CC BY
18
О. Ю. Малинова
СЕМИНАР «ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ИДЕОЛОГИИ В ПУБЛИЧНОЙ СФЕРЕ»
27 мая 2008 г. на кафедре прикладной политологии СПб. филиала ГУ-ВШЭ состоялось очередное заседание межрегионального семинара «Политические идеи и идеологии в публичной сфере», организованное Исследовательским комитетом РАПН по изучению идей и идеологий в публичной сфере и кафедрой прикладной политологии СПб. филиала ГУ-ВШЭ. В семинаре приняли участие В. Воль-нов (СПбГК), М. Белоусова (СИ РАН), А. О. Зиновьев (СПбГИЭУ), Е. Зыкова (СПб. филиал ГУ-ВШЭ), Костюшев В. В. (СПб. филиал ГУ-ВШЭ), О. Ю. Малинова (ИНИОН РАН), М. В. Ноженко (ЕУСПб.), А. Ю. Сунгуров (СПб. филиал ГУ-ВШЭ, СПб. Центр «Стратегия»).
С докладом «Дискурс и государство» выступил кандидат политических наук, доцент кафедры социологии Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета А. О. Зиновьев. По мнению докладчика, для исследования дискурсов в политике или влияния идей на публичную сферу важное значение имеет выделение «политических» дискурсов и условий, необходимых для успешности влияния тех или иных идей и идеологий на публичную политику (и на политику не публичную). Именно эта проблема побуждает внимательно изучать социальный контекст идей и идеологий с целью выявления причин, по которым определенные дискурсы воспринимаются современниками как «политические». Согласно трактовке А. Зиновьева, политический дискурс — тот, который может повлиять на государство и управление государством. И в этом смысле любой дискурс потенциально (но не обязательно актуально) является политическим. Государство создает публичную сферу, а в ней возникает иерархия дискурсов. Отсюда представляется актуальным изучение связи государства и дискурса. Докладчик заявил о своей приверженности «социологическому» пониманию государства, предложенному в работах М. Вебера, Н. Элиаса, Э. Гидденса, П. Бурдье и Ю. Хабермаса.
В основу собственной концепции он положил два типа рациональности — стратегическую и коммуникативную, выделенные Ха-бермасом. Эти два типа рациональности проявляются в дискурсах, в которых происходит «социальное конструирование» государства. В основе стратегической рациональности лежит расчет и «управление» людьми. Само название этой рациональности отсылает к «стратегии», то есть к искусству победы над противником. Стратегическая рациональность выражается в практиках политиков, ори-
© Малинова О. Ю., 2008
ентированных в своей деятельности на стратегический расчет. Противоположная ей коммуникативная рациональность опирается на структуры жизненного мира и направлена на «понимание» происходящих социальных процессов, а также на взаимопонимание участников социальных взаимодействий. Очень важным социальным «маркером» коммуникативной рациональности в политике выступает «справедливость» как интерсубъективная категория. Другим «маркером» проблематики коммуникативной рациональности является понятие «легитимности» в работах Макса Вебера. Коммуникативная рациональность также может выражаться в практиках политиков, для которых важным является сохранение сообщества, достижение политического консенсуса и одобрение их деятельности. По мысли автора доклада, государство воплощает диалектику этих двух рациональностей, причем в разных исторических типах государств их соотношение было различным (что и было продемонстрировано в докладе на примерах античных Греции и Рима, средневековых городов, феодальных военно-полицейских государств и наций-государств нового времени).
По мысли А. Зиновьева, глобализация меняет соотношение между стратегической и коммуникативной рациональностью, равно как и между публичной сферой и демократий. Новыми носителями стратегической рациональности становятся транснациональные корпорации, государство приходит в упадок как военная и фискальная сила. Таким образом, государство теряет способность и к стратегической, и к коммуникативной рациональности. Возникает новая диалектика транснациональных корпораций и глобальной публичной сферы на базе Интернета и традиционных (но уже мировых) СМИ.
