Шептицкий в Европе Гитлера Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94(43+477) "1941/44" ББК 63.3(2Укр)622 З 51

Анджей А. Земба ШЕПТИЦКИЙ В ЕВРОПЕ ГИТЛЕРА

АННОТАЦИЯ

В статье анализируется политическая деятельность греко-католического митрополита Андрея Шептицкого в годы Второй мировой войны. Автор в ходе полемики с апологетами Шептицкого в польской и украинской историографии на основе большого массива материалов аргументированно доказывает, что данный персонаж в годы войны выступал не как высоконравственный христианский пастор, отвергающий нацизм во всех его проявлениях, а как украинский националистический политик, подсчитывавший вероятную выгоду от победы Германии, в письмах к немецким вождям требовавший признания своего сообщества союзником и партнером в войне. Автор ставит вопрос о необходимости анализа личного соучастия в построении «новой Европы» Гитлера и ответственности Шептицкого, виртуозно умевшего вводить в заблуждение Ватикан и польских политиков, часть из которых искали выгоду в использовании его имени в антисоветской активности.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА

Вторая мировая война; Польша; Украина; нацистская Германия; юго-восточные Кре-сы; Андрей Шептицкий; папа римский Пий XII; Адольф Гитлер; Степан Бандера; Ры-шард Тожецкий.

Масштаба Шептицкого не оценили и украинцы, и поляки.

Он уже полвека тому назад вступил в Европу.

Рышард Тожецкий, май 2002 г.

...der Sie das Schicksal ganz Europas in den Händen halten...

... Вы держите в своих руках судьбу всей Европы...

Архиепископ Андрей Шептицкий и другие видные украинские деятели в обращении к Адольфу Гитлеру, январь 1942 г.

В 2002 Г. ВАРШАВСКИЙ историк Рышард Тожецкий получил почетный

диплом от львовского греко-католического епископа Любомира Хузара |

«За дело познания и приближения к современности образа митрополита о

Андрея Шептицкого, а также за вклад в польско-украинское единение». Ба-

зилианин1 Марек Скурка, переводчик трудов Шептицкого на польский язык, „

в связи с этим выразил свою уверенность в том, что на работы Тожецкого '|

«можно постоянно ссылаться», поскольку они «лишены фальсификаций»2. |

Именно тогда Тожецкий произнес слова, которые процитированы здесь в ка- о

честве эпиграфа. Сформулированные, надо понимать, с агиографическими

намерениями, они звучат весьма двусмысленно, если сопоставить их с кон- га

кретными событиями полувековой давности, то есть событиями из эпохи |

Второй мировой войны, с письмами, которые в то время Шептицкий пи- ^

сал Адольфу Гитлеру, декларируя желание участвовать в построении нового '¡¡>

£

порядка в Европе. Именно в эту — нацистскую — Европу хотел тогдашний ч львовский митрополит греко-католического обряда ввести Украину, проект < нового восточноевропейского государства, причем любой ценой. Если слова Тожецкого о европейских устремлениях Шептицкого можно признать верными, то только в этом смысле.

События 1941-1944 гг. — это не только одна из глав в биографии Шептицкого и даже не только ее финал. Поскольку в это время в этой части Европы совершался геноцид и поскольку совершали его те, которым Шептицкий сам себя по собственной воле послал в роли апостола, следует признать, что в это время он стоял на пороге экзамена всей своей жизни. Для оценки его жизни и деятельности вопрос о том, выдержал ли он этот экзамен или провалил его, не является одним из многих, он является ключевым.

Работы Тожецкого, особенно те, что концентрируются на польско-украинской проблематике в период Второй мировой войны3, считаются частью фундаментальных знаний о военном периоде жизни Шептицкого. Однако они теряют свою ценность, если мы противопоставим их вопросам, необходимость в которых очевидна и на которые эти работы не в состоянии ответить. Это вопросы об этических и политических последствиях коллаборационистских инициатив Шептицкого, о его лояльности по отношению к папе римскому Пию XII и католической церкви и, наконец, два наиболее принципиальных вопроса — о его роли в истреблении поляков на Кресах и о фактическом, а не мифологизированном отношении к еврейскому Холокосту. Прежде чем мы попытаемся дать ответ на эти два принципиальных вопроса, следует выразить наше отношение к первым двум.

Источниковедческая база высказывания Тожецкого предстает необычайно слабой. Она состоит почти исключительно из деклараций и высказываний самого Шептицкого, подкрепленных благодарственными свидетельствами спасенных от Холокоста в результате его заступничества. Тожецкий или не знал достаточно всей доступной уже в его время базы источников, или принципиально не хотел ее замечать, поскольку она содержала весьма неудобные для его тезисов факты. Он относился к пасторским документам

о. Шептицкого практически как к явленному откровению. Тожецкий не под-| вергал их критическому анализу и приписывал их автору те интенции, ко® торые сам хотел бы в них видеть. Поскольку указания, содержавшиеся в них, ^ как нельзя более совпадали с учением католической церкви, Тожецкий легко и получил в итоге образ набожного епископа. Однако он не подверг тщательно-'| му изучению те документы, снабженные подписью его героя, которые свих детельствовали о его политическом сотрудничестве с Гитлером. Он не ци-о тировал их формулировок настолько же широко, как пасторские поучения Шептицкого. Тожецкий снабжал их оправдательными и часто противореча-га щими здравому смыслу замечаниями. Например, он ссылался на сообще-| ния польской семьи архиепископа. О субъективности подобного «источника» ^ нет необходимости даже рассуждать. Шептицкие привыкли видеть в своем '¡¡> известном родственнике святого, а потому хлопотали о его беатификации, | сделали из него предмет своей фамильной гордости и занимали жесткую < защитную позицию по причине негативного мнения о нем, которое распространилось в близких им кругах общества4.

Тожецкий также воспользовался, причем демагогически, свидетельством, которое должно было убедить именно польского читателя в том, что все упреки по отношению к Шептицкому являются результатом националистических предубеждений, которые питали по отношению к нему крайне правые польские партии, а не возникли в силу объективных факторов. Цитируемое сообщение, казалось, должно было об этом свидетельствовать. Оно заключалось в документах польского правительства в эмиграции, которое Шептиц-кий сразу же после сентября 1939 г. признал недействительным. Разве может быть что-либо более убедительным,чем слова противника? Тожецкий принял и использовал оценки, содержавшиеся в анализе, проведенном чиновниками польского правительства в Лондоне, а также в некрологах и официальных комментариях, которые появились после смерти митрополита в этой среде5. Стратеги польской эмиграции желали видеть в архиепископе сторонника принадлежности довоенных юго-восточных Кресов к Польше, а также духовный и политический авторитет среди западных украинцев, не зависящий от пронемецки настроенных националистов. Вопреки очевидным фактам, то есть действиям и высказываниям митрополита, его хотели видеть лояльным гражданином Польши. Все эти предположения были ошибочными, но в этом противоречии действительности заключался определенный политический смысл.

Такой образ Шептицкого мог стать аргументом в политической игре, направленной против территориальных устремлений Советского Союза к присоединению восточных окраин Польши, особенно Львова. Соответствующий фактам образ львовского архиепископа был страшно невыгоден польскому правительству политически в ситуации, когда Сталин утверждал, что у Польши нет поддержки со стороны своих бывших граждан украинской национальности. Польские власти в Лондоне рассчитывали, что перед лицом угрозы присоединения бывшей Восточной Галиции к Советскому Союзу ми— 100 -

трополит Шептицкий безусловно примет польскую сторону. Для того чтобы его ожидаемая поддержка хотя бы в чем-то пригодилась Польше на меж- | дународной арене, в глазах Запада он не мог выглядеть нацистским колла- о борационистом, которым он фактически и был. Правду об этом следовало в интересах польских территориальных претензий на Востоке старательно „ скрывать и публично отрицать. Поэтому службы, подчинявшиеся польскому '| правительству, подвергали цензуре собственную печать и противодействова- | ли опубликованию жалоб польского населения в отношении Шептицкого6. о

Тожецкий изящно манипулировал этим источником. Ссылаясь на официальный оптимизм мнимых знатоков вопроса, сидевших в Лондоне, вда- га леке от места событий, он не проверил ни степени информированности, | ни интенций своих источников. Тожецкий цитировал оды, восхвалявшие ^ митрополита до небес, несмотря на то что их авторы абсолютно абсурдно '¡¡> притягивали за уши третьеразрядные слухи и несущественные факты пове- | дения людей из круга Шептицкого, игнорируя жесткие факты коллаборацио- < низма, о которых польские власти были очень хорошо информированы. Один автор из этого круга восхищался слухами следующего содержания: «Одна из весьма влиятельных особ в греко-католических церковных кругах дала понять [!], что церковные авторитеты считаются [!] с возможностью [!], что Восточная Малопольша вернется по результатам войны в границы польского государства». Доказательством якобы пропольской позиции архиепископа Юзефа Слипо-го, коадьютора Шептицкого, назначенного в нарушение конкордата между Польшей и Ватиканом, было то, что он «проявил большое участие во время болезни ксендза Генрика Бадени и присутствовал на его похоронах». Здесь речь шла об инфулате7 латинского капитула во Львове, польском аристократе и родственнике митрополита, который в силу этого последнего обстоятельства оставался в кругу благосклонного интереса высших греко-католических священников. Лучшей иллюстрацией «высочайшей компетентности» этого источника было утверждение об «утрате всякого влияния ОУН в украинском обществе»8. Эта «утрата» якобы имела место в октябре 1943 года, когда Украинская Повстанческая Армия (УПА), руководимая бандеровской фракцией Организации Украинских Националистов (ОУН), совершала убийства на Волыни, а через некоторое время также и на территории Львовской митрополии. Как серьезный историк мог ссылаться на мнение о Шептицком автора столь очевидных глупостей? Но именно из таких иллюзий и была соткана наррация Тожецкого.

