CC BY
172
СЛОВО СОИСКАТЕЛЮ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ
УДК 008
О. Н. Судакова
СИБИРСКИЙ ПОРТРЕТ КАК ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ КУЛЬТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ КУПЕЧЕСТВА
Рассматривается сибирский портрет как художественный текст повседневного бытия купечества. В результате культурологического анализа художественного материала автор приходит к выводу, что в портретах образно зафиксированы религиозные и профессионально-гражданские добродетели, а также представления о красоте, бытующие на повседневном уровне в купеческой среде XIX- начала ХХ в.
Ключевые слова: культура повседневности, сибирское купечество, купеческий портрет, художественный текст
The article considers Siberian portrait as a literary text of merchantry routine. As a result of culturological analysis the author concludes that the portraits have fixed religious and professional-civil virtues, and also the ideas about beauty, taking part on the rourtine level in the merchantry surroundings of the 19th - 20th centuries.
Keywords: culture of routine, Siberian merchants, merchantry portrait, artistic text
Самосознанием культуры, ее собственной образной рефлексией, отражающей объективный мир именно таким, каким он предстает в данной культуре, является искусство [4, с. 132]. Самовыражением городской, усадебной и крестьянской культур Нового и Новейшего времени, по мнению отечественных искусствоведов, стало искусство примитива, в котором в качестве своеобычной и самостоятельной ветви выделился купеческий портрет [3; 6; 8; 10 и др.]. Актуальность культурологического исследования сибирского купеческого портрета обуславливается: во-первых, его своеобразной целостностью, детерминированной обычаями, укладом жизни, культурными традициями сибирского ареала и индивидуальностью портретистов [8, с. 83; 11, с. 8]; и, во-вторых, редким избранием культурологами его в качестве предмета изучения культуры повседневности [12, с. 86-101]. Исходя из этого, целью данной статьи стало выявление религиозных и светских добродетелей купечества, образно закрепленных в купеческом портрете XIX - начала ХХ в. Материалом для статьи послужили работы отечественных искусствоведов и историков -А. В. Лебедева, Н. Н. Гончаровой, Г. С. Островского, Н. А. Перевезенцевой, М. Д. Присел-кова, А. Д. Фатьянова и др., художественные
альбомы и портреты представителей сибирского купечества, находящиеся в коллекциях Государственного исторического музея, Иркутского областного художественного музея им. В. П. Сурикова, Кяхтинского краеведческого музея им. В. А. Обручева, Томского музея изобразительных искусств и Читинского краеведческого музея.
Рассмотрение портрета в качестве художественного текста повседневности сибирского купечества обуславливается несколькими причинами. Первая - это «долгая длительность» существования портрета, позволившая исследователям обозначить этапы его развития. В частности, становление купеческого портрета приходится на рубеж XVIII - XIX вв. Канонически устойчивую форму он приобретает в первой половине XIX столетия. Время угасания купеческого портрета - вторая половина XIX в., по причине изобретения и распространения фотографии [11, с. 9-16]. Однако музейные и частные коллекции обладают портретами с изображением представителей сибирского купечества, созданными и в конце XIX в. и начале прошлого столетия, например, портрет тюменской купчихи О. А. Решетниковой (В. Федоров, 1890-е) или портрет иркутского купца Н. Л. Родионова
85
(О. И. Сегаль, 1902) [11, ил. 71, 75]. Объяснение этому автор статьи видит в стремлении сибирских исследователей традиционно не отделять себя от искусствоведов, изучающих эволюцию купеческой портретописи центральной части России [1; 8, с. 88; 10], а также в узко искусствоведческом подходе к изучению купеческого портрета Сибири.
