CC BY
17
Н.Н. Цветаева
СЕМЬЯ И ГЕНДЕРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В БИОГРАФИЧЕСКИХ НАРРАТИВАХ ЖЕНЩИН
В статье представлены некоторые результаты качественного исследования материалов Биографического фонда Социологического института РАН1. На основе биографических нарративов представительниц двух поколений анализируется, как меняются обыденные представления женщин о семье и гендерных отношениях в постсоветское время.
Ключевые слова: биографические нарративы, обыденные представления о семье и гендерных отношениях, межпоколенческие различия.
Введение
Биографические нарративы2 (истории жизни, дневники и другие свидетельства биографического характера) сегодня — уже признанный источник социального знания. В методологии качественного социологического исследования биографические нарративы рассматриваются не только как свидетельства о реальности, но и как социальная конструкция, которая позволяет увидеть, какие представления и стереотипы работают на уровне повседневной жизни, и тем самым понять, как складывается и как изменяется логика практики, логика культуры общества. Заключенный в таких нарративах опыт жизни людей, окрашенный их эмоциями и переживаниями, позволяет дать «насыщенное описание» исследуемой проблемы, раскрыть многообразие и сложность реальной жизни, продуцируя гипотезы для изучения еще не выраженных ясно тенденций общественного развития. Таким образом, биографические нарративы дают представление об особенностях
1 Биографический фонд был создан в СИ РАН в 1989 г. и на сегодняшний день содержит более 700 единиц хранения. В число материалов Фонда входят автобиографии, биографические интервью, генеалогии, дневники, а также материалы нескольких тематических конкурсов. Собрание Фонда постоянно пополняется.
2 Термин «нарратив» (англ. — рассказ, повествование) используется многими гуманитарными науками, занимающимися изучением и интерпретацией текстов. В западной социологии этот термин является общепринятым обозначением любых текстовых данных «качественного» характера. Подробнее об использовании этого термина см.: Ярская-Смирнова Е.Р. Нарративный анализ в социологии // Социологический журнал. 1997. № 3. С. 38—61; Пузанова Ж.В., Троцук И.В. Нарративный анализ: понятие или метафора // Социология: 4М. 2003. № 17. С. 56-82.
происходящих в обществе социально-культурных изменений, которые, как известно, не происходят моментально, а накапливаются в результате множества невидимых микроисторий в повседневной жизни людей, и только спустя какое-то время (казалось бы, вдруг) проявляются как статистический факт, как привычное для традиционных социологических опросов репрезентативное обобщение.
Для качественного исследования обыденных представлений о семье и тендерных отношениях из материалов Фонда были отобраны биографические нарративы женщин двух поколений — старшего поколения, формативный период жизни которого приходится на советское время, и более молодого поколения, формативный период жизни которого приходится на время реформ при переходе к рыночной экономике3. Предполагалось, что нарративы женщин этих поколений в определенной мере репрезентируют обыденные представления о семье и гендерных отношениях двух разных эпох в жизни российского общества и позволят увидеть, как меняются эти представления в постсоветское время4.
Единицей анализа обыденных представлений о семье и гендерных отношениях были суждения, которыми женщины этих поколений описывали в своих нарративах опыт семейной жизни и опыт гендерных отношений в целом5. Семантическое поле этих суждений интерпретировалось по двум типам характеристик. Анализировались как описываемые в нарративах сюжеты и практики (замужество, рождение детей, конфликты, разводы, отношения в родительской семье и с родительской семьей), так и соответствующие этим сюжетам и практикам лексические образцы повседневного языка, лексическая символика нарративов.
3 Понятие «формативный период» в терминологии Манхейма — период 17—25 лет, когда происходят наиболее значимые переходы из социальной зависимости в независимый статус (получение образования, отделение от родителей, женитьба) и формируются нормы и ценности, которые почти без изменений остаются ориентирами на всю жизнь. См.: Семенова В.В. Социальная динамика поколений: проблема и реальность. М.: РОССПЭН. 2009. С. 21.
4 Все анализируемые биографические нарративы хранятся в Биографическом фонде СИ РАН и написаны в конце 1990-х - начале 2000-х гг.
5 Надо подчеркнуть, что как обыденные представления о семье, так и опыт семейной жизни имеют разные формы и не всегда означают наличие собственной (традиционной) семьи автора нарратива как в прошлом, так и на момент его написания. В этой связи в исследовании использовалось более емкое понятие — обыденные представления о семье и гендерных отношениях.