Следующим столпом его позиции стало свидетельство спасенного во время Холокоста еврея Курта Левина, который годами сражался за оправдание своего избавителя в глазах мировой общественности, и свидетельство раввина Кахани, человека схожей судьбы9. Как раз эти элементы источниковой базы Тожецкого были чем-то конкретным, однако оправдание Шептицко-го, опиравшееся на эти свидетельства, привело к непредсказуемым последствиям. Шептицкого запомнили как духовного предводителя украинского сотрудничества с нацизмом, а польское население юго-восточных Кресов

о. не забыло его пассивности по отношению к истреблению поляков, которое | целых два года проводилось греко-католиками. Этим двум утверждениям ® в свидетельствах Левина и Кахани не нашлось достоверного объяснения. ^ Одним словом, работы Тожецкого скорее вводят в заблуждение, чем слу-

ш жат помощью в этих вопросах, а ссылаться на них можно лишь для оправ-'| дания Шептицкого, а не для понимания его позиции. Несмотря на это, они х остаются позицией в русле так называемого главного течения историогра-о фии, которое поддерживается влиятельными идеологическими группами, пытающимися срежиссировать историческую память в Польше и на Украи-га не. По-прежнему признается авторитет Тожецкого, несмотря на то что этот | исследователь под конец своей жизни практически не скрывал личного по-^ клонения культу святого архиепископа, и это должно служить предостере-'¡¡> жением, что не ко всему, что он пишет, следует относиться как к мнению | ученого, но скорее — как к декларации адепта. На необходимость принять < написанный Тожецким образ Шептицкого в качестве иконы единственного правого героя времен войны повлияла политическая необходимость. Великий митрополит, недооцененный и поляками, и украинцами, как утверждал варшавский историк, должен был стать в конце ХХ века покровителем польско-украинского единения.

О военном периоде его жизни Тожецкий начал писать после перелома в общественном сознании, наступившего в эпоху «Солидарности», а следовательно, еще до того, как советская Украина получила независимость, то есть опережая эволюцию украинской историографии в этом вопросе. Только потом направление, указанное его интерпретацией, развили западноукраин-ские исследователи. Сотрудничество Шептицкого с Гитлером для них уже вообще не существовало, некоторые упоминали максимум о минутном заблуждении или об исторической необходимости. Тон этих публикаций звучал не вполне созвучно предпосылкам Тожецкого. Его вера в прополь-скую позицию Шептицкого и в критическое отношение этого церковного иерарха к ОУН была невольно раздавлена содержавшимися в новых украинских работах доказательствами полного вовлечения митрополита в дело построения национального украинского государства за счет Польши и в империалистически очерченных границах, которые украинские националисты называли этнографическими — и это сразу же, то есть прямо во время войны, под патронатом гитлеровской Германии. Это были многочисленные достоверные и хорошо подкрепленные источниками доказательства, которых Тожецкий, однако, не сумел или не захотел заметить. Оказалось, что Шептицкий не симпатизировал Польше, совсем наоборот, он был сторонником ОУН. Историографический вывод Тожецкого, реабилитирующий Шептицкого в глазах поляков, в исследовательских лабораториях историков независимой Украины обернулся реабилитацией ОУН и созданной ею УПА, действия которых Шептицкий благословил. Таким образом, украинские работы подтвердили тезисы не столько Тожецкого, сколько другого польского исследователя биографии митрополита — Эварда Пруса, который уже давно

именно в этом упрекал митрополита10. Ни один из защитников теории То-жецкого не сумел убедительно объяснить этой удивительной загадки сбли- | жения между «украинофобствующим» Прусом и национальной украинской о историографией11.

В работах украинских ученых польский сюжет отошел на задний план. „ Они сконцентрировались на сотворении иконы Шептицкого как западно- '| украинского патриота (для собственного использования), а также «правед- | ника народов мира» (для заграничного использования) в убеждении, что о помощь, оказанная им преследовавшимся евреям, очистит его от обвинения в коллаборационизме. Интересно, что в польском обществе этот послед- га ний сюжет также выдвигался на первый план, как будто авторы, пишущие | об этой проблеме, признали, что и для них гораздо менее важно то, что ^ Шептицкий делал или не делал во время геноцида поляков, совершенного '¡¡> украинскими националистами12. Вместо того чтобы примериться к реше- | нию этой трудной проблемы, в Польше использовали политический аргу- < мент: беатификация поможет построению Украины как антироссийского государства, что выгодно для Польши. В абсурдно обостренной форме, просто умиляющей своей некомпетентностью, представил этот аргумент на польском телевидении Ежи Помяновский, переводчик и литератор, считающийся экспертом по восточным вопросам. На вопрос журналистки: «Что поляки могут сделать для Украины в период Оранжевой революции?» он выпалил: «Канонизировать Шептицкого!»

Первый методологический недостаток анализа школы Тожецкого — это принятие концепции описания «отношения к» или «позиции в отношении». Описывалась позиция Шептицкого в отношении терроризма, нацизма, коммунизма, польско-украинской «войны», УПА, дивизии СС «Галичина». Этот подход заранее диктовал определенные выводы, поскольку приписывал Шептицкому статус комментатора чужих поступков, личности как бы не от мира сего, не запятнанной его грехами. Такой подход следовал из провозглашенной сторонниками беатификации митрополита необходимости признать его «праведником народов мира». Время от времени на решение влиял также характер материала из источников, которые допускались к анализу. Это были по-прежнему, как и у Тожецкого, главным образом высказывания самого Шептицкого, в которых он осуждал текущие события, всегда представляя себя их жертвой и никогда виновником. Отсюда появлялись заголовки этих историко-агиографических исследований, такие как: «Митрополит Андрей Шептицкий: катехизис времен презрения», заранее подсказывающие, что здесь мы имеем дело с проповедником, которого не слушали ученики, и полностью исключающие активное несоответствие его проповедей с указаниями Евангелия. Кроме того, некоторые историки, подобно Тожецкому, исповедовали личный культ Шептицкого и попадали под влияние его ико-ноподобного образа. Обожествление объекта исследований наверняка не пошло им на пользу. В результате от внимания многих из них ускользнула главная деталь биографии Шептицкого этого периода. Если он в это время

о. действительно был человеком необычайным, то он точно так же был необы-

<и

| чайно ангажирован и активен. Он принимал участие в событиях, пытался ® использовать их ход, повлиять на их течение и на образ их восприятия дру-^ гими. Этим он отличался от подавляющего большинства европейских епи-ш скопов, в том числе также и польских, которые были либо жертвами, либо свидетелями войны. Это в их случаях можно исследовать, какие позиции | они занимали. Он в этой войне принимал участие как национальный о политик, подсчитывал вероятную выгоду от нее, в письмах к немецким вождям требовал признания своего сообщества союзником и партне-га ром в войне. Поэтому в его случае необходимо анализировать личное | участие и ответственность за последствия войны, а не только позицию

го 13

■ по отношению к ним13.

<

'¡¡> Необычайная для старого и больного человека политическая активность

| часто исключает встречающееся в польской и украинской историографии < утверждение о том, что Шептицкий был изолирован либо недостаточно информирован по причине почтенного возраста и болезни, что должно было сделать невозможным для него ориентацию в военной действительности и противопоставление себя злу. Наивными кажутся оправдания, что митрополит якобы не знал, что происходит, или что по причине старческого недомогания он не мог реагировать на течение событий. Он не только очень много знал, но и был систематически информирован.

Нельзя назвать изоляцией ситуацию, когда он принимал сотни людей в год: украинцев, немцев, поляков, евреев, гостей из Западной Европы, священников, монахинь, светских лиц, военных, политиков, дипломатов, оккупантов и командиров подполья, представителей интеллигенции и простого народа разного возраста и обоего пола. Кроме того, была еще и обширная, приходящая со всей Европы легально и нелегально, корреспонденция на разных языках, частного и официального характера. Она включала в себя даже такие незначительные сообщения, как личная благодарность за баранью шубу, подаренную Шептицкому украинским управляющим бывшей еврейской меховой фабрики во Львове в декабре 1943 г.14. Еще один источник информации — это официальные газеты, прослушивание радио, продукция подпольных издательств. В это время митрополит записывал для немецкого радио свои обращения к пастве. Нельзя забывать и об информации, которую доставляли ему доверенные лица, и прежде всего родные братья митрополита: игумен Клеменс и отставной генерал Станислав, которые во время немецкой оккупации без всяких ограничений перемещались по Львову и области. Прочая родня также навещала митрополита, писала ему из разных мест и рассказывала о текущих событиях. Поскольку их, как поляков, касались немецкие, советские и украинские репрессии, митрополит хотя бы по этой причине, хотел он того или нет, должен был быть подробно информирован о том, что происходило с поляками в это время.

О неосведомленности не может быть и речи также потому, что митрополит все эти данные, которым могла бы позавидовать разведка любого го— 104 -

сударства, вполне осознавал и распоряжался ими. Практически до последних месяцев своей жизни он вел интенсивную умственную работу, читал, | дискутировал, диктовал письма, подготавливал синодальные постановления о и документы, рассуждал, работал над стратегией политической и духовной деятельности. Анализ его корреспонденции и писем, а также сообщения лиц, „ которые с ним беседовали, свидетельствуют о хорошей ориентации в собы- '| тиях и полном умственном здоровье15. |

Активность Шептицкого в годы войны возросла вдвое по сравнению о с межвоенным периодом. Несмотря на ограниченные физические возможности, он был необычайно подвижен во всех других видах деятельности. В его га резиденции проходили совещания ведущих украинских политиков того вре- | мени. Туда по-прежнему прибывали деятели УНДО (Украинского национал- ^ демократического объединения, самой большой довоенной украинской по- '¡¡> литической партии, легально действовавшей в Польше), двух фракций ОУН | (мельниковцы и бандеровцы) и монархисты из числа последователей гетма- < на Скоропадского. Сам Бандера созвал там заседание руководства своей фракции, скрываясь в самом начале советской оккупации осенью 1939 года16. Во время немецкой оккупации события подобного рода в этом месте уже вошли в норму. Шептицкий вел тогда относительно нестесненную политическую деятельность, советовался с ключевыми деятелями украинской политики, высылал эмиссаров в Рим, Берлин, Прагу, Будапешт, Киев, Варшаву, Краков, вел переговоры с немцами и поляками. Он заново принялся за реализацию своей униатской утопии, улаживал дела в отношениях церкви, паствы и в сфере публичной деятельности. Его списки дел и гостей в этот период производят большое впечатление.

Сразу же после начала войны Германии с Советским Союзом (июнь 1941 г.) Шептицкий принял в очередной раз в своей жизни17 активное участие в большой политике. Его участие было непрерывным до последней, то есть предсмертной, фазы болезни. Он хотел сыграть важную роль в политике не только регионального, но даже глобального масштаба. Такие амбиции могут сейчас показаться нам непомерными в отношении епископа провинциального центральноевропейского города, однако о них свидетельствуют адресаты его политических посланий, игравшие ведущую роль в мировой политике: Гитлер, Гиммлер, Сталин. Причем он активно и добровольно поддержал действия, предпринимавшиеся только одной из сторон мирового конфликта. Он был сторонником создания украинской государственности с использованием ситуации в текущих условиях войны.