Вторая причина связана с содержанием понятия сибирский купеческий портрет. Заслуга введения в научный оборот словосочетания купеческий портрет принадлежит исследователям городского примитива Нового и новейшего времен. И хотя большинство авторов сходятся во мнении, что данное понятие собирательное, обозначающее портретное изображение купцов, мещан, рядовых священнослужителей, казаков, старообрядцев, богатых и простых крестьян, некоторые искусствоведы, в частности О. В. Александрова, настаивают на более узком содержании понятия, так как предметом изображения данного портрета являются исключительно купцы, купчихи и члены их семей [1, с. 5; 3, с. 13; 6, с. 208; 9, с. 72]. Под понятием сибирский портрет, по мнению А. Д. Фатьянова, необходимо подразумевать изображения первопроходцев Сибири, духовных лиц, чиновников высшего и среднего ранга, представителей купеческого и мещанского сословий, интеллигенции [11, с. 7]. Таким образом, содержание понятия сибирский портрет родственно определению купеческого портрета. Соглашаясь с мнением Г. С. Островского, что у каждого определения «своя и весьма относительная мера точности и неточности» [8, с. 78], но не принимая точку зрения А. Д. Фатьянова, опорой в настоящей работе мы обозначим понимание сибирского купеческого портрета как явления художественной культуры сибирского города, функционирующего в сфере повседневности, изображающего представителей купеческого сословия и отражающего их ценности, вкусы с помощью выразительных средств искусства.
Следующая причина заключается в художественном языке, который на всем протяжении существования купеческого портрета де-
лал его узнаваемым. Г. С. Островский и А. В. Лебедев в своих работах указывают на устойчивую, редко нарушаемую иконографически-атрибутивную схему, которая обладает повышенной информативностью, своего рода сословными знаками посредством сословного костюма, прически, бороды, украшения и пр. В свою очередь, Н. А. Переверзенцева видит естественность художественного языка купеческого портрета в позировании. Все, что изображено на портрете, будь то сама личность, сословные атрибуты, предметы, шаль на плечах хозяйки, постройки за окном, узор на обоях, раскрытая книга - позирует. Этим же она объясняет и отсутствие какого-либо сюжетного обоснования движения, жеста, направленности взгляда, общего состояния модели, делая вывод о том, что изображение человеческого лица не просто приравнивается к изображению предмета, но и отражает представление о человеке в сословном обществе [6, с. 216-217; 8, с. 81; 10, с. 29]. Следовательно, средствами художественного языка купеческого портрета в целом и сибирского в частности являются статика композиционных схем, дотошность в их изображении, зоркость к деталям, особая знаковость изображения. Благодаря этому портрет становится документальным подтверждением повседневного бытия не просто отдельных личностей, но и «автопортретом» целого сословия.
Такой своеобразный художественный язык купеческого портрета послужил причиной появления художника с благожелательным взглядом на модель, сознательно или по требованию заказчиков строго и органично следовавшего эстетическим вкусам купеческой среды, для которой буквальное сходство изображения с оригиналом и соблюдение установленных правил служили своего рода показателями профессионального уровня и добросовестности работы художника [3, с. 138; с. 83]. Учитывая, что многие создатели купеческих портретов неизвестны, В. Турчин, приняв во внимание манеру письма, предположил, что это могли быть богомазы или содержатели иконных мастерских, крепостные
86
или «домашние» художники. Отсюда в портретах элементы иконописи или подражание «ученому» искусству, нарядность и яркость цвета, соответствующие лубочным традициям [12, с. 93-94]. Более широкую шкалу художников предложил Г. С. Островский - это ремесленники, состоящие в живописных, иконных, малярных цехах, вывесочники, портретисты, «комнатные живописцы», альфрейщики, декораторы, топографы, фотографы, воспитанники провинциальных художественных школ, уездные учителя рисования [9, с. 6768]. Объективные и субъективные причины, а именно отсутствие крепостного права, значительная удаленность от метрополии, постоянный приток ссыльных и переселенцев, возможность купцов обучать за свой счет детей мещан в столичных художественных школах, посещение сибирских городов профессиональными художниками и др., способствовали складыванию в Сибири своеобразной плеяды исполнителей купеческого портрета. Среди них местные и приезжие из северной части России мастера, входившие в цеха сибирских иконописцев (Ф. Черепанов, Ф. Харинский, А. Бесчасный, В. Березин); любители и профессиональные художники, отбывающие ссылку за участие в политических восстаниях и мятежах (Н. Бестужев, П. Кшижановский, А. Якубовский); учителя рисования и выпускники высших художественных школ Санкт-Петербурга, Москвы и Киева, жившие в Сибири или кратковременно пребывавшие на ее территории (М. Песков, П. Калмынин, М. Васильев, Н. Климов, А. Тимофеев, К. Рейхель, К. Корсалин, Л. Игорев, П. Старцев, И. Калганов, Н. Верхотуров, Д. Романов) [11]. Подобная шкала художников, с одной стороны, заставляет смотреть на сибирский купеческий портрет как на полупрофессиональный или профессиональный, исключая его из примитива. Однако, с другой стороны, серьезность и благожелательность авторского взгляда на модель, портретное сходство, своеобразная сословная репрезентативность, опознавательная наполненность атрибутов, элементарность композиции, жестов, цветового решения и
другое позволяют утверждать, что при его исполнении мастера сознательно следовали канонам купеческого примитива.
