336.
Gregory P. Op. cit. P. 320-322, 330-336.