Под его влиянием подобным образом поступили и другие греко-католические епископы. Такое поведение в конкретных условиях, которые существовали с июня 1941-го до начала 1944 г., должно было означать только одно: сотрудничество с Германией. Митрополит никогда никому из своих соотечественников не намекал на возможность выбора хотя бы нейтральной позиции в конфликте демонического — как он сам утверждал — характера между империями Гитлера и Сталина. Совсем наоборот, существуют предпо-

о. сылки, позволяющие утверждать, что к сотрудничеству с Германией он скло-

| нял, хотя и безуспешно, даже польских политиков и что в такой сценарий

® событий он втягивал своего брата, генерала Шептицкого.

^ В оправданиях Шептицкого важную роль играет тот аргумент, что его по-

ш ведение в начале немецкой оккупации было производной психологической

травмы времен установления советской власти (1939-1941). Он так обрадовал-

х ся освобождению от советского гнета, что даже написал проникнутое энту-

о зиазмом послание, приветствовавшее немецкие войска во Львове, первый

публичный акт коллаборационизма с Гитлером.

га В последние дни советской власти обитатели резиденции митрополита

| пережили непосредственную угрозу собственной жизни. В этой ситуации

^ политическая горячка митрополита, связанная с приходом немцев, могла

'¡¡> бы хоть отчасти найти понимание. Однако то, что естественно для настрое-£

| ний уличной толпы, скорее не свойственно руководителям. Мог ли с архи-< епископом сыграть злую шутку восторг, который пришел на смену разумному расчету и подтолкнул его к поспешным действиям, неприемлемым с точки зрения этики? Нет, потому что даже он сам не ссылался потом на этот фактор. Убеждение в верности плана построения независимой Украины в условиях политической дестабилизации региона со стороны Германии не следовало из страха перед советской властью. Это убеждение он подкармливал уже давно и лишь откладывал реализацию плана из-за отсутствия необходимых условий18.

В тот момент он посчитал, что данные условия реализовались. Это был результат не эйфории, а давно продуманной и спланированной политической калькуляции. Теперь этот расчет совместно реализовывали бандеровцы с митрополитом как два существенных актуальных элемента галицко-укра-инской политики. Речь шла не о воспоминаниях о советском угнетении, а о стратегическом союзе с Германией. Письмо Шептицкого как публичная манифестация лояльности и пронемецких намерений было органичным фрагментом энергичных и рискованных попыток получить украинско-немецкое соглашение в форме, которая давала бы украинцам позицию, сравнимую с той, в которой с 1938 г. уже находились словаки. Письмо было поддержкой политического наступления бандеровцев, имевшего целью создание союзного немцам украинского государства, несмотря на отсутствие явно выраженного на это согласия Гитлера. Письмо должно было достоверно продемонстрировать немецкому диктатору, что это отсутствие субординации является не бунтом, а лишь проявлением огромного желания украинцев всеми силами и в полной мере участвовать в построении нового порядка в Европе. Казался ли ему Бандера, главный создатель основ украинской государственности во Львове после прихода туда немецких войск в 1941 г., украинским Юзефом Пилсудским времен Первой мировой войны, а недоброжелательно относившиеся к вождю ОУН украинские политики — преступно медлившими партийными чинушами? Многое указывает на то, что так и было.

Посмотрим на хронологию событий. Еще в тот самый день, когда украинская улица приветствовала немецкую армию, в кабинет митрополита одна | за другой пришли две инициативные группы: руководители ОУН бандеров- о цев и их немецкие опекуны. Говорили о создании коллаборационистского украинского правительства и согласовали план действий, поскольку затем „ митрополит делегировал своего коадьютора с правом полномочий архиепи- '| скопа Слипого на инаугурацию правительства (30 июня). Во время этого ме- | роприятия Слипый заявил — у нас нет ни малейших оснований допускать, о что он сделал это по собственной инициативе, — что «митрополит приветствует всем сердцем и всей душой» правительство премьера Ярослава Стець- га ко. В состав правительства вошли люди, близкие Шептицкому (Барвинский, | Дзерович, Панчишин). Сразу же после этого собравшиеся одобрили четыре ^

обращения, адресованные Гитлеру, немецкой армии, Бандере и Шептицко- '¡¡>

£

му. Наконец Ганс Кох от имени германской армии заверил украинцев в том, ч что их место рядом с Гитлером19. На следующий день митрополит огласил < послание к пастве, содержавшее приветствие вермахту и признание правительства Стецько20.

Следом за указаниями Шептицкого, призывавшего украинцев к сотрудничеству с немцами, пошла украинская православная иерархия на Волыни. Его проповеди отозвались громким эхом среди украинской диаспоры в Северной Америке. Участие его зашло столь далеко, что он даже убеждал скептически относившихся к Бандере украинских политиков (Андрия Мельника, Володимира Кубиёвича, гетмана Скоропадского), чтобы они объединились с Бандерой и приложили усилия к созданию украинской армии на стороне Германии21. Таким образом, Шептицкий был соучредителем правительства Стецько, партнером украинского политического соглашения, которое должно было ему сопутствовать, и активным организатором более широкой политической концепции (с ориентацией на фашистскую Германию), на которой это правительство базировалось.

Среди многих оправданий факта поддержки митрополитом в конце июня — начале июля 1941 г. коллаборационистского украинского правительства часто слышится также аргумент, что Шептицкий не отдавал себе отчета, кого и что он благословляет, считал, что он «благославляет» Украину, а не коллаборационизм и бандеровцев. Митрополит сам должен был так объяснять причины своего поведения. Так ли это? А прежде всего когда? Разговоры о расширении политической поддержки правительства, создаваемого бандеров-цами, и попытки спасти его на переговорах с немецкими представителями происходили в резиденции митрополита и в его присутствии. Невозможно предположить, что тогда он не отдавал себе отчета в ситуации. Повод для того, чтобы затем отказаться от соавторства в этом политическом плане, был прост и типичен для любого политика, который потерпел фиаско. Оказалось, что Шептицкий втянулся в политическое безумие. Немецкие оккупанты, вместо того чтобы принять предложение о партнерстве, ответили на него арестом некоторых членов «правительства» и присоединением бывшей Восточной

S. Галиции к генерал-губернаторству, то есть к оккупированной Польше. Это ! означало тотальный и очевидный крах попытки бандеровцев и митропо-о лита ускорить политические события. Негативный резонанс этой опера-¡L ции в международном масштабе был велик. В нестабильной политической и ситуации в целом регионе она была ошибкой с отдаленными во времени, '| но колоссальными по силе негативными последствиями. Несмотря на то что s подобное будущее тогда невозможно было себе представить, политический S авторитет Шептицкого и так пострадал в глазах самих украинцев. Поэтому он обязан был признать ошибку. Эта ошибка должна была заключаться в том, га что митрополит поверил бандеровцам, что их замысел «правительственно-2 го» хэппенинга был согласован с немецкой стороной на соответствующем ^ уровне. Знаменательно, что именно их, а не свои минутные настроения или '¡¡> воспоминания о советском правлении — как это хотели бы представить | некоторые агиографы митрополита — он считал виновными. Он объяснял < Михайле Хомяку, редактору коллаборационистской украинской газеты из Кракова: «меня ввели в заблуждение»22. Это высказывание и другие, подобные ему, часто интерпретируются как оправдание при обвинениях митрополита в том, что он слишком быстро поверил новым оккупантам.

Однако Шептицкому не была важна сама идея коллаборации, ведь он оправдывался перед записными коллаборационистами. Он имел в виду стратегию сотрудничества и ее реализацию людьми Бандеры. Этот эпизод важен и еще по одной причине: он показывает, как легко Шептицкий давал втянуть себя в игру бандеровцев, как во всем он поддавался на их уговоры, причем даже вопреки умеренным политическим течениям внутри собственной национальной общности. Почему? Быть может, радикальный крестьянский национализм ОУН он принимал за романтические национально-освободительные идеалы, столь типичные для позиции польского окружения, из которого он сам происходил? Однако точно так же, как Бан-дера не был Пилсудским, так и украинские крестьяне не были шляхетско-интеллигентскими польскими романтиками. Действия, следующие из тех же самых идеалов и планов, могут дать совершенно отличные результаты в зависимости от общественного контекста, культурного наследия, а также времени, когда они совершаются. Крестьянский радикализм легко преображался в массовые убийства.

И здесь мы затрагиваем обстоятельства, которых не замечают защитники митрополита из школы Тожецкого. Стараясь выделить негативное отношение и — хотя и неофициальное, понятное дело — осуждение нацистов Шептиц-ким, они приводят аргумент, который отягощает его обвинение. Если бы митрополит до такой степени утратил сознание того, что вокруг него происходило, что не отдавал бы себе отчета в том, что он делает и куда направляется нацизм, можно было признать его политическую активность за результат ложного понимания. Множество свидетельств четко указывают, что он полностью осознавал не только ход событий, но прежде всего этические обстоятельства союза украинского дела с нацистской Германией.

Шептицкий должен был признать нацизм силой безнравственной с точ- S. ки зрения христианской этики еще в 1939 г., до начала Второй мировой вой- | ны23. Не проходит, таким образом, наивное объяснение позиции, которую ф он занял сразу же после вступления немцев во Львов в 1941 г. Не зная еще IL государственной практики нацизма, он предпочел руководствоваться якобы „ своими позитивными ассоциациями с немецкой культурой времен габс- '| бургской Австро-Венгрии. Довоенная печать давала ничуть не мало мате- | риала, чтобы понять, что такое нацизм и каковы его планы. Высказывался о на этот счет также и папа Пий XI в энциклике «Mit brennender Sorge» от 1937 г., а Шептицкий оставался в контакте с немецким костелом, с которым боролся га нацизм. События, которые произошли в 1939-1941 гг. на территории Польши, s оккупированной немцами, не могли изменить в положительную сторону ^ чьего бы то ни было мнения о нацизме. Они коснулись равным образом '¡¡> как польских католиков, все-таки близких Шептицкому, принимая во вни- ч мание происхождение и общую веру (массовые убийства интеллигенции, < в том числе громкое дело о вывозе в концлагеря практически всех научных работников Ягеллонского университета; расстрелы ксендзов, арест нескольких епископов; массовые выселения в рамках этнических чисток польского населения с территорий, присоединенных к Рейху; ежедневный террор, облавы, экзекуции; уничтожение просвещения), так и евреев (полное лишение имущества, переселение в гетто и начало тотального уничтожения), к судьбе которых Шептицкий, согласно мнениям современных историков, вроде как был необычайно чувствителен. О таких вещах Шептицкий должен был знать, поскольку несколько раз высылал через генерал-губернаторство в Ватикан эмиссара, который собирал для него информацию и в Кракове, и в провинции, в то время как многочисленные священники, интеллигенты и западноукраинские политики были свидетелями, а иногда и участниками принимаемых немцами мер по отношению к полякам и евреям. До июня 1941 г. у него было достаточно информации о разнице между нацистской Германией и Габсбургами.

