CC BY
212Алла ЯЗЬКОВА
Доктор исторических наук, профессор Института Европы Российской академии наук, руководитель Центра по исследованию проблем Средиземноморья — Черноморья
(Москва, Российская Федерация).
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: ОЦЕНКА СИТУАЦИИ, ВОЗМОЖНЫЕ ПУТИ ПРЕОДОЛЕНИЯ КРИЗИСОВ И КОНФЛИКТОВ
Резюме
статье рассматриваются поли- сложных в геополитическом и этнопо-тические и социально-экономичес- литическом отношении регионов со-кие коллизии в одном из самых временной Российской Федерации — на
Северном Кавказе. По мнению автора, актуализации конфликтогенного потенциала здесь способствует ряд факторов — от истории межэтничес-
ких отношений в данном регионе до этноконфессиональных и аксиологических характеристик населяющих его народов.
В в е д е н и е
Северный Кавказ представляет собой один из наиболее крупных, к тому же проблемных и уязвимых регионов Российской Федерации. Будучи на предшествующих этапах своей истории сформированным в качестве целостного экономического района, Северный Кавказ сегодня объединяет семь национальных образований — Республику Адыгея, Республику Дагестан, Республику Ингушетия, Карачаево-Черкесскую Республику, Кабардино-Балкарскую Республику, Республику Северная Осетия-Алания, Чеченскую Республику, а также Краснодарский и Ставропольский края и Ростовскую область. Геополитическая значимость Северного Кавказа бесспорна, его стабильность важна не только для обеспечения безопасности южных рубежей России, но и для сохранения мира, восстановления добрососедских отношений РФ с южными соседями, прежде всего с Грузией, наконец, для поддержания баланса сил в «большой шахматной игре» на евразийском пространстве.
В то же время нельзя не заметить, что для российской государственной политики на Северном Кавказе на протяжении последних 15 лет было характерно отсутствие стратегических подходов к решению накопившихся сложных проблем. Это привело к ряду серьезных просчетов в экономике и политике. Поэтому весьма важно рассмотреть основные аспекты ситуации в данном регионе, выявить возможности регулирования возникающих в нем кризисов и конфликтов.
Социально-экономическая ситуация
События последних полутора десятилетий подтвердили общезначимый вывод о том, что резкое ухудшение экономического положения неизбежно ведет к повышению социальной и национальной напряженности, сразу сказавшейся на положении республик Северного Кавказа. Здесь в наибольшей степени, в том числе на низовом уровне, проявилось социальное расслоение многоэтничных формирований на фоне прекращения деятельности государственных экономических структур, резко снизившейся управляемости обществом, массовой безработицы, тотальной коррупции и криминализации хозяйственной деятельности. «Разбуженные» в начале 1990-х годов и не подкрепленные экономически потребности передовой части северокавказских обществ в демократии, политической свободе и национальной самостоятельности стали обретать формы межэтнических и межнациональных противоречий и конфликтов, стремления к этническому сепаратизму и перекройке территориальных единиц.
Показатели экономического развития основных образований Северного Кавказа — самые низкие по России (исключая некоторые виды сельскохозяйственной продукции). Традиционные сферы производственной деятельности в предгорной части региона — незначительные объемы добычи угля, нефти и газа, а также машиностроение, химическая, легкая и пищевая отрасли; в горных районах — цветная металлургия, пищевая и легкая индустрия. После 1991 года показатели существенно снизились во всех этих отраслях: ежегодная добыча нефти сократились в три раза (в 2002 г. — 3—4 млн т по сравнению с 10—12 млн т в конце 1980-х гг.), добыча угля составляет 10—12 млн т против 29 млн в 1990
году; добыча газа — около 3,5 млрд куб. м (снижение в несколько раз по сравнению с серединой 1970-х годов, когда Северный Кавказ давал 1/5 общесоюзной добычи голубого топлива)1.
