CC BY
302ВОПРОСЫ ПОЛИТОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ
Ф. А. Попов
Сецессионизм как угроза безопасности1
Формируют ли сецессия и сецессионизм вызовы безопасности? Ответ на этот вопрос, казалось бы, очевиден: сегодня в мире наблюдается множество внутриполитических конфликтов, обладающих выраженной сецессионистской подосновой и при этом уносящих человеческие жизни, разрушающих экономическую и социальную ткань обществ. С сецес-сионизмом так или иначе связаны международный терроризм, наркобизнес, возрождение пиратства. Его воздействие ощущается во всех макрорегионах планеты: феномен вооружённого сецессио-низма известен Европе (Ольстер, Страна Басков, Косово) и Латинской Америке (Колумбия, Чьяпас в Мексике); до недавнего времени он имел место и в Океании (Новая Каледония, Бугенвиль), однако наибольшее развитие он получил в странах Африки и Азии. «Чёрный континент» пестрит десятками «горячих точек», имеющих, помимо прочего, се-цессионистский генезис: среди них — Южный Судан, Северный Кот-д‘Ивуар, вся территория Сомали, Казаманс в Сенегале, Кабинда в Анголе; ранее здесь же можно было бы упомянуть нигерийскую Биафру, конголезские Катангу и Южное Касаи, Северный Чад, юго-восток Сьерра-Леоне, Эритрею. В Азии сформировались три больших «котла» се-цессионизма — восточноиндийский, мьянманский и афганский, а за их пределами есть ещё Кашмир и Тамил Илам, Минданао и Курдистан, Восточный Туркестан и Закавказье. Словом, сложно найти какое-либо другое политическое явление, столь же отчётливо угрожающее в настоящее время мировой безопасности.
Тем страннее выглядит отсутствие сколько-нибудь заметного внимания к дестабилизирующему потенциалу сецессионизма со стороны полито-логов-теоретиков. Его разрушительное влияние на политическую, социальную, экономическую, физическую безопасность либо игнорируется как незначительное, либо принимается как неизбежная плата за обладание теми или иными безусловно значимыми благами. Некоторые исследователи даже воспринимают сецессию не как вызов безопасности, а, напротив, как способ её обеспечения. С таких позиций уже борьба с сецессионизмом может быть расценена как угроза, к примеру, этно-культурной безопасности, предполагающей возможность сво-
1 Статья выполнена при поддержке РФФИ, грант № 10—06— 00198.
бодно реализовывать право на самоопределение вплоть до создания нового этнонационального государства. Из-за подобной взаимонаправленности векторов двусторонней связи «сецессия — безопасность» исследователю проще не заострять внимание ни на одном из них, что ведёт в итоге к слабой изученности структуры взаимодействия данных явлений.
Сецессия и безопасность в современной политологической литературе
Рассмотрим сложившуюся ситуацию подробнее. Се-цессия и безопасность, как абстрактные обобщённые категории занимают в современных политологических работах практически автономные концептуальные ниши и редко сопоставляются. Большинство исследователей феномена сецессии видят в ней осмысленное действие, совершаемое тем или иным политическим актором и оцениваемое в первую очередь с точки зрения его легитимности и моральной оправданности, и лишь затем — с позиции возможного воздействия на политическую действительность. Основное внимание уделяется тому, кто, как и почему отделяется, а не тому, к чему приведёт отделение. Появляются концептуализации права на сецессию, либо вообще отрицающие негативный эффект феномена, либо ограничивающие область его проявления «неправовыми» формами отделения2. В редких случаях деструктивный потенциал неконтролируемого сецессионизма приводится в качестве одного из объяснений потребности в такого рода теориях3.
Попытка подойти к вопросу с другой стороны приводит к схожим результатам: среди выделяемых актуальных угроз безопасности — личной ли, национальной, международной или общей — сецессии
2 См.: Beran H. A Democratic Theory of Political Self-Determination for a New World Order // Theories ofsecession / Ed. by P. B. Lehning. London —New York, 1998, с. 33-60; Wellman C. H. A Defense of Secession and Political Self-Determination // Philosophy and Public Affairs, Spring, 1995. Vol. 24, NO. 2. с. 142-171; Rothbard M. N. Nations By Consent: Decomposing the Nation-State // Secession, State & Liberty/ Ed. by D. Gordon. New Brunswick, (NJ), 1998, с. 79-88.
3 См. Бьюкенен А. Сецессия. Право на отделение, права человека и территориальная целостность государства. М., 2001. Доступно на: http://www.sakharov-center.ru /sec/, последнее посещение 07.09.2011.
и сецессионизму места обычно не находится. Заключение российского антрополога В. А. Тишкова о том, что «сепаратизм4 несёт разрушения и культурную деградацию больших и малых народов Земли, во имя которых, казалось бы, и осуществляется новое миронавязывание»5, или утверждение российского географа Д. В. Зайца, гласящее, что «сепаратизм стал в современном мире поистине планетарной, глобальной проблемой, непосредственно затрагивающей десятки стран и оказывающей влияние на ещё более широкий круг элементов современной “Великой шахматной доски...”»6 выглядят редкими исключениями.
В то же время понятия «сецессионизм» и «безопасность» прекрасно сосуществуют в публицистической и научно-публицистической литературе, где используются применительно к конкретным движениям и ситуациям, и в высказываниях практических политиков. Вызовы национальной и личной безопасности со стороны чеченских или тамильских боевиков, баскских или сикхских террористов, даже мирных квебекских или шотландских сепаратистов ощущаются гораздо явственнее умозрительной угрозы, исходящей от обобщённого «сецессионистско-го движения» как феномена в целом. Особенно богатый материал составляет написанное и сказанное в 1990 гг. и несколько позже. Приведём только три суждения. В 1992 г. политико-географ Л. В. Смир-нягин прямо утверждал, что «возможный распад России угрожает бедствиями любому из ее регионов и каждому россиянину»7. Спустя десятилетие политолог Э. А. Паин констатировал: «.Уровень этнического сепаратизма как единственной реальной угрозы для целостности России в первые годы ее существования был выше, чем сейчас»8. А министр иностранных дел РФ И. И. Иванов подчёркивал в 2001 г., что главная угроза безопасности и стабильности на Балканах «исходит от сепаратизма, от сил, заинтересованных в переделе границ и зон влияния»9. Всё это резко контрастирует с равнодушием, сквозящим в работах Гарри Берана, Мюррея Ротбарда или Роберта Макги, в отношении возможных негативных последствий реализации предлага-
4 Использование термина «сепаратизм» в качестве синонима сецессионизма характерно для русскоязычной литературы.