Неужели, несмотря на накопленные до войны знания о гитлеризме и невзирая на события 1939-1941 гг., Шептицкий мог составить настолько положительное мнение о немецких нацистах, входящих во Львов, что захотел стать их союзником? Его поведение с первых дней германской оккупации указывает на то, что зло, причиненное немцами евреям и полякам, он, возможно, и не одобрял, но что гораздо важнее этого для него было благосклонное отношение оккупантов к украинцам — признание за ними экономических привилегий, назначение на должности в администрации, промышленности и в сфере услуг (которые до войны занимали поляки и евреи). Еще до 1941 г. немцы дали украинцам широкие организационные возможности в генерал-губернаторстве, согласились на украинизацию населения в национально смешанных регионах (Хелмщина и Лемковщина), развернули сотрудничество в армии и полиции (обучение военному делу националистов), а также обеспечили должности для украинских политиков даже в Берлине (напри— 109 —

о. мер, для Милены Рудницкой), особенно в аппарате немецкой военной про-

| паганды.

® Однако если бы Шептицкий по этим причинам был готов в 1941 г. на по-

^ литическое сотрудничество с немцами несмотря на свои этические пред-

ш убеждения 1939 г., это означало бы, что конъюнктурный политик одержал

'I в нем верх над христианским моралистом. Очень многое указывает на то,

| что именно так и случилось. Осознавая зло, коренящееся в идеологии Гит-

о лера, он оставался решительным сторонником политического сотрудничества своих единоверцев с немецким вождем. Это была поддержка принципа

га «Украина несмотря ни на что», свойственного крайним западноукраинским

| националистам. Перспектива установления политического сотрудничества

^ с гитлеровской Германией в управлении частью Европы определяла его по-

'¡¡> ступки. Этические доводы отошли на второй план и приняли форму скром-5

ч ных предостережений и частностей, провозглашавшихся на полях мощной < и публичной поддержки украинского сотрудничества с Гитлером. Он поступил совсем иначе, чем Христос во время искушения на горе, и к тому же поменял роли участников этой библейской притчи. Осознавая, что он встретится с современным воплощением дьявола, Шептицкий предпринял в июне 1941 г. попытку искусить его предложением сотрудничества. Взамен он хотел получить политические выгоды для украинцев, хотел для них сиюминутного государства и земной власти.

Будучи немедленно уведомлен об обстоятельствах реализации этого плана — убийствах евреев на улицах Львова, уничтожении польской профессуры, а затем наверняка также и о резне в Станиславе, — он ограничился выражением соболезнования в частном порядке и предложением индивидуальной помощи, но только в случае нескольких религиозных деятелей среди львовских евреев. Почему? Ответ относительно прост: громкое осуждение тогда, в июле 1941 г., было бы политической ошибкой. Ни немцы, ни украинцы в немецких мундирах (бандеровцы) не могли подвергаться громкой критике со стороны украинского митрополита, это пошло бы во вред плану декларирования украинского коллаборационистского государства. Форма общих указаний на необходимость терпимости по отношению к неукраинским группам населения, в которой было составлено пасторское обращение, оглашенное при учреждении правительства Стецько, успокаивала совесть митрополита и не вредила попыткам взаимодействия с немцами. Конечно же, это ни в чем не помогало еврейским и польским жертвам преследований. Им могло бы помочь24 только ясно сформулированное и без промедления распространенное воззвание по их конкретному вопросу, но такого не появилось.

Уже полное равнодушие к преследованиям польской элиты, которое так поражает в поведении митрополита в 1941 г., предсказывало всю линию его дальнейшего поведения вплоть до самой смерти в 1944 г. Он никогда официально не констатировал, что поляки гибнут от рук немцев или украинцев, никогда и никого из них не пытался спасти, даже в индивидуальном

порядке25. Так происходило, поскольку их случай с политической и религи- Si

озной точки зрения отличался от еврейского. Евреи были для митрополита |

людьми, которых можно было спасти и обратить в христианство, по отноше- о

нию к полякам такой религиозной мотивации митрополит не чувствовал,

потому что они уже были католиками. Евреи не сформулировали собствен- „

ного национального политического плана в отношении Восточной Галиции, '|

который стал бы альтернативой проектируемому украинскому государству |

(на языке митрополита — «pidm'i хати»). В свою очередь, поляки, по сообра- о

жениям галицких украинцев, были их самыми грозными политическими

соперниками. Львов мог быть после войны с точки зрения государственной га

принадлежности украинский или польский, следовательно, галицкая дефи- s

ниция поляка сводилась к одному слову — враг. Так родился в июле 1941 г. ^

контекст молчания митрополита по конкретному польскому вопросу и ухода '¡¡>

¥

в теоретические рассуждения на тему пятой заповеди. ч

То же самое, что и в 1939 г., осознание зла нацизма Шептицкий доку- < ментально подтвердил в письме к папе римскому Пию XII уже после того, как Гитлер промолчал в ответ на украинское предложение 1941 г. и не дал согласия на украинское государство. Он продемонстрировал христианскую этическую чувствительность, также признавая злом то, что немцы делали с евреями. Участие украинцев в немецком промысле по уничтожению гражданского населения он осудил как результат немецкого подстрекательства. Митрополит обратил внимание на немецкую методику по переложению в будущем ответственности за Холокост на другие народы (его слова по этому вопросу именно сегодня оказываются пророческими). О безустанной критике нацизма, которой Шептицкий занимался в тишине Святоюрского дворца, несколько раз вспоминает Кость Панкивский, в то время один из украинских политиков, сотрудничавших с оккупантами, и нет повода, чтобы усомниться в его свидетельствах26.

Без сомнения, у митрополита по-прежнему было ясное и не искаженное никакими иллюзиями сознание того, какую роль исполняли немцы в Центральной и Восточной Европе. По-прежнему, осознавая, с кем он заключает политический союз, Шептицкий высказывался в его пользу усиленно и последовательно. Непонимание того, почему он так упрямо двигался в этом направлении, достаточно распространено среди историков, а некоторые защитники Шептицкого воображают, что документальные свидетельства его коллаборационизма, видимо, были сфабрикованы советским пропагандистским аппаратом. Дело в том, что в случае политических отношений между Шептицким и Третьим рейхом советскому репрессивно-пропагандистскому аппарату ничего и не надо было фабриковать.

Шептицкий был единственным католическим иерархом на территории оккупированной Польши, который официально поддерживал оккупанта, и именно поэтому местные немецкие сановники столь охотно наносили ему визиты вежливости. Вежливость эта диктовалась политическим расчетом: им была необходима поддержка своего правления в этом регионе со сторо-

ны одной из групп местного населения, а конкретно — именно украинцев, | для которых Шептицкий был авторитетом. Подобные встречи с украин-® ской православной иерархией обычно проходили при этом не во Львове, ^ а на Вавеле в Кракове27. Значение Шептицкого для немцев, пусть только и локальное, было широко известно среди тех групп населения, которые нем-'| цами преследовались: евреев и поляков. Как раз принимая во внимание х его знакомства, близкие жертв немецких репрессий обращались именно о к нему за протекцией у оккупантов. Часто этого не понимают и наивно считают, что это было проявление уважения и почтения, которые питали га к Шептицкому исповедующие иудаизм, а также римские и армянские ка-| толики, и следствием его доброжелательного отношения к их нуждам. Тем ^ временем здесь все решал простой расчет: хождение к польскому архиепи-

'¡¡> скопу не имело ни малейшего смысла, потому что для немцев он был вра-

£ «

| гом, в то время как Шептицкий — союзником. Этой существенной разницы < в отношении немцев к греко-католическому духовенству и священникам двух других католических обрядов современные защитники Шептицкого предпочитают не понимать, поскольку иначе им пришлось бы объяснить причины этих различий, то есть пронемецкую ангажированность украинского костела.

Несмотря на фатальный фальстарт, украинцы и их архиепископ получили во время немецкой оккупации привилегированный статус. Они пользовались правами, которых другие группы населения были лишены. Их практическое, хотя и неформальное, как в случае Словакии или Хорватии, сотрудничество щедро вознаграждалось. Если говорить о митрополите, масштаб привилегий хорошо иллюстрируют мелкие примеры, которые приводит Кость Панкивский. В ходе создания роскошных условий для нового немецкого населения Львова оккупационные власти хотели снести незавершенную постройку церкви Святой Макрины, поскольку она находилась в лучшем районе города, предназначенном теперь исключительно для немцев, и разбить на землях, являющихся собственностью святоюрского капитула, парк между улицами Гродецкой и Петра Скарги. От обоих этих проектов власти отказались после вмешательства украинских деятелей28.

В отличие от польского духовенства, которое было объектом целенаправленного уничтожения, немцы не преследовали греко-католических священников. Исключения были немногочисленны. Панкивский в качестве такого исключения упомянул только ксендза Ковича из Пшемысля, отправленного в немецкий концентрационный лагерь за выдачу метрик евреям29. И тем не менее Шептицкий в письмах в Ватикан жаловался на свои несчастья и притеснения соотечественников со стороны немецкой администрации. Нужно, однако, помнить, что неустанные жалобы на репрессии и несправедливость, на чужие грехи и свои обиды были на протяжении десятилетий чем-то естественным в высказываниях Шептицкого. Наверно, не было такого епископа, который жаловался бы больше, чем он, и главным образом поэтому в Ватикане его уже при жизни окружала аура мученика. Доверительно жалу— 112 -

ясь папе на политику немецких оккупантов, Шептицкий невольно выявил факты продвижения украинцев при советской власти. Например, говоря, что | назначали многих украинских чиновников, которых, по его мнению, немцы о затем незаслуженно отозвали.