На состоянии хозяйственного комплекса региона тяжело сказалась 15-летная социально-экономическая дестабилизация, обусловленная разрывом хозяйственных связей после распада СССР, низкой конкурентоспособностью производства в рамках государственной экономики и особенно — войнами на территории Чечни и наличием ряда «ползучих» конфликтов. По оценке специалистов, без структурной перестройки экономики не приходится ожидать улучшения деятельности в производственном комплексе региона, а структурная перестройка требует крупных капиталовложений.
Все более важным сектором экономического развития становится теневая экономика как некий буфер между старыми и новыми хозяйственными структурами, частично амортизирующий негативные социальные последствия реформ2. Главные отрасли теневого оборота на Северном Кавказе, сформировавшиеся в 1990-х годах и по сей день сохраняющие свою значимость, это:
■ нелицензированное производство нефтепродуктов и их продажа (преимущественно в Чечне);
■ неофициальное (кустарное) производство икры, рыбы осетровых пород и их реализация через подпольную торговую сеть;
■ нелицензированное производство из контрабандного спирта винно-водочных изделий (а также выпуск фальсификатов) под известными торговыми марками;
■ неучтенный экспорт через черноморский порт Новороссийск3.
Теневая экономика создает возможности второй или даже третьей занятости определенной части населения, подтягивая ее денежные доходы до необходимого уровня потребления, и это объясняет тот факт, что теневой сектор на юге России составляет в среднем 30%, то есть практически каждый третий житель занимается нелегальным бизнесом. Особенно высоки эти показатели для Северной Осетии (80%), Ингушетии (87%), Дагестана (75%)4.
Но эти же республики открывают список наиболее дотируемых субъектов Российской Федерации. По самым скромным оценкам, в 2004 году государство понесло ущерб от теневой экономики на Северном Кавказе в сумме, приближающейся к 50 млрд руб., а финансовая помощь (дотации) Центра данному региону составила 47 млрд руб. За тот же период, по данным Российского финансового мониторинга (Росфинмониторинга), было выявлено свыше 50 тыс. экономических преступлений, из них 13,5% в крупном или особо крупном размере, а ущерб от них оценивался в 56 млрд рублей5.
Такие деньги невозможно было бы присвоить без соответствующей помощи высокопоставленных чиновников, действующих в рамках четко отработанной клановой системы. «Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали экономические и политические ресурсы. Во всех Северокавказских республиках руководящие должности в органах власти, наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате
1 См.: Кистанов В.В., Копылов Н.В. Региональная экономика России. М.: Финансы и статистика. 2003. С. 424.
2 См.: Глинкина С.П. Власть плюс бизнес равняется фиктивная экономика // Бизнес и политика, 1997,
№ 2.
3 См.: Пути мира на Северном Кавказе. Независимый экспертный доклад // Под ред. В.А. Тишкова. М., 1999. С. 85.
4 См.: Рискин А. Черная дыра на Юге России // Независимая газета, 31 января 2006.
5 См.: Там же.
оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции»6.
Результатом сложившейся в регионе экономической ситуации стал неконтролируемый рост безработицы, значительно превышающей средние показатели по России. По неофициальным данным, от 70 до 80% молодежи (до 30 лет) не имеют постоянной занятости, что связано не только с кризисным состоянием экономики, но и с низким уровнем профессиональной подготовки. Это объясняется прежде всего тем, что в районах вооруженных конфликтов значительно уменьшились возможности школьного и технического образования.
Массовая безработица среди молодежи резко повышает уровень социальной напряженности, обостряет криминальную обстановку, усиливая влияние экстремистских, в том числе и вооруженных группировок. На руках местных жителей находятся сотни тысяч единиц огнестрельного оружия, а холодное оружие есть практически в каждом доме, что создает опасность перерастания накопившихся противоречий в вооруженное противостояние (независимо от воли и намерений мирного большинства).
