CC BY
31
анализируемые нами типы детективных текстов. Эпоха логического позитивизма и научных открытий нуждалась в раскрытии интеллектуального потенциала личности (аналитический детектив), в то время как эпоха Великой депрессии требовала от человека жесткости и активной жизненной позиции, обрекая его вместе с тем на чувство одиночества (жесткий детектив).
Литература
1. Адамов, А.Г. Мой любимый жанр - детектив: записки писателя / А.Г. Адамов. - М., 1980.
2. Анджапаридзе, Г.А. Феномен Реймонда Чандлера: [послесловие к рассказам Р. Чандлера] / Г.А. Анджапаридзе. - М., 1983. - С. 313-331.
3. Хализев, В.Е. Теория литературы: учеб. пособие / В.Е. Хализев. - М., 2007. - С. 181.
4. Щирова, И.А. Психологический текст: деталь и образ / И.А. Щирова. - СПб., 2003.
5. Щирова, И.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация : учеб. пособие / И.А. Щирова, Е.А. Гончарова. - СПб., 2007. - С. 230-232.
6. Chandler, R. The Little Sister / R. Chandler. - L., 2005.
7. Christie, A. At Bertram's Hotel / A. Christie. - SPb., 2005.
8. Christie, A. Death in the Clouds / A. Christie. - СПб., 2007.
9. Doyle, A.C. Study in Scarlet and The Sign of Four / A.C. Doyle. - L., 2004.
10. Doyle A.C. The Adventures and Memories of Sherlock Holmes / A.C. Doyle. - L., 1996.
11. Hammett, D. The Glass Key / D. Hammett. - M., 1985.
12. Stout, R. Champagne for One / R. Stout. - SPb., 2005.
13. Webster's New World College Dictionary. - N.Y., 1997.
УДК 81 '373.2
Р.И. Воронцов
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор В.Д. Черняк
СЕМАНТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ИМЕНИ СОБСТВЕННОГО КАК МЕХАНИЗМ ТРАНСЛЯЦИИ КУЛЬТУРЫ
Статья посвящена проблеме взаимодействия языка и культуры в сфере ономастики. Вводится понятие семантического развития имени собственного как культурно-обусловленного процесса, и описываются его свойства.
Имя собственное, семантическое развитие, трансляция культуры, метафора, метонимия.
The paper is devoted to the problem of language and culture interaction in the sphere of onomastics. The notion of semantic progress of the proper name is introduced, being referred to as a culturally conditioned process. Besides, its typological features are described.
Proper name, semantic progress, cultural transmission, metaphor, metonymy.
Уникальность имени собственного как единицы языка состоит, прежде всего, в том, что, будучи, подобно слову, единицей номинативной, оно реализует свою номинативную функцию не в полном объеме: имя собственное не обозначает общего понятия. Однако эта кажущаяся ущербность онима оборачивается для него существенным преимуществом. Имя собственное, оставаясь единицей лексического уровня, при определенных условиях может расширить объем применения, развив в своей семантике сигнификативную область, и стать, таким образом, обозначением общего, «нарицательного» понятия. Нетипичность подобного обозначения, в свою очередь, обусловливает его экспрессивность, стилистическую яркость и семантическую емкость. В качестве примера можно привести такие широко известные случаи перехода собственных имен в нарицательные, как донжуан, донкихот, гамлет, обломов, фамусов и т. д.
Таким образом, семантическое развитие имени собственного представляет собой формирование в его смысловой структуре сигнификата (понятийной отнесенности) и, как следствие, образование единицы, близкой к именам нарицательным. Семантичес-
кое развитие имени собственного охватывает целый круг явлений: а) метафорическая деонимизация (перенос имени по сходству: митрофанушка, отелло, росинант); б) метонимическая деонимизация (перенос имени по смежности: джоуль, макинтош, страдивари); в) антономазия (ономастическая метафора, представляющая собой текстовое явление и, в отличие от метафорической деонимизации, носящая, как правило, окказиональный характер).