5 Тишков В. А. Реквием по этносу: исследования по социальнокультурной антропологии. М., 2003, с. 361.
6 Заяц Д. В. Географические типы сепаратизма // Проблемы геоконфликтологии. В 2 т. М., 2004. Т. 1, с. 36.
7 Смирнягин Л. В. Федерализм плюс земство // Московские новости, 1992. № 7.
8 Паин Э. А. Федерализм и сепаратизм в России: мифы и реальность // Космополис, 2003, № 1 (3). Доступно на: http:// cosmopolis.mgimo.ru / index.php?option=com_content&task= view&id=139, последнее посещение 07.09.2011.
9 Россия считает сепаратизм главной угрозой безопасности
и стабильности на Балканах и выступает за проведение между-
народной конференции по балканской проблематике // РИА
«Новости», 12.04.2001. Доступно на: http://ria.ru/politics/
20011204/28536.html, последнее посещение 07.09.2011.
емых ими концепций права на одностороннюю се-цессию10.
Такое несоответствие частично объясняется тем, что сецессионизм, вследствие своей полицентрич-ности, неудобен для позиционирования в качестве глобальной угрозы мировой безопасности, на которой в основном сфокусированы теоретические исследования в данной области. Он представляет собой собирательное понятие, лишённое концептуального единства. Сколь агрессивно и влиятельно ни было бы то или иное сецессионистское движение, создаваемая им угроза всегда локализуется в пределах более или менее ограниченной территории, и хотя суммарная площадь таких «зон» покрывает солидную часть планеты, отсутствие общего функционального или идеологического базиса не позволяет рассматривать сецессионизм как целостный источник угрозы. Он плохо подходит как для роли «врага-актора» (как СССР, Гитлер или «Аль-Каида»), так и для роли «врага-идеологии» (как коммунизм, фашизм или исламизм).
Подобным образом воспринимается не только сецессионизм, но и другие концепты, строящиеся по принципу сходства внешних признаков концептуализируемых явлений. Так, терроризм не позиционировался как угроза мировой безопасности, пока был представлен тысячами автономных организаций, разбросанных по всей планете и преследовавших локальные цели, в том числе и сецессионист-ские (вспомним тех же басков, курдов или сикхов), но стал восприниматься таковым с развитием идеологически и частью организационно единого, не ограниченного какими-либо пространственными рамками исламистского «направления»11. Аналогичным образом угрозой номер один представляются именно «мировые войны», но не мировое же распространение региональных войн.
Влияние природы понятия на восприятие обозначаемого им феномена хорошо просматривается при сравнении сецессионизма и национализма. Под последним здесь понимается политический принцип, «суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать»12, при этом нация воспринимается как нечто естественное, первичное по отношению к государс-
10 См.: Beran H. Op. cit.; Rothbard M. N. Op. cit.; McGee R. W. Secession Reconsidered // Journal of Libertarian Studies, Fall 1994. Vol. 11, No. 1. с. 11-33.
11 См.: к примеру, Buzan B. The «War on Terrorism» as the new «mac-
ro-securitisation»? Paper for Oslo Workshop, 2-4 February 2006. Доступно на: http://rrii.150m.com/t08 /Barry%20Buzan%20
-%20The%20War%20on%20Terrorism%20as%20the%20new%20 macro-securitisation.pdf, последнее посещение 07.09.2011.
12 Формулировка принадлежит британскому философу Эрнсту Геллнеру. Отметим, что она очевидно коррелирует с определением принципа национального государства, ранее предложенным Карлом Поппером («политическое требование, согласно которому территория каждого государства должна совпадать с территорией, населённой одной нацией»). Ср.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991, с. 23; Поппер К. Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2, с. 63.
тву. В настоящее время на данный принцип в той или иной форме опирается абсолютное большинство сецессионистских движений. Хотя сфера его приложения заметно шире предоставления сецес-сионизму необходимой идеологической базы, между двумя концептами сложилось своего рода тесное «сотрудничество»: сецессионизм можно рассматривать как форму выражения национализма, а национализм — как инструмент моральной легитимизации сецессионизма.
При этом чётко выраженный концептуальный характер понятия «национализм» помогает увидеть в нём деструктивное начало. В отличие от сецессионизма, национализм гораздо чаще позиционируется как угроза мировой стабильности. Приведём в качестве примера три высказывания. Британский историк Джон Актон: «Нет принципа преобразования общества, нет мыслимой схемы политического умопостижения более всепоглощающих, более разрушительных и произвольных, чем исходящие из начала национального.»13. Его соотечественник Бертран Рассел: «.Национализм, не говоря уже о напряженности и угрозе войны между Востоком и Западом, — это величайшая опасность, с которой человек столкнулся в наше время»14. Известный индийский антрополог Партха Чаттерджи: «Наряду с наркотиками, терроризмом и нелегальной иммиграцией, национализм — это ещё один продукт “третьего мира”, который Запад не одобряет, но не может поставить ему заслон»15. Нет проблем и с образными сравнениями: Карл Поппер характеризует национализм как бунт против разума, историк Эли Кедури — как опасную нелепость, а его коллега Хью Сетон-Уотсон вспоминает известное сравнение национализма с раковой опухолью16.
Через категории национального нередко осуществляется и противоположная связь между се-цессией и безопасностью. В роли «моста» выступает групповая национальная идентичность; она воспринимается как безусловная ценность, обеспечить которую можно только в условиях государственного суверенитета, что и требует сецессии. Препятствование же сецессии интерпретируется как угроза
13 Актон Дж. Принцип национального самоопределения // Нации и национализм /Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др. М., Праксис, 2002, с. 51.
14 Рассел Б. Национализм. Интервью, 1959 // Библиотека Якова Кротова. Доступно на: http://www.krotov.
info/lib_sec/ 17_r/ras/rass_16.htm#3, последнее посещение
07.09.2011.