В таких условиях национальные группы населения пытаются найти выход из сложившейся экономической ситуации в этнической обособленности, получить на этой основе льготы и преимущества, при этом более многочисленные группы осуществляют «экономическую экспансию» по отношению к своим соседям, а менее многочисленные — стремятся к административному обособлению (пример кабардинцев и балкарцев в Кабардино-Балкарии). Прямым следствием этого стало создание в большинстве районов Северного Кавказа национально окрашенных политических партий и общественно-политических движений (высокий уровень общественно-политической мобилизации характерен, например, для карачаевцев, балкарцев, кабардинцев, черкесов). У большинства этносов это связано с восстановлением исторических и духовных ценностей, что напрямую влияет на процессы этнополитической мобилизации.
На протяжении последних 15 лет на Северном Кавказе также обозначилась тенденция, известная в конфликтологии как дифференцирующая функция конфликта1. Она проявляется в распаде ранее существовавшей целостности на части с последующей поляризацией отношений. Это становится очевидным на примере двух северокавказских республик — Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, в названии каждой обозначены две народности, произвольно объединенные в общих административных рамках без учета этнической и языковой принадлежности, образа жизни (равнинные жители, горцы), численности каждой этнической группы.
Снижение общего уровня конфликтности на Северном Кавказе возможно лишь при условии стабилизации социально-экономического положения и проведения хозяйственных реформ с учетом специфики долговременного исторического развития региона, который, как мы уже отмечали, входит в число наиболее проблемных и сложных в Российской Федерации. Ситуация, сложившаяся в экономике, способствует поиску автономных путей развития, обращению к традиционным формам взаимодействия национальных республик и между собой, и с основными районами РФ.
Фактор исторической памяти
Историческая память народов Северного Кавказа сохранила ряд эпизодов встречного движения на путях их сближения с Россией, сопровождавшегося и дипломатически-
6 Цит. по опубликованному в «МК» 16 июня 2005 года докладу полпреда президента РФ в Южном федеральном округе Д. Козака.
7 См.: Запрудский Ю.Г. Современная конфликтология как методология познания и управления общественными процессами. В кн.: Конфликты на Северном Кавказе и пути их разрешения. Ростов-на-Дону: Изд-во СКАГС, 2003. С. 41.
ми контактами, и кровопролитными войнами, а нередко и прямым произволом. С глубокой древности горские народы окружали более могущественные государства, а в XVI—XVIII веках Северный Кавказ стал ареной противоборства Османской Турции, Персии и России. Но, в отличие от Закавказья (Южного Кавказа), расположенные к северу от Большого Кавказского хребта районы, за исключением Кабарды и Алании (Осетии) вплоть до второй половины XVIII века имели с Россией лишь эпизодические контакты.
В XIX столетии полувековая Кавказская война, вылившаяся в серию вооруженных конфликтов сначала с чеченцами и аварцами, а затем — с адыгами (черкесами), привела к тому, что в отношении России у горцев появился устойчивый «образ врага»8. В ходе этой войны была физически уничтожена или изгнана в страны Ближнего Востока значительная часть коренного населения, исчезли целые этнические группы.
А горские лидеры, в их числе Шамиль, не смогли поднять всех коренных жителей Северного Кавказа на борьбу против России. Изучавшие ту эпоху историки объясняют это тем, что при всех грубейших просчетах царской политики на Северном Кавказе в ней в конечном счете возобладал прагматизм. Россия отказалась от поспешных попыток радикального переустройства горских земель по образцу своих губерний, стараясь ограничиться минимальным вмешательством во внутреннюю жизнь горцев. Подтверждением тому стало образование в 1845 году Кавказского наместничества — особой формы управления, призванной максимально учесть региональную специфику. Это «государство в государстве», как правило, возглавляли гибкие прагматики, хорошо изучившие край, испытывавшие интерес и уважение к населявшим его народам, что отмечает известный российский кавказовед В.В. Дегоев9. Они считали, продолжает он, что объединение с империей только насилием непродуктивно и чревато обратным результатом. Нужны взаимопонимание, взаимотерпимость, взаимовыгода. И, конечно, понимание несомненной истины: многоликий, формировавшийся веками этнический и культурный мир Кавказа в принципе не способен стать абсолютно русским10.