Образование «нарицательного значения» имени осуществляется на базе одного или нескольких ассоциативных признаков, входящих в окружающий имя широкий экстралингвистический ассоциативный фон. Имя собственное (и особенно - культурно значимое), обладая языковой природой, в то же время чрезвычайно сближено с экстралингвистическим, культурным контекстом. До тех пор пока оним остается онимом, вся ассоциативно связанная с ним культурная информация пребывает за гранью языковой семантики, но как только хотя бы один из элементов этого культурного фона начинает ассоциироваться с новым референтом, на который переносится имя, культурный смысл становится фундаментом
сигнификата новой единицы, культурное содержание переносится в лингвистическую плоскость и с одного предмета (первоначального носителя имени) распространяется (потенциально) на неограниченное число предметов. Так - в самом общем приближении - с помощью семантического развития имени собственного происходит языковая трансляция культуры.
В фундаментальной работе Г.П. Нещименко [1] описываются свойства языковой системы, позволяющие ей служить органичным средством трансляции, распространения духовных ценностей (культуры). Рассмотрим эти свойства в применении к такому частному языковому явлению, как семантическое развитие имени собственного.
1. Язык - универсальная знаковая система открытого типа, способная к постоянному совершенствованию. «Импульсы, стимулирующие эволюцию языковой системы, зарождаются внутри этносоциального коллектива, использующего язык в качестве средства общения, регулируются его социальным заказом, однако их конечная реализация осуществляется в соответствии с имманентными языковыми закономерностями» [1, с. 36]. Импульсы к семантическому развитию имени собственного рождаются внутри культурного ассоциативного фона, окружающего имя. В этом обширном эмоционально-признаковом пространстве выделяются аксиологии-чески значимые ассоциативные признаки, в результате чего запускается установившийся языковой механизм: на базе этих признаков у имени собственного вырабатывается понятийная отнесенность. Так, для семантического развития имени Отелло импульсом послужило выделение признака ревнивости, которое привело к формированию «нарицательного» значения: Отелло - «ревнивый человек».
2. Постепенность развития языка, которая «делает возможным восприятие результатов духовного освоения действительности самыми различными поколениями данного социума, то есть обеспечивается историко-культурная преемственность общества» [1, с. 37]. Данное свойство языка применительно к семантическому развитию имени собственного реализуется в двух аспектах.
Во-первых, значение отонимного деривата может претерпевать более или менее значительные изменения в ходе исторического развития языка и общества. В разные эпохи у одного и того же имени могут формироваться разные коннотации. Ярчайшим примером здесь служит история имени Дон Кихот (донкихот) в русском языке. Попав в русское культурное пространство в XVIII веке, Дон Кихот долгое время воспринимался иронически, даже саркастически: Дон Кихот - шут. Это было связано как с просветительской идеологией, с точки зрения которой поступки Дон Кихота неразумны, а следовательно, смешны и нелепы, так и с тем фактом, что роман Сервантеса был известен российским читателям во французском переводе, носившем на себе след классицистического рационализма. Однако уже на рубеже XVIII-XIX веков образ Дон Кихота начинают романтизировать: на первый план выходит его честность, благородство, верность идеалам. Имя обраста-
ет положительными коннотациями. И лишь впоследствии, во многом благодаря статьям В.Г. Белинского и И. С. Тургенева, имя Дон Кихот (донкихот) начинает пониматься с имманентно присущей ему амбивалентностью (см. подробнее [2]).
Таким образом, языковая модель семантического развития имени собственного оказывается открытой к видоизменениям, к наполнению новым культурным содержанием. Более того, она аккумулирует в себе разные смыслы, обеспечивая историческую преемственность.