Таким образом, совокупность и взаимодействие вышерассмотренных причин позволяют культуру повседневности сибирского купечества представить в виде художественно оформленной знаковой системы с высоким уровнем изобразительной информативности, действующей по законам сословной семантики.
Прочтение художественного текста детерминирует построение какой-либо исследовательской схемы. Семиотик культуры Ю. М. Лотман утверждал, что всякий уровень художественной конструкции подлежит двойному описанию, долженствующему составить некоторую двухступенчатую модель, где отношения строятся как «правило - нарушение». При этом нарушение само есть следствие правила, но иного [7, с. 196]. В нашем случае правилом будет расшифровка текста портрета, принятая большинством его исследователей, а поиск нарушения правила в сибирском купеческом портрете позволит обнаружить добродетели повседневности купечества Сибири.
Первым шагом к семиотизации повседневности в означенных портретах является документальная фиксация внешности портретируемого. Исследователи купеческого портрета утверждают, что именно русская одежда служила знаком национальности, сословия, принципиальной традиционности, и более того - своеобразия купеческого быта [2; 13]. Однако манифестация сословной принадлежности через костюм, купеческую прическу или бороду для сибирских купцов не всегда характерна. На портретах они по большей части изображены в сюртуках, фраках, пиджаках, вокруг шеи повязаны батистовые с вышитыми концами или черные атласные галстуки, волосы причесаны по моде. Лицо бритое или с подстриженной небольшой бородой, встречаются и бакенбарды. Такими на портретах представлены, например, иркутские купцы Никанор Петрович (1812) и Николай Петрович Трапезниковы (1841-1842), Степан Никитич Наквасин (1841-1842), нерчинский купец
87
Николай Кандинский (1850), Николай Львович Родионов (1902), кяхтинский купец Алексей Михайлович Лушников (1902) [11, ил. 18, 34, 37, 47, 75, 82]. Косвенным подтверждением принятия купеческой средой Сибири городского костюма, соответствующего модным направлениям, являются портреты неизвестных из семей купцов Трапезниковых и Басни-ных [11, ил. 16, 27-28]. К знакам, говорящим о сословной принадлежности портретируемых, по мнению автора статьи, следует отнести позолоченные или серебряные пуговицы на сюртуках, жилетах и рубашках, батистовые галстуки с вышитыми концами, часы на цепочках из дорогого металла, очки в позолоченной оправе, меховые воротники и манжеты на одежде, т. е. все то, что демонстрировало материальный достаток, что позволяло дистанцироваться купечеству от других городских сословий и социальных групп Сибири.
Другое понимание сословного облика демонстрируют и женские портреты сибирячек. Если для купчих центральной части России характерны сарафаны, душегреи, убрусы, кокошники, шали и многочисленные украшения -массивные серьги, кольца, жемчужные ожерелья [6, с. 211; 8, с. 82; 2, ил. 10, 107 и др.], то наряды сибирских купчих менее яркие, простонародность подчеркивается такими деталями костюма, как однотонная или с рисунком шаль, платок на голове, завязанный по-купечески (узлом на лбу) и отсутствие украшений [11, ил. 2325, 30, 51, 54, 71]. Шелковая шаль на плечах, серьги, жемчужные бусы, еле видимые под шалью у иркутянки П. С. Трапезниковой (М. Бестужев, 1841-1842), серьги, брошь, браслет, кольца, часы на цепочке у тюменской купчихи О. А. Решетниковой (В. Федоров, 1890-е) - все это набор либо праздничных атрибутов сибирской купчихи, либо демонстрация достатка [11, ил. 30, 71]. Платья купчих А. М. Наквасиной и А. И. Трапезниковой (Н. Бестужев), служат иллюстрациями женской моды середины XIX в. В качестве элементов костюма здесь следует отметить непокрытые волосы, заколотые гребнем на затылке у первой модели, и чепец на голове второй [11, ил. 36, 32]. Если гребень как
модный аксессуар встречается и на других женских портретах [11, ил. 21; 2, ил. 59], то чепец -большая редкость. Конечно, трудно утверждать, что чепец бытовал в культуре повседневности сибирского купечества, возможно, это просто желание художника отойти от традиционного изображения купчих. Так, в городском платье рубежа Х!Х - ХХ вв. мы видим кяхтинскую купчиху Клавдию Хрисанфовну Лушникову (К. Тир). И здесь также минимум крашений -золотая цепочка с медальоном и часы [11, ил. 83]. Таким образом, сибирское купечество сформировало свой набор сословных атрибутов, с которыми оно любило себя изображать на портретах. В этой связи трудно верить утверждениям, будто представители третьего сословия лишены были собственного взгляда на мир и жили исключительно упрощенными образцами дворянской культуры.