Семья и гендерные отношения в нарративах женщин старшего поколения
Используемые в нарративах метафоры как символическая характеристика опыта, как распространенные в обществе культурные коды, дают возможность наиболее ярко увидеть обыденные представления о той или иной сфере жизни общества. Лексическую символику обыденных представлений о семье и тендерных отношениях в нарративах женщин обоих поколений наиболее значимо характеризуют следующие метафоры: «любовь с первого взгляда», «жить ради любви», «найти свою судьбу», «связать свою судьбу», «судьба и на печке найдет», «засидеться в девках», «впитать с молоком матери», «жить по маминой указке», «наговоры свекрови», «жена своего мужа», «быть за мужем как за каменной стеной», «начать совместную жизнь с чайной ложки», «создать семью», «жить для семьи», «спасти семью», «жить душа в душу», «безотцовщина», «куда нитка, туда и иголка», «сели на шею родителям», «родители мечтали, чтобы их дети выбились в люди».
Интерпретируя эти метафоры, прежде всего надо отметить, что они довольно точно отражают основные темы, которые женщины включают в свои нарративы, рассказывая об опыте семейной жизни и гендерных отношений. Этими темами оказываются романтическая любовь, судьба, влияние матери (или свекрови) на семейную жизнь дочери (или невестки), воспитательные практики и отношения с родителями. В свою очередь, все эти темы в той или иной мере характеризуют не только обыденные представления женщин о семье и гендерных отношениях, но и породившие эти представления практики, а также разные этапы жизненного пути женщины.
Большую часть этих метафор можно отнести к традиционным, «патриархатно» открашенным, представлениям о семье и гендер-ных отношениях, и они характеризуют нарративы женщин старшего поколения. Однако контекст этих метафор, конкретные ситуации и практики, описываемые в нарративах, до некоторой степени «размывают» эту традиционность. Эти ситуации и практики свидетельствуют, что женщины этого поколения, наряду с профессиональной и в ряде случаев общественной деятельностью, играют определяющую роль в организации семейной жизни, а также в организации жизни детей (причем даже взрослых детей), и что, в целом, мужского доминирования в качестве главы семьи нет. Традиционные же представления о предназначении женщины они обнаруживают тогда, когда
ради сохранения семьи жертвуют личными интересами, терпя, например, плохой характер мужа или борясь с его алкоголизмом. Или когда считают, что все нагрузки по уходу за домом и семьей являются естественными обязанностями женщины:
«Вообще я была довольно деятельная и активная. Все вроде бы было хорошо, но тут пришла беда — муж начал пить. Мои уговоры, просьбы, скандалы ни к чему не приводили, сказалось и то, что отец у него был алкоголиком (о чем раньше я не знала). Билась я за него как могла. Не один раз решала развестись, да вставал вопрос, куда деваться мне с ребенком — к родителям не могла, и у них уже сестра моя с ребенком и без мужа жила, в тот период погиб старший брат, и если бы я еще появилась со своей бедой, это бы окончательно сразило бы моих родителей. Не знаю, почему я его не бросила, любви к нему никакой уже и не было, оставалось чувство долга и ответственности за человека, с которым связала меня судьба» (51 год, главный инженер).
«Поверьте, я делала все, чтобы спасти его. В периоды между запоями он опять становился самим собой — заботливым, любящим. Я решила родить второго ребенка. Он тоже был рад этому. Но в роддом не пришел ни разу — снова запил. Но я старалась держаться. Поступила в 2-годичную ординатуру, старалась, как можно больше уделять внимания детям. Я хотела, чтобы, несмотря ни на что, они были счастливы. Ведь они не виноваты, что отец у них алкоголик» (50 лет, врач, заведующая отделением).
«В настоящее время я уже пенсионерка. Единственная дочь к моему уходу на пенсию подарила мне внучку. В основном мне приходится заниматься воспитанием внучки, и я совмещаю все обязанности женщины (магазины, очереди, приготовление пищи, уборки, стирки и пр.)» (60 лет).