После октября 1917 года большевики сумели успешно использовать историческую инерцию отношений с народами региона, и в годы гражданской войны северокавказская периферия стала удобным плацдармом для подавления свобод на Южном Кавказе. Однако дальнейшие шаги советской власти — насильственная коллективизация, неоднократная перекройка границ северокавказских автономных республик, а затем и прямые преступления сталинского режима — не могли не сказаться на формировании менталитета последующих поколений.
С особой жестокостью зимой 1943—1944 годов были проведены поголовные депортации в Казахстан и другие республики Средней Азии этнических групп (чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев), огульно обвиненных в предательстве. Много людей погибло в пути, и все же, согласно официальной справке НКВД СССР, на октябрь 1946 года в числе спецпоселенцев было 400 478 чеченцев и ингушей (в их числе — 191 919 детей до 16 лет); 60 139 карачаевцев (детей — 32 557); 32 817 балкарцев (детей — 16 386)11.
Начавшиеся в 1957 году процессы десталинизации способствовали постепенной реабилитации и возвращению на Северный Кавказ тех, кто сумел пережить тяготы ссылки. Но на исторической родине стали возникать проблемы обустройства вынужденных переселенцев, на фоне их зачастую непростых отношений с составлявшими большинство кавказских народов этническими группами. Конфликты возникали между ингушами и осетинами, балкарцами и кабардинцами, карачаевцами и черкесами. В
8 См.: Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. С. 148.
9 См.: Дегоев В. Кавказский вызов российской государственности // Независимая газета, 14 октября
1998.
10 См.: Там же.
11 См.: Так это было. Национальные репрессии в СССР. 1919—1952 гг. Том I. М.: Инсан, 1993. С. 293.
более широком плане речь шла о восстановлении упраздненных после депортаций административных единиц и территориальном размежевании. В первую очередь возник вопрос о возрождении национальных языков и культур, но в дальнейшем были сформулированы также и политические требования, в том числе об изменении границ национальных автономий и о разделении «двунациональных» республик: Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. При этом национальная самоорганизация этнических групп проходила преимущественно в русле демократических общесоюзных, а затем и общероссийских движений.
В апреле 1991 года Верховный Совет Российской Федерации принял закон «О реабилитации репрессированных народов», статьи 3-я и 6-я которого были посвящены их территориальной реабилитации12.
Впоследствии стало очевидным, что закон носил общий, по существу рамочный характер, не мог удовлетворить конкретных потребностей этнонациональных групп, а подзаконные акты к нему так и не были разработаны. Подписанный в июле 1995 года указ президента РФ несколько скорректировал ситуацию, предусмотрев при осуществлении «территориальной реабилитации» соблюдение порядка и условий, предусмотренных Конституцией страны (п. 2 ст. 65 и п. 3 ст. 67, согласно которым границы между субъектами РФ могут быть изменены лишь с их взаимного согласия). Утверждение изменения межреспубликанских границ было возложено, согласно ст. 102 Конституции, на Совет Федерации13.
Но ни этот указ, ни принятые после него подзаконные акты не сняли остроту межнациональных споров и территориальных требований, к тому же вышедших за рамки положений закона 1991 года. Восстановить историческую справедливость можно было бы лишь посредством взаимных уступок и компромиссных решений, но это стало невозможным в условиях усиления авторитарных тенденций. Другие формы этнонационального самоопределения (национальные и национально-культурные автономии) с самого начала не принимались во внимание, а до формирования на Северном Кавказе полиэтничного гражданского общества еще очень далеко.