Во-вторых, культурно значимые собственные имена являются важнейшей частью такого феномена, как культурная грамотность. Термин «культурная грамотность» был введен американским культурологом Э. Д. Хиршем для обозначения минимального набора знаний, необходимых человеку для гармоничной жизни в обществе [3]. Прежде всего, сюда относится владение культурно-обусловленными языковыми средствами, такими как прецедентные высказывания, прецедентные имена, географические названия, общенаучные понятия и т. д. Важнейшим критерием для включения той или иной единицы в состав культурной грамотности является ее известность большинству членов этносоциального коллектива на определенном этапе его истории. Очевидно, что объем и состав культурной грамотности меняется вместе с языковой и социокультурной ситуацией. Некоторые имена постоянны: это, прежде всего, так называемые «вечные образы» (тартюф, казанова, фальстаф, хлестаков). Другие имена приходят и уходят. В этом отношении весьма характерна история имен персонажей С. Ричардсона, английского писателя, пользовавшегося огромной популярностью в России на рубеже XVIII-XIX веков. Грандисон, Ловелас, Кларисса, Памела - все эти имена составляли важный компонент культурной грамотности в начале XIX века и соотносились с определенными «нарицательными» понятиями: Грандисон - образец светскости и неотразимости, Ловелас - волокита, соблазнитель, Памела - воплощенная добродетель и т. д. Впоследствии забвение романов Ричардсона, их почти полное исключение из круга чтения постепенно вывели из состава культурной грамотности и имена персонажей. Тем не менее любопытно, что одно из этих имен - Ловелас - настолько упрочило свои системно-языковые позиции, что сегодня воспринимается почти исключительно как имя нарицательное.
Так, культурная грамотность одновременно обеспечивает и динамику культурно-языкового взаимодействия в области семантического развития собственных имен, и историко-культурную преемственность общества: движение «преходящих» имен на фоне «вечных».
3. Аналогичность репродукции языковых схем, «способствующая более оперативной «расшифровке» информации, снижению коммуникативных потерь» [1, с. 37]. Из всего круга явлений, составляющих феномен семантического развития имени собственного, ономастическая метафора наиболее зависима от языковой модели, контекста, в котором она
реализуется. Вообще «использование тропов самого разнообразного характера... невозможно без контекстного ограничения» [4, с. 100], но для ономастической метафоры (в большей степени окказиональной) включенность в тот или иной типизированный контекст особенно важна. Окказиональные продукты ономастической метафоры редко обладают четким значением. Смыслы, извлекаемые из «мутной семантической среды» [5, с. 348], окружающей культурно значимое имя собственное, как правило, сохраняют свою диффузность. Включение же имени в одну из речевых моделей ономастической метафоры позволяет ему отчасти преодолеть свою многомерность, что, безусловно, помогает адресату «расшифровать» заложенный в имя смысл. Так, например, наибольшей стабильностью обладают контексты ономастической метафоры, связанные с идеей времени. Ср.:
Историки польские говорят, что Великий князь (Изяслав Ярославич. - Р. В.), обязанный королю (Болеславу II. - Р. В.) переменою судьбы своей, взялся содержать его войско, давал ему съестные припасы, одежду и жалованье; что Болеслав, плененный красотою места, роскошными приятностями Киева и любезностию россиянок, едва мог выйти из сей новой Капуи, что он на возвратном пути, в Червен-ской области, или Галиции, осаждал Перемышль, который, будучи весьма укреплен искусством, каменными стенами и башнями, долгое время оборонялся (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 2).
Замечательно во Франции постоянное сродство бонапартизма с революциею: синий мундир подбит красным сукном. И нынешний Гришка Отрепьев (Наполеон III. - Р. В.), принизив Францию самым постыдным и оскорбительным игом, твердит о правилах 1789 года, низвергших династию Бурбонов (Греч Н.И. Записки о моей жизни).
Она (кузина. - Р. В.) поддержала во мне мои политические стремления, пророчила мне необыкновенную будущность, славу, - и я с ребячьим самолюбием верил ей, что я будущий «Брут или Фабри-ций» (Герцен А.И. Былое и думы).