Это противоречивое сочетание традиционных представлений о предназначении женщины как хранительницы очага и активно-достижительных практик профессиональной и семейной жизни во многом объясняется спецификой положения женщины в советском обществе, в котором проходила большая часть жизни женщин этого поколения. Как известно, советское законодательство провозгласило равенство женщин, включив их в профессиональную деятельность и освободив от экономической зависимости. В результате советская женщина оказалась под давлением «тройной нагрузки» — производственной деятельности, организации быта и воспитания детей6. Еще
6 Темкина А.А., Роткирх А. Советские гендерные контракты и их трансформация в современной России // Социологические исследования. 2002. № 11. С. 6.
одним объяснением противоречия между традиционными представлениями о предназначении женщины и практиками реальной жизни может быть довольно характерная для советского времени неполная семья. Описываемые в литературе формы неполной семьи, когда мужья отсутствуют в семье по причине смерти или развода7, нарративы женщин этого поколения позволяют дополнить еще одной формой, когда мужья присутствуют в семье лишь формально, но фактически отсутствуют, так как не принимают участия в организации семейной жизни, часто из-за алкоголизма:
«В 1992 году пришлось уволиться по собственному желанию из-за задержки зарплаты. Нужны бьли деньги, ведь на иждивении у меня трое детей. На мужа надежды не было, очень пил и в 1994умер» (50 лет).
Подтверждением незначительного участия мужчин в семейной жизни женщин этого поколения является и то, что в их нарративах мужчины появляются либо на ранних этапах семейной жизни (при заключении брака, романтической любви и т. п.), либо при неудачно сложившейся семейной жизни, когда речь идет о разводе с мужем, смерти мужа или алкоголизме мужа. Но мужчины почти не упоминаются как партнеры в организации семейной жизни и принятии семейных решений. И среди структурных каналов семейных отношений: «муж—жена», «родители—дети», «супруги—родственники», «дети-прародители»8 — самым редким оказывается описание отношений «муж-жена». Можно предположить, что «исключение» женщинами этого поколения мужчин как партнеров по организации семейной жизни оказывается до некоторой степени результатом их собственной активности, восприятия ими «тройной нагрузки» как нормы, как естественного порядка вещей и даже предмета гордости9. Тем более что эта
7 Голод С.И. Современные немоногамные модели семьи // Петербургская социология сегодня. Сборник научных трудов Социологического института РАН. СПб.: Нестор-История, 2010.С. 112.
8 С.И. Голод рассматривает эти каналы как всестороннюю деятельную палитру для раскрытия возможностей современного типа семьи, названного им супружеским типом семьи, которая основана на личностном взаимодействии мужа и жены. См.: Голод С.И. Социолого-демографический анализ состояния и эволюции семьи // Социологические исследования. 2008. № 2. С. 45.
9 Исследование С. Ашвин подтверждает, что советские женщины воспринимали необходимость сочетать работу и семью как естественную норму и даже гордились своей способностью все «успевать» и «крутиться». См.: Ашвин С. Влияние советского гендер-ного порядка на современное поведение в сфере занятости // Социологические исследования. 2000. № 11. С. 65.
норма обусловила их независимость в семейных отношениях. Кроме того, отсутствие в нарративах женщин старшего поколения характеристик мужского влияния на семейные отношения можно интерпретировать и как кризис гегемонной маскулинности10.
На фоне этой малозаметной роли мужчин в нарративах женщин старшего поколения контрастно представлена ценность материнства и отношения к детям. Описанию практик воспитания детей и своего рода служения им они уделяют большое внимание:
«Рождение дочери бьло для меня большим счастьем, 14 лет детей не было, только в 35 она появилась. Это — подарок судьбы. После рождения дочери многое изменилось. Благодаря ей многое поняла в жизни. Поняла, что ребенок очень многое дает, жизнь уже видишь другими глазами, про себя уже забываешь. Иногда думаю, что если бы не она, то жизнь бьла бы прожита зря» (53 года).
«С мужем мы несколько раз сходились, расходились, я сделала много попыток сохранить семью, но ничего не получилось. Я решила посвятить всю жизнь дочери, она для меня стала единственной радостью и надеждой. Я уделяла дочери все свободное от работы время. По выходным мы всегда ездили за город или на каток в наш ледовый заводской дворец. По возможности занимались спортом» (52 года).
Кроме того, для женщин этого поколения наличие в семье детей часто оказывается обязательным и необходимым условием ее сохранения, а также удержания в семье мужа. Причем даже в тех случаях, когда приходится прибегать к обману:
«Мне было уже 23,5лет. И я решила оставить ребенка, так как это счастливый случай спасти семью. В противном случае — наоборот — остаться без мужа, но с ребенком. В то время еще считалось, что рожать без мужа не очень приятно, какой-то стыд. Своему мужу я сказала, что ребенок от него» (45 лет).