15 Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает? // Нации и национализм, с. 284.
16 См.: Поппер К. Р. Указ. соч., с. 61; Урбан Дж., Кедури Э. Национализм и равновесие сил. // Проблемы Восточной Европы,
1994. № 41-42, с. 205; Сетон-Уотсон Х., Урбан Дж. Национализм и его аспекты // Там же, с. 8. Отметим, что Сетон-Уотсон критикует это сравнение, указывая, что национальное сознание становится опасным лишь тогда, когда де-факто подменяет религию.
социокультурному существованию индивидуумов17. В этой системе координат и «самое естественное государство» Иоганна Гердера, «в котором живёт один народ, с одним присущим ему национальным характером»18, и нация как «повседневный плебисцит» у Эрнеста Ренана19, и она же как «воображаемое сообщество» у Бенедикта Андерсона20, и геллне-ровская концепция национализма21 — всё это может быть с успехом редуцировано, сведено к элементарной безопасности идентичности.
Схожим образом просматривается «след» наци-онализма-сецессионизма и в различных концепциях безопасности. Британский политолог Барри Бузан упоминает в ряду фундаментальных ценностей «независимость, самоопределение и культурную идентичность»22 и пишет про «социетальную безопасность», противостоящую угрозам групповой идентичности и культуре23. Еще четче эту связь обозначает его датский коллега Оле Вёвер, рассматривающий «социетальную безопасность» в первую очередь как безопасность нации, а затем уже как безопасность прочих идентичностных групп (расовых, религиозных, гендерных)24. Говорить о лексическом единстве здесь не приходится, однако общий посыл часто легко выводится из контекста работ.
Основные подходы к исследованию сецессионизма и безопасности
Для дальнейшего анализа связей между сецессио-низмом и безопасностью необходимо более подробно рассмотреть содержание каждого из понятий.
Сецессию можно охарактеризовать как юридически оформленный выход части территории государс-
17 В. А. Тишков, в частности, называет в числе аргументов, обычно приводимых в оправдание программы «национального самоопределения», «стремление сохранить и развивать целостность и отличительность малых культур, которые разрушаются доминирующей культурой». См.: Тишков В. А. Указ. соч., с . 344.
18 Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977, с. 250.
19 Ренан Э. Что такое нация? // Э. Ренан. Собрание сочинений в 12 т. Киев, 1902. Т. 6, с. 102.
20 Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001, с. 29-32.
21 Геллнер Э. Указ. соч.
22 Buzan B. Peace, Power, and Security: Contending Concepts in the Study of International Relations // Journal of Peace Research, 1984. Vol. 21, NO. 2, с. 116.
23 См.: Buzan B. New Patterns of Global Security in the Twenty-First Century // International Affairs, 1991. Vol. 67, Nc>. 3. с. 467.
24 Вёвер пишет о парадоксе существующего терминологического аппарата: субъектом «национальной безопасности»
выступают государства, а не внегосударственные «нации»; при этом дать сколько-нибудь внятное определение нации он не считает необходимым. См.: Wsver O. The Changing Agenda of Societal Security // Globalization and Environmental Challenges. Reconceptualizing Security in the 21st Century. Ed. by H. G. Brauch e. a. / Hexagon Series on Human and Environmental Security and Peace. Vol. 3. Berlin e. a., 2008, с. 581-582.
тва из его состава под действием внутренних сил. Соответственно, сецессионизм есть политическое движение, направленное на осуществление сецес-сии. Жёсткая увязка с дроблением политического пространства отличает сецессионизм от сепаратизма, тоже направленного на обособление части территории государства, которое может, однако, осуществляться как посредством сецессии, так и через повышение степени самостоятельности этой территории при неизменности государственных границ.
Кроме того, существует понятие фактической се-цессии, обозначающее вычленение территории из политического пространства суверенного государства и её переход под контроль неправительственных групп, т. е. характеризующее процессы фактического дробления политического пространства изнутри его самого. Хотя природа понятий юридической25 и фактической сецессии принципиально различна и смешивать их не следует, анализ существующих движений, направленных на осуществление юридической сецессии, и движений, приводящих к сецессии фактической, демонстрирует чрезвычайную близость инспирируемых ими процессов. Наиболее показателен здесь пример Китайской Республики (Тайвань): она образовалась в ходе фактической сецессии, осуществлённой Гоминьданом, который принципиально не преследовал цели юридического отделения, дабы не подорвать легитимность своих притязаний на верховенство над всем Китаем.
Таким образом, сецессионизм — это: а) политическое движение, целью которого является юридически оформленный выход части территории государства из его состава с последующим образованием нового независимого государства или присоединением к государству уже существующему; б) любое политическое движение, одним из результатов которого становится фактическая сецессия. Подчеркнём, что юридическая и фактическая сецессии выступают здесь не как два основания для формирования двух независимых типов сецессионистско-го движения, а как два самостоятельных признака, позволяющих выделить такие движения. «Целевой» характер сецессионизма не исключает «фактического» и наоборот.
Что касается понятия безопасности, то в первую очередь необходимо подчеркнуть, что она представляет собой относительную категорию, использование которой требует указания, как минимум, на две составляющие концепта: на субъекта безопасности и на область её проявления. Рассуждение о воздействии того или иного явления или процесса на безопасность как таковую корректно лишь в том случае, если под безопасностью понимается условная сумма всех категорий и видов безопасностей. Центральный элемент концепта безопасности — её субъект. В этой роли может выступать отдельный человек —
25 Под «сецессией» в тексте понимается именно юридическая сецессия; специально указывать на её характер целесообразно только при противопоставлении фактической сецессии.
и тогда целесообразно говорить об индивидуальной или личной безопасности. Под субъектом может подразумеваться группа индивидуумов — и это будет безопасность групповая. С выходом на первый план в качестве субъекта государства заходит речь о национальной безопасности, системы государств — о безопасности международной, мира в целом — о глобальной или мировой. Если же безопасность рассматривается как полисубъектная категория, объединяющая все описанные выше субъектные типы, — такую безопасность именуют «расширенной» (extended) или «общей»26.