За первым шагом следовал второй - создание культурных норм каждодневного быта купечества. Еще просветитель Н. И. Новиков, выступая против сословного подхода к человеку, утверждал, что не природа, но добродетели делают человека достойным почтения честных людей [10]. В качестве добродетелей, присущих российскому и сибирскому купечеству, исследователи называют профессиональный труд, гражданскую службу, благотворительность и меценатство, целомудренность и красоту [12, с. 39-57].
О серьезности трактовки содержания земного пути и необходимых условий существования купечества говорят портреты иркутского купца П. Д. Трапезникова (копия П. Калмыни-на, 1839) и томского купца (неизв. художник, середина XIX в.). Оба образа проникнуты сознанием собственного достоинства. Каждому купцу надо уметь писать, читать и считать, о чем говорят такие повседневные предметы, как чернильный прибор и исписанные листы, очки и книги, счетные палочки или счеты. Для процветания дела важно знать и другие языки, например, китайский, отсюда лист бумаги с китайскими иероглифами на портрете купца Н. Х. Кандинского. Учиться купцу необходимо с малых лет - на это указывают ручка и тетрадь
88
в руках трехлетнего В. Н. Баснина (М. Васильев, 1803) [11, ил. 22, 19, 47; 2, ил. 54].
Несение теми или иными купцами гражданских служб (городской голова, член городской думы, член коммерческого или совестного суда и др.) позволяло создавать портреты с их изображением в купеческом мундире со шпагой или кафтане с саблей. Такими предстают иркутский купец Н. П. Трапезников (копия Н. Климова, 1847), в мундире коммерции советника купец Н. Ф. Мясников (К. Кор-салин, 1845), в купеческом кафтане при сабле изображен и тюменский купец И. В. Иконников [11, ил. 41, 49]. Знаки «начальственного благоволения» со стороны светской или духовной власти за пожертвования на ополчение, богоугодные заведения, строительство церквей, поддержку науки, просвещения и прочие объективируются в портретах в купеческих медалях и орденах. С медалями на шее или в петлицах сюртука представлены нер-чинский и кяхтинский купец, коммерции советник А. П. Кандинский (неизв. художник, первая половина XIX в.), городской голова Тюмени К. К. Шешуков (И. Калганов, 1890-е). Солидно, с орденами св. Владимира III степени, св. Анны III и купеческой медалью «За пожертвования» изображен иркутский купец и золотопромышленник Е. А. Кузнецов (П. Кшижановский, 1861). Не менее важным, с крестом Полярной звезды, полученным от шведского короля за участие в экспедиции 1878-1879 годов по Северному ледовитому океану, и крестами на шее нарисован сибирский золотопромышленник, известный «многими общеполезными предприятиями», -А. М. Сибиряков (А. Корзухин, 1885). С медалью за просветительскую деятельность в Забайкалье изображена К. Х. Лушникова [11, ил. 41, 49, 60, 69, 83].
Нормы целомудренности и признаваемая сословная красота больше всего видны в женских купеческих портретах. Художественное
решение чистоты и невинности - в сложенных на груди или поясе руках, в которых модель может держать платок, молитвенник или цветок [11, ил. 23-25, 30, 51, 53-54, 83]. Отсутствие декоративности, цветовой интенсивности в одежде - таково понимание красоты сибирским купечеством. Примером того может служить «Портрет купчихи в газовом шарфе» (неизв. художник, первая четверть XIX в.), создающий образ жительницы Сибири, которая одета в сдержанное по цвету платье в стиле ампир, белый платок, укрывающий волосы, украшена серьгами и жемчужными нитями. Олицетворением женской красоты и христианских добродетелей можно назвать портрет Елизаветы Михайловны Медведниковой (копия А. Тимофеева, 1913). В черном платье и шали, черном повойнике, без единого украшения, только белый платок в руках [11, ил. 17, 53]. Таким образом, на портретах нет вальяжных, раздобревших, румяных, с соболиными бровями вразлет, нарядных красавиц, созданных Б. Кустодиевым на рубеже XIX - XX вв. Тип сибирской красавицы из купеческого рода отличает сдержанность во всем, будь то пространственно-предметное или цветовое решение образа.