Нарративы женщин старшего поколения позволяют заключить, что дети являются центральным образующим семью фактором, свидетельствуя об устойчивости детоцентристского типа семьи11 и соответствующих этому типу семьи представлениях. Усиленное внимание женщин этого поколения к детям, по всей видимости, можно
10 См.: Мещеркина Е.Ю. Социологическая концептуализация маскулинности // Социологические исследования. 2002. № 11. С. 15-16.
11 Голод С.И. Семья и брак: Историко-социологический анализ. СПб.: Петрополис, 1998. С. 92.
объяснить не только распространенностью форм неполной семьи, но и отсутствием партнерских отношений в семьях этого поколения и отстраненностью мужчин от процесса воспитания детей.
Семья и гендерные отношения в нарративах молодых женщин
Биографические нарративы молодых женщин свидетельствуют, что они отчасти наследуют практики доминирования своих матерей в организации семейной жизни. Однако если в нарративах женщин старшего поколения эти практики окрашены готовностью всеми силами сохранять семью, даже жертвовать личными интересами (например, борясь с алкоголизмом мужей), то в нарративах молодых женщин эти практики больше похожи на сохранение дистанции в отношениях с мужчинами и даже манипулирование ими:
«Он был некрасивый, в очках. От нечего делать стали встречаться... Постепенно он стал раскрываться передо мной как человек. Добрый, заботливый, им можно было покомандовать» (23 года).
Нарративы молодых женщин (как правило, очень молодых) свидетельствуют также о доминирующей роли матерей в построении их семейной жизни. Так, они часто ссылаются на влияние своих матерей в случаях, например, принятия решений о замужестве или рождении детей:
«Я жила по маминой указке, узнав, что будет ребенок, я прежде всего подумала, что скажет мама» (22 года).
В этой связи надо отметить, что в нарративах женщин обоих поколений часто описывается влияние свекрови (матери мужа) на семейную жизнь сына. Причем об этом влиянии в большей степени говорят нарративы молодых женщин, что до некоторой степени также свидетельствует об усилении доминирующей роли матерей в организации жизни детей и об «отсутствующих» (как уже говорилось, по разным причинам) отцах и, как следствии, своеобразной психологической зависимости сыновей от матерей:
«Вчера мы купили машину, конечно, это хорошо, но я знаю, что мужа своего я теперь вообще видеть не буду, так как два дня он работает, а два дня отдыха он теперь будет проводить с машиной. А наступит весна, его мама скажет "вези нас на дачу, а через неделю забери", так и будет им командовать, хотя он и сейчас во всем ее слушается, а мне это не нравится, но я понимаю, мама есть мама» (22 года).
«Я узнала от знакомых, что Сашина мама хочет женить его на другой девушке, у которой состоятельные родители. Я написала Саше
письмо в армию, что если это так, то ждать два года я не буду. Получив мое письмо, он очень расстроился. Написал своей матери ультиматум: "Или Ира (т. е. я), или я сброшусь с парашюта". Одним словом, мать его была очень взволнована, что может потерять сына, даже морально. На наш брак она дала свое согласие, но все это было уже не так, как должно быть по-хорошему. Даже в день свадьбы были попытки расстроить нашу регистрацию. Свадьба состоялась. Но с того момента мать Саши постоянно настраивала его против меня» (28 лет).
Что касается описываемых в нарративах мотивов замужества, которые являются одной из значимых характеристик обыденных представлений о семье и гендерных отношениях, то женщины обоих поколений таким мотивом называют любовь. Наиболее ярко свои ориентиры на романтическую любовь как основу брака описывают молодые женщины:
«Я жила для любви и ради любви. Я всегда считала, что истинным тылом для человека является семья. И до сих пор (стыдно признаться) верю в эту скучную фразу: "не в деньгах счастье" и даже про "рай в шалаше"» (27 лет).
«До свадьбы мы встречались 5 лет. Три года до армии и два года переписывались. Он очень сильно любил меня. Я его полюбила не с первого взгляда, а позже. До сих пор сохранились письма, полные нежных слов любви» (29 лет).