Не менее важна и область проявления безопасности, характеризующая определённую сторону субъекта, которая подвергается угрозе. Области проявления безопасности бесчисленны — корректно говорить не только о физической, экономической или культурной, но и о продовольственной, энергетической, санитарно-гигиенической, образовательной и т. д. безопасности27. Тем не менее, можно выделить некоторое количество наиболее распространенных форм. Среди них — физическое существование как таковое (физическая безопасность), существование в качестве субъекта экономических, социальных, политических, культурных отношений (экономическая, социальная, политическая и культурная безопасность соответственно), наконец, удовлетворённость характером собственного существования в самом широком смысле (безопасность достоинства).
Разумеется, между субъектом безопасности и областью её проявления существует тесная связь. Очевидно, что, к примеру, для государства и системы государств, иначе говоря, на национальном и международном уровне, не имеет смысла разделять физическую и политическую безопасность, а безопасность достоинства как общая проекция всех прочих видов безопасности на восприятие индивидуума существует только на личном уровне. Среди множества подходов, по-разному расставляющих субъектные типы и формы проявления безопасности в зависимости от степени важности, выделяются три концепции.
Прежде всего, это концепция национальной безопасности, субъектами которой выступают отдельные государства и их системы, а область проявления охватывает все возможные стороны при доминировании политической составляющей. Национальная безопасность — это в первую очередь безопасность существующей системы политических взаимоотношений между отдельными государствами и между государством и его гражданами. Подчёркнутая государствоцентричность национальной безопасности вкупе с чрезвычайной распространённостью данного подхода на практическом уровне,
26 См.: Rothschild E. What is Security? // Daedalus, Summer
1995. Vol. 124, NO. 3, с. 55-56.
27 Здесь и далее ср.: Миграция и безопасность в России / Мос-
ковский Центр Карнеги. М., 2000, с. 19-27.
а также — что особенно важно — конъюнктурный характер многих таких концепций, де-факто легитимирующих определённого рода вооружённые конфликты и нарушение прав человека, стала причиной формирования альтернативных подходов, построенных на смещении акцентов с государства на иных субъектов.
Одной из таких концепций является концепция общей безопасности. Явным образом она не замкнута на каком-либо конкретном субъектном типе, предполагает равенство интересов человека, государства, общества и планеты. Однако ярко выраженная в ней критика концепций национальной безопасности вольно или невольно обуславливает, несмотря на специальное декларирование поли-субъектности, определенный акцент на безопасности отдельного человека и группы. Но именно на уровне человека и группы сильнее и ярче всего проявляется ключевая роль такой формы её проявления безопасности, как безопасность достоинства. Фактически речь здесь идёт о совокупности присущих индивидууму и разделяемых им с «ближней» группой ценностей, обладание которыми воспринимается как безусловное благо и неотчуждаемое право. В итоге получается, что, независимо от личных устремлений создателей и сторонников концепции общей безопасности, акцент на личности и группе позволяет легитимировать в категориях безопасности любую теорию права на сецессию. В частности, среди целей, оправдывающих, по Бьюкенену, одностороннюю сецессию, можно обнаружить защиту от геноцида (физическая безопасность), сохранение культуры (культурная безопасность), ликвидацию экономической и политической дискриминации (экономическая и политическая безопасность)28.
Альтернативу господствующим взглядам составляет и уже упоминавшаяся концепция социе-тальной безопасности. В отличие от национальной и общей безопасности, социетальная безопасность целиком сфокусирована на одной стороне одного субъекта: в центре концепции находится образ неких идентичностных общностей разного масштаба, существование которых может подвергаться угрозе и должно быть защищено от любых посягательств. Группообразующая идентичность часто имеет лингвистическую, кровнородственную, конфессиональную, абстрактно-культурную, гендерную основу, что сближает социетальную безопасность с этнической, конфессиональной или культурной. Грань здесь очень узка, однако можно выделить два более или менее явных различия. Во — первых, идентич-ностные группы нередко обладают комплексным генезисом, что не позволяет однозначно охарактеризовать их как «конфессиональные», «языковые» или, к примеру, «территориальные» общности (вспомним буров, квебекцев, южан США, приднестровцев, кабиндийцев, южносуданцев и т. п.). Во-вторых, ак-
28 Бьюкенен А. Указ. соч.
цент в любой концепции социетальной безопасности делается на угрозе идентичности, т. е. опасность для группы исходит изнутри, со стороны размываемого / разрушаемого идентичностного базиса. Так, упоминавшийся Вёвер охарактеризовал социеталь-ную безопасность именно как «защиту группы от угрозы потери идентичности»29. Оправдывающие се-цессию теории в большинстве своём лежат как раз в этом русле30.
Возможное влияние сецессионизма на различные виды безопасности
Теперь можно обратиться к анализу связей между сецессионизмом и безопасностью. Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что существенная часть разрушительного потенциала сецессионизма заключается в форме, которую сецессионистское движение зачастую принимает. Как целевой, так и фактический сецессионизм представлен широким спектром акторов — от политических партий и общественных организаций, не прибегающих к использованию вооружённых методов борьбы, до террористических группировок и повстанческих отрядов. Противостояние властям материнского государства может не выходить за пределы политических баталий, а может иметь форму крупного военного конфликта, сопровождаться массовыми жертвами и разрушениями, вызывать тяжёлые экономические, социальные, экологические последствия31. Отказывать вооружённому сецессионизму в деструктивном воздействии на безопасность любого масштаба и формы проявления абсурдно — это равносильно отказу в том же терроризму, гражданским войнам или массовым волнениям.
Из этого можно сделать вывод, что угрозу безопасности создаёт не столько сама юридическая или фактическая сецессия, сколько сопутствующая её достижению / осуществлению террористическая, партизанская или военная деятельность. Этот тезис
29 М^ег О. Ор. ей., с. 581
30 Существенно отличающаяся интерпретация концепции со-циетальной безопасности как безопасности одноуровневых по развитию больших культурных сообществ предложена в работе: Миграция и безопасность в России., с. 31-34.
