Символ как элемент семантики фразеологизмов в русском и французском языках Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 358.9 ББК 56

Зимин Валентин Ильич

доктор филологических наук, профессор г. Москва Василенко Анатолий Петрович кандидат филологических наук, доцент г. Брянск Zimin Valentin Ilyich Doctor of Philology,

Professor Moscow Vasilenko Anatoly Petrovich Candidate of Philology,

Associate Professor Bryansk

Символ как элемент семантики фразеологизмов в русском и французском языках Symbol as a Semantic Constituent of Russian and French Phraseological Units

The article reveals semantic structure of Russian-French phraseological units that represent language particularities of a nation through symbols. The symbol semantics deals with a human’s ability to create an abstract image of real facts and goes side-by-side with unit’s denotation. Therefore, this way of analysis completes the main points of actual linguistic knowledge on phraseological searching.

Ключевые слова: фразеологическая единица, фразеологическое значение, символ, национальная символика, картина мира, национально-культурный компонент.

Key words: phraseological unit, phraseological meaning, symbol, national symbolism, picture of the world, ethno-cultural constituent.

С позиции функционально-параметрического анализа изучение фразеологической единицы позволяет раскрыть массу составляющих устойчивого оборота. Помимо денотативного значения, как правило, выступающего основным в ходе прочтения либо выбора надлежащей структуры, обозначаются категориально-грамматические аспекты, оценочно-экспрессивная информация, мотивированность, стилистическая маркированность [3: 103 - 131].

Фразеологизм, как единица не только языка как системы, но и как выразитель, и представитель национально-культурной специфики, в большей степени заинтересовывает с позиции образности, поскольку не одна единица языка не

может быть столь живописной и в то же время национально ориентированной одновременно. Разумеется, скажем, та же метафора (или другой троп), несомненно, оперирует некой ассоциативной картиной, типа на морозе щеки горят, буря страстей, esprit savant, fleuve de la vie, но не способна конкурировать в образности с фразеологизмом, несмотря даже на то, что метафорическое переосмысление является составляющей фразеологических оборотов.

С этой позиции метафора не способна обладать оттенком национальности. Например, у А.Барбюса: Une hesitation retient la vague humaine qui bat le commencement du plateau (букв.: Нерешительность сдерживает человеческую волну, что бьется у основания помоста). М.Горький: Горы - каменная скука, ограниченная небом.

Вряд ли в приведенных случаях переносное значение на основании сходства может претендовать на этноспецифический характер выражения мысли. Другое дело - фразеологизм, скажем, в тексте О. де Бальзака: A midi, nous mangeons un fruit, un rien de pain sur la pouce, et nous buvons un verre de vin blanc (букв.: В полдень мы съедаем какой-нибудь фрукт, крошку хлеба на ходу и запиваем стаканом белого вина) или А.Серафимовича: Смутно помнил он большой дом, где его драли как сидорову козу.

Во второй группе примеров очевидным является специфика языкового мышления на материале фразеологизмов. Французское sur la pouce (букв.: на большом пальце руки) соответствует русскому перекусить (приставка пере- со значением ‘невысокой степени действия’). Несложно заметить, что привычный образ действия, связанного с приемом пищи у русских, разнится с характером приема пищи у французов - кушать на большом пальце руки. Это как?

Данный способ, состоит в том, что вне надлежащих условиях принимают пищу, предварительно, водрузив её на кисть руки, сложенную в кулак (видимо, из гигиенических соображений), а площадкой (своеобразной тарелкой) для пищи служит зона пересечения выпрямленного вдоль кулака большого и прижатого к тыльной стороне ладони указательного пальцев руки. Такова реалия и связанный с ней образ, закрепившийся в языке.

Другая картина - драть как сидорову козу. Немного истории. Данный оборот реализует значение ‘жестокая и безжалостная порка’. Согласно самому распространенному варианту, выражение построено на переносном значении слов Сидор и коза. Сидором в народе называли злого и жадного человека, который мог даже собственную козу не пожалеть, если та забиралась к нему огород. Козу считали животным вредного нрава, за что, собственно, она и подвергалась иногда порки.