Однако романтические ориентиры на любовь как основу брака в ряде случаев не мешают молодым женщинам выходить замуж без любви (иногда даже сохраняя при этом любовь к другому мужчине). И в целом эти ориентиры предстают в нарративах молодых женщин скорее как культурный образец, тогда как описываемые ими практики, например, решения о замужестве, выглядят вполне прагматично:
«Я не собиралась связывать свою судьбу с этим человеком, но кто-то свыше распорядился иначе. Я забеременела, но узнала об этом лишь два месяца спустя. Так уж подвела меня природа. Делать аборт я побоялась, так как первая беременность. Володя (так зовут моего избранника) не был против ребенка. Пришлось пожениться. Все кругом осуждали. Лучше не могла найти?» (23 года).
Это противоречивое сочетание представлений о любви как нормы при заключении брака и практик реального поведения свойственно и женщинам старшего поколения. Однако причины отказа от ориентиров на любовь в браке у них несколько иные, чем у молодых женщин. В их нарративах основной причиной отказа от этих ориентиров
оказывается страх не выйти замуж, «засидеться в девках». При этом возраст в двадцать с небольшим лет они называют уже критическим:
«После техникума работала на заводе. Девчонки-подружки одна за другой выходят замуж, и я вдруг поняла, что мне уже не за горами 20 стукнет, а я еще ни разу с мальчишкой в кино не сходила, ни разу на свидание не сбегала — мне стало страшно. Я согласилась стать Сашиной женой» (55 лет).
«Когда был последний семестр, все как с ума посходили, начались свадьбы. Вышла замуж и я за своего однокурсника. Не потому что страстно любила, а скорее испугавшись будущего — мне уже было 23 года, уехать куда-то одной по распределению было страшновато, очевидно, поэтому и вышла замуж не очень-то обдуманно» (58 лет).
В нарративах молодых женщин достаточно очевидно произошедшее изменение в норме возраста для замужества женщины, так что ссылки на критический возраст как необходимость выйти замуж уже не встречаются. Свои решения выйти замуж без любви они объясняют другими причинами — непредвиденными обстоятельствами (например, беременностью), или давлением родителей, или страхом одиночества:
«Замужество мое было спокойным с двух сторон. Я устала от бесконечных скандалов дома. Мать моя открыто оскорбляла меня, называла самыми гадкими словами. А ему пришло время жениться. Ему было 33 года, и его мама, папа и сестра очень хотели, чтобы он женился. Он сделал предложение, я согласилась» (29 лет).
«Первый раз замуж вышла без любви. Из страха одиночества. Второй — собственно из-за того же страха. Я ничего не испытывала к своему мужу. Разве что чувство благодарности за то, что не оставил меня тогда в трудную минуту. Но он мне был как друг. А я-то искала любовь. Искала и не находила» (30 лет).
Нарративы свидетельствуют, что молодые женщины не только менее чувствительны к традиционным нормам замужества, но и демонстрируют большую, чем женщины старшего поколения, свободу и независимость в выборе партнеров для брака. Кроме того, они более откровенны в своих описаниях любовных отношений и не стесняются говорить как о своих материальных интересах, так и об интимных переживаниях:
«Потом мы стали любовниками. Любила ли я его — не знаю. Он открыл для меня прелесть секса. Но мы должны были расстаться. Он сказал, что дома (на Украине) родители его женят. После него у меня были мужчины. Я пыталась любить по расчету. Меня могли содержать, платить деньги, но мне это было противно» (23 года).
«Когда я была на сессии, я познакомилась с мужчиной. Я его держала, так сказать, в запасе, так как он был действительно для семьи человек. Три года он ждал и, наконец, я приехала к нему. Мы расписались. Он хотел усыновить сына моего, но я отказалась. Все считают, что мне попался идеальный муж. Кто-то завидует, кто-то радуется за меня. Да и сама понимаю, что это редкость. Но я его не люблю» (29 лет).
Наряду с этими явными изменениями в нормах приватности/публичности в нарративах молодых женщин очевидна и большая, чем в нарративах женщин старшего поколения, независимость и прагматичность в семейных практиках и тендерных отношениях. Их наррати-вы подтверждают также, что официальный брак вытесняется разными формами сожительства и что родительство, супружество, любовные отношения и семья все больше отделяются друг от друга и становятся отдельными институтами12:
«Я решила рожать. Но рожать нужно было с умом. Я попросила у отца будущего ребенка разрешения. Мы были друг другу никто в смысле законно. Отягощать жизнь я никому не хотела. Но и оставаться без поддержки одна тоже не хотела. Мое к нему обращение за разрешением тогда было зовом о помощи, сейчас воспринимаю это как фарс. На работу вышла через год после рождения дочери и перестала нуждаться (как в спонсоре и как в мужчине) в ее отце, который часто жаловался, что ему трудно материально. Оплачиваю свои счета сама» (25 лет).