В целом это способствовало нагнетанию напряженности в национальных районах Северного Кавказа, особенно на фоне их экономической стагнации, неразрешенности социальных проблем и выхода на поверхность «исламского фактора», ныне занимающего заметное место в политической жизни республик региона.
Ислам на Северном Кавказе
До начала 1990-х годов влияние ислама на Северном Кавказе, особенно в его западной части, не было существенным. Г орские традиции всегда были значительнее мусульманства. К тому же начавшийся лишь в XIX веке процесс исламизации Северного Кавказа в 1917 году прервали большевики14. Но уже во второй половине 1990-х годов, в условиях нарастания социальных протестов, место начавшихся в эпоху перестройки и постепенно сходивших на нет демократических движений стало занимать вероисповедание. Сеть радикальных религиозных организаций становилась все более обширной, и сегодня ее ячейки имеются везде, в том числе во властных структурах большинства республик.
К началу 2000-х годов мусульманская часть населения региона составляла, по приблизительным подсчетам, около 4 млн чел., при этом влияние ислама в различных частях
12 См.: Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ, 2 мая 1991, № 18. С. 572.
13 См.: Собрание законодательства Российской Федерации, 25 сентября 1995, № 39, № док. 948.
14 См.: Малашенко А. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М.: Гендальф, 2001. С. 8.
Северного Кавказа было неодинаковым. Его позиции были более сильны на востоке: в Дагестане, Чечне и Ингушетии, менее — на западе (Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия). В восточных районах, прежде всего в Дагестане, несмотря на преследования в годы советской власти, уцелела традиция исламской культуры, центром которой был Дербент. Местным мусульманам удалось спасти немало средневековых рукописей. К тому же именно на востоке Северного Кавказа после распада СССР развернули свою деятельность зарубежные миссионеры15.
Воспрепятствовать проникновению непривычных для мусульман региона традиционных толкований ислама можно было бы, лишь вернувшись к советской системе тотального подавления религии, что стало уже невозможным. А зарубежные проповедники действовали решительно, увязывая призывы к «очищению» ислама с социальной демагогией, используя при этом слабости своих оппонентов как в сфере собственно религиозной, так и в политической.
По оценкам авторитетных российских ученых-исламоведов, «радикальный ислам» — «ваххабизм» (более точное наименование — «салафизм») изначально провозглашал своей целью очищение мусульманства, призывая к социальному равенству и социальной справедливости16. Политические лидеры северокавказских республик поначалу предпочитали не вникать в сущность религиозных споров и поддерживали официальную позицию Москвы. Вскоре, однако, они стали усматривать в деятельности проповедников угрозу своим политическим позициям и поддержку недовольных ситуацией, в результате чего уже во второй половине 1990-х годов начались массовые гонения на верующих, подозреваемых в причастности к «ваххабизму».
Учитывая сложность социально-экономического положения и межэтнического противостояния в регионе, местные власти и Центр рано или поздно вынуждены будут прийти к выводу, что предотвратить на основе общественного диалога дальнейшее расширение экстремизма намного разумнее, чем бороться с ним силовыми методами. Не случайно после событий октября 2005 года в Нальчике бывший в то время полпред президента РФ в Южном Федеральном округе Д. Козак выступил против призывов немедленно запретить «ваххабизм»17. Уже становилось ясным, что для основных групп молодежи речь идет о возрождение ислама не только как историко-культурной традиции и не столько как религиозного мировоззрения, но прежде всего как образа жизни, проникнутого высокой моралью и ответственностью.
Конфликт ценностных ориентаций
Здесь, в свою очередь, возникает проблема межэтнических и межличностных различий, а также конфликта ценностных ориентаций народов и элит Северного Кавказа и центральных областей РФ. Возникшая на фоне продолжающейся нестабильности в Чеченской Республике и террористических актов за ее пределами на уровне массового сознания части россиян кавказофобия приобрела устойчивый характер и стала оказывать опосредованное воздействие на проводимую в отношении этого региона политику. Оказались перечеркнутыми многие предшествующие достижения национальной политики, не выдержавшие быстрой «смены ориентиров» — испытания демократией, реформами 1990-х годов и последующим утверждением авторитаризма.