31 В отношении целевого сецессионизма это не вызывает сомнений — известны примеры как военизированных, так
и вполне цивилизованных движений такого рода: от Страны Басков и Сомалиленда до Курдистана и Южной Осетии; от Фландрии и Шотландии до Республики Рюкю и сегодняшнего Тибета. Применительно к фактической сецессии это уже не столь очевидно. Примеров силового вывода территории из-под управления центра новейшая политическая история знает предостаточно — только в одной Азии это и Северный Кипр, и Тамил Илам, и Тайвань, и Кашмир, и все три закавказских квазигосударства, и многочисленные мьянманские и афганские наркоанклавы и т. п., тогда как мирное вычленение региона — редкость. В этом контексте можно вспомнить лишь Аджарию времён Аслана Абашидзе да малоизученные труднодоступные территории в Амазонии и Тропической Африке, выпадающие из ткани материнских государств, так сказать, без специальных усилий.
делит сецессионизм на «военный», угрожающий безопасности в различных её формах, и «мирный», такой угрозы не несущий. Вместе с тем существование «безопасного» сецессионизма вызывает сомнение. Формируют ли юридическая и фактическая сецес-сии угрозу для каких-либо категорий безопасности сами по себе, вне контекста принимаемой ими формы противостояния? Ответ на этот вопрос следует искать отдельно для фактической и юридической сецессии. Начнём с первой.
Фактическая сецессия и безопасность. Фактическая сецессия означает разрыв поля власти государства, его неспособность в полной мере функционировать на всей своей территории, т. е. подрывает основу существования государства как самостоятельного политико-географического субъекта, чем представляет более чем серьёзную угрозу национальной и международной безопасности. В то же время, хотя угрозе фактической сецессии так или иначе подвержено большинство государств мира, степень оказываемого ею деструктивного воздействия существенно разнится от государства к государству: вряд ли целесообразно одинаково оценивать разрушительное влияние, которое оказывают на внутриполитическую ситуацию неконтролируемые центром трущобные пригороды Рио — де — Жанейро, Сан-Паулу и Карачи, «цветные гетто» в городах США и ЮАР, с одной стороны, и многочисленные «ленды» на территории «рухнувшего» Сомали — с другой. Более того, фактическая сецессия, как это ни парадоксально, может оказывать и благотворное влияние на экономическую и социальную ситуацию в государстве — как это происходит в Дании с привлекающим туристов Свободным городом Христиания32, или в Мьянме с «договорными» наркоанклавами по периферии страны.
Влияние фактической сецессии на индивидуальную безопасность менее выражено. Оно может быть позитивным, если инспирирующие её негосударственные акторы способны обеспечивать более высокий уровень безопасности, чем официальные власти государства, как происходит в Сомалиленде или в отдельных управляемых местными лидерами кварталах Кингстона на Ямайке. Оно может быть и негативным, если фактическая сецессия сопутствует реализации конкретных интересов узкой группы, как это имело место в восточных районах Сьерра-Леоне в 1990 гг., происходит в Колумбии и Мьянме. Необходимость оценивать воздействие внешних факторов через призму безопасности достоинства ещё более затрудняет задачу. Более подробно такого рода аспекты будут рассмотрены дальше при разбо-
32 Один из классических примеров «игровой сецессии» — создание в пределах квартала Христиансхавн в Копенгагене крошечного «самоуправляемого» квазигосударства, де-факто лежащего вне правового поля Дании. Внутри квартала запрещено применение насилия, ношение огнестрельного оружия и употребление /распространение тяжёлых наркотиков, зато легализованы лёгкие наркотики.
ре деструктивного потенциала юридической сецес-сии.
В любом случае необходимо отметить, что помимо прямого воздействия на личную безопасность местных жителей и национальную безопасность материнского государства, выводимые из-под управления центра территории несут в себе значительную угрозу безопасности других государств и индивидуумов и всего миропорядка в целом. В результате фактической сецессии образуются новые поля власти, области правового вакуума, представляющие ценный ресурс для разного рода маргинальных элементов. На карте мира появляются многообразные «неконтролируемые территории», «серые зоны», «пиратские республики», «квазигосударства», «государства де-факто», используемые антиправительственными группами не только в качестве плацдарма для подготовки локальных вооружённых операций, но и для организации незаконной торговли оружием, создания тренировочных лагерей и укреплённых баз террористов, укрытия международных преступников. В таких регионах часто процветает наркобизнес — причём как в форме производства наркосырья (бирманский сектор «Золотого Треугольника», периферийные районы Афганистана, глубинные территории Колумбии), так и в виде наркотрафика. Новый всплеск пиратства в XXI в. — прямое следствие коллапса Сомали и появления повстанческого государства Пунтленд, служащего пиратам «тихой гаванью».
О подобных угрозах безопасности всех уровней — от личного до глобального — написано едва ли не больше, чем о дестабилизирующем влиянии юридической сецессии. Выпадающие территории и материнские по отношению к ним «слабые» и «не-удавшиеся» государства выступают в качестве общепризнанного источника (вместилища источников) угрозы глобальной безопасности33. Так, президент Фонда за мир Паулин Бейкер начинает свою статью со слов: «Слабые и неудавшиеся государства представляют собой сегодня одну из наиболее серьёзных угроз для международной безопасности»34. А американский политолог Стюарт Патрик свою — фразой: «Общеизвестно, что основная угроза безопасности
33 Даже выборочного перечня названий таких работ достаточно для понимания масштабов явления. См.: Lamb R. D. Ungoverned Areas and Threats from Safe Havens. Final Report of the Ungoverned Areas Project, prepared for the Office of the Under Secretary of Defense for Policy, 2008 // Center for International and Security Studies at Maryland. Доступно на: http://www. cissm.umd.edu / papers / files / ugash_report_final.pdf, последнее посещение 07.09.2011; Rabasa A. et al. Ungoverned Territories: Understanding and Reducing Terrorism Risks. Santa Monica, CA: RAND Corporation, 2007; Patrick S. Weak States and Global Threats: Fact or Fiction? // The Washington Quarterly, Spring 2006. Vol. 29, No. 2. P. 27-53; Baker P. H. Fixing Failing States: The New Security Agenda // The Whitehead Journal of Diplomacy and International Relations, Winter / Spring 2007. Vol. VIII, No. 1, с. 85-96; Пискунова Н. И. Распад государства: локальный феномен или глобальная угроза? (К вопросу о кризисе в Сомали 1990-2008) // Космополис, 2008. № 3 (22), с. 79-86.