К чрезвычайно устойчивым можно также отнести экспрессивную модель бессоюзного однородного ряда имен в форме множественного числа:
Чувствительные души толпами ходили гулять на Лизин пруд; Эрасты, Леоны, Леониды, Мелодоры, Филалеты, Нины, Лилы, Эмилии, Юлии размножились до чрезвычайности, вздохи превращали самые тихие дни в ветреные, слезы потекли реками... (Белинский В.Г. Русская литература в 1845 году).
Таким образом, любое окказиональное метафорически переосмысленное имя собственное может быть адаптировано к языковой системе путем его использования в рамках определенной устоявшейся модели.
4. Внутренняя компактность языковых знаков, связанная с «возможностью насыщения имеющихся знаковых единиц максимально емким содержанием. <...> Таким образом, при определенном минимуме средств выражения достигается максимум семантической емкости» [1, с. 37]. Здесь уместно вспомнить
и о понятии сгущения мысли, предложенном А.А. Потебней: «сгущением может быть назван тот процесс, в силу которого становится простым и не требующим усилия мысли то, что прежде было мудрено и сложно» [6, с. 195]. Так, культурно значимое собственное имя, обладающее уникальным ономастическим значением и окруженное обширным экстралингвистическим смысловым полем, развивая дополнительный «нарицательный» смысл, становится лаконичным и в то же время предельно емким средством выражения. Мысль, растворенная в ассоциативно-семантической ауре, окружающей такое имя, сгущается в его «нарицательном» значении. «Используя единичный антропоним в метафорической функции, мы позволяем себе сказать мало там, где нужно было бы говорить слишком много, если бы приходилось обходиться только нарицательными словами. Имя дает возможность выразить признаки человека, не называя их непосредственно» [7, с. 66].
А. С. Пушкин в своих заметках так характеризует А.Л. Давыдова:
«***был второй Фальстаф: сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст» (Table-Talk).
Метафорически переосмысленное имя шекспировского персонажа заменяет в данном случае восемь (!) характеристик, являя пример удивительной содержательной емкости. Семантическое развитие имени собственного, таким образом, представляет собой чрезвычайно эффективный способ сгущения смысла, что, безусловно, составляет одну из его важнейших функций на стыке языка и культуры.
5. Дифференциация языковой системы на центр и периферию, которая «позволяет вычленить в имеющемся инвентаре языковых знаков активно востре-буемые пласты, а также пласты маргинальные» [1, с. 37]. Поскольку семантическое развитие имени собственного - явление, прежде всего, речевое, постольку так многочисленны окказиональные случаи перехода собственных имен в нарицательные. Так, например, существует мнение, согласно которому антономазия («антономасия») есть сугубо окказиональная стилистическая фигура [8, с. 100]. В сущности, окказиональную нарицательность может приобрести любое имя собственное, известное в том или ином языковом коллективе, от целого этноса до узкого круга родственников, друзей или коллег. Ср.:
Он (Грибоедов. - Р. В.) певал эту песенку, сидя за фортепьяно, и дал фамилию угольщику: Психадзе. Так назывались разбойничьи шайки на кавказских дорогах. Он делал большие глаза и говорил шепотом: Психадзе.
Вокруг бродили психадзы, а дома пели сверчки, домашние психадзы. <...> И тут появилась прямая психадза: Давыдчик со своими друзьями, и с ними вернулся Завилейский, они его вернули с полпути (Тынянов Ю.Н. Смерть Вазир-Мухтара).
В узусе закрепляются только наиболее частотные имена с «нарицательными» значениями, известные большинству носителей языка. Однако и в кругу узуальных семантически видоизмененных имен наблюдается важное расслоение. Так, если значения имен
тартюф, ловелас и отелло легко исчерпываются одной характеристикой (соответственно 'лицемер', 'обольститель' и 'ревнивец'), то такие имена, как Гамлет, Дон Кихот и Фальстаф оказываются гораздо более многомерными. Если в первом случае значение имени мало зависит от контекста, то во втором именно контекст определяет, какие характеристики того или иного персонажа переносятся на новый референт (безусловно, с сохранением некой инвариантной части значения).