Чем же определялись ранее и определяются сейчас ценностные ориентиры жителей национальных районов Северного Кавказа и что порождает их конфликтность с жителя-
15 См.: Малашенко А. Указ. соч. С. 9.
16 См.: Макаров Д.В. Официальный и неофициальный ислам в Дагестане. М., 2000. С. 27—28.
17 См.: Шведов Г. Северокавказская палитра [www.gazeta.ru/comments/2005/10/13].
ми других регионов России? На протяжении многих лет ученые-этнологи вели исследования по этой проблематике, и сегодня их выводы сформулированы в ряде опубликованных работ18.
Большинство авторов признает, что народы Кавказа (как Южного, так и Северного) исторически формировались и взаимодействовали в условиях многоязычного, меж-цивилизационного, межконфессионального диалога, поэтому были открыты всевозможным влияниям различных ценностных ориентаций и систем. Кавказская идентичность складывалась из реальных элементов материальной, нормативной, бытовой культуры многих этносов, вобрав в себя исламскую и христианскую ментальность, традиции и обычаи горских и равнинных культур, вкрапления турецкой, персидской, греко-римской, арабской и славянской цивилизаций. В новое и новейшее время важную роль сыграли процессы интеграции Кавказа в российское, а затем в советское пространство.
Так уж исторически сложилось, отмечает Афранд Дашдамиров (действительный член Академии наук Азербайджана), что именно в России народы Кавказа воспринимались и все еще продолжают восприниматься как массовым, так и элитарным сознанием не только, а иногда не столько сами по себе, как самостоятельные этничности, но и как единое целое, как «кавказцы» вообще. Причем образ «кавказца» в разные исторические периоды и в зависимости от различных политических ситуаций приобретал как позитивную, так и негативную окраску, так что сегодняшний стереотип — «лицо кавказской национальности» — уходит своими этнопсихологическими корнями в историческое прошлое19.
Практический срез нынешнего (подчас весьма недружелюбного) отношения к представителям Кавказа, в том числе Северного, стал и барометром неблагополучия российского общества, в котором нарастают ранее несвойственные ему черты агрессивного национализма и ксенофобии, вылившиеся в последнее время в лозунг «Россия для русских». В принципе неуместный для многонациональной и многоконфессиональной РФ, этот лозунг заложил основу для открытых антикавказских выступлений и погромов, как это произошло, например, в 2006 году в Кондопоге. События в этом городе в известной мере раскрыли более глубокие причины конфликта ценностных ориентаций жителей российского «центра» и «кавказцев». Для народов Северного Кавказа (в данном случае чеченцев), как правило, характерны склонность к предпринимательству, торговле, отхожим промыслам для содержания семей с большим числом иждивенцев (детей и стариков), а также стремление к высокому уровню благосостояния. А в национальной среде, которая была представлена коренными жителями Кондопоги, это вызывало неприятие и открытые протесты, вплоть до требований выселения «всех черных» и конфискации их имущества. Как показал опыт, такого рода требования звучали не только в адрес чеченцев.
Большая степень предприимчивости и соревновательности в борьбе за благополучие и достойный статус в принципе характерна для обитателей Кавказа, в первую очередь его горных районов, где протекающая в более суровых природных условиях хозяйственная деятельность значительно сложнее, нежели на плодородных равнинах. Поэтому по своим трудовым навыкам и психологии «кавказцы» оказались более подготовленными к рыночным реформам, требовавшим активного стиля жизненного поведения.
Но сложившаяся ситуация породила серьезные проблемы и противоречия. Взаимные претензии коренных жителей российских равнин и «пришельцев», пытавшихся активно утвердиться в экономике и политике, порождали межэтническую напряженность.