34 Baker P. H. Op. cit., с. 85.
США и мира исходит не со стороны враждебных держав, а изнутри наиболее слабых в политическом отношении государств мира»35. Привлекали бы к себе столь высокое внимание горные районы Пакистана или сомалийский Пунтленд, не будь они возможным укрытием Усамы бен Ладена и центром возрождённого пиратства соответственно?
Юридическая сецессия и безопасность. Юридическая сецессия, в отличие от фактической, по определению лежит в правовом поле, что, разумеется, вовсе не означает правового характера любой деятельности, направленной на её достижение. Юридическая сецессия есть производная от официального международного признания, от действующих в мире конвенциональных норм международного права, в соответствии с которыми определяется государственная принадлежность и правосубъектность спорной территории. Таким образом, юридическая сецессия — и направленный на неё «целевой» сецессионизм в чистом виде — с формальной точки зрения не должны представлять угрозы для международной политической безопасности. Тем не менее, это не совсем так. Дестабилизирующий потенциал юридической сецессии связан в первую очередь с её прецедентностью. Даже если отделение абсолютно конституционально, т. е. осуществлено в строгом соответствии с конституционными нормами и не имеет признанных аналогов, психологический эффект от успешного размежевания всё равно способствует интенсификации се-цессионистских процессов в соседних государствах, во всём регионе, а если учесть сегодняшний уровень развития средств связи и массовой коммуникации, то и во всём мире.
Существует и другой важный аргумент. Нормы международного права сейчас таковы, что односторонняя юридическая сецессия стала практически невозможной. В XXI в. в её результате появилось лишь три государства — Черногория, Южный Судан и (с оговорками) Восточный Тимор. Отсутствие в современной политической практике работающих механизмов разграничения «легитимной» и «нелегитимной» — неконституциональной — сецессии не случайно: таких механизмов, способных выдержать критику, не разработано и в теории. Внедрение любого из их вариантов, относись он к теории естественных границ, концепции исторической справедливости или к либертарианской теории неограниченного права на сецессию, приведёт к бесконечному и неконтролируемому потоку отделений. Иными словами, юридическая сецессия может рассматриваться как источник угрозы безопасности и на глобальном мирополитическом уровне.
Тем более бесспорно негативное влияние сецес-сии на национальную безопасность. Завершённая юридическая сецессия наносит прямой ущерб одной из главных «ценностей» государства — его тер-
35 Patrick S. Op. cit., с. 27.
риториальной целостности. В системе координат национальной безопасности движение, нацеленное на юридическое отделение части территории государства, представляет собой явную и безусловную угрозу, гораздо более значимую, чем фактическое дробление политического пространства. Фактическая сецессия является априори неправовой, менее объективной и обратима, её осуществление может быть оправдано временной слабостью государства. Юридическая сецессия, напротив, однозначна и в краткосрочной перспективе необратима. Если влияние фактической сецессии испытывают на себе практически все государства, то юридическая сецес-сия сейчас — явление «штучное». Угроза национальной безопасности, исходящая от фактической сецес-сии, зависит от степени нелегитимного контроля, продолжительности периода неподконтрольности и размеров территории, тогда как применительно к юридической сецессии все это не имеет определяющего значения: важен сам факт юридически оформленного отделения.
Из данных рассуждений следует единственный вывод: сецессионизм как явление, объединяющее в себе движения, нацеленные на юридическую се-цессию, и движения, деятельность которых приводит к сецессии фактической, представляет собой одну из ключевых угроз современной национальной безопасности и занимает важное место в ряду угроз мировой безопасности.
Соотношение юридической сецессии и личной / общей / социетальной безопасности установить значительно сложнее, как сложно определить вклад того или иного фактора в любую систему ценностей. Сколь бы точны ни были оценки изменения, скажем, экономического или социального положения жителя какой-либо отделившейся территории, они не будут иметь смысла, пока не будет ясно, какое место занимает экономическое и социальное положение в иерархии ценностей этого жителя. Отсутствие ограничений на условно допустимые ценности создаёт немало трудностей. Например, можно ли рассматривать предполагаемый замысел отмены рабства в США в середине XIX в. как создававший угрозу безопасности жителей южных штатов и потому оправдывающий попытку сецессии Юга?36 В такого рода ситуациях велик соблазн найти опору в категориях морали, кажущаяся объективность которых создаёт иллюзию надёжной «отправной
36 Подтверждение роли института рабовладения в становлении и развитии «цивилизации южан» легко найти в местной прессе того периода, а также в соответствующих декларациях о сецессии. Вот, к примеру, выдержка из «Чарлстон мер-кьюри»: «Погубить Юг, освободив его рабов, не то же самое, что погубить какой-либо другой народ. Это будет потерей свободы, собственности, дома, родины — всего, что придаёт ценность жизни». Цит. по: Алентьева Т. В. Роль общественного мнения в канун Гражданской войны в США // Новая и новейшая история, 2005, № 4. Доступно на: 1тр://атепса^х. org.ru/library/alentieva-antebellum/, последнее посещение
07.09.2011.
точки» для рассуждений. Но разве сами эти категории не менее субъективны (хотя, возможно, и более инерционны), чем любые ценности?
Целесообразнее в данном случае подойти к вопросу с другой стороны — со стороны права. Ведь за каждым целевым сецессионистским движением стоит некая правовая конструкция, подтверждающая наличие у сецессионистов права на одностороннее отделение, любое противодействие которому расценивается как угроза их личной или групповой безопасности. Рассмотрим вкратце основные из них.
Прежде всего, это концепция неограниченного права. В основе её лежит либертарианский тезис о свободе выбора государственной принадлежности любыми индивидуумами, объединяющимися в группы на основе общего согласия по данному вопросу37. Их желание воспользоваться такой свободой является необходимым и достаточным условием правомерности отделения. Безопасность здесь — это личная безопасность выбора. При всей внешней привлекательности данный подход едва ли осуществим на практике из-за отсутствия ограничений по минимальному размеру группы-правообла-дателя38. Выход предлагается на пути определения исходной сетки территориальных единиц, могущих служить объектами сецессии. Но таким образом изменяется сама суть права на сецессию: правообладателями становятся уже не группы свободно объединившихся единомышленников, а группы населения, проживающие в границах какой-то выделенной территории. При таком подходе субъект права является производным от объекта. Такое право может реализоваться посредством референдума, и соответствующую теорию называют плебисцитарной39. Легко видеть, что плебисцитарная теория, ставящая право группы над правом индивидуума, не согласуется с основополагающими либертарианскими принципами. Если даже в группе из 100 человек 70 высказались за сецессию, как быть со свободой (и безопасностью!) оставшихся тридцати, которым придётся подчиниться диктату большинства? Кроме того, неясна процедура определения территориальных рамок референдума.