Гораздо более существенны были громкие и публичные жалобы Шеп- „ тицкого на советскую власть. Озвученные во время немецкой оккупации, '| оказавшейся столь же, если не значительно более суровой, чем советская, хотя | и не для украинцев, они производят впечатление очередных публичных ак- о ций политического характера, имевших целью показать свою пригодность для Третьего рейха. Жалобы эти митрополит озвучивал в интервью для га- га зет, официально издававшихся в странах, оккупированных Рейхом. Он также | сотрудничал с Миленой Рудницкой при организации антисоветского изда- ^ тельства для отдела пропаганды немецкого министерства иностранных дел. '¡¡> Независимо от обоснованности чувства обиды за причиненное советской ч властью в военной ситуации это была, если смотреть на вещи реально, ра- < бота на нацистскую пропаганду в оккупированной Европе и в нейтральных странах по всему земному шару. Митрополит приводил аргументы в пользу мобилизации Европы под немецкими знаменами на борьбу с советской угрозой. На вопрос, мог ли он не осознавать выгодных для Германии последствий своих публичных выступлений, необходимо ответить отрицательно. Он принадлежал к людям весьма прозорливым, если речь идет о произнесенных словах. Митрополит понимал политический вес того, что говорил. Он воздерживался от свидетельств о происходивших на самом деле событиях из опасения перед политическими последствиями, перед возможностью навредить некоему делу или невольно помочь противнику30. Ведь именно так он поступил в деле истребления поляков на восточных Кресах. Поэтому нет причины допускать, что и тогда он отступил от этой тактики. Убежденность в необходимости объединить силы всей Европы вокруг Германии для борьбы с Советским Союзом была приоритетом его политической стратегии в этот период. Сотрудничая с пропагандой Третьего рейха, он поступал согласно этому убеждению.

Следующие политические шаги Шептицкий предпринимал в сотрудничестве с более широкими кругами украинских политиков, настроенных на взаимодействие с немцами, не ограничиваясь только фракцией бандеров-цев. Анализ его тактики в это период приводит к выводу, что он был сторонником более осторожных действий, чем те, которые совершали бандеровцы, но столь же последовательных и направленных на достижение тех же самых целей. Наиболее важные его начинания — это письмо в январе 1942 г. Гитлеру, подписанное также несколькими другими украинскими лидерами, и оказание в марте 1943 г. поддержки созданию дивизии СС «Галичина». Эта поддержка в свете известной нам сегодня информации уже бесспорна, хотя до сих пор встречаются малосерьезные попытки отрицать этот факт31. Письмо к Гитлеру и вопрос создания дивизии следует анализировать совместно, а не раздельно, как это делается. Письмо было еще одним призывом вос-

пользоваться украинским предложением о сотрудничестве в полной | мере, а не только для администрирования на территориях оккупиро-ш ванной Польши, в локальных политических играх с поляками, а также ^ для втягивания христианского населения в дело уничтожения евреев32.

и Последнему Шептицкий решительно противился, подобно тому как

и польские епископы во главе с краковским митрополитом Адамом Сапегой. х Оба они направили протест немецким властям по этому вопросу. Дистанци-о руясь от участия в издевательствах немцев над евреями, Шептицкий оставался, однако, сторонником военно-политического сотрудничества. С 1941 г. га он был сторонником создания регулярной украинской армии, воюющей | на стороне Германии33. После того как правительство Стецько было разогна-^ но, стало понятно, что речь идет уже только о создании украинской военной Ч структуры. Письмо Гитлеру имело целью сломить сопротивление этим на-

х

| мерениям в Берлине.

< Поскольку получение положительного решения от немцев по этому

вопросу было результатом двух лет уговоров, переговоров и стараний при участии митрополита, наивно выглядит объяснение, что он поддержал создание дивизии [войск СС «Галичина». — Прим. ред.] только для того, чтобы удержать молодых украинцев от массовых убийств поляков, которые совершались в рядах УПА. Постулат создания регулярной украинской армии надпартийного характера был гораздо важнее, чем создание ОУН собственных вооруженных сил. В свою очередь, реализация обоих планов сложилась иначе. ОУН быстрее завербовала украинскую деревню в ряды УПА и, таким образом, даже поставила под угрозу вербовку в дивизию. Ничто не указывает на то, что митрополит испытывал некие политические или этические предубеждения по отношению к УПА, поскольку он никогда не публиковал обращения к украинской молодежи с призывом не вступать в ее ряды. В свою очередь, если бы добровольцы не нахлынули в то формирование, создание которого он поддерживал, политические расчеты, опиравшиеся на существование собственной армии, могли не оправдать возлагавшихся на них надежд. Существуют предпосылки к тому, чтобы узнать, испытывал ли такие опасения митрополит34. Он принял активное участие в создании дивизии, понимая, что без его поддержки она сохраняет лишь минимальные шансы к существованию, поскольку тогда набор должен был бы быть наполовину принудительным. Чтобы убедить добровольцев, Шептицкий делегировал в дивизию капелланов, принял в Святоюрском дворце ее командование, а архиепископа Слипого и все свое ближайшее окружение послал на большие торжества по случаю ее создания. Снова, так, как это было в 1941 г., он дал своим поступком пример другим иерархам украинской церкви, епископам станиславскому и пшемысльскому, а также апостольскому наместнику Лемковщины. Во время этой операции митрополит уверял Берлин устами близкого ему французского коллаборациониста доктора Рене Мартеля, что в этом вопросе он готов употребить свое влияние в интересах сотрудничества с Германией35.

И вновь встает вопрос об оценке намерений и целей митрополита. В поисках ответа на него может помочь критический анализ того, что параллельно | со своими действиями в 1942-1943 гг. Шептицкий писал о текущей ситуации. о Чрезвычайно важно здесь противоречие между его поступками и их интерпретацией в письмах в апостольскую столицу. Еще в 1942 г., то есть в апогее „ своих усилий в борьбе за признание украинцев формальными политически- '| ми союзниками Гитлера в Восточной Европе, Шептицкий поставил в письме | папе римскому Пию XII этический диагноз, противоречащий смыслу этих о действий. Сравнивая с этической точки зрения нацизм и коммунизм, он выразил уверенность, что моральный ущерб, причиненный обществу советской га властью, нанес меньше вреда, чем деморализация, вызванная немецким | нацизмом. Он описывал немецкое правление очень выразительно: «систе- ^ ма лжи, обмана, несправедливости, грабежей, являющаяся карикатурой на любые '¡¡> понятия о цивилизации и порядке [...], система эгоизма, доведенного до абсурда, аб- Ц солютно безумного национального шовинизма, ненависти ко всему, что порядочно < и прекрасно». Он предвидел, что результатом будет «вырождение, которого история еще не знала»36.

Такое ясное и решительное осуждение нацизма понуждает снова задать вопрос, почему же в этом случае Шептицкий столь усиленно хотел сотрудничать с этой «карикатурой на любое понятие о цивилизации и порядке»? Он не знал, что он пишет? Или что он делает? А может быть, он не думал так, как писал, но зато у него была точка зрения на взгляды адресата? К сожалению для чести митрополита, ответ на эти вопросы снова лежит в сфере политики, а не Евангелия. Он самым четким образом отдавал себе отчет в том, что для дела независимости Украины отношения между злом нацизма и злом коммунизма складываются абсолютно противоположным образом тому, что должен был написать папе католический епископ. Что для дела украинской нации Германия является решающим фактором, а Советский Союз — смертельной угрозой. Противоречие между словами и поступками, а также многочисленные умолчания, содержавшиеся в этой переписке — это красноречивый довод в пользу того, что Шептицкий сознательно поступал таким образом, который не нашел бы одобрения со стороны папы римского Пия XII и кардиналов папской курии. В противном случае он ничего бы от них не утаивал. Историки, оправдывающие Шептицкого, поступают с этим противоречием самым странным образом, как будто бы они не знали природы людского лицемерия. Они утверждают, что, поскольку Шептицкий писал в этих письмах нечто иное, чем он делал, необходимо признать, что он не делал того, в чем его обвиняют.

На этом не заканчиваются проблемы с мнимым астигматизмом в поведении и в высказываниях Шептицкого. В то самое время, когда он сравнивал для папы римского Пия XII нацизм и советизм, митрополит принял в Святоюрском дворце графа Адама Роникера, главу Главного опекунского совета польской благотворительной организации в генерал-губернаторстве. Беседа носила отчасти политический характер, и то, как она проходила,

о. указывает на то, что митрополит придавал ее ходу большое значение. Тогда | он высказал суждения, которые даже взволновали его собеседника. Это так® же был сравнительный диагноз нацизма и коммунизма, но абсолютно отли-^ чающийся от того, что был представлен папе римскому Пию II. Конечно же, и Роникер не знал содержания переписки с Ватиканом, но его шокировало то, что он услышал, поскольку это противоречило убеждениям, распространен-х ным среди поляков. Митрополит признал коммунизм большим злом, неже-о ли нацизм, поскольку, как он выразился, «Советы пожирают людские души».

И здесь мы имеем дело не только с расхождением между словами и поступ-га ками, но также между словами и словами. Может быть, он просто не обду-| мывал глубже эту проблему? Но это невозможно в случае сознания человека, ^ столь искушенного в моральном анализе. Объяснение кроется в различных Ч статусах польского собеседника и адресатов ватиканской переписки. Одни | цели ставил перед собой Шептицкий, уговаривая графа Роникера, другие — < по отношению к папе римскому Пию XII и кардиналам.

В тех кругах общества, откуда происходил Шептицкий, встречались индивидуумы, мыслящие так, как он выказал себя в разговоре с Роникером. Например, граф Альфред Потоцкий из Ланьцута был близок к гитлеровцам, однако как общественная группа польские землевладельцы проявляли неприязнь к сотрудничеству с нацистами, а иногда и открытое сопротивление. Осуждение нацизма формулировалось в этой группе не только в национальных, но и в религиозных категориях. Этическая оценка нацизма была в таких случаях сходна с поступками — несмотря на то что со стороны советского строя угроза для экономических интересов этих кругов (утрата земельной собственности) была очевидной.