18 См: Дашдамиров А.Ф. Идеологические проблемы межкавказских отношений. Баку, 2001. Автор публикации опирался также на обобщающую статью директора Института этнологии и антропологии РАН профессора В.А. Тишкова (Независимая газета, 22 января 1998).
19 См.: Дашдамиров А.Ф. Кавказская идентичность и диалог культур. В кн.: Московское эхо Кавказа. М.: Центр «Этносфера», 1997. С. 21—22.
В итоге их разумная установка на законную реализацию своих возможностей оказалась невостребованной и в конечном счете с обеих сторон возобладал этнический национализм. Таким образом, несоответствие ценностных ориентаций может стать определенным препятствием на пути укрепления целостности и единства Российской Федерации. В связи с этим нельзя не обратить внимание на продолжающийся отток русского населения из республик Северного Кавказа20.
Русские стали покидать республики Северного Кавказа во второй половине 1980-х годов, а в начале 1990-х этот процесс стал обвальным, что объяснялось: разрушением наукоемкого потенциала данных республик, расширением позиций этнических кланов и возникновением множественных межэтнических конфликтов. В итоге уже в начале 2000-х годов русских в Чечне осталось не более 4%, в Ингушетии — 1%, в Дагестане — не более 5%. Несколько больше русских в Кабардино-Балкарии — 25%, в Северной Осетии — 23%, в Карачаево-Черкесии — 33%21. При этом надо делать поправку на трудности учета постоянно меняющегося национального состава, а также на то, что численность русского населения (особенно это касается Северной Осетии) увеличивалась за счет федеральных военнослужащих и членов их семей, которых нельзя отнести к постоянным жителям. В Кабардино-Балкарии русское (славянское) население представлено терским казачеством, в Карачаево-Черкесии — районами, ранее входившими в Ставропольский край.
Продолжающаяся нестабильность
В последние годы неоднократно высказывались опасения по поводу угроз территориальной целостности России в ее нынешних границах, и в качестве одного из самых проблемных регионов упоминался Северный Кавказ. В наиболее концентрированном виде эта проблема была рассмотрена в публикации АПН от 22 июля 2005 года: «Северный Кавказ: карта угроз»22. Ее автор констатировал, что в республиках региона на фоне экономической депрессии происходит скрытая (ползучая) сепарация. Это означает, что население, внешне имитируя лояльность существующей власти, все более отчуждается от нее и ищет решение своих проблем, игнорируя федеральное руководство. Система управления кавказскими регионами неэффективна, ведет к ослаблению экономических и правовых связей между республиками и Центром, их информационной изоляции, а в итоге — к принятию решений, отстающих от динамично меняющейся обстановки. Региональные власти коррумпированы, скованы системой клановых структур, зачастую просто некомпетентны. Потеря возможности контроля над соблюдением федеральных законов — это и есть потеря контроля над территорией, даже если никто (или почти никто) не проявляет стремлений к сепаратизму, замечает автор. Внимательно изучающие ситуацию на Северном Кавказе западные эксперты также склонны рассматривать Северный Кавказ как «внутреннее зарубежье» России23.
В целом же можно утверждать, что на протяжении последних 15 лет республики Северного Кавказа находились в состоянии «управляемого конфликта», за исключением двух «чеченских войн», обозначивших переход «чеченской проблемы» из XIX в XXI век, при этом локальные по форме войны в Чечне стали существенным фактором общероссийской политики. Как справедливо отмечали авторы недавно изданной книги, «чеченский конфликт не только непосредственно воздействовал на российское общество и
20 Об этом подробнее см.: Кусов О. Русский исход с Северного Кавказа [www.prognosis.ru], 2 марта
2007.
21 См.: Там же.
22 [www.abkhaziainfo.f2o.org/analitics].
23 См.: Пути мира на Северном Кавказе. С. 157.
государство, он стал лакмусовой бумажкой зрелости этого общества, его правящей верхушки»24.