Итак, образность, представленная фразеологизмом, в большей степени информативна по своей структуре, чем та, которая передана свободным сочетанием слов.

Фразеологизм - единица разноплановая. Ее внутренняя форма - это запечатленный (иногда переосмысленный) в многокомпонентном слове образ реальной действительности, с одной стороны, и отражение той же действительности в условных формах (символах), с другой. Символический характер составляющих фразеологизма является важным элементом внутренней формы устойчивого оборота. Компоненты, одновременно играющую роль составного образа, а потом и значения, в то же время являются знаками-символами, которые образуют «сетку вторичных ассоциаций» [1: 76].

Возможно, именно символизм, закрепленный за определенным языковым знаком, пусть и не в полном объеме, но хотя бы частично позволяет декодировать значение фразеологизма. Другими словами, это код внутри кода: символьный внутри языкового [5: 96]. Скажем, в русском языке, фразеологизмы в надежных руках, в чужих руках, держать в руках, длинные руки, на руках, оставаться без рук, под высокую руку, правая рука, протягивать руку, развязать руки, рукой не достать, своими руками, сильная рука объединены общим компонентом рука, которое реализует символьное значение ‘власть’.

Символизм - условная категория, и то, что подходит при изображении одной реалии, не под стать другой. В тех же устойчивых структурах без рук, не с руки, из первых рук, из рук вон с компонентом рука значение ‘власть’ крайне сомнительно.

Символическое (символьное) значение фразеологической единицы (ФЕ) являет собой некий отвлеченный образ. Он формируется в языковом сознании на основе реальных фактов бытия. Но будучи сопряженным с реальностью, символ все же существует в параллельном мире с денотативным или коннота-тивным значениями, дополняя их.

Это ментальное образование, суммирующее представление о фактах бытия, передано ключевым компонентом устойчивой структуры. Однако не каждый ключевой элемент ФЕ может быть таким репрезентантом, а только тот, который становится национально-обусловленным условным знаком для образного обобщения привычных реалий. Такими компонентами-символами можно назвать голова, шея, нос, рот, рука, нога, спина, сердце, душа, бог, черт и др. Они являются центральными в любой лингвокультуре ввиду их первостепенности для человека с точки зрения познания (ощущения на себе) окружающего мира.

Специфика символизма лингвистического знака (в нашем случае ФЕ) проявляется в этнокультурной презентации через номинативные средства языка, попросту говоря, лексемы, которые, десемантизируясь, становятся компонентами в составе фразеологизма.

Так, антропонимические компоненты ФЕ любопытная варвара, куда макар телят не гонял, васька слушает да ест, по сеньке шапка, кузькина мать, тришкин кафтан - репрезентанты символа русскости, поскольку, скажем, в сознании французов данные компоненты не будут «говорящими», а их звуковая оболочка будет чужеродной для носителя данной культуры: кто такой Сенька или Тришка с элементами их одежды? почему именно мать Кузьмы, а не другого человека? и куда ещё не удавалось Макару гонять телят?

Впрочем, и в сознании русскоговорящих не всегда упомянутые образы являются доступными для понимания. Но в данном случае символизм, то есть родственность, русскость, играет определяющую роль: даже если и не понятно, но зато свое, близкое, знакомо на слух.

И, тут же, в полной оппозиции русскости, разумеется, выступят тоже достаточно известные устойчивые обороты громоздить оссу на пелион, гордиев

узел, муки тантала, между сциллой и харибдой, бочка диогена, узы гименея, сизифов труд, пифагоровы штаны, бальзаковский возраст, где ни один антропоним не выступит с этим символическим значением.

Национальная символика в составе фразеологизма определяется при анализе компонентного состава устойчивого оборота. Например, русская структура в руке божией может найти свое отражение в следующем французском фразеологизме bras (main) de Dieu (букв.: рука (кисть) Бога).

Рука - верхняя конечность от плеча до кончиков пальцев. Данному компоненту противопоставляется французские bras - собственно рука (полный эквивалент русскому) и main - кисть, часть руки от запястья до кончиков пальцев.