По мнению докладчика, в России процессы развития государства и публичной сферы существенно отличались от типичных западных демократий и публичной сферы в условиях нации-государства. После постсоветской России были установлены механизмы, более характерные для «типичных» в современном мире демократических способов государственного управления, в которых демократия сочетается с публичной сферой. Но этот процесс снова начал «осложняться» в «эпоху Путина» за счет возращения к ключевой роли фигуры «стратегического актора» и явном преобладании стратегической рациональности над коммуникативной. По мысли автора доклада, напряжение между государством как организацией и государством как жизненным миром в современных обществах становится все более острым. В этой ситуации любое авторитарное государство оказывается в сложном положении, поскольку его неспособность быть «нормальным» государством будет постоянно воз-
ПОЛИМЭКС- 2008. Том 4. № 2
ММалинова О. Ю. Семинар «Политические идеи и идеологии в публичной сфере»
растать, а давление со стороны внешнего мира — постоянно усиливаться.
Участники семинара задали ряд вопросов, направленных на уточнение представленной концепции. В частности, В. Вольнов обратил внимание на то, что докладчик видит диалектику двух рацио-нальностей в поисках их баланса; однако, как было продемонстрировано в докладе, стратегическая рациональность во многих типах государств преобладала над коммуникативной. Возникает вопрос: а возможна ли обратная ситуация? По мнению А. Зиновьева, она маловероятна, однако участники семинара указали, что именно в этом смысле можно интерпретировать положение в обществах, находящихся в стадии революции и социальной трансформации.
Отвечая на вопрос о соотношении государства и публичной сферы, докладчик пояснил, что рассматривает последнюю как реализацию коммуникативной рациональности, побочный продукт деятельности государства. При этом диалектика двух рациональностей имеет место во всех исторических типах государств.
Участниками семинара был высказал ряд замечаний, связанных с релевантностью представленной концепции для тех или иных типов государств. По мнению М. Ноженко, возможно, имело бы смысл ограничиться осмыслением практик государств современного типа. В этом случае можно было бы опереться на интерпретации Тилли и Манна, рассматривающих появление современных государств как побочный эффект нового способа ведения войны, стимулировавших «обмен» прав на нужные для государства ресурсы. Этот подход хорошо объясняет истоки диалектики двух рациональностей. Но его применение ограничено хронологическими рамками Нового времени.
Отвечая на вопрос об акторах, в практиках которых реализуются выделенные типы рациональности, А. Зиновьев пояснил, что рассматривает рациональность как интерсубъективное явление. Стратегическая рациональность воплощается в институтах, принимающих решения. Коммуникативная же рациональность в большей мере воплощена в сообществе.
М. Белоусова задала вопрос об аналитических функциях предложенного разграничения двух рациональностей. Как уточнил А.Зиновьев, предложенная им концепция — это попытка решить проблемы, возникающие при анализе политических дискурсов. Дискурс становится политическим, когда попадает в поле напряжения стратегической и коммуникативной рациональности.
По мнению А. Сунгурова, докладчик попытался сформулировать два образа государства — в качестве инструмента насилия и в качестве способа организации совместной жизни/решения проблем.
_ 267
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
Предложенная модель могла бы помочь прогнозировать усиление/ослабление этих функций. Она связана с уточнением типологии государств и отношений между государствами.
М. Ноженко обратила внимание на то, что по сути дела выделенные два типа рациональности преследуют различные политические институты, а не публичная сфера и государство как таковые. Концепции исследователей, на труды которых опирался автор доклада, в качестве исходных пунктов рассматривают стратегическую рациональность и прослеживают, как из нее вырастает коммуникативная. По мысли Ноженко, было бы интересно выделить типы государств и обществ, где по-разному соотносятся эти стратегии, и посмотреть, от чего зависит соотношение этих функций, а также какие дискурсы производятся от имени государства, чтобы справиться с кризисными ситуациями.
По мнению О. Малиновой, имело бы смысл более четко сформулировать критерии, на основании которых предлагается выделять стратегическую и коммуникативную рациональность, а также определиться с их применимостью к различным историческим типам государств. Это позволило бы уточнить рамки, в которых анализ с помощью данной таксономии мог бы быть эффективным.
В заключение А. Зиновьев поблагодарил участников семинара за интересное обсуждение и высказался по поводу отдельных замечаний и предложений.
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 2