«Моя близкая подруга тоже разошлась с мужем, тоже примерно такая картина семейной жизни, как и у меня. Она шьет, вяжет, стрижет, делает цветы декоративные, работает надомницей по чертежам. В общем, молодец! Живет с сыном 9-летним в общежитии семейного типа. Если у нее были мужчины, она находила им всем применение: ремонт окна, утюга, магнитофона и т. д. С пустыми руками не приходили. Она понимала, найти хорошего мужа очень сложно, а любовника поить и кормить — глупо. Поэтому придерживалась, чтобы мужчина хоть чем-то был полезен» (29 лет).
Разумеется, такого рода проявления независимости и прагматичности в семейных практиках и гендерных отношениях в определенной мере присущи и женщинам старшего поколения. Однако в их нарративах откровенные заявления о материальных интересах, как правило, не встречаются, что, по всей видимости, объясняется
12 Захаров С. Перспективы рождаемости в России: второй демографический переход // Отечественные записки. 2005. № 3. С. 130.
устойчивостью норм советского гендерного порядка, которые табуи-ровали демонстрацию таких практик и представлений. В этой связи можно заключить, что откровенные заявления молодых женщин об их независимости и прагматичности в тендерных отношениях свидетельствуют не только об усилении такого рода ориентаций, но и об изменении гендерного порядка в обществе. И эти изменения в значительной степени объясняются тем, что формативный период жизни женщин этого поколения пришелся на время рыночных реформ и радикальных перемен, которые, собственно, и потребовали такого рода изменений.
Заключение
Сравнение биографических нарративов женщин старшего поколения, сформированного гендерными нормами советского времени, и молодого поколения, формировавшегося в эпоху рыночных реформ, дает возможность увидеть не только преемственность в обыденных представлениях о семье и гендерных отношениях, а также в практиках семейного поведения, но и изменения в этих представлениях и практиках.
Нарративы женщин старшего поколения свидетельствуют о некоторой устойчивости традиционно-патриархатных представлений о семье и гендерных отношениях. Прежде всего это касается их представлений о традиционном гендерном разделении труда, а также ориентиров на сохранение семьи за счет личных интересов женщины. Кроме того, их нарративы говорят об устойчивости детоцентристско-го типа семьи и о незначительной роли мужчин как партнеров по организации семейной жизни.
В нарративах молодых женщин, жизнь которых складывалась уже в постсоветское время, можно видеть как наследование ими некоторых представлений о семье и гендерных отношениях женщин старшего поколения, так и изменения в этих представлениях. Прежде всего, в нарративах молодых женщин очевидно усиление индивидуализма и прагматических ориентаций в их представлениях о семье и гендер-ных отношениях, что, по всей видимости, соответствует требованиям постсоветского времени. Кроме того, эти изменения находятся в русле описываемого многими социальными исследователями процесса индивидуализации. Зигмунт Бауман, например, полагает, что в современном, «индивидуализированном», обществе каждый человек
вынужден индивидуализироваться и быть прагматичным, что это не его выбор, а судьба, структурное принуждение13.
Тем не менее, в биографических нарративах женщин обоих поколений обнаруживаются скорее смешанные, чем чистые, типы поведения в сфере семьи и гендерных отношений и, соответственно, смешанные типы представлений о семье и гендерных отношениях. Этот вывод вполне соответствует сформулированному У. Беком принципу изучения социальных изменений в современном глобализирующемся мире. «Новое должно мыслиться по принципу — не "или-или", а "как.., так и...", поскольку оно не выступает в чистой форме, но в множестве разнообразных конфигураций»14. Собственно эти «разнообразные конфигурации» индивидуального опыта семейной жизни и гендерных отношений, характеризующие обыденные представления женщин о семье и гендерных отношениях, и обнаружил качественный анализ их биографических нарративов.
13 Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002. С. 66.
14 Бек У. Космополитическое общество и его враги // ЖСиСА. 2003. Т. VI. № 1. С. 9-10.