Таким образом, если представить всю совокупность продуктов семантического развития собственных имен как полевую структуру, то ее ядро составят а) метонимические отонимные дериваты (ампер, рентген) и б) метафорические отонимные дериваты с четким узуальным значением (ловелас, тартюф), в околоядерной зоне будут представлены узуальные метафорические отонимные дериваты с размытой семантикой (Дон Кихот, Гамлет), а периферийное положение займут всевозможные окказиональные употребления. Поскольку, как уже было сказано, контекстная обусловленность любого тропа, и в том числе ономастической метафоры и метонимии, чрезвычайно значима, элементы описанной полевой структуры располагаются тем дальше от ядра, чем больше они зависят от контекстного окружения. Очевидно, что, как и в любой полевой структуре, между указанными разрядами располагается множество элементов промежуточного типа. Полевое строение данного участка языковой системы позволяет эффективно осуществлять трансляцию культурных смыслов, в разной степени трансформируя их средствами языка.
Итак, семантическое развитие имени собственного - культурно-обусловленный процесс. Имя, называющее значимую историко-культурную реалию, приобретает статус культурного символа - «знака, обладающего способностью концентрировать в себе,
сохранять и реконструировать память о своих предшествующих контекстах» [9, с. 617]. Каждый новый языковой контекст, в который включается культурный символ, «актуализирует некоторую степень его глубины» [9, с. 621], так или иначе трансформирует его. Для культурно значимого имени такой трансформацией служит его семантическое развитие, которое может идти как по пути обогащения дополнительными смыслами (вспомним историю русского донкихота), так и по пути семантической редукции (характер шекспировского Отелло не исчерпывается ревнивостью, тогда как для «нарицательного» отелло этого свойства вполне достаточно). Если первый из указанных путей открывает перед именем перспективу бесконечного смыслового варьирования, то второй представляет собой прямую дорогу к образованию полноценного имени нарицательного.
Литература
1. Нещименко, Г.П. К постановке проблемы «Язык как средство трансляции культуры» / Г.П. Нещименко // Язык как средство трансляции культуры. - М., 2000. - С. 30-45.
2. Багно, В.Е. Дорогами «Дон Кихота»: Судьба романа Сервантеса / В.Е. Багно. - М., 1988.
3. Hirsch, E.D., Jr. Cultural Literacy: What Еуегу American Needs to Know / E.D. Hirsch Jr. - N.Y., 1988.
4. Колшанский, Г.В. Контекстная семантика / Г.В. Колшанский. - М., 1980.
5. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. - М., 1998.
6. Потебня, А.А. Мысль и язык / А.А. Потебня. - М., 2007.
7. Ермолович, Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур / Д.И. Ермолович. - М., 2001.
8. Языковая номинация: виды наименований / отв. ред. Б.А. Серебренников. - М., 1977.
9. Лотман, Ю.М. Семиосфера / Ю.М. Лотман. - СПб., 2000.
УДК 821.512.145
Л.Х. Давлетшина
МИФ В СТРУКТУРЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Статья посвящена изучению структурообразующей функции мифа в современной татарской прозе в свете применения мифопоэтического метода анализа художественного текста. В процессе анализа прослеживаются закономерности соотношения сюжета литературного произведения с обрядами перехода, а именно типичной моделью инициации мифологического героя.
Миф, инициация, обряд, мифопоэтика, текст.
The article is devoted to the study of structural function of myth in the modern Tatar prose in the light of using the myth-poetic method of analysis of the artistic text. In the process of analysis the regularities of correlation of the plot of the literary work with the ceremonies of transformation, namely, a typical model of initiation of a mythological hero have been traced.
Myth, initiation, ceremony, myth-poetic, text.
В конце ХХ - начале ХХ1 столетия историко-культурными предпосылками контакта мифологии и литературы явились осознание кризисного характера
рубежа веков, утрата ценностных ориентиров, распад целостной картины мира. Процесс творчества зачастую стал превращаться в экспериментирование, мо-