Интересная попытка обойти угрозу атомизации сецессионизма в рамках плебисцитарной теории представлена в работах Гарри Берана и Кристофера Уэллмана. Они обосновывают право на сецессию для выделяемых групп эмпирически доказываемой способностью этих групп формировать полноценные государства40. Данное ограничение призвано
37 См.: Rothbard M. N. Op. cit.; Мизес Л. Либерализм в классической традиции. М., 1994; McGee R. W. Op. cit.; Hoppe H.-H. Nationalism and Secession // Chronicles, Nov. 1993, с. 23-25.
38 Некоторые авторы не видят в этом непреодолимого препятствия к функционированию мировой политической системы; см.: Rothbard M. N. Op. cit.
39 См.: Бьюкенен А. Указ. соч.
40 См.: Beran H. Op. cit., с. 36-42; Wellman C. H. Op. cit., с. 160-
164.
свести к минимуму негативные последствия отделения. Но работает оно лишь отчасти, потому что с ним власти материнских государств получают мотивацию сдерживать экономическое развитие «проблемных» регионов и препятствовать становлению в них автономных политических институтов, что не может не сказаться на росте политической напряжённости в стране. Логически эти идеи продолжают концепции так называемого права победы, в рамках которых претензии группы на суверенитет над территорией признаются легитимными, если группа на деле демонстрирует свою состоятельность как суверена, т. е. способна удерживать фактический контроль над территорией и формировать внутри неё новое пространство власти41. Создаваемая таким образом угроза личной, национальной и международной безопасности значительно более внушительна, чем столь значимая для либерального сознания изначальная угроза безопасности выбора.
В рамках другой теории правом на сецессию наделяются только так называемые аскриптивные группы, сформированные по принципу предполагаемой общности качественных признаков (язык, раса, вероисповедание и т. п.). Это право базируется на необходимости защиты соответствующей групповой идентичности от любых угроз. Таким образом, речь в данном случае идёт о социетальной безопасности, поскольку создание национального государства мыслится как необходимое условие для сохранения идентичности и группы в целом. В отличие от плебисцитарной теории, субъект права здесь первичен по отношению к объекту, но механизм соподчинения остаётся неясным. Взятый в качестве такого механизма принцип проживания далеко не идеален: независимо от выбранного государствообразующего признака его носители делят территорию с представителями другой общности, и последовательная реализация принципа приведёт к образованию нежизнеспособных «рассеянных» государств. В стремлении избежать этого сецессио-нисты идут на подмену принципов и распространяют претензии на большие территории, захватывая области проживания других групп. Субъект права де-факто становится производным от объекта, внутригрупповое голосование как механизм реализации права замещается территориально детерминированным плебисцитом со всеми вытекающими проблемами. Кроме того, невозможность аргументировать выбор того или иного набора качеств обуславливает равнозначность концепций в глазах населения, а отсутствие ограничений на минимальный размер группы-правообладателя при выраженной иерархичности признаков грозит бесконечной ато-мизацией сецессии. Словом, в этой системе ценностей стремление устранить угрозу социетальной бе-
41 См.: Ремизов М., Межуев Б., Карев Р. и др. Признание Приднестровья как гарантия будущего России // Агентство Политических Новостей. Доступно на: http://www.apn.ru / publicat ions / article10560.htm, последнее посещение 07.09.2011.
зопасности одной группы создаёт угрозу социеталь-ной безопасности другой, а также международной безопасности в целом.
Наиболее близко к сращению концепции безопасности и теории права на сецессию подошёл Аллен Бьюкенен. Он отрицает существование первичного права на одностороннюю сецессию, но признаёт моральную оправданность сецессионистских требований в тех случаях, когда отделение является единственным средством восстановления справед-ливости42. Рассматривая разные варианты таких ситуаций, он выстраивает «теорию исправляющего права на сецессию». Его позицию разделяют и другие авторы, например Энтони Бёрч43.
Бьюкенен отвергает как ультралиберальную безопасность индивидуального выбора, так и эфемерную социетальную безопасность в её националистической интерпретации. В качестве угроз, наличие любой из которых можно считать достаточным условием правомерности сецессионистских притязаний, он называет следующие:
1. Незаконное включение территории группы в состав государства = утрата военной безопасности. Сецессия подаётся здесь как возвращение отнятой собственности и узурпированного права, обеспечение безопасности владения ими. Уязвимость подхода заключена в невозможности выявить «законного владельца» любой территории: история большинства регионов пестрит аннексиями и захватами, а преемственность между его нынешним и прошлым населением часто сомнительна. Не ясен и временной порог, за которым «право владельца» территории утрачивает силу: такое право бесспорно лишь в случае её оккупации в ходе продолжающейся войны.
2. Экономическая дискриминация региональной группы = утрата экономической безопасности или реальная угроза ей. Например, из-за «дискриминационного распределения» — обложения населения региона повышенными, в сравнении с другими регионами, налогами или выделения региону из государственного бюджета относительно меньших средств на его развитие. Весомость этого аргумента обесценивается из-за отсутствия критериев «распределительной справедливости» (если, разумеется, не считать таковым полный отказ от территориально дифференцированного подхода к государственному регулированию экономики).
3. Политическая дискриминация группы = утрата политической безопасности или реальная угроза ей. Например, вследствие ликвидации имевшегося у группы особого (автономного) статуса. Слабость аргумента заключается в том, что под него можно подвести любые государственные реформы, так или иначе ведущие к снижению самостоятельности отдельных регионов или всей их совокупности в целом.
42 См.: Бьюкенен А. Указ. соч.; он же. The International Institutional Dimension of Secession // Theories of Secession / Ed. by P. B. Lehning. London — New York, 1998, с. 225-253.