Стоит обратить внимание на моральную и интеллектуальную принципиальность таких людей, как Каролина Ланцкороньская. Эта польская аристократка, располагавшая обширными земельными наделами в епархии Шептицкого, происходила из точно такой же культурной среды, что и он, и пользовалась графским титулом того же самого происхождения (прове-ненции). Принимая во внимание венское воспитание, собственный дворец в столице Габсбургов и происхождение из Пруссии ее матери, которая была немкой до мозга костей, можно было бы объяснить возможное очарование Ланцкороньской Третьим рейхом гораздо более убедительно, чем это делается в случае мнимых иллюзий Шептицкого. На осуждение нацизма у Ланц-короньской, однако, не повлияло ни ее происхождение, ни имущественный статус, ни культурные традиции, ни узы крови. Более того, будучи польской патриоткой, она ненавидела советскую власть. В сентябре 1939 г. Советский Союз лишил ее не только родины, но и большого земельного владения. Она презирала советских аппаратчиков как людей, лишенных культуры, и при этом считала, что «тот, кто в Польше шел с Гитлером, должен был быть мерзавцем, а кто поначалу испытывал иллюзии в отношении советской власти, быть им не должен, ведь в теории коммунизма так много идеализма»37. Видимо, по отношению к позиции таких людей, как Шептицкий, она также цитировала

мнение своей прислуги Андзи Андрушко, деревенской девушки из деревни S. Комарно в Восточной Галиции: «В противоположность натурам более сложным, | у нее по отношению к немцам не было ни малейших иллюзий. Она мне с места заяви- о

' с

ла, что народ, который в собственной стране поет "Германия, Германия превыше IL всего", должно быть, "ничего не стоит, потому как такая спесь — это ведь просто „ смешно"». Ланцкороньская ни на минуту не поддалась искушению сотрудни- '| чества со своими немецкими родственниками, признавшими нацизм. Она | боролась с нацистами, участвовала в конспиративной деятельности против о них и была в заключении в Станиславе и Львове, а затем в концентрационном лагере Равенсбрюк. Без сомнения, она в своих поступках была гораздо га более принципиальна, чем митрополит. s

Приведем еще одно сравнение. Описание нацизма, предпринятое Шеп- ^ тицким в письмах к папе римскому Пию XII, не может в интеллектуальном '¡¡> плане сравниться с анализом ксендза Константия Михальского в его работе ч «Между героизмом и зверством». Шептицкому не пришлось лично испы- < тать действительность оккупации, увидеть лагеря смерти, стать свидетелем зверств так, как этому краковскому университетскому профессору. Во время Второй мировой войны Шептицкий писал и публиковал очень много, но исключительно о судьбах украинского народа и не оставил подробного анализа ни советского, ни немецкого тоталитаризма. В общении Шептицко-го с носителями нацистской идеологии поражает неспособность разглядеть то огромное злоупотребление силой и властью, которое в качестве угрозы воспринимали не только католические теологи, но даже светские христиане. Такие, как князь Кшиштоф Радзивилл, польский аристократ, заключенный немцами в Майданек. Он признал своих палачей хуже коммунистов, «потому что они позорили благородный девиз Gott mit uns»зs, 39. Проблема Шептицкого заключалась в том, что, будучи единственным католическим епископом в этой части Европы, подписавшимся под публичными верноподданническими письмами к Гитлеру, он абсолютно явно не отдавал себе отчета, насколько такие документы удостоверяют злоупотребление нацистами именем Бога.

Он осознавал зло — и одновременно испытывал сильное желание сотрудничать со злом. И вновь следует спросить: как объяснить эту непоследовательность человека, который выказал более глубокое знание теологии, чем обычные светские католики, такие как Ланцкороньская или Радзивилл, и который возложил на себя более высокую по иерархии ответственность пастыря, чем обычный священник, такой как Михальский? Здесь возникают два объяснения.

Или Шептицкий не был в состоянии сформулировать стабильные с точки зрения христианской доктрины этические суждения и внезапно отбрасывал уже поставленный им диагноз, чтобы затем вновь к нему вернуться, и делал это в зависимости от внешних обстоятельств, ожиданий другой стороны или собственного эмоционального состояния. Или он метко диагностировал этический статус с точки зрения католической доктрины и последовательно придерживался этого диагноза, но отдельно рассматривал по— 117 —

о. литику и мораль. Высказываясь как политик, он был готов принять для | своего народа преходящее благо, которым он считал самостоятельное ш государство, невзирая на тот факт, что помощника в деле его построе-^ ния он считал воплощением зла40. Так поступил бы природный политик, и выучившийся на Макиавелли. Я думаю, что оба объяснения в чем-то верны

по сути своей, но более точным представляется именно второе. х Новейшие версии защитной аргументации в пользу Шептицкого изящно

о согласуются с распространенными в Европе убеждениями, которые носят характер исторического стереотипа. Шептицкого представляют как практиче-га ски единственного праведника во всей грешной католической церкви, якобы | запятнавшей себя отсутствием явного отречения от преступлений нацизма ^ именно в то время, когда они совершались. Этот прием заключается в сопо-

Ч ставлении нескольких упоминавшихся высказываний Шептицкого из его £

| частной переписки с папой Пием XII с «молчанием» их адресата. Хотя папа < был негативного мнения о преступлениях нацизма и оказывал помощь его жертвам, в том числе евреям, ему ставится в укор отсутствие публичного осуждение нацизма. Защитники Шептицкого пропустили, однако, тот факт, что никто до сих пор не упрекал папу римского в активной публичной поддержке Гитлера, в обращении с вводящим в заблуждение призывом именно так, как это сделал львовский греко-католический архиепископ. То есть в форме воззвания к вверенным его духовному предводительству христианам участвовать в построении гитлеровской Европы. Шептицкий сделал это даже несколько раз.

Попытки возвысить его память над памятью папы римского Пия XII предпринимают те современные историки и творцы медиапространства, которые не отдают себе отчета в том, что их знание об убеждениях Шеп-тицкого относительно Гитлера совершенно отличается от того, каким располагали греко-католики в период германской оккупации. Препорученные опеке митрополита верующие не читали его доверительных писем к папе римскому Пию XII, зато читали его публичные обращения к Гитлеру. Не видели укрываемых евреев — и до них, может быть, не доходили письма с призывом «не убий»; зато они видели вовлечение своего духовного авторитета в создание коллаборационистского военного формирования на стороне немецкой армии, формирования, участвовавшего — за исключением единственного тяжелого сражения на Восточном фронте — главным образом в карательных операциях против деревенского гражданского населения от Волыни до Кракова.

Здесь мы касаемся ключевого аспекта этой трудной для анализа проблематики. Митрополит, описывая папе римскому Пию XII грехи нацистов, утаил от него все грехи своего сотрудничества с ними и даже дезинформировал адресата. Долгое время в Ватикане верили в абсолютно антинемецкую позицию Шептицкого. Основой для этой веры были именно его письма. Дипломаты из Ватикана в феврале 1943 г. представили польскому послу Казиме-жу Папэ (Раррее) заключавшееся в них сравнение, оценивавшее немецкую

оккупацию хуже советской, как довод ориентации львовского церковного иерарха в пользу союзников41. В письмах от ноября и декабря 1942 г., проде- | монстрированных послу, Шептицкий, правда, сказал, что украинская моло- о дежь со знаменами встречала немцев в 1941 г., но — добавлял он — пережила IL разочарование, а сам он удержал и молодежь, и духовенство от энтузиазма „ по отношению к немцам42. Что происходило на самом деле, мы знаем: сперва '| митрополит сам оступился, якобы из энтузиазма, в 1941 г., а в 1943 г. — уже | из политического расчета толкал и духовенство, и молодежь в ряды дивизии о войск СС.

О письме, высланном Гитлеру в январе 1942 г., конгрегацию Восточной га церкви сначала уведомили огорченные политикой Шептицкого два греко- s католических иерарха — епископа: Григоий Хомышын из Станиславова и ^ Павел Гойдыч из Прешова — при посредстве архимандрита ордена базили- 'g ан в Риме Дионизия Ткачука. Неизвестно, показал ли французский карди- | нал Эжен Тиссеран, очень дружественно настроенный к Шептицкому глава < этой конгрегации, их сообщение и приложение к нему в виде того самого письма кому-нибудь в Ватикане, а прежде всего папе римскому Пию XII. Но польский посол Папэ (Pappee), убедившись в феврале 1943 г., что в Ватикане верят в антинемецкую позицию Шептицкого, решил начать действовать, а он располагал информацией, опиравшейся не только на то, что митрополит сам о себе писал. В марте он официально уведомил Джованни Баттисту Монтини, в то время влиятельного заместителя в Государственном секретариате (будущего папу Павла VI), о существовании письма к Гитлеру. Мон-тини, не особенно благожелательно настроенный к Польше, был человеком, необычайно преданным церкви. Поэтому посол был практически уверен, что через него этот факт дойдет туда, куда Тиссеран, возможно, не желал, то есть до самого папы римского Пия XII. Монтини очень заинтересовался письмом, просил доставить как можно быстрее его текст и «казался очень расстроенным вовлечением митрополита Шептицкого в политическую деятельность вообще, а в деятельность подобного рода в особенности». Польский дипломат передал текст в оригинале, на немецком языке, и ознакомил с ним всех главных ватиканских сановников. Его собеседники демонстрировали сожаление. Доминико Тардини из Государственного секретариата «не скрывал, что подписи Шептицкого нельзя не оценивать критически», кардинал Тиссеран вздыхал, что «следует надеяться, что подпись не настоящая», хотя как раз он не должен был испытывать никаких заблуждений на этот счет. Кардинал Луиджи Малионе, папский секретарь, также предпочитал обманываться. После формальных уверток, что «письмо без даты, а значит, не ясно, откуда оно родом», он признал: «Il faut espérer que cette lettre ne pas authentique»43. Все эти знатные ватиканские мужи годами горячо симпатизировали Шептицкому и привыкли верить его жалобам и тому, что он преследуем за свои униатские идеи врагами, которые являются ограниченными националистами. Они предпочли бы признать письмо к Гитлеру несуществующим, потому что его содержания они не могли бы оправдать. Посол, со своей стороны, заявил, что этот поступок «носит

S. признаки государственной измены» и «указывает на то, что все руководители так ! наз. независимой Украины продались Гитлеру и Третьему рейху, что может ис-о ключить Шептицкого из будущей системы польско-русских [то есть украинских] ¡L отношений»44, поскольку является нарушением конкордата между Польшей и и Ватиканом 1925 года.45.

| Образ, который Шептицкий создал себе в переписке с Ватиканом, был

s не только дезинформацией и сокрытием важных сведений, но также и про-S явлением своеобразной нелояльности к папе римскому Пию XII, который все-таки поддерживал его всеми силами и финансировал выделением осо-га бых дотаций во время войны в убеждении, что тот является опорой христи-2 анской стойкости и даже мучеником. Это обстоятельство — важное мерило ^ искренности Шептицкого также и в других отношениях. Это предостереже-'¡¡> ние исследователям, что не следует поспешно принимать всех его высказы-| ваний как истины в последней инстанции (что они и делают), руководству-< ясь аурой святости, окружающей их автора.

Польский посол Папэ заметил еще один аспект, не лишенный значения в свете сегодняшних усилий по беатификации. В письме к своему министру он комментировал мнение Монтини: «Я считаю этот ответ чрезвычайно важным, хотя и косвенным, высказыванием о сущности письма и суждением о его содержании». Еще до того, как кончилась война, до оглашения опасений в связи с беатификацией с чьей бы то ни было стороны, будущий папа Павел VI уже считал письмо Гитлеру «недопустимым», а следовательно, дискредитирующим митрополита как епископа.