Несомненно, что сам оборот реализует символьное значение ‘власть’, но по-разному представленное. Компоненты рука и кисть соотносятся по семантическому принципу ‘целое-часть’. Поэтому сама ‘власть’ для русскоговоря-щих является только всеобъемлющей (компонент рука), впрочем, как и для французов - bras de Dieu, но вариант main de Dieu указывает лишь на часть реализуемой власти. Возможно, это символ неполного вмешательства и руководства судьбами людей со стороны субъекта, а лишь помощь, подсказка, в конце концов, поддержка, что позволяет войти в нужное жизненное русло.

Этот же символический ряд ‘безграничное влияние - ограниченное действие’ свойственно структуре avoir les bras (mains) longs (gues) - букв.: иметь руки (кисти) длинные.

Предположительно, что в сознании французов власть имеет как безграничный, так и ограниченный характер, что выражено символически посредством ФЕ-образов.

Возьмем другой символ, также занимающий центральное место в национальном сознании. Жизненный сок, сила, энергия, порода, страсть, родство, месть - то, что подразумевают, говоря о крови.

Так, во фразеологизмах с компонентом кровь / sang можно обнаружить неодинаковое представление символики ‘происхождение’.

В русском языке это, как, правило, демонстрация качества (плохой/хороший) без описательного, картинообразующего компонента: в крови, голубая кровь, кровь и плоть, кровь от крови, одной крови, чистой крови. То же во французском: sang bleu (букв.: голубая кровь), mauvais sang (букв.: плохая кровь), de pur sang (букв.: чистой крови), de sangpauvre (riche) (букв.: бедной (богатой) крови), avoir dans le sang (букв.: иметь в крови), etre du meme sang (букв.: быть одной крови).

Особняком стоят фразеологизмы bon sang ne peut mentir (букв.: хорошая кровь не может лгать) и le sang est beau dans ce pays (букв.: кровь хорошая в этих местах, т.е. здешние жители очень красивы).

В двух последних примерах картинообразующими становятся многокомпонентные фразеологизмы-предложения, которые демонстрируют символику ’происхождение и его самопрезентация’. Как видно, для французов важным становится не только признак, персонифицированный ими в структурах, но и то, как этот признак воплощается в жизни.

Еще один компонент-символ - сердце / сжш и его традиционное прочтение ‘душа, переживание, чувства, настроение’ в русском и французском языках: брать за сердце, горячее сердце, от сердца, придет по сердцу, сердце в пятки уходит, сердце заходится, сердце кровью обливается, сердце просит, сердце тает, в сердцах, трогать сердце; rire de bon c&ur (букв.: смеяться от хорошего сердца), le c&ur leger (букв.: легкое сердце), a c&ur ouvert (букв.: с открытым сердцем), arracher le c&ur (букв.: вырвать сердце), n’avoir rien sur le cwur contre qn (букв.: ничего не иметь на сердце против к-л), avoir le c&ur sur la main (букв.: иметь сердце на руке), ecouter son cwur (букв: слушать свое сердце), rester en travers du c&ur (букв.: остаться поперек сердца), se soulager le c&ur (букв.: облегчить себе сердце).

В русском языке сердце обладает, как правило, односторонней символикой, т.е. это некое средоточие (концентрация) эмоциональной сферы и способов её проявления. В качестве исключения здесь могут выступить единичные случаи, типа порок сердца (физический недуг) и сердце мое (способ обращения), выходящие за рамки общепринятой символики.

Во французском языке символический спектр несколько шире. Это может быть ‘человеческий типаж’: c&ur double (букв.: двойное сердце, т.е. лицемер), c&ur de pule (lion, vipere) (букв.: сердце курицы (льва, гадюки); ‘интеллектуальный потенциал’: savoir par c&ur (букв.: знать на сердце, т.е. наизусть); ‘пространственный либо временной критерий’: en plein c&ur (букв.: в полном сердце, т.е. в центре); ‘физический потенциал’: tant la c&ur me bat (букв.: пока сердце у меня бьется, т.е. пока буду жив), diner par c&ur (букв.: обедать за сердце, т.е. остаться без еды), avoir le cwur bon (букв.: иметь сердце хорошим, т.е. сохранять хороший аппетит (о больном)).