Общая ситуация на Северном Кавказе и сегодня испытывает на себе негативное воздействие фактически продолжающегося конфликта на территории Чеченской Республики ив окружающих ее районах. Согласно заявлению командующего объединенной группировкой войск на Северном Кавказе генерал-полковника Евгения Баряева (ноябрь 2006 г.), на юге Чечни находится до 700 боевиков, что, по его словам, «объясняется притоком в незаконные вооруженные формирования молодых людей». Затем генерал добавил: «Согласно имеющейся информации, на финансирование боевиков поступила крупная сумма денег» (это подтверждает наличие до сих пор не перекрытых каналов финансирования террористов), и откровенно признал, что «одними военными методами противостоять бандформированиям невозможно»25. Его поддержал и тогдашний президент республики А. Алханов, заявив, что, хотя Центр переводит в Чечню миллиарды рублей под разрабатываемые «программы восстановления», безработица остается на прежнем уровне, а молодежь идет не на разрекламированные «стройки века», а в горы26.
Оперативная обстановка остается нестабильной и в других районах Северного Кавказа: по словам главы Национального антитеррористического комитета, руководителя ФСБ Николая Патрушева, «террористы расползлись по всему региону». В соседних с Чечней республиках Дагестане и Ингушетии власти пока ничего не могут противопоставить террору. И если в начале 2000-х годов на Северном Кавказе была одна «горячая точка» — Чечня, то теперь таких стало больше, что вынуждены были признать и власти27.
В конце 2005 года руководство Южного федерального округа попыталось преодолеть сложившуюся ситуацию путем введения внешнего финансового управления в кризисных районах — Ингушетии и Дагестане (такая возможность предусмотрена Бюджетным кодексом РФ: если долги региона превышают 30%, в нем можно ввести «временную финансовую администрацию»). В Дагестане это предложение восприняли по-восточному дипломатично: «никак не отреагировали, правда, обиделись», сообщалось в опубликованном сразу после этого комментарии28. Президент Ингушетии Мурад Зязиков был не столь корректен: «Я этого просто не приемлю и считаю провокационными заявления отдельных политиков о том, что Кавказ коррумпирован... Мы внешне уже науправлялись, одной Чечни достаточно»29.
Западный субрегион Северного Кавказа включает Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, Адыгею, а также Краснодарский край и Ростовскую область. Несмотря на наличие внутренних противоречий и причастность к международным конфликтам (грузино-абхазскому и грузино-осетинскому), они сравнительно стабильнее. Тем не менее напряженность сохраняется в «двунациональных» республиках — Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, а также в Краснодарском крае и его отношениях с Адыгеей.
3 а к л ю ч е н и е
Подводя итоги сказанного, можно утверждать, что нынешняя весьма сложная ситуация на Северном Кавказе отражает актуальные процессы и формы становления России как федеративного государства. Но, в отличие от ее центральных регионов, где на первый
24 Малашенко А., Тренин Дм. Время Юга. Россия в Чечне. Чечня в России. М.: Гендальф, 2002. С. 13.
25 Рискин А. Осенний призыв // Независимая газета, 7 ноября 2006.
26 Там же.
27 См.: Рискин А. Три Чечни вместо одной // Независимая газета, 28 августа 2006.
28 Из князей — в свадебные генералы. Планы введения внешнего управления в дотационных регионах встречают сопротивление политической элиты на Северном Кавказе // Независимая газета, 9 декабря 2005.
29 Там же.
план выходят экономические и социальные вопросы, в южных областях они существенно осложняются вызовами национализма, многообразия культур, необходимостью гармонизации процессов возрождения ислама и европейской (христианской) модели развития РФ. Опыт истекших полутора десятилетий показал, насколько сложны эти проблемы, и подтвердил невозможность их силового решения. Поэтому необходим поиск принципиально иных путей урегулирования кризисных и конфликтных ситуаций не только на Северном Кавказе, но и в других сходных с ним районах мира.