Искусство является средством познания, и в первую очередь познания человека, писал Ю. М. Лотман [7, с. 129]. Используя средства примитива и профессионального искусства, повседневность проживается в сибирском купеческом портрете эстетически, делая его знаковой системой, где знаки соизмеримы с культурой сословия. Сибирское купечество легко переходило от подчеркнуто купеческого поведения в реальной жизни к нейтральному, возможно, несколько театральному изображению себя на портретах. Но при этом портрет обязательно соответствовал социально-общественным, мировоззренческим, нравственным, эстетическим установкам, вкусам, ожиданиям и заказчика и творца портрета, а также был легко узнаваем зрителем.
1. Александрова, О. В. Купеческий портрет как жанр русской живописи: дис. ... канд. искусствоведения / О. В. Александрова. - СПб., 2006. - 188 с.
89
2. «Для памяти потомству своему...» (Народный бытовой портрет в России): альбом / авт.-сост. Н. Н. Гон-
чарова, Н. А. Перевезенцева и др. - М.: Галактика Арт, 1993. - 272 с., ил.
3. Гончарова, Н. Н. Купеческий портрет конца XVIII - первой половины XIX века / Н. Н. Гончарова // «Для
памяти потомству своему.» (Народный бытовой портрет в России): альбом / авт.-сост. Н. Н. Гончарова, Н. А. Перевезенцева и др. - М.: Галактика Арт, 1993. - С. 11-24.
4. Каган, М. С. Философия культуры / М. С. Каган. - СПб.: Петрополис, 1996. - 416 с.
5. Купеческий бытовой портрет XVIII - XX вв.: каталог выставки / авт. текста М. Приселков. - Л.: Типография им. И. Фёдорова, 1925. - 47 с.
6. Лебедев, А. В. Тщанием и усердием: примитив в России XVIII - XIX столетий / А. В. Лебедев. - М.: Тра-
диция, 1998. - 248 с.
7. Лотман, Ю. М. История и типология русской культуры / Ю. М. Лотман. - СПб.: Искусство-СПб, 2002. -
768 с.
8. Островский, Г. С. Из истории русского городского примитива второй половины XVIII - XIX вв. / Г. С. Островский // Примитив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени / отв. ред. В. Н. Прокопьев. - М.: Наука, 1983. - С. 78-104.
9. Островский, Г. С. Народная художественная культура русского города XVIII - начала XX века как про-
блема истории искусства / Г. С. Островский // Примитив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени / отв. ред. В. Н. Прокопьев. - М.: Наука, 1983. - С. 63-77.
10. Перевезенцева, Н. А. Купеческий портрет в контексте русской портретной живописи / Н. А. Перевезен-цева // «Для памяти потомству своему.» (Народный бытовой портрет в России): альбом / авт.-сост. Н. Н. Гончарова, Н. А. Перевезенцева и др. - М.: Галактика Арт, 1993. - С. 25-36.
11. Сибирский портрет XVIII - начала XX века в собраниях Иркутска, Красноярска, Кяхты, Новосибирска, Томска, Тюмени, Читы: альбом / отв. ред. Н. И. Бедник. - СПб.: Арс, 1990. - 170 с., ил.
12. Судакова, О. Н. Ценностный мир русского купечества Нового времени: культурологический анализ: моногр. / О. Н. Судакова. - Улан-Удэ: ИПК ВСГАКИ, 2001. - 192 с., ил.
13. Ярославские портреты XVIII - XIX веков: Ярославль, Переславль-Залесский, Ростов-Ярославский, Рыбинск, Углич: альбом / авт. вступ. ст. и сост. И. Н. Фёдоров, С. В. Ямщиков. - М.: Изобразительное искусство, 1984. - 278 с., ил.
Сдано 30.08.2013
90