43 Birch A. H. Nationalism and National Integration. L., 1989.
4. Угроза или утрата группой физической безопасности вследствие действий властей государства или других групп, действия которых власти не могут или не желают пресечь. Данный аргумент неотразим в теории, но бесполезен на практике: история знает немного примеров действительного геноцида, причём практически все они касались экстерриториальных групп, дисперсно расселённых по стране (евреи и цыгане в нацистской Германии, тутси в Руанде, с оговорками — армяне в позднеосманской Турции), в отношении которых сецессия не может быть применена.
Из всего вышеизложенного можно сделать два ключевых вывода, характеризующих специфику связей между сецессионизмом и безопасностью. Во-первых, действительно «безопасного» сецесси-онизма не существует: в какой бы форме ни было представлено сецессионистское движение, оно всё равно создаёт более или менее выраженную угрозу безопасности на любом уровне — от личного до мирового. В меньшей степени это присуще конституциональной сецессии, в большей — неконституциональной (односторонней). Во — вторых, абсолютное большинство концептуальных обоснований права на одностороннюю сецессию оказываются несостоятельными с точки зрения обеспечения безопасности: «легитимированные» ими сецессии создают новые, подчас значительно более существенные угрозы личной и групповой безопасности других индивидуумов и групп, национальной безопасности материнского государства, международной безопасности в целом. Ситуации, когда сецессия является действительно единственным способом устранения реальной угрозы личной и групповой безопасности, крайне редки и существуют скорее в теории, чем на практике. К ним можно отнести реальную угрозу геноцида компактно проживающего меньшинства, оккупацию территории в ходе продолжающейся войны, прямой террор со стороны этноцентристского репрессивного режима и т. п. Полностью игнорировать их нельзя; однако стоит понимать, что любая спекуляция на них, ярким примером которой является, скажем, псевдоконцепция «культурного геноцида»44, создаёт в конечном счёте куда большую угрозу безопасности, чем их реальные проявления.
В заключение обратимся к работе упоминавшегося Барри Бузана «Мир, власть и безопасность как конкурирующие концепции при изучении международных отношений»45. Как можно догадаться уже из названия, в ней последовательно разбирают-
44 О сомнительном характере такого рода концепций пишет, в частности, тот же Бьюкенен. См.: Бьюкенен А. Указ. соч.
45 Buzan B. Peace, Power, and Security: Contending Concepts in the Study of International Relations // Journal of Peace Research, 1984. Vol. 21, NO. 2, с. 109-125.
ся три точки зрения на современную систему международных отношений: с позиции власти, с позиции мира и с позиции безопасности. Интересным представляется рассмотреть положение категории сецессии и категории сецессионизма в рамках каждой из данных концепций.
Концепция власти отражает точку зрения реалистов. Центральным элементом мировой политической системы здесь выступает государство как самостоятельный объект, обладающий собственными интересами, которые в большинстве своём противоречат интересам других государств. Конфликт интересов воспринимается как естественная основа международных отношений. В такой государствоцент-ричной системе ценностей сецессионизм на первый взгляд выглядит безусловной угрозой миропорядку и подлежит обязательному устранению. Однако заложенный в концепцию примат политических интересов государства над нормами международного права приводит к интересному парадоксу: в рамках данного подхода государство как понятие конвенциональное замещается государством как понятием качественным. Иными словами, принадлежность того или иного политического актора к категории государств определяется не внешним признанием, а характером его деятельности. Любые политикотерриториальные государствоподобные образования, способные вести себя на международной арене как суверенные государства, с позиции концепции власти считаются государствами, и сецессия из угрозы национальной безопасности превращается в способ реализации (квази)государственных интересов.
Концепция мира, напротив, близка идеалистам. Она имеет дело в первую очередь с мировой политической системой как целостн ым объектом и естественным состоянием этой системы предполагает гармонию между её элементами-государствами, достигаемую благодаря эффективной организации сложной совокупности навязанных правовых норм и взаимовыгодных договорённостей. С этой точки зрения сецессионизм мыслится как угроза международной безопасности, но как угроза скорее воображаемая, чем действительная, поскольку идеальная система международных отношений устроена таким образом, что у политических акторов просто нет побудительных мотивов к ведению любой дестабилизирующей, в том числе сецессионистской, деятельности. Увы, прочная укоренённость принципа национализма в умах основной массы населения планеты делает эту конструкцию утопической. Националистические и сецессионистские настроения
сейчас практически неискоренимы — вопрос в том, как с ними бороться. Однако задача найти соответствующие средства в рамках концепции мира не ставится.
Концепция безопасности предложена Бузаном в качестве альтернативы описанным выше подходам. Она лишена политического цинизма концепции власти и идеализма концепции мира, в её рамках не отрицается ни неустранимость угрозы миропорядку, исходящей от собственных интересов государств, ни возможность строительства гармоничной системы международных отношений. В центре её лежит поиск методов удовлетворения государственных интересов, приносящих наименьший ущерб другим государствам, индивидуумам и планете в целом. Такая точка зрения предполагает дифференцированный подход к оценке воздействия сецессии на безопасность, в сочетании с разнообразными теориями права на отделение. Расширяя круг элементов мировой системы, автор затрагивает вопросы личной и социетальной безопасности, в отношении которых так часто создаётся иллюзия возможности их обеспечения посредством сецессии.
Какая точка зрения на современную систему международных отношений могла бы отвести се-цессионизму положенное ему место угрозы безопасности и при этом предложить адекватный механизм противодействия? Вероятно, это должна быть концепция, базирующаяся на непреложности существующих норм международного права, запрещающих сецессию в её неконституциональной форме. Эти нормы должны ставиться выше как партикулярных интересов государств и прочих политических акторов, так и абстрактных требований справедливости — исторической ли, экономической или национальной. Реализм политической практики и идеализм политической теории неустранимы; но они могут быть заключены в жёсткие рамки права. В отношении сецессионизма это достижимо в том случае, если соответствующие правовые нормы будут содержать в себе несецессионистские механизмы борьбы с разнообразными угрозами личной или групповой безопасности, которые могут служить действительными причинами сецессионистской деятельности и / или использоваться для её моральной легитимации. Но даже при неидеальной современной ми-рополитической системе любые попытки отойти от соблюдения конвенциональных, пусть даже порой искусственных, норм международного права непременно создают новые угрозы личной, групповой, национальной и мировой безопасности.