Любопытным представляется видение французами эмоциональной сферы человека с использованием все того же компонента c&ur: le c&ur d’un homme est un abime, - скажут они, - букв.: сердце человека - пропасть, что вторит русскому чужая душа - потемки.

Французский символ неизведанного, неясного, порой непонятного, непредсказуемого, иррационального, не такого, как у всех, представлен посредством геологической реалии - крутым и глубоким обрывом (пропастью).

Сравнивая ’отсутствие света’ (потемки) и наличие пропасти приходим к тому, что потёмки - визуальное, видимое, то, что воспринимает человек при помощи органов чувств. И возможность что-либо разглядеть или не разглядеть, а впоследствии сделать вывод - чисто субъективный фактор, исходящий от самой заинтересованной личности. Потёмки физиологичны: всё зависит от особенности строения сетчатки глаза воспринимать окружающие предметы в отсутствии света, - для кого-то темно, а для кого-то нет.

Пропасть же - фактор объективный. Её наличие или отсутствие никак не связано с физиологическими особенностями личности. Пропасть находится вне зоны человеческих возможностей, как организма. Она обстоятельственна, предопределенна кем-то или чем-то, воспринимается как объект окружающей действительности и не может быть для кого-то пропастью, а для кого-то нет.

Тем самым, антропоцентричны потемки русской души и фаталистична пропасть души французской.

Теперь перечитываем те же фразы с последующим построением когнитивной модель высказываний: le cwur d’un homme est un abime - ‘обстоятельства создают внутренний мир человека’, чужая душа - потемки - ‘человек строит свой внутренний мир’.

Немаловажен учет символического значения при анализе устойчивых оборотов. Это лишний раз доказывает тесное отношение языка и культуры, позволяет выявить ряд особенностей национальных картин мира, раскрыть исторически нивелированную ввиду динамичности языковой системы, но, тем не менее, существующую связь между означаемым и означающим фразеологизма.

Библиографический список

1. Баранов, А.Н., Добровольский, Д.О. Знаковые функции вещных сущностей / А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский // Язык-система. Язык-текст. Язык-способность. - М.: Институт русского языка РАН, 1995. - С.76.

2. Новый большой французско-русский фразеологический словарь / под ред. Я.И. Рец-кера. - М.: Русский язык - Медиа, 2005. - 1625с.

3. Телия, В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты / В.Н. Телия. - М.: Школа русской культуры, 1996. - 290с.

4. Фразеологический словарь русского литературного языка / Сост. А.И. Фёдоров. - Т. 1-2. - М.: Цитадель, 1997.

5. Черкасова И.Н. Символьный компонент в составе идиом / И.Н. Черкасова // Макет словарной статьи для автоматизированного толково-идеографического словаря русских фразеологизмов. - М.: Институт русского языка РАН, 1991. - С. 96.

Bibliography

1. Baranov, A.N., Dobrovolsky, D.O. Symbol Functions of Material Substances / A.N. Baranov, D.O. Dobrovolsky // Language-System. Language-Text. Language-Abilities. - Moscow: Institute of the Russian Language of the AS of Russia, 1995. - P.76.

2. Cherkasova, I.N. Idiom and its Symbol Constituent / I.N. Cherkasova // Entry Model for Automated Monolingual Ideographical Dictionary of Russian Phraseological Units. - Moscow: Institute of the Russian Language of the AS of Russia, 1991. - P.96.

3. New Great French-Russian Phraseological Dictionary [Text] / Ed. by Ya.I. Retsker. - Moscow: Russian Language - Media, 2006. - 1625 p.

4. Teliya, V.N. Russian Phraseology: Aspects of Semantics, Pragmatics and Study of Culture / V.N. Teliya. - Moscow: School of Russian Culture, 1995. - 290 p.

5. Phraseological Dictionary of Russian Literary Language [Text] / Comp. by A.I. Fedorov. -Vol. 1-2. - Moscow: Citadel, 1997.