Неслучайно в беседе посола Папэ с Тардини возникла проблема теоретического обоснования тогдашних действий Шептицкого по отношению к православию, «направленных на религиозное единство, чтобы облегчить национальное объединение». Тардини считал их доказательством отсутствия предусмотрительности («a manqueé de prudence») и настоятельно подчеркивал, что они были предприняты без ведома апостольской столицы. Осудил он их, однако, по иной причине. «Мотивация письма — достижение национального единства через единство религиозное — должна вызывать опасение», — сказал он в ходе более обстоятельной беседы о «политической деятельности митрополита Шептицкого в ходе этой войны»46. Поэтому кажется, что в Ватикане хорошо поняли также чисто национальную мотивацию письма к Гитлеру. В литературе на тему Шептицкого появляется аргумент, что обращение к национальным интересам в ходе осуществления религиозной деятельности было «прагматическим» способом решения Шептицким важных вопросов, связанных с паствой. Он должен был использовать национальные чувства для достижения некоего блага. Неужели только оторванные от земли ватиканские теологи видели в этой практике опасность? Конечно же, нет, поскольку и украинский епископ Хомышин не соглашался с утверждением, что украинцев можно мобилизовать для достижения благих целей, только лишь подогревая их национальные чувства. На почве католической теологии мнение Хомышина было ортодоксальным, а тактика Шептицкого — нет.

Некоторые хотят видеть в Шептицком мудреца, которого современники | не послушали, камень, отброшенный строителями. К этой мысли обращал- о ся Рышард Тожецкий в цитате, приведенной нам в начале. Как хорошо из- IL вестно, Шептицкий потерпел поражение как пастырь, поскольку в письмах „ к верующим взывал не убивать ближних, ссылаясь на то, что нельзя служить '| с окровавленными руками святому делу. Но разве сам он не давал публично | и многократно подтверждения тому, что можно сотрудничать для блага дела о с теми, у кого не только были руки в крови, но кто буквально тонул в человеческой крови? Верующие имели право запутаться в этой непоследовательно- га сти. Почему они не должны были идти в УПА, которая убивала поляков, или s в полицию, которую немцы использовали, чтобы убивать евреев, если при ^ этом независимая Украина, во благо которой совершались эти этнические '¡¡> чистки, была делом столь важным, что ради нее надо было идти на служ- ч бу в немецкую военную часть? Почему одна и та же нацистская Германия < была то хорошей, то плохой? Что могли подумать священники из окружения митрополита, когда слышали его негативные определения нацизма и одновременно были свидетелями публичных призывов к немецко-украинскому сотрудничеству? Многократно возникал вопрос, почему так было.

Не пытаясь здесь полностью на него ответить, хочу заметить, однако, что Шептицкий всю свою жизнь чаще всего удовлетворялся дописыванием к текущим событиям своего post scriptum, комментария. Это было особенно заметно на стыке политики и морали. Он слишком поздно предостерегал против политики, придуманной другими, кроме того, такой политики, которую ранее сам помогал реализовывать. Именно поэтому итог его жизни в этом смысле негативен. Это величайший парадокс данного человека: выполняя роль авторитета и духовного вождя, будучи готовым и предназначенным на роль того, кто должен опережать свою эпоху и служить указателем для своего общества, променял это на самолюбивое стремление быть вместе с ним. Он не вел — он шел в стаде, и, когда оно терялось, он терялся тоже. А когда уже были видны последствия, он понимал, что они шли не в ту сторону, но по тактическим соображениям, чтобы не портить обществу мнения о нем, Шептицкий не выражал своих суждений публично, по крайней мере в печати. Шептицкий во время войны не сделал выбора между Евангелием и Украиной. Еженедельник Tygodnik Powszechny называет его позицию «прагматическим выбором». В необходимости «выбора собственно политического» он обвиняет «советско-германский пакт». С давних пор известно, что Евангелие есть вещь непрагматическая, скорее экстремальная, а жупел католического экстремизма не дает спокойно спать редакторам этого краковского издания. Представленная на его страницах интерпретация этих вопросов исключительно сбивчива47.

Беседуя с израильским историком Шимоном Редлихом, Адам Бонецкий хотел получить одобрение мнения, что для Шептицкого «после господа бога важнее всего была самостоятельная Украина». Даже этот крайне преданный

* * *

о. делу Шептицкого исследователь был не в состоянии признать его правоту

| и ответил, что, по его мнению, Шептицкий ставил две эти ценности наравне

о и трагически разрывался между одним и другим. Однако невозможно не за-

^ метить, что в то время, когда немцы, с которыми была связана идея незави-

ш симой Украины, убивали евреев, а западные украинцы — поляков, нельзя было уравнять эти ценности. Нужно было сделать выбор между ними, то есть

5 отказаться или от Украины, или от Евангелия.

о Обычный верующий в Евангелие мог сделать это частным порядком, и были такие, которые так и поступили. Публичное лицо, официально пред-

га ставляющее евангельское слово, должно делать это публично. Если Шептиц-

| кий выбрал путь, от которого отговаривает Евангелие, и публично заявлял:

^ «да, но...», или «нет, но...» — то разве не потерпел он поражения как христиа-

Ч нин, которому завещано: «и пусть будет слово ваше: да, да, нет, нет, а что сверх

ч того, то от лукавого»? <

ПЕРЕВОД С ПОЛЬСКОГО ЯЗЫКА ЮРИЯ АНДРЕЙЧУКА

1 Базилианин — здесь: член Ордена василиан святого Иосафата Украинской греко-католической церкви (лат. Ordo Basilianus Sancti Josaphat, укр. Чин Святого Василiя Великого, также Ва-силiянський Чин святого Йосафата. — Прим. ред.).

2 Kotarska E. Dyplom uznania dla Torzeckiego // Gazeta Wyborcza. 2002. № 25. 26.05. S. 2.

3 Тексты, представленные во многих публикациях, Тожецкий дает в статье: W obronie zasad, w dobie próby... // Dzieje Najnowsze" 25. 1993. № 1. S. 111-116. Кроме того, наиболее важны для понимания этого периода жизни Шептицкого работы Шимона Редлиха и Ханса-Якоба Штеле.

4 Новым проявлением семейного подхода к истории в соответствии с семейной гордостью была противоречивая конференция, организованная в 2009 г. Фондом семьи Шептицких в Кракове. Для того чтобы ознакомиться с сопутствующей ей идеологией, особенно важно интервью «Я укратець з dida-npadida», которое Мария Шептицкая и Мацей Шептицкий дали украинской газете «Наше слово» (2009. № 45. С. 6-7).

5 Например: Solowij W. S.p. Andrzej Metropolita Halicki // Dziennik Polski i Dziennik Zolnierza. 1944. 17.11. S. 2.

6 Когда в конце 1941 г. в лондонском издании Dziennik Polski появилась заметка о пронемецких письмах Шептицкого, опубликованных в коллаборационистском украинском органе «Краювсьи ВкстЬ, против этого протестовал Влодзимеж Соловий. В переписке, которая завязалась между Министерством информации и документации и Министерством иностранных дел, чиновник последнего Тадеуш Ульман посчитал, что разглашение сотрудничества митрополита с немцами «политически неудобно в настоящий момент». (Polish Institute and Sikorski Museum w Londynie, далее: PlaSM: A.9.V/42). В свою очередь, 4 мая 1943 г. Министерство информации и документации обратилось к Министерству иностранных дел с просьбой отправить телеграмму в редакцию польского журнала WDrodze, издающегося в Иерусалиме, следующего содержания: «артикул об Украинцах — смягчить тон [...] — опустить фрагмент о Слипом и не давать ничего неприятного о Шептицком» (PlaSM: A.11.851.b/27).

7 Инфулат — римско-католический священник, имеющий право носить митру (Прим. перев.).

8 PlaSM: A XII.3/38, Ministerstwo Spraw Wewnftrznych, Dzial Narodowosciowy, Stosunki polsko-ukrainskie w kraju, 17 X 1943.

9 Свидетельства других спасенных не представляют большой ценности для исследования

а.

по причине отсутствия непосредственных контактов этих свидетелей с самим митропо- а литом Шептицким или вообще не соответствуют основным критериям достоверности ¿

(современные «свидетельства», публикуемые на Украине и в украинской диаспоре, явно с

0

вымышленного характера). Однако Тожецкий необдуманно ссылался и на них, приводя &

ш

не опирающееся ни на какие доказательства число спасенных евреев, исчисляющееся сотня- m

>5

ми. Последователи Тожецкого увеличивают это число еще больше. Однако подтвержденных Ц

1

случаев насчитывается менее двадцати. 5

10 Prus E. Wladyka swiftojurski. Rzecz o arcybiskupie Andrzeju Szeptyckim (1865-1944). Warszawa, ^ 1985.

11 Полемизируя в этой статье с тезисами продолжателей линии Тожецкого, я обращаю вни-

vo

мание прежде всего на следующие работы: Стемпень C. Ставлення митрополита Андрея s Шептицького до ПольшД й поляюв // I. 1997. № 1; Pojizdnyk I. Ukrainski Kosciól Greckokatolicki

<C

wobec konfliktu polsko-ukrainskiego w latach 1939-1946 // Pamiec i Sprawiedliwosc. 2007. № 1; >5

(D

Kondrów I.B. Niewygodny swifty. Siedem «grzechów glównych» czy «cnot heroicznych» metropolity ^ Szeptyckiego // Grekokatolicy.pl. 2010. № 2; Motyka G. Metropolita Andrzej Szeptycki: katecheza w < czasach pogardy // Motyka G. Od rzezi wolyAskiej do akcji „Wisla". Konflikt polsko-ukraiñski 1943-1957, Kraków, 2011.

12 Особенно важна здесь переписка времен геноцида поляков между Шептицким и Болеславом Твардовским, архиепископом Львова латинского обряда, обнаруженная и изданная ксендзом Юзефом Волчаньским. Только вместе с ней письмо папе римскому Пию XII об истреблении евреев становится для нас понятным, а позиция Шептицкого — вполне ясной. Сравнение обоих документов показывает ход мыслей Шептицкого. Оно доказывает, что в отличие от уничтожения евреев убийства поляков он интерпретировал в категориях политических, а не этических. См.: WolczaAski J. Korespondencja arcybiskupa Boleslawa Twardowskiego z arcybiskupem Andrzejem Szeptyckim w latach 1943-1944 // Przeglgd Wschodni, 2. 1992/93. Z. 2. S. 465-483).

13 Выделено нами (Прим. ред.).

14 Гординський В. Спогади про о. Йоана Петерса, оо. Студийв i брайв Шептицьких // Светильник кстини. Джерела до кстори Украшсько! Католицько! Богословсько! академи у Львовi 1928-19291944, 3, ред. П. Сениця. Торонто — Чшаго, 1983. C. 466-267.

15 К такому же выводу пришел польский посол в Ватикане Казимеж Папэ, прочитав письмо Шептицкого к папе римскому Пию XII, написанное в конце 1942 г.: «письмо [...] написанное собственноручно по-французски, представляет образец великолепного стиля и сообщения и показывает, что он, митрополит, находится в полном умственном здравии» (PIaSM: A.14.122/30, примечание от 6.02.1943).

16 Данная трактовка событий, характерная для польской и большей части западноевропейской и североамериканской историографии, не разделяется большинством белорусских, российских и украинских историков, специализирующихся на этом периоде (Прим. ред.).

17 Первый раз Шептицкий начал политическую деятельность межрегионального масштаба в 1919-1923 гг., добиваясь признания независимости Галицкой Республики (ранее называвшейся Западноукраинской Народной Республикой) европейскими державами и Ватиканом.

18 Выделено ред. В 1930-е гг. митрополит поддерживал скрытую прогерманскую игру определенной части УНДО (Дмитро Левицкий, Милена Рудницкая) и ОУН против польско-украинского соглашения. Он горячо поддержал реализацию через ОУН немецкого заказа на античешские диверсии в 1938 г. В 1939 г. митрополит знал о планах антипольского восстания, подготавливаемого ОУН и Германией, а также, вероятно, был информирован немецкой стороной о его отмене после заключения пакта Молотова — Риббентропа (Прим. авт.).

19 Звгг iз нацiональних зборiв укра'1нщв Захвдно! Укра1ни, якi ввдбулися дня 30. червня 1941 р. //

0

Жовкiвськi Вкй (Zólkiew). 1941. 10.07.

Р

£ 20 Украшсьи Щоденнi Вiстi (Львов). 1941. 5.07; Swoboda (Джерси-Сити, США). 1941. 21.08.

с 21 Панавський K. Ввд держави до комггету (лiто 1941 року у Львов^. Нью-Йорк — Торонто, 1970.

m С. 41-42, 131.

ш '

™ 22 Хом"як M. Дiяльнiсть Митрополита Кир Андрея пiд шмецькою окупацieю // Про Великого Ми-

1 трополита Андрея. Йорктон, Саск, 1961. С. 110-111.

¡E 23 Stehle H. Sheptyts"kyi and the German regime // Morality and reality: the life and times of Andrei

g Sheptyts"kyi / ed. P. R. Magocsi, A. Krawchuk. Edmonton, 1989. S. 125, 139.

....................24 Такой жест отвечал бы высоким стандартам человеческой и политической морали, но не

^га смог бы, на наш взгляд, существенно изменить нацистскую истребительную политику

1 (Прим. ред.).

т -

^ 25 Один-единственный случай, о котором мы знаем, это дело ксендза Дионизия Каэтановича,

'Üj капитульного викария армянской католической децезии во Львове. После его ареста немца-

5

g ми за помощь евреям митрополита попросили вмешаться. В конечном счете, однако, ксендза

освободила солидная взятка, уплаченная его единоверцами.

26 Пантвський K. Роки тмецько'1 окупаци (1941-1944). Нью-Йорк — Париж — Садней — Торонто, 1983. C. 33, 89, 413.

27 До встречи генерал-губернатора Ганса Франка с Шептицким не дошло, вероятно, потому, что немецкий верховный правитель не наносил визитов оккупированным, а только назначал аудиенции. Шептицкий, в свою очередь, не покидал резиденции в Святоюрском дворце по причине болезни. Греко-католическое духовенство Франк принял 1 августа 1941 г. в бывшем дворце наместника во Львове. Во главе делегации стоял коадъютор Шептицкого, архиепископ Слипый. Православные иерархи общей делегацией поспешили на Вавель и были приняты Франком в мае 1944 г.

28 Панавський K. Роки... С. 329.

29 Там же. С. 326. Сегодня фигура кс. Ковича активно используется в украинской пропаганде как достоверная иллюстрация судьбы и позиции грекокатолического духовенства.

30 Откровеннее всего он изложил принципы, которыми руководствовался в таких случаях, в беседе с львовским митрополитом латинского обряда Юзефом Билчевским во время польско-украинской войны 1918 г.: «Я не могу издать обращения против своих людей, потому что вы могли бы его использовать против нас на мирных переговорах» (Nieznana korespondencja arcybiskupów metropolitów lwowskich Jozefa zewskiego z Andrzejem Szeptyckim w czasie wojny polsko-ukrainskiej 1918-1919, oprac. J. Wolczanski. Lwów — Kraków, 1997. S. 99, 105).

31 Их классический пример мы находим в краковском еженедельнике Tygodnik Powszechny, который в редакционной статье писал в 2009 г.: «несмотря на нажим окружения, [Шептицкий] не издал воззвания к украинской молодежи вступать в формирующуюся с 1943 года украинскую дивизию Ваффен-СС».

32 Выделено ред.

33 Володимир Кубийович, глава Украинского Центрального Комитета в генерал-губернаторстве, летом 1941 г. услышал от митрополита следующее заявление: «нет практически такой цены, которой не стоило бы заплатить за создание украинской армии» (Кубшович В., Початки украшсько! дивiзil «Галичина» // Вкй Братства Вояив 1-о1 УД УНА. 1954. № %. С. 223).

34 Это подтверждают близкие соратники митрополита тех времен: Кубийович и Панкивский. Кс. Василь Лаба — капеллан дивизии, делегированный митрополитом, говорил то же самое в подробной беседе с генералом Павлом Шандруком (Shandruk P. Arms of valor. New York, 1959.

P. 262). См. также: Heike W.-D. The Ukrainian Division „Galicia", 1943-1945: a memoir | ed. Y. Boshyk, ra

introduction J. A. Armstrong. Toronto — Paris — Munich, 1988. a

P

35 Панкивский во время написания воспоминаний в 1953 г., знал о существовании отчета Мар- ¿

ф

теля германскому МИД. Это свидетельствует о том, что во время войны украинские поли- g

тики были осведомлены о его агентурных услугах немцам. Однако он утверждал, что там оТ

находилось подтверждение о готовности всех украинцев к сотрудничеству с немцами, за ис- ™

ключением Шептицкого (Роки..., с. 413). Проблема в том, что это мнение не совпадает с содер- i

жанием отчета, представленного на основании текста оригинала, сохраненного в архиве Ган- ¡E

сом-Якобом Штеле (Sheptyts"kyi and the German regime. P. 137-138, 144) и опубликованного in ^

extenso в советских изданиях. Либо Панкивский был дезинформирован после войны самим ............

Мартелем, либо пытался защитить митрополита от обвинения в коллаборационизме, кото- ^га

рое тогда еще — вдобавок с учетом усилий по беатификации — могло навредить образу Шеп- щ

со

тицкого. ^

36 Я использую перевод письма папе Пию XII от 29|31 августа 1942 г. в переводе Яна Казимежа 'о Шептицкого и Анны Шептицкой из официального ватиканского издания: Actes et documents Ч du Saint-Siège relatifs à la seconde guerre en Pologne et dans les pays baltes 1939-1945. Vatican, 1967, ^ 3. C. 625-629.

37 Lanckoronska K. Wspomnienia wojenne 22.09.1939-5.04.1945. Krakow, 2001. S. 117.

38 Biernacki A. Послесловие к: Radziwill K. M. Pamiçtniki: od feudalizmu do socjalizmu bezposrednio. Bialystok, 2008. S. 312.

39 «Gott mit uns» (нем. «Бог с нами») — в частности, девиз, выбитый на пряжке ремня солдат вермахта (Прим. ред.).

40 Выделено ред.

41 PIaSM: A.44.122|30, запись разговора с кардиналом от 6.02.1943.

42 Там же.

43 «Мы должны надеяться, что это письмо не является подлинным» (фр.).

44 PIaSM: A.11.891.b|20, Запись разговора с монсиньором Монтини 10 марта, с монсиньоном Тар-дини 21 марта, с кардиналом Тиссераном 24 марта 1943 г.

45 «...поскольку является нарушением конкордата между Польшей и Ватиканом 1S25 года» — то есть нарушением того самого документа, на который ссылался Шептицкий, защищая от советской власти церковное имущество, что, по мнению некоторых историков, должно свидетельствовать, будто он по-прежнему считал Львов частью Польши. Посол напоминал, что Шептицкий был связан торжественной присягой ("serment de fidélité"), принесенной лично в присутствии президента Республики Польша на верность стране, и цитировал ее фрагмент: «devant Dieu et sur les Saints Evangiles je jury et je promets, comme il convient à un Evêque, fidélité à la République de Pologne» (фр. «перед Богом и Святыми Евангелиями я клянусь и я обещаю, так как подобает епископу, быть верным Республике Польша») (PIaSM: A.11.85.b|20).

46 PIaSM: A.11.891.b|20, Notatka z rozmów z Monsignorem Montini w dniu 10 marca b.r., z Monsigniorem Tardini w dniu 21 marca b.r., z Kardynalem Tisserant w dniu 24 marca 1943, i z kardynalem Maglione w dniu 26 marca 1943. В той же беседе на вопрос польского посла, согласится ли Ватикан на предложение Шептицкого считать греко-католический обряд украинской церковью, Тардини ответил коротко: «c"est une idée absurde» («это абсурдная идея»). Не только у простых людей, но также и у образованных интеллигентов сложилось впечатление, что его неясные положения об унии имеют целью главным образом национальную мобилизацию украинцев. Вот несколько цитат из письма Олександра Оглоблина, университетского историка из Киева, которое было ответом на обращение митрополита к православной интел— 125 —

лигенции. Оглоблин в коротком тексте многократно выражает уверенность, что митрополит действовал из национальных [националистических. — Прим. ред.] интересов: «Когда я вспоминаю о Вас и о Вашем достопамятном труде на благо на благо украинского народа, то радостнее становится на душе и хочется жить и работать»; «без церковного единства невозможно наше национальное возрождение»; «и насколько хватит сил, я буду работать дальше на благо своего народа» (Верба I. Лист професора Олександра Оглоблина до митрополита Андрея Шептицького (29 вересня 1942 р.) // Украша в Минулому. 1996. № 9. С. 212-213.

Andrzej (Andrej) Szeptycki. Стенограмма беседы между Адамом Бонецьким и Шимоном Редли-хом, 18.11.2008.

5 ч

47

АНДЖЕЙ А. ЗЕМБА — хабилитированный доктор гуманитарных наук в области истории, адъюнкт-профессор, заведующий отделом межэтнических отношений в Европе Института этнологии и культурной антропологии Ягеллонского университета (andrzej.1.zieba@uj.edu.pl). Польша